Аннотация: Статья вышла в газете "Секретные материалы XX века", N17, июль 2017. Третье место в номинации "Земля отцов" конкурса "Вера. Надежда. Любовь. 2017".
Юзеф Козловский и Софья Орловская. Фото Юзефа с фронта в приложении. Прошу прощения, они довольно большие.
103 года назад, 1 августа 1914 года, Российская Империя вступила в Первую мировую войну. Мы до сих пор плохо знаем это лихое время. И дело даже не в советской исторической науке, прочно прилепившей к тому, что следовало бы назвать 'Второй Отечественной войной' термин 'империалистическая бойня'. Началось все раньше революции, когда противник применил против России информационное оружие.
Даже теперь мало кто задумывается, что Россия фактически выиграла эту войну, что в первые ее годы патриотический подъем был огромен, что последний Государь вовсе не был ничтожеством, а проявил себя вполне приличным стратегом, что Государыня не была немецкой шпионкой, и так далее. Все эти мифы возникли позже, в 'лабораториях', где революционеры, финансируемые врагом, изготовляли пропагандистские бомбы. Позже, с помощью настоящих бомб и немецких денег они почти погубили Россию.
Но тогда, в августе 14-го, всё было понятно: австрияки и немцы пошли войной на православных братьев, и ни у кого в Империи, помимо немногочисленных политических сектантов, сомнений не было - начался очередной "дранг нах остен". А подобным мероприятиям было принято противостоять еще со времен святого благоверного князя Александра Невского.
Я расскажу историю из жизни своей семьи, тесно вплетенную в контекст той лихой и великой эпохи. Это очень простая история, оставшаяся в нескольких сохранившихся письмах и пачке фотографий, которые фронтовой офицер Юзеф Станиславович Козловский посылал своей невесте, "Ея Высокоблагородию Софии Станиславовне, мадемуазель Орловской". Похоже, у живущего в Российской Империи польского шляхтича, католика, не было сомнений, на чьей стороне сражаться, и это придает картине некоторые дополнительные краски.
Юзеф хотел, чтобы юная девушка увидела лицо войны. И она увидела его, как сейчас мы видим его на этих фотографиях.
Юзеф любил Софью, Юзеф писал ей с войны, Юзефа убили на войне. Ко мне эта история имеет лишь то отношение, что покоящаяся ныне на отдаленном кладбище в Красноярске София Станиславовна - моя прабабка, баба Соня моего детства. А Юзеф мне никто - давно умерший человек с пожелтевших фото. Он так и не стал моим прадедом. И, наверное, ничьим вообще.
"Ты, милая, можешь верить мне, как верила раньше, ещё ни одной неучтивости не тяготит на моей совести. Я ни разу не осмелился изменить тебе до сих пор, и если ты думаешь, что война меня испортила нравственно, то очень ошибаешься, я ещё не знаю, что такое женщина, я ещё чист и невинен, как пятнадцатилетний мальчишка, мое неведение вызывает среди моих коллег острыя шутки и насмешки..."
Я очень надеюсь, что она ему верила, и верю сам. Помню рассказы бабы Сони, как ухаживал за ней пан Козловский. Как в гостиной московского дома ее матери целовал он невестины руки, при этом строгая маман бдительно следила из-за рукоделья, чтобы поцелуи не зашли выше девичьего локотка. А то ужасное неприличие случиться, Пан Бог покарает...
Молодой парнишка в новенькой офицерской форме со значком выпускника московского военного училища отправился на фронт летом 1915-го. Фото и письма помечены 15-17-ми годами. Из них довольно сложно установить боевой путь Юзефа Козловского. Предположительно, он служил в 191-м пехотном Ларго-Кагульском полку 48-й пехотной дивизии 24-го армейского корпуса. Этой дивизией долгое время командовал будущий герой и мученик Белого движения генерал Лавр Корнилов. Входила она в состав 10-й армии Радкевича, затем Горбатовского. С осени 1915-го до поздней осени 1916 года дивизия вела позиционные бои в Белоруссии, в районе Сморгонь, в направлении на Крево.
