Лев Вершинин

"И если кто-нибудь даже

Захочет, чтоб было иначе,

Бессильный и неумелый,

Опустит слабые руки,

Не зная, где сердце спрута

И есть ли у спрута сердце..."

Отец Гаук

(Перевод А. и Б. Стругацких)

Магия слова могущественна. Ужас разъясненный или хотя бы названный по имени, перестав быть тайной, уже не так страшен. Поэтому мифы о современном терроризме множатся, как сплетни о первой красавице квартала; хор слепых певцов, стремясь успокоить даже не слушателя, а в первую очередь самих себя, слагает отчетливо выраженное вульгарно-социологическое "моралитэ". Дескать, террор есть реакция человека на нищету, унижение и отсутствие гражданских прав. А посему следует бороться не с террором, а с бедностью и неравенством. Увы, простота решения не есть гарантия его верности. Обилие ликов насилия несводимо к фольклорному интернационалу "бедных, но умных". Изящный эвфемизм "социальная справедливость", заменив прямолинейное "Все поделить!", фиговым листком болтается на мощной "культурной ауре" вождей, сбивающих в стаю всевозможных бунтарей, готовых не только отнимать (это как раз понятно), но с той же легкостью и отдавать жизнь ради торжества своей (или не своей...) идеи.

Издержки теории

В принципе, нынешние властители дум не изобрели велосипеда. Еще в эпоху Просвещения родилась стройная, все объясняющая схема: каждый человек, столь жестокий к себе подобным, вообще-то изначально добр, а все зло в мире от "неразумности" и тяжких условий жизни. Если же вооружить оного человека знаниями, дав ему возможность развиваться духовно и освободив от предрассудков, а косную среду, мешающую проявлению лучших качеств, переделать, общество немедленно очистится от пороков, а Разум и Прогресс, возведенные в культ, станут гарантией вечного мира и социальной гармонии.

Увы, ни одна эпоха перемен так и не явила идеал. Хуже того, триумф научно-технической цивилизации, призванной, по идее, разрешить все проклятые вопросы, освободив человека от ига отупляющего труда, лишь подтвердил ошибочность тезиса. Принеся многим материальное процветание, он вместо царства гуманности обернулся взрывом ненависти всех ко всем, стократно усиленным жестокостями войн и геноцидов и в какой-то момент породившим идею, что "масса" - неправильна и нуждается в некоем "новом человеке" (а то и "сверхчеловеке"), способном её исправить вне, а если надо, то и вопреки её воле. Естественно, путем "благого насилия". Для чего следует изучить механизмы насилия обыкновенного и понять, каким образом поставить зло на службу добру.

Но вот беда - на этом этапе неизбежно наступал кризис старых, "просвещенческих" принципов, согласно которым человек разумный по определению не способен творить зло, хотя бы и во имя высоких целей. Осознав это, многие теоретики ударились в другую крайность, предположив, что "естественным" человеком является как раз "человек непросвещенный", воспринимающий мир просто и целостно. Отсюда уже было рукой подать до призыва вернуться к "утраченным ценностям" старого доброго прошлого, желательно Золотого века. А равно и до теорий, рассматривавших акты террора как попытки восстановить на земле утраченную справедливость, а террористов как вершителей правосудия - только не безличного, придуманного слабыми людьми для усмирения сильных личностей, но Высшего, критерием которого являлась "нравственность", утраченная сребролюбивым обществом. Исполнитель же террористического акта объявлялся едва ли не воплощением Бога - при единственном условии, что не преследовал корыстных целей. И когда количество индивидуумов, ощущавших себя "как боги", достигало определенного рубежа, террор индивидуальный плавно переходил в террор революционный. Вполне логично, коль скоро тезис о насилии как непременном условии всякого развития, сломе всего и вся "до основанья" как моменте истины, торжестве справедливости и социального блага оказался теоретическим обоснованием практики внедрения всеобщей гармонии.

Без оттенков

Что интересно, всех террористов, без оглядки на разделяющие их века и мили, роднит некое единство взглядов на жизнь. Их мир предельно четко разграничен. Черное - белое. Или - или. Третьего не дано, а если и дано, то - от лукавого. "Достойным людям - любовь, растленным - железо", - вещал Фра Сегарелли в ХIV веке. "Добродетель надлежит поощрять; порок искоренять", - писал Робеспьер в ХVIII. "Всякий, кто носит униформу, - свинья. Он уже не человек. С ним вообще невозможно общаться иначе как на языке выстрелов", - заявляла Ульрика Майнхоф в ХХ. Спустя четверть века, уже в начале ХХI, эхом откликнулась проповедь Муллы Омара, возгласившего, что "каждый, сочувствующий нам - добр и будет вознагражден, каждый, кто осудит нас - зол и не избежит кары". В сущности, в этих лозунгах из века в век возрождалось наследие манихейства, делившего мир на Свет и Тьму, причем во имя Света "верным" полагалось истреблять исчадья Тьмы, как бы невинно они ни выглядели. При этом что есть Свет и что Тьма - определено изначально, а готовность к самопожертвованию столь же изначально служит критерием правоты.

Такой подход был свойственен еще сикариям, залившим кровью наши края накануне Первой Иудейской войны. Их духовная доктрина предполагала подчинение только Богу и более никому, отрицая чье бы то ни было посредничество в общении с Небесами. И даже Иосиф Флавий, умный человек, ненавидевший этих "уголовников", признавал, что рядовые сикарии не просто истово веровали, но и радовались собственному мученичеству, ибо каждая капля крови (их и чужой) приближает пришествие Господа. Как и жившие гораздо позже ассасины. Сочетая политический терроризм (умело направляемый отнюдь не спешившей жертвовать собой верхушкой секты) с религиозным мессианством (дававшим силу идущим на верную гибель рядовым исполнителям), они считали и убийство, и принесение себя в жертву частями ритуала, необходимого для явления Божьего и установления "нового миропорядка". Да что там! Индийские туги-душители, казалось бы, отличные от представителей иудео-христианской цивилизации настолько, что принципиально избегали трогать белых "недолюдей", убивая без малейшей избирательности, считали творимое зло (что это именно Зло, они и не думали отрицать) единственным методом достижения добра. Муки жертв (и их самих, в случае поимки) им виделись залогом будущего всеобщего спасения - когда необходимое количество смертей умилостивит наконец богиню смерти Кали.

Революционеры более поздних времен, богов и богинь отбросившие, оправдывали насилие примерно так же, приписывая врагу качественно иную, не вполне человеческую или даже вовсе нечеловеческую природу. И русским народовольцам, и французским анархистам, и итальянским карбонариям, и большевикам, и нацистам, и всем прочим идейным убийцам, вплоть до смешