Аннотация: Оптимистическая повесть-комедия ШАНС или невероятная история о том, как реальные российские мужики смогли получить настоящее удовольствие, случайно побывав на тропическом острове
Александр ВИН
ШАНС
или
невероятная история о том, как реальные российские мужики смогли
получить настоящее удовольствие, случайно побывав на тропическом острове
Однажды летним вечером, вполне обычным для того далёкого, блаженно-наивного исторического периода, старшина роты Тараращенко грозно заметил, что жизнь прекрасна, но удивительна.
Затем он грохнул на стол перед торжествующими соперниками упущенный нашей командой на последних секундах товарищеского футбольного матча ящик "Жигулёвского" пива и добавил, что она, эта самая жизнь, - сплошная игра.
С тех пор прошло существенное время, сменились многие годовые цифры на календарях, но сильный народ, истинно веруя в великую игру, продолжал и продолжает удивляться, надеяться, материться и хохотать.
Поздней ночью двадцать шестого июня две тысячи четырнадцатого года телевизоры показали, что дальнейшее разумное существование в таких условиях бессмысленно, и именно в этот день в сердце каждого достойного российского мужчины поселилась боль.
Той ночью, при любопытном желании, с улицы, сквозь давно уже обесшторенное окно легко можно было рассмотреть в небольшой тёмной комнате спину крупного мужчины, сидящего за пустым обеденным столом.
Майка на его спине - много раз стиранная, непонятного цвета, безнадёжно спадала с могучих когда-то плеч.
Перед мужчиной, в нише подержанной мебельной "стенки" светился экран старого, с мутным экраном, телевизора. Только что показывали футбол - матч закончился, но всё ещё продолжал вырываться из комнаты через форточку, в общественное мрачное пространство, в цветение полуночных лип, унылый, с рыданиями, голос диктора.
- Да, да, вместо нас дальше проходит Алжир! Как же это всё странно и несправедливо...
Внезапно мужчина вскочил со стула, со страшной силой нечленораздельно вскрикнул, ударил кулаком по столу. Пустой гранёный стакан опрокинулся, дребезжа, и покатился к гибели.
Мужчина остановил его, налил до краёв водкой из большой бутылки. Выпил и начал рыдать.
Вскоре в комнате стало темно.
Практически в те же самые минуты на другом конце города, в дежурном служебном помещении, перед портативным телевизором, расположенным на крашеной деревянной тумбочке, на коленях стоял уже другой, гораздо более лысый, мужчина в мятой форме вневедомственной охраны. Лица мужчины, который судорожно держался за старинную комнатную антенну, не было видно, но чувствовалось, что он неимоверно нервен и напряжён.
Только что показывали футбол. Матч закончился. Метался ещё по стенам, инструкциям и сложным пультам сигнализации телевизионный отблеск далёкого зелёного поля, продолжал, по инерции, мрачно, убеждать зрителей голос спортивного комментатора.
- ...Наверно, и в этот раз нам не хватило концентрации, какой-то удачи. Чемпионат мира для нашей сборной на этом закончился. Катастрофа!
Мужчина-охранник тяжело поднялся с колен, напоследок, не имея возможности стыдиться кого-либо, решился тонко заплакать, но вскоре насухо вытер глаза почти военным рукавом.
Через раскачивающуюся под потолком верёвочную петлю мерцал экран телевизора.
Комментатор внутри него траурно продолжал:
- ...Как будто на этом закончилась вся наша жизнь! Что ж ты, Капелло?! Как же так?
И наступила темнота.
А за пределами промышленного города, в большой гостиной неприлично просторного особняка, на фоне огромного экрана плазменного телевизора в эти же самые мгновения замер уверенный, коротко стриженный мужской силуэт.
Человек окаменел.
Только что транслировали футбольный матч, который, судя по судорожным движениям мощных кулаков данного телезрителя, закончился трагедией.
И отсюда, из стабильной тишины обеспеченных судеб, через открытую балконную дверь в окружающий сосновый мир доносился всё тот же телевизионный, избыточно патетический голос:
- ...Ну, не можем мы никак в нужную минуту собраться! Интриги, капризы, тайны, огромные деньги! Не укладывается в голове тот факт, что всего лишь один наш футболист стоит столько, сколько вся южнокорейская сборная! Позор! Скоро все будут смеяться над нашим будущим чемпионатом мира...
Глухо, по-таёжному, мужчина начал рычать. Затем он медленно поднял к экрану телевизора руку с блестящим пистолетом. В неверном электронном свете прояснились на волосатых пальцах многочисленные крупные перстни, а на тренированном запястье - толстый золотой браслет.
Прошли, пролетели, протащились ленивые годы. И вот...
Вовсю светило яркое зимнее солнце.
Между солнцем и населённой городской землёй на пронзительно голубом небе выделялись сиянием золота приподнятые купола многочисленных церквей и церквушек; издалека, с невидимой городской окраины, доносился весёлый перезвон.
Прозвучал громкий, густой голос близкого большого колокола.
Чёрный лом ударил острием в блестящий лед, вверх и в стороны полетели прозрачные крошки льда и, как результат этого ловкого удара, послышался лязг металла о металл.
- Вот как надо, земеля!
Молодой и румяный молодой мужчина был счастлив. В распахнутом полушубке, из-под которого виднелся щедро расстёгнутый ворот белой рубашки, чуть прикрытый тёплым шарфом, в достойном воскресном костюме, Дима с улыбкой продолжил разбивать ледяную корку у себя под ногами, ловко поддевая ломом с твёрдой земли звенья танковых гусениц.
Рядом с Димой, на просторной площадке, огороженной забором с колючей проволокой, зябко переминались молодые солдаты. Каждый из воинов держал в руках фанерную лопату.
Бумкнул колокол с другой церквушки, и в очередной раз Димин лом врезался в лёд под ногами; продребезжал малый колокол дальнего храма, того, что с северной городской стороны, - и вновь удачливый Дима отколол громадный кусок снега и льда, а вместе с ним - ещё один гусеничный трак.
Женские ладони со стуком опустили на богато накрытый обеденный стол глубокую суповую тарелку. Из тарелки шёл пар.
В лучах всё ещё оптимистически яркого, но уже усталого, совсем не утреннего, солнца, по пушисто заснеженной окраинной улице, переваливаясь с боку на бок по колее, ехал пожилой чёрный автомобиль "Гелендваген".
Около одного из деревянных домиков "Гелендваген" остановился, из него вышел Дима. Он с улыбкой огляделся по сторонам, большой меховой рукавицей заботливо смахнул снег с крыла своего подержанного автомобиля.
Сквозь ветровое стекло Дима подмигнул маленькому футбольному мячику, который продолжал качаться на зеркале заднего вида.
Едва, распахнув дверь и пригибаясь, Дима вошёл в кухню, от стола поднялась и направилась к нему жена Аннушка - женщина молодая и крупная, в тёплом, красивом халате, с добрым, приветливым лицом.
- Ну вот, наконец-то...
- Ого! Вот это я вовремя!
Дима хлопнул ладонями, обнял Аннушку, закружил по кухне.
Та вроде как засмущалась, освободилась из его объятий, поправила скатерть.
- Ждала тебя, подгадывала, в окно всё смотрела, после того, как ты позвонил-то...
Стол был полон сытной домашней едой, стратегически выделялись изобильно налитые тарелки с дымящимся борщом, на деревянном узорном подносе ждала своей очереди горка нарезанного хлеба, чёрного и белого. В банке, с ложкой, - сияла недавним холодом сметана, на отдельном маленьком блюдце дышал аппетитным предназначением очищенный чеснок, составляя приятную компанию порезанной на четверти луковице.
Дима повесил на гвоздик около двери полушубок и шапку, ополоснул руки под кухонным краном. Аннушка с улыбкой подала ему полотенце.
Привычно тихо пододвинув к столу стул, Дима кивнул в сторону детской.
