Солнце неторопливо уходило на запад, за океан, награждая блекнущее небо разбрызганной палитрой последних лучей. Пытливые глаза изо всех уголков замка то и дело поглядывали в окна, следя за светилом и радуясь, что оно до сих пор держит высоту; но вдруг, для всех неожиданно и нежелательно, солнце оставило свой дозорный путь и освободило место молодой луне. Первой вестнице приближения ночи.
Вечер выдался безветренным, но в воздухе кружился чувствуемый не носом, а сердцем жгучий аромат грусти - чем быстрее темнело небо, выдавливая из своих просторов оранжевый заслон, тем ближе был момент расставания. Харадры, сытые и выспавшиеся, тянули над собой крылья и чистили клювами перья; к их лапам уже привязали верёвки от корзин. Оставалось заполнить каждый кузов и взлететь - это уже произошло бы, если бы минута отлёта не откладывалась так упорно Знаменосцами.
Кому-то всё-таки удалось найти раздольную столовую для крупных приёмов, и туда по велению Дондолина - якобы по срочному приказу самой королевы - единственный повар в замке натаскал всякой еды. Сам же неугомонный гном, снова посетив бани, с невинным выражением лица вынес оттуда два шлема пива и уговорил всех, кто имел жестяные головные уборы, сходить туда для общего блага. Вот так до вечера Отряд гудел, гремел приборами и стаканами, не забывая о песнях и прибаутках, которые, какого бы содержания ни были, всегда заканчивались хоровым смехом. От него тряслись не только стёкла, но и нервы бедного повара - он всерьёз опасался, что вояки разойдутся и перебьют всю посуду во здравие королевы. Но всё же глубокий вечер разогнал пирующих по разным уголкам замка, где им требовалось привести себя и своё оружие в порядок.
Наконец, в унисон переливчатому пению харадров, над Катаэгольфом зазвенел бронзовый колокол. Тревожно, с очевидным призывом, он надрывался несколько минут, а потом резко оборвался, оставляя блуждающее по коридорам эхо. Юлиус слышал сигнал, сидя на кровати в уютной спальне: в колокол били где-то в одном из внутренних дворов, но этот звук разлетался по всей округе, чтобы разбудить всякого, кто ненароком задремал после сытного обеда. Но таких в замке не было. Даже несмотря на расслабляющее воздействие юной северной ночи.
- Пора, Юлиус, - постучав ледострелом по ручке полуоткрытой двери, в комнату вошёл Гэбриел.
Его песочный балахон - тот самый, в котором охотник на волков впервые появился перед Юлиусом - был обтянут ремнями и увешан кортиками в кожаных чехлах. На его поясе висел генеральский меч, а на плече Томпсона, привязанный к одному из ремней, покачивался лук. На спине Гэбриела дыбился колчан, полный новых паекерских стрел.
- Откуда это? - Юлиус не припоминал, чтобы Томпсон приволок в Катаэгольф всё своё снаряжение.
- Пока ты тут сидел, прилетали пегасы. По распоряжению короля. Я-то сначала тоже подумал: не отправимся же мы к чёрту на рога с пустыми руками. Там и для тебя кое-что есть. Нимфасемира, видишь ли, заинтересовалась Алут-мечом. Они с Конфи ждут в палисаднике...
Юлиус встал и глянул в небольшое круглое окно. На водных подступах к замку мерцали крохотные фонари; они расплывались по всей паутине в чашах, сложенных из каких-то листьев. Тамариски прятались в дымке, отчего островки выглядели, как трапециевидные могилы, накопанные посреди озера. Лишь одно не вписывалось в этот удручающий пейзаж - какой-то ребёнок-ренегул, наверное, дранщик, играл с толстым лопоухим псом, залезая на деревья и весело размахивая фонарём.
- Всё будет хорошо, старина, - попытался усмехнуться Гэбриел за плечом Юлиуса, догадываясь о волнениях последнего. - В конце концов, не на войну идём.
- Лучше бы на войну.
Томпсон выдохнул, разводя руки и готовясь к душевной беседе, но Юлиус в эту ночь хотел глубоко запереться в самом себе. Да, Гэбриел был его лучшим другом, и это не являлось виной Томпсона, что каждый из них по-разному относился к предстоящей миссии. Для одного она виделась очередным приключением, отстрелом первых попавшихся волков, для второго - навязанной обстоятельствами правдой. Юлиус мрачно кивнул Гэбриелу, давая понять, что времени в обрез, и вместе они вышли из комнаты и отшагали по тёмным коридорам, где удары их сапог разносились, как барабанные перекаты. Томпсон, повеселевший в предвкушении того, что теперь наконец-то начнётся настоящее дело, плёл какую-то ахинею о своей детской мечте пробраться в Академию Точных Наук и устроить потасовку с тамошними зазнайками; Юлиус улыбался на следовавший за этим смех, но своими мыслями он был далеко от Катаэгии. Он просто держался рядом с Гэбом, который, конечно же, помнил путь до стоянки харадров.
К отправлению птиц было всё готово. Под тусклыми фонарями в круглых решетчатых плошках харадры доедали из корыт свои вечерние отруби, пока Знаменосцы устраивались в кузовах. Из-за упорного молчания Странника и его свиты, которых никто не надеялся увидеть среди отбывающих, Ван-Шиба взял на себя смелость вполголоса раздавать приказы, кому в какую корзину сесть. Юлиус и Гэбриел пришли к месту отправления, пройдя через стену карликовых лип, и тут же их окликнула Нимфасемира.
- Обладатель ледострела всегда знает, что делать, - обратилась королева к Томпсону, и тот расплылся в смущённой улыбке.
- Да уж, собаку-то я съел в деле спасения жизней, - почесал затылок Гэб, и Нимфасемира одобрительно кивнула.
После этого Томпсон решил, что такой конец диалога - самый лучший, и, пряча красное лицо в полумраке редких теней, поспешил к одной из корзин, где разместились уставшие Бес и Дондолин. Нимфасемира сделала шаг к Юлиусу, и фонарь над ней, как ему показалось, разгорелся ярче; благодаря этому свету он различил странную смесь решительности и тревоги в проницательном взгляде её чёрных глаз. Всё беспокойное старалась драпировать лёгкая улыбка Нимфасемиры.
Королева что-то шепнула, и из-за её спины вышел повар-ренегул, держа в руках какие-то предметы, закутанные в лазоревый плащ. По приказу монаршего взора слуга торжественно развернул материю.
- Твои артефакты не нуждаются в представлении, Юлиус... - Нимфасемира отдала ему Сумрачный Щит, и он, пробурчав благодарность, перекинул кожаный ремень Щита через своё плечо.
- ... но всё же мне хотелось кое-что добавить. Ты знаешь, что это?
Королева приподняла на ладонях Алут-меч, не вынимая его из ножен полностью. Её глаза остановились на вензеле "Ă"; тонкий палец скользнул по золотым очертаниям странной буквы, а потом постучал по краям круглой пластины.
- Это Алут-меч. Мне разрешил его взять Рответал Хэлви.
- Тебе известна история этого оружия?
Юлиус задумался, вспоминая, в чьих руках успел побывать меч.
- Ну, он был собственностью Леоваля, потом его забрал Хэлви для выплавки хорошо знакомого нам Трезубца. Под Гранмором Хэлви отдал его Руаруху, а тот через какое-то время - Дилару Пракото. Он-то и сделал его пропуском в Сао-Пай.
- Нет, - Нимфасемира взяла меч за рукоять и заставила Юлиуса вплотную смотреть на золотой символ. - Я говорю о его изначальной истории. Тебе известна судьба тренвийского короля Алута?
Юлиус пожал плечами и посмотрел в сторону корзин: все ждали только его, но никто не смел прервать окриком их разговор с королевой.
- Я скажу, что это не только меч при своём остром лезвии. Тут теплится сложная древняя магия. Запомни следующее: если мало будет колоть и рубить врага, крепче возьмись за рукоять - руной в сторону противника - и произнеси простую фразу: "ты не моей крови"...
Юлиус повторил эти четыре слова, принимая меч из рук Нимфасемиры, но тонкий палец плавно коснулся его губ.
- Не произноси понапрасну. И узнай об участи Алута.
Хоть Юлиус ничего не понял, он кивнул, и королева не стала его больше задерживать.
- Мы ведь ещё увидимся, не так ли?.. - нерешительно спросил он, когда надо было что-то сказать на прощание, и чёрные глаза заверили его, что сомневаться в их встрече, пусть и нескорой, не приходилось.
Оглянув кузова, Юлиус впрыгнул в последний во всей веренице - в разных углах там стояли Странник и Сицилия, которых свело вместе желание держаться подальше от шумных компаний и скоротать время в задумчивом молчании. Увидев Юлиуса рядом с собой, Сиц почему-то печально улыбнулась и бросила чёрный мешок Равэна, который она до этого плотно прижимала к груди, себе под ноги. Станислав же был подобен медному истукану; но Юлиус и не надеялся, что Странник обернётся к нему и выложит начистоту свои новые планы. "Неужели Тадеуш и ему наплёл с три короба о необходимости отправиться в чертоги Номмода", - думал Юлиус, видя, как рассеянный взгляд Станислава бродит по харадровой упряжи. Дрэго и Сидвал, как стало ясно из разговоров впереди, согласились составить компанию Аминель, а Хеалинт с радостью присоединился к Вегас; от неё любознательный даглодит надеялся разузнать всё о событиях на Климрусе и Пламрусе.
В последний раз проверив, все ли верёвки накрепко прицеплены к корзинам, и похлопав каждого харадра по клюву, Конфифетфулл задорно свистнул и помахал своими крыльями, прощаясь с птицами. Корзины плавно оторвались от земли, и морозный ветер из-под пар распушённых крыл ударил в лица Знаменосцев. Юлиус глядел вниз: ренегулы провожали их плавными покачиваниями рук. Не звучало ни громких напутственных слов, ни высоких вдохновляющих клятв. Юлиус не мог не найти это странным: ренегулы будто сами были не уверены в успехе предприятия, в которое ввязывались их гости. Оттого за их прощальными улыбками скрывались большие сомнения в гениальности плана Тадеуша. Но разве они могли возразить? Они не имели никакого отношения к Отряду. Такие мысли заставили Юлиуса нахмуриться; он следил из темноты за удаляющейся фигурой Нимфасемиры, вокруг неё постепенно угасали фонари. Скоро весь Катаэгольф скрылся в ночи, никто не мог сказать, как далеко были его башни. Кругом расстилалась тьма, и только меняющиеся букеты созвездий вносили хоть какое-то разнообразие в этот пропитанный дурными предчувствиями полёт.
Внизу мелькали редкие огни уснувших изб и случайных лесных костров, у которых грелись заблудшие в лабиринтах хвои и снега путники. Как ни желали Знаменосцы утешить себя запахом чего-нибудь съестного и тёплого, никакой аромат не поднимался на такую высоту. Носы щекотал мороз, и всякая капля из растворённой в купольной тьме тучи обжигала лица, словно выплюнутая камином искра. Опасаясь лишнего внимания, Цибурий решил не зажигать Посох; Клинок Деосса был спрятан под плащом Станислава, и за неимением других источников света летящие впереди корзины не различались во мраке. Иногда харадры перекрикивались между собой, и только это напоминало о растянутых звеньях каравана. Но через полчаса Юлиус, упорно глядя в пропасть под кузовом, был готов думать, что на мили вокруг никого нет. Оставалось полагаться на бдительные птичьи глаза, которые, как он верил, прекрасно ориентируются в темноте.