Это были почти родные места Софии: в Белоруссии было родовое имение Ганипровских - ее и моих предков. Но в те годы ее семья уже жила в Москве. Софьинв мать, Мария Ивановна Ганипровская, столбовая дворянка старинного рода (подпоручик Петр Ганипровский упомянут в списке погибших на Бородинском поле на стене храма Христа Спасителя в Москве) вышла замуж за простого шляхтича Орловского и переехала в столицу. Так что Юзеф для Софьи в какой-то степени тоже был мезальянсом. Но что это значит, если есть настоящая любовь!
"Милая Зосенька! Сегодня я получил первое письмо от тебя, можешь себе представить, как я ему обрадовался, с каким чувством наслаждения и благоговения читал я строчки, писанные ручкой, которую я столько целовал... У нас теперь работа идет, даже самые ленивые взялись за труд... Сегодня я адски устал, ложусь сейчас спать".
На фотографиях - много унылых пейзажей белорусских болот, перепаханных окопами.
"В настоящую минуту сижу за столом в крестьянской халупе... За досчатой стенкой крестьянская семья обедает... Старуха варит, дети визжат, мальчуган их дразнит, и мать беспрестанно крычит: "Цихни кажу!", чтобы успокоить ревущих ребят; в другой комнате что-то вроде кухни, деньщики крычат, они это называют "народными песнями", рубят дрова - греть чай. Вот картина, которую мне приходится каждый день наблюдать. Пока живем спокойно, но, конечно, трудно предвидеть, что случиться впереди..."
Странно, как голоса давно умерших людей ясно слышны сквозь время...
После вступления в войну Румынии, дивизия была переброшена на Румынский фронт, и с 3 ноября, в Молдавских Карпатах, вошла в состав вновь формируемой там 9-й русской армии. Юзеф снимал и писал письма невесте. Но еще и воевал, и превосходно: на одной из фотографий 1916 года на его кителе виден крест ордена святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом за боевое отличие, а на шашке - знак ордена святой Анны 4-й степени за храбрость. Награды серьезные.
Похоже, Юзеф полагал, что его невеста пребывает в уверенности о беспрерывных парадах на передовой, так что посылаемые им фотографии призваны были развеять ее иллюзии (я все время сочувствую юзефовым денщикам, таскавшим за ним по окопам громоздкую аппаратуру).
Солдат со страшной раной на руке, удивительно спокойно и даже торжественно глядящий в камеру. Солдаты, бьющие платяных вшей. Химическая очистка окопов после газовой атаки: солдаты в противогазах обрабатывают окопы из гидропультов дезинфицирующим раствором. Солдаты вываривают из одежды платяных вшей. Увидев это фото, один мой знакомый, прошедший обе чеченские кампании, сказал:
- Мне это знакомо на собственной шкуре. Всё свободное время или по воскресениям весь наш полк занимался тем же самым...
А вот офицеры, мирно приканчивающие бутылочку в палатке. А вот госпиталь... Еще госпиталь... О последнем Софья, возможно, знала больше жениха: она к тому времени была сестрой милосердия в одном из московских госпиталей.
Он пишет письма и фотографирует, может быть, чтобы как-то отвлечься от фронтовых будней, которые были ничем иным, как бесконечной депрессией:
"Скука адская невыносимая тяжелыя печаль: частыя вспышки какого-то неопределеннаго, без всякой причины, гнева. Тем чаще повторяются приступы нервности, чем дольше не получаю от тебя никаких вестей".
Это, похоже, было его главной проблемой.
"Почему ты ничего не пишешь, нездоровится тебе или ты на меня сердишься? Напиши хотя несколько строк, чтобы я мог узнать причину. Если сердишься, поругай немножко, и пусть все будет по-старому".
