Винокуров Андрей Матвеевич : другие произведения.

Сказка Луны

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.67*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Предупреждение тем, кто уже читал: это просто подредактированный текст. Предупреждение тем кто не читал от Горохова Сергея Александровича:"Пока читал - суп, поставленный греться, выкипел к едрене маме. Граждане! Читая Винокурова не ставьте греться суп!"

СКАЗКА ЛУНЫ

   Байкал покрывается льдом на первой неделе января. Снег лежит уже больше двух месяцев, морозы поддают так, что деревья засыпают, а Байкал дышит летним теплом - парит, и дыхание это осыпается далеко вокруг мохнатым куржаком. Цветет! Цветет каждое деревце множеством морозных игольчатых лепестков, густо, богато, как по весне в ухоженном саду, и осыпает свой цвет неожиданно, с тяжким шорохом. Стоишь в лесу, по колено в снегу, посреди дерев из чистого хрусталя, и вдруг: "Шу-ур... шу-ур" - белый, колючий обвал - не от ветра, не от движения - просто куржак - зимний цвет отяжелел и опадает... "А-ха..." Кто сказал? Тишина...
   Темнеет рано. Еще до того, как солнце зайдет за горизонт, между сопками начинает скапливаться темнота, она колышется в морозном воздухе, перекликаясь цветом с морозной водой Байкала, встает стеной на блеклый отсвет заката.
   Зимой Луна весомее Солнца - под ее холодным взглядом хрусталь заснеженных лесов взрывается, как алмаз на черном бархате - преломленный свет разрезает мир, разрезает время.
  
