Аннотация: Шагнув за грань, ты узнаешь много нового. Но как жить там, - за гранью?
Кирилл АСТРОВ
ПОТЕРЯННЫЙ
Небо заглянуло в растекшуюся по асфальту лужу и брезгливо поморщилось. Прямо в центр отражения бес-церемонно ступила нога человека в отвратительно гряз-ном ботинке. Больше таких экспериментов небо реши-ло не делать.
Только человек был вовсе не виноват, что его обувь оказалась столь грязной. Виноватой, как обычно, была весна.
Виновница, как юная легкомысленная особа, опозда-ла на свидание с календарем и, наконец, ворвавшись, решила заглушить смущенное раскаянье бурным объя-тиями с потоками очистительной влаги.
Как грязь с тела, сходила вместе с весенними дож-дями и память о зиме.
Старушка-зима, кутаясь в пуховый платок, тихо уда-лилась в богадельню.
Только вред ли всё это заметил человек, упрямо шагающий по лужам.
Итак.
Его звали Клим. Он был доволен миром родителей касательно имени для сына. Оно одновременно походи-ло и на имя, и на кличку, объединяя в себе официаль-ную и неофициальную идентификацию его личности.
За его плечами было два десятилетия интересной и насыщенной жизни. Славной и счастливой, как бывает только в детстве, волнующей и познавательной далее.
Но.
Несмотря на все это, он был глубоко несчастен.
Воробей с ветки скосил глаз на проходившего по аллее юношу, моментально оценивая его цепким птичь-им умом. Прохожий вовсе не выглядел несчастным.
Среднестатистический человеческий стандарт с фи-зиологически крепким организмом и эстетически при-ятной наружностью. Правда, нос несколько коротковат для того, чтобы клевать зернышки, но, говорят, для лю-дей это не имеет того значения, что для рядовых из от-ряда воробьиных...
Целеустремленно спешащий муравей едва успел от-прянуть из-под ног уверенно шагающего человека, ко-торый не выглядел несчастным, иначе он бы так твер-до не шагал прямо по муравьиным головам.
И все же он был несчастен.
Пусть не снаружи, а где-то глубоко внутри.
Хотя...
Счастье - понятие весьма относительное, и относится оно ко всем одинаково - с равнодушным презрением.
А человек такое существо, что никогда не бывает доволен тем, что имеет, а посему счастлив не может быть вовсе.
Клим страстно любил поэзию. Хотя, сказать любил -отнюдь не правильное отображение его чувств. Вернее будет - преклонялся.
Как преклоняются перед божеством.
Восторгался, как чем-то недостижимо прекрасным.
Наслаждался, как изысканным деликатесом.
Упивался ее непостижимостью.
И мучился.
Страдал от ощущения неразделенной любви. От оди-ночества окружающей прозаичной жизни. От несправед-ливости матушки-природы, так жестоко обделившей его.
Самодостаточна ли красота?
Зачем природе красота, если она не может ее осоз-нать и выразить?
Клим безумно завидовал всем ныне живущим по-этам. Не умершим, которые уже свое сделали и ниче-го нового добавить не могли. Их он почитал, а завидо-вал своим современникам. Не белой завистью, но и не черной. Желтой, зеленой, красной, небесно-голубой и льдисто-бирюзовой, но не угрюмой черно-белой.
Если бы был проведен спектральный анализ его за-висти, то даже Ван Гог сошел бы с ума. Окончательно.
Так, безнадежно отмахиваясь от столь навязчивых мыслей, он дошел домой. Квартира пуста, родители на ра-боте. Сумка с конспектами повисла на стуле, стоящем у его письменного стола. Этот предмет интерьера был акку-ратно убран, а его полированная столешница любовно на-терта байковой тряпочкой со специальной жидкостью.
Ах, как прекрасно было бы сесть за этот стол, до-стать идеально чистый лист бумаги, перьевую черниль-ную ручку, и летящим почерком наносить бессмертные слова, выстроенные в точном порядке вдохновения...
