Всю ночь ел траву с обочин.
Под утро мерзко - почки лязгают.
Отхаркиваю, в бумагу, комочками
пережёванную информацию.

Берите! Забрызгать одеколоном?
Как прокажённого замазать пудрой?
Ну, нет уж! Извините.
Хочу, чтоб понюхали моё нутро,

всё вывернутое как камасутра.
Из пасти пускаю воздух хрипящий.
Царапает бронхи, сцуко!
Ломает горловые хрящики.

Встаю идти на дистанцию.
Танцы по стенам раскачивающимся.
Падаю ниц на диваны.
Диваны тут же пачкаются.

Думы в гос. головной думе.
Как говорится - озадачен:
вытягиваю музу из пальцев
струнами трёхнотного вальса.

Кто зажал струны и мной играется?!
Не хочу быть марионеткой!
С упорством вожу нездоровыми пальцами -
вывожу, как считаю, новое, меткое.

А струны пошли уже резать;
роют траншеи по сухожильям.
Терплю, и чтоб не одной не обрезать,
сжимаю зубами огрызки мыльные.

Рот пенится. Я глотаю.
Отплёвываться буду после смерти.
Быть может, за страданья в рай?
Ну, это если не дойдёт до пистолета.

Душу" ду"шу. Беспрерывно мучаю.
А если захочешь ещё - займусь подлецом.
Усажу. Сяду рядом. Заставлю слушать,
и получу плевательский зевок в лицо.

Для тебя даже встану голым;
весь напичканный эмоциями,
как подушечка для иголок,
как корзинка для грязных про"стыней.

Ну, а если не пустишь, старый
(не угроза - предупреждение) -
стану лучшим я в пекле дьяволом,
и подвергну искусство сожжению.