   В такой вечер я опаздывал в Листвянку, на день рождения к другу. "Там уж, наверное, третий раз из-за стола покурить выходят, а я здесь"!
   Если сказать культурно - я из тех людей, с которыми случаются непредвиденные, уважительные ситуации как раз в тот момент, когда тебя ждут - все как назло. И трасса во льду, как детская горка, по ней бы на санках кататься, падать в пуховые белые кюветы, верещать счастливо, но нет, приходится ехать на опасливо скользящей машине, притормаживать, проходить повороты, как будто на цыпочках, бояться смертельных ловушек - заснеженных кюветов.
   Слева потянулось замерзшее болото: рваное ледяное поле пробито там и тут тоскливыми камышами, рахитичными березками, пьяными столбами, что расшатались из стороны в сторону, пытаясь ухватиться обмороженными добела изоляторами за линию электропередачи. Крутой поворот вправо и вверх - тайга придвинулась вплотную, наклонилась. Дорога чуть вверх, чуть вниз. Спереди и сзади полотно асфальта обрезает стена тайги. Машина бежит по короткому отрезку дороги, неизвестно откуда вышедшей и куда уходящей. А с боков все теснят и теснят деревья, кивают макушками ниже и ниже, смотрят на краткий миг бытия. Они, эти деревья, стояли здесь еще до меня, до этой дороги, до сотворения мира. Я уйду навсегда, истлеет асфальт, съест его молодая трава - а для них пройдет только миг. Так человек думает иногда, наблюдая за комаром, напившимся его крови: "Бедное, в сущности, насекомое умрет на закате, а душа моя будет жить вечно"...
   Хотелось поскорее выскочить из этого круга внимания, но "вверх-вниз" повторялось на удивление одинаково. Навязчивая мысль уже прыгала мячиком, что я попал в ловушку, что время остановилось, и что еду я по нескончаемой ленте Мёбиуса незнакомого мне пространства, а хитрая Луна, организатор этой злой шутки, сейчас откроет широко рот, чтобы сказать продолжительное: "А-а-а, - и вдруг разразиться издевательски, - Ха-ха-ха-ха!" Я засмотрелся. Луна улыбнулась, послала воздушный поцелуй. Поцелуй хлопнул, заднее колесо зачавкало, машину начало водить из стороны в сторону.
   "Приехали!" - подумал я, покрываясь холодным потом, дрожащими руками стараясь удержать взбрыкивающий руль...
   Домкрат был старый, гнутый. Баллонник примерзал к рукам. Болты укатывались под машину, в темноту - их приходилось долго нашаривать голыми пальцами. В такие минуты я соплю в нос.
   - Вам помочь?
   Если вы представляете, что такое "назад пятьсот, пятьсот вперед" - вы меня поймете. Рядом стоял интеллигентный мужичок: серое пальтишко на подстежке, шапка-ушанка на "рыбьем меху", бороденка с проседью подстрижена аккуратно.
   - Болтик найти помоги... те, - сказал я.
   - Можно на ты? - спросил он, наклонился и подал мне безвозвратно потерянную запчасть.
   - Спасибо...
   В молчании я тянул баллонник, снимал с домкрата, укладывал инструмент в багажник. Потом посмотрел в одну сторону трассы, в другую... Темень... Тишина...
   - Вы откуда?
   - Голосую, - сказал он. Щетина с проседью, помятое возрастом лицо, морозный парок на выдохе и что-то неуловимое во взгляде - луна! Луна кругом - от ее света, как от удара, бьется пульс на дне глазного яблока. Как будто первый раз вздохнул за все это время - я вдруг почувствовал резкую свежесть морозного воздуха. Тишина, забитая давеча звуком мотора, освобожденная теперь, навалилась на мир толстым (до самых звезд) пуховым одеялом. "У них, наверное, первая брачная ночь - у Тишины и Темноты," - что к чему подумал я? Опасность аварии прошла мимо, и адреналин в организме угасал чуть ощутимым шумом в ушах.
   - Покурим?
   - У меня нет, - говорит он виновато. Я протягиваю сигарету. Опершись на машину, мы стоим и курим, смотрим под откос, в заснеженный лес. Луна освещает наши спины, а наши силуэты вбивает черными провалами в искрящийся синий снег.
   - Вы когда-нибудь замечали, что тень на снегу в лунную ночь имеет свой цвет? - говорит мой знакомый. Я оборачиваюсь к нему с сигаретой во рту (огонек у нее - апельсин и малина). По идее, надо сказать: "Мужик! Трам-тара-рам! Садись - поехали" - и метелить под сто сорок по трассе, как по катку, на день рождения, где стол, где водка, где заждались давно, ругают всем столом и смеются надо мной - аж уши горят. Но я перевожу взгляд в направлении, указанном мне мужичком, и понимаю, что раньше этого не видел - такого цвета нет в гамме.
   - Едешь в Листвянку?
   - Угу, - отвечаю машинально, не в силах оторваться от нового впечатления: искрящийся под лунным светом снег и на нем, как кистью неизвестного художника проведенная полоса - тень от деревца.
   - Довезешь до порта?
   Для тех, кто не знает: в том месте, где Ангара убегает от Байкала к Енисею, по разным ее берегам стоят поселок Листвянка и порт Байкал, с конца мая по начало января их соединяет паром "Бабушкин", а далее - дорога по льду. Время - двадцать ноль-ноль: "Бабушкин" уже не ходит, а лед еще не встал, поэтому я оторопело смотрю на мужика, не зная, что сказать.
   - Ну, хотя бы до Листвянки? - заминает он паузу.
   - Садись.
   Машина завелась, мы тронулись - и все изменилось. Серая гамма глубокого вечера осталась в прошлом: луна была лимоном, молочно-синий снег перетекал меж заколдованных тенью деревьев. Мужичок снял шапку, прислонился лбом к стеклу дверцы, смотрел задумчиво.
   - Знаешь, - начал он неожиданно и ожидаемо в одно и то же время, так, как бывает только в дороге, от его дыхания бело-туманное пятнышко на стекле то разрасталось, то опадало, - Мне кажется, что друзья бывают только в детстве... Конечно, и во взрослой жизни есть люди, что близки тебе по духу и по мысли... и называть их можно так же, но друг - он один, и он там - в детстве. У меня был друг - Джинн.
  