Только где ж его взять - вдохновение?
Не приходит, не навещает. И не подозревает о суще-ствовании такого субъекта приятной наружности по име-ни Клим...
Клим заглянул в зеркало, машинально поправляя ру-кой волосы. Ну вот, он даже внешне не похож на по-этический образ стихотворца. Ни романтической блед-ности, ни взлохмаченных кудрей, ни безумного взора... Разочарование одно. Здоровый румянец и аккуратная стрижка. Может, хоть бороду отпустить? Если бы только небритость была прямо пропорциональна поэтическому дару... Зеркало тихонько похихикало, но внешним не-возмутимым видом не показало, что посмеивается над своим хозяином. Тоже ведь своя субординация. Клим оторвался от зеркала и глянул в окно с высоты свое-го тринадцатого этажа.
На карнизе чирикали высотные воробьи, справедли-во полагая, что здесь их никакие кошки не достанут.
Жить бы, также легко, как птицы, и так же парить... над обыденностью... Парить - творить. Хорошая рифма, но ему она ни к чему. Некуда приспособить.
Когда его посетила любовь, он воспрял, окрыленный новой надеждой.
Надеждой на то, что его душа, окрыленная сим не-земным чувством, воспарит к вершине Парнаса.
А душа...
И впрямь окрыленная, она тщетно билась в груди, стремясь расправить крылья, но продолжала быть на-дежно запертой в ловушке тела.
Как ее звали? Неважно.
Для любви все едино, что Лаура, что Агриппина - любимое имя покажется самым поэтичным на свете. Но стихи дано сочинять не всем.
Он был бесплоден творчески, бездарен, нищ духом, чтобы творить.
Даже в пустыне растут какие-то колючки, а по но-чам даже шныряют некоторые животные. Даже в Арк-тике и Антарктике льды не живут в одиночестве, а озаряясь полярными сияниями, лелеют где пингвинов, где белых медведей... Счастливые. Способные породить живое и живучее. А у него?
Внутри нет ни уюта, ни гармонии. Нет организованного пространства, а лишь хаотическое нагромождение обломков внутренних рецепторов, которые не способны воспринять красоту и, преобразив, произвести свой вариант усвоенного.
Ощущение внутреннего дискомфорта оттого, что явно чувствуешь, но не можешь выразить свои ощущения ни словом, ни звуком, ни цветом... Ничем! Внутри пустота.
Мучения, сходные с вялотекущим воспалительным процессом.
Даже любовь доставляет боль, поскольку нет сил ее отобразить. Чувства чувствами, а голова-то на что?
Не состоялся он как поэт. По причине полного отсутствия предпосылок, а следственно, и отсутствия следствий, то бишь стихотворений.
Несостоявшийся поэт - звучит печально, если не сказать смешно.
Корыстный поэт - не поэт, в лучшем случае рифмоплет. Честолюбивый поэт - самый краткоживущий. А вот несостоявшийся вообще никому не интересен как вид.
Если б можно было поменять судьбу...
Что бы ты выбрал - славу иль деньги? Нищету и признание потомков или прижизненное благополучие? Золотую середину? Эта середина - пропасть, в которую ты провалился в этой жизни.
Имей хотя бы смелость признать, что виноваты не происки таинственной неосязаемой госпожи судьбы, а сам ты недостоин чего-то лучшего.
Имею! - стукнул кулак по оконной раме. Имею я такую смелость, и именно потому мне так тяжело, - прочувствовал Клим. Если б я искренно считал себя обиженным и обойденным, да сваливал всю вину на сверхъестественные обстоятельства бытия... Мне было б намного легче.
А так... Кого винить, кроме себя. Глух и туп, а посему являешься примитивным обывателем, ведущим размеренную, внешне благополучную жизнь.
Выше потолка не прыгнешь, а тот нещадно давит на макушку.
Тяжко, а жить-то надо.
А кто сказал... что надо?
