На рассвете 19 сентября Абиджан, столица Кот-дИвуара, небольшой африканской страны на берегу Гвинейского залива, проснулся от рева моторов, взрывов и автоматных очередей. Трехмиллионный город затих, не понимая, в чем дело, но уже около полудня правительственное радио сообщило, что 750 военных, в большинстве - мусульман, недовольных тем, что их увольняют из рядов вооруженных сил, попытались захватить президентский дворец. Главарем бунта сочли было популярного генерала Робера Гея, однажды уже бравшего власть сходным способом, но вскоре выяснилось, что все было не так: при первых же выстрелах Гей помчался в казармы успокаивать путчистов и был убит, став первой жертвой мятежа.

К концу дня, после многочасовых уличных боев, разгромленные мятежники отступили из Абиджана. Правда, на следующий день стало известно, что они захватили Буаке, второй по величине город страны, и городок Корого на границе с Буркина-Фасо, а обещание властей подавить бунт в кратчайшие сроки не выполнено по сей день. Более того, за это время под контроль мятежников перешла почти вся северная часть страны. Судя по всему, республика стоит на пороге полномасштабной гражданской войны. Но даже если здравый смысл возобладает, слава Кот-дИвуара, слывшего еще пару лет назад оплотом стабильности и мотором экономического развития Западной Африки, рассыпалась в прах...

Исключение из правил

Более четверти века экономисты и политологи оценивали ивуарийские реалии в предельно восторженных тонах. Их можно понять: Кот-д`Ивуар так долго сохранял стабильность, избегая всех и всяческих потрясений, так выгодно выделялся среди захлестнутых разрухой и резней государств Западной Африки, что казался неким инородным телом, очутившимся там по недоразумению. Уникальный имидж динамично прогрессирующего африканского государства позволял привлекать инвестиции, развивать культурные и социальные программы. По темпам экономического развития небольшая страна с населением 16 миллионов человек из года в год занимала третью позицию в списке государств Черного Континента - сразу вслед за почти европейской ЮАР и нефтеносной Нигерией. Так что аналитикам оставалось лишь загадочно улыбаться, рассуждая об истоках и перспективах "ивуарийского чуда", чуда, тем более поразительного, что в недрах бывшего Берега Слоновой Кости практически нет полезных ископаемых.

Хотя, по большому счету, загадки нет. Во всяком случае, сами ивуарийцы убеждены, что всеми своими успехами они обязаны, в первую очередь, легендарному президенту Феликсу Уфуэ-Буаньи, почти 35 лет бессменно стоявшему у державного руля. Великий Отец (от этого звания он многократно отказывался, но все-таки получил посмертно), истовый католик, рассудительный и твердый политик, с 1949 года представлявший Берег Слоновой Кости в парламенте Франции и побывавший министром в кабинете Шарля де Голля, мечтал о том дне, когда племена, населяющие страну, осознают себя единой нацией. Он умело поддерживал этнический баланс, не оставляя ни одну крупную народность без представительства в высших органах власти, хранил и укреплял тесные ("особые", как говорил он сам) связи с Парижем, всеми силами благоприятствовал развитию частного предпринимательства и активно поощрял зарубежных инвесторов.

Уфуэ-Буаньи хватило ума избежать ошибки соседей, пытавшихся "выйти в люди", строя собственную промышленность. С его легкой руки основой благополучия стали какао, по производству которого Кот-дИвуар к двадцатому юбилею независимости заняла первое место в мире, прекрасный, неповторимого вкусового оттенка кофе, ценная древесина и тропические фрукты. Экспорт рос, плантации расширялись, требуя все новых и новых рабочих рук, и в процветающий Кот-дИвуар потянулись искатели счастья со всего региона, в первую очередь из соседних "оазисов нищеты" - Буркина-Фасо и Мали. Оседая на новых местах, они делали все, чтобы закрепиться, всеми правдами и неправдами выписывали семьи, и в конечном итоге количество их на севере страны превысило число коренных жителей.

В принципе, и аборигены, и пришельцы говорят на схожих языках, считают себя близкими родичами, а освоение лесистого Севера входило в планы Великого Отца, так что ничего страшного тут не было бы, если бы не такие "мелочи", как разница религий и культурных традиций. Ибо основная часть старожилов Кот-дИвуара - католики, не чуждые веяний цивилизации, а подавляющее большинство новоселов - мусульмане, живущие кланами, во главе которых стоят духовные лидеры-марабуты, чьи взгляды довольно близки к пресловутому ваххабизму.

