Было темно. Но не страшно. Что-то громыхнуло. Опять, наверное, взрыв натрия. Обернулся - небо озарилось яркой вспышкой. Словно кто-то красным лезвием жадно резанул мякоть рыхлого неба. Совсем рядом, однако.
Кубарем скатился на дно овражка. Снова грохот, земля и лед дождем посыпались сверху. Какой-то осколок больно ударил под лопатку. Но я продолжать бежать по дну оврага, спасаясь от ледяного душа.
Мне стало почему-то смешно. Лидия не хотела меня отпускать. Одаривая своими неизвестными никому из людей тайнами, взамен требовала принять смесь вечной ночи и аммиачного льда.
Снова земля затряслась от взрыва, и меня, не к времени размечтавшегося о превратностях судьбы, выкинуло с гряды, на которую начал было подниматься. Всей своей полутонной массой я грохнулся у подножия, обдав все вокруг каменным фонтаном.
"Плохи твои дела, приятель, - сказал я сам себе, - эта ледяная сучка не хочет тебя отпустить".
Мне хотелось смеяться - третий подъем заканчивается последующим отдыхом внизу.
Я покатился в противоположную сторону - к себе в пещерку. Мой квартирный вопрос Лидия решила практически сразу, предоставив мне возможность ночевать в небольшой пещерке, одним своим дальним длинным концом, обрывающегося стенкой у жерла пока спокойного вулкана. Я подозревал, что как только надоем Лидии окончательно, она инсценирует небольшое извержение. Я лег и слушал, как где-то рядом проносятся ураганы, поднимающие миллионы кубометров камня и льда, разрушая только что наметанные горы каменного мусора.
Гряда Эллочки (а я всем рельефным формациям давал женские имена) была единственным белым пятном в написанной мной географической истории Лидии. Эта гряда хранила в себе следы наличия трансуранидов, так необходимых Земле.
Впрочем, я мог бы вернуться домой уже сейчас, но проклятая гряда крепким узелком привязала меня к себе, доказывая мою профессиональную, и, черт побери, личную несостоятельность.
Почему такие мысли меня убаюкали, и мне приснился сон, хотя снов я не видел уже несколько лет.
Приснился мне Ганьян, когда я его видел в последний раз, пять лет назад. Он проходил курс восстановления перед очередной разведкой. Телевизионщики окрестили "Чудовищем" человека, отсутствовавшего на Земле несколько лет. А ведь он любил людей и жизнь больше всех...
Ганьян пришел в "желтый" домик школы, когда еще шли лекции. И мы, группа курсантов в шесть человек, сначала его не узнали - он здорово постарел. А, узнавши, обрадовались как дети. Ганьян смущенно улыбался, растирая одной рукой запястье другой. Мы спрашивали его про поход к Нарии, про славу. Он шутил, увлеченно рассказывал про скудный океан Нарии, про встречу с одинокими обитателями глубоких вод, про головокружение от славы Первого Разведчика и Первого же Чудовища, а в глазах пряталась вселенская тоска. Слава, по сути, была ему не нужна - он по-прежнему жил в простеньком доме старинного квартала, хотя за заслуги ему предложили шикарное бунгало на лазурном берегу.
Лишь спустя год я понял его тоску - он чувствовал свою гибель. Чувствовал и ждал. Он погиб не на Нарии, как, наверное, того сам желал. Он погиб при расфокусировке параметров переброски на приемный спутник.
Когда я проснулся, мне почему-то хотелось плакать, но тело чудовища не было приспособлено к мокрым вещам. Поднявшись, я, чтобы освободить свои руки, приспособил к животной сумке крюки, которыми держался во сне за стенки, чтобы не выкатиться наружу.
И отправился в четвертый подъем на гряду. Спустя шесть часов я вернулся, так и не сумев покорить Эллочку. Я твердо решил ретироваться, плюнув на ущемленное чувство самолюбия.
Камера переброски была на том же месте, лишь основательно завалило камнями. Но что такое для нескромных размеров парня расчистить проход к камере?
Спрятав в животную сумку инструменты, я ухватился за камни.
Камера была в исправности - я ликовал, а ведь Лидия и не догадывалась прежде о такой уловке как камера переброски. Проверив приборы, нацепил на себя несколько датчиков и отправил сообщение "Принимайте!". И подумал, что сообщение, наверное, встревожит всю базу.
Сообщение действительно встревожило всю базу. Диспетчер, принявший информацию, тут же связался с руководством и вызвал на приемный спутник бригаду.
Меня приняла моя родная камера номер три. Третий раз оказываюсь я именно в ней. Камера Ганьяна была под номером один.
***
Глубина, многотонная толща тягучей как мед воды. До поверхности жуть как далеко. Ядовитая зелень обволакивает сознание. Что-то в глотке - не выплюнуть. Какая-то кишка, или трубка.
Неужели не выплыть? Ганьян не выплыл в свой третий раз. Начинается зуд кожи, тело стягивается ремнями.
Открываю глаза. Белый потолок, белые стены. Ритмичный писк у головы. Это приборы жизнеобеспечения сигнализируют. От него и кишка в глотку.
Все знакомо. До боли, до чертиков. Белые бачки приборов, белый плафон, стерильная палата. Третий раз прибытия.