Такие же обыватели. Нетворческие люди, которые довольствуются формулировкой "просто жить, ради того, чтобы жить". Не авторитетная заявочка.
От нахлынувших ощущений какого-то прорыва мгновенно вспотели ладони. Клим машинально вытер их о брюки и задумался.
Как будто приоткрылась невидимая доселе дверь, и оттуда маняще мерцает свет иного бытия... Инобытия. Вернее, небытия.
Наверное, и вправду все гораздо проще, чем кажется отсюда.
Отсюда...
Клим усмехнулся собственным мыслям. Отсюда -это значит, из этой жизни. А там - это за ее гранью, где начинается небытие? За очень тонкой гранью. Которую он в силах прорвать.
И желание, похоже, для этого достаточное,
Но... но... такие вещи так сразу не делаются, надо обдумать, а тогда решать.
Обдумать? А зачем? Чтоб раздумать и мучиться, проживая так называемую жизнь до ее логического конца в старости? Ну уж нет.
Что его может остановить?
Сразу напрашивается...
Любовь. Приятное чувство, но порой мучительное и невыносимое. Недостаточно, чтобы ради нее жить и продолжать любить.
Родители? Да, их жалко, но они давно заняты собой и работой, а при взаимных пересечениях только предъявляют претензии к своему единственному сыну и раздают ценные указания, как ему жить. Да, он не идеал, но слышать об этом чуть ли не ежедневно как-то не добавляет оптимизма и тяги к свершениям. Он уже вырос, ему двадцать лет, и он вполне способен решить сам, стоит ли ему вообще жить.
А он считает, что не стоит.
Переубеждать некому и некогда.
Все надо сделать прямо сейчас. Тварь ли я дрожащая или право имею? Смею надеяться, что все-таки имею.
Предсмертная записка?.. Перевод бумаги. Что ни напишешь - все равно солжешь, поскольку в двух словах не объяснишь, что делается на душе, да и сам не до конца разобрался...
Ага, напоследок чашечку кофе с молоком на родной кухне, и вперед.
Любимый кофейный аромат взбодрил и привнес с собой озорную мыслишку, что кофе-то ведь перевариться в желудке уже не успеет, а так и пропадет вместе с ним. Смешно, право слово... Хорошо, что не грустно.
Клим медленно перевернул чашку на блюдце вверх дном, отсчитал еще пять мгновении своей жизни и заглянул внутрь. Его будущее растеклось невнятными потоками гущи по стенкам, ничего не говоря ни уму, ни сердцу.
Кстати, о способе... суицида. Вопрос первостепенной важности.
Критерии отбора: быстрота, легкость, 100%-ая гарантия и безопасность для окружающих.
Очень бы хотелось еще и эстетичности, но в этом отношении, как говорится, - "миссия невыполнима" - смерть малопривлекательна в любом своем виде. Так что эстетику оставим для духа, а не для тела. А духу положено будет воспарить.
Из уважения к соседям по коллективному жилью в многоэтажке газовая духовка отпадает. Нехорошо собственными проблемами затмевать радость бытия окружающих, с газом лучше не иметь ничего общего.
Оружия нет, и не предвидится, хотя и жаль, могло бы получиться красиво, как в каком-то прочитанном романе - аккуратная дырочка в виске, и запекшаяся струйка темно-бурой крови, рисующая мрачный иероглиф смерти на полу... на ковре... нет, на земле. Погода хорошая, зачем же оставаться в помещении.
Но это так, живописное отступление. А в реальности, пистолет - недостижимая мечта самоубийцы. Надо решать эту насущную проблему более реалистичными методами.
Камень на шею... Звучит романтично, но далее следует - и в реку. А там рыбы да раки, которые, говорят, не прочь полакомиться тухлятинкой. Фу, как некрасиво и малоаппетитно. Неохота в подводный ресторан, - ни посетителем, ни блюдом.
Травонуться, что ль... Да знать бы чем. Если глотать все подряд, то при весьма забавном стечении обстоятельств можно случайно найти комбинацию препаратов, нейтрализующих действие друг друга, и все усилия насмарку. А то еще в живых остаться, да с испорченным желудком и подпорченным внешним видом.