- Митька спит уже, что ли? Вы-то с ним поужинали?
Так же аккуратно и степенно, во многом манерами похожая на мужа, Аннушка села рядом с Димой за стол, поднесла к щеке полную руку.
- Ты ешь, ешь, не беспокойся... Мы покушали.
Светловолосый, высокий, чертами лица и фигурой напоминающий футболиста Булыкина, Дима так азартно и с аппетитом ел горячий борщ, что Аннушка не выдержала - ласково потрепала его по взъерошенной голове.
- На второе я тебе пельменей сегодня сделала, из телятины, да баранинки ещё немного добавила...
Дима с пониманием кивнул, нетерпеливо откусывая от хрустящей горбушки.
- Представляешь, к полковнику сегодня еле успел! Он с утра куда-то с семьей собрался, а тут я! "Добро" мне сразу же дал! Безо всяких, говорит, вопросов, забирай бросовой металл... Только, говорит, условие - в эти выходные вывози всё! У них же там склад позапрошлой зимой сгорел, а сейчас у военных землю отбирают под пенсионный фонд, вот полковник и предупредил, что только на один день меня с ребятами на территорию пустит. Да ещё и своих бойцов дал, ну, мы с ним по-тихому договорились... Хороший мужик, жаль, что с понедельника его переводят на подсобное хозяйство, к поросятам.
Стукнув ложкой по краю тарелки, Дима белозубо улыбнулся Аннушке, хрустко откусил от луковицы.
- Танкисты ушли, а брошенного металла после них там масса осталась! Одних траков замороженных тонн семь! Мужики колотили, да и я в удовольствие ломом помахал!
Внимательно слушая мужа, Аннушка с заботой двигалась по кухне.
- Димуль, может водочки тебе? Под борщ, а?
Лукавя взглядом, Аннушка качнула в руке запотелый графинчик с тонким золочёным ободком.
- Ты что?!
Дима даже слегка закашлялся, отмахиваясь от такого несвоевременного предложения.
- Ну, Ань, какая же водочка! Ты тоже даешь! Завтра же у меня футбол! Мужики без меня никак не справятся... Я ж лучше всех у нас в команде, куда они без меня-то?! Мне подремать бы сейчас, после морозца-то, да после такой еды. Э-эх, молодец ты у меня!
Дима встал из-за стола, сыто поглаживая живот, и тут же уютно опустился на близкий диван с пультом от телевизора в руках.
- ...Анют, как Воробьевы-то позвонят, что собрались к нам, так ты толкни меня, ладно? Только Тоньку предупреди, что я пить не буду, ну, объясни, футбол, мол, у меня завтра. Я ведь в нашей команде - главный забивала.
Всё ещё храня рассеянную улыбку на добром, красивом лице Аннушка занялась послеобеденным мытьём посуды.
Утомлённый хорошим дневным делом и горячим борщом Дима быстро заснул.
Спортивный телеканал бормотал что-то торопливое про автомобильные гонки в далёких капиталистических странах, Аннушка убавила звук и заботливо укрыла мужа большим ватным одеялом.
А в это время на почти другой стороне земного шара начал созревать государственный заговор.
Впритык к одной из стен просторного правительственного кабинета Заместителя Министра спорта Государства Антигуа, к той самой стене, где разместились огромные высушенные челюсти акулы, был придвинут изящный столик. На нём еле уместился панцирь морской черепахи, а рядом, в роскошном кресле у стены, ну, у той самой, что с челюстями, вот уже третий час сидел Претендент - молодой мужчина густо-чёрной негритянской наружности, со смышлёным взглядом, в блестящем пиджаке и ярко-красном галстуке.
Сначала он был задумчив и находился в роскошном кабинете один, а потом - разговаривал с посетителями.
На исходе третьего часа государственных бесед перед Претендентом возник, опираясь на трость, Судья. Он был высок, худощав, чисто бритый череп Судьи сильно блестел в неэкономном электрическом свете. Выпуклые глаза Судьи казались внимательными и беспощадными.
