Машбир - чудовищный магазинище с красной ухмылкой на кирпичной роже. Он напоминает мне саркастического дракона. Под брюхом у дракона, аккурат возле сюрреалистической татуировки граффити, продают розы. Это пошло- но розы мои любимые цветы. Я смотрю на них и представляю, как под звуки отдалённых тамбуринов и осипших труб отходили от подгнивших причалов "Пинта", "Нинья" и "Санта-Мария",- и трепетали свежие паруса, как раскрывающиеся бутоны.
Я ничего не знаю о глубине, обители Кракена и Левиафана; я ничего не знаю о звёздах, небесных и морских; я очень мало знаю о том, как заполянлись кляксы пустоты на картах мира. Об этом спросите Киплинга и Конрада... А я, грешная, глядя на паруса, вижу цветы.
Под Машбиром вечно душно и вечно запах фруктового мороженого мешается с сигаретным дымом; и вечно залиты пивом и засыпаны крошками мягких булок лавки...
Я этого паразита прождала сорок минут! Неслыханное терпение... Встала и направилась к остановке. Неподалёку вертелся один из тихих иерусалимских сумасшедших, то ли индеец, то ли малаец, - но явно не филлипинец. Мне хотелось думать, что он похож на изображения ацтеков.
Я потихоньку разглядывала его: широкополая, рыжая от старости и смога шляпа; полосатая накидка - всегда одна и та же, и в дни безжалостного огненного хамсина, и под Новый год, когда кажется, что распоролся где-то в облаках мешок с дождями, и льёт, и льёт, и льёт.., а в витринах русских и арабских лавчонок стоят совершенно одинаковые Деды Морозы...
Мне казалось, что каждая морщинка на лбу нищего - часть запутанной легенды о мире, в котором было четыре солнца; и все четыре по очереди погасли. А мы, стало быть, ходим под неверной дрожащей пятой пятого светила...
Внезапно индеец подошёл ко мне и молча протянул жёлтую, даже шафрановую какую-то, руку. Я отмахнулась с досадой: древние жрецы не просят подаяния.
-У меня нет мелочи!
Он не двигался с места.
-Мелочи нет! Понимаешь? Ты вообще говоришь на иврите?
Молчание.
-Только не ври! Я тебя семь лет вижу на одном и том же месте. Ты просто обязан понимать иврит!
Ни с места - и протянутая жёлтая рука.
Так спокойно протягивают ладонь не за медяками - за жизнью.
Я достала из кошелька надорванную двадцатку, бросив по-русски:
-На! Иди, и помолись за меня при случае своим богам.
Индеец улыбнулся, щербинка между переденими зубами, один из них золотой.
-Ну иди, иди с миром.
Он продолжал стоять.
-Больше не дам! - сказала я резко и отчётливо, будто говорила с попрошайничающей собакой.
Не ушёл. Как жаль, что я неспособна ударить человека!
-Тогда уйду я! - я стряхнула с плаща прицепившийся бордовый лист. Лист обиженно прошелестел.
Прости, лисёнок, у меня уже есть домашнее животное, моя необузданная сущность.
Старик шёл за мной. Просто шёл, не говоря ни слова.
Я обратилась к нему по-немецки - нет ответа.
Выскребла из памяти отдельные слова и попыталась построить фразу на испанском. Фраза рухнула, будто карточный домик. Он молчал. Ни капли понимания в глазах.
Дальше начался сюрреализм.
Я в автобус - он за мной. Дала денег на свою голову! Индеец вышел на моей остановке и, слава Богу, свернул налево. Я пошла прямо. У калитки наткнулась на старика: он сидел на мокрой после вчерашнего ливня траве и теребил жёлтый лист Jerusalem Post с прогнозом погоды на пятое августа.
-Здрасьте! Простудишься, заболеешь и помрёшь! Шёл бы ты домой, честное слово.
Он улыбался, не стесняясь скверной коронки и щербатости.
Я позвонила знакомому полицейскому:
-Слушай, у меня под калиткой нищий поселился. Да ты его знаешь, наверное. Старый индеец, лет десять промышляет у Машбира.
-Вредный маньяк или безобидный? - спросил полицейский Моше и благодушно икнул
-Да вроде тихий, но раздражает же!
-А ты окно задёрни, чтобы рожи его не видеть!- посоветовал Моше,- и не заморачивайся. Посидит-посидит - да и уйдёт.
