Аннотация: Когда ложь лучше правды. Когда правда дороже лжи.
СИНТЕТИКА
В оставшийся час рабочей смены Алексеев, как, впрочем, и всегда, просто не знал - чем бы таким себя занять. Он успел и покурить, и выпить чашку кофе из автомата, и полежать на стопке предлагаемых со скидкой ковров. Время предательски тянулось словно патока. Но, наконец, когда всякая надежда уже впала в предсмертную агонию, просторные магазинные залы наполнил долгожданный звонок, возвестив об окончании максимально разрешенного по трудовому кодексу шестичасового рабочего дня.
Для нашего Алексеева и еще пятиста шестидесяти девяти работников дневной смены магазина "Султан", специализирующегося исключительно на продаже ковров, ковриков, ковролина, ковровых покрытий и всего другого, что можно постелить на пол, наступало время, довольно удачно охарактеризованное тем же трудовым кодексом как "досуг". И вот уже Алексеев, предвкушая свой грядущий досуг, отправился было отметить у контролера факт своего убытия, как путь ему преградило нечто низкорослое и довольно пузатое.
- Э... Не топочи, Ни-ко-лай. - проведя пальцем по бейджу, прочитало по слогам препятствие.
Преграда на пути к свободе представляла собой местную легенду и ужас - хозяина магазина Тофика. Фамилии, равно как и национальности Тофика никто не знал. Однако, уверяю Вас, что этот факт нисколько не уменьшал желания любого сотрудника избежать подобной встречи лоб в лоб.
Тофик был не в состоянии запомнить всех. Однако, если он запоминал кого-то, то это, чаще всего, означало скорое увольнение несчастного.
- Два ковра. - самодовольно улыбнувшись, и ожидая скромной похвалы начальства, ответил Коля.
- Дыва? Дыва?! - неожиданно забился в конвульсиях хозяин ковров: - Ты, чето - пысых?
Это была очень обидная рецензия начальства. Дело в том, что в лексиконе Тофика присутствовало несколько слов, качественно характеризующих людей. Если распределись их линейно от самого положительного до самого отрицательного, то мы получим следующую картину.
"Брат" (высшее звание, дающее вхожесть в клуб Тофиков), "Младец" (несколько более сдержанная похвала, предоставляющая индульгенцию на мелкие грешки), "Чики-пики" (нейтральное выражение, означающее "всё хорошо, но могло бы быть и лучше"), "Э-э..." (чаше всего носит пренебрежительный характер, и сопровождается демонстративной отмашкой рукой), "Пэдик" (дословно "вредный человек, которому я не доверяю"), и, наконец, "Пысых" (можно перевести как "недальновидный человек, ищущий неприятностей"). Именно поэтому было понятно, что когда Алексеев выкатился из магазина, настроение его было весьма и весьма подпорчено.
В холле перед лифтами была привычная давка. Уж слишком много народу жаждало поскорее оказаться в автомобиле.
У автомата по продаже бездымных сигарет Алексеева ждала девушка. Это премилое существо из отдела "Коврики для ванн" вот уже полгода делило с Николаем кров и сопутствующие невзгоды. Статистика показывает, что в современном обществе девяносто из ста семейных, да и просто пар создаются именно на работе. Так что Настя и Николай не были исключением, и не портили официальных цифр.
Миновав двадцать семь этажей в переполненном, размером с жилую комнату лифте, Алексеев, как, впрочем, и всегда, с трудом отыскал на парковке свою машину среды тысяч таких же дешевых серебристых капель, мерцающих зеркальным остеклением в темноте бетонных катакомб. Бухнувшись в водительское кресло, Алексеев выбрал до тошноты знакомый маршрут домой, тыкнув пальцем в замызганный сенсорный дисплей бортового компьютера. Настя села сзади. Ей нравилось смотреть через панорамное остекление крыши на мелькающие высотные мачты освещения трассы "Скандинавия". Да, и, вообще, задний диван был гораздо просторнее.
