Обезьянка плясала на жёлтой макушке свечи,
   выводя золотыми ладошками странные знаки.
   Лохмы ночи стекали на белые щели личин
   старых демонов, мерно храпящих во мраке.
   Обезьянка плясала спиною ко сцене. Спектакль шумел.
   Действо длилось и длилось, а зритель мечтал об антракте.
   Он один, как Джоконда, в роскошном партере потел,
   он и знать не хотел, что там будет в последующем акте.
   Он скептически хмыкал, монокль ронял и дремал,
   просыпался и снова уныло воззрялся на сцену.
   Видел Бог, как тягучий спектакль его задолбал,
   но уйти он не мог, он работал, он критиком был, несомненно.
   Саркастически щурился на декораций холмы,
   аплодировал нехотя выходу пьяного негра.
   Он хотел умереть, но плясала пред ним обезьянка в свеченье свечи,
   и он медлил.