Dark Window : другие произведения.

Площадь "Китайский Кран"

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мир скейтера - это не только миг скорости, но и миг мастерства. А когда эти составляющие сплетаются воедино, на сцену выходит Чёрный Про - тот, от соревнования с которым отказаться невозможно. Но можно повысить ставки, и тогда оживают те, кому казалось бы вообще не дано жизни.
  Dark Window
   Площадь "Китайский кран"
  
   Вокруг шумит площадь. Я снова здесь, хотя отсчёт вести уже бесполезно. Площадь ничуть не изменилась с тех пор, как я видел её в последний раз. Ночь, когда я пробовал проскочить на скейте, не в счёт. Тогда тут стоял кран.
   Эта история случилась, когда я ещё был.
   Теперь всем кажется, что меня нет. Все в это поверили. Даже папа с мамой.
   А я есть. Просто они не знают об этом. Просто они никогда не встречались с тем краном, с которым столкнулся я. А может, и сталкивались, да только успели. Они услышали свою тысячу. Ну и пускай они перестали верить в меня. Всё равно я есть. Вот!
   И ещё мне кажется, что я ничуть не изменился.
   По крайней мере, на доски я по-прежнему могу смотреть хоть сутки напролёт.
   Они далеко.
   Они недостижимо далеко.
   Пальцы неистово хотят прикоснуться к отполированным бокам, пересчитать слои, а потом, чуть касаясь шкурки, проехаться до самой кормы. Постоять, почувствовать нарастающее в груди ощущение праздника, а потом вертануть колёса и наслаждаться переливчатой поверхностью раскрученных хиллов.
   Я слышу негромкое жужжание. Я вижу каждое из четырёх колёс, разбитых сотнями отражений. И в этот момент совсем не хочется думать, что у меня нет пальцев.
   * * *
   - Врач - урод, - сказал Митька и снова отвернулся к стене.
   Я промолчал. Я был виноват в том, что имел две здоровые ноги и мог прыгнуть на доску в любой момент. Митьку укрывало полосатое одеяло, и гипс, облепивший правую ногу огроменным валенком, был не виден. Мне казалось, что под Митькино одеяло, к правой ноге, нырнула овчарка и спряталась, уткнув голову в лапы.
   Митька молчал, закрывшись в глухой обиде. Молчание становилось невыносимым. Я тоже отвернулся.
   На подоконнике застыли два крохотных самолёта. Когда-то Митька собирал модели. До того самого жаркого летнего дня, когда в прокалённый солнцем двор вышел Остапка Савелов, покручивая новёхоньким скейтом.
   Мода на доски охватила двор поголовно. Не прошло и недели, а Митька уже выпросил себе такую же. Я тоже выпросил. И бесконечные войны игрушечных армий утратили для меня всяческий смысл. Спустя месяц мода прошла. Больше половины новоявленных доскеров разбили борды после первых же прыжков. Сергунёк из пятого подъезда сломал руку. Диме Филатову наскучило через неделю. Ещё через две наскучило не только ему. В доскерах остался лишь Гера. Народ стал гордиться главным скейтером двора, постепенно забывая о своих досках. Остались и мы с Митькой. Да только никто нас за скейтеров не держал. По банальной причине малолетства.
   Митька заворочался, я невольно взглянул на него. Поймав мой взгляд, Митька скривился.
   - Да ладно, - я попытался успокоить искалеченного друга. - Через месячишко уже...
   - Год! - Митька не нуждался в лживых утешениях. - Год не хочешь?! Этот козёл сказал - год!!! Слыхал? Год без доски!!!
   Возмущение было так велико, что Митька аж подскочил и сел, навалившись на смятую подушку.
   - Ну и пускай, - отмахнулся я. - Всего-то потерпеть.
   А что я ещё мог сказать Митьке?
   Митькино лицо окаменело мучительной болью непонимания.
   - Доску продам на хер, - выдавил он. - Достало уже всё.
   - Кому? - поинтересовался я.
   На потрёпанную Митькину доску покупателей не скоро сыщешь. Была бы ещё девятипластовая... А то обычные семь слоёв, раскрошенные края, смазанный щелчок.
   - А по херу, - сказал Митька, пропитавшийся угрюмой обидой. - Найду.
   Я кивнул. Соображения по поводу цены не стоило выкладывать человеку с измученной душой и изуродованным коленом.
   - Нет, ну ты прикинь, - Митька не мог успокоиться. - Не фигачил же. Не мастерил по стенам. Всего-то забацал две олечки и нолик. Кто ж знал, что на нолике доска так подло подставит?
   Я снова кивнул. Митька уже не помнил, что пара Ollie была до. И Nollie вовсе не оборвал историю, а только её начал.
   Митька уже ничегошеньки не помнил про гонку с Чёрным Про.
   * * *
   В царство кранов ведут разные пути. На деле-то повезло не мне, а Митьке. Митька отделался коленом. Меня же поймал кран. Но прежде мы с Митькой увидели Чёрного Про.
   Каждый может повстречать Чёрного Про. Но не каждый помнит об этом. Помнится только, что вот хотелось кататься, а потом расхотелось типа. И доска пылится на верхних полках. А почему расхотелось, уже не интересно. Так происходит с каждым, кто отказался от гонок с Чёрным Про.
   Или помнится, как скейт ушёл из-под ног, а колено состыковалось с асфальтом. Хотя об этом вспоминать совсем неохота. И на скейт больше не встать. Так происходит с теми, кто принял вызов, но проиграл. Пока едешь, ещё помнишь, что при обгоне Чёрный Про обернётся гранью, на которую не запрыгнешь. Проигравший вливается в ряды "Тех, кто увидел спину". Увидел за мгновение до того, как врезался в стену или древнюю телефонную будку.
   * * *
   День начался с подвига.
   Если хочешь совершить подвиг, просыпайся рано. Иначе все подвиги разберут до тебя. После несвершённых подвигов исчезают интересные дела. А к вечеру и день тает, будто и не было его никогда в твоей жизни.
   Чтобы не обнаружить, что каникулы бесследно растворились в череде походов по магазинам и мультяшек по телевизору, я решил хотя бы один раз встать рано.
   Солнце ещё не успело подняться высоко. Двор укрывали синие утренние тени. Было прохладно и удивительно хорошо. Жаль только, что доска сейчас была совершенно бесполезна, поскольку весь двор перекопали экскаваторы, жёлтыми динозаврами примостившиеся у трансформаторной будки. Повсюду валялись выкорчеванные деревья, куски асфальта и обрезки ржавых труб с сизыми краями. Если бы в округе решили провести военные учения, наш двор стал бы для них самым подходящим местом.
   Ну, и когда это всё зароют? Можно и не спрашивать. Я закрыл глаза и представил прежний двор: ровный ряд кустов, асфальтовые дорожки, железная горка. Интересно, получилось бы скользнуть по ней на скейте? Это ж почти как по стеночке. Ясно представилась картина, когда я с ужасающей скоростью несусь по громыхающим листам горки, а потом ловко делаю олечку, чтобы коварный бугорок не вышиб доску из-под ног. А потом я стою, а вокруг вьются скейтеры из соседних дворов. И все уважительно смотрят на мою доску. На шкурку, по которой протянулись три жёлтые стрелы, чтобы никогда не перепутать нос с кормой.
   Но и без доски можно было просто погулять. Перепрыгивая по уцелевшим островкам асфальта, пробивавшимся из бурой глинистой жижи, я добрался до мусорных баков. Рядом, на пятачке бетонных плит красовалась вишнёвая "девятка". Возле неё суетились два больших пацана. Я так и прошёл бы мимо, если б девятка не показалась мне знакомой. У Гериного старшего брательника точно такая же.
   * * *
   А ещё у Геры есть потрясная доска. Её приволокли аж из Швейцарии. Гера говорил, что на таких катаются настоящие про. Гере верили. А посмотреть на доску приходили аж из соседних районов.
   - Настоящий Блинд, - похвально заметит кто-нибудь из новорожденных знатоков.
   А Гера ему затрещину.
   - Сам ты блин, - и ещё одну вдогонку. - "Блайнд" доска называется. "Блайнд", ясно тебе, чама?
   Чама кивнёт, и в этот вечер его уже не слыхать.
   Доска и в самом деле потрясающая. Все хотят её потрогать. Все смотрят на картинку. Все оценивают дракона, который, свиваясь кольцами, растянулся от носа до кормы.
   - Знатная шкура, - проснётся новый "знаток".
   И на весь двор тут же гудит его голова. Гера не прощает ошибок.
   - Шкура - это ты, - цедит он сквозь зубы. - А на доске шкурка.
   Если пальцем потрогать, и в самом деле шкурка. Вернее, наждачка. Её специально клеят, чтобы у доскеров обувка не скользила.
   Народ заискивающе смотрит в Герины глаза, и Гера милостиво не разгоняет толпу. А самые удачливые тянут и тянут ручонки, чтобы коснуться сказки.
   - Это я знаю, - тычет в подвеску какой-нибудь малыш. - Это люминий, - и, не получив от Геры тычка, набирается смелости и напрягает все мозговые извилины, чтобы прочитать. - Вен... Вентуре.
   Это последнее, что успевает сказать провинившийся. Лёгким толчком Гера возвращает его в общую массу.
   - Венча, - злится он.
   Гера не любит, когда красивое слово читают криво. Ему кажется, тогда и то, что обозначает изуродованное слово, становится уродливым. Я знаю, мне Гера сам сказал. А разве может хоть что-то, относящееся к доскам, быть уродливым?
   Доходит очередь и до подшипников. Разумеется, Гера не разбирает доску на потеху публике. Он просто вытягивает из кармана запасной. Ещё в обёртке. С несорванной яркой наклеечкой. Народ от такого зрелища млеет и замирает в восхищении. Только сброшенный с пьедестала вывинчивает из толпы расстроенное лицо и твёрдо намеревается вернуть себе былую славу.
   - Пиг Уилсон, - читает мелкую надпись доморощенный полиглот и расплывается в довольной улыбке. - Э, пацанва, а пиг-то - это свинья по-нашему.
   - Чьё рыло там соплями истекает? - спрашивает Гера и тоже улыбается, но улыбается нехорошо.
   Рыло тут же исчезает и на всякий случай ускоренно бежит к своему подъезду.
   Самые смелые начинают крутить колёса. Трогают их. Гладят пальцами шершавую поверхность. Читают.
   - 95А, - восторженно понимает что-то новый "знаток". - Ой, не могу, их точняк из бензина отливают. Мой батя только таким и заправляется.
   - А ты похож на батю? - лениво спрашивает Гера, заложив руки за голову, пока какому-то счастливчику поручено держать скейт.
   - А то! - радуется юный химик.
   - Значит, лох твой батяня, - кивает Гера. - Раз на тебя похож. Бензин-то, он А-95. А тут наоборот. И не "А", а "Эй", понял, лоханка? Коэффициент жёсткости колеса.
   Юный химик удручённо молчит, остальные ржут, как десять табунов разом. А мои пальцы вращают колесо, и я думаю, что когда-нибудь куплю себе такую же фирму.
   * * *
   Эту крутую доску я и увидел в заднем окне "девятки". Второго такого дракона в нашем городе просто и быть не могло. Не продаются у нас шкурки с драконами. А чтобы развеять последние сомнения, рядом со знакомой доской лежал офигеннейший Герин шлемак. Чёрный такой. С золотой молнией. Купленный в загадочном московском магазине "Ранчо Самаранча".
   Парни, тем временем, продолжали колупаться у передних колёс. Раздался щелчок, и передняя дверца отворилась. Парочка одновременно хмыкнула и заозиралась с таким вороватым видом, что я предпочёл присесть и даже поднырнул меж задних колёс.
   - Ну, чё тут? - грубо спросил уверенный бас.
   - Магнитола, кажись, - отозвался куда менее уверенный баритон.
   - Ты, дура, разве ж не знал, что он панель сымает, а?
   - Забыл, - плаксиво отозвался баритон.
   Прозвучал знакомый звук, каким отмечается соприкосновение Гериной пятерни с макушкой бедолаги, посмевшего схватить доску без спроса. Однако, в отличие от звука, ни один из голосов Гере явно не принадлежал.
   Чтобы быть в курсе событий, я пригнулся, изображая пионера-героя, крадущегося партизанскими тропами. У передней дверцы топтались две пары ног в потрёпанных туфлях. Тупоносая чёрная туфля размашисто пнула обладателя коричневой, которую украшала тысяча мелких дырочек. Коричневая туфля дёрнулась и встала на носок. Чёрная размахнулась ещё раз, да, видно передумав, опустилась обратно.