Нет, так не пойдет.
Вспомним критерии - быстро, легко и с гарантией... Ну да, вот оно.
И как это сразу не подумалось, живучи на тринадцатом этаже... В том смысле, что достаточно высоко. Высоко для тех, кто не летает. А гоминиды в этом не замечены.
Стало быть... все решено. Спрыгнуть можно прямо из окна собственной квартиры. На лестничной площадке окна заколочены на всех верхних этажах. Во избежание... Этого самого.
Но у него окно собственное, возле которого стоит тот самый пресловутый письменный стол. Тщательно навощённый и лелеемый своим хозяином.
Стоит только взобраться.
Клим глянул себе на ноги и почему-то решил надеть кроссовки. В носках он смотрелся как-то по-домашнему, а собирался на улицу.
Обувшись, он раскрыл раму, оборвав при этом еще зимнюю заклейку окон, и залез на подоконник. В комнату ворвался чуть теплый ветерок, стекло задребезжало. Воздух-то какой... Почему-то весна пахнет свежими огурцами.
Клим вдохнул полной грудью, насыщаясь до отказа, и в последний раз глянул на небо, избегая смотреть на город.
Пронзительная бездна лазури, оттененная свежестью и белизной облаков, терпеливо плывущих в единственно нужном направлении. Красотища неимоверная, доступная сердцу, но не доступная языку. В том-то и дело...
Ладно, хватит слов, пора быть делу.
И сделать это надо красиво. Чтобы ни ждало - мрак бессознательного или свет потустороннего.
Клим выпрямился во весь рост, широко раскинул руки, улыбнулся ласковому солнцу и сделал шаг.
Последний в своей жизни.
Да-а...
* * *
Полет вышел недолгим, и никем ни замечен, ни оценен не был.
А вот приземление, которым он окончился, вышло гулким и ... неаккуратным. Мягко говоря.
В момент прикосновения к асфальту Клим почувствовал сильнейший толчок, который, как ему показалось, отбросил его обратно вверх, как резиновый мяч. И он с удивлением обнаружил собственные останки, неуклюже припечатанные к грязному асфальту. Более нелепое зрелище сложно представать.
Вышло не совсем так, как задумывалось, некультурненько малость. И дворникам забота, и бригаде из морга - лишняя пакость в сегодняшнюю смену...
А впрочем, ему-то какое дело? Тело он сбросил, и волен лететь в любом направлении, не заботясь более о делал земных.
Как легко, оказывается, летать. Совсем как в детских снах.
Однако ж что-то не так. Легкость в полете, но нет легкости на душе. Тяжесть как была, так и осталась. Хотя, наверное, ко всему надо привыкнуть.
Но вот еще... Малоприятное открытие, подпортившее радость от освобождения - оказывается, окружающий мир хоть и не изменился, но разом утратил все краски. Кроме всех оттенков серого. Даже былые белоснежные облака, какими они были еще пять минут назад совершенно точно, теперь кажутся грязноватыми и унылыми.
И не только цвет, исчезли также все запахи! Пожалуй, сейчас весну не отличить от осени. Деревья одинаково голые, а тот неповторимый весенний аромат утерян... И солнце больше не греет. Лишь блекло висит в поднебесье, как дешевый декоративный фонарь.
Да уж, неуютно как-то в новом качестве. Но, наверное, ему здесь недолго осталось - где-то ведь ждет его потусторонняя жизнь. Веселая - в аду, или благостная в раю. Ему все равно где, лишь бы поскорей.,
Ау!.. Где вы, ангелы или черти, я готов к транспортировке!?
Небеса заскрежетали, но не упали. И промолчали.
Глухо, как в танке, и небесный потолок все так же давит на макушку.
Да что ж это делается, люди добрые?.. Вернее, ничего не делается. Нет за ним посыльных, никому его душа не нужна.