Ночь была холодной и звёздной. Тяжёлые облака медленно надвигались с запада, точно танковая коллона Вермахта. Наверняка завтра ливень будет. А чёртов старик так и торчит у калитки! Соседские псы поначалу лаяли на него - потом отчаялись и смирились.
У меня не клеялся текст! Хоть убей, хоть взвой! Да, я графоманка, и до сих пор стесняюсь в этом признаться. Только мой Пентюх знает о бессонных ночах, проведённых за сцеплением негнущихся абзацев. И всё всегда неживое, затхлое, пошлое! Особенно проклятые связки!
Я вытягиваю малахитовый томик: как же это получалось у Николая Васильевича и Михаила Афанасьевича?..
С полки сыпятся книжки:
Русская стилистика
Английская стилистка
Стилистика..стилистка..Будь она неладна!
Словарь омонимов
Построение сюжета
Бахтин. Шкловский. Нора Галь. Якобсон. Эмерсон.
Да существует ли в принципе путь от теории к практике, от чтения - к письму?!
Почему так легко писалось протопопу Аввакуму? Видно же, что легко,- в каждой строчке эта прозрачность!
Почему не кусал губы над пустым листом гениальный компелятор Чосер? Это заметно даже из начала двадцать первого века - в конец четырнадцатого.
Почему???
Я давно забанила с полок Пушкина, Диккенса и Шекспира - они вызывали у меня сладкие мысли о самоубийстве.
-Почему???
Вдруг я услышала:
-А ты бросай писать. Талант - это ещё не вся жизнь. Особенно, когда его нет. Бросай, право, - жалко смотреть, как ты мучаешься. Просто живи. А я покажу тебе свет.
-Кто говорит? Моя шизофрения? Что ж, может это и к лучшему. Какой спрос с сумасшедшей? И работать не придётся. И стыдно не будет за свои фокусы. Я - больна. Ура!
-Не-а, не больна. А говорит тот, кто уже десять часов мёрзнет у тебя под калиткой.
-Ври больше! Если б ты был телепатом, старый придурок, то..
-А если бы до тебя можно было достучаться... Кстати, если бы я не был гипнотизёром, ты бы не стояла передо мной десять минут как вкопанная вопреки здравому смыслу и своим привычкам.
-Всяко бывает. В любом случае будем считать, что ты - плод моего психического расстройства, сочное такое адское яблочко.
-Перестань сооружать неуклюжие метафоры.
-Ой, какие мы слова знаем! Точно шиза. "Метафора" в устах деградировавшего ацтека. Скажи ещё синекдоха и парадигма смыслов.
-И не поверю! - поставила я точку в разговоре. И тут же включила дебильное ток-шоу. Не буду загружаться принципиально!..
А хорошо бы не думать о том, как описать виноградник, а просто смотреть на него, не облекая колыхание листьев и ворушение лис в неуклюжие слова. Всё равно ведь не получится. Для этого надо быть гением. Я, к примеру, насчитала двадцать семь разновидностей ветра, колеблющего лозы. Прежде всего, есть горячий и лёгкий, точно газовый платок вихрь... И вихрем его даже не назовёшь - малютка..Он быстр и нежен - касается листвы беглым поцелуем - и улетает играть в небесах. Есть настойчивый, безжалостный и упрямый хамсин,- из чрева его проглядывают иногда бесстрастные жёлтые лица Тамерлана и Чингизхана,- иссушающий ветер, тиран и маньяк. Есть июньское дыхание звёзд, будто произносящее еле слышно "Господь мой..", когда шелестит оно меж недозрелых виноградин.. По походке ночного ветра можно предсказать, каким будет завтрашнее солнце. А ведь ветер - лишь малая часть виноградников; виноградники - только зелёное лезвие по кромке алчущей пустыни; пустыня - не более чем краткий приступ песчаной лихорадки перед глубиной и обманчивостью моря. А всё это населяют угрюмые камни, юркие сурки, грациозные змеи... Я молчу о людях, прекрасных и непостижимых... Шлестит рай виноградник. И завывает ад - лист линованной бумаги. В нём тридцать кругов, по числу строчек.
-И как, интересно, лечат от графомании? - спросила я непроглядную свежесть ночи за окном
-Снами,- ответил голос старого индейца,- я положу тебе лекарство под подушку.