   - Лады, - презрительно сказал бас. - Глянь, чего тут ещё к делу приспособить можно.
   Машина закачалась, коричневые туфли исчезли. Видимо, их обладатель, тщательно исследовал внутренности салона. Потом что-то стукнуло об асфальт, и на чёрном фоне я увидел кольца драконьего хвоста.
   - Во, шняга какая, - раздался приглушённый голос хозяина коричневых туфель. - Как думаешь, за сколько такую забацать можно?
   - Хрен знает, - лениво отозвался бас. - Но не напрасно же мы тут битых полчаса ковырялись. Раз магнитола не наша, значит хоть чего-то стоящее подберём.
   Доска исчезла, и я понял, что слова у обладателя чёрных туфель с делами не расходятся.
   А ещё я понял, что у Геры больше нет доски.
   Нет доски у всего нашего двора!
   Если я чего-нибудь не предприму прямо сейчас.
   Машина перестала качаться, и на асфальте вновь объявились коричневые туфли.
   - Ходу, - сказал бас. Возможно, он ещё что-то намеревался добавить, да не успел.
   Выкатившись колобком, я вцепился в Герину доску.
   - О, глянь, что за шмакодявка выползла, - чёрная туфля вознеслась и отшвырнула меня ужасающим пинком в грудь. Шкурка больно оцарапала кончики пальцев.
   Я сидел на асфальте и смотрел на доску. И на туфли. Я не видел лиц больших пацанов. Может, поэтому и не боялся. А может, страх никак не мог угнаться за мной. Я не боялся, но душу жгло отчаяние, что вот-вот случится что-то непоправимое. И ведь не моя была доска, Герина. Но всё равно неправильно, если она достанется этим верзилам, которые и удержаться на ней не сумеют. Чёрная туфля вдарила мне под дых, и я чуть не задохнулся. Разом кончились силы, и мне показалось, что я даже не смогу подняться. В этот момент и коричневая туфля скользом задела моё ухо.
   Тогда я обхватил чужие ноги. Одну в чёрной туфле, другую - в коричневой. Руки вжались прочными кольцами, словно кандалы каторжников. Шершавый асфальт обдирал щеку не хуже фирменной шкурки. И это почему-то казалось особо обидной болью, в отличии от ударов и пинков. Я даже перестал их замечать через какое-то время. А изо рта по двору разливались такие горестные вопли, будто меня упихивали прямиком в ад. Не знаю, сколько прошло времени, пока пинки прекратились. Открыв глаза, я увидел, что в армии туфель поприбавилось. Тут же толпились сандалеты и кроссачи, некоторые из которых я тут же опознал. Отчаяние непоправимости происходящего и безысходности исчезло, ему на смену явилось какое-то блаженное опустошение. К "Жигулю" сбежались свои.
   Следующие два часа прошли настоящим праздником. Народ восхищённо рассматривал спасённую доску, которую Гера пока не решался выпускать из рук. А я стоял рядом.
   - Кто это? - слышались перешёптывания.
   - Да то Гера, - отзывался хранитель дворовых тайн. - Это ж знатный доскер. Он даже с Фозззом встречался. И у него борда подписана. Uskra! Я сам видал!!!
   - А это кто рядом? - спрашивали неугомонные посетители из задних рядов, тыча пальцами в моём направлении.
   - Тож доскер, - цыкал на них хранитель. - Не хуже Геры по граням рассекает.
   Я грелся в лучах славы. Заслуженной, между прочим. Если б не я, рассматривали бы сейчас Герину досочку в каком-нибудь дальнем дворе. Только с чего народ взял, что я не хуже Геры мастачу? Хотя донельзя не хотелось спорить и разубеждать.
   - Прокатиться хочешь? - нагнулся ко мне Гера и бережно вложил доску в мои вспотевшие от волнения руки.
   И когда я, оттолкнувшись, начал набирать скорость, то в полной мере почувствовал, что такое счастье.
   * * *
   Счастье вечным не бывает. Моё закончилось через двадцать минут. Появился Герин брательник и закинул на заднее сиденье увесистую сумку с переливающимся трилистником. Гера забрал доску и полез в машину. Фыркнув сизым дымом, автомобиль медленно двинулся и, осторожно огибая выбоины, увёз братьев навстречу приключениям. В отсутствие знаменитой доски толпа мигом рассосалась. Остался только Митька, перекидывавший свою потрёпанную, стоящую на корме борду из руки в руку.
   Митька - рыжий. У него конопушки по всему лицу. А ещё он маленький и постоянно шмыгает носом. Митька не нравится девчонкам. Девчонки без ума от Брэндона из "Беверли-Хиллз". Девчонки готовы чуть ли не с экраном целоваться, а на Митьку внимания не обращают. Но Митька ни капельки не расстраивается. Поставьте-ка вашего хвалённого Брэндона на доску. Удержится ли он на ней? Прыгнет хоть раз? А если прыгнет и навернётся, что будет с его прилизанным личиком? А Митька держится, хоть до настоящего Про ему, как до Луны.
   Я тоже не похож на Брэндона. Особенно прикидом. А вы наденьте новёхонькие штаны, когда идёте рассекать. А вечером, вернувшись домой, выйдите на обозрение всей семьи. Тогда вам прочитают лекций на целый год вперёд. Вот и надеваешь перед прогулкой чего похуже. Девчонки с одного взгляда начинают кривиться, словно лимон откусили. Да и наплевать. Меня они тоже не интересуют. Во всём мире есть только одна стоящая девчонка - Элисса Стимер. Только она большая уже. И живёт не у нас. Когда я вырасту, уеду в загранку, чтобы скататься с ней на пару. Если она тогда ещё будет мастачить.
   Когда заваливаюсь спать, то первым делом смотрю на стену. Там три фотки Элиссы. Гера их вытянул из И-нета и продал мне по двадцатнику. На одной Элисса делает потрясающий кикфлип. На той, что справа, лицо крупным планом. Загорелое лицо с доброй такой улыбкой. Приятно думать, будто бы Эллисочка улыбнулась, завидев меня. Или заценив, как я прыгаю. Но больше всего мне нравится та, что в центре. Небо, хоть и дневное, но тёмное. В белой майке и голубых джинсах Элисса стоит перед шеренгой машин с подсвеченными номерами. И, улыбаясь, показывает fuck, мол, ну-ка, скатайся, как я, попробуй. А за её спиной спряталось солнце. И от этого кажется, что яркий неземной свет идёт от неё самой. Что она заслужила светить и греть теплом даже тех, кому о про-райдерстве ещё мечтать и мечтать.
   Митька аж зубы сгрыз, завидев в фотки Гериных руках, да денег не набрал. Я хотел отдать ту, где Элисса вертит доску, но он отказался. Митька хоть и рыжий, да гордый.
   - Махнём к Драмушнику? - предложил он.
   Я согласился. Мне казалось, что там, в компании знаменитых доскеров, я снова ухвачу за хвост ускользнувшее счастье. Мне казалось, что о моём подвиге наслышан уже весь город, и любой доскер без разговоров даст мне катнуться на своей борде.
   Быстро сбегав за доской, я рванул к остановке трамвая. Митька не отставал.
   Мне нравится Драмушник. Театр этот, точнее его лестницы, строили словно для нас, доскеров. Сначала широкие ступени подножья. Тут просто рай для новичков. Потом площадка, упирающаяся в две лестницы с широкими перилами. Если бы борда моя имела дизайн мини-про, я непременно прокатился бы по ним. Только, когда никто не видит. Потом начинается самое классное - длиннющая разгонка. С одной стороны бордюр с фонарями, с другой - стеклянное фойе, из которого глядят перепуганные бабушки. Как-то Сёма, решив порассекать, направил борду прямо в стекло. И лишь в считанных сантиметрах удачно твикнулся вправо. Бабушки шарахнулись в стороны, что птички от кота. Но затем к нам вышел неразговорчивый мужик внушительных габаритов, и больше в этот день мы не катались.
   По вечерам, когда зажигаются огни, здесь очень красиво. А свет из фойе бросает тебе под ноги золотые квадраты. В грозу здесь тоже клёво. Дождь льёт стеной, сумрачно до ужаса, но ты под навесом, на тебя ни капли, колёса шуршат по сухому, мимо проносятся колонны и фонари. Летишь словно на торжественную встречу с древними богами. А потом щелчок и прыжок... И зачарованные мгновения НАСТОЯЩЕГО полёта.
   Беда только в том, что здесь собираются нефоры. Кучкуются толпой, глядят на нас, а потом кто-то отделяется от общей массы и с глупо-радостной улыбкой идёт "знакомиться". Они не понимают, что доскерам не до них. И что никто не даст им борду на "попробовать", потому что сразу видать, когда человек хочет научиться, а когда ему нечем себя занять, и он проводит время в поисках таких же, чтобы большой компанией обсуждать тоскливую жизнь, распивая не по одному пузырю пива и водяры. А потом бутылки летят к нам под колёса.
   Но сегодня площадка пустовала. В эту субботу местные гопы в очередной раз решили отделать нефоров, и те предпочли либо вообще не приходить на тусовку, либо затаиться в окрестных дворах. Но счастья это никому не принесло. Доскеры тоже поисчезали. У центральной лестницы слонялись хмурые пацаны с бритыми головами и недовольно оглядывали округу. Не сумев разыскать основную добычу, злые глаза внимательно отыскивали других кандидатов на близкое знакомство. Я разглядывал местную братву издалека и размышлял. Путь сюда коротким не назовёшь, и времени было жалко. Тогда, быть может, пока они слоняются у колонн, стоит рискнуть прокатиться по фонтану. Я даже мысленно рисовал завлекательные картинки. Вот я ловко перепрыгиваю с одной плоскости на другую. А вот смываюсь, пока бритоголовые покидают насиженные места и двигают ленивой походкой в мою сторону. Но следовало не мечтать, а быть начеку. Потому что могучая рука неожиданно легла мне на плечо. Я даже не заметил, откуда он такой взялся.
   - Ты чё, скейтер? - крепыш в чёрной кожанке зубодробительно перемалывал "Орбит". На Митьку он не обратил ни малейшего внимания. Митьке хорошо, свою фанеру он таскает в бесформенной сумке. Поди догадайся, кто перед тобой. То ли скейтер, то ли толкиенист, запрятавший клинок от посторонних глаз, а то ли послушный мальчик, волокущий с рынка картошку на радость маме и бабушке.
   - Я доскер, - возразил я едва слышно.
   Крепыш задумался. Он напряжённо размышлял, достаточно ли такого ответа, чтобы вмазать мне по харе. Было жарко, и от его куртки нестерпимо несло потом и прелой кожей. Но тут интерес в наглых глазах мигом угас, сумрачный взор устремился мимо меня. Рука исчезла. Подкованные ботинки загрохотали за спиной. Вы даже представить не можете, как мне полегчало.
   После, чуть не сбив нас с ног, туда же унеслась дружная команда в чёрной коже. Видимо, на горизонте объявился беспечный нефор. Теперь площадка у фонтана временно опустела, но ставить доску на плиты не хотелось. Обстановка напоминала затишье перед грозой. А при такой погоде кататься крайне противопоказано.
   - Давай, к банке что ли сгоняем, - предложил я, поглядывая на сжавшегося Митьку, который ещё не мог поверить, что беда прошла стороной. Тут можно было влететь и по крупному. Даже лишиться борды. Даже, обливаясь слёзами, подбирать её осколки и нести к урне в сопровождении могучей бригады. И никто не впрягался. И жаловаться бесполезно. Обычно выяснялось, что сидела компания старых друзей за бутылочкой пива, а тут ты подъехал, и как начал возбухать. Вот и пришлось заставить невежливого мальчика пособирать мусор в местах общественных гуляний.
   - К банке, так к банке, - не раздумывая, согласился Митька.
   * * *
   Теперь я вспоминаю краны, что встретились нам по пути. Тогда я их не заметил. Глаза редко замечают ненужные вещи. А если и замечают, то память немедленно затирает их, словно резинкой. Но приходит время, и забытые картинки проявляются из пустоты. А тогда я запомнил лишь окна странной формы. Шестиугольные. Будто стены насквозь продавили громадными гайками. А краны, как обыденность, внимания на себя не обращали.