И Сицилия, и Странник молчали, устало следя за взмахами бледных крыльев. Перед отлётом ренегулы положили в каждый кузов бараньи тулупы, дабы Знаменосцы не окоченели в просторах глубиретской ночи, и Юлиус обнаружил повод начать хоть какой-нибудь разговор с сестрой. Он взял тулуп и бережно опустил его на плечи Сиц: несмотря на эльфийскую выносливость, они подрагивали под ситцевой накидкой. Сицилия благодарно улыбнулась и завернулась в шерсть, глядя Юлиусу в глаза.
- Я всё не пойму, - протянула она с заметной тревогой, когда Юлиус уже подумывал спросить сестру об её отношении к затее дяди, - зачем тебе нужен "Имперсис"? Бес сказал, что ты выпросил эту книгу у той скульптуры. Ты мог взять любую, но "Имперсис"...
- Мне интересен Авелио. Хочу побольше узнать о нём.
Сицилия поёжилась. Упоминание о Мон-де-Хотепе явно подействовало ей на нервы.
- Юлиус... Я просто хочу сказать... Как тренвийка я не могу спокойно держать "Имперсис" в руках. Мне рассказали, как отозвался Равэн об этой книге. И я полностью поддерживаю его. Эльфы всегда солидарны друг с другом. Особенно - когда речь заходит о завоевании наших земель, - Сиц задумалась. - Я никогда не обвиняла отца в развязывании тренвийской войны, да и хизальской тоже. Я обвиняю Мон-де-Хотепа. Так всё изящно обосновать...
- Стало быть, тебе рассказали, что "Имперсис" нынче бредёт по Илвастрии, - улыбнулся Юлиус. - Я уверен, что в этом вся соль. Труд Авелио надо проштудировать, учитывая обстоятельства. Разве мы не сможем лучше понять замыслы Трувиана, если его настольная книга написана эдольжольцем? Хотя... Я сомневаюсь, что при таком наморднике демон умеет читать.
Сицилия игнорировала намёки на юмор и, конечно же, не намеревалась перечитывать "Имперсис". В ответ она только неуступчиво мотнула головой. Юлиус понял, что дай ей волю и Сиц выбросит книгу Авелио за борт корзины. Самое время заговорить о другом.
- Скажи, Алут ведь был тренвийским королём? Что же за судьба у него была такая? Нимфасемира обязала меня разузнать это, дабы понять магию меча.
- Эльфы восхищаются Алутом, как и ренегулы Гулдаленом, - начала Сицилия на печальном выдохе. - Пусть он и не был магом, не писал гримуары, а провёл всю жизнь в войнах. Никому не пожелаешь так трагично окончить дни. Алута предал собственный сын.
Юлиус повторил про себя незамысловатое заклинание. Сомнений не было - сын Алута заставил отца запечатать вензель в такой фразе.
- Ты не моей крови, - отдалось на губах Юлиуса, пока он слушал рассказ Сицилии, и его левая рука, лежащая на ножнах, ощутила неожиданный прилив тепла. С опаской он одёрнул руку, ругая себя и надеясь, что меч остынет. Доставать его он побоялся: можно ли разбудить полную силу меча, снова взявшись за рукоять? И какая она, эта сила?
- Алут воевал с людьми Назанкха. Даже десяток веков назад - хотя, о чём это я - всегда люди хотели подчинить себе Тренвик, и страсть к войнам с эльфами они впитывали с молоком матерей. Алут, талантливый полководец, каких с той поры никогда не было в Тренвике, вышел из-под человечьего ярма, ударил вглубь Назанкха и был готов захватить столицу. Но накануне штурма короля смертельно ранили люди-лазутчики, сновавшие вокруг его лагеря. Алута отправили в Тренвик к знахарям, но штурм, как ты знаешь, Юлиус, не откладывают. Король поручил руководство войском своему старшему сыну и преемнику - Алуту Младшему. Но тот в самый последний момент вошёл в сговор с людьми и согласился сдаться в плен со всей армией. Ему обещали сделать его законным правителем Тренвика, когда Назанкх поставит эльфов под каблук и казнит Алута Старшего. Да, Младший предательски перебежал к людям, но у Алута был второй сын - Гарти. В свои семнадцать лет он ударил по врагам решительностью, которая спасла Тренвик. Когда войску объявили приказ о сложении оружия и сдаче в плен, принц Гарти воззвал свой полк к неповиновению. Он, зная об измене брата, не думал сдаваться и пошёл на штурм. Это вдохновило остальные полки; они обрушились на стены столицы, смяли их и вышли победителями в этой резне. Алут Младший бежал на восток Назанкха, а его отец, оправившись от ранения, прибыл в захваченный город. Там он узнал, что во время боёв Гарти, его радость и гордость, был убит, а его тело воины сожгли, не дождавшись прощального отцовского слова, - Сицилия тяжело вздохнула. - Конечно же, Алут обвинил в смерти Гарти своего сына-предателя и поклялся выдрать его сердце. Но Алут Младший время зря не терял: назакхцы вверили в его командование армию, и он пошёл воевать против собственного отца. Тренвийцев прогнали из столицы, и за годы той войны люди покорили весь Тренвик...
- А сердце он у сына так и не вырвал? - поинтересовался Юлиус.
- Это самое интересное. Я подробностей не знаю, но хронографы пестрят описанием эпизода последнего дня войны: когда назанхцы вошли в покои короля, чтобы огласить смертный приговор, они увидели Алута, сгорбленного над трупом изменника. В одном кулаке он сжимал Алут-меч, и в другом - давил сердце сына...
Юлиус присвистнул, и дотронулся до рукояти меча. Она уже похолодела, опасаться было нечего, но всё же он решил держать руку подальше от ножен.
- А дальше ты знаешь, - продолжала Сицилия, думая, что рассказ о славных днях Тренвика увлёк Юлиуса. - После казни Алута Старшего назанхцы сделали королём-марионеткой его малолетнего сына Кередаля. Но люди не учли мстительность эльфийской крови: Кередаль вырос и отвоевал независимость своей земли. Его наследник Леоваль Тренвийский, ища популярности, пытался подчинить эльфов Анахемских гор; но на стороне тех выступил его брат Акрехен.
- Окончилось всё это Красным Трезубцем Хэлви, - протянул нараспев Юлиус. - Эх. Если даже в Алут-мече и есть что-то необычное, то вряд ли это превзойдёт возможности Трезубца. Знаешь, порой я жалею, что Трезубец вышел из игры. Дать бы его вилами по трувианову шлему. Интересно, глубоко ли вдавило бы демона...
И тут резкий рычащий выдох напомнил им, кто был в корзине третьим.
- Трезубец... - прохрипел Странник.
Огромный лунный диск, выплывший из-за драпа кудрявых туч, осветил его суровое лицо, и Сицилия от страха вцепилась в локоть Юлиуса. Но последний догадался, что Станислав, уставший и удручённый, не собирался рвать и метать. Он будто вернулся в морозную глубиретскую ночь из какой-то глубины, лежащей ниже, чем кузницы вгиллов Церемии.
- Простите меня, - буркнул Станислав, и Юлиус постарался сделать вид, что он не заметил, как с левого глаза Странник смахнул скупую слезу. - Не лучший день выдался.
- Всё в порядке, Стан, скоро прилетим, - Юлиус думал, что на этом разговор оборвётся, но Странник почему-то захотел говорить откровенно.
- Ты был прав, Юлиус, - пробасил он, медленно покачивая головой, но не глядя на Вишеса.
Видимо, он уже справился со своим горем, чтобы предавать мысли огласке.
- От моего брата не осталось ничего, - на пару секунд Станислав закрыл глаза. - И теперь я готов.
- К чему? - не понял Юлиус.
- Готов убить демона. Мстить. Сочтёшь ли ты меня сумасшедшим, - лицо Странника исказила горькая улыбка, - но я попробую вернуть хотя бы труп Ориона. Чтобы отдать его огню по всем заветам. Я говорил с Нимфасемирой: она сказала, что стоит попытаться. Тадеуш разрешил мне плыть с вами. Я буду воином, держащим Веколимперское копьё у горла демона! Только я!
Юлиус ничего отвечать не стал. Он понимал, что Станислав загорелся новой идеей, которая и успокаивала его, и заставляла его кровь закипать. Откинув голову и подставив бороду под струи холодного ветра, Странник с закрытыми глазами промолчал всю оставшуюся дорогу. Юлиус не хотел вмешиваться в его задумчивость своими вопросами, путь таковых накопилось немало. Как Странник, бывший Верховный старейшина и дерегрун, относился к затее достать из-под земли призрачные тетраморфы?.. Видимо, беспрекословно одобрил. Незатейливая фраза, которой бросаются налево и направо - "он умудрён своим опытом" - перво-наперво относилась к Станиславу, которого легче было спросить, чего он не видел в своей жизни. Так почему же Странник так легко клюнул на удочку Велиодара? Где же вся его мудрость? Когда Сицилия закуталась в тулуп и села в угол корзины, стараясь задремать, Юлиус косился на Странника. Нет, не нужно было долго соображать над загадками, сложившими характер этого человека. Пожалуй, его склонность к авантюрам переплюнет аналогичную, какой прославил себя Тадеуш. Вспомнить хотя бы поход Авруса в земли Валокура и недавнее рвение Станислава заполучить Трезубец Хэлви. Юлиус не знал, как относиться к этому. Мысли о Страннике сменились размышлениями о тетраморфах. Потерянное оружие всеведения... Как же до него до сих пор не добрался Трувиан?..
Через полтора часа бескрайнюю и усыпляющую тишину, которая упорно заставляла Юлиуса клевать носом, разорвал раскатистый рёв знакомой трубы. Харадры дружно и протяжно засвистели в ответ, и путники едва успели ухватиться за плетёные борта - кузова резко нагнулись и помчались вниз, будто от них отстегнули птиц. Недолгий покой соблазнительной дремоты разрушили, и Юлиус, озираясь по сторонам, пытался понять, что происходит. По его лицу гневно бил морской ветер; вихри избавляли от всякой усталости пригоршнями моросящего дождя. Где-то поблизости залихватски раскричался Танатус Бес, Цибурий разжёг Посох Огня, и Странник, задумчиво кашлянув, решил, что самое время достать Клинок - им он осветил всё пространство вокруг летящих вплотную кузовов. На спокойном морском тёмном зеркале их встречал трёхмачтовый когг; на вершине средней мачты Юлиус разглядел коротышку-трубача, который счастливо размахивал руками в круглой корзине и дул в свою трубу, до сих пор не сорвавшуюся с её стального крепления. Харадры горланили всё сильнее и сильнее, и это заставило высыпать на палубу "Эттельбладта" почти всю его команду. Юлиус быстро отыскал глазами Александра: адмирал покуривал трубку, сидя на башенных перилах у самого носа корабля. Пока моряки стягивали косой парус, освобождая место для посадки кузовов на задней башне, проныра-трубач слез со своей высоты, раздобыл два факела и, взбежав на площадку, принялся отплясывать и жонглировать огнём, чтобы его заметили. Но харадры пошли на посадку только после двух почётных кругов над коггом. Когда кузова мягко опустились на башню, Нинелл уже стоял впереди всех моряков и первым приветствовал прилетевших.
- Всегда мечтал побывать в Катаэгольфе, - улыбнулся он Юлиусу, крепко сжимая его руку. - Хоть я и недолюбливаю ренегулов, но...говорят, там неплохо кормят.
