Ночь, как всегда, наступает совершенно неожиданно.
Кто бы подумать мог - еще недавно, совсем недавно я вернулся домой из города, и вот - уже мягкая Тьма опустилась на город, наполняя меня своей ненавязчивой, тугой силой.
Мне не нужен сон. Более того, он вреден мне сейчас, нельзя потерять энергию, дарованную мне Богом и Ночью.
Я копил её несколько дней. Сегодня я впервые за два месяца сел писать. Прости меня, мой дорогой друг, за речевые кляксы - постарайся меня понять. Вникни в меня.
Когда-то я пробовал писать на бумаге. У меня неизменно выходило плохо, потому что терпения довести работу до конца, даже такую приятную работу, как сочинительство, мне отчего-то трудно. Бывало, сижу я над листом бумаги и думаю - скорее бы закончить... А кончается только энергия, мысли не кончаются. Бог с ними! Я печатаю сейчас, и печатаю как можно быстрее, чтобы успеть захватить то волшебство, которое ночь за ночью является мне за оградой балкона.
Когда я выхожу из дома на балкон, я вхожу в ночь. И световая феерия открывается мне, в безмерной четкости и ясности. Там, слева - фонарь спрятал свою голову в листву. И она осветилась изнутри, как будто листья сами собой начали излучать свет. Они такие зеленые, такие яркие, что не верится в их существование - они будто из какой-то сказки, где все так чудно, и красиво, и правильно, что только диву даешься - да кто же её создатель!
Поверни голову направо и чуть-чуть выгляни из-за бортика, мой друг, и ты увидишь подобную картину; только фонарь там другой - желтый, а значит листья - золотые.
А между ними и дальше, прямо, мимо высотного дома я чувствую воздух! Я вижу его, я пью его тугой, очевидный объем! Странно, куда же пропадает он днем, при свете солнца? Неужели это иллюзия, и дневной свет рассеивает её так же, как разбивает он полуночные кошмары? Не может быть! Я же ясно вижу, что деревья за окном, и дорога мимо моего дома - они находятся в строгом порядке меж собой. Вот, друг мой, видишь: первый план, те деревья и дорога - второй план, тот фонарь и освещенный асфальт - третий, и далее - до бесконечного леса вдали.
А на самом последнем плане находится небо.
Ты видишь это, друг?! Ты видишь этот Божественный Объём, которым наделены небо и земля в полуночный час? Ты видишь, как последний план в свою очередь имеет три слоя: на последнем - синее, черное небо с точками холодных звезд и застывшая мерзлая луна прямо напротив нас; на втором, ближе к нам - столь же неподвижные тучи, они так монументальны, что кажется, будто кто-то подвесил их там, в гулкой дали; и они, покорные чужой воле, застыли стражами Солнца Мертвых, заключая его в точеную рамку; и первый план: быстрые облака, рабы воздушного течения, несущиеся куда-то влево и в никуда. Посмотри на них внимательней и увидишь, друг, что они, в постоянном свете луны, волшебно неоднородны. Они составляют рисунок неба, но мало того: они сами - рисунки в темно-синих тонах. Где-то волчий оскал смотрит на меня, кровавый, черный; а стоит подождать, пока вечный художник Ветер, недовольный полотном, смоет волка - и увидишь грозного султана верхом на слоне, властно простирающего руку. Иногда в композицию вмешивается серебрянный звенящий лунный свет, и картина оживает посредством теневой игры.
И как никогда ты ощущаешь, что над тобой - не прямоугольный потолок, а гладкая сфера!
Я верю, что всё это мы с тобой, друг, видим не напрасно.