   У новостройки из жёлтого кирпича, одна сторона которой имела двенадцать этажей, а другая всего два, их было аж четыре. Пара высоких. Кубики кабин грелись на солнце, лучи которого нестерпимо сверкали на стёклах. Жёлтые стрелы красиво пронзали голубое небо. Тот, кто будущим вечером отдаст мне серебряную деку, назовёт их Китайскими. Около двухэтажки замерли маленькие. Они и состояли-то из одной стрелы, уходящей в приземистую кабину. Стрела изгибисто переходила в острый нос. Малютки тоже были жёлтыми, словно неоперившиеся птенцы. Их клювы робко уткнулись в провалы недостроя. Недоросликов можно было и не бояться. Но в тот день я не боялся даже высоких.
   Если поднапрячься, то вспоминается ещё, что краны просто стояли. По стройке ходили рабочие. В колдобине буксовал самосвал, разбрызгивая по сторонам ошмётки грязи, перемешанной с цементом. Где-то взрёвывал неведомый, но громкий агрегат. А краны просто стояли, словно этот всё убыстряющийся темп не относился к ним никаким боком.
   Словно, пришли они сюда из совершенно другого мира.
   А мы шли мимо. Потому что имели полное право проходить мимо.
   * * *
   Банкой мы называем площадку над Камой. Из-за банка, возле которого её выстроили. Раньше тут ничего не было, кроме поляны. Но потом понаехало техники, где-то вскопали склон, где-то долили бетона и выстроили краснокирпичную домину, куда поселили какой-то могучий банк. Спрашиваете, в чём радость-то? А в площадке вокруг. Симпатичненькая такая площадочка. Правда, заполонённая машинами. Банк есть банк, и крутые тачки то прибывают к стеклянным дверям, то убывают восвояси. Зато по выходным эти авто гоняют по совершенно другим местам, и площадочка в полном нашем распоряжении. А сегодня как раз суббота. Самое то.
   Но до банки в тот день мы так и не добрались. Срезать решили. Вместо Компросса с его толпами, выпученными глазищами и ненужными вопросами типа: "Это чо? Лыжа роликовая, да?" мы решили пробираться к банке тихими улочками. Поднялись по Осинской, свернули на Орджоникидзевскую и решили перед банкой порассекать на площади у Галереи. Поразмять ноги. А что такое разминка - дело известное: Ollie, Ollie и ещё раз Ollie. Хоть до посинения, а делать научись. Не умеешь прыгать, любой самый завалященький доскер имеет право послать тебя. И действительно, а на фиг ты тут нужен, если не знаешь основ. Рядом с тобой стоять, позориться только. Вот и гонят.
   Собственно говоря, сложного в Ollie ничего нет. Едешь себе, никому не мешаешь, а потом раз - и с грани на грань. Скажем, с асфальта скакнёшь на толстенный бордюр, что вокруг сквера тянется. Весь факт - в прыжке. Кто-то может, а кто-то не дотягивает. Митька вот и то, бывает, слетит с фанеры. А я ничего, уже пообвыкся.
   Первым делом смещаешься к корме. Левая нога упирается в центр доски, а правая у самого тэйла. Для гуфычей наоборот, но вы уж переводите сами. А я ноги поставил и к прыжку готовлюсь. А потом щелчок - касание кормой того, по чему в данный момент рассекаешь. И когда тэйл скребанул по асфальту, передняя нога шаркает по шкурке к носу, а задняя нажимает, и ты летишь. Одним словом - прыжок. Вот убей, не пойму, как получается. Но ведь получается! Тут главное, чтобы прыжок одновременно с щелчком состоялся. Чуть промедлишь и либо дальше по асфальту катишь, либо придорожный газон носом вспахиваешь.
   Да, ещё надо уметь приземляться. Опять же, как поймать это тонкое чувство, удерживающее на центре? Чуть откинешься или наклонишься сильнее, чем следует, и вот к тебе уже бежит бригада скорой помощи, а в голове мрачные размышления ворочаются, мол, не надо было экономить на защитной снаряге.
   Если Ollie освоил, ты уже везде свой. На тебя смотрят. Тебе завидуют. С тобой советуются. Ты видишь восторженные взгляды и чувствуешь, что словил, наконец, свой миг удачи. И потом прыжок получается сам собой. Будто за щелчком и скольжением следишь уже не ты, а кто-то в тебе, который всё умеет, да только спал раньше. Говорят, водилы управляются с машинами тем же путём. Уже не думают "как", "что" и "зачем", а просто едут, разрешая ногам и рукам простые движения, направляющие машину куда надо.
   Следующий шаг - Nollie. Та же фишка. Только щелчок не кормой, а носом. Посложнее будет, вот Митька только-только освоил, зато и выглядит покруче. У меня-то уже неплохо выходит, хотя я пока на открытом месте мастачу. Через заборчики всякие ноликом перепрыгивать ещё боюсь.
   Нолик - это Митька придумал. Кататься не умеешь, так тебя гонят повсюду, а тут, глядишь, ещё словечко не так брякнешь и чувствуешь себя последним позорником. Митька в этих делах вечно прокалывается. Вот и выдумывает свои названьица. Так и превращается у него Ollie в олечку, Nollie в нолик, да и к другим приёмам Митьке не в лом определение придумать.
   Хорошо было в тот день возле Галереи. Народу немного и все понятливые. Никаких тебе перепуганных мамочек с колясками. Прыгай, сколько хочешь и как можешь, слова дурного никто не скажет. Я вот теперь думаю, и на черта мы ушли от Галереи, если там было так славно. Хотя, если вспомнить, не Митьку, а именно меня тянуло к банке. Почему-то казалось, что там-то уж точно все в курсе моих утренних подвигов.
   * * *
   Я - регулятор, а Митька - гуфыч. Это никто нас так не прозвал. Само получилось. Всё зависит от того, как ты на борде стоишь.
   Если впереди левая нога, всё в порядке. Значит, стиль у тебя - "Регуляр", и ты в одной со мной команде. А Митька так не умеет. Он впереди правую ногу держит. Вот и получается, что гуфыч. Потому что, кто правую ногу как Митька ставит, тот стилем "Гуфи" катается. Зато я никак не могу к гуфычам привыкнуть. Это словно есть левой рукой или карандаш держать опять же левой.
   Размялись мы славно. Пора было выбираться к банке. Я уж доску подхватил, да Митька за рукав дёрнул.
   - Глянь, - говорит. - Это ж граней-то там сколько!
   А я никогда не видел раньше эту улочку, застроенную частными избушками. И не помню, как она называется. Помню на тёмных стенах голубые прямоугольники с белыми буквами. Но что написано на них, вот хоть убей... В памяти остался лишь белый квадрат с чёрным числом "39", но это ведь номер, не название.
   А потом мы увидели его. Он стоял в тени. Лицо обращено к нам, но глаза скрыты тёмными очками. Сплошная такая пластина с рогульками да вырезом для носа. Худая фигура, обтянутая чёрным блейзером и вытертыми до белизны джинсами. И бледное лицо. На ногах фирмовые тапки. А рядом - исключительно крутая фанера.
   - Привет, перцы, - на бледном лице губы были не видны, поэтому чёрная дыра рта путешествовала словно сама по себе.
   Мы остановились. Никого больше не наблюдалось на этой потайной улочке. Значит, обращались к нам.
   - Устроим маленький комп? - он вышел из тени. Солнце окутало фигуру световым ореолом. На мгновение мне показалось, что он исчез, осталась лишь чёрная дыра да это сияние, как остаётся солнечная корона во время полного солнечного затмения.
   - Компетийшн? - переспросил я.
   - Соревнование? - переспросил Митька.
   Как вы помните, Митька не балуется английскими словами. У него язык спотыкается.
   - Правильно поняли, - он снова появился из черноты, и неприятная дуга улыбки выгнулась уж что-то слишком близко от моего лица. - Кто меня обгонит, получит ЭТО.
   И между нами и им возникла та самая доска.
   Одного взгляда на неё достаточно, чтобы догадаться, КТО стоит возле нас. Потому что Геркиного блайндовского дракошу ещё можно прикупить в какой-нибудь Швейцарии, а вот такую досочку нигде не достанешь. Шкурка была чёрной. И в этой черноте отливала потрясающая картина. На чёрном фоне непонятным образом выделялась чёрная скала. На скале стоял чёрный замок. И три чёрные башни, как три жёлтых стрелы с моей фанеры, тянулись к носу. Меж тонких чёрных шпилей вились чёрные облака. А слева от крайней башни неприглядной дырой темнела Чёрная Луна.
   - Нравится? - вопрос прозвучал почти безразлично, но этого "почти" вполне хватило, чтобы мы быстро кивнули. А кто бы посмел не согласиться?
   - Будет твоя, - бледные пальцы, сжавшись вместе, ткнули в Митькину сторону, - или твоя, - пальцы указали на меня, и я почувствовал неприятный сквознячок.
   - А что мы ставим? - набрался смелости Митька, расстегнул сумку, вытащил борду и задумчиво крутанул колёса. - Если я свою фанеру проспорю, мне дома голову оторвут.
   - Зачем она мне? - презрительно скривился тот, чьё имя мне называть не хотелось.
   - Тогда зачем вам рисковать? - осторожно спросил Митька. - Мы, вродь как, ничего не проигрываем, а вы с досочкой расстаётесь. Да ещё с ТАКОЙ!
   - Нам рисковать? - улыбнулся владелец чёрного сокровища. - Да просто покататься охота. Давно не гонял ни с кем наперегонки.
   - Не пойму, где нас кидают, - зашептал мне в ухо Митька.
   Он всегда осторожничал с большими парнями. А этот был большой. На вид ему было лет восемнадцать.
   - Это же Чёрный Про, - зашептал я в ответ.
   Митька чуть не окосел. Он пошлёпал губами, как рыба, выброшенная на берег. Покосился на опасного собеседника и бочком принялся отодвигаться обратно к Галерее.
   - Значит, ты отказываешься, - усмехнулся наш будущий соперник.
   Митькино лицо раскраснелось то ли от волнения, то ли от духоты. На лбу выступили капельки пота. Он понял.
   Отказываясь от поединка с Чёрным Про, ты отказываешься от скейтерства. Правило простое, как "жи" и "ши". И, как "жи" и "ши", исключений не предполагает.
   - Чего это отказываюсь, - растеряно забормотал Митька. - И ничего не отказываюсь.
   - Прекрасно, - кивнул бледный товарищ и повернулся ко мне. - А ты как?
   - Я готов, - тут же отозвался моим голосом тот, кто всё умеет, да спит, пока не разбудишь. И я почему-то успокоился. Почему-то я верил тому, кто всё умеет.
   - Тогда вперёд, - рука указала на улочку, срывавшуюся вниз длинными каменными ступенями. - Как только исчезнет солнце.
   - До самой Камы что ли? - Митька вытянул шею, чтобы углядеть финиш, но улочка хитро заворачивала.
   - Там посмотрим, - улыбнулся Чёрный Про своей ледяной улыбкой.
   Я поставил на скейт левую и покосился на Митьку. Тот волновался страшно, но гуфычам не изменил. Солнце припекало немилосердно. Ну и чего, нам тут теперь до заката париться? Я вздёрнул голову и прищурил глаза, чтобы взглянуть на огненный шар. Тут-то он и исчез за случайным облаком. По бокам раздался шорох, Митька и Чёрный Про стартовали.
   В следующий миг я почувствовал, как подрагивает скейт, вибрируя на булыжной мостовой. А дома ринулись навстречу.
   И вдруг я понял, что тот, кто всё умеет, исчез, словно остался позади, чтобы помахать мне на прощание белым платочком.
   * * *
   Перепугался сразу, аж жуть. Да ещё дорога под уклон, скорость с каждой секундой возрастает. А юлить, её сбрасывая, себе дороже. Чуть тормознёшь, спину увидишь. Сами понимаете, чью.
   В общем, лечу я вниз, колёса шуршат, ветер лицо обдувает, хайратник вот сорвал, волосы флагом плещутся. Ступеньки одна за другой обрываются, и я скачу будто по маленьким трамплинчикам, только успевай приземляться. Приземление, оно - твой лучший друг. Умеешь приземляться, помрёшь нескоро. Тут главное - ходули свои столбами телеграфными не расставлять. Согни их тихонечко и держи осторожно, как пружинки, чтобы, когда надо будет, то в ту, то в другую сторону. Только глубоко не приседай. Корму не для того придумали, чтобы ты на неё пятую точку складывал.