- Насчёт еды промолчу, но выпить мы там успели, - вмешалась самодовольная гримаса Беса. - Салют, адмирал!
Все здоровались и смеялись; трубач, впервые видя Ондейрута Дондолина, принял его за своего давно усопшего дедушку и прятался от гнома за мотками с верёвкой, ящиками и мешками, веселя всех, кто за этим наблюдал. Старые морские волки, что-то пыхтя в усы на веселье молодых, вызвались проводить почтеннейших из Знаменосцев до тёплых кают. И Юлиус, озирая освещённые фонарями мачты, уже хотел было пройтись с ними по коггу и осмотреться, как чья-то рука легла на его плечо.
- До встречи, Юлиус, - говорил Ван-Шиба. - Я возвращаюсь в Санкт-Артур.
- Как... разве вы не...
- Нет, - печально улыбнулся Цибурий, - я не член Отряда. В Данкерн-Пае я нужен, понимаешь. Да и нечего опасаться, когда с вами дерегрун.
Юлиус в смятении глянул на Посох Огня, которому через пять минут предстояло вернуться в небо вместе с его обладателем, а потом перевёл взгляд на Странника. Он требовал от Александра показать, где находится отведённый ему угол в трюме с мешком вместо перины; свистнув пару своих человек, Нинелл откомандировал их со Станиславом.
- После всех новостей он не слишком весел, - выдохнул Цибурий, - но в обиду он вас не даст.
Ван-Шиба похлопал одного из харадров по клюву, прыгнул в кузов и свистнул другим птицам. На площадке помимо раскрывших рты моряков, которые отродясь не видели подобных животин, оставались Александр и Юлиус; остальные гости Катаэгольфа, соскучившись по тёплым кроватям, не замедлили разбежаться по кораблю.
- Цибурий, - Юлиус, ощущая какое-то волнение, подбежал к кузову. - Ты знаешь что-нибудь про Сайруса Шихаруна?
- Не больше того, о чём говорили на Совете старейшин. А что случилось?
- Передай дяде, - крикнул Юлиус и обернулся: сзади на перилах висели зеваки-моряки, перед которыми вообще не стоило бы говорить об этом. - Передай ему, что... Шихарун может быть жив. И он может служить Дезиолену, как и раньше.
- Хорошо! - Ван-Шиба кивнул и улыбнулся.
Харадры взлетели все вместе, кузова раскачивались на ветру, и, сделав последний почётный круг над коггом, птицы окунулись в темноту. Только огонь магической сферы напоминал о том, что караван был в небе и углублялся в тёмную облачную чащу всё дальше и дальше. Юлиусу, который с досадой провожал взглядом Посох Огня, на миг показалось, что сквозь ночь в небе разгорелось солнце, но чернота медленно душила его, пока не накрыла совсем.
- Так что за Сайрус Шихарун? - протянул Нинелл, щурясь не то от табачного дыма, не то от интереса к буйству мыслей Юлиуса.
- Нам надо о многом поговорить, Александр...
- Я всегда готов к разговору. Правда, если ты устал и хочешь выспаться...
- Как бы сказал наш общий бородатый друг: отоспимся в местах, мертвенно покойных!
- Узнаю иронию Вишесов! - Александр потёр руки, и вместе они спустились по лестнице. - Для таких случаев у меня в каюте всегда припрятаны три бутылочки слипволкерского вина. Смешно, но его вкус помогает забыть, что я в самой середине Бохского моря, а не у камина в гостиной Андреаса.
В каюте Нинелла оставалось всё по-старому. Трофейные ятаганы, сабли и гномьи бердыши вместе с эдольжольскими и санкт-артурскими флагами и знамёнами покрылись под потолком добрым слоем пыли и сверкающей паутиной, чего нельзя было сказать об адмиральской коллекции трубок. Выделанные из слоновой кости, из глубиретских азуритов, из редких триарских лунных камней, с янтарными мундштуками и серебряной филигранью, они стройными рядами висели на гвоздях вдоль стен; и всякий раз, оглядывая это достояние, Александр расплывался в довольной котовской улыбке, которая, впрочем, Юлиусу была непонятна. Длинный стол с красной скатертью как всегда утопал в картах, приказах и донесениях, но это не помешало адмиралу найти свободное место и стукнуть по прочному дереву бутылками обещанного вина. По его распоряжению из кухни принесли две тарелки с омлетом и поднос с мясными пирогами; сидя в обветшалом кресле-качалке напротив Александра Юлиус сначала было впился глазами в два подсвечника, обдумывая, с чего начать свой рассказ, но как только появилась еда, все его мысли отодвинул зверский аппетит.
- Видимо прав был Бес насчёт тамошней пищи, - посмеялся окруженный дымом Александр, глядя, как Юлиус уминает пироги. - Все короли жадные.
- Вовсе нет. Это, наверное, от волнения. Хотя меня не так просто заставить ему поддаться.
- Было бы, по какому поводу волноваться, - из носа Нинелла выплывали белые клубящиеся струи, а глаза по адмиральскому обыкновению хитровато щурились. - Как понимаю, в Катаэгольфе произошло что-то интересное. Сайрус Шихарун... Там, на башне, я смекнул, что где-то слышал о нём. И вспомнил, пока мы шли по палубе. Это имя было нацарапано на стене в доме Мон-де-Хотепа, когда убили его жену и дочь.
Юлиус, сохраняя молчание, две минуты старался наслаждаться омлетом с душистыми травами. Когда тарелка опустела, он отложил вилку и нож и внимательно посмотрел на Александра.
- Тебе известна эта история?
- Я принимал в ней непосредственное участие. Так уж получилось, что я мальчишкой помогал разгребать завалы в доме Мон-де-Хотепа и видел надпись собственными глазами.
Юлиус вернулся взглядом к подсвечникам. Он, стараясь не упустить какую-либо деталь, рассказал о портрете Шихаруна в Катаэгольфе и обо всём, что поведала ему Нимфасемира, не умолчав и об её предположениях.
- ...из чего ты сделал вывод, что Сайрус Шихарун жив до сих пор и служит Трувиану, - заключил Нинелл, рассматривая свою трубку.
- Совершенно верно.
И Александр почему-то рассмеялся. Юлиус не понял причину такой реакции, но догадался, что впервые слышит смех Нинелла - скрипучий, колкий и надменный. Адмирал, любопытно поглядывая на Юлиуса из-за подсвечников на своей стороне, наконец принужденно сменил смех на громкий кашель в кулак и зажал меж зубов мундштук трубки.
- Но это глупо, Юлиус. Ни один человек не прожил бы столько, это во-первых. Да и демоном Шихарун не был, насколько я понимаю.
- Тадеуш сказал, что дух Трувиана дал Шихаруну бессмертие, - протестовал Юлиус. - Сицилия тоже с этим согласна, она говорит, что есть куча способов, как продлить жизнь.
- Тадеуш, Сицилия, - протянул Александр. - Вишесы! Все Вишесы - романтики, фантазёры! И ты - один из них. Надо смотреть на вещи здраво. В погоне за сумасбродством мы всегда теряем то, что у нас под ногами. Ну выделал Шихарун это копьё, попытался убить Гулдалена. Возможно, впоследствии он и лишил жизни ренегульего короля, а потом, дожив лет до ста, просто умер в каком-нибудь бараке, как обычный смертный.
- Как же тогда объяснить ту надпись на стене? - Юлиус начинал злиться, что Александр не замечает очевидного.
- Я думаю, в убийстве семьи Мон-де-Хотепа виноваты вовсе не подпольные маги с каким-то там Шихаруном. У Авелио много врагов - и в армии, и в Священной Куратории, и в Имперском Представительстве, и даже в Магистрате. Поверь, насолить ему нашлось бы много добровольцев. А та надпись - всего лишь ложный путь. По которому велел идти настоящий убийца. Он написал, что за зверством стояли маги Паекера. Маги, которые и без того нахлебались от Магистрата. Надо же кого-то обвинить, чтобы ищейки копали в чужом огороде! А приплетённое имя Шихаруна - всего лишь вынужденная профанация. Чтобы окончательно всех запутать и отослать к терниям прошлого, которые бы оплели дела настоящего.
Юлиус, нахмурившись, глядел на поднос с пирогами и, барабаня пальцами по столу, искал доводы в пользу своей версии. Он ощущал сожаление и некоторую злобу: Александр не разделял его догадки. Адмирал не верил ни Тадеушу, ни Нимфасемире, а только своему здравому смыслу. Поэтому тщетно было напоминать ему о зелье Хэлви и о магии вообще.
- Эдольжолец, - подытожил Юлиус, и Александр ухмыльнулся.
В дверь каюты что-то глухо стукнуло, и, не дожидаясь приглашения, её распахнул Танатус Бес. Войдя, он коротко кивнул, отыскал глазами вино, взял бутыль и, что-то напевая, прошёл с ней к кривому креслу в углу. Это позабавило бы Юлиуса, не будь он взвинчен, но теперь он даже не смотрел на Беса. Но когда вслед за Танатусом вошла Сицилия и улыбнулась старому другу-адмиралу, Юлиус обрадовался: наконец-то его хоть кто-то поддержит.
- И всё же я заявляю! - продолжил Юлиус так резко, что развалившийся в кресле Бес подскочил и икнул. - Сайрус Шихарун жив! Он - главный прислужник Трувиана и кукловод. Демон не стал бы так просто расставаться с его преданностью. Ни один милекан не заменит такого фанатика. И я уверен, что Шихарун не так уж далеко от нас. Портрет испорчен, мы не видим его лицо - это ему на руку. Он запросто может скрываться под вымышленным именем: в Эдольжоле, в Санкт-Артуре, в Храме Великих... Разве не так, Сиц?
Александр всплеснул руками и снова рассмеялся, и Бес, не понимая, что тут происходит, счёл нужным тоже ехидно похохотать. Сицилия, откусив совсем чуть-чуть от мясного пирога, зажала его между ладоней, опустила голову и задумчиво посмотрела на брата.
- Если это и правда так, Юлиус, то Шихарун затаился под именем Авелио Мон-де-Хотепа.
Танатус поперхнулся вином, Нинелл хлопнул в ладоши, а Юлиус выпучил глаза и открыл рот. Если бы он серьёзно задумался над этим, то Авелио уж никак бы не попал под его подозрения...
- Почему?
- Он долго вращается в высших кругах Эдольжола. Старейшина Харазнаса - ему известны все дела Храма. О них он сообщает Трувиану, и этим объясняются многие наши неудачи. Что-либо о детских годах Мон-де-Хотепа неизвестно, и кто его родители? Сказать мягко - это тайна. В нашем с тобой возрасте он учился у Ольнусия Древнего, Нимфасемира его знала. Но Шихарун мог надолго сохранить свою молодость, а затем умышленно отказаться от магии и начать стареть. Так бы никто ничего не заподозрил. С самим Ольнусием Древним они поругались из-за мон-де-хотеповой ненависти ко всему волшебству, которое творится в Дали - гномьему, эльфийскому, ренегульему, людскому. Мог ли его учитель заподозрить неладное и прогнать его? И зачем был нужен закон "Об изгнании магов..."? Чтобы обезоружить Эдольжол. Преподнести его на блюде Трувиану, ведь ни один полк не выстоит против пары корзахион. И ещё одно подтверждение - "Имперсис". Он был написан не для Эдольжола, а для Трувиана...