Компьютер издал протяжный писк, и машина тронулась. Николай устало вздохнул, и нажав кнопку электропривода, развернул водительское кресло.
- Какой-то ты кислый. - заметила Настя, когда салон вырвавшегося из подземелья автомобиля, залил непривычный дневной свет.
- Да, чему тут радоваться. - пробубнил Николай, зажмурившись, и когда сработала автоматическая тонировка стекол, поморгав, добавил: - У меня нет будущего. Во всяком случае, на этой работе. Подумай сама, что изменилось за те полгода, что мы вместе?
Тем временем автомобиль вырвался из железобетонных объятий Лахтингского района, и оказался на трассе "Скандинавия". Скорость здесь была ограничена не скромной сотней, а четырьмя сотнями километров, и автомобиль начал медленно набирать обороты.
- Ну-у... - протянула Настя, поерзав на диване: - Меня сделали старшим продавцом отдела. И я теперь получаю не шестьдесят пять, как некоторые, а семьдесят пять рублей.
- Ага. - кивнул Николай: - пройдет еще полгода и тебе накинут еще десятку. Потрясающе. Учитывая, что мы только за квартиру по семьдесят рублей аренды отдаем, и за машину кредит...
- Я же не виновата, что ты ничего не делаешь. - обиделась Настя.
Ускорения больше не чувствовалось. Спидометр показывал четыреста, изредка размениваясь на два-три километра. Стал слышен слабый шум четырех электродвигателей, лёгким фоном добавилась дорога. Что ж поделаешь - дешый автомобиль есть дешевый автомобиль. За окнами замелькали автомобили встречных шести полос, звукопоглощающие ограждения и пресловутые осветительные мачты.
- Знаешь, я-то делаю. Я - делаю! - ударил себя в грудь Алексеев: - Может быть, конечно, не со всей отдачей. Но! Вот, например, сегодня я продал два ковра!
- А за неделю? - поинтересовалась Настя: - Тоже два?
- С этими - три. - развел руками Николай: - Это ж не коврики в ванную продавать! А это - не ковры! Это - коврищи! Большие архитектурные формы! У нас вся квартира чертова, как один такой ковер.
- Хорошо, умник, - раздухорилась в ответ Настя: - что ты можешь, помимо ковров? Если ты намекаешь про свои пять романов, которые ни одно издательство не взялось печатать, то я тебе прямо скажу - это полнейший бред.
- Почему-то читая, ты говорила обратное... - поник духом Алексеев.
- Пойми, Коля. - вздохнула Настя, и взяла его за руку: - Мне-то они понравились. Правда - очень-очень. Но это я. Что я понимаю? Если умные люди тебе пишут, что это бред... Может, стоит согласиться?
Компьютер в очередной раз пискнул, подсказывая, что дом уже не далеко. На лобовом стекле схематично отобразилась Шестаковская развязка.
Вообще, Шестаковский район не был самым бедным районом города. Фактически, он даже не был районом города. Это был пригород. Построенный для массовой сдачи малометражного жилья в аренду молодым семьям. Во всяком случае, изначально идея была такая. Однако, позже стало понятно, что круг желающих снять комнату, площадью семнадцать метров и прилагавшийся к ней в довесок трехметровый совмещенный санузел, гораздо шире. Так или иначе, район площадью девять квадратных километров был рассчитан на два миллиона этих самых молодых семей, и мог похвастаться серыми железобетонными пеналами от двадцати пяти до пятидесяти этажей, полупустыми подземными парковками, широкими дворами-колодцами, и хорошо развитой инфраструктурой.
Мечта каждого жителя Шестаковского района была довольно топорна - когда-нибудь, пусть даже глубокой старости, его покинуть. И за примером лучшей жизни не надо было ходить далеко. По другую сторону трассы "Скандинавия" располагался Сестрорецкий район.