  

* * *

  
   Ванька, конечно, его звали Ванькой, а в школе - и того хлеще, но мне он как-то сказал:
   - Давай, мы будем звать меня Джинн.
   - Почему?
   - Так... Красиво. Он в лампе живет один и сказки делает.
   Джинн безумно любил сказки! Он ими зачитывался, он ими бредил, он их творил! Мы возвращались из школы одной дорогой (может, потому и подружились?), ему было чуть дальше, мне - чуть ближе, но, выходя из школьных ворот, он начинал: "А, представляешь"... И мы шли: сначала до его дома, потом возвращались до моего, потом опять до его... Выходили на перекресток, что посередине пути меж нашими дворами, и я слушал его еще часа три. Всходила Луна - мы учились во вторую смену - играла бликами накатанной дороги, редкими, неожиданными искрами опадающего инея, тенями застывших дерев и отражалась этим в его глазах. Мы расставались, и я думал, что лунный воздух самый чистый...
   Потом он влюбился, да неудачно, что часто случается в тринадцать лет. Конечно, в принцессу, конечно, в красавицу: самую холодную Снежную Королеву, предводительницу стайки неприступных снежных королев, что есть чуть ли не в каждом классе.
   - Как мне признаться ей? - спрашивал он, захлебываясь ритмом своего сердца, - Она живет на втором этаже.... Давай, я приеду к ней под балкон на белом коне!
   - Где ты возьмешь коня?
   - Да... А классно было бы спуститься с неба на парашюте с букетом роз, прямо на школьный двор во время большой перемены.
   - Где ты возьмешь самолет, а также деньги на розы, и самое главное: для парашюта нужно, наверное, не меньше килограмм восьмидесяти чистого веса, а у тебя сколько?
   - Тридцать два...
   Проблема была, слава богу, неразрешимой, но...
   В понедельник, на большой перемене, я услышал хохот. В просторном школьном коридоре широким кругом стояли "наши" и смеялись. Дирижировала общим смехом Снежная Королева, а возле нее на коленях стоял Джинн.
   Школьный звонок, как всегда, пробил до костей - толпа растворилась. "Дурак!" - пропела она и пошла в класс, гордо покачивая юбочкой. Джинн остался.
   - Дура она... - промямлил я скромно.
   - Я знаю, что делать, - сказал мне Джинн.
  

* * *

   - И здесь, впервые в его глазах я увидел вот этот цвет, - мужичок вялым пальцем показал за окно. Лунный художник широкими жестами разбрасывал тени по снежным алмазам. "Я сделаю сказку!" - решительность его глаз напоминала холодную сталь древних клинков.
  

* * *

   Потом он ушел, а я таскался по школе с его сумкой еще четыре урока. Вечером, принимая портфель из моих рук, его мама сказала:
   - Ваня заболел... - и вдруг резко закрыла заплаканные глаза, убежала. Медленно скрипя, захлопнулась дверь.
  
   Наутро я увидел с балкона, как к их дому подъехала странная скорая: серого цвета с блеклым крестом на боку, пошарканная и замусоленная, она развернулась и подала задом к двери подъезда. Пока я добежал, из распахнутых, снятых с пружин дверей показалась осунувшаяся тетя Люба - мама Джинна. Испугавшись чего-то, она схватила меня, плотно прижала, зашептала прерывисто дрожащим виноватым голосом:
   - Ты чего пришел? Ты чего пришел?
   - Так, Ваня?..
   - Что Ваня? Его просто в больницу увозят. В больницу и все...
   Из сырой темноты подъезда показались два здоровенных дяденьки в мятых, когда-то белых халатах. В их руках, на носилках, в такт движений медбратьев, подпрыгивал стянутый ремнями Джинн. Пустой, безвольный и бесцветный взгляд его был безучастно направлен вверх, в бесконечность.
   Растревоженной птицей тетя Люба порхнула вслед за Джинном в закрывающиеся двери скорой. Уазик поскрипел стартером, стрельнул выхлопнушкой и проурчал мимо меня, покачиваясь с боку на бок молочными окнами.
   К тете Любе раза два ходили классом, узнавали про здоровье Джинна. Я забегал иногда, но Джинна не видел, замечал только, что тетя Люба стареет быстро. А потом забылось. Детская память - как одуванчик...
  

