На полном ходу пересекая асфальтовый горб, грузовик взревывает и подпрыгивает. Звонко цокают друг о друга каски, тяжело всхлипывает в ранцевых баллонах маслянистая влага. - Осторожно, олух! Не дрова везешь! - рявкаяет бородатую шутку прапорщик Чачин. - Дык, полицейского пришлось переехать, - так же дежурно отшучиваются из кабины. - Разлегся тут под колесами, понимаешь! А Гаевский просто морщится. Настроение - хуже некуда. Вроде бы, едут заниматься веселым и полезным делом, а на душе тяжело. Тревожно как-то. Все вокруг раздражает: и покрытые пятнами внутренние стенки фургона, и выскобленная до синевы рожа соседа напротив - ефрейтора Бобкина, и натужный рев двигателя, и... ветвистые рога над головой прапорщика Чачина, которые непрерывно растут, извиваясь, словно щупальца осьминога. - Каску! - цедит Чачин, наткнувшись на испуганно-недоумевающий взляд Гаевского и мгновенно просчитав ситуацию. - Каску нахлобучь, салага! Гаевский торопливо поправляет каску, затягивает ремешок. Наваждение пропадает. Вот оно значит, как. Серьезный сегодня противник - за километр учуял и упреждающий удар нанес. Ладно-ладно, посмотрим, как оно будет дальше. Грузовик сворачивает в переулок. Никто не шарахается к стенам, закрываясь от света фар, - некому шарахаться. Значит, сидят по домам и 'воспринимают'. А назавтра все как один, хором, кинутся жаловаться в мэрию - и электронной почтой, и по телефону, и лично. Почему, мол, не предотвратили? Почему во время не обнаружили и не выжгли, как говорится, каленым железом? Да едем уже, едем.
Взвизгнув тормозами, "Урал" останавливается у подъезда. Четверо высыпают наружу. - Водитель под окнами! Остальные наверх! - командует Чачин, первым бросаясь в темную пасть подъездной двери. И в то же мгновение, крякнув, отлетает назад, словно пустая тьма провела ему аперкот в челюсть, а потом добавила прямым в переносицу. Нос прапорщика свернут, из разбитого рта сыплются зубы. - Это же ложная дверь, - соображает Гаевский. - Настоящая где-то рядом. Ефрейтор Бобкин подбегает к кирпичной кладке и шарит по ней руками. - Есть проход! - докладывает он и, шагнув, исчезает прямо в стене. - Быштро жа ним, - шепелявит прапорщик, хватая Гаевского за шиворот и толкая вслед за Бобкиным. Подъезд тесен и темен, щербатые ступеньки круто ведут наверх, воняет плесенью, подгорелыми щами и... - Крысы! - отшатывается ефрейтор. Сверху прямо на отряд катится пронзительно визжащая волна. - Штреляй, - хрипит снизу Чачин. - Заклинило, - в ужасе пятясь и безуспешно дергая за рычаг предохранителя, бормочет Гаевский. А темные, щетинистые комья, подскакивая словно каучуковые мячики, уже вцепляются в штаны и куртку ефрейтора, с треском рвут плотную ткань, пытаясь добраться до нежной плоти. Вопя, Бобкин кубарем катится по лестнице, выскакивает из подъезда и растягивается у колес грузовика. - Никаких ран, только шиняки, - осмотрев и брезгливо ощупав бойца, сообщает Чачин и тут же резюмирует. - Крыш не было, это прошто галлюшинашия. Шлишком шильный шигнал, даже кашки не шпашают. - Значит, - соображает Гаевский. - Надо подниматься, закрыв глаза и заткнув уши. - Вот и пойдешь первым! - ухмыляется прапорщик.
Стараясь не обращать внимания на многоголосое бормотание в черепной коробке, бойцы движутся наверх. Часто останавливаясь и щупая прикладами ступеньки, без приключений добираются до пятого этажа. - Это ждешь, - шипит прапорщик, останавливаясь у двери с номером "506". - Ешли пожвонить, они ушпеют шпрятать докажательштва. И коротко разбежавшись, долбит подкованной подошвой в район замка. Дерево трещит, дверь с грохотом рушится вовнутрь. - Вшем лежать! - страшным голосом орет Чачин. - Пожарная охрана! Отряд врывается в квартиру. Старики-хозяева испуганно жмутся в углу. - Где?! - ревет Чачин, тыча им в лицо раструбом огнемета. Старики молчат, их глаза полны ненавистью. Тогда прапорщик, быстро оценив обстановку опытным взглядом, подскакивает к посудному шкафу и рвет его в сторону. Грохот, звон, клубы пыли! - Шмотри, Гаевшкий, - цедит Чачин, с омерзением указывая в открывшуюся нишу. - Вот они. Вся ниша заполнена широкими полками. И на полках, действительно, стоят "они". Обтрепанные корешки, поцарапанный картон обложек, осыпавшееся золото букв - книги. Которые обидевшись, что их не читают, эволюционировали и научились посылать свое содержимое людям прямо в мозг. - Жги! - приказывает Чачин. На это раз ничего не клинит, рычаг предохранительного крана плавно поворачивается, и... ***
...Закричав от ужаса, Гаевский вскинулся на кровати. Это был сон, просто сон! Уже рассвело, далеко-далеко на проспекте прозвенел первый трамвай. Надо же, какая чушь приснилась. А ведь не зря, наверное. Слишком давно Гаевский не перечитывал своих любимых авторов - двух отечественных и одного американского. Вот они и напомнили о себе столь фантасмагоричным образом. Но где это слыхано, чтобы книги чувствовали своих врагов за несколько кварталов и "отбивались", насылая галлюцинации? Фантастика! На самом деле, без просьбы хозяина они молчат, да и радиус их действия - всего метра два. Опасаться нечего. Соседи, конечно, даже не догадываются, что под кроватью у Гаевского сохранились несколько томиков. Сам храню, сам и читаю. Под окном заскрипели тормоза.
|