От головокружения закрываю глаза. Может это сон?
Слышу голос:
- Как себя чувствуете, Роман?
Голос совершенно незнаком, хотя вроде знаю всех медиков-приемщиков. У Валентина Иваныча - мягкий, слегка приглушенный, словно волной по галке, бас. У Верана - наоборот звонкий, высокий, под стать росту.
Человек был среднего роста. Обычное лицо. Небольшие залысины, хотя еще молод. Тонкий нос, серые глаза. Незнакомец.
- Я - Александр Нарсиан, заменяю Валентина Ивановича, - говорит он.
- Я - Роман Серов, прибыл от Лидии.
- Я знаю, - улыбается одними губами.
Нарсиан был ненастоящим, а его голографической копией. Никто из смертных, кроме меня, конечно, не смог бы находится в барокамере с юпитерианским давлением Лидии.
- Как себя чувствуете? - спрашивает призрак.
- Все чешется, - признаюсь я.
- Это пройдет, - заверяет Александр, - через несколько часов сможете избавиться от ремней. Отдыхайте, восстанавливайтесь. Если буду нужен - позовите.
Фантом исчезает.
Я опять закрываю глаза. Думать ни о чем не хочется.
Пока давление в барокамере подгоняется под земное, я опять засыпаю.
И снова просыпаюсь от голоса Александра.
- Давление достигло земной нормали, можете растегнуться.
- Когда ближайший автобус в город? - спрашиваю я, распутывая ремни.
- Успеете, Роман! - Александр внимательно вглядывается в мое лицо, - Пока вас не было прошло достаточно много времени.
- Неужели мир так сильно изменился за три года, что я его не узнаю? - усмехаюсь я.
- Времени прошло намного больше, - говорит Александр.
- Шутите, - я чувствую, как где-то внутри меня шевелится клубок напряжения.
Александр молчит, продолжая пристально вглядываться в мое лицо. "Что он так уставился?" - думается мне.
- Сколько времени прошло? - громко спрашиваю я. Был бы Александр представлен здесь в реальном обличии, я бы не стал себя сдерживать. Монстров не стоит злить!
- Тридцать четыре года! - говорит он.
Агрессия куда-то испаряется, словно разбился горшок, в котором как в жерле вулкана, что-то бурлило. Бурлящее куда-то уходит - остаются лишь глиняные осколки.
- Постойте! - Словно со стороны я слышу свой голос, немного истеричный, повышенный на тонах, но внутри все как-то угасает, - Я был у Лидии три года!.. У меня есть показания аппаратуры, собственные часы...
- Это по биологическим часам инородного тела (ксенофандра), а по земным меркам это тридцать четыре года.
- Я вам не веру! - покачаю я головой.
- Вам придется поверить, - тяжело выдыхает медик. Он на пару секунд исчезает, а когда появляется, то за его спиной уже находится передвижной экран.
Когда я уходил к Лидии в третий раз, мне было двадцать три, сейчас мне - двадцать шесть. А мир, оставив меня, убежал вперед на тридцать с чем-то лет.
Родителям за семьдесят, а младшей сестричке - сорок два.
Старший брат младше сестры! - Феномен Эйнштейна!
***
- Роман, вы можете покинуть барокамеру, - говорит Александр.
Но в город меня не пустили - боялись попыток суицида или дебоша. Может и правильно боялись. Больных и отставших надо лечить порционно.
Александр провел меня в комнату отдыха. Воздушный диван, стойка с баром, рядом холодильник. На стене большой экран. Опять же с новостями-порциями.
Открываю холодильник, достаю банку пива. Конечно же, никаких эмоций! Кругом датчики, кнопки микрофонов и пуговки видеокамер - материал потом будет внимательно и основательно анализироваться. Ну что вы, ходячая реликвия! Гость из прошлого!
Я скала из камня и льда, я монстр, откуда тут эмоции?
И пусть никто не знает как внутри, глубоко-глубоко, сжимается, сморщивается, как пробитый воздушный шарик, как сгорающий от огня клок бумаги.
- Азар Ганьян пробыл на Нарии - двадцать девять лет, - тихо, почти шепотом говорит Александр.
Я замираю.
Ганьян не погиб?
Александр еще что-то говорит, но я уже не слушаю. Я понимаю Ганьяна. Его полный тоски и боли взгляд. Взгляд понимания невозвратности.
Что-то падает и катится по полу. Выронил банку из рук.
Ганьян не мог не идти к своей Нарии, но он знал цену своему поступку. И предательски смолчал, не посвятил других в эту тайну.
А поняли бы мы его, тогда, в "желтом" домике?
Мы, горящие желанием доказать себе и миру свою увлеченность космической разведкой. Мы, слепо идущие по ошибочным путям, проложенным незрячими проводниками. Безумные и глухие ко всем словам.
Ганьян это понимал? Наверное, поэтому он ушел к своей Нарии.
А что делать мне? Идти к Лидии, этой жестокой и злой владычице льда и камня? Или пулю в висок? Или набить кому-то морду?
Я опускаюсь на диван, оплетаю голову пальцами. Но не плачу, как хотелось бы. Я сижу и жду. Жду от себя решений, шага, выбора. И я его уже знаю.