* * *

   Машину тряхнуло на ямке возле санатория "Электра" - все время про нее забываю. Мужичок подпрыгнул на сиденье, окинул растерянным взглядом замороженные дали, потом уставился на свои руки, потер их друг о друга со звуком высохшего пергамента, через паузу продолжил:
   - В этом ноябре, через кучу лет, он приходит ко мне и говорит, как ни в чем не бывало:
   - Я сделал, - весь потрепанный, худой, в бане давно не был, и глаз глубокий-глубокий, не наш глаз.
   - Ванька, - говорю, - ты чо?
   Он похолодел резко. Тихо, но настойчиво проговорил:
   - Я - Джинн, и я сделал сказку. Завтра приходи!
   Ну! Мы же взрослые уже! Уже понимаем, что человек на учете в психушке, пенсию по инвалидности получает:
   - Хорошо. Приду.
  

* * *

   Мужик замолчал, уткнулся лбом в оконное стекло. Луна скрылась, будто небесный глаз захлопнулся. Пошел невесомый пушистый снег. Падая на лес легким шепотом, в свете фар он превращался в колючие белые стрелы, летящие из темноты прямо в переносицу.
   Проехали уже Ангарские хутора - скоро Байкал.
   Мужик заговорил вновь, колючим, как эти снежные стрелы голосом:
   - Я пришел.
  
  

* * *

  
   Дверь его квартиры на последнем этаже была открыта. Все в подъезде знали, что здесь живет местный придурок, так что и не совался никто.
   - Ваня, - никто не отозвался.
   - Джинн? - тишина. Я сделал шаг, заглядывая дальше.
   Посреди единственной комнаты стояло старое резное кресло, обитое кожей. Из коридора, из-за высокой спинки видна была только рука Джинна на подлокотнике. Я сделал еще несколько неуверенных шагов и вдруг увидел перед креслом вазу, а в ней цветок.
   Это была роза, но ее цвет... Цвет глаз Джина, цвет гипнотической глубины, цвет тени на снегу в лунную ночь - то цвет, когда в одно и то же время видишь: и черную бездну, до головокружения, и ультрафиолет - как отражение космоса, и последние, еле уловимые отблески давно погибших звезд. Все это тяжелой ртутью переливалось по лепесткам, и цветок отвечал этим течениям едва заметным дыханием, чуть распускаясь и собираясь в большой и плотный бутон...
  

* * *

   Небесный глаз опять открылся и взгляд его стал перетекать по только что заснеженным сопкам, а между резких ножей белого снега сплошной загадочной тенью стоял тяжелый массив вековечной тайги. Я засмотрелся. Машина выскочила с дороги на обочину и с трудом затормозила у оградки памятника драматургу Вампилову. Под крутым берегом: был исток Ангары, было начало Байкала, место, где он утонул.
   Я вышел из машины, закурил, сел на лавочку из холодной мраморной крошки. В лунном мареве барельеф Вампилова пытался дотянуться до сигаретного дыма.
   - Ладно, - сказал я, через сигарету садясь за руль, - "Бабушкин" ушел. До утра где будешь ждать?
   - Нигде. Я по льду уйду, - ну, точно больной.
   - Как знаешь. У Крестовки тебя высажу.
   У спуска к воде фары осветили лед. Не забереги и не тонкий стыдливый ледок, а нормальный зимний панцирь одной пятой запаса пресной воды планеты Земля. Не поверил. Подъехал поближе. Вышел. Потопал ногой. Прошел подальше. Попрыгал. И что самое удивительное - нашел наезженную колею в сторону порта.
   - Эт-та, - тихо проговорил мужичок, появляясь из машины, - сегодня сорок дней Джинну, а мне и помянуть не с кем.... Не обидь?
   - Я на день рождения опаздываю.
   - Успеешь... Не обидь?
   Ну, невозможно было не верить этому человеку, с самого начала - невозможно...
   - Давай. Где?
   - Так... это... дома там у меня...
   - В порту, что ли?
   - Ага.
   - Ну, ты хитер! - возмутился я беззлобно. Незамысловатая дорожная история не отпускала, дрожала еще морозной ноткой, просила не прерывать, - А! Поехали!
   Лед ровный, колея видна четко, вешки поставлены часто - машина урчала радостно, набирала скорость. Берега растаяли в темноте. Редкие огни Листвянки и порта сливались со звездами, звезды отражались во льду и замыкали сферу, создавали пьянящее ощущение, что машина наша летит в открытом космосе, выхватывает фарами появляющийся из ниоткуда нематериальный, эфемерный лед, подминает его под себя и растворяет в темноте.
   Неожиданно, левее нашего пути, возникла белая торосина, на вершинке которой стоял старый дед с длинной седой бородой, спускающейся до стоптанных валенок, в большой меховой шапке и тулупе. Росточком с торосину, что была чуть выше капота, дедок умостился на вершинке едва-едва, для удобства скосолапив ноги и задумчиво помахивал нам лохматой варежкой. Испуганно подав правее, я нажал на тормоза. Колеса схватились, остановились сразу, и машина катилась по ровному льду еще метров сто пятьдесят - двести, игриво поводя задком то влево, то вправо. Выскочив на мороз, я закричал в темноту:
   - Эй! Кто там? Эй!
   Только звезды вверху, звезды слева и справа, звезды под ногами.
   - Парень, не кричи, - тихо позвал меня мой спутник из машины, - это Амани Эжен Цзендемуни.
   - Чево-о?!
   - Дух истока Ангары... предупредил нас.
   - О чем? - иронично спросил я, полностью уверенный в том, что старый дед на льдине просто хотел доехать с нами до порта.
   - Мы колею потеряли...
   И в затянувшейся паузе стало слышно, как недалеко журчит незакрытая вода реки.
   Потом мы долго бродили, искали колею на усыпанном звездами льду. Я пытался найти и торосину - не мог поверить в иллюзорность дедову, кричал иногда:
   - Де-ед! А, де-ед!
   - Не кричи, - бормотал в усы мужичок, - здесь нельзя шуметь, - и немного погодя из космической темноты донеслось тихохонько: - А вот и вешечка...
  
   В доме - громко сказано - в маленькой комнатушке старого барака мужичок выдернул из тайничка ноль пять, налил по полстакана, поднял свой перед грудью, тяжело отставив в сторону локоть:
   - Помянем добрым словом друга моего... - и вдруг замолчал, задумался, глядя в угол. Я не хотел его тревожить. Неожиданно, сделав короткий, глубокий вздох, он спросил без перехода:
   - Хочешь, покажу тебе цветок?
   Я пожал плечами в знак согласия. Он бросился к старому шкафу со стаканом в руках, расплескивая по сторонам, зарылся туда надолго, трепетно достал прозрачную стеклянную вазу в форме шара - в ней, без воды, стояла роза. Простая белая роза... Ну, очень простая... ну, очень белая... ну, очень роза... Мне даже подумалось, что может это я дурак и просто не вижу обещанного волшебства?
   - Чо?.. как? - мужичок глядел на меня настороженно, а глаза у него были... цвета тени на снегу в эту волшебно-лунную ночь...

2004г.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   6
  
  
  
Оценка: 6.67*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"