Занимая чуть меньшую площадь, он был обращен фасадом зданий к Финскому заливу, и разительно отличался архитектурным разнообразием. Этажность и плотность застройки, как и количество проживающих жителей, были здесь заметно меньше. Опять же, этот район не был самым престижным, как Шестаковский не был самым убогим в городе, однако, про любого из двухсот тысяч человек, проживавших в Сестрорецком районе, можно сказать, что "его жизнь удалась". Во всяком случае, так всё выглядело по другую сторону автострады.
Настя, видимо, таки обиделась. Оказавшись дома, она взяла хлопчатобумажную сумку, и сказала, что отправляется по магазинам. Алексеев хотел было предложить свою компанию, но потом решил, что его общество будет лишним в таком деликатном вопросе как очередная охота за тряпками да припасами, и, наверняка, только раздует эту незначительную ссору до размеров скандала.
Одним из условий проживания в Шестаковском был лозунг "минимум вещей". Проще говоря, съемщикам со своим шкафом или двуспальной кроватью тут были не особо рады. Стандартные, отделанные серым антибактериальным пластиком, комнаты шли в небогатой стандартной же комплектации: стенной шкаф с зеркальными дверцами, письменный стол и два скользящих по полу кресла, хозяйственный высокий шкаф со встроенной конвекционной печью, массивного вида автоматический раскладной диван, и журнальный столик. Из техники в комнате были представлены: компьютер, интегрированная с ним криво приклеенная на стену OLED-панель, и два квадратных экрана потолочных светильников, испещренных несколькими тысячами светодиодов каждый. Всё это богатство выдавалось и принималось по описи, словно в знаменитом "Доме на набережной". Только вот - люди были несколько попроще.
Алексеев упал на диван. Настроение было гробовое. Каждый раз, открывая дверь этой съемной квартиры, он понимал, что находится в шаге от нищеты. Каждый раз, садясь в свой дешевый автомобиль, и приезжая на свою холуйскую работу, он понимал, что попал в бесконечный и бессмысленный водоворот, где все мечты - когда-нибудь стать начальником отдала "Ковры больших размеров, синтетические".
Николай нашел в диване пульт, и оконные жалюзи, влекомые вверх электромотором, обнажили вид из окна - соседнюю серую стену таких же одинаковых своей безликостью окон. Николай обреченно вздохнул, и, закурив очередную бездымную сигарету, включил компьютер, и принялся просматривать по очереди свои пять романов.
- Что же не так? - спрашивал себя Николай: - Я же всегда писал про то, что знаю точно. Про простых людей, как я сам. Про их маленькие радости и горести. В этом есть с смерть, а в этом свадьба. А в этом - так, и то, и это вместе! Всё это реальные люди... Вернее все они списаны с реальных людей. С реальных петербуржцев. Почему же это не подходит?
И, словно в поисках вдохновения, Николай снова посмотрел в окно. Всё та же серая стена осталась недвижима, лишь только некоторые окна поменялись между собой светом. И тут Николай прозрел. Он вскочил, схватился за голову, и радостно закричал, словно смакуя, растягивая гласные:
- Ну, конечно!
Он подскочил к компьютеру и включил письменный аудио-редактор. За ближайшие три часа Алексеев написал (или, вернее - наговорил) больше двухсот страниц. В них все были богатыми и счастливыми, в них не было горестей и забот, а если и были какие проблемы, то они никогда не затрагивали денежный вопрос, и в итоге легко разрешались сами собой. Сюжет был слаб, но его скрывали щедрые, подчас даже нереальные описания богатой жизни, её светских радостей, галантных кавалеров в дорогих костюмах, и прелестных юных дам. Он создавал свой мир, словно пытаясь, перешагнув через трассу "Скандинавия", попасть в такое географически близкое и такое социально далекое общество богатства и роскоши, лишенное необходимости жить на сто двадцать рублей в месяц и продавать ковры. Николай развешивал эту блестящую мишуру, описывая столовое серебро, честь и благородство... Но, за этой мишурой, как и сам понимал автор, скрывалась совершенная халтура и бессюжетица. Его герои были, словно эти многоэтажки, так же безлики и одинаковы.