Такая ситуация, естественно, тревожила мудрого президента. Уже в середине 80-х годов Уфуэ-Буаньи предоставил всем иммигрантам права гражданства, и попытался органично интегрировать немногочисленную мусульманскую элиту в ивуарийский истеблишмент, назначив премьер-министром Аль-Хасана Уаттара, экономиста, занимавшего одно время пост заместителя директора МВФ. Увы, эксперимент провалился. При всем внешнем лоске, Уаттара, обладатель оксфордского диплома, ориентировался отнюдь не на интересы страны, а на указания марабутов. Лоббируя постройку новых мечетей и предоставление мусульманам разнообразных льгот, он порой позволял себе действовать даже вопреки воле президента, и тот в конце концов отправил его в отставку, передав премьерство своему протеже Анри Конан-Бедье, южанину и доброму католику.

Метастазы с севера

Впрочем, особых осложнений не возникало вплоть до начала последнего десятилетия минувшего века, когда цены на какао на мировом рынке упали, а экономика стала пробуксовывать. С хиреющих плантаций на юг устремились толпы оборванцев, в чистеньких городах побережья резко подскочила кривая преступности, а муллы в пятничных проповедях начали намекать, что негоже "неверным" жить лучше и богаче "правоверных". Правда, Великому Отцу удавалось без особых проблем - где уступками, где силой - держать ситуацию под контролем. Но, увы, смертны все, даже те, кого при жизни считают бессмертными. Когда в 1993 году 90-летний патриарх скончался, привычная стабильность дала трещину. Преемник Уфуэ-Буаньи, премьер -министр Конан-Бедье не имел ни морального авторитета предшественника, ни его политического чутья. А соперники меж тем не дремали, в первую очередь - Аль-Хасан Уаттара. И Конан-Бедье, стремясь избавиться от опасного конкурента, решился разыграть очень опасную карту. По его инициативе парламент страны, большинство депутатов которого по сей день составляют северяне, принял поправку к конституции, согласно которой на пост президента могли баллотироваться лишь "стопроцентные" (минимум в третьем поколении) ивуарийцы.

Уаттара, чья мать приехала в Кот-дИвуар из Буркина-Фасо, был выбит из седла. Но разделение граждан на "первый" и "второй" сорта не могло не повлечь за собою печальных последствий и для самого Конан-Бедье, и для государства. Население Берега Слоновой Кости быстро разделилось на своих и чужих. Ограничения в правах иммигрантов-мусульман многие коренные жители страны восприняли с энтузиазмом, но в северных районах начались беспорядки. К тому же президент не учел, что в период экономического спада бойкими лозунгами сыт не будешь. Кризис углублялся не по дням, а по часам, и когда в декабре 1999 года генерал Робер Гей (тот самый!) совершил военный переворот, изгнанного Конан-Бедье не пожалел никто.

"Рождественский путч" официально завершил эпоху "ивуарийского чуда". От первого за сорок лет вмешательства военных в политику страна не оправилась доныне, и, похоже, вряд ли сумеет оправиться в обозримом будущем. К тому же, бравый генерал оказался скверным правителем и, что хуже, никудышным экономистом. Ни одна из затеянных им реформ не заработала, и в октябре 2000 года под изрядным давлением "мирового сообщества" Гей, растерявший остатки рейтинга, объявил выборы. Каковые и проиграл единственному более-менее популярному сопернику, левому социалисту Лорану Гбагбо. Правда, в самый последний момент генеральская гвардия арестовала членов избиркома и объявила подтасованные результаты, но возмущение народа и переход на сторону победителя жандармерии все же вынудили Гея уйти.

Трупы были убраны с улиц, победитель въехал в президентский дворец, но обстановка не разрядилась. На политическом небосклоне вновь возник исключенный из списков кандидатов Уаттара. Выдвинув в качестве программы причудливую смесь шариата и монетаризма, он от имени "всех мусульман и демократов" потребовал отменить "поправку о ста процентах" и провести "честные" выборы. На что свежеизбранный президент Гбагбо ответил в том смысле, что ни о чем подобном не может быть и речи.