Первый сон
Солнце не знало снисхождения: оно, верно, намеревалось превратить тащущихся по барханам путников в пустынных джиннов, в призраки умерших от жажды.
-Далеко до колодца?
-Понятия не имею,- индеец сдвинул шляпу почти на глаза, чтобы не так слепил полдень
-Так какого дьявола?! Притащил меня, сам не знаешь дороги?!
-Ты попроси великую девственницу - вдруг отпустит? Хорошенько попроси, это твой первый урок.
-И где ж мне найти Великую девственницу?
-Повсюду. Здесь - везде. Ты как раз идёшь по её золотой коже. Посмотри, как она прекрасна: веснушки рыжих камней на мерно дышащей груди, бархатное тело, пронзительные синие очи. Будь осторожна: богиня убивает взглядом, и исцеляет взглядом. Дыхание её - песок. Дух её - раскалённый ветер. Милость её - вода, и скоротечна, как вода, изменчива, как вода, ярость её - солнце...
-Ну, завёл. Это тот, кто собрался излечить меня от графомании.
-Так не пойдёт! Ты должна угадать её имя и украсить его должным образом.
-Можно попробовать....
Я уставилась в палящее синевой небо и решительно сказала:
-Голубоглазая...
Старик поморщился
-Дева, с очами как сапфиры, порфироносная песчаная страсть; раскалённая вечность барханов....
-У тебя что, жар? Что ты несёшь? Так мы никогда отсюда не выберемся
-Сам же велел "покрасивше"...
-А с каких пор эти затасканные в осьмнадцатом веке слова стали красивы? Придумай что-нибудь посвежее..
-Хм..Раскалённая жаровня, голубые угли небес и жёлтая плоть песка..
-Опять "красивости"... К тому же - ассоциация, а не титул
-Жёлтоликая богиня, мать воинов и поэтов..
-Она девственница, не забывай!
-По коже твоей шёл с несметным войском Тимур...
, ты принимала любые дары:
молоко верблюжье, колючки и манн,
лепетание ветра в потёмках...лилового ветра
колдунов и пророков... колыхание шкур..
запах пота и мёда..браслетов звучанье..
бег коней...и размеренный шаг караванов...
Щедрая, ты любому давала приют..
Проходимцу, святому, царю,
Прокажённому, ангелу Бога...
-Считай, что отговорилась,- индеец пнул ногой верблюжью колючку,- но будь моя воля - я бы это не засчитал. Ритм сбивается - раз. Бег коней - хуже банальности не придумаешь; размеренный шаг караванов - туда же. А до лилового ветра ты бы не дошла , не будь за век до твоей никчемной попытки Гумилёва. Только засчёт лести и вылазишь... и то еле-еле...
На милости Девственницы, как на жёлтой ниточке, что вот-вот оборвётся в безводную бездну.
Я проснулась с кошмарной головной болью, в затылок будто воткнули цыганскую иглу и медленно проворачивали в ямочке под волосами... Да, экстремальные методы у моего терапевта. По потолку ползла длинная трещина: давно уж пора ремонт делать... Я с усилием вела слезящимися глазами по изгибам этой трещины, пытаясь прийти в себя. И раз..и два.. сейчас нужно будет непременно подняться и поставить чайник.. а потом взять метлу и подмести салон.. И - рраз! Ноги стояли на полу, - уже достижение. Тут я вспомнила! Белое на жёлтом. Эпитет пустыни
-Слышь, доктор, у меня вчера вроде неплохой период сложился во сне? Куда он делся?
-Во-первых, кто тебе сказал, что он неплохой? Он просто не такой безнадёжный, как всё, что было до него... А во-вторых - тренировочные тексты уничтожаются и стираются из памяти напрочь. Ни к чему графомань плодить.
Ведь наша цель прекратить писать, правда?
-Правда...
-Вот и умница.
Я вышла во двор. Старика у калитки не было. Оглянулась: может в винограднике спрятался..И там нет.
-Послушай, ты куда делся?
-Мысленно - неподалёку. Мне показалось, что тебе будет приятней, если я исчезну из физического пространства, прилегающего к твоей территории.
-Какой заботливый...
