Город-герой Ленинград. Именно эти слова встречают любого приезжего, с крыши расположенной напротив Московского Вокзала гостиницы Октябрьской. Эти бессмысленные сегодня слова почти незаметны днём. Кишащая людьми площадь Восстания, скрестившая Невский и Лиговский, как правило, не замечает таких мелочей.
Три часа ночи это то время, когда нормальные, или, вернее сказать - обычные люди уже спят крепким сном, и лишь случай редкой необходимости заставляет их в сей неурочный час покинуть своё жилище. Лишь особая надобность вынуждает их пуститься в пешую прогулку по спящему городу.
Еще на изгибе улицы Марата, переходя Разъезжую, я прячу в карман пальто намокшую замшевую кепку, оставляя непокрытую голову во власти взвеси скупых слез первого весеннего дождя. Я обожаю такую погоду. Она пробуждает, заставляет сменить поступь легионера на медленный, вдумчивый шаг.
Конечно, есть такси. Эти пять минут до дома в салоне недорогой корейской иномарки. Под треск радиоустановки и янтарное подмигивание светофоров. Пять минут или полчаса.
Как странно бывает: когда ты, облачившись в пижаму, завернувшись в махровый халат, ожидаешь прихода сна - его словно что-то задерживает. Уже поздно, но ты всё еще полон сил, твои глаза не хотят закрываться. И в то же время, когда кругом гремит музыка, когда к мокрому от шампанского столу прилипают игральные карты, когда длинноволосые, пьяные от вина гурии сами цепляются к тебе за шею - тебя тянет в сон.
И вот весь в женской пудре, немного сонный, немного уставший ты заново открываешь для себя успевший примелькаться за эти годы город. Ах, как всё же верно заметил Джордж Гордон Байрон, что в одиночестве человек часто чувствует себя менее одиноким. Конечно. Ведь, ему становится ненужным менять юнговские маски, искать слова, казаться кем-то. Он может просто чеканить шаг по мокрой пустынной мостовой, заглядывая в витрины дорогих дизайнерских студий, освещенные дрожащим светом одиноких флуоресцентных ламп.
Это один из тех моментов, ради которых я живу. Ради которых все мы живем. Мой путь займет от силы полчаса, но эти полчаса я буду свободен. Все проблемы, независимо от степени их важности и срочности, сейчас неактуальны. Мне все равно идти.
Трамвай в этом месте убегает на Колокольную, чтобы затем вырваться на Владимирский, и, радостно звеня, перескочив через Невский, оказаться уже на Литейном. Этот вымирающий вид, это затухающее эхо какой-то незнакомой мне романтики. Еще не так давно такие же стальные струны рельс резали площадь Восстания вдоль Лиговского, и так же исчезали за поворотом. Массовость убивает романтику. Она делает из удовольствия потребность. Превращает золото в дешевую бижутерию, а роскошь в кич. Избавляется от всего ненужного.
Я вспоминаю слова одного немолодого господина. Слова, произнесенные на ратушной площади старого Таллинна, когда мы сытые и довольные вышли на нее из пивного ресторана. Погода была прекрасной для совсем еще молодой весны, чистые брусчатые улицы петляли от площади. "Наслаждайся моментом", сказал он мне. "Моментом, когда всё хорошо, и когда ничего не хочется". И внял его словам. Чужие слова всегда лучше слышно, чем свои собственные.
И сейчас мне ничего не хочется, ничего не нужно.
Марата упирается в один из старых кинотеатров, который чудом сумел выжить и сохранить своё имя. Но, надолго ли?
Мы словно не замечаем днем того, что окружает нас. Не важно - пешком мы или на автомобиле, но город проносится мимо нас. Или мы проносимся мимо города? А потом, с каким упоением мы вспоминаем, что метро стоило пять копеек, и Баррикада не был таким уж плохим кинотеатром, и что раньше здесь продавали чай вразвес, а не водку...
На Второй Советской еще остались ведущие в никуда рельсы. Как истинный символ современности они блестят мокрые от дождя, обрываясь на подходе к Лиговскому. Пройдет еще некоторое время - и их не станет не только на карте.
А мы словно запасливые белки: суетимся, тащим, прячем, складываем. Превращаем удовольствие в потребность. Не замечаем таких мелочей. И только случай редкой необходимости пробуждает нас, заставляет сменить поступь легионера на медленный, вдумчивый шаг.