Александр мотал головой и тихо посмеивался, шепча возражения, но остальные молчали. Танатус, казалось, был обескуражен такими заявлениями и теперь таращился на Сиц на пару с Юлиусом. Последний же не мог ничего оспорить, но если Мон-де-Хотеп был Шихаруном, то кто же тогда...
- Он сам убил свою семью, чтобы всегда и перед всеми слыть несчастной жертвой, - холодно добавила Сицилия. - У Сайруса Шихаруна нет души. Посмотрите на его прошлое - там это запечатлено. Изощрённая жестокость, вдумчивый расчёт по всем фронтам. Ничего более.
- Все мы знаем твою нелюбовь к Мон-де-Хотепу, Сиц, - отвечал Александр. - Так искусно доказать необходимость войны с Западной и Восточной Эльфиадой никому больше не удалось. Но не надо впадать в крайности и строить над Авелио замки всевозможных грехов.
- Вот-вот, - кивал Танатус, почёсывая затылок, но Юлиус не хотел критиковать сестру за врождённую эльфийскую резкость.
- Послушай, Сиц. В галерее ты говорила, что Шихарун не мог быть магом, ведь Гулдален не обучал его. А теперь рисуешь Сайруса превосходным волшебником.
- Я так думала, пока не услышала историю о краже гримуара, помнишь? Мне всё стало понятно: только почерпнув сведения из труда короля, Шихарун мог сделать Веколимперское копьё. Ведь эловинарство Шихаруна никто под сомнение не ставит. И, конечно же, из гримуара он почерпнул всё, что помогло ему дожить до наших дней...
- Но всё-таки я думаю, - Александр встал из-за стола, надеясь прекратить этот бессмысленный разговор, - что нам надо ловить преступников реальных, а не мифических...
- Согласен! - вслед за ним поднялся Танатус. - И не вздумайте плести этот вздор Вирджинии! Со свету сживёт!
- Как плохо, что у вас, людей, так притуплены все чувства, - Сицилия вскочила со стула и чем-то большим и объёмным гневно ударила по столу. - Пока вы будете смеяться себе в бороды, войны не кончатся, а хитрецы вдоволь потанцуют над вашими долгожданными трупами!
Отпихнув дверь, она выбежала из каюты.
- Вишесы, - пожал плечами Александр, отвечая на хмурый взгляд Беса, и Танатус скорчил мину полнейшего одобрения.
Когда они вышли на воздух, Юлиус в задумчивости пересёк каюту и увидел, что же оставила после себя Сицилия. Это был "Имперсис". Всё это время она держала его на коленях.
Лёжа на широкой кровати и глядя в потолочную тьму, Юлиус не думал о том, чтобы перестать размышлять над словами сестры, повернуться на бок и захрапеть. В отведённой для него каюте горела только одна свеча - на маленьком столике, откуда раньше Вишесу желало доброго утра что-нибудь вкусненькое, принесённое сюда трепещущими перед гневным Верховным Магистром моряками. Сейчас же на липкой клеёнке кроме догорающей свечи и "Имперсиса" не было ничего; Андреас хоть и руководил всеми делами, но долго не задерживался в Эдольжоле с момента своего отчаливания к дунмарскому дворцу. И эти перемены в отношении к Вишесу-младшему Юлиус воспринял с лёгкой иронией: пускай весь корабль таскает подол за Станиславом, самым популярным воякой в Эдольжоле после дунмарской эпопеи. А его пусть оставят в покое. Покой... Как же долго тебя не хватало.
Какая-то доля истины была в обвинительном монологе Сицилии. В голове Юлиуса громыхали слова Равэна, о том, что убийца Тэндорра - один из старейшин Храма Великих. Надо было разобраться во всех странностях Мон-де-Хотепа. Если всё-таки предположения о Шихаруне - правда, как Мон-де-Хотеп мог быть причастен ко всему, о чём говорил Равэн? Возможно, Каспар Тэндорр раскусил шпиона, не покидая амфитеатра сада, и тот догадался об этом и избавился от помехи в плане. Авелио Мон-де-Хотеп... Почему он не приехал на свадьбу Танатуса и Вирджинии? Почему вместо него Возлагателем Корон стал Луций Равэн? Произошло ли в тот день то, что требовало срочного присутствия мнимого Шихаруна? Да. Побег Парантоса Тронума. Юлиус поразился этому совпадению; он поднялся на ноги, прошёл несколько раз вдоль каюты и сел на кровать, не оставляя шансов дремоте. Итак, Тронуму помогли бежать, и бывший маршал сейчас - очередная марионетка Трувиана... Что было потом? Нул-Радул. Бес не хотел, чтобы кто-либо знал о пребывании Авелио в чертогах ковра Алпа-Идди. Глупо выяснять причины этого: Танатус дал слово как Магистр и друг. Другой вопрос - что Мон-де-Хотеп делал в Нул-Радуле? Странник заявил: пчела, убившая Жуженя, не была пчелой вовсе. Мог ли Мон-де-Хотеп какими-то чарами вызвать монстра, обратить его в нул-радульского летуна, чтобы потом он выследил Юлиуса и напал на него? Очередная загадка. И ещё одно. Авелио не задержался долго на булевтерии в день Совета. Пусть виной тому были нападки Равэна, но... Покинув Харазнас, разозлённый Мон-де-Хотеп мог выудить из моря гарропа, заколдовать его и отправить в Храм Великих...
У Юлиуса голова шла кругом. Он не воспринимал всерьёз слова Сиц насчёт избавления Авелио от своей собственной семьи. Зачем тогда ему, Сайрусу Шихаруну, надо было писать своё настоящее имя на стене? Чтобы все прослышали о его добром здравии и ударились в трепет перед невидимой угрозой. Юлиус совсем не знал Авелио Мон-де-Хотепа и, ощущая острую головную боль, думал, как же ему относиться к кардиналу теперь. С одной стороны Авелио представлялся ему всегда сосредоточенным, жестоким, властным человеком, символом эдольжольского высокомерия и неуступчивости, но в то же время - несчастным и хранящим какую-то свою тяжелую тайну. А с другой стороны - чересчур большие облака различных непонятностей пышно разрастались над ним. На самом ли деле он слуга Трувиана? Факты и совпадения кричали в пользу этого, но Юлиус отказывался верить. Он вспомнил, как подозревал Мон-де-Хотепа ещё перед началом Совета старейшин, но потом, после слёзной истории Нимфасемиры, укорял себя за эту ошибку. И вот, Сицилия бросила семена на взрывоопасную почву; теперь он подозревал Авелио ещё больше и злился на свою природную непостоянность. В поисках ответов взгляд Юлиуса опустился на бежевую обложку "Имперсиса". Руки жадно схватили книгу, раскрыли где-то на середине и пролистали к самой первой странице. На ней, цепляясь лапами за противоположные углы, красовался выгравированный эдольжольский лев.
"Оставим лихие прелюдии для горе-трубадуров Эдольжола. Это письмо на твоё имя, Андреас, я надеюсь отослать к мастеру Лозерену Иммидополису, который согласился выпустить мою книгу из клетки всевозможных запретов, укоризн и насмешек. Пусть это письмо станет пояснительной речью к труду, который будет достоянием всей моей жизни. Ибо, как ты знаешь, я дал слово: написать только одну книгу и всю оставшуюся жизнь растолковывать смысл её.
Итак, ты просишь, Андреас, вкратце изложить все мои идеи в этом письме. Но сначала позволь своему другу рассуждать о том, что же заставило меня написать "Имперсис". После того как я окончательно порвал со своей семьёй, я три года жил в "Утёсе крабов" без всяких средств к существованию, роя себе долговую яму, которая грозила стать моей могилой - ты это знаешь. Если я и согну когда-то шею в поклоне, то только перед Джуно Дрейком - славный трактирщик не выгнал меня из "Утёса", хотя его жена за те три года выточила на меня драконий зуб. Помнишь нашу доблестную компанию, что собиралась за круглым столом под лестницей и гремела словотворчеством ночи напролёт? Храбрецы, без преувеличений, сиживали там. Был среди них Лиднерд Адугар, младший брат королевского адъютанта Фелбелло Адугара, сын виконта Кхонтера Адугара, которого так умело задвинул Фридрих Бармеус, став новым бурмистром Паекера. Был там и Юнмард Тьер-де-Ласс, двоюродный брат известного циркача, знатный тем, что король Тонгае I лично вытер об него ноги, несмотря на заслуги Юнмарда и его людей в деле разоружения банды Хильдегаара в Предпятье. За тем же столом стучал кулаком и шляпник Циферий Бес, и его друг Джоменер Эйлер, бывший главным смотрителем королевских конюшен. Стоит ли сомневаться в мудрости Доудара Сатсаела Нинелла, любимца всей компании, отважного придворного поэта, который насолил королю колкостью и пустился в бега, а за свои вирши успел посидеть, наверное, во всех тюрьмах Эдольжола. Он жил со мной в "Утёсе крабов", мы делили комнату на двоих. Там он скрывался под маской отставного моряка, ибо приговор о безотлагательной казни Нинелла уже бродил по Эдольжолу вместе с ищейками Фридриха Бармеуса. Был среди них и ты, мой друг. Мог ли я представить, с кем имел дело, разговаривая с тобой дождливыми ночами за грязным столом? Наследный принц Санкт-Артура, сбежавший от двора своего отца, чтобы только своими силами добиться вершин в чужой стране, заперев своё королевское происхождение в одном из сундуков "Утёса". Уорвик Куцк - твоё вымышленное имя, Андреас, под которым ты служил в дивизии Мрадолиса Глинстона. Уверен, прочитав его сейчас, ты вспомнишь те дни с улыбкой. Я же был самым молодым в той горячей компании - в свои девятнадцать лет я жадно впитывал идеи, что клубились над липким столом, и готов был пойти с разумнейшими сынами Эдольжола даже на плаху Бармеуса. Я сокрушался, когда вместо смертного приговора я получил пожизненную ссылку в Призохану...
Разделители - так мы себя именовали. Вдавленные в грязь клыками судьбы, но сохранившие искусство благородной мысли. Мой читатель спросит: а что же эта бравая компания собиралась разделять? Военные трофеи? Королевских фрейлин? Державу нашу? Нет, нет, нет. Ответы, конечно же, произрастут из самой первой беседы разношёрстной братии, которую за убогий стол согнала со всего Паекера нелюбовь к королю Эдольжола, узурпатору-бурмистру, алчным династам и их порядку управления. Разреши мне, Андреас, вспомнить кое-что из этой беседы - если слова оказываются топазами истины, то запоминаются они на всю жизнь.
- Сегодня Бармеус добился изменения "Корпуса Главных Законов", - тихо начинал Лиднерд Адугар. - Провинциальные династы получили право распоряжаться всеми товарами вольных суконщиков и кожевников, пересматривать цены, вносить изменения в цеховые уставы и менять мастеров, подмастерьев и прочих работников внутри цеха, как на подкаблучном шахматном поле!
- Не этот ли самый Бармеус поручил возглавить Армию Южной Династии опозорившемуся Хаазару Сплетти? - спрашивал в полумраке Юнмард. - Все помнят, как Сплетти бросил свой полк в лапы Хильдегаара, а потом - где-то на бивуаках кентавров - проиграл какому-то прощелыге две сотни серебряных шлемов присланных к нему гвардейцев. Пока этот человек, увешанный золотыми лентами, командует всеми войсками Эдольжола, любая армия за два дня может проскакать по всему королевству и войти в Паекер, испустив лишь пару-другую стрел!