А ведь не делал он при жизни нечего плохого. Хотя и хорошего тоже не делал. Это правда.
Так что ж теперь - болтаться между небом и землей до скончания времен?!..
Бестелесная субстанция, для простоты именуемая Климом, заметалась в проводах и кронах деревьев.
Нет душе успокоенья. Неужели, ошибся? Шагнул не туда, зазря шагнул, по дурному выбросился. Смелость проявил, которую правильно глупостью назвать.
Ох, и дурак... Дурачок безмозглый. А и верно, что безмозглый, вон мозги по асфальту щедро разбрызгались. Мои соседи уже сбежались. Эх, надо ходу отсюда, а то сейчас родителей с работы вызовут, они примчатся... Это зрелище не для слабонервных. Ему и так хреново, хотел все проблемы разом решить, и к летней сессии заодно не готовиться, а заварил кашу похуже прежней. И расхлебывать нечем - ни рта, ни ложки не водится. Не положено бестелесным.
Шуганув ворон с высокой липы, Клим заскользил подальше от места бывшей прописки, по привычке следуя руководящим направлениям улиц.
Что ж, если все так плохо, и выхода нет, то надо учиться извлекать удовольствия по мере сил из сложившихся неприятных обстоятельств.
Возможности новые, неизведанные, а потребности почти те же - испытывать наслаждение от бытия... Тьфу ты, от небытия, конечно. Не привык еще.
Пожалуй, теперь ему доступно несколько больше, чем ранее, и денежная проблема не стоит ребром, и не лежит аверсом-реверсом. Нет такой проблемы. Для духов все бесплатно. Вот и отличненько...
Где тут ближайший ресторан? Поприличней да подороже. Кажется, я проголодался, как это ни странно...
Тела нет, как и не бывало, а кушать хочется. Сильны старые привычки. Или у духов так мало развлечений, что голод не помеха, а стимул для действий?
Сейчас узнаем... Вот и ресторан, да с швейцаром на входе.
Ой-ей-ей... А это кто же?.. Сотоварищи, должно быть. По инобытию. Его новый круг общения - такие же духи бестелесные. Облепили ресторан как мухи, гроздьями на трубе водосточной висят.
Надо и себе поближе к окошечку пробраться, глянуть, чем там кормят сегодня. Какие изысканные блюда шкварятся на здешней кухне.
О-опля! Духи-старожилы так глянули на новоприбывшего, что того сразу отнесло на сто метров от ресторана.
Ничего себе, приёмчик. Клим обессилено повис на ветвях дерева, переводя дух, если можно так сказать.
- Привет, - послышалось совсем рядом.
Ага, здесь же прохлаждается еще один дух. И похоже, не столь агрессивно настроенный, как те, ресторанные.
- Привет, - попытался в ответ улыбнуться Клим. А это оказалось даже тяжелее, чем летать.
- Видел я, как ты с разбегу к кормушке сунулся. Совсем с ума сошел? Видать, молодой еще, неопытный.
- Да полчаса, как оттуда...
- Хо-хо, и сразу в ресторан подался? - хохотнул новый приятель. - Быстрый... Да только торопиться некуда. Все элитные кормушки заняты давно, не пробиться. Нас, духов, много здесь водится, некоторые уже и столетний юбилей справили. Знают все хода и выходы, держат территорию и новичков не пускают. И не надейся... Для нас заведения попроще - дешевые забегаловки, и то еще надо очередь отстоять. А о домашней кухне вообще забудь - нет нам ходу туда, где крепок быт, семья, и хорошо готовят. Домашний уют -самое сильное заклинанье от призраков.
- Но кушать-то хочется, - пожаловался Клим.
- Хотеть надо было раньше, - совсем развеселился дух, - при жизни. А коль ты вне ее, радуйся и той малости, что нам достается.
Тут Клим заметил на другой стороне улицы торговку пирожками, сонно обмахивающую себя женским журналом.