- Мои друзья рекомендовали вас, Пьер, как самого честного судью в мире...
Претендент прикоснулся пухлыми губами к роскошной сигаре.
- ...Я сожалею, что тяжёлая травма поставила на вашей блестящей футбольной карьере нелепый крест. Но у меня хорошие связи в Европе, и я решил дать вам возможность еще раз напоследок проявить себя на очень высоком уровне. Вы, конечно, понимаете, Пьер, о чем я сейчас говорю...
Судя по всему, Судья прекрасно всё понимал, поскольку на его глазах моментально выступили слёзы и начали стремительно и прозрачно течь по его суровому спортивному лицу. Полностью согласный со справедливой речью Заместителя Министра спорта Государства Антигуа, Судья Пьер горестно кивал, тяжко при этом вздыхая.
Поднявшись из кресла, Претендент подошёл к высокому окну и вытер своим белоснежным платком собственную потную шею. Следующие его слова чрезвычайно удивили Судью, причём настолько, что изобильные слёзы враз пересохли, оставив на морщинистых щеках арбитра жалкие влажные следы.
- Мы играем хорошо. И это очень плохо. Матч должен быть проигран! А Министр...
Претендент по-пистолетному направил сигару в грудь изумлённому Судье.
- ...а наш дряхлый и неразумный Министр Спорта после проигрыша сборной команды Антигуа по футболу просто обязан будет уйти на пенсию!
В редакции районной газеты, на деревянной табуретке, прямо напротив румяной пышной девушки, менеджера рекламного отдела, уверенно разместился, разговаривая о личных делах, Сантехник Моржансон - коренастый сорокалетний еврей, чрезвычайно похожий на коренастого сорокалетнего еврея.
Девушка читала слова на немного помятом листе бумаги и привычно справедливо укоряла при этом пришедшего к ней за помощью человека.
- Я так и знала! Опять вы с таким текстом! Да про вас уже все женщины в нашем городе знают!
Сантехник Моржансон сохранял спокойствие и веру в силу печатного слова.
- А ты, Зина, дай объявление и в областную прессу! Пусть другие дамы интерес проявят. Не могу же я зарывать свой талант, скажем так, под одеяло. Люди должны знать..., всё должно использоваться сугубо по назначению...
Девушка устала, она, хоть и была вот уже второй год немного по-рекламному цинична, но, всё равно, некоторые тексты, способствующие, по мнению их авторов, более успешному продвижению провинциальных товаров и услуг, её бесили.
Зина продолжала читать, демонстративно закатывая круглые глаза.
- "...Для серьёзных и продолжительных интимных отношений... ищет женщину...".
И про ваши сантиметры тоже опять писать?
Сантехник крякнул, но не устыдился.
- Как всегда, Зинаида! Обязательно. Между порядочным мужчиной и остальными женщинами всё должно быть честно!
- "...Симпатичный, рост сто шестьдесят пять сантиметров, постоянно и сознательно занимается спортом...". Всё! Завтра до обеда можно будет оплатить, сегодня наша бухгалтерша поехала сапоги в ремонт сдавать.
И только эти её слова взволновали морально устойчивого Моржансона.
- Нет, Зин! Завтра я никак не могу! У меня ж футбол! Ты прими, пожалуйста, деньги за объявление у меня прямо сейчас, а квиточек потом выпишешь...
Тем же днём, в том же самом небольшом городе, где жил правдивый сантехник и где было штук двадцать православных церквей, в кабинете директора школы, прямо на пёстром коврике перед приёмным столом, за которым сидела с авторучкой пожилая и серьёзная женщина-директор, стоял молодой Педагог, юноша лет двадцати пяти, бледным лицом и прямыми чёрными волосами похожий на эстрадного певца Мерилин Мэнсона.
Их беседа не была вынужденной профессиональной дискуссией, переходящей в санкции, Педагог и директор просто обсуждали небольшую проблему.
