 |
Танго-кокаин
легенда
Во времена оны жил богатый жонглёр. Был он крайне беспутен и порочен, настолько, что благочестивые люди при виде его плевались и называли любимцем диавола. Он иногда и сам думал, что диавол его любит, потому что Бог такого грешника любить не мог. А как еще объяснить, что те же самые, плевавшие на него, аплодировали ему и восхищались его искусством, когда он пел и танцевал? Без диавола тут точно не обошлось.
Нельзя сказать, что жонглёру это нравилось - всё-таки он боялся геенны огненной. И ещё горше ему было то, что Бог его не любит. Он даже обижался на Бога: "Как же это Он не любит меня, которого так хорошо любят другие прочие?"
Он, конечно, знал, что ведёт себя не так, как те, кого Бог любит. Но остановиться в своей жизни никак не мог - просто с детства его никто этому не научил. А ещё он любил танцевать, петь и сочинять слова для своих песен. Но слова почему-то получались такие, какие угодить Богу точно не могли, а танцы были странными и непристойными. Жонглёр и сам не знал, почему у него так выходит, просто делал, что умел. Он ведь только это и умел.
Однажды он сочинил песенку, которая ему очень понравилась. Он размалевал лицо гримом, вышел на городскую площадь и запел, пританцовывая, как у него было заведено, развевая широкие платья, в какие любил одеваться.
Танго, танго-кокаин.
Под гримом сеточка морщин.
Вскипает кровь в ультрамарин,
Когда рыдает танго-кокаин.*
Кокаин, действительно, пел в его крови, песенка была хороша, ритм танца увлекал в розовые грёзы. Жонглёр был в восторге, и в восторге были зрители. Они аплодировали и бросали жонглёру деньги, много денег, целые миски жирно рыжеющих золотых монет громоздись вокруг танцора. Но тот их не замечал, извиваясь в вычурном танце, притопывая, вращая бёдрами и напевая.
Музыки яд глотаю я один.
Пусть говорят, что кайф - мой господин,
Что прямо в ад ведёт меня бездорожье.
Так он пел и танцевал очень-очень долго, позабыв и о зрителях, и о смене дня и ночи, и вообще о жизни. Перед ним проносились картины, яркие и прельстительные. На одних была изображена вкусная еда, тонкое вино, изысканные наркотики и иные милые вещи - это были натюрморты. На других танцевали и играли прекрасные мужчины и женщины - это были жанровые полотна. На третьих люди увлечённо и прихотливо любили друг друга - это были эротические картины.
- Танго, танго-кокаин у эротических картин, -- напевал жонглёр, и ему казалось, что не столь уж и важна любовь Бога, раз его песня и танец дарят такое упоение.
Он не замечал, что публика исчезла, что танцевал он на площади в полном одиночестве, что и сам город обезлюдел и стал разрушаться, ибо слишком много времени прошло с начала танца. Он не увидел, и что солнце померкло, продолжая кружиться в полной темноте.
Постепенно вокруг ничего не стало - чёрная пустота, в которой мелькали яркие, но неживые картины. Впрочем, и они блёкли, становись просто белёсыми пятнами во мраке, а потом тонули в нём бесследно.
Осталась лишь одна, и это была не картина, а зеркало, отражавшее разноцветный вихрь танца.
Холод стекла, дорожка в никуда,
Боль протекла, как сквозь песок вода,
Жизнь расцвела под кокаиновой властью.
Как-то он заметил, что зеркало уже, собственно, не зеркало, а наклонный тоннель, по которому его тянет вниз. Он не очень огорчился: слова песни не иссякали, и танец длился.
Лижет рассвет стекла холодный край,
Мой силуэт в конце дорожки в рай,
Сил больше нет, лишь танго душу тревожит.
Он не обращал внимания на своё отражение, иначе давно заметил бы, как изменился: цветные широкие платья истлели и упали, тело высохло и почернело, грим сошёл и побелели волосы. Нагой старец кружился в непристойном танце, все дальше и дальше сползая по зеркальному тоннелю.
- Любимец дьявола один танцует танго-кокаин.
Но и кокаин оставил его. Кровь остановилась в жилах и пошла острыми льдинками. Танец оборвался. На жонглёра обрушилась чернота, пустота и всеобъемлющая тишина этого места. Лишь в необозримой дали, там, где угадывался конец тоннеля, пронзительно и тревожно светил зловещий красный огонёк, пуская холодные блики по зеркальным стенам. Больше всего он напоминал хищный глаз хитрого и голодного чудовища. Жонглёр не помнил, как очутился здесь, но одно знал точно: он не хочет двигаться к огоньку, потому что тот был смертью.
Но уклон тоннеля стал гораздо круче, гладкий пол скользил под ногами и чтобы удержаться, жонглёр волей-неволей должен был выделывать нелепые па, пародируя собственный танец. Движение вниз продолжалось, и красный глаз смерти искрился ядовитой радостью.
Жонглёр понял, что погиб. У него не было сил бороться, да он и не знал, как это делается. Он ведь умел только складывать слова в песни и напевать их, пританцовывая. И сейчас он принялся за это, чтобы делать хоть что-то. Он неловко развернулся на скользком полу и попытался двигаться назад. Тело его выгибалось самым замысловатым образом, слова хрипом выходили из старческого горла. Но он отчаянно продолжал танец и песню.
- Танго, танго-кокаин!
Ему казалось, что он уже веками пытается уйти из этого страшного места, но на самом деле продвинулся совсем мало. А позади нарастало злобное веселье Смерти-в-конце-тоннеля.
Правда, ему помстилось, что нечто, кроме непроглядного мрака, есть и в той стороне, куда он пытался идти. Кажется, картина. Кажется, на ней женщина. Может быть, его обманывали неверные блики зеркал, но ему казалось, что на женщине что-то синее, и что глядит она с жалостью и скорбью. Он знал, кем может быть эта женщина, но был уверен, что обманывается: разве могла Она снизойти сюда, в безнадёжное место, к беспутному и порочному жонглёру?
Надежды у него не было, осталась лишь песня, развратная и тоскливая. И он сломался. Замолкнув на полуслове, рухнул на зеркальный пол, по которому тут же стал быстро скользить вниз. Обливаясь кровавым потом, покорно ждал, когда смерть поглотит его.
- Сил больше нет, лишь танго душу тревожит, -- прошептал он, но тут с удивлением понял, что неуклонное движение сначала замедлилось, а потом и вовсе прекратилось. Лба его коснулось что-то восхитительно мягкое и покойное. Он вскинул глаза и увидел.
Женщина с картины держала его за плечо, не давая съезжать к злобному глазу. Она глядела на него с бесконечным состраданием и своим синим платком вытирала его кровавый пот.
Жонглёр радостно вздохнул, улыбнулся и стал спокоен.
Он неподвижно лежал на городской площади, рухнув посередине танца. Люди с изумлением смотрели на того, кто только что заставлял сердца их биться в едином ритме, а теперь казался маленьким и жалким.
- Тьфу на этого распутника! Надо думать, без диавола тут не обошлось, -- сказали люди и разошлись по домам, оставив жонглёра без христианского погребения.
* Текст Б. Моисеева.
|  |