Я бродила по сюжетам с завязанными глазами. Есть у меня такая игра. Очень незамысловатая. Берёшь три-четыре совершенно разные книги: например Одиссею, Пелевина, Бальзака и Карамзина; каждую раскрываешь наугад, и пытаешься из нахватанных отрывков связать историю. Это я и называю блужданием по сюжетам. Занимательно иногда получается. Но не в этот раз! Только я вознамерилась мило пошутить, сплавив Одиссея в Рюриковой ладье, раздался скрипучий голос индейца:
-Конечно, ты только на стёб и способна. Не теряла бы времени даром, честное слово. Сядь вон сериал посмотри - как раз для таких как ты снимали, чтобы им было, чем себя занять.
-Обидеть человека нетрудно, ты бы поискал рациональное решение...
-Так нашёл уже! Но не всё сразу. Потерпи. Постепенно мелкими шажками будем продвигаться в направлении неписания. В идеальном случае у тебя возникнет замечательная фобия: безотчётный страх перед сочинительством. Ты даже письма писать будешь с трудом и только по делу. Ну? Нравится перспектива?
-Безумно..Лучше некуда,- я с тоской уставилась в окно
-Не грусти. Всё у тебя будет хорошо. Обязательно. При одном условии: прекрати писать.
-Постараюсь.
Второй сон
Сыро. Темно. Только дрожит фонарик в руке у моего спутника. Шелестят наши шаги по переходу.
-Куда движемся?
-Увидишь.
У меня в голове крутится старая-старая легенда о пещере, Платоновская, помните, та на которую обожают ссылаться люди, считающие себя умными?
Я к интеллектуалам не отношусь - поэтому ну его...
А фонарик чертил круг по гладким стенам; скорее туннель, чем пещера. Внезапно свет исчез.
Некоторое время мы сидели молча. Через пару минут я не выдержала:
-И чего ждём? Очередного бога?
-Ты недалека от истины...
-Что-то он задерживается.
-А ему некуда спешить. Тебе, кстати, тоже.... А я пойду, пожалуй. Сами поговорите. И старик зашаркал по туннелю, удивительным образом находя дорогу в полной темноте. А я осталась сидеть, прижавшись спиной к холодным камням. Наверное, бог окажется страшилищем. Хорошо, что всё это во сне. Во сне ведь нельзя умереть по-настоящему, правда?
И вот ОН - появился!!!
Крохотный паучок спустился ко мне на плечо на ниточке и пропищал чуть слышно:
-Здравствуй...
-Ты кто, посланник?
-Почему же посланник. Я - бог, просто не очень заносчивый. Бог поэтов, хозяин рифм...
-Это, наверное, устарело уже.... Есть специальный словарь, подбирает созвучия по окончаниям, вот он, должно быть, и есть модерновый бог рифм.
-Он - модерновый, а я - истинный... Рифме созвучия недостаточно, душа быть должна, магия.... К примеру, небо с хлебом зарифмовать очень точно можно - а не пляшет, не искрится строка.
-Так кто ж о банальных рифмах говорит?..
-А ты попробуй, сплети точную, небанальную и живую. Допустим, к слову Арахна. Не составную. Время пошло. Бог спустил на паутинке маленькую лампочку, блокнотик с карандашом и песочные часы...
Мне, конечно, нетрудно сообразить рифму....Но точную, к такому созвучию?
Арахна - драхма.
Чёртово "м" всё рушит
Арахна... арахна... С юмором божок оказался.
Арахна -Брахма... ни к селу, ни к городу. Наверное, если сперва представить картинку рифма, в конце концов, сама вылезет, и не стоит её подгонять. Итак:
Вчера её превратили в паука, а душа и песня слились в одно, и стали бесконечной нитью. Теперь Арахне прясть и прясть.... Старое дерево, слышавшее каждый день, как весело шлёпали по двору её босые ноги, вздыхает сочувственно. Август. Скоро полетят звёзды.
Вздыхал платан, и нить кляла Арахну
И август плыл скоплением плеяд
Н небу оставалось только ахнуть,
Чихнуть, чтобы полился звездопад
-Всё равно, неточно, и падеж, падеж, - скривился паучок,- потом что-то подобное мне уже приходилось слышать, не могу только вспомнить, от кого...
А за что нить паука проклинает?
-За то, наверное, что нет ей конца. Отдохнуть бы - а приходится тянуться и тянуться. Кстати, а сам бог знает точную рифму к слову Арахна?
-А разве я сказал, что точность - главное? Душа главное, душа...- и бог поэзии, владыка рифм заскользил по паутинке к тёмному своду.