- Юрочка! Я прошу вас, миленький! Очень прошу вас, отведите завтра второй "Б" с экскурсией на звероферму! Все наши девушки болеют, только вы сможете...
Хоть слова директора и были по-матерински жалостливы и добры, Педагог стоял перед начальницей, изначально настроенный отрицать её просьбу, при этом упрямо опустив голову.
- Я преподаватель английского языка, а не внеклассный работник... Почему бы вам не послать на звероферму Клавдию?!
- Так она же в декрете!
- Не я же этому способствовал!
Педагог был, несомненно, честен, но поняв, что последняя фраза может самым странным и нелепым образом погубить его репутацию, враз притих, мяукая только по инерции.
- Нет, Марь Иванна... Не могу я, Марь Иванна, занят я очень существенно завтра...
Пожилой отличник народного образования с визгом перешла в последнюю атаку.
- Юрка! Негодник! Чем ты таким важным в выходной день занят-то быть можешь, хотела бы я знать?! Тётку родную выручить один раз не хочешь! Вот я мамке-то твоей нажалуюсь, будет тебе!
Дискуссия явно потеряла нерв, перейдя на родственные рельсы. Педагог грыз длинный ноготь на мизинце и ухмылялся.
- Марь Иванна, ну чего вы в самом-то деле... Говорю же вам - не могу! Футбол у меня завтра. Игра очень ответственная. Вы же сами нас учили, что к серьёзным мероприятиям всегда нужно относиться ответственно...
В квартирке, совсем ещё недавно бывшей по-супружески милой и ухоженной, пухленький мужчина в очках, инженер Сняток, уютно разместившийся на диване, вот уже почти целый час, внимательно щурясь, штопал зелёный шерстяной носок.
Рядом с ним расположились пять девочек разного возраста, самой младшей из них было примерно лет пять, старшей - около пятнадцати. Все они чем-то занимались: кто-то читал, двое шептались по телефонам.
Инженер откусил нитку.
- ...Вот что, дочки! Завтра вы сами, без меня, делаете в квартире приборку, и приготовьте что-нибудь вкусное на обед. Папы практически весь день дома не будет, завтра у папы очень важное дело!
Из-за скромного света придиванного торшера инженер Сняток не мог заметить, как его взрослые дочки понимающе переглянулись и заулыбались, и только самая младшая из девочек, по привычке надзирая за папой, строго спросила:
- А после этого самого футбольного и важного дела вы с друзьями в баню пойдёте? И ты пиво опять пить будешь?
Пока папа размышлял и, щурясь, вдевал в штопательную иглу новую нитку, средняя дочка незаметно отняла у коричневого щенка отцовскую футбольную бутсу, которую пёсик, незаметно для всей семьи последние полчаса грыз под столом.
Инженер Сняток предпочёл признаться.
- Да, баня будет... Обязательно.
Одна из девочек, та, что до сих пор молча читала, отвлеклась и вслух процитировала строчки толстого учебника.
- "...В водах, окружающих тропические острова, водятся акулы, ставриды и рыба-марлин...". Папа, а какая она из себя, эта рыба-марлин?
Инженер Сняток, с глубочайшим вздохом, вне всякой надобности и очерёдности, ещё раз откусил длинную нитку, отложил в сторону не до конца заштопанный носок и мечтательно улыбнулся в пространство.
- Рыба-марлин, девочки, она такая, такая... Она волшебная и очень большая.
Низкое вечернее солнце по-суриковски пронзительно продолжало блестеть в маленьких окнах старого деревянного домика, когда к его заснеженному крыльцу подошёл молодой стройный Священник, в рясе, в чёрном пальто и с рюкзачком за плечами.
На тесном крыльце он принялся старательно обметать веником валенки от снега. Раздался звон далёкого колокола, священник чутко поднял голову, присматриваясь, и начал истово креститься поверх крыши.
Опять же в этом самом городе, в общежитской комнате текстильного техникума в данные минуты было сильно и ароматно накурено.