   По сторонам пока не гляжу, не до того. Только вперёд, да вниз, чтобы очередную грань не пропустить. Вроде и сложного ничего. В одиночку мне эту улочку програйндить раз плюнуть. Но, когда сбоку вихрится Чёрный Про, ноги дрожат не от восторга.
   И тут начались чудеса. Сначала лестница вверх пошла. Ну со ступеньки на ступеньку перепрыгнуть - это ещё не беда. Хотя запрыгивать, тут уже без олечки не обойдёшься. А потом посреди мостовой деревья стали расти. И дома-то никуда не делись. Вырастают спереди, разбегаются по сторонам. Откуда деревья-то? Как тут машинам прикажете ездить?
   Пришлось с курса прямого сойти. То влево твикнешься, то вправо. Это уже не стрит, а слалом какой-то. Сейчас вот снесу пару деревьев и слаломаю борду. Э нет, братцы, нам тут фокусы не требуются. Я принялся осторожничать. Это ж и за ступеньками смотри, и за деревьями. И хочется узнать, как там Митька. И где сейчас Чёрный Про.
   Одно хорошо, впереди ничьей спины не наблюдается.
   Раз, и нет следующей ступеньки. Лечу над пустотой, а между ног фанера крутится. Это ж я впервые в жизни флипнулся, да только от страха не пойму, в какую сторону борду завернул. Еле-еле удержал доску. В миг, когда снова увидел во всей красе три жёлтые стрелы, от всей души припечатал по шкурке, а тут и мостовая под ноги подвернулась. Да не та, что была раньше. Булыжники исчезли. Грань преотличнейшая. Каменные плиты ровнёхонько лежат. Щели на стыках, словно ниточки. А скорость такая, что ниточек и не видать. Дома тоже потерялись. Вместо избушек столбы из-за горизонта выбегают. На столбах провода в сто рядов. Изоляторы там и тут словно груши висят. Откуда взялись? По уму мы уж столько проехали, что сейчас на середине Камы рассекать должны. А где она, Кама? За столбами поле виднеется. То ли подсолнухи там увядают, то ли сковородки тефлоновые распускаются.
   Зато впереди всё чистенько. Плитка за плиткой. Никаких тебе неожиданностей. Уверившись в будущем, я рискнул посмотреть, что делается по бокам.
   Слева скользил Чёрный Про. Крррасиво шёл. Мне так ни в жисть. Как по струне. То выпрямится, словно памятник. А то лихачить начнёт. Раз, и наклонится. То левые колёса в воздухе, то правые. А башка ко мне повёрнута. Может, подмигивает за очками, мол, так вот слабо. А и слабо! Не в падлу признаться. Мы ж на скорость соревнуемся, не на мастерство.
   Грозный соперник не отставал. Что ему стоило чуть поднажать, и тогда бы мне пришлось увидеть... Но нет, гонит себе со мной вровень, отмеряет сантиметры, как по линейке. На мою спину ему глядеть тоже, видимо, не в кайф. Ладно, с ним понятно. Смотрим в другую сторону.
   А с другого бока всё точно так же. Те же столбы, те же изоляторы, то же поле со странными цветочками.
   И только тогда до меня дошло, что Митьки справа не было!
   * * *
   Тогда я чуть не спрыгнул с борды. Митька-то... Митьку где забыли? А что, если он в пропасть сиганул. Мне-то, положим, удалось перелететь, а ему чуток не хватило. Ошизелым взглядом я просверлил Чёрного Про. Тому хоть бы что. Едет себе, как ни в чём не бывало.
   Но соскакивать я тут же передумал. Плиты полыхнули огнём. Огненная дуга вздыбилась впереди, и я не от хорошей жизни принялся мануалить. Покатайтесь-ка на одних задних колёсах, сами поймёте, какой напряг. Но от пламени увернуться всё ж таки удалось.
   Дорога принялась сужаться. По бокам выросли стены из полуобкрошившегося кирпича. Наши доски сближались. Я уж давно пропотел. Солёные следы исполосовали раскрасневшееся лицо. А Чёрный Про ничуть не изменился, словно для него эта изматывающая гонка - сущий пустяк.
   Плиты разом оборвались, сменившись потрескавшимся асфальтом. Стали встречаться провалы. Не просто вогнутости, а дыры, уводящие в невесть какую-глубину. Из тёмных отверстий сочилась могильная сырость с запахом ржавчины. Небо над головой потемнело, солнце устало висело над горизонтом где-то справа. Там, где не было Митьки. Я понятия не имел, куда мы забрались, но если бы я оставался в реальном мире, то при такой скорости катил бы сейчас уже не по областному центру, а по улицам Краснокамска.
   Из следующего провала торчал обрезок трубы. Край отливал тусклой радугой, словно его обработали электросваркой. Я едва успел отвернуть, но чуть не врезался в следующий. Через минуту трубы с рваными краями заполонили дорогу. Трагедия чуть не случилась, когда труба вылезла прямо перед носом. Ещё секунда и... Делать олечку бесполезно. Не с моей доской перепрыгивать через такое. Слева темнел ещё один обрезок. А вправо свернуть я уже не успевал.
   Оставался Shove-It, который Митька невесть почему называл "шовиничка". И который я не делал ещё ни разу в жизни.
   В двух словах, борда крутится, корма перемещается на место носа, а ты как летел, так и летишь фэйсом вперёд. Зачем форсить такой штукенцией? Затем, что доску можно повернуть не на сто восьмидесятку, а поменьше.
   Ведущая нога впилась в центр фанеры, нос ушёл вверх, щелчок прозвучал, как выстрел, а вторая нога ударом снесла корму вправо. С замиранием сердца, я увидел, как труба едва не царапнула бок, и почувствовал, как вместе с кормой уходит вправо и вся доска. Получилось! Я снова выжил в этой жёсткой гонке. Трубы поредели. Я даже осмелился глянуть влево, как там Чёрный Про, и чуть не слетел с доски, на этот раз от удивления.
   Он воллрайдился. Если кто не в курсе, так это катание по вертикали. Только его доска скользила ровненько, словно не по стене, а по грани. Словно это он ехал по дороге, а я катил по обломкам порушенного здания с провалами окон и обрывками коммуникаций.
   Чёрный Про призывно взмахнул рукой, мол, присоединяйся. Я замотал головой. И без того проблем выше крыши. А крыша пока на месте.
   Стена исчезла. Про скользнул вниз. Это дало бы мне немного форы, если бы со стеной не исчезла и мостовая. По бокам пульсировали серые облака. Дорога извивалась жёлобом, как у бобслеистов. Я понял, что если рвану в эту вывернутую наизнанку змею, то не справлюсь. Оставались перила. Ничтожный шанс, но попробовать стоило. Тем более, что и Про, соскочив с вертикали, опустился именно на них. В последнюю секунду я отважился на щелчок и... Такой высокой олечки мне ещё никогда не удавалось. Но сегодня многие "никогда" разлетелись вдребезги.
   Мы гриндились. Я до сих пор не слишком представлял, что это такое, но кто-то говорил, что по перилам можно проехать только так. Колёса безвольно хватают воздух, а подвеска тягуче стонет и угрожающе скрежещет на стыках сварки. Катишь, словно на лыжах, только равновесие держать труднее. Но я держал. Я даже вырвался вперёд. Я слышал, как визжит на соседней трубе подвеска чудесной доски, но видеть соперника уже не мог.
   Проснулось счастье. Эх, не было рядом никого с камерой. Если б кто заснял этот потрясающий грайнд, то получившуюся мувишку можно было толкнуть за такие бабки, что хватило бы прикупить крутую снарягу для всего двора. Ни на секунду не забывая о равновесии, я ловил наимощнейший кайф. Я выигрывал у Чёрного Про.
   Эйфория продолжалась, пока фанера не дропнулась вниз. На счастье жёлоб уже давно сменился плоской гранью. Какая-то она была странная, мягкая и шуршащая, словно едешь по беговой дорожке. Когда колёса вновь ощутили асфальт, я обнаружил, что качу по невероятно узкой улочке. Обшарпанные стены уходили к самому небу. Мимо пролетали высокие тёмные окна. Сквозь узорчатые кованые решётки проглядывали пыльные стёкла.
   Стрелы на шкурке снова указывали вперёд, а я ничегошеньки не помнил, когда развернул доску обратно. И как? Ещё одной шовиничкой? Но думать долго не дали.
   От толчка я чуть не врезался в стену. Чёрный Про догнал меня. Мостовая стала мала для нас двоих. Я сжался. Ноги обмякли. Сейчас бы я не совершил и олечку. Простейшая задачка по физике. Кто отлетает дальше при столкновении двух тел? Разумеется тот, чья масса меньше. Сопернику ничего не стоило скинуть меня с трассы. Но зачем-то ему нужна была честная победа. Мостовая нас уже не устраивала. Оставалось добавить к ней узенькую полоску тротуара.
   - Фифси-фифси, - просипел Чёрный Про.
   - Фишка-фишка, - отозвался я.
   Почему-то мне было важно называть вещи так, как звал их Митька. А ноги уже приготовились к прыжку. Я смотрел на ровные камни бордюра и думал, насколько протянется эта грань. И ещё я думал, как важно мне поставить передние хиллы именно на неё. А потом лёгкий прыжок.
   И всё получилось!
   Теперь передки наших досок катили каждый по своему бордюру. Честно скажу, я устал. Даже хуже: меня мутило. А Про рассекал так, будто трасса ещё только начиналась. Странная улыбочка блуждала на его бледном лице. Будто он знал, что случится в следующий миг, а я нет.
   А в следующий миг на его пути попался огроменный кирпидон. Не на тротуаре, прямо на мостовой. Я пронёсся в ужасающем миллиметраже от белой глыбы, а ему пришлось смеланхоличать. Я ещё видел, как он нагнулся. Чёрная рука скользнула между белых штанин и хватанула корму, высоко вздёргивая доску. Ему пришлось чуть сбавить темп, и это дало мне возможность оставить бордюр и целиком занять мостовую.
   А он был действительно профи. Я бы не смог катить по узенькой полоске тротуара. Он смог. Но он отставал, он не мог разогнаться. Ему мешал бордюр, а за бордюром мешал я.
   Но я не успел порадоваться. Путь перекрыл фонарь. Прорвав тротуар прямо по курсу Чёрного Про, он накренился и впечатался в стену дома на другой стороне улицы. Произошло это давно. Я увидел паутину, тянущуюся от столба к потрескавшейся раме окна. Но он продолжал светить. И капельки росы алмазами сверкали на тонких нитях.
   Про должен был сойти с тротуара, чтобы не врезаться в фонарь. Я продолжал катить, ловко присел и проскочил под резным столбом. Это означало, что Про отстал от меня больше чем на корпус.
   Дорога сходилась в одну точку. И этой точкой был крохотный тупичок. У самой стены примостился ещё один фонарь. Только потухший. Я не мог остановиться. Остановиться - значило проиграть. В последний миг я увидел, что Про догнал меня, перескочив на стену. Предчувствуя страшную боль, я не отважился врезаться в фонарь носом, развернул скейт боком и кинул ноги вперёд. Скейт раскололся с ужасающим треском. Меня швырнуло так быстро, что я ничего не успел увидеть. Может и хорошо, потому что единственное, что я мог увидеть после катастрофы, так это спину Чёрного Про.
   Но вот её-то как раз я и не увидел.
   Тупичок исчез. Стены с тёмными окнами канули в небытиё. Впереди высилась башня Галереи. У ног валялись обломки доски, а у скамейки лежал Митька и подвывал. Вместо колена у него было кровавое месиво.
   * * *
   - Я ж задохну, - ныл Митька в стену. - Всё лето без скейта.
   Я смотрел на одеяло. Оно сползло с загипсованной ноги, и иллюзия прячущейся овчарки исчезла. Может, и мне гонка причудилась? Может, не было ничего такого? Просто расшибся Митька на простейшем нолике.
   - И зимой, - хлюпнул Митькин нос. - Хотя без разницы. Ангар-то забрали. Фиг теперь вернут.
   Я не отвечал. Я думал. Почему-то смазались именно те минуты, когда я нёсся к телефону, когда бегал вокруг Митьки, отгоняя любопытную малышню, когда ехал в "Скорой" и вдыхал прилипчивый запах лекарств, такой мощный, будто там опрокинули не меньше сотни пузырьков. Лицо очкастой медсестры, не пустившей меня в больницу, вспоминается с превеликим трудом. Зато картина сотен проводов чётко всплывает, как только закрываются глаза. Нестерпимо сияют блики на изоляторах. И снятся тенистые переулки и перекосившиеся фонари. Каждую ночь мне снится, будто гонка ещё не закончена.
