Огонь мерно гудел в старой печке, толстая черная кошка, уютно устроившаяся рядом с огнем, на лавке, встревоженно подняла голову и тут же опустила, как только узнала вошедшую. Босоногая девушка в платье из небеленого полотна зябко передернула плечами и подошла к горячей каменной стене.
- Промокла?
- Осень скоро. Так кр-расиво... - девушка старалась не выдать голосом дрожи, но старуха уже осуждающе качала головой.
- А ну-ка, лезь на печь, неугомонная! И чего ходит-бродит по лесу, да в дождь? Добро бы в дело, так попусти ради!
Девушка одним сильным движением взобралась на печь, а старуха накрыла озябшую нагретой шкурой.
- Ну вот-ка, девонька, обогрейся. И чего на двор пошла, сама ж непогоду вчерась нагадала?
- Не все же сидеть в избе. Вот зима придет, еще насижусь.
- И волосья свои подобрала бы, чего нечесаная ходишь? Другие девки только что не каждый час косу чешут да лентами вьют, а ты у меня простоволосая, как нищенка!
- Не ворчи, Выфь, мне так больше нравится.
- Ишь ты, "нравится"! Какой парень на тебя посмотрит, ежели ты ходишь в старом да нечесаная?
- А зачем им на меня смотреть? У них свои девки в деревне есть. Вот на них пусть и любуются, а мне никого не надо.
- Да как ж не надо-то? Вот помру я, одна останешься, ни защитить тебя, голубку мою, ни обрадовать некому станет, а и словом перемолвиться не с кем будет! - старушка, кажется, и впрямь расстроилась.
- Ты опять умирать собралась? С чего бы?
- Сон видела. Верный знак мне был даден свыше - отмучаюсь вскорости, приберут меня светлые духи и на крылышках своих огненных, да понесут к богам на высокое судилище...
- Мало ли что приснится! Не нагоняй на меня тоску.
- Будешь-то по мне тосковать, девонька? - старушка с усмешкой косилась на нахмурившуюся девушку.
- Ты же знаешь. Ты всегда все знаешь, Выфь, кроме того, кто я...
- Ведунья все видит, все ведает, а то, чего одна не знает, знает другая ведунья.- Наверное, в сотый раз повторила своей ученице старуха первую заповедь ведовства. - Вот помру я, ты долго на этом месте не сиди, собирайся и иди на юг в Элевинский лес, там живет Алья, молодая она, но умелая, знаний да сил у нее поболе моего будет. Ты ее слушай, проси научить всему, да не смотри на нрав ее горячий, она хотя и вредная с виду, но отходчивая. А ты у меня девка добрая, ласковая, подружитесь. Будешь ее еще мамкой называть!
- Зачем мне эта Алья? Или ты думаешь, она что-нибудь может про меня знать?
-Не ведаю этого, вижу лишь, что путь твой в ту сторону ведет, а путь у тебя длинный будет, да многотрудный. Ты вот что, по мне сильно не убивайся, не к добру это. Пожила я на свете белом без малого век, порадовалась вволю и натерпелась всего, да срок мой, чую, подходит, а тебе еще долго жить... - старушка еще что-то говорила, но веки девушки неотвратимо опускались все ниже и ниже, и вскоре она спала.
- А и спит уже, пригрелась, как кутенок махонький... И опять об имени хотела просить меня, неразумная, говорила ж: не в моей это власти, давать имя заново. Это не кота обозвать, тому все равно, как его кличут, лишь бы кормили, да ласкали. Тут дело сурьезное - человек, и непростой: ведовской силы у девки! Чуток самый знаний открыла, а в ней, что река бесконечная плещется, конца-краю не видать. Си-илушка! Эх, и опасливая я стала, ну да пусть Алья с ней занимается, у ней учеников много было, а мне и начинать не с руки, сон-от коль не соврет... - старуха то ли ворчала, то ли бубнила что-то еще себе под нос, кряхтя, устраивалась рядом с ученицей поудобнее, и вскоре тоже уснула.
Кошка, внимательно следившая за разговором, мягко спрыгнула с лавки. Прислушавшись к мерному дыханию спящих, удовлетворенно кивнула сама себе. Неслышно подошла к деревянной стене и тихонечко поскреблась. Ей ответили. Тогда кошка мяукнула и из щели за печкой показалась любопытная мордочка домового. Он погладил черную шерстку толстой кисы и принялся за дела: то бесшумно носился по избе их конца вконец, прибирая разбросанные клубки шерсти, мотки ниток, начатое вязание и шитье, то смахивал пыль со шкафа, крошки со стола и те угольки, что неосторожно выскочили из пламени прямо на пол. Потом перелил из глиняного горшка на печке в широкую деревянную миску горячей воды и перемыл в ней все грязные чашки-плошки, затем долил воды в горшок и поставил обратно греться.
После этого домовой и взялся чистить картошку и лук, закончив, достал большую чугунную сковороду, порезал в нее овощи и сало на шкварки. Поставил на печь, посолил, накрыл крышкой. И стал следить за кушаньем рядом с печкой, время от времени помешивая картошку деревянной ложкой.
Девушка проснулась первая. Потянувшись, она почувствовала аппетитный запах и тут же соскочила с ложа, только лишь поправив на старушке меховое покрывало.
Домовой, ойкнув, спрятался за печь. Девушка вздохнула:
- Ну и зачем ты прячешься? Пора бы привыкнуть ко мне.
- Домовой не может служить двум хозяйкам сразу, покуда я жива, он тебе не смеет показаться, - старушка тоже проснулась и теперь смотрела на ученицу. - А как помру, то откроет он тебе свое имя, ежели, конечно, захочет такую нерадивую хозяйку выбрать. Опять шитье-вязанье по избе раскидала! Вот домовой-то уж на что не человек, да разумней некоторых - и обед сготовил, и прибрался. Ты ему сливочек-то налей, не пожалей, дочка!
Девушка кивнула и, достав с холодного погребка крынку, перелила жирных сливок в плошку у печи.
- Я вышивку сегодня закончу, так и сбегаю с рассветом в деревню: обоз купца завтра отправляется. Продам, обещал серебряную монетку дать, коль не хуже обычного получится. Давай и твою настойку для Кузнецовой жены захвачу!
- И примочку для пастуха, и снадобье для Ишки, дочки купцовой, не забудь.
Старушка слезла с печи и села к столу, который уже накрывала девушка.
Толстая черная кошка, перемигиваясь с прячущимся домовым, снова умостилась-улеглась на лавке.