Викторов Александр : другие произведения.

С юга на север

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Крым не в сезон.

  Два дня был в ноябрьском Крыму. Симферополь стоял оголенный и озябший, оставленный курортниками хозяин. Небо - темно-лиловое, тяжкое, с далекими прозрачными жёлтыми лентами над горизонтом. Воздух в городе мутно-розовый и серый, мокрый; везде сизые зябкие тени. Даже мысль о недалеком море не красит этот день.
  Из Симферополя отправились в Евпаторию по железной дороге. Поезд тащится, за окном черная мгла. Ближе к Евпатории спрашиваю, где же море. Показывают в разные окна, а там только огоньки плавают и ни звука, ни земли, ни моря.
  Вокзал старый, "курортный". От него среди темно-серых пятиэтажных коробок вытянулась в сумрачную даль бесконечная, прямая улица, по которой на одной узенькой колее туда-сюда катается почти игрушечный трамвайчик; билеты на него в ярко освещенной будке продает старуха. Близость моря не чувствуется совершенно.
  Гостиницу почти не запомнил, ничем она не выделилась ни внутри, ни снаружи. Выпил кислого вина в шумном ресторане, еще бутылку взял в тихий номер, с треском открыл уже заклеенную на зиму балконную дверь и выпил в наступившем холоде перед телевизором. Расстроился от увиденного и заснул. Моря так и не угадал ни в звуках с улицы, ни в запахе воздуха.
  Утро пришло яснее, хрупкое; ослепительно блистающее, как Господня кольчуга, как награда за вчерашнее.
  На набережной всё, что было накануне, отступило в далекую темноту. Набережная и море - итальянские акварели прошлого века или легкое итальянские масло великих, очарованных русских, сразу и не определишь. Внизу всё ярко-зеленое, вдали обжигающе синее; каждый барашек на стремительных волнах как выписан; легкий, но упрямый серебристый ветер рябит волны, танцует на них; пахнет солёным холодом. На берегу всё блистает, всё четкое, как выгравированное - и веточки деревьев, и минареты старинной, легкой и изящной пятничной мечети. Вокруг неё всё, как позолоченное или ярко-белое, вверху - царская синева, ближе к солнцу - лазурь. И вся картина те там, то сям щедро покрыта розовой и золотой пылью.
  Пустые, но весёлые розовато-лимонные магазинчики выстроились вдаль.
  За мечетью короткий переулок, в нём статный, изумительной, гибкой и улыбчивой красоты трех- или четырехэтажный старый дом серого камня, изящного и радостного от того, что из него сложены столь прекрасные формы; всё в доме подтянуто, невысоко, но стройно; окна - огромные, с закруглениями по краям, благородные, выразительные, как глаза милой и сердечной дамы, подставившей лицо нежному солнцу.
  От дома взгляд тут же и уводится далее по переулку: там, через улочку, стоит высокая православная церковь, а лучше сказать - храм. Он-то и уводит взор от милого дома. Постройка южная, купол накрыл храм широким, большим, узорным шлемом. Плавящийся, шевелящийся в мощном солнечней потоке, живой крест в лазури - словно шишак. Купол сверкает, как вся слава церкви, подобен куполам римских соборов. Есть в нем что-то торжествующее, роскошное и величественное, императорское; при этом он по южному радостен, приветлив и играет под солнцем.
  На паперти несколько старух с опущенными липами желают входящим и выходящим - и тем, кто подает, и тем, кто нет - здравия и спасения и охранения от врагов. Когда никто мимо не проходит, лица поднимаются и продолжается прерванный оживленный женский разговор. Тёмные одежды от прекрасного храма и от солнца выглядят светло, празднично. И бедность золотит великий южный свет.
  Внутри народ ходит беспорядочно. У левого придела слабо поют женщины, среди них слегка возвышается священник - как спевка в маленьком хоре. И сколько умиленности и радостной серьезности на женских лицах, в позах, сколько женской веры.
  Бросил мелочь "на ремонт храма". Далее увидел простой листок в школьную линейку - "за здравие" и список имён: Зоя, Николай, Юрий. Бросил мелочь в "за здравие" - может быть, меньше, может быть, больше нужного, - взял свечку - матери и пропавшему непутевому брату её Николаю, - неловко зажег, опалив палец, от другой и на подсвечник прилепил неумело. Чувствовал всё нарастающее стеснение, желание поскорее уйти, как выталкивал меня храм. Не ходок я в церковь, не ходок... Поднял глаза и обмер: Христос прямо над моею головой "держал" купол на спине, расставив руки в лазури, "держал храм", глядя мне в глаза. Торжествующий свет из подкупольных окон курился, и Господь спускался на меня в золотом огне и дыме; ни радости или скорби, ни привета или угрозы, ни ободрения или укора не выражал его взор - только пристальное внимание, проникновение и знание. Мне неприятно стадо, трудно.