- Я согласен с вами, сэр Тьер-де-Ласс, - отвечал ему Эйлер. - Война войной, но мне и без баталий известно, в каком состоянии сейчас наши лошади. И не только королевские. Каждую неделю в Паекер приезжают разные династы - король устраивает скачки, поединки, он любит цирк, охоту и просто верховую езду дни напролёт. Из-за этого за пару дней измучивается по пятнадцать-двадцать кляч. И я ещё помалкиваю о прибрежных прогулках придворной клики, которая, как известно, наслаждается топлением коней в морской воде... Мой отец был последним во всём Эдольжоле, кто занимался разведением породистых кобыл. Сейчас это дело под запретом; монета тратится на парады, балы, дворцы, павлинов. А лошадей, страшных и тощих, гонят с Предпятья, где ошивается невесть какая животина!
- Шляпы, шляпы, мой друг! - посмеивался в бороду Циферий Бес. - Ты забыл про шляпы! Ох, сколько тратит на них двор. Мой сосед, а он - писарь при Паекерском Казначействе, не получал жалование уже поди год. Зато, поговаривают, в гардеробах наследника какая-то дама насчитала тысячу вычурных шляп!
- Раз уж мы рассуждаем о катастрофах, - покуривал в это время Доудар Нинелл, - я не могу не сказать о придворной поэзии. Вкусы нашего короля созрели на отвратительной закваске. Сначала он обрушился на старцев-поэтов, своим бездарным пером исправляя великие рифмы. Потом разогнал когорту молодых: им, видите ли, со временем надоело славить его имя в навязанных сравнениях с Лейстеном. Ну и в конце концов он раздобыл где-то дунмарскую диковинку - то ли даглодита, то ли крокодила - и велел всем поэтам Паекера подражать его мелодичному мычанию. Говорят, этот бегемот сейчас готовит новый государственный гимн, ибо он - единственный оставшийся поэт при дворе, все остальные в опале.
- Маги Паекера - вот главная катастрофа, - добавлял я, сидя в углу. - Они возомнили себя настоящими наследниками Гулдалена. Фридрих Бармеус дрожит перед ними. Король мнит их гильдию основой величия Южной Династии. Паекерские маги объявили войну гильдиям других городов, заявив, что казнят всех, кто противится "Кодексу Колдунов Паекера". Да, это распря внутри одного клана, но из-за неё под топор попадают люди, слышавшие о колдовстве только от своих бабок. Гильдмейстер Юлеван Светлолобый размножает магией деньги - на эти монеты он подкупает всех и вся, сманивает некромантов и алхимиков со всей Дали, платит в Харазнас, чтобы его сделали старейшиной. Он держит в столице пять сотен наёмников-лиридийцев; иногда гоблины грабят окрестные лавки, режут любых, кому проигрались в карты, разоряют таверны и сжигают их - но все эти преступления умалчиваются. В них обвиняют мятежных магов, не согласных с "Кодексом". Гильдмейстер убедил короля, что Эдольжол наследовал Глубирету как сосредоточение всей магической мудрости Бохской Дали. Поэтому Юлеван подталкивает Тонгае воевать с Санкт-Артуром, с Призоханой, с Глубиретом - чтобы освободить все магические знания из-под власти невежества местных правителей. Гильдмейстер убедил короля, что его магия - всесильное оружие династии! Будто он смешает мозги коршуна с отборным маслом, и это избавит Эдольжол от любого внешнего врага. Именно Юлеван заставил Тонгае вторгнуться в Предпятье и выгнать оттуда банду Хильдегаара. О, разум, это был величайший провал! Вы знаете господа, что у Хильдегаара было всего десять тысяч человек, но этот сброд разбил и пленил армии пяти генералов. Мы потеряли семьдесят тысяч в этой глупой резне, а о магии гильдмейстера никто и слыхом не слыхивал! Я заключаю, что Юлеван вынашивает заговор против короля: зачем же ему наёмники в столице? Он ослепил короля своими увещеваниями, использовал его безоговорочное доверие и столкнул лбами Тонгае и Хильдегаара. Эдольжол слаб. Юлеван подчинил страну своему "Кодексу". Осталось только подчинить её своей персональной власти. Если магов Паекера не разогнать, Юг Бохской Дали станет гнездом всех демонизмов, возрождённой державой Бартолла Миттера!
- Горечь в ваших горлах, господа, - отвечал нам ты, Уорвик Куцк. - Я соглашаюсь с вами. Давно нет такого Эдольжола, каким его оставил после себя Лайштханн Лейстен. Паекер превратился в клетку, где хозяйничает немой произвол. Династы, эти провинциальные корольки и местечковые тираны, того гляди протрубят о независимости своих земель - как только казна короля будет развезена по их областям. Не ради этого я сморкался кровью на Пламрусе и в Предпятье. Но что мы можем сделать? Я - простой капрал с одной ржавой звездой. Вы не лучше меня. Размышления, решения, завуалированный мятеж? Хорошо, пусть так. Ты, Лиднерд, сын опального виконта. Ты должен отчётливее всех нас представлять, что нужно исправить. Скажу одно - в Эдольжоле слишком много короля. Хм, короля надо бы разделить...
К этой фразе я вёл своего читателя! "Короля надо бы разделить"! Я всегда знал, Андреас, что из тебя получился бы неплохой драматург - твоя мысль коротка, но жива. В течение трёх лет мы рассуждали и спорили; воздух закипал от гнева, когда мнение забивалось в угол. Но сообща мы находили ответы. За ту пору к нам примкнуло ещё порядка двадцати пяти человек - наши идеи одобрялись и впитывались. Три года на бумаге под лестницей "Утёса крабов" мы "делили короля". В итоге нам это удалось. Нашими усилиями был подготовлен манифест под заглавием "Глас Разделителей"; он являл собой требование молодёжи Паекера, мыслящей и решительной, провести ряд реформ в королевстве. Он содержал наши конкретные предложения - продуманные детально. Лиднерд Адугар исхитрился вручить этот документ наследнику, ибо король Тонгае I в то время уже был болен, и это давало нам лишнюю унцию надежд на благоразумие принца. Маги и их лекари объявили, что смерть короля не за горами - для нас весь смрад "Утёса" казался воздухом странных перемен. Колесо времени будто бы замерло, ожидая нового толчка извне. И перемены произошли...
Через два дня "Глас Разделителей" попал к Фридриху Бармеусу. Бурмистр Паекера возвестил о раскрытом заговоре против Южной Династии, больной король его поддержал, а наследник, должно быть, так и не взглянул на наши бумаги, которые, однако, заметил на его столе Бармеус. В "Утёс крабов" вошла гвардия - горячую компанию взяли под стражу и рассовали по тюрьмам. Хорошо, что ты, Андреас, в то время был отослан со своим корпусом в Тернилл, откуда потом вернулся, обвитый лучами людской славы - участие в заговоре не смогло тебя запятнать. Сидя в кандалах в крепости Ниихелима, я узнал о казни Эйлера. Циферий Бес, говорят, пытался бежать из тюрьмы, но его расстреляли арбалетчики. Меня привозили в Паекер, когда Бармеусом был организован суд над Адугаром. Бурмистр сделал из этого целое зрелище, помпезное и жестокое, а потом самолично швырнул отрубленную голову Лиднерда в море. Я был счастлив, узнав, что Нинеллу в очередной раз удалось сбежать от королевских ищеек; думая, что смерть моя будет жертвоприношением у алтаря неправильно понятой идеи, я добровольно голодал в тюрьме в ожидании палача. Но казни не было. Меня выслали из Эдольжола без права возврата. Высадили на призоханском берегу, дали пинка и плюнули вслед. Так начались мои странствия по Востоку, но эта история сера и скучна. Я искренне верил, что моя жизнь оборвалась вместе с жизнями двадцати моих друзей.
Но идеям трудно умереть. Бродяжничая по диким деревням, вкушая убожество кабацкой осёдлости, я вскоре понял: раз воздух всё ещё наполнял мою грудь, я должен был поведать об истории Разделителей на всю Бохскую Даль. Должен завершить благородное дело, отомстив убийцам моих друзей. У меня не было дивизии, не было ни артефакта, ни прочей военной премудрости - я мог только писать. В этом теплилась моя сила. Сила... Она рождается страданием, но это детище в конце концов убивает родителя, и это оправданное и нужное убийство. Забыть о страданиях, помнить о внутренней силе. Не в этом ли смысл жизни?..
В Призохане я отыскал своего давнего приятеля - с ним мы когда-то брали уроки ораторского искусства у Ольнусия Древнего. Превосходно зная письмо, в своей деревне он успешно учительствовал, и я помогал ему, рассказывая ребятишкам всякие сказочки славных эпох Бохской Дали. По вечерам я работал над своей книгой. "Заветы Разделителей" - так я назвал её; мой разум расчленял и вновь собирал воедино идеи старой компании. Закончив пятую главу, я понял: моя книга - нечто большее, чем просто история Разделителей. Это не трактат, это не манифест; это путь к достижимому идеалу - к прекращению войн, к процветанию народов, к доподлинному Содружеству, к новой Эре. "Имперсис" - вот окончательное название книги. Восхождение империи!
Приведя человечьи корабли в Даль, Лайштханн Лейстен изваял на Юге мощнейшую державу, свободную от магии, династических привилегий и беззакония. Да, Лейстен был другом Гулдалену, но когда король-ренегул принялся показывать людям свои чародейства, Лайш постановил: искусный обман дурачит, вводит в топь заблуждений, порождает мнительность и смятение. Поэтому Лейстен разорвал всякую связь Назанкха и Глубирета, сам стал королём Юга и решил: магии среди людей не быть! За океаном его племя жило без этого пёстрого маскарада рук и слов, зачем же здесь, в Бохской Дали, людям предаваться сладкому, но обезображивающему забвению? Преодолев соблазны магии, Назанкх при Лайше и потомках его брата, Андарвиханна Великого, добился грандиозного расцвета - нет, современный эдольжолец не поймёт, что это была за эпоха. Столетия долгожданного благоденствия, процветания могучего духа. Люди сами выстроили своё счастье, вооружившись мудростью, терпением, верой в свой разум и ненавистью к магии. Таким был Назанкх Андарвиханнидов.
Я долго размышлял, Андреас, почему нам достался другой Эдольжол - со всей плачевностью его нынешних нравов. Хронограф указал мне на 6515 год Эры Кадавра (год луррского зубра по календарю Баланса). Летом этого года окончилась Война за Львиную Скрижаль, убили Паетханна Эдола, последнего короля Юга, и Совет старейшин Харазнаса объявил о распаде Назанкха, потакая эльфам и кентаврам. Так добились долгожданной воли Друбальд, Хизал, Тренвик, Уул-Плерн, Климрус и Пламрус; Эдольжол - ядро погибшей державы - принял нового короля, на которого указал перст Храма Великих. Дом Тонтоналлидов, безземельных призоханских князьков, перебрался в Эдольжол и засел там вокруг своих королей. Желая не уступать в величии дому Лейстена, он объявил себя Южной Династией, хотя на Юге с той поры расплодилось до тридцати династий эльфийских, друбальдских и прочих суверенов. Мой читатель, должно быть, понял: с крушением Назанкха и его законов на Юг проникла магия. Эмиссары из Глубирета, эльфы-самоучки, северные чернокнижники, морские бестиарии, прихвостни Харазнаса - как много проходимцев прискакало в Эдольжол! Они обучали людей, сгребая за это нажитые клады. Благодаря им выучилось несколько поколений эдольжольских магов, которые вскоре прогнали пришлых учителей и заявили: в их знании истина, а все заморские маги - сплошные жулики. Стоит ли указать на то, что из-за этого началась череда войн?