Если бы сильно сердилась, не писал бы я сейчас это, не видел бы эти ветхие листки, чудом сохранившиеся после обыска в 1945-м, а потом прошедшие до центра Сибири... Просто время такое было, для писем неблагоприятное. Он ведь и сам:
"Прости, что не пишу тебе так долго: дело в том, что я командирован в корпусный суд присяжным заседателем, в такое захолустное место, что ни письма послать, ни самому куда-нибудь выйти... Скорее кончилось бы это наше милое занятие, а то "товарищи" бока намнут за то, что мы их судим".
Сентябрь 1917-го, октябрь уж наступал...
А дальше писем нет, кроме одного, и это оставляет ощущение недосказанности, жутковатой в контексте истории. Я не знаю, как он относился к происходящему, как он видел судьбы России и Польши. Последнее письмо пришло не по почте, его принес юзефов сослуживец, может быть, тот, который когда-то, в уже тогда страшно далеком 1912-м, их и познакомил.
"Дорогая Зосенька! Получил твое письмо, очень благодарен, что так заботишься обо мне и что советуешь мне податься в отставку, но Дорогая Моя, я решил теперь жить для других, для общего блага. Я пока молод и здоров и, пока ещё живу, могу быть полезным для нашего общего дела - освобождения Польши. Когда увижу, что мои услуги не нужны больше, тогда удалюсь со спокойной совестью. А ты, Дорогая, не беспокойся лишне обо мне, поверь: чему быть, того не миновать. Желаю хорошего в жизни, будь здорова, Моя крошка, целую, Юзик. P. S. Ожидаем событий, но не беспокойся..."
Дата письма - январь 1918-го. Вскоре Юзеф погиб. Невесте об этом сообщили, но она не рассказывала подробностей. Скорее всего, не с теми сражался за свободу Польши шляхтич Козловский: вот-вот должна была начаться советско-польская война... Софья вышла замуж за бывшего дворянина, ставшего большевиком и даже близкого к верхним эшелонам красной власти, но довольно быстро осталась вдовой. Об этом моем кровном прадеде я почти ничего не знаю. Конфисковали дом и все остальное, она осталась с дочкой на улице, работала на укладке железнодорожных путей. В 20-х вышла замуж за молодого человека гораздо младше ее, отпрыска семьи именитых подмосковных купцов, во время нэпа недолго процветавших. Серафим Александрович Новожилов был арестован СМЕРШем в 1945-м на фронте другой войны. Лагеря и вечная ссылка в Красноярске. Там родился я, там баба Соня в православную Пасху 1979 года опустилась в сибирскую землю с католической иконкой Матки Боски на груди. Даже после ее смерти Серафим Александрович ревновал к памяти Юзефа, но сохранил письма и фотографии.
А Юзеф, не ставшим ничьим прадедом, продолжает тревожить меня. Говорят, есть даже какое-то сходство в наших лицах. Я всё время поминаю его в молитвах и ставлю в храме свечу за упокой раба Божьего Иосифа, хотя знаю, что за католика, - грех. Чего он хочет от меня? Когда-нибудь я спрошу у него об этом сам.
P.S.
Уже после того, как я выложил эту статью на СИ, со мной связался Андрей Горчаков из Риги, внук офицера, участника ПМВ на Западном фронте. Его дедушка, Горчаков Григорий Сергеевич, служил в одном полку с Юзефом Козловским. Горчаков прошел всю войну в составе 67-й пехотной дивизии, в 268-м пехотном Пошехонском полку, а затем в 267-м пехотном Духовщинском полку. В 268-м Пошехонском служил и Юзеф. Мои фото принадлежат дивизионному фотографу Фриду Григорию Захарьевичу. То есть, прабабушка, рассказывавшая, что Юзеф делал фото сам, ошибалась. А я неправильно предположил, в какой части он служил. Но это неважно, главное - я по крупицам восстанавливаю историю этого человека, который интересует меня очень давно. Продолжаем вместе с Андреем собирать информацию.
![Юэеф-Софья []](/img/w/winogradow_p_w/juzef_sofia/juzef-sofxja.jpg)