Было ли это вдохновением? Да, наверное, в каком-то смысле было.
Написав, и подведя черту, Алексеев вдруг опомнился. Его словно окатили холодной водой. Эти пять романов он писал всю жизнь! Он наполнял их по капле образами, он, бывало, целый вечер выводил одну единственную фразу, он перечитывал и переписывал их десятки раз, а тут... За три часа возникла какая-то совершенная пустышка, фальшивая литературная синтетика.
Между тем, встроенный в корпус компьютера принтер отсчитывал по шестьдесят страниц в минуту, пачкая белоснежные листы свежими словами. В этот момент открылась дверь, и вошла Настя, успевшая с обиды разорить семейный бюджет на новое платье из чистого хлопка.
- Посмотри, что я купила. - словно ни в чем ни бывало, похвасталась она.
- Да-да, очень мило. - отмолотил Николай, и усадив Настю на диван, хотел спросить, но запнулся: - Слушай... А, вообще, лучше послушай...
Сказал он, и принялся читать еще неостывшие страницы. Через час у Алексеева сел голос, и Настя жадно схватив распечатки, продолжила чтение, лишь иногда одаривая автора каким-то испуганным взглядом.
Когда она дошла до последних слов, улица уже утопала в непроглядной темноте, и соседняя стена выделялась лишь редкими созвездиями окон.
- Это... Это... Это гениально! - наконец оторвав взгляд от романа, задрожала она: - Ты ли... Нет, действительно, это же ты написал? Боже мой! Это просто, просто...
- Халтура. - констатировал автор.
Настя удивленно посмотрела на Николая. Вероятно, она уже была готова принять огонь на себя, и вступится за это произведение, но Алексеев опередил её, сказав:
- Ты, наверное, поела? Я, пожалуй, пойду в круглосуточную столовую. Ложись без меня.
И вышел. Настя еще раз просмотрела роман, аккуратно положила его на стол, и покорно начала готовиться ко сну.
Шестнадцатая по порядковому номеру столовая должна была обслуживать эту часть района двадцать четыре часа в сутки. Семьдесят рублей платились не за "здорово живешь". В эту плату входили коммунальные услуги и возможность питаться в столовой, чем жители района не стеснялись пользоваться. В ночном режиме выбор, конечно, был ограничен тем, что осталось после утренней, дневной и вечерней смены, однако, гарантией выступал еще один лозунг - "голодным от нас еще никто не уходил".
Алексеев сел практически в самый угол просторного помещения столовой, и, нехотя ковыряя вилкой сухие блины, принялся рассматривать редких ночных едаков. В основном это были уставшие работники вечерней смены. Они жадно уничтожали борщ, стараясь перед этим выловить и съесть положенную им по норме ложку сметаны.
Среди них не было ни галантных кавалеров, ни милых дам. Вряд ли кто-то из них бывал на скачках или выигрывал баккара девяносто футовую яхту. Алексеев так же сильно сомневался в том, что кто-то из этих народных масс хоть раз в жизни видел - не говоря уже про "держал" - фамильное столовое серебро.
Однако, эти люди были живыми. Они были достойными остаться на страницах его романа, их он готов был старательно собирать по крупицам. Любой из этой кипи синих рабочих спецовок хранил в себе больше смысла, нежели все полные под завязку чести и достоинства герои его романа, так нелепо появившиеся на свет всего за три часа.
- Почему же так просто писать о том, про что не знаешь, не имеешь не малейшего представления как оно устроено? - думал Алексеев, морща лоб, и разглядывая через панорамное остекление столовой сестрорецкие огни, от которых его отделяла всего-то двенадцатиполосная река ксенонового света.