Он стремительно спикировал на ее лоток и вцепился зубами в выставленный на обозрение зажаристый пирожок. И... провалился в пустоту, клацнув невесомой челюстью об асфальт.
- Ну что ты, совсем неумеха, - с жалостью старшего товарища подлетел тот же самый дух и помог ему подняться на плафон уличного фонаря. - Неужели не соображаешь, что так ничего не получится?
- А как? - чуть не плача спросил Клим. Горечь от все новых неприятных открытий першила в горле.
- Как другие делают, - спокойно объяснил дух, - мы ничего не можем самостоятельно ощутить. Только через посредников. Ты думаешь, те гады, - кивок в сторону ресторана, - с тарелок слизывают. Не совсем. Вернее, совсем нет. Присасываются пиявками к клиенту и посредством его ощущений насыщаются. Увы, ненадолго.
- Кажется, понял. - Клим брезгливо поморщился. - А иначе никак нельзя? Не цепляясь к людям...
- Нельзя, - жестко усмехнулся дух. - Бестелесным почти ничего нельзя. Жить можно... вечно. Или до искупления. Но это редко кому удается. Потому и прибавляется нашего брата, так что скоро и в столовку очередь по предварительной записи будет. Самоубийцы хреновы...
- А сам-то кто? - всхорохорился Клим.
- Такой же как и все... придурок, - процедил дух и сплюнул на тротуар сгусток эктоплазмы. - Ладно, поехали в американскую кормушку, хоть какой бургер зажуем. - По дороге он еще больше разговорился: -Я вообще понимаю три причины, по которым может стукнуть в голову рассчитаться с жизнью: инвалидность, несчастная любовь или если денег кому задолжал много, а отдавать нечем. Сам я после аварии ногу потерял. И знаешь... - дух шмыгнул носом, успевая поглядывать по сторонам. - Теперь бы я так просто с жизнью не расстался, хоть и без ноги. А ты чего? По любви, небось?
Сказать, что ему неловко - это брякнуть заведомую ложь.
Ему было тошно от осознания мелочности причин, толкнувших его из окна. Ну не было достойного повода, который можно было бы без смущения озвучить в среде неприкаянных самоубийц.
Вот тебе и жизнь потусторонняя. Никакой радости или успокоения. Ни благости, ни святости, ни морального удовлетворения. Живи летающей пиявкой, да от знакомых на улице шарахайся.
Очень скоро Клим смог разобраться, что его новое окружение довольно четко делится на три группы: "мстители", "эстеты" и "потерянные".
Классификация условная, но довольно четкая. "Мстители" - злобные тварюки, жаждущее наверстать то, на что не были способны при жизни, а способны они были не на многое... Теперь же отличались особой мелочностью. Так называемые "эстеты с вырожденческими завихрениями собственного астрала, несмотря на свой постлетальный опыт, были всем довольны и в виде духов. И удовольствие от небытия извлекали посредством полтергейста да привиденческими провокациями. "Потерянные" были самым жалким классом - по глупости рассчитавшись с жизнью, они застряли в междумирьи и совершенно не знали, куда себя деть.
Скрепя бесполезными ныне зубками, причислял к "потерянным" и себя.
Все обернулось не так, как виделось с высоты тринадцатого этажа. Воробей на карнизе и тот счастливее. Он хоть что-то может из того, что хочет
А тут... Неустроенность, бесполезность, бессилие хоть что-нибудь изменить.
Мучительность бытия обернулась еще более мучительным небытием. Гордыня! - вот удавка на шее, захлестнувшая его намертво. Думал, весь такой хороший, что не гоже жить рядом с вами, недостойными моего общества. Думал удалиться в высшие эмпиреи, где бы слушал музыку сфер и созерцал совершенство, равнодушно поглядывая вниз. А получил блеклую ксерокопию того мира, откуда сбежал. Потери всё, а взамен получил мыльный пузырь, да и тот не цветной.
Потерялся между мирами, и нет дороги домой. Бесприютная вечность в тошнотворно- изысканном обществе потусторонних пиявок.