   Митька оборвал стонотень и заснул. Я тихонько покинул комнату и вышел в сумрачную прохладу подъезда. Я помнил, значит, гонка была. Митька принял вызов и проиграл. А я? Ведь приземлился целым и невредимым. Значит, не сошёл с трассы. Значит, тупичок и был финишем. Значит, Чёрный Про не успел показать спину. Но волшебная доска так и не появилась. Это означало то, что финиша мы достигли одновременно. Проснулось гнетущее чувство несправедливости. Про отставал, возможно, если бы там был фотофиниш, он зафиксировал бы мою победу. А так... Я вспомнил чёрную шкурку, и замок, и призрачные облака. А потом вспомнил, что три моих стрелы уже никогда не будут указывать мне дорогу.
   И ещё вспомнил, что если Чёрный Про предложит дополнительный комп, и если в этом компе победить, то можно стребовать что угодно.
   Я подумал, что чёрная доска обязательно будет моей. А к ней хелмичок покруче. Не Герин, с золотой молнией. Такой, как я видел... Как же тот фильм назывался? Ну вот, забыл... Ладно, не важно. А к шлему зелёные наколенники. И налокотники. Мне почему-то хотелось именно зелёные. Так же, как Митьке - малиновые. Ладно, будет разговор - выпросим и Митьке.
   Ага, а нужны ли они ему теперь?
   Со скейтом Митьке придётся завязать. Ничё, самолётики снова начнёт лепить. Я вот без скейта... Хм, а я не представляю жизнь без скейта. Неужели мне не почувствовать этот свежий ветер, бьющий в лицо, даже когда остальные чуть ли не помирают от иссушающей духоты. Никогда не дожидаться десяти утра, чтобы открылись двери магазина, а там, в прохладной глубине стоят доски... А я тогда, получается, равнодушно пройду мимо? Да ну? Я так не смогу. И по лестницам мне придётся спускаться самым обычным способом.
   Да не мне! Тут же отлегло на душе. Не мне! Митьке! Я ж всё ещё живой! Я ж всё ещё могу! Только б досочку приличную раздобыть. Для того и нужен Чёрный Про.
   А если я обгоню, можно выпросить, чтобы Митька вылечился?
   Я быстро отогнал ненужную мысль.
   Доска, доска и ещё раз доска. В лучшем случае к ней защитная снаряга.
   Но мысль продолжала покалывать. Да, будет офигенная доска. Да перчаточки, налокотнички. Но с кем мне ездить к Драмушнику? Кому показывать Ollie, в то время, когда все стоящие доскеры гонят тебя с площадки, потому что ростом не вышел?
   Да с Герой, с кем ещё? Гера-то в благодарность за досочку меня не оставит. А может, покажет даже самому Фозззу. А может, и Механику.
   Но почему-то хотелось рассекать у Драмушника именно с Митькой. Хотя я никак не мог объяснить понятными словами: ПОЧЕМУ.
   * * *
   - Поправимо дельце, - донёсся знакомый голос.
   Из сизой тени выпал Чёрный Про. Именно выпал. Только что ничего ещё не было, а секунды не прошло - вот он стоит, в своём обычном прикиде.
   - Ну что, доскер, хиллы целы? - улыбочка коварная, как трещина в доске. Бывает такое, три слоя уже диламнулись, а ты гонишь и ничего про это ещё не знаешь. Но на душе сквозит неприятный холодок, предчувствие нехорошее, ощущение какой-то неправильности. Вот такой же сквознячок вызывает улыбка Чёрного Про.
   - А я выиграл? - ляпнули губы, не подумав. Это ж надо, спросить ТАКОЕ у Чёрного Про.
   Но он не рассердился.
   - Переигровка, - сказал он. - Ставки растут. Что хочешь получить за победу?
   "Доску!" - страстно взывала душа, но глупостей я уже успел наболтать. Теперь надо было сказать стоящие слова.
   - Пускай Митька снова рассекает, лады?
   Фразочка не понравилась Чёрному Про. Улыбочка криво дёрнулась. Лоб прогорбатили извилистые морщины. Таинственный доскер крутанул, стоящую на корме борду. Мелькнула Чёрная Луна. Наверное, мне показалось, но в окнах центральной башни неприветливо вспыхнули зелёные огни.
   - Уже не нужна? - и усмехнулся, словно мысли мои читал.
   Не нужна! Как же! Полжизни б отдал, только б вторую половину гонять на такой фанере.
   Но Митька. Что же с ним?
   - А если и борду, и Митьку?
   - Хочешь увеличить ставку ещё на грань? - бледное лицо нагнулось ко мне. Он выдохнул тёплой мятой. А я вспотел.
   - Хочу, - сказал я, чувствуя, что, как только начну юлить, Про нырнёт в тень, и больше никогда не появится. Передо мной.
   - Хочу, - повторил я. Ведь мне терять было нечего.
   Это я ошибался. Это я просто ещё ни о чём не догадывался.
   - Принято, - кивнул Чёрный Про. - Жду тебя у цирка в четверть после полуночи. Если к полпервому не придёшь, значит, договор теряет силу.
   - Лады, - по-деловому качнулась моя голова.
   - Только не забудь доску, - Чёрный Про уже растворялся в тени. Мимо шли люди, но ни один не удивился тому, что на их глазах вот так просто таял человек. А может, его и не видел никто. Кроме меня.
   Чёрный Про исчез. А я вспомнил, что моя трёхстрельная уже ничем мне не поможет. До полуночи предстояло решать проблему борды.
   * * *
   А как решать? Хорошая доска и стоит хорошо. Может для вас самое простецкое дело - заявиться домой и с ходу навернуть: "Я, милые вы мои, тут кое с кем поспорил. На кое-что. Сегодня ночью. И не могли бы вы по этому поводу отвалить мне двести баксов. Меня не ждите, спите себе спокойно. Вернусь к утру, тогда и расскажу о внеплановом компе с тем, чье имя бы вам не понравилось".
   И вы получаете деньги с доброй напутствующей улыбкой.
   А я за такие слова огрёб бы не двести баксов, а по пятой точке.
   Но потом... Потом я снова увидел "девятку" возле мусорных баков.
   Ха! А Гера на что? Да после утренних дел он мне в два счёта даст свою борду. А на фирменном "Блайнде" я сделаю Чёрного Про, раз чуть не сделал его на убойной фанере, которую всё равно надо было менять через месяцок-другой.
   И я затопал к седьмому подъезду, на ходу додумывая, как слинять из дома, если родителям по причине грядущего воскресенья захочется посмотреть ужасы по ночному каналу.
   Проще всего сказать, что заночую у Митьки. На том я и порешил. Оставалось выпросить борду у Геры и от него же звякнуть домой. А вечерком хорошенько поразмяться. Приноровиться к чужой доске - это вам не пятиминутное дельце.
   Хорошо иметь шкурку с рисунком. Никогда корму с носом не перепутать. У меня были вот три стрелы. У Геры - дракон. Но дракону пришёл бы полный финиш, если б не я. С этой гордой мыслью я вжал кнопку Гериного звонка.
   Начало не задалось.
   - Чего, - неприветливо выглянул Герин брательник.
   От него шёл зверский запах. Убийственный. Сногвалящий. То ли он выдул полканистры пива, то ли блеванул секунду назад. Я постоянно путаю эти два запаха. Не беда, подрасту, привыкну и враз научусь различать.
   - Я это... - несмело шевельнулись губы. - К Гере.
   Мутные глаза изучающе оглядели меня с взъерошенной макушки до потрёпанных "адиков", но потом просветлели.
   - А, герой, - масса качнулась вглубь квартиры. - Заходь. Герыч, принимай пополнение.
   И затопал в комнату. Из уборной выскочил Гера. От него тоже нестерпимо несло пивом.
   - Гера, - зашептал я, поднимаясь на цыпочки и стараясь не дышать носом. - Дай борду прокатиться. Ну, до утра только. Ну, дай. Я осторожненько-о-о.
   Пришлось немножечко подвыть.
   Мои голосовые данные не произвели на Геру никакого впечатления.
   - Че-е-его, - протянул он. - Да ты знаешь, сколько такая доска стоит.
   - Но, Гера, - опешил я. - А утром-то. Забыл что ли? Эти бандюки меня чуть не убили. Я же не навсегда. Я же только на два часика твою фанеру...
   - Че-е-его? - зло сверкнули Геркины зыркала. - Какая это тебе фанера. Это ты свою зови фанерой, а мою не трогай. У меня борда, понял, ты... Борда, дека, доска, но уж никак не фанера. Запомни, братан, ОНО должно звучать. Звучать так, чтобы тебя грело, а не на смешки пробивало. Так чего ты хотел попросить?
   - Деку, - пришлось поспешно исправляться. - Я ж её спас. Утром-то...
   - И что? - зло спросил Герыч. - Тебе звезду Героя присвоить забыли? Так?
   - Ну прокатиться, - заныл я, стараясь увести разговор с опасной темы.
   Но Геру не так-то просто было обвести вокруг пальца. Он прижал меня к стене и смотрел глаза в глаза. Я не мог отвернуться, а пивной запах прямо разъедал ноздри. Где-то внутри уже поднималась тягучая волна чего-то страшного, которое вот-вот без всякого позволения могло вырваться наружу.
   - Не, - рука засовом надавила на ребра, - ты скажи. Я теперь всю жизнь перед тобой землю носом рыть должен?
   Я отчаянно замотал головой. Не надо было мне уже доски. Пусть бы только выпустили в подъезд, чтобы глотнуть ДРУГОГО воздуха.
   - Так что тебе ещё надо?
   Не надо было мне уже ничего. Волна подобралась к самому горлу. Если она выплеснется на Герину рубашку... Нет, об этом даже страшно было подумать.
   - Ну ты чё, - удивился Гера. - Побледнел весь. Ладно, за мной не ржавеет. На!
   Рука исчезла. Приоткрыв губы неприметной щелью, я начал тонкой струйкой втягивать воздух, одновременно стараясь утолкать волну обратно. Втягивал я медленно. Очень медленно. Я боялся, что вместе с выдохом вырвется и волна.
   Перед моим носом покачивалась бурая бумажка. Сторублёвка. Глаза удивлённо хлопнули, горло судорожно сглотнуло, нос благодарно принялся за свою работу. Неправда, что деньги не пахнут. От этой бумажки нестерпимо несло пивом. Или тем, что я так старательно сдерживал внутри. Утром я взял бы её без всяких разговоров и был бы счастлив безмерно. Но сейчас никакие силы не заставили бы меня принять эту купюру. Голова опять замоталась. Только осторожно. Очень осторожно. Одно неверное движение, и случилась бы непоправимая катастрофа.
   Мой выбор Гере понравился.
   - А ты молодец, - обдал он меня новой волной. - Не продаёшься. Да чё мы тут топчемся. Айда в комнату. Пивка с нами дербанёшь. Ах да, нельзя же тебе. Ещё малолетка.
   Я медленно отступал к входной двери, с ужасом думая, что пройдёт ещё несколько лет, и такая причина уже не прокатит. И уже не откажешься. И тогда придётся...
   Если настоящему мужику требуется такая свобода, делайте из меня кого хотите, только не настоящего мужика!
   - Ты поймёшь, - Гера шагнул за мной. - Сейчас не дойдёшь, конечно. Потом как-нибудь. Уяснишь, что когда твоя доска чего-то стоит, никому нельзя её давать. Никому! Тем более, тому, кто хуже катается. Тем более, малолетке. Ты поймёшь почему. А я ведь дал. Утром-то. А ты забыл.
   Я ничего не забыл. Просто утром была совсем другая жизнь. Утро было "до".
   Спина скользнула в дверной проём. Гера смотрел с грустью. Гера понимал, что его доска нужна мне ПОЗАРЕЗ. Я тоже понимал. Понимал, что обогнать Чёрного Про на Гериной доске мне не светит. Не потому, что Гера плохой, а я хороший. А просто жизнь такая.
   Дверь бесшумно закрылась. И вот тогда-то я рискнул вдохнуть полной грудью. Господи, до чего же это было хорошо. Ноздри щекотнул пыльно-сладкий запах. Он скользнул по горлу и растаял праздничной конфеткой где-то внутри, погасив страшную волну.
   А потом я увидел доску.
   Но она не была доской Чёрного Про.