  Быстро вышел из храма, наспех сунув старухам медяки, по-детски обрадовавшись их пожеланиям мне спасения от врагов и быстро, но твердо в них уверовав. Сойдя с паперти, вдохнул полную грудь свежей, резкой морской радости, пошел на набережную, спустился по каменным ступенькам к изумрудным, прозрачным волнам. Встал на последней ступени, ярко-зелёной от устлавших её нежных водорослей, и тут же на ступень набежала волна. Зачерпнул из волны, плеснул на лицо, на волосы, даже выпил глоток, запах моря и живой холод легли на лицо; на ресницы - серебряный блеск. Легко стало - хоть лети через море в синеву и золото. Промочил ноги, но с зелёной ступеньки долго не уходил... Церковь была, кажется, св. Николая. Возвращаться и спрашивать у старух не захотел.
  Пора уходить. Воя гавань - как бескрайний, парящий храм божий с малахитовым полем, червонным золотом и розовой медью светильников, облачной белизной колонн, небесной лазурью кровли; сапфиры пылают в его стенах.
  И Симферополь "показался" мне вечером того дня: ясный, сухой, с фиолетовыми тонкими тенями. Небо прозрачное, жемчужное, летящее к югу. На закате всё в нежно-розовом. Вокзал слабо белеет в тускнеющем дне.
  У кадящих синими дымками жаровен торгуют жареной бараниной и шашлыком. В холодном воздухе острый запах дыма и мяса. На привокзальном рынке небольшими кучками - как забытый там с пышного сентября - черный и белый озябший виноград в мелких гроздьях: тоскливый и слабый - вдогонку - привет ушедшего лета.
  На вокзале перемалывается зябнущая толпа. Мысль всё возвращается к этому белому, южному вокзалу в дни солнца, блеска, тепла и зелени, когда он и площадь перед ним переполнены живым стремлением двигаться к морю...
  Вагоны в поезде уютные, теплые, отделаны под дерево; по коридору - ковёр; везде блеск и мягкий свет. Легче уезжать в таком поезде к резкой и жесткой северней поздней осени.
  В сумерках за окном мелькают застывшие темно-серые кипарисы.
  В Джанкое я еще по южному - в одном пиджаке - выхожу на перрон, но уже подбирается со всех сторон холод: дымы и дымки крутою. Женщины подходят к вагонам и предлагают арбузы; странно видеть эти южные, летние малахитовые шары в холодном полусвете...
  Утром первая мысль о тем, что за окном должно быть всё другое: северное, серое, холодное, целое и окончательное, без надежды на мелкую, теплую уступку, пощаженный уголок - и так до далёкой весны.
  Однако ожидаемых горечи и испуга не вызвала картина за окном. Возникло лишь чувство движения к теплому среди холода северному дому, остановке, покойному сну.
  Сливаются в одну ленту слабые, размытые цвета земель, защитные цвета телогреек, плотные, темные, толстые, туго надетые одежды; неясные дали, которые не оживляли даже обычно изумрудные, сочно-веселые - хотя и холодные на взгляд - озимые; они были покрыты белесым налетом.
  Не юг, но и не совсем север: Курск, Орёл. Не начало, но и не конец пути, а - самое его ядро. Незнакомое мне, чужое, можно сказать, печальное, но милое; своё - но тоскливое, постылое. Ах, скорее бы приехать, скрыться от взоров этих полей...
  На остановках из окутанных паром ведер женщины кормили поезд картошкой; разносили и соленья - жива Россия.
  На вокзала в вагон ворвалась бесснежная, жестокая стылость. Свет снаружи скудный. Лица у людей были сжатые, багровые с синевой. Ловкий, крепкий, крупный "государственный" носильщик в сизой униформе с бляхой, поднимая чьи-то ящики, бранился с натужным, но спокойным лицом на "вольных" конкурентов - разномастно одетых худых субъектов, нетвердых на ногах, неуклюжих, мерзнущих и очевидно ослабленных. Одного из них отгоняла от своих ящиков приехавшая из Крыма старуха.
  Я выступил из вагона и через несколько шагов, став частичкой озябшей толпы, ушел с ней в подземные переходы, обманчивое светлое тепло метро, тоннели и движение к полной остановке, неподвижности, северному затиханию, замиранию в молчаливом тепле. Всё, что осталось позади, сжалось в комок, как от холода, и почти исчезло из поля зрения. Лишь солнечный южный крест, от которого осталась только яркая точка, далекой одинокой звездой встал над темным, осенним полем. На память ли, тоску, надежду?..
  
  Москва
  27 ноября 1987 г.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"