-Вот видишь, удалось найти общий язык с богом,- похвасталась я на следующее утро индейцу,- может я совсем и не графоманка, а скрытый талант.
-Ага, как же, держи карман шире! Ты со щадящими задачками еле справляешься - а туда же - та-аалант. У тебя хоть один законченный рассказик есть? Такой, которого ты не стыдилась бы?!
-Конечно! Целых четыре: "Розы", "Стул", "Солнышко в траве" и "Лунная сеть".
-И все четыре ни о чём!
-Очень даже о чём. О первом движении любви; о крахе любви; о начале и конце жизни; о силе, рождающейся из веры.
-Это для тебя лично они - об этом. А читатель совсем другое увидит. Для него это: о скучном дне в провинции; о безнадёжном запое одного придурка; о пыльной ночной дороге; о грязи. Короче, ни о чём. Слова есть - темы нет.
-Слушай, а может тебе оставить меня в покое? Я ведь чувствую: не будет толку, не перестану страдать от графомании.
Старик долго молчал. Орал где-то ишак; трепетала занавеска. Когда мне было лет пятнадцать, я внушала себе, что за дрожащей тканью, у окна, скрываются крылатые призраки вдохновения. Главное не вспугнуть их.
-Нет уж,- решительно заявил индеец,- раз я взялся лечить - доведу дела до конца. Сегодня вернёмся к истокам.
Третий сон
У медведя потёртый нос, чистенькая голубая рубашонка и розовая ленточка на шее...Плюшевый мишка валялся на ковре; книжки интересовали меня куда больше, чем игрушки. Годика в три я носилась с медведем по разноцветным кругам потёртого паласа и вопила:
Мика-мика мотыляка
Пал он долго и губака..
Что должно было означать:
Мишка-мишка-лежебока,
Спал он долго и глубоко
Меня спрашивали:
-Почему мотыляка?
Я надувала губы:
-Иначе некасиво получается...
Я выросла, а медведь остался таким же: плюшевый миха со стеклянными глазами.
Итак, я читала. Светильник в форме ракеты поблёскивал на телевизоре, накрытом вышитой салфеткой; бабушка возилась на кухне; вороны голосили за окном. Напротив дома моего детства был огромный запущенный парк. Почему-то из всех птиц водились там только вороны, голуби предпочитали соседнюю площадь с фонтаном. Вороны просыпались поутру и начинали галдеть, перелетая от дерева к дереву и зависая в небе тёмными стайками...Они замолкали с закатом, и всегда мне казалось, что старый ворон каждый вечер подлетает к солнцу и выклёвывает ему сияющий глаз. И солнце кровоточит. А нам наплевать, мы, как ни в чём не бывало, играем в выбивного, пока наши мамы возвращаются с работы с тяжёлыми сумками, из которых выглядывают сосиски и рыбьи хвосты; пока бабушки сидят на балконах и переговариваются через низкие решётки... И никто не понимает, что завтра солнце может и не взойти. Вдруг сияющий глаз не заживёт за ночь? Или на город сбросят атомную бомбу... Моё первое стихотворение было о солнце и о последнем завтра... Я написала его , примостив тетрадный листок на спине плюшевого медведя: эти восемь или двенадцать строчек выскочили из меня так быстро, что я не успела добежать до стола.
Спасибо индейцу, напомнил....
Я ворвалась на кухню, резко толкнув стеклянную дверь:
-Бабушка! А я теперь стихи пишу, как Пушкин!
Сейчас бабушка поднимет голову, осторожно опустит на стол шпильку, которой она вынимает косточки из вишен, вытрет руки о дырявое полотенце и скажет:..
-Не выдумывай!- сказала бабушка,- помоги мне лучше, и не носись со всяким мусором... Скомканный листок улетает в ведро. Я начинаю реветь. Мне десять лет.
-Ну, как? - спросил старик на следующее утро.
-Что толку от твоих экспериментов, если я точно помню, что листок с этим стихотворением лежал у бабушки в шкатулке?
-Но могло бы быть и так, как я показал... Правда?
-Но тогда бы это была история другой семьи и другой судьбы.
-Всегда есть варианты...
Я плюнула на индейца с его заморочками; сняла с карточки последние деньги и поехала в город. Бездумные траты всегда улучшают настроение. А ещё: они меня вдохновляют. По дороге от одного магазина к другому можно сложить неплохие стихи, о том, как на углу Агриппас и Яффо неуклюжий араб опрокинул тележку со спелыми помидорами... и катятся, катятся томаты под ноги прохожим, под колёса машинам.. А нищие старушки и неразумные дети гонятся за ними по выщербленному солнцем и дождями тротуару.