   * * *
   В отличии от недоставшегося мне сокровища, шкурку этой словно отлили из серебра. Даже самый откровенный лопух не оставит ТАКУЮ фанеру без присмотра. Но чья она? Если бы борду подобного плана вытащили во двор, то все разом позабыли б про Герин "Блайнд". Что-то я не слыхал, чтобы рядом с Герой поселился стоящий доскер. Да на этой площадке вообще водились только пенсионеры, исключая Герину семью. Ну не мог я представить, что по утрам в нашем дворе появляется этакий старичок-бодрячок и рассекает по граням на сверхфирмовой доске. Может, даже подписанной.
   Из глубины серебра виднелись волны бушующего океана. Серебряные волны под серебряным небом. Серебряные чайки касаются серебряными крыльями серебряных гребней. И несказанно красиво переливаются тысячи серебряных звёзд. В небе. И их отражения.
   - Нравится? - из-за доски выбрался уродец в сером балахоне. Его сгорбило до невозможности. С таким ростом за доской прятаться - дело плёвое.
   - Чья такая? - присвистнул я. Всяко-разно, этот горбач стоять на борде не способен.
   - Я отыграл её у Чёрного Про, - в глазах горбуна засияли горделивые огоньки.
   - Ага, - уголок верхней губы у меня оттопырился чуть не до носа. - Хорош свистеть-то! Тебе на простейшей олечке шкура нос соскребёт.
   - Я выигрывал не таким, - грустно сказал уродливый гном. - Таким я стал, когда согласился на переигровку. И повысил ставки.
   Услышав знакомые слова, губа быстро закаталась обратно. Если после ночного компа меня вот так перекосит, то нафиг нам такие фишки. Я даже начал радоваться, что фанера так и осталась у Геры. Вернее, дека. Вернее, пофиг нам на то, как говорит Гера. Пускай хоть лижется со своим "Блайндом". Увидел бы он эту серебрушку, весь подъезд бы слюной закапал.
   - Хочешь? - гном подвинул доску ко мне.
   Я нагнулся. Доска выглядела совершенно нулёвой. У доски было ДЕСЯТЬ слоёв. При всём при этом я чувствовал, что она лёгонькая, как пёрышко. Даже шестипластовые недоделки будут тяжелее этого сокровища. А дизайн? Настоящий мини-про. Словно делали на меня.
   А ведь этот горбач когда-то наверняка думал о ней точно так же.
   И снова вспомнился Митька с разбитым вдребезги коленом.
   - Хочу, - кивнул я, но гном не спешил отпускать супердеку. Видимо, с ним, как со взрослым, надо было поболтать. Взрослые ничего не делают без лишних разговоров. Они вообще могут ничего не делать. Зато болтать... И пить пиво.
   Надо было придумывать тему разговора.
   - А ты чего ставил? - язык едва ворочался, ведь глаза никак не могли оторваться от сокровища, которое... могло стать моим... весьма скоро... может даже через минуту.
   И тогда будет на чём победить Чёрного Про! Постойте-постойте, а зачем мне тогда Чёрный Про? Ведь доска у меня уже имеется.
   Гном подождал, пока мои глаза наткнутся на его грустный взгляд.
   - На первый раунд ничего. Как обычно. Ты ж и сам знаешь, как обделываются дела. Не ставил ничего, а выиграл. И получил досочку.
   - Ну, - ухмыльнулся я. - А зачем дальше-то полез?
   - Если обгонишь Чёрного Про в переигровке, он предложит выбрать. Или ты можешь делать трюк любой сложности. Даже каспера...
   - Это когда борда летит колёсами к небу? - уточнил я, приглядываясь к доске.
   - Точно, - кивнул гном. - В реале я никогда не видел такого. Даже у крутых спецов.
   - Ну а другой вариант? - определённо, борда мне нравилась всё сильнее.
   - Си-Кей-Вай, - и, видя мой непонимающий взгляд, горбач уточнил. - Если б обогнал, то сняли б обалденный фильмак со мной в главной роли.
   - А ты?
   - Не обогнал. Если Чёрный Про оказывается впереди, то оборачивается либо столбом, либо стеной, либо оврагом.
   - В овраг сбрендил, - сочувственно покивал я.
   - Не помню, - признался гном.
   Я потоптался. Беседа дальше не клеилась. Мне не обещали ни мувишки, ни каспера. Мне обещали борду. Но она доставалась мне и без компа. А ещё обещали Митьку.
   Так идти или не идти?
   - Берёшь? - спросил гном.
   - Если думаешь, что из скромности откажусь, то, друг, тут ты пролетел, - я потянул деку к себе, но гном не отпускал.
   - А не струхнёшь? - в глазах печального человечка заворочались тревожные блики.
   - С чего? - снова оттопырил я краешек верхней губы, наливаясь презрением к существу, принимающему меня за малютку, который заходится криком, когда выключают свет.
   - Придётся ехать в то время, когда просыпаются краны, - сказал он, не обратив внимания на моё искреннее негодование.
   - Краны? - не понял я. - Что за краны?
   - Уже утомил, - расстроился гном. - Да краны же! Ну ты их знаешь. Видал на стройках? Люди думают, что краны строят дома. Хотя дома строят люди.
   - Ну краны, - усмехнулся я. - Ну и что?
   - А вот увидишь что! - рассердился гном. - Учишь их, учишь, а им хоть поленом по голове.
   - Ла-ана-а, - протянул я, обрывая ненужные поучения. - Втыкай давай про свои краны. Послушаем.
   А глаза поглаживали серебряный скейт. Если доберусь до цирка, он будет моим по праву. Ну не сказка ли?
   - Ты всех не бойся, - доверительно зашептал гном. - Бойся только Китайских.
   - Угу, - кивнул я, а потом не выдержал. - Вот ведь китаёзы, аж краны намастачились делать.
   - Да не, - отмахнулся гном. - Китайцы тут ни при чём. Это классификация.
   - Че-е-го?
   - Ничего, - нахмурился клочок тумана. - Читал книгу такую? "Математика кранов" называется. Там эти дела дюже понятно прописаны.
   - Не-а, - протянул я, потому как нигде такой книженции видеть не приходилось. - А как их различить-то? - расстроено спросил я, потому что гном вовсе не собирался отпускать меня со скейтом.
   - Да запросто, - улыбнулся гном. - Сейчас на краны не сезон. Тебе либо Русские встретятся. Им на нос словно кирпичей понавешали. Эти мирные, если их не дразнить. Ты и не дразни. Езжай мимо, они и не тронут. Либо Китайские попадутся. Это с острым носом. Тут не зевай. Гони, что есть мочи. Они злющие. Так и норовят все места под себя подгрести.
   Я уже не мог удержаться. Просто потянул скейт к себе.
   - Не терпится? - усмехнулся гном. Нехорошо так усмехнулся, как Гера над каким-нибудь чмошником. И, гад такой, деку не отпускает.
   - Чего мне, её как репу тянуть? - возмутился я.
   - Какую? - удивился гном.
   - Ну это... - в свою очередь удивился я. - Сказка народная. Посадил дед репку...
   - Для меня она звучит иначе, - протянул горбач. - Получил дед в репу. Не успел, понимаешь, уйти с линии удара.
   Я тяжело выдохнул. Ну чего он тянет? Чего?
   - Гуляй, - разрешил он после минутной паузы, показавшейся мне тягучим часом, - но помни: если кран заметит тебя, то уже не отпустит. Тогда жди новой встречи.
   - Новой? - переспросил я из вежливости.
   - Вернее сказать, последней, - и гном засмеялся.
   - Напарил ты меня где-то, - глубокомысленно произнёс я. - Одного не пойму, зачем тебе расставаться с такой крутой бордой?
   - А она мне уже не нужна, - голос гнома звенел, наливаясь странной торжественностью, будто он собирался исполнить гимн России. - Зачем мне доска, если меня забирают краны?
   Я не мог ответить на этот вопрос. Доска ему не нужна и без всяких кранов. Но продать-то её можно! Тут любой доскер без вопросов отвалит триста баков. А мне она достаётся...
   - Что, - замялся я, не веря счастью, - за так отдаёшь, что ли?
   - Почему за так? Ты должен проехать от "Искры" до цирка, - он уже не держал доску. - И краны не будут спать. А правило одно: если до конца пути обе ноги твои разом коснутся земли, то никогда им уже не стоять на скейте.
   - Почему? - удивился я. - А толкаться как?
   - Ты же не двумя ногами толкаешься, - рассердился гном, но потом его лицо разгладилось. - Я тебе сказал всё, что мог. Даже больше.
   - И доска моя? - простонал я. - Честно?
   - Честно только одно. Краны. Краны ждут тебя, - и гном исчез.
   Но главное - доска осталась. Великолепная, легендарная доска. В десять слоёв. И при этом почти невесомая. А разве она может быть другой, если когда-то на ней разъезжал Чёрный Про.
   * * *
   Кроссовки тихо шаркали по асфальту. Ещё весной это были самые обычные "адики" с могучей подошвой. Шкурка сточила подошву до тонюсенькой линии, словно мне покупали не кроссачи, а шиповки для бега. Или бутсы, из которых я вывинтил весь пластик. Говорят у западных райдеров есть особая обувка, которой шкурка не страшна. Говорят, у московских тоже.
   Я осторожно погладил серебряную шкурку. Не верилось, что с этого вечера она в полном моём распоряжении. Ведь так! Если старичок-горбачок не соврал, сегодня его заберут краны. Значит, некому будет возвращаться и требовать доску обратно, даже если я не пойду к цирку.
   Доска мне нравилась сильнее и сильнее. Особенно конкейв.
   У соседей по даче я видел смешную древнюю фанеру. Звалась как-то на "Рэ". То ли "Рула", то ли "Рипо", сейчас и не вспомнить. Зелёная. Шкурка наклеена криво и не до краёв. Плоская такая доска, будто под прессом побывала. Интересно, а как же на ней прыгали? И когда делали такую смехотуру? Плоских досок уже давно никто не выпускает. Сейчас важен прогиб, то есть, переводя с русского на понятный, конкейв. Деки только кажутся ровными, а на самом деле все они чем-то напоминают большую столовую ложку.
   Я любил глубокий конкейв. При таком нога словно впечатывается в шкурку, и страх соскользнуть гораздо слабее. И если корма задрана, то получается обалденнейший щелчок. И прыжок повыше. Митьку наоборот затяжные полёты не привлекали. Ему что попроще. И прыжок, и прогиб. Его доска казалась плоской, как та, древняя. А сильные прогибы Митька презирал, называя их лоханками.
   Впрочем, кому сейчас есть дело, чего презирал Митька.
   Чёрррт! А ведь я мог попросить его борду! Ну как я сразу не дотумкал? Хотя с моей стороны это выглядело бы полнейшим свинством. Мол, Митька тебе уже на ней не стоять, так отдай страждущим. Тем, кто всё ещё может. И тогда не надо было ходить к Гере. Но одним другом, точняк, у меня сейчас было бы меньше.
   И если бы я не пошёл к Гере, кому бы отдали серебряную доску? А так она в полном моём распоряжении. Оставалось положить на асфальт и опробовать.
   Но если я встану на неё, то не смогу слезть до самого цирка, где меня ждёт Чёрный Про. А может начхать на условности, затаиться до утра, а потом рассекать на новой красавице без страха и упрёка? Только Митьке показывать её не стоит. Уже никогда.
   Я осторожно положил борду на дорогу колёсами вверх. Следовало проверить затяжку амортизаторов, чтобы знать, на что можно рассчитывать в опасных ситуациях. Чужие доски всегда таят сюрпризы, большинство которых - неприятные. Но мог ли я считать эту доску чужой? Вот ведь, а при мне ни отвёртки, ни гаечного ключа. И домой возвращаться нельзя, потом не смоешься. А если и удастся смыться, то перед этим заставят плотно поужинать. Погоняй-ка с Чёрным Про на сытое брюхо, когда всё внутри бурлит и колышется.
   Амортизаторы затянули в самый раз. Словно доска когда-то уже побывала в моих руках. Или словно горбатый гном был моим отражением в злом зеркале из комнаты смеха.
   Доска была подготовлена к гонкам на все сто. Оставалось поставить левую ногу на серебряную шкурку и оттолкнуться.
   Я помедлил, переступая с ноги на ногу и легонько попинывая корму. Ничего не мешало мне отправиться домой и спокойно завалиться спать. На Митьке вселенная вроде бы не сходилась. Но почему-то я повернул в другую сторону.
   Помню себя в телефонной будке.