Эти войны, впрочем, продолжаются и по сей день. Адепты разномастной магии подчинили себе Южную Династию, армию и эдольжольские нравы. Сегодня даже пресловутые соседские ссоры решаются порчей и проклятиями. Отсюда тучное беззаконие, неслыханные братоубийства и страхи. Никогда прежде южный человек так не боялся самого себя!
Вот, что решили Разделители. Вот, что предлагаю я, Авелио Мон-де-Хотеп. Назанкх уже не возродить, но древнюю мораль можно спасти. Перво-наперво надо избавиться от Южной Династии - лишить короля Эдольжола неограниченной власти. Разделить его! Говорят, Лайш Лейстен, дабы принять правильное решение, имел при себе Народный Подсказ, куда входили моряки, крестьяне, ремесленники и старцы. Он советовался с ними во имя правды. Для нынешнего Эдольжола мало советов всяких деревенщин - необходимо, чтобы власть в свои руки взяли семь человек, доказавшие свою преданность Эдольжолу и не принадлежащие к окружению династов. Магистрат - вот имя первой части, отделённой от короля. Закроем глаза как на родословные магистров, так и на их состояния - они должны быть мудры, это главное. Пусть совещание семи магистров решает все вопросы, какими ранее занимался король, издаёт новые законы и исправляет старые. Верховный Магистр помимо своего повелительного долга возобладает той властью, какую установит для него Магистрат. Он - прозорливый, прыткий и справедливый выходец из народа, достойная замена паекерскому узурпатору-бурмистру. Новый искусник эдольжольского холста!
Палаты - вторая охапка, отторгаемая от короля. Они не должны принимать решения, а только исполнять. Разделители называют девять Палат: Судебную, Монетную, Военную, Торговую, Морских дел, Воспитания поколений, Владений земельных, Тайных дел и Державный Лечебный Штаб. Я предлагаю Магистрату назначать Глав этих Палат - честных людей, преданных государственному делу, а не самим себе. Пусть Палаты воплощают постановления Магистрата, а Верховный Магистр лично контролирует исполнение оных.
В-третьих, учтём, что современный Эдольжол населён сынами многих рас. Храбрецы-люди, таинственные эльфы, гордые кентавры, скандалисты-гидры, прекрасные нимфы жительствуют бок о бок с авантюристами-гномами, даглодитами и лихими гоблинами. Глупо совершенствовать "Корпус Главных Законов", не советуясь с ними. Разделители предлагают создать Имперское Представительство и созывать его ежемесячно. Позволим этому совещанию выборных от всех рас готовить свои петиции и направлять их в Магистрат, и руководители наши, беспристрастные, но заботливые, будут знать о настроениях и требованиях всех подданных короны. Возглавить Имперское Представительство поручим лорду-протектору - защитнику интересов вольного населения. Верховный Магистр назначит его.
Не обойтись обновлённому Эдольжолу и без Священной Куратории - ей поручим контролировать обилие культов и обрядов на территории империи. О, долго же длится эта поножовщина! Как почитать духов-покровителей, нужно ли приносить жертвы, каким традициям следовать - у каждого клана свои ответы, а ревностные хранители устоев древности всякий раз хватаются за саблю, дабы что-то доказать. Покончим с этим! Священная Куратория установит единые для всех эдольжольцев законы, касающиеся поклонений и обыкновений. И волшебства тоже. Под канделябрами "Утёса Крабов" Разделители решили: не бывать на Юге магии кроме искусства эловинаров. Выгоним из наших земель тех, кто долгое время держал наследников славы Великого Назанкха под своим ярмом. Поганой метлой выдворим магов из Эдольжола! А эловинары помогут; подчинённые Магистрату, они станут выполнять заказы на нужные артефакты, и их беспощадную мощь империя обрушит на внутренних врагов, ведь с колдунами нам не распрощаться подобру-поздорову. Кардинал-куратор, бдительный патрон нового ведомства, будет ответственен за эти преобразования.
Предвижу, Андреас, твой пламенеющий вопрос: а что же император? Мы, Разделители, не думали о свержении короля и не собирались вышвыривать трон из окна Паекерского Дворца, ибо со времён Лейстена и доныне южные народы трепетно уподобляют любого своего властелина непробиваемому небу, которое пускает воду по древам их жизней. Императору быть. Титулом сим, очевидно, Магистрат, Палаты и Представительство помпезно наградят короля Эдольжола, когда первые успехи Справедливых Войн окрылят наши ступни на лестнице будущего. Какова власть императора? Он, отец и надежда всех южан, станет Солнцем, не сменяемым ни Луной, ни прочей заманчивой звездой. Воплощением неувядающей силы, незапятнанной чести, львиной воли. В Глубирете, Андреас, я осмыслил один интересный закон: народу всегда нужен идол, живой, но недоступный сеятель благодати. Не король-сверчок, один из дикого множества, надоевший своим стрекотанием, вспрыгнувший на трон, как на сочную травинку, и перегоревший в первой войне. А именно идол. Который накормит лихие массы не хлебом из державных запасов, а идеей. Ибо идея, когда в неё уверуют и начнут воплощать, наполнит эти самые запасы чем угодно доверху с излишком. Пусть кто-то не выучит имя лорда-протектора, никогда не услышит о каких-то Главах Палат и Магистрах, но зато все будут знать о сиянии императора Эдольжола и его великой идеи. Так водрузим же их выше Храма Великих! А ежели владыкой станет легкомысленная и глуповатая натура (да-да, я пеняю на нашего сегодняшнего наследника), то не позволим этим истинам разбрестись из кулуаров Государственного Дворца. Магистрат, Палаты, Представительство и, конечно же, лично Верховный Магистр приложат все усилия, чтобы сделать из очередного короля золотого идола в глазах народа. Во имя единения южан.
И самое главное, Андреас. Я уже обмолвился о Справедливых Войнах. Что это такое? Обосновано мною, почему магия должна изжиться на Юге Бохской Дали. Да и мелочиться не будем - весь Баланс надлежит освободить от волшебства, ибо на Севере тоже давно тоскуют по безмятежности. Эдольжол, покончив с колдунами, прослывёт устроителем нового порядка. Но подобный не взрастёт в других королевствах беспрепятственно - своры злодеев-чародеев опутали своими космами дубовые троны. Кто спасёт Даль, если не мы? Соберём славное воинство и освободим измученные народы от этой дряни! Кентавров, эльфов, гоблинов, даглодитов, нимф - всех примет под свою сень наш будущий закон "Об изгнании магов...". На чужих полях будем биться за свободу наших братьев, но после победы не бросим их на произвол судьбы, а усыновим. Словно потрёпанный вояка, сажающий к своему очагу тощих и чумазых сирот, мы дадим своим покровительством новую жизнь освобождённым кланам и родам. И все будем преданы лишь одной идее: без магии вернуть утерянное величие, объединив разумы и сердца...
Вот так взойдёт Империя Эдольжол на мрачном горизонте Баланса.
Авелио Мон-де-Хотеп Андреасу Эммануилу Вишесу в Паекер.
Двадцатого финнителя зимнего года элагийского волка".
Весенняя ночь, глубокая и горячая, пленительная и коварная, царствовала над морем. Как она утихомирила тучи, как убаюкала волны, ублажила ветер - ответы на эти вопросы, наверное, нужны были лишь звездочётам, которые теперь ничего не видели в черноте сверкающего холста кроме постоянства красоты. Команда и пассажиры "Эттельбладта", подобно всем прочим живым существам на мили вокруг, легко поддались усыпляющим проискам ночи и неосознанно сделали её сильнее: надев маску умиротворения, она давила на корабль необъятным перстом, злобно хозяйничала в каютах, трюме, головах. Казалось, что рассвет никогда не наступит. Так думал Юлиус, сидя на перилах задней башни когга и наблюдая за этим странным триумфом. Целый час он гулял по пустой палубе, прежде чем нашёл подходящее пристанище: на высоте ни ярко-зелёные огни, ни бледные волны, ни тени от парусов и канатов не мешали его мыслям. Авелио Мон-де-Хотеп. Это имя, повторяясь вновь и вновь спонтанно и надоедливо, подпитывало разварившуюся путаницу в сознании. "Имперсис". Сицилия уверена, что эта книга писалась для Трувиана. Почему? И разве Андреас Вишес, в ту пору ещё двуглазый, не смог бы различить в её авторе предателя? Если бы Авелио являлся таковым. Кто же он на самом деле? Мудрец? Шпион? Мститель? Или просто жертва обстоятельств? До конкретного ответа было слишком далеко, но из-за этого Юлиус - как ни странно - не переживал, напротив, им владело какое-то необычное приятное возбуждение. Въевшиеся в память строки Мон-де-Хотепа, поглядывая из омута гнетущих рассуждений, как лукавые маленькие львы, заставляли Вишеса-младшего время от времени представлять во всей красе два слова-символа, от которых ускорялась чечётка сердца. Идол. Империя.
- Не спиться? Мне тоже.
По запаху уул-плернского табака Юлиус уже предвосхитил появление Александра на башне. Нинелл, взойдя тихо и без фонаря, облокотился на перила и не сводил прищуренных глаз со звёздного неба.
- Сейчас хозяину не положено спать. Мало ли. Если вы не доберётесь до Эдольжола, плакала моя адмиральская лента. Однако... Только мертвец, титан и глухонемой не испугаются Станислава Странника. Поэтому я спокоен. Какая ночь. Самая прекрасная эпопея суток. Ты спросишь: чем же? Ночью все равны. Нет ни лордов, ни крестьян, ни эльфов, ни людей - есть спящие создания. На несколько часов они забывают о бедах, удачах, состояниях, возрасте, своих целях. Разве это не восхитительно? Абсолютная безобидность и беззащитность. Мы привыкли строить справедливость на поле боя, но у природы своё мнение...
- Почему ты никогда не говорил, что твой отец был мятежником? - спросил Юлиус, и одухотворённый взгляд Александра забыл о звёздах.
- Мятежником? Ха, точно таким же, как и твой, разве не так? Судьба - плутовка. Пепел Доудара Нинелла давно осел на глубине Дижольского залива, а вот Андреас Вишес... Не будем воздух сотрясать повторением давно известных вещей. Откуда ты узнал о моём отце?
- Из "Имперсиса".
- О, мой папаша-поэт всегда недолюбливал железную прозу этой книжонки, - Александр печально улыбался, - хоть он и примыкал к компании Авелио-сотоварищей.
- В чём её секрет? Нет, я понимаю, что без книги Мон-де-Хотепа не было бы ни нашей империи, ни Верховного Магистра. Но почему Трувиан заинтересовался ей? Он создаёт копию Эдольжола в своих землях. Для чего?
- Видишь ли, Юлиус... - глубокий вздох Александра, сменившись кашлем-смешком, будто жаловался: даже этой прекрасной ночью адмирала заставляют говорить о Трувиане. - Каким было бессмертное оружие в Бохской Дали до недавнего времени? Мечи, топоры и прочий металл. Флотилии, дивизии и так далее. Всё это, разумеется, есть и сейчас, только другой ролью обладает. "Имперсисом" Авелио доказал всему Балансу, что настоящая сила не в стали, не в армиях и не в артефактах. А в идее. Он воззвал к строительству Эдольжольской империи. Твой отец, переболев этим, блестяще всё сделал. Авелио увидел в магии врага и поднял на борьбу с ней массы - десятки тысяч эдольжольцев жгли деревни Тренвика и Хизала, рушили ядрами замки Друбальда и Уул-Плерна, вешали гоблинов, всюду совавших свои бородавчатые носы, во имя новой жизни. Которую наобещала книга. Идеи "Имперсиса" стали их наконец-то приобретённой надеждой. Немудрено, что некоторые правители Баланса разгадали секреты нашего чуда. Они, как Авелио и Андреас, угощают свои народы броскими идеями, и кто-то в восторге от такого блюда. Из особо раскормленных получаются фанатики.