Следующий трудовой день тянулся еще хуже прежнего. В добавок к коммерческой засухе вечно царившей в отделе Николая прибавились вчерашние ночные бдения и ими вызванная бессонница, которая существенно сократила - как, опять же, говорит трудовой кодекс - "ночной отдых с закрытыми глазами". И теперь Алексеев пытался наверстать упущенное, прикорнув на сваленных в угол бракованных коврах. И, как это обычно бывает, в самый разгар отдыха с этими самыми глазами раздался сигнал громкой связи.
- Николай Алексеев. Подойдите в администрацию... Николай Алексеев. Подойдите в администрацию.
- Хорошо, что Настя сегодня не работает. - подумал Алексеев.
Николай молча сполз с ковров и побрел на разнос. Вероятно, полагал Алексеев, администраторы долго терпели его вечные возлежания, и, наконец, пришли к выводу, что они не приносят никакой материальной или эстетической выгоды магазину. Впрочем, эта работа всё равно не имела перспектив, и, рано или поздно, но это должно было произойти. Именно поэтому Алексеев твердо тешил, что уйдет со скандалом, и громко хлопая дверьми по всему пути своего следования. Однако, каково же его было удивление, когда в кабинете администрации он увидел Тофика с его личным делом в руках. А, Тофик на инстинктивном уровне вызывал даже не страх, нет. Панический ужас!
- Помэныш Лэпатав? - спросил с ходу Тофик.
- Что, простите? - закрывая за собой дверь, испуганно спросил Коля.
- А! Лепатова Андрея помню, конечно. - сообразил Николай, и подумал про себя, что начальник отдела-то его и сдал со всеми потрохами.
- Уволэн Лэпатав. - выдало, наконец, начальство.
- Как уволен? - не понял Алексеев: - Когда уволен? Он же на доске почета висел в первой тридцатке.
- Сушай! - возмутился Тофик: - Вычэра уволэн. Пэдик он, а нэ даска пачэта! Год работэл, да, год варовал, да! Пэдик и пысых!
Двойная характеристика личности начальника отдела позволяла сделать вывод, что начальник отдела действительно крупно проворовался.
- Что ж... это конечно крупная утрата... - начал было Алексеев.
- Ты - лэнтяй. - ткнул пальцем в подчиненного Тофик: Мне нужэе лэнтяй. Будэш началнык адэл, да? Сто рублэй плачу, да?
- Да... наверное... - синхронно, как-то по инерции ответил Алексеев. Ответил, и испугался собственных слов.
Припарковав машину, Николай буквально влетел в лифт, выскочил из него, и пулей пронесся по коридору к двери своей комнаты. Его буквально распирала эта новость, он хотел сообщить её лично. Сто шестьдесят пять рублей общих денег! Сто семьдесят пять рублей! Этих денег хватит, что бы убраться из Шестаковского района в более приличное место, а, возможно, даже снять большие двухкомнатные апартаменты с лежачей ванной. Да это, конечно, не Сестрорецкий район. Да и гори он огнем! Сто семьдесят пять рублей!
Он схватил со стола распечатки своего шестого романа, и начал выборочно читать, заливаясь смехом. Эти бессмысленные идеализированные картинки буржуазной жизни казались теперь ему такими примитивными, такими наигранными. Эти сигары, фамильные драгоценности, дорогие спортивные автомобили. Какой бред. Какое - даже не мещанское - люмпеновское представление о хорошей жизни.
Алексеев включил компьютер, и, не взирая на предупреждения машины, удалил файл с этим злосчастным графоманством. И уже почувствовав себя свободным, он, путаясь в автоматических жалюзи, распахнул окно. Комнату мгновенно наполнил свежий, что аж вскружилась голова, воздух. "Прощайте" радостно крикнул в окно Николай, и сильно размахнувшись, выкинул печатную версию своего позора. Ветер тут же растрепал нескрепленную стопку бумаги на двести белых чаек, и закружил их в причудливом предсмертном танце, то вознося к последним этажам, то кидая оземь.
- Что случилось, Коля? - за спиной Николая раздался знакомый голос.
- Ничего, Настя. - обернувшись, развел он руками: - Просто, мы уезжаем.