Возле компьютера, ничего не созидая, а просто устало сгорбившись, сидел Молодой - неряшливый человек студенческого возраста. Двое похожих на него юных людей развалились на диване, наслаждаясь дымом самокруток. Вспомнив что-то явно приятное, Молодой взбодрился.
- На, Вован, держи, тяни сам, я больше не хочу... Представляете, мы завтра с заводскими мужиками в футбол рубимся, главная игра за весь год! Прикинь, двадцать раз они нас сделали, двадцать раз мы их надрали! Завтра контровая, последний матч сезона! Придёте посмотреть-то, а?
- Чо там смотреть... Небось опять на пиво играть будете.
Из вечернего городка толпами разъезжались, справив за день все свои неотложные городские нужды, жители окрестных сёл.
И со стоянки районных автобусов на местном автовокзале, откуда отправлялись по заждавшимся их домам крестьяне-труженики, также хорошо были видны многочисленные жёлто-золотистые церковные маковки.
На тёмном, утоптанном снегу было сильно намусорено семечками, но, невзирая на санитарные, гигиенические и прочие неудобства, около старенького микроавтобуса с удовольствием разговаривали двое.
Таксист - чудовищно небритый мужчина, в кожаной куртке, в тельняшке, похожий на могучего доброго разбойника, подробно и аргументированно беседовал со старичком, который держал в руках свежекупленный батон.
Таксист, не прерывая плавной и интересной речи, вытер тёмной тряпицей свои не до конца вымытые, окровавленные ладони и спрятал внутрь микроавтобуса, завернув в ту же самую тряпку, два огромных окровавленных ножа.
Так же по-свойски, без нервов, он хлопнул старичка по плечу.
- Да сделаем мы их, Петрович, ты даже не волнуйся! Кто у молокозавода играть-то может?! Сенюгин, что ли?! Да брось ты, дед, не смеши. Он же пил всё прошлое лето, неделю назад только зашился, по мячу с пятого раза не попадёт!
Старичок с батоном хотел что-то возразить единомышленнику, но Таксист громко перебил его.
- ...Так что, рад бы, Петрович, помочь тебе, но не могу - занят завтра по полной программе. Сейчас только что освободился, у депутата нашего борова резали...Ты когда своего-то поросёнка собрался колоть? Потерпи чуток, вот освобожусь, выиграем, отвезём мы твоё мясо в Москву, продадим! Не беспокойся лишка-то...
А немногим ранее за окнами здания казарменного типа, расположенного на южном берегу тропического острова Антигуа, был слышен океанский прибой.
На ровно расставленных вдоль стен кроватях, в промежутках смятых простыней и одеял виднелись лица, пятки, плечи и ягодицы крепко спящих негритянских юношей. Пол казармы с безобразным беспорядком был заполнен разбросанными разноцветными бутсами и щитками, на стульях висели футболки с номерами, трусы, гетры.
Прошло мгновение.
Скрипнула дверь.
В ночной казарме появился и тихо двинулся по проходу между кроватями человек. Лица человека по принципиальным соображениям не было видно, так как его голову изначально полностью скрывала белая вязаная шапочка с прорезями для глаз. На руках таинственного посетителя имелись шёлковые белые перчатки.
Белки глаз человека сверкали в свете огромной луны, отчётливо видимой во всех казарменных окнах. Явно с целью и впредь оставаться неузнанным он кутался в просторные тёмные одежды и неслышно ступал босыми ногами по земляному полу.
Напоследок осмотревшись, словно гарантированно желая убедиться, что его никто не обнаружил, человек плавно вышел из общественной спальни, прошагал дальше по коридору и открыл дверь кухни. Там он поднял крышку большой кастрюли, стоящей на плите, опустил в содержимое кастрюли тёмный указательный палец и вкусно его облизнул.
Задумался, шёпотом хмыкнул, одобрительно кивнул, ещё раз макнул палец в суп и ещё раз с удовлетворением, смачно, облизал его.