- Что же Трувиан наобещал своим милеканам?
- О данных эдольжольской разведки тебе лучше узнать у Дрэго. Я скажу лишь то, что слышал в Магистрате и, разумеется, в обеденном зале Слипволкера. Трувиан лично испытывает что-то к "Имперсису" - не любовь, ведь она чужда его роду, да и вообще, как говорят, демоны ничего чувствовать не могут. Но сам факт. Когда-то он провозгласил о необходимости вернуть Бохскую Даль милеканам - ибо они, якобы, населяли земли Глубирета и Юга до появления ренегулов и людей, Бартоллу Миттеру помешали восстановить милеканские права, ему же удастся. Тут-то кобры повылезали из пещер и поголовно вступили в его воинство, на Севере началось движение. Потом к Трувиану попала книга Мон-де-Хотепа. И понеслось! "Эдольжолу не справиться с магией, - так заявил демон, - только милекане могут избавить Даль от волшебства, так как из всех бохских народов они - наименее им искушённые". И милекане поверили в свою избранность. У них появился способ покорить Баланс и подчинить прочие расы; борьба с магами - просто предлог, мы же понимаем. "Мудрец с Юга создал на бумаге идеальное государство, - объявлял Трувиан далее, - но, выделанное, оно не приживётся там, среди слабохарактерных и непостоянных людей. Только закалённый мерзлотой и лишениями милеканский норов может создать империю, сохранить её вечность и распространить на всю Даль". И милекане взорвались важностью. Они нашли себе Верховного Магистра, объявили Трувиана императором - станадрионом по-ихнему - и вот тебе второй Эдольжол.
- Можно подумать, что демон ненавидит магию, - думал вслух Юлиус, - но ведь он сам колдун ещё тот. Корзахи, корзахионы - его рук дело.
- Понимаю, раз решил бороться против магов, первым делом кончай с собой, это ты имел в виду, - Нинелл глухо засмеялся. - Да, тут он сам себе противоречит. Но идею нужно провозгласить - это самое главное. Необязательно самому ей следовать. "Имперсис" когда-то сплотил эдольжольцев, сейчас то же самое можно сказать и о милеканах. Мы смотрим в глаза врагу, гарцующему с нашим оружием. Боимся ли мы? Безусловно. Трувиан добился, чего хотел.
- Сицилия думает, что Сайрус Шихарун...
Рука адмирала быстро легла на плечо Юлиуса и похлопала по нему.
- Стоп. По этому поводу я, кажется, уже изъяснился, - Александр искоса глянул на звёзды и кашлянул. - Поздно. Да, пригоже ночное небо, но в этот час всякая пакость может красться по нему. Пегасы, беркуты, гм, драконы, чтоб их... Заныл-таки во мне давний приятель - морское чутьё. Пройдусь я. Потом разбужу Станислава, пусть несёт дозор, сам прилягу на час-другой. И тебе советую.
Но Юлиус ещё долго просидел на перилах; его одолевала усталость, волнительные приливы, разносясь по телу чем-то жгучим и подступая к сердцу, заставляли тщетно сопоставлять разные сведения. Из них не получалось сложить единую фигуру, как из карт или игрушечных кубиков. Поведение Трувиана, судьба Шихаруна, Мон-де-Хотеп, порча глубиретского портрета, пропажа Веколимперского копья, убийство Тэндорра, побег Тронума, гарроп в Храме Великих, агрессивная пчела в Нул-Радуле - до безобразия много этих слагаемых! Где каркас, их объединяющий? Из-за чего всё это началось? Только Всевидящий Оракул мог ответить. Поэтому-то язык Тадеуша заколдовали...
"Почему я должен решать эту головоломку, - наконец спросил Юлиус самого себя, - Равэн создал Чрезвычайное Собрание Следопытов, он настроен воинственно. Это их дело, а не моё. Кроме Нарвелл мне не надо ничего". Печальные, но успокаивающие слова. Сама ночь будто услышала их и сменила коварство на милость. Стараясь больше не думать о канонаде событий, с закрытыми глазами Юлиус радовался появлению несильного ветра, который без церемоний защекотал лицо блуждающей свежестью, охладил горячий лоб невидимым и добрым касанием. Лекари Ван-Шибы исцеляли, но не так. Любовь к драгоценной окрыляла, но по-другому. Этот ветерок был безупречен, и даже Танатус Бес уступал ему в мастерстве приободрить. Где-то впереди были Эдольжол, погоня, Предпятье, первый тетраморф, но ничто не могло заставить это чувство повториться - только наедине с нежданным ветром королевский сын и племянник, генерал и Поверенный в дела Харазнаса ненадолго забыл надоевшую громкость, боль, гнетущие мысли и поддался буйству настоящей жизни, которая была сотворена сама по себе, а не по чьему-то приказу. И Юлиус остался бы на башне до утра, наслаждаясь воздушным умиротворением, если бы не шум и грохот невдалеке.
- Палёна вошь! Опять эти морские лешие всюду вёдра раскидали!
Разбуженный Странник, продвигаясь по палубе, пинал всё, что плохо лежало на пути. Под мачтой его остановил, видимо, всё тот же ветерок, нырнув в нечёсаные лохмы, отчего Станислав зачесался и зарычал. Но не поддаться он не мог; сев на перевёрнутое ведро, Странник закрыл глаза, голову не склонил, а принялся грузно дышать - впервые за несколько дней он дождался уединённого освежающего покоя. Скоро тяжёлое дыхание сменилось тихим сопением, а мрачная гримаса наконец-то улыбнулась, пусть и в полудрёме. Юлиус, пронаблюдав за Станиславом, тихо сошёл с башни и добрёл до своей каюты, где тут же упал на кровать и почти сразу заснул.
Его разбудили дудки, бубны, топот и смех. Всюду хозяйничали лучи полуденного солнца, на липкой клеёнке маленького стола по-прежнему не было ничего съестного, и Вишес-младший, укрощая голодные позывы воображаемыми тёплыми пирогами, понял, что проспал долго. Умывшись, он прошёл на палубу, и там не мог не рассмеяться: матросы "Эттельбладта" хлопали в ладоши, что-то горланили, приплясывали - обступали весёлую компанию, источник всех шумов. В центре неё выделывал круги Танатус Бес, он быстро и громко пел, дирижировал толпой и подзадоривал тех, кто таращился на него с поднятыми бровями. Ему аккомпанировали музыканты из корабельной команды, а какой-то толстяк, принеся из трюма походный барабан, торжественно бахнул им напротив играющей братии и двумя ложками забил нечто, смутно похожее на ритм. Тут был и Томпсон: на канате он слетел с мачты, прыгнул к Танатусу, подхватил слова, и бравый дуэт окончательно выманил под паруса всех, кто расслышал и узнал песню.
Знакома она была и Юлиусу. Эдольжольская народная музыкальная притча о любви моряка и принцессы - история трогательная, весёлая, но с печальным концом: возлюбленную выдали замуж за правителя небесного государства, и моряк от горя нанялся на вечную службу к властелину океанического дна.
- ... и разлучены они от горизонта равными милями. Он - в ущелье под водой, она - в башне на облаках.
Дрэго, скрестив руки, неодобрительно наблюдала не столько за медвежьими танцами матросни, сколько за артистом-фельдмаршалом. Но её изумлению не нашлось предела, когда Странник протолкался к Бесу и Томпсону, смерил двух соловьёв лукавым взглядом и запел с ними под бурные рукоплескания. Его бас, чуть усиленный магией дерегруна, звучал безукоризненно; это привело толпу в совершенный восторг и побудило некоторых пассажиров-южан - Ринитель, Сидвала, Сицилию, Вегас - присоединиться к Станиславу.
- Он, оказывается, ещё и поёт! - выдала Дрэго и громко фыркнула.
- А где Александр? - спросил у неё Юлиус, не понимая, почему здесь нет адмирала.
- Он у себя. С утра пишет какое-то письмо. Просит не беспокоить.
Ондейрут Дондолин и коротышка-трубач, который уже не боялся гнома, сурово требовали пропустить их к музыкантам, рослые тут же расступились, и они ударились в лихой пляс под грянувший смех. Кто-то разносил на кривом подносе миски с горячей кашей, Юлиус поспешил взять одну и отошёл под балюстраду задней башни, желая спокойно позавтракать. Стряпня кушалась с аппетитом, хоть и была на любителя, музыка же не переставала греметь - натанцевавшись, коротышка решил, что его труба станет главным инструментом тутошнего оркестра, но её рёв перекричал Странника. Никто не удивился, когда Станислав выхватил её у хозяина и возвратил ему только подзатыльник.
Покончив с кашей, Юлиус подумывал о второй миске и выискивал глазами блуждающий поднос. Потеха на палубе, беззаботные физиономии друзей, бодрящие объятия светила, по-настоящему весеннего, - вот они, ингредиенты хорошего настроения! Добыв желаемое, Вишес-младший замурлыкал куплеты притчи и наслаждался зрелищем: девицы-певицы вытянули танцевать Хеалинта, чему дунмарский библиотекарь, не смотря на свою скромность, крайне обрадовался. И весь корабль стал свидетелем уникального события - наверное, впервые в истории даглодит не швырялся бранью и копьями в эдольжольцев, не лютовал, вздыбив хвост-булаву, а счастливо плясал рядом с ними. Сейчас Хеалинт не вспоминал о недавней войне, о милеканах, о короле-чужаке, команда когга аплодировала ему, как старому приятелю. Мрак, сомнения, скорбь Знаменосцев остались в каютах, умудрённые Нафлен и Аминель понимали, что скоро песня закончится, ватага разбредётся, отойдя от безмятежного забытья. Но и эти двое околдовались им, Юлиус наблюдал, как все оттенки солнца баловали на их широких улыбках. И поразительная мысль посетила его. Предпятье. Далёкое и загадочное. Он хотел быть там, этой же секундой. Найти тетраморф, потом остальные. Дело за локапалами. Копьё. И всё. Больше никто не станет печально обманываться, искать минутный покой в согревающих сердца мелодиях - вечный, он пронзит Жизнь и воцарится в ней... Надо только подождать.
Чудная одинокая сгорбленная фигура, сидящая на мешках поодаль от оживлённости, обратила на себя его внимание. Остальные не видели её: тени парусов затемняли тот угол, два ряда облезших ящиков, как оборонительная стена, спрятали бы любого, кто хотел уединиться. Юлиус пошёл туда, вглядываясь: белая роба, чистая и торжественная, облачала не странного человека, а горе, которое им владело - разумеется, иначе зачем опускать голову так низко и давить на волосы напружиненными пальцами. Когда персона резко выпрямила спину и обхватила себя руками, Юлиус, уже встревоженный, сменил бегом быстрый шаг.
- Что ты здесь делаешь? Что случилось?
Взлохмаченный и бледный Александр Нинелл не обернулся, но ответил пугающе твёрдо:
- Всё.
- Как это понимать?
- Сейчас оно произойдёт. Я знаю.
В одном кулаке адмирал сжимал свою трубку, в другом - маленький серый конверт; его взгляд был сравним с потухшим вулканом: часы напролёт извергался слезами, сейчас же их запасы иссякли, тусклость и безразличие сделали его совершенно стеклянным.
- Ты что-то себе внушил, - Вишес присел рядом. - Ведь пока...
- Чутьё, - перебил Александр. - Оно никогда не ошибается. Сегодня самое горькое.
Юлиус, нервничая, готовился выпалить длинной тирадой. Чего Нинелл так испугался? Ни шторма, ни единого судна поблизости - прекрасный день! Из Билиграна в Паекер и обратно адмирал плавал бессчётные десятки раз, каждая волна ему знакома на этом пути. Знаменосцы - самое-то главное - не побегут отсиживаться в трюме, случись беде. И последнее. Александр сам говорил, что он спокоен, ибо Странник на корабле.
- Ребята! За бортом нелепость какая-то! - разнеслось по палубе, и музыка тут же оборвалась.
- Началось, - выдохнул Нинелл.
Забили в колокол, зов раздавался с носовой башни - на неё срочно побежали все и Юлиус тоже. Он оставил Александра, убеждённый, что опасности нет; тревогу никто не объявлял, а Станислав и Танатус, которых требовалось увидеть первым делом, пошатывались от хохота. Поднявшись к ним, Юлиус недоуменно насупился. В этот раз причиной общего оживления оказался небольшой деревянный плот, медленно движущийся в сторону "Эттельбладта", громоздкими цепями к нему надёжно крепился высокий и красивый шкаф, какой запросто можно приметить в богатых гостиных Эдольжола или Санкт-Артура.
- Мудрёна катавасия, - улыбался Странник. - Кто додумался до такого?
- Уверен, эдаким способом один из наших избавился от матушки своей жены, - прогоготал Бес, провоцируя звон циничных горл.
Но тревожные ощущения почему-то усиливались. Чем ближе плот приближался к коггу, тем решительнее хмурость и нервозность убивали последние улыбки на лицах, исключением не стал даже Станислав. Некоторые тихо пятились к лестнице, кто-то достал нож и постукивал им, чтобы унять волнение; рядом с Юлиусом возник Гэбриел - он ждал команды нажать на курок ледострела.
- Бес прав, - протянул Странник, буравя стальным взглядом загадочный шкаф. - Там что-то живое. Я чувствую. Слишком живое.
Тёмно-фиолетовая туча проглотила солнце, по спинам побежал холод, но дерегрун медлил. Несколько секунд в его голове решался сложный ребус, не понятный никому вокруг. Юлиус обернулся и различил вдалеке белые одежды Нинелла: адмирал, еле держась на ногах, старался стоять прямо и глядеть только на небо. Вишес шагнул к Станиславу. "Александру очень плохо, посмотри" - эта фраза так и не была сказана. Ужасная гримаса Странника не успела выкрикнуть. Лишь паника тряхнула тела-марионетки.
Оставив за собой шлейф из огня и чёрного дыма, в башню ударила сизая молния. Дерегрун успел взлететь, а его сила - схватить и отбросить всех, кто стоял рядом.
- К оружию! - заревел он, и Клинок Деосса, вознесшись из трюма, лёг в руку хозяина.
На месте башни клокотало пожарище, его языки захлестнули мачту, пол трещал, раскармливая пламя, но Станислав налету ничего кроме плота видеть не хотел.
- В шкафу темпестарий! Заклинатель погоды! Крушите шкаф!
С поджатыми ногами и раскрученным артефактом, с диким оскалом и воинственным воем он, как хищник, бросился на неприятеля, разрезая воздух и становясь надеждой для перепуганных глаз. Дрэго, Вегас и прихрамывавший после падения Томпсон прицелили ледострелы, начало феерии оставляя за Клинком. Для Юлиуса приземление тоже не выдалось удачным, его правое плечо раздирала жуткая боль, а голова налилась неподъёмной тяжестью. Рядом разгорались балки, нужно было срочно подниматься; ему помог Нафлен, подбежавший с Алут-мечом и Сумрачным Щитом. Они быстро договорились, что последний останется у Лонтре, и Юлиус, опираясь на меч и не обращая внимания на грохот и крики, приходил в себя.
Вторая молния неслась не с неба, а от самого шкафа - Странник бесстрашно поймал её Клинком, но она, пройдя сквозь лезвие, пронзила дерегруна и подчинила своему движению. Дрэго выронила арбалет и завопила, отрешённо наблюдая, как его тело, пойманное на чёрно-рыжий крюк, унеслось от плота, прорвало горящий парус и грохнулось на палубе. Одновременно Томпсон и Вегас выстрелили, но магия льда впиталась в шкаф и не пошевелила даже цепи. Обычные стрелы, не долетая, загорались и падали в воду. Два матроса раздавали своим Копья Эона; коротышка-трубач и ещё дюжина храбрецов атаковали плот исполинским огненным облаком, но оно, застряв у цели, резко изменило направление, подхватило создателей и раскидало по кораблю. Пожар выплёвывал первые трупы, моряки орали, не в силах его тушить и помогать раненым, все искали адмирала, но тщетно.
- Станислав... - Дрэго рыдала, барабаня кулаками по груди Странника, но тот, распластанный и обмякший, не реагировал.
- Он оглушён, - дрожащим голосом заверила Сицилия, когда эльфийские ладони коснулись его лба и щёк.
- Однажды каверзную листовку прислали в Магистрат, чтобы меня позлить! "Танатус Бес упал с небес" - так она называлась!
Залихватский говор заставил всех глянуть на вершину средней мачты - там, не боясь подступающего пламени, с легендарной саблей в обнимку покачивался на перекладине Танатус. Верёвка, которую он сжимал удалой хваткой, уже дымилась.
- Разумеется, мне понравилось не содержание, а название, господа! И сейчас время раскрыть его истинный смысл!
Прыгнув вниз, Бес вычерчивал путь к шкафу. Его свободная рука сменила три каната - и он уже над плотом, готовый спрыгнуть и пустить оружие в дело. Томпсон, поддерживая эту затею, стрелял снова и снова, но без толку. Маг в шкафу видел всё. Заговорённая им сабля потянула Танатуса назад, люто проволокла по горящим верхам "Эттельбладта" и отшвырнула на груду чёрных досок. Немедленно Гэбриел бросился тушить его одежду. Бес потерял сознание, из разбитого виска струилась горячая кровь.
И последняя молния дождалась своей очереди: рождённая наколдованной тучей, со свистом она расщепила заднюю башню, взрывная волна, охватив судно повальным пеклом, растворила его треть в грациозных бархатных клубах. Оставшиеся в живых повально прыгали за борт, по трюму разносился невыносимый гром - вода и пламень, враги от природы, но теперь - союзники, доедали дрожащие остатки когга. Юлиус, которого метнуло к рухнувшей мачте, после пары неудачных попыток наконец поднялся. Перед его глазами всё плыло, он не видел, как мертвецы скатывались в огнедышащие пробоины, как рыжие гейзеры превращали палубу в решето. Несколько вымученных шагов - и занавес ядовитого дыма приподнялся, показывая плот и шкаф. Конструкция держалась недалеко от смерти.
Юлиус чувствовал жар рукояти Алут-меча. С усилием артефакт был поднят, глаз - прищурен над круглой пластиной. Молнии и цепи не спасут узорчатую дверцу. Темпестарий кое с чем попрощается.
- Ты не моей крови!
Золотой вензель выпустил оранжевую спираль - искрясь и треща, она проколола шкаф и унеслась к горизонту, где потухла. Но то, что требовалось, оставила на краю плота. Комок, сморщенный и окровавленный, пульсировал и багровел, его красные слёзы живыми ручьями падали в воду. Юлиус, выдохнув, уронил меч и чуть не повалился, но его подхватил Томпсон.
- Пора делать ноги, старина!
Гэбриел не волновался из-за тряски, кольца огня и отсутствия различимого пола. На противоположной плоту стороне кто-то из Знаменосцев вовремя накидал брёвен и досок, он знал об этом, переправил туда Беса и сам готовился примкнуть к уцелевшим.
- Я выбил его сердце. Вон оно. Оставь меня. Успей взять...
- Ну нет, голубчик. Ишь, чего захотел! Ваше сиятельство я брошу только...
- Оставь, - Юлиус говорил с трудом. - Плыви, схвати сердце. В нём ответы на все вопросы. Понимаешь?..
Сплюнув, Томпсон бросил охотничий взгляд на беззащитную мишень, хлопнул по ушибленной ноге и со словами "я мигом, держись" сиганул в море. Его руки, как неконтролируемые механизмы, будоражили воду - минута-две, и он потянулся за сердцем. Слабость опустила Юлиуса на колени, но не мешала следить за происходящим, здравомыслящая часть сознания была убеждена, что темпестарий мёртв, а сам плот без мага вот-вот пойдёт ко дну. Эту уверенность уничтожил животный вопль: он исторгся из встряхнувшегося шкафа на пару с огромным тёмно-бурым беркутом, пробившим дверцу, оттуда же выскользнула сизая молния в чёрно-рыжей кайме и, взвизгнув, сразу взорвалась в футе от Гэбриела. С давящим хладнокровием на Юлиуса обрушились стены воды, и перед тем как кувыркаться вместе с ними, он увидел грозную птицу, уносящуюся к туче. Её когти держали шкаф, молнии одна за другой бешеным звездопадом бесцельно мчались из него и лихорадили море. Хоть это и не входило в первоначальные планы мага, паническая импровизация ускорила процесс. Поднятые волны растаскивали и дробили догорающие части "Эттельбладта" - то, что осталось от носа, обречённо взмыло и клонилось упасть на наковальню стихии. Там находились двое, которым всегда удавалось выживать.
Томпсон... Как он? Упав на твёрдое, Юлиус открыл глаза, обернулся и с трудом опёрся на руки. Ватные ноги не слушались, кругом всё трещало: впереди деревяшки откалывались и пропадали в воде, сзади свирепствовал огонь, желая смаковать человечиной. Большое бревно, осколок мачты, не тронутый пожаром. Юлиус пополз к нему, боясь, как бы его спасение не скатилось в большую дыру, куда спешили доски, щепки, угли и разный хлам. Вцепившись в обломок, он приготовился съехать на край и наконец-то покинуть корабль, но из дыры зазвучал голос. Над пылающей воронкой, держась одной рукой за хрупкий выступ, висел Нинелл. Его спина горела, лицо отекло и кровоточило, через стиснутые зубы надрывно вылетали короткие слова.
- Юлиус. Ты...
- Александр... Хватайся... Ну же!..
Вишес не мог дотянуться до недвижимого адмирала, но у того осталось только одно усилие. Он кинул Юлиусу какой-то предмет и, сглотнув, продолжил:
- Передай... Обещай мне...
- Я не вытяну тебя, если ты так и будешь болтаться...
- Так суждено... Обещай... Что передашь... Скажи ей... Я... Всегда... Её... Любил.
Пальцы Юлиуса ухватили брошенное и засунули в карман. Но сам он ответить не успел. На дне воронки грохнули и вздыбились кулаки жара, взрыв, проглотив сорвавшегося Александра, бросил Вишеса и его бревно на очередную волну, которая окончательно размозжила каркас. Боль. Она, а не вода душила Юлиуса. Хорошо знакомая боль. Мастерица давить на голову, пока в ней всё не погаснет.