На улицах столицы опять полилась кровь. Бои шли три дня, но, в конце концов, малочисленным в Абиджане северянам, сторонникам экс-премьера, пришлось спасаться бегством, а сам Уаттара с трудом успел укрыться в посольстве ФРГ.

Продолжение следует

В те дни гражданской войны все-таки удалось избежать. Печальный пример соседних Либерии и Сьерра-Леоне стоял перед глазами, и, наверное, поэтому лидерам южан достало ума не упиваться местью, а северные марабуты не рискнули, как угрожали, объявить джихад. К месту и не к месту клянясь именем Великого Отца, ивуарийские политики сулили народу вернуть на окровавленную землю недавней "африканской Швейцарии" мир, покой и процветание. Но, как известно, в одну реку нельзя войти дважды. Посулив оппонентам "подумать" об отмене злополучной поправки, Гбагбо этим и ограничился, объявив официальной идеологией концепцию "социал-патриотизма", основанную на неприятии чужаков. Так что, когда в январе 2001 года стало известно о заговоре в гарнизоне столицы, раскрытом спецслужбами за пару часов до путча, никого не удивило, что среди арестованных военных и гражданских лиц христиан не оказалось.

Международные правозащитники, как водится, возрыдали о нарушении прав на свободу вероисповедания, но факт подготовки мятежа подтвердился в открытом и гласном суде, и потому, когда в мае нынешнего года шестеро лидеров заговора получили по 20 лет тюрьмы, не возражал никто. Кроме мусульман, учинивших в июне погромы на некоторых городах севера страны. Беспорядки были подавлены быстро, но когда "Международная амнистия" вновь попыталась взять "религиозных диссидентов" под крыло, обвинив силовые структуры в политических убийствах, суд оправдал восьмерых жандармов, арестованных по "наводке" международных плакальщиков. Зная все это, уже не удивляешься ни попытке правительства слегка "почистить" армию, уволив несколько сот наиболее неблагодежных северян, ни реакции вояк, узнавших о предстоящих увольнениях.

Удивляла поначалу разве что нежданная стойкость бунтовщиков, но и тут все стало ясным, когда 8 октября в одной из стычек правительственными войсками были взяты в плен несколько солдат регулярной армии Буркина-Фасо, показавших на допросе, что эта страна помогает повстанцам не только оружием и горючим, но и живой силой. О факте интервенции Кот-дИвуар тотчас известил Францию, с 1962 года связанную с Абиджаном договором о военной взаимопомощи, однако официальный Париж сделал вид, что не понял, заявив, что готов помочь ивуарийской армии только связью, транспортом и специалистами. По мнению аналитиков, этого следовало ожидать: когда речь идет о конфронтации с миром ислама, гордые потомки галлов, как известно, предпочитают не высовываться. Как, впрочем, и остальной "демократический мир", буквально пинками вынуждающий Лорана Гбагбо идти на уступки путчистам. А единственным союзником президента оказались его собственные избиратели, южане и бежавшие с севера из-за начавшихся погромов христиане, организующие ежедневные массовые шествия под лозунгами борьбы до победного конца.

Да и договариваться, собственно, не с кем. Правда, через две недели после путча мятежники объявили о создании своей организации, назвав ее "Патриотическое движение Кот-дИвуара", избрали лидером некоего Туо Фози и заявили, что будут добиваться "новых честных и справедливых всеобщих выборов", но марабуты, без единодушной поддержки которых мятежники не продержались бы и дня, настроены совсем иначе. Они убеждены, что начался долгожданный джихад, а главной целью восстания без всяких сомнений называют обращение "неверных" и превращение страны в исламское государство...

Сказка - ложь

Скорее всего, Кот-дИвуар сумеет преодолеть этот кризис без особых потерь. В конце концов, он по-прежнему - одна из самых развитых стран Черной Африки, а его армия способна обуздать и кучку повстанцев, и марабутов, и голодных, оборванных интервентов. Но с каждым годом, с каждым путчем идиллия первых десятилетий ивуарийской истории будет все больше напоминать сказки выживших из ума стариков о радостном и счастливом детстве. О детстве, завершившемся отнюдь не сейчас, и даже не в день смерти Великого Отца, а давным-давно, в далекие годы, когда в уютную, не по-африкански процветающую страну потянулись, прося приюта и работы, первые, тогда еще робкие и униженные, почитатели Корана...

Лев Вершинин