Потом человек достал из складок своих загадочных одежд миниатюрный аппарат, ловко сфотографировал им кастрюлю, два больших блестящих чайника и себя среди них. Напоследок странный гражданин измерил рулеткой расстояние от плиты до открытого окна и высыпал в кастрюлю порошок из приготовленного бумажного пакетика.
Коварно улыбнулся и выпрыгнул в окно, за которым шумели в лунном свете большие пальмы.
Три бодрых фонаря на строевом плацу даже в этот поздний, сверхурочный час давали возможность выполнять все упражнения правильно, в соответствии с уставными документами.
Снег блестел и хрустел под чёрными сапогами.
Двое мужчин и четыре женщины, все в тяжёлой и неуклюжей форме вневедомственной охраны, отважно маршировали под руководством краснолицего и усатого командира.
Третьим справа шагал Охранник Разъянбаев - незначительный и невысокий человек в толстых очках, на которых вместо дужек очков имелась потёртая резинка.
Разъянбаев не знал, да никто и не пытался за всю его жизнь намекать ему, объяснять и доказывать, что он очень похож на их давнего соседа по коммунальной квартире, заместителя начальника прядильного производства, где успешно трудилась в молодости мать Разъянбаева.
- Р-раз, ды-ва! На месте! Шагом марш! Стой! Вольно! Можно оправиться и закурить! Та-ак, со строевой подготовкой у нас, вроде, порядок...
Командир по-будённовски лихо обтёр роскошные усы от инея.
- Завтра - оно, конечно, выходной день, правильно, но мы с утреца проявим добровольную инициативу, соберёмся здесь ещё раз, матчасть повторим, и к смотру, считай, полностью будем готовы! Хто имеет какие вопросы?
Охранник Разъянбаев робко поднял руку в кожаной рукавице.
Командир поощрительно усмехнулся.
- Давай, давай, Разъянбаев! Что у тебя будут за уточнения?
Хоть в такие часы и в такие ответственные минуты огорчать начальство в их маленьком коллективе было не принято, Охранник Разъянбаев всё-таки решился на совершение отчаянного поступка.
- Я завтра никак не могу матчасть повторять... Мы завтра играем с друзьями в футбол! Не могу же я их подвести, понимаете...
В комнате с оранжевым абажуром жарко топилась печь, тикали часы с кукушкой.
Священник, одетый в красную спортивную майку с эмблемой "Спартака", поверх которой на грудь его был вольно выпущен большой нательный крест, пил чай, старинной ложечкой поддевая из розетки густое варенье.
Напротив Священника, на невысоком стуле, едва виднеясь из-за стола, сидела крохотная пожилая женщина.
Худощавый Священник внешне был сильно похож на актёра Охлобыстина, только менее наглый физиономией, поэтому и по жизни своей, начиная с самого пионерского детства, он оставался добрым и честным человеком.
После баньки ему было хорошо.
Пот регулярно выступал у Священника на лбу и на запястьях, он старательно отирал прозрачные капли рукавом, но всё равно, отдышавшись, тянулся к очередному стакану с тёмным горячим чаем.
Священник хорошо, полной грудью, вздохнул и улыбнулся.
- Да что вы, мамаша, на самом-то деле... Благословение у меня есть, не наперекор же я. Ну и что тут такого, что меня куда-то всё к неизведанному тянет, простору постоянно душевного хочется?! Ведь и политика теперь такая - нам в люди рекомендовано больше идти, мирскими проблемами всемерно тяготиться.
Старушка моргнула глазками, хотела что-то сказать, согласиться с любимым сыном, но он вежливо перебил её, продолжил.
- ...Мама, да не беспокойтесь Вы, никто ругаться за этот футбол-то не будет! А на утренней службе меня подметит Софроний, лишь бы он не напился... И к Иконниковым в гости я с Вами завтра не пойду, завтра матч важный у нас, хороших людей мне подвести никак нельзя.
Прошли часы всеобщих ожиданий.
На большой кухне маленького городка наступило утро.
Лежащий на диване Дима открыл глаза.