   - Мама, я сегодня не приду, - скороговоркой выстрелил я. - У Митьки заночую. Митька просил. У него это... нога. Ну, ты же знаешь!
   Мама знала.
   * * *
   Дома словно не заснули, а затаились. Из арок, переулков и неприметных щелей сочилась невидимая, но ощутимая тишина. Казалось, ткни пальцем, и подушечку тотчас оттолкнёт нечто упругое, словно накачанный мяч. Даже шорох колёс незаметно истаял в удивительном безмолвии. По крышам катилась раздутая, отвратительно-жёлтая Луна. Её холодные лучи красили асфальт в неприглядные тона. Но ещё хуже были тени, упавшие на асфальт распластавшимися чудовищами. Ветер качал ветки, и чудища мерзко кривлялись, норовя ухватить колёса, да в последний момент отпрыгивали и уносились в неизвестность за спиной. Я нажал кнопку подсветки циферблата. Десять минут назад перевалило за полночь.
   Ловко крутанув скейт, я покинул центральную аллею, прокатился по вросшим в землю плитам и, развернувшись, удачно перепрыгнул бордюр. Теперь я нёсся у самых домов. Темень стояла невообразимая. Урони кто кирпидон на пути - не разглядть. В два счёта расщепил бы чужое сокровище. Но плюсовалось то, что Луну надёжно закрывали стены. Не ложились по курсу полосы мёрзлого света. Не бросались со всех сторон уродливые тени.
   Сделав парочку превосходных щелчков (жаль, не перед кем было похвастать), я вновь разогнался до упора. И тут дома справа оборвались.
   На всех парах я вылетел на странную площадь. Нет-нет, я как-то бывал тут и раньше. Только днём. А днём, известное дело, всё кажется совершенно другим. Куча народу снуёт туда-обратно, со всех сторон гудят водилы, разгоняя мамаш с колясками, которым не терпится добраться до "Детского Мира", весело светит солнце. И ни капельки, ни самой капелюшечки не страшно!
   Сейчас всё казалось другим. Потому что вокруг не было ни души. И площадь обернулась весьма странным местом. Я испугался не вновь объявившейся Луны. И не теней, вьющихся, словно стая приставучих собачонок. Страшила неправильность. Потому что, так быть не должно.
   Но так было!
   Во-первых, с асфальта заструился подозрительный морозный дымок, и колёса стали проскальзывать, будто я вылетел на самую середину застывшего озера. А во-вторых, именно на самой середине я и понял, что тут было неправильным.
   У центрального дома высилась решётчатая башня.
   Ну не было её здесь раньше! Да и сейчас ниоткуда она взяться не могла. Сейчас не строят башен просто так. Тем более, у самых стен.
   Но и дом не радовал. Длиннющий домина. И пока я нёсся к центру, то разглядел, что вместо стёкол во всех его окнах чернела пустота. Будто там никто не жил. Будто дом ещё только...
   СТРОИЛСЯ!
   Тут же башня повернулась и словно взмахнула рукой. За какую-то секунду появился этот отросток, вытянувшийся стрелой. Точнее, это и была стрела. Стрела башенного крана.
   Стройка?
   Какая к чёрту стройка!
   Да тут и забора-то нет. А кто ж разрешит проводить работы без забора? Да и поворуют у них тут всё!
   Впрочем, воровать было нечего. Площадь пустовала. Не было тут ни досок, ни кирпичей, ни строительных вагончиков.
   Только пустоглазый дом. И кран!
   Я принялся отталкиваться, что есть сил. Да нога скользила, не в силах уцепиться за что-то. А доска подозрительно юлила. Ещё немного, и я чуть было не понёсся навстречу крану. А кран катился наперерез.
   Не то чтобы я переканил. Если постараться, можно было прорваться через площадь, снова выбраться на центральную аллею, пронестись вдоль живой изгороди и потом, раз уж в округе поисчезали все машины, рвануть к цирку по проезжей части.
   Скорость была просто потрясающей, когда я летел к центру. Но затем она куда-то подевалась. Не помогали даже отчаянные толчки. Скоро я понял - почему.
   Край площади вздыбился. Теперь она напоминала огромную пиалу. По коже бегали противные мурашки.
   Ведь так не бывает!!!!!!
   Или всё же бывает?
   Я всегда думал, что краны ездят исключительно по рельсам, но этот свободно катил себе и без всяких рельс. Я не мог покинуть площадь, и он быстро приближался. Скейт съехал в глубину и безвольно замер. Железная решётчатая махина нависла надо мной.
   Глаза боязливо зажмурились. Но тягучий страх неизвестности был просто непереносим. Героическим усилием я преодолел ужас, заставил веки разлепиться и быстро, чтобы не передумать, вскинул голову.
   Так хотелось чуда! Но его не случилось.
   Кабина бесстрастно чернела в ночи. Стрела перекорёженной лестницей уткнулась в небо. Нос крана был острым.
   Без всякого сомнения передо мной стояло нечто, что звалось "Китайский кран".
   * * *
   Похолодало. Лёд под колёсами был самым, что ни на есть настоящим.
   Не знаю, сколько продолжалась эта немая сцена. Внутри гигантской чаши властвовала мёртвая тишина. Луна презрительно пялилась на меня сквозь решётку крана.
   Что делают краны с теми, кто попадает к ним в плен?
   Этого-то у туманного гнома я как-то не выспросил.
   Холод от неправильного льда пробирался всё глубже. Я дрожал то ли от волнения, то ли от мороза, то ли от неопределённости. Внутри зарождалась смутная тревога. Невнятными шепотками переговаривались нехорошие предчувствия.
   Быть может, мне удастся протянуть до утра? А утром всё снова станет так, как это и должно было быть.
   Что-то, как маятник, взрезав тишину свербящим свистом, пронеслось мимо лица. Крюк! Такой шибанёт и...
   Но больше я испугался не смерти. Сильнее всего меня страшила фраза, сказанная туманным гномом.
   "Если до конца пути обе ноги твои разом коснутся земли, то никогда им уже не стоять на скейте".
   Это ж словно инвалидом на всю жизнь!
   И дни станут невероятно длинными и пустыми.
   Крюк пронёсся в неприятном миллиметраже от кончика носа. В следующий раз он просто скинет меня с доски, и обе ноги...
   Но что делать? Что, скажите вы мне, можно сделать в такой гнилой ситуёвине?
   Я отвернулся от крана и оглядел края площади. Кромка чаши красиво серебрилась, будто снизу её подсвечивали яркие серебряные прожекторы.
   И я понял, что уже видел такую картинку.
   Вокруг раскинулась самая потрясная рампа в моей жизни!
   И я стоял в самом её центре.
   Любой фристайлщик уже окосел бы от радости!
   Чувство тёплого восторга настолько пронизало меня, что я даже забыл о кране. Забыл, в радостном порыве оттолкнулся носком и рванул чуть вверх. Волна воздуха щекотно погладила спину. Крюк рубанул ровнёхонько по точке, где я стоял секунду назад.
   Это было адским мучением: разгоняться по льду, удерживая одновременно и равновесие, и направление. И умудряться не врезаться в кран. Ему-то наклон был не помехой. Тёмная башня яростно разъезжала по стенкам, стремясь подмять меня или зацепить крюком. Но у меня словно выросли крылья, а подошвы и шкурка слились в ещё один - одиннадцатый слой доски.
   Лучи мёрзлой Луны, отражаясь ото льда, слепили глаза. Всё во мне вибрировало. Всё боялось, всё чувствовало, будто этот миг был последним, когда я ещё держусь на доске. И всё радовалось, потому что таял этот миг, а за ним ещё один. Но я держал и держал равновесие, то пригибаясь к носу, то откидываясь к корме. Кран появлялся то справа, то слева. То застывал в центре чаши, и мне приходилось в эксцентричном вираже огибать тёмную башню. Со стороны это выглядело, будто тут рассекал знаменитый профи. Но гордиться было некогда, каждый такой выверт сбрасывал скорость, и мне приходилось отталкиваться ещё отчаяннее.
   Я так его ждал, это мгновение, когда доска вылетит за пределы чаши.
   Но оно всё равно подкралось неожиданно.
   Кольнуло восторгом. Даже захотелось обернуться и крикнуть: "Слабо так же?" Да только я так и не решился. Почему-то подумалось, что этот отчаянный крик зацепит тяжёлый крюк, и Китайский кран бесстрастно утянет меня обратно.
   И подумалось, что тогда-то я и узнаю, зачем ему понадобилась моя персона.
   Чаша исчезла. Словно снаряд я стремительно летел в пустоту. В голове пробежал неприятный ветерок: я не чувствовал скейта.
   А потом ноги разом врезались в мягкую землю газона.
   * * *
   Времена путаются. Я уже не различаю, что случилось "ДО" и "ПОСЛЕ". Мне кажется, что вернулось время, когда я ещё не летал. Мир остался прежним. Ничего не изменилось оттого, что изменился я. В перепутанных временах я не летаю. Но уже и не езжу на скейте. Зато ещё хожу.
   Мир вокруг наполнен кранами. Их царство отделено заборами. Где-то это проволочная сетка, но чаще - шершавые, плотно пригнанные, свежеструганные доски. Если проснуться ночью, то можно увидеть, что краны не спят. Их стрелы бесшумно ворочаются, скользя по тёмному небу. Горят прожекторы, и спицы жёлтого света пронзают мрак. Но тяжёлые крючья пусты. Краны просыпаются не для того, чтобы тягать грузы. Из железных рёбер пропадают лестницы. И никому не ведомо, что в эти мглистые часы творится за стенами их кабин.
   Рядом с нашим домом стройка. Когда мне не спится, я кладу на подоконник тетрадь и рисую историю про богатырей. Краны помогают мне. Жёлтые лучи с их кабин, то и дело падают на подоконник. Краны не злятся. Может, потому что у них на носу противовесы, издали похожие на серые кирпичи. Туманный гном называл их Русскими. Неведомо почему. Классификация. "Математика кранов". Мудрёные слова никогда ничего не объясняют. Приходится додумывать самому. И я додумываю. Может, они не трогают меня, потому что я тоже - Русский. А может, потому что ни разу не дразнил их. А ещё откуда-то мне известно, что если слово "кран" прозвучит тысячу раз пока Китайский кран не нашёл меня, то я спасён.
   * * *
   Днями я пропадаю в песочнице. Малышни у нас во дворе не густо, и поэтому никто не мешает мне выстраивать в песчаных ущельях разноцветные шеренги солдатиков. Пластмассовые битвы развлекают настолько, что получается забыть даже о борде.
   В той странной ночи я и не подумал разыскивать отскочивший серебряный скейт. Я рванул по тёмным дворам изо всех сил и посмел оглянуться, лишь когда открывал дверь своего подъезда. Никто не гнался за мной. А наутро я обшарил все газоны возле площади, снова ставшей самой что ни есть обычной. Но дека испарилась. Наверное, я потерял право кататься на ней. Впрочем, как и на любой другой.
   Невидимая стенка отделила меня от мира, когда родичи наотрез отказались покупать новую доску. Даже дешёвку. Без видимых причин. А где может достать двести баксов обычный пацан? Можно, конечно, откладывать карманные деньги. И тогда, месяцев через шестьдесят... Но ведь кран заберёт меня куда раньше.
   Больше я ни разу не вставал на доску. Как-то само собой получается, что никто не разрешает мне прокатиться. Говорят: малышня и всё такое. Даже Гера переменился.
   - Видал, как Митька расшибся? - хмуро напоминает он и отворачивается.
   - Дак он катил наперегонки с Чёрным Про, - не сдаюсь я, и в голосе помимо воли просыпаются тягучие, просительно-плаксивые нотки.
   Гера не любит препирательств. Он вскакивает на доску и преодолевает одну грань за другой. Я плетусь следом. Трубы давно уж закопали, но во дворе всё равно не развернёшься. Когда-нибудь Гера сделает стовосьмидесятку и покатит обратно. Видя такой поворот, Гера молча берёт доску и двигает к трамвайной остановке.
   Счастливчик. Двадцать минут, и ты у Драмушника. А мне всю жизнь сидеть во дворе. Потому что где-то на тихих улочках меня ищет кран.
   Остальные отказывают без всяких разговоров. Любому новичку, если тот невыделистый, дают попробовать. А про меня как забыли. И никого это не удивляет. Странное дело. Я уже начинаю привыкать.
   Жизнь наполнилась непонятными, но до удивления простыми правилами. Если я слышу "кран", кто-то невидимый во мне тут же приплюсовывает единичку. И помнит эти единички не хуже меня. Наверное, этот тот самый, кто всё умел. Теперь он умеет только считать.