Навстречу мне шёл человек, перебирающий пальцами, будто игравший на невидимом крохотном фортепиано, повисшем перед ним в воздухе. Явно ненормальный. Хорошо, что я - не он.
Богато одетая женщина вынимает из бумажника золотую визу, и блестят кольца на узловатых артритных пальцах... Почему я всегда это вижу, Господи? И каждый раз отворачиваюсь в невыразимом ужасе перед старостью и болезнью. На самом деле я не знаю, что такое ад, - я знаю мир, в котором хочется жить. А туда же, лезу сочинять трагические истории. Ничего, может старик меня от этого отучит.
Купила я себе детективчик позабористее, и уж было собралась домой, как вдруг наткнулась на Кортеса. Кортес - настоящий мексиканец, с явной примесью индейских кровей. Ничего сверхъестественного в нём нет: маленький, смуглый и обаятельный. В прошлом году мы вместе сражались с ивритом - а потом он уехал, но обещал вернуться. Говорит, полюбил нашу чокнутую весёлую страну. Я о нём и думать забыла, а он вот - действительно вернулся; стоит передо мной; вокруг шеи длинный шарф замотан - всё в романтику играется!..
-Хорошо, - говорит,- что ты меня помнишь.
Плохо, что я не сообразила сделать вид, что не помню. Пусть бы напомнил. Бабушка когда-то говорила:
-У тебя, Лилька, всё на носу написано...
Правда, не умею скрывать свои чувства; отсюда масса друзей и сплошные неудачи в личной жизни. Но к Кортесу это, слава Богу, никакого отношения не имеет! Просто мне было нечем заняться, ему тоже - и мы отправились шататься бесцельно по любимому городу. Я никогда не могла сказать, и вряд ли смогу, почему привязалась к этим узким улочкам и вечно висящему в небе ощущению горячего ветра. Это дыхание отступит только когда зарядят ливни, и хасиды натянут на дорогие шляпы целлофановые кульки. Так и будут ходить весь январь и февраль, с кульками на головах. А пока ещё нет дождей. Кортес болтал без умолку, смешно картавя. Как ни странно, меня совсем не раздражал ни его акцент, ни малый рост, хотя я в принципе ни того, ни другого терпеть не могу. Есть такое зыбкое ощущение между людьми, не знаю, как его назвать: не любовь ещё, не притяжение даже, просто смутное чувство возможности. Весь вечер оно неотступно следовало за нами, прячась в тёмных, наполненных кошками подворотнях. Оно не хотело проявляться раньше времени, это волшебное ощущение.
Мы обменялись телефонами и разбежались; я даже что-то мурлыкала себе под нос по дороге, а со мной это крайне редко случается. Странно, за целый вечер я ни разу не вспомнила о проклятой игре слов.
Сон мне привиделся весьма странный
Четвёртый сон
Ралли в телевизоре рычало и рычало... Я потеряла счёт времени за этим идиотским рокотом. В раковине издевательски скалилась жирными боками немытая посуда. Собака беспокойно подвывала и косилась на дверь. Кортес валялся на диване. За спиной у него мигал курсором Пентюх, мигал посередине совершенно безнадёжного абзаца о снеге в Хевроне. Грязный пол, орущий телевизор, вечно скулящая псина... и пустота, пустота после чёрточки курсора!
Вот в этих случаях говорят: "проснуться в холодном поту". Ну нельзя же так в самом деле!
-И как те6е перспектива? - ехидно поинтересовался индеец.
-А с чего ты взял, что именно это - моя перспектива?
-Да по всему видно...
-Видно, как же. Я сейчас сотру телефон этого типа - и всё, перспектива рассыпается.
-Не этот, так другой. Дело-то в тебе.
-Совсем скучная фраза. И вообще я спать хочу.
Пятый сон
Моторку качало на зыбких волнах. Самая противная погода на море: не волнение, но и не штиль; недовольная рябь - точно ворчание старухи.
-Помнишь сказку о Золотой рыбке?- спросил Индеец
-Ты к чему клонишь?
-Просто так,- он отвернулся и долго смотрел на тяжёлую синюю воду.