Хоть предметы и обстановка вокруг были знакомыми, привычными и удобными, а совсем рядом - протяни руку и коснёшься - сидела его улыбающаяся Аннушка, сильно заспанный Дима обвёл помещение растерянным взглядом.
- Чего это, а? Сколько времени-то сейчас?
Аннушка отложила вязанье, поднялась со стула, тихо раздвинула занавески на окне.
- Утро уже, Дима. Уж больно сладко ты спал-то, с усталости. Да и с мороза... Наработался вчера. Никак я не хотела тебя будить.
С улыбкой щурясь на попавший ему прямо в лицо ранний солнечный луч, Дима сел на диване, с хрустом потянулся, с удовольствием шевеля широкими плечами, громко зевнул.
- Вот это я дал! Разморило, действительно, со страшной силой. А Воробьевы? Вчера они не приходили, что ли?!
Аннушка поставила чайник на плиту, достала из холодильника продукты для завтрака.
- Да тут совпало так всё хорошо! Хотела я сама им вечером позвонить, сказать, что тебе перед футболом-то твоим нужно отдохнуть, как следует, а Тонька сразу начала плакать, жаловаться, что Толик её ненаглядный нажрался на работе - там корпоратив какой-то у них под конец года придумали. Притащился домой, уснул прямо в прихожей, в валенках. Ну, мы с Тонькой девичник на радостях и устроили. Она быстро собралась, к нам приехала, посидели с ней тихо, поговорили.
Ещё раз с улыбкой вздохнув, Дима прыжком поднялся с дивана, присел два раза, развёл было руки в привычном физкультурном упражнении, но вдруг разом изменился в лице, растерянно приоткрыв рот.
- Ох ты, мать честная! Да сколько времени-то сейчас?! Чуть не проспал всё на свете. Ты форму-то хоть мне погладила?! А носки шерстяные приготовила?
Белозубая Аннушка захохотала.
- Точно так я ведь Тоньке-то и говорила! Проснётся, говорю, мой, с самого ранья колготиться со своим футболом будет!
- Всё уже готово, не переживай, Дима. И времени тебе вполне хватит. Давай, садись, покушай не спеша. Успеешь ещё, успеешь...
По школьной спортплощадке продолжали бегать с большими фанерными лопатами подростки, активно выбрасывая остатки пушистого снега за пределы футбольного поля.
С банкой разведённой краски-гуаши по полю методично ходил, размечая предусмотренные правилами линии, старичок-активист. Работа, ставшая за многие годы привычкой и удовольствием, радовала старичка и он, совсем как сбитый вражеский дракон, медленно ползал по белому пространству, оставляя после себя кроваво-красные ровные полосы.
Команды уже собрались, демонстрируя готовность к беспощадному поединку.
"Молокозаводские" бегали, интенсивно матерясь, у дальних ворот, а ближе к главной трибуне с оптимизмом катал синий мячик Дима, ловко перепасовываясь им со своими друзьями.
Солнечный воскресный день и зимняя температура в минус двадцать градусов давали возможность любому из футболистов совершить свой личный спортивный подвиг.
Инженер Сняток суетливо бегал по полю в одной бутсе и в валенке на правой ноге; закалённый Сантехник Моржансон, рассчитывая на искреннее изумление заинтересованной женской публики, прибыл на встречу только в красивом пиджаке, надетом на пляжную заграничную майку с надписями, и не спеша готовился к матчу в сторонке.
Пользуясь пока ещё всеобщим благодушным настроением и некоторыми нерешёнными организационными проблемами, вроде временно утерянного судейского свистка, к Диме вежливо подошёл утончённо упакованный в кожаные одежды гражданин.
Гражданин кашлянул, оформив намерение начать совместный разговор.
- Ну что, договорились, красавчик? Подтверждаю ещё раз - если постараешься, ну, если проиграете, то весь чёрный металл на нашей пригородной базе твой... Идёт?
Не останавливаясь ни на секунду в своём стремлении хорошенько размяться перед ответственной игрой, Дима негромко ответил на бегу.