   А вот мне нельзя говорить "кран". И если приходится изменять правилу, то нутром чую, как острый минус безжалостно отрубает ранее припасённую единицу.
   И подличать тоже нельзя. Как-то я подговорил одну девчонку сказать "кран". Много раз сказать. И за каждый обещал по рублю. Нет, я исправно отстёгивал сэкономленные полтинники и десятки. Но нутро чуяло только холодные минусы. В тот день я потерял сто двадцать таких нужных слов. Впрочем, тогда я ещё не грустил. Тогда встреча казалась далёкой и нереальной. А правила, напротив, зыбкими и необязательными к исполнению. Вроде игры, от которой всегда можно сбежать домой.
   Чтобы прогнать тягучую неизбежность новой встречи, я часто хожу на площадь. Кранов там никаких нет. И дом снова совершенно нормальный. Но мне кажется, что слово "кран" там звучит куда чаще.
   - Опять кран не закрыл! - распекают кого-то с балкона второго этажа.
   - Кран-штейн, - то ли ругается, то ли вспоминает дедок, волокущий раздутый кулёк с полустёртой Бритни.
   - Ты посмотри, какая о-кран-ка мастерская! - умильно восхищаются толстые тётки у витрин магазина, где синий бархат засыпали колечками и серёжками.
   - Кран-ты коту, - вздыхает дворник и цепляет железным совком животное со свалянным мехом и удивлённо выпученными глазами.
   Я вглядываюсь в застывший взор, и мне кажется, будто этот потрёпанный котяра тоже удирал ночью от крана. Да только не успел.
   * * *
   В первый раз я чуть не наткнулся на него у школы. Да я и не смотрел на школу. Я смотрел на деревца и высчитывал, когда поспеют мелкие яблочки. У них терпкий вкус. Но, когда они чуть подгниют, становятся леденцово-сладкими. Особенно, если их прихватит морозец. Беда только, что в голодные рты они попадают куда раньше.
   Кран высился у крыльца. Наверное, он не знал про каникулы и не догадывался, что до сентября меня тут ждать бесполезняк. Вернее, потом он догадался. Потому что, когда через три дня я отважился сунуть нос к школе, площадка у крыльца пустовала.
   Во второй раз я просто почуял его. Шёл себе по улице и мысленно воллрайдился по серым стенам и покосившимся заборам. Грани были не хуже, чем у фонтана Драмушника. Да только уже не для меня. Впереди высилась шестнадцатиэтажка. В огромных витринах обувного магазина отражались закатные облака.
   Ноги замедлили шаг и стали спотыкаться. Сжатые в кулаки руки вспотели. Спина тоже порядочно взмокла. В лоб изнутри давило так, будто оттуда выталкивали ядро. Мышцы ослабли. Срочно захотелось присесть, да только все лавочки поисчезали. А люди спокойно пробегали мимо. Даже если я сейчас скопытюсь, никто и внимания не обратит. Только обогнут, как урну поваленную, и побегут мимо. Да с чего ж мне так поплохело?
   Завернув за угол, я понял - с чего. За углом меня ждал кран.
   Здесь стройки и не предполагалось. Высотка обжита давненько, словно стояла тут изначально. Пятиэтажки тоже никто перестраивать не собирался. И - главная примета - снова никаких заборов. Кран свободно мог сорваться с места и катить, куда вздумается. Но он предпочёл ждать.
   А я предпочёл не высовываться. Кран чувствовал, что я рядом, но видеть меня не мог. Это я знал очень хорошо. А вот почему - и не догадывался. Какой-то важный закон проскальзывал мимо. Наверное, в "Математике кранов" он обозначен одним из первых. Да только не нашёл я её, хоть и обшарил все магазины в округе, а потом полдня рылся в уценёнке на книжном развале рынка. Никто не знал про "Математику кранов", кроме горбатого гнома. Быть может, он наврал? Только зачем?
   Кран ждал, а я рассматривал сквозь листья тополя решётчатую махину. Люди проходили рядышком с толстенными плитами противовеса, но не обращали на кран никакого внимания. Наверное, и я раньше спокойно прошёл бы мимо.
   Стрела развернулась в мою сторону. Крюк качнулся и снёс с какого-то окна дощатый ящик, в котором густо росли анютины глазки. Комья земли вместе с безвольно поникшими цветами раскатились по округе. Наверное, потом спишут на птиц. Или на чей-то меткий выстрел из рогатки.
   Крюк принялся обшаривать балконы. Шуршали сброшенные газеты. Жалобно тренькали стеклянные банки. Обрушились чьи-то лыжи, но в последний момент застряли в прутьях балкона и принялись печально покачиваться, словно недоломанная ветка. Кран бесшумно продвигался вдоль стены. Когда он вплотную подобрался к тополю, который прятал меня от невидимых глаз, я поспешно скрылся. Мелкие шажки унесли меня за угол. Я суматошно семенил, стараясь ступать как можно тише. Толстая загорелая тётка в оранжевом сарафане, волокущая корзину, из которой торчали перья зелёного лука, недоумённо уставилась на меня. Ну конечно, не каждый день встретишь мальчишку, куда-то спешащего спиной вперёд. А кран её не интересовал. Или она его не видела. И кран её тоже. Они словно были из разных, непересекающихся миров. А я скользил по границе, как по лезвию бритвы. И в прежнюю сторону спрыгнуть уже не получалось, а в новую - ужас как не хотелось.
   Мне удалось заскочить в автобус, и тот покатил навстречу крану. В груди разлилась холодная волна ужаса. Я даже не успел сообразить, что автобус едет по проезжей части, а кран остаётся на тротуаре. А если б и сообразил? Что стоило крану подцепить автобус и отодрать потолок, словно крышку консервной банки? Но тогда я не думал об этом. Во мне пульсировал страх, гасящий любые мысли. Задрав голову, я проводил взором решётчатую башню. Дедушка с заднего сиденья, до этого спокойно читавший "Советскую Россию", тоже уставился в окно вслед за мной. Но ничего интересного, разумеется, не увидел.
   Скоро доступная мне территория стала стремительно сокращаться. Кран появлялся всё ближе. А слово "кран" звучало настолько редко, что я перестал надеяться. Последняя ниточка оборвалась у домоуправления, где небритые слесари в промасленных спецовках обсуждали особенности мелкого ремонта догнивающих водопроводов. Лишь только я приближался к ним, они тут же замолкали и угрюмо смотрели в мою сторону. Грязные пальцы распечатывали очередную пачку "Примы", и народ начинал молча выпускать сизые клубы дурно пахнущего дыма. Наконец, старший не выдерживал, сплёвывал на исцарапанный сапог, растирал плевок ладонью и тихо советовал: "Шёл бы ты, малец, отсюда".
   И ни слова о кранах.
   Ни о чём, кроме крана, я уже не мог думать, чуть не столкнувшись с ним в соседнем квартале. Вот странно-то. Вчера тут стоял киоск, сегодня высится кран, а завтра он исчезнет, и на захламлённом пятачке снова появится будка с треснувшим правым стеклом. Но кто может мне сказать, где киоск СЕГОДНЯ? Где "Марсы", "Сникерсы" и мороженки? Где продавщица, всегда норовящая обсчитать на два рубля? Где, чёрт возьми, постоянные покупатели?
   А, может, кран здесь стоит только для меня?
   Когда я увидел кран у самого дома, то больше не отважился покидать двор. И никогда больше не выглядывал в окна, выходящие на улицу.
   * * *
   Сейчас я смотрю на мир другими глазами. У вас таких нет. Взглянуть бы вам по-моему... Как знать, может вас бы устроил даже школьный год без всяких каникул. Только в школу вам больше не ходить. Нет, залететь-то можно. Да только никто не станет вас учить. И не поставят ни одной оценки. Вот и приходится учиться самому. И совершать подвиги.
   У людей есть руки, есть ноги, есть думатель в черепушке, а они не верят, что могут совершать подвиги. Вот меня взять, к примеру. Тоже не верил. Сейчас ни ног, ни рук, а пользы куда больше. Впрочем, и теперь люди твердят, что от меня один вред. Только раньше они поругаются, поругаются, а потом вспомнят, что дети типа цветы жизни. А про таких, как я сейчас, стишок сочинили. Рассказать? Жизненный такой стишок. "Муха на лапках разносит заразу, увидишь муху, убей её сразу".
   Они б и убили. Только промахиваются всегда.
   * * *
   Когда войско расставлено, вперёд выдвигается разведка. Разведчиком у меня податчик снарядов. Он подтягивает округлый конус, стоя на колене. Потому и меньше всех. Его можно поставить в самые неприметные щели. Сейчас он прячется за сторожевой башней. Сторожевую башню отыгрывает забытая невесть кем формочка. Ярко-алая. Я люблю яркие цвета. Наверное, поэтому солдатиков и делают яркими. Смешно получается, если человек играет в солдатики, то он малявка, а если катается на скейте, то - стоящий пацан. А что, если я не могу кататься?
   Вот и остаются только пластмассовые сражения.
   Я смотрю на разведчика. Разведчик, осторожно наблюдает за двумя ковбоями во вражеском стане. Врагов мало, но это не значит, что к ним надо относиться наплевательски.
   Во дворе никого, хотя полдень. Я сижу на бортике песочницы и чувствую, как дрожит земля.
   Так уходят в космос ракеты. Именно о ракетах я и подумал, когда земля вспучилась чёрным холмом и лопнула, а к небу вылетело решётчатое строение. Только решётка никак не кончалась. "Кран", - подумал я. Если бы слово прозвучало вслух, я получил бы семьсот тридцать четвёртую единичку.
   Кран стоял у песочника. Его железное тело росло прямо из газона. На жёлтых рёбрах осели чёрные разводы земли. Я не вижу кабину. Я прячусь под квадратным грибком и делаю вид, что не заметил, кто пожаловал ко мне в гости. Кран тоже делает вид, что меня тут нет. Что он просто проходил мимо, да вот застрял. А может, он и в самом деле меня не видит?
   Но ведь невозможно простоять под грибком всю жизнь? Эх, была б тут доска. Никакой кран не догнал бы меня. Краны не имеют власти над тем, кто не проиграл Чёрному Про. Но только в том случае, если этот товарищ стоит на доске. Мне стоять на доске уже не положено.
   А что, если выйти без всякой доски? Может, такой смелый поступок обрадует кран, и он меня простит? Нет, ну а вдруг. Я посмотрел на солдатиков. Потом на кран. Потом снова на солдатиков. Если кран заберёт меня, разноцветная армия останется здесь на радость неизвестному счастливчику, который доберётся до песочницы первым. Разведчик продолжал вести наблюдение за двумя ковбоями, беспечно откинувшимися на спину.
   А если выйти тихонько? А потом припустить, что есть силы?
   Возбуждение охватило меня в одну секунду. А ещё через мгновение зародилась твёрдая уверенность, что у меня всё получится.
   И тогда я вышел. Подбородок поднимался всё выше, а глаза искали острый нос. Я смотрел на кран. Кран смотрел на меня, хоть и не было глазищ в его далёкой кабине. Но я чувствовал, что он меня видит на все сто.
   Последняя мысль врезалась в память навечно. Пора, братан, сказал я себе, мухой лететь отсюда.
   * * *
   Люди спешат по делам. Так они думают. Хотя каждому понятно, что они шагают навстречу своим кранам. Только как раз об этом им думать не хочется. Они заворачивают за угол и исчезают. За углом ждёт кран.
   Я лечу с ними до самого угла. Я кидаюсь им в лицо и отчаянно жужжу. Огромные ручищи медленно рассекают воздух в надежде отбросить меня прочь. Люди похожи на плывущие по асфальту башни. Кто-то плывёт плавно, кто-то дёргано, кто-то - вихляясь во все стороны и нелепо размахивая руками. Кричать им об опасности - то же, что взывать о помощи к развалинам заброшенного замка.
   Тогда почему я предупреждаю о кранах всякий раз? Вернее, стараюсь предупредить. Ведь меня уже давно никто не слышит.
   Это странное ощущение. Я ловил его и раньше, но очень редко. Например, когда вопил на весь двор, вцепившись в хозяев чёрной и коричневой туфли. И не слышал, но чувствовал, что к машине уже бегут друзья. Описать его не получится. Скажу лишь, что в эти моменты, хотя и под ногами у меня нет никакой доски, я чувствую себя человеком.
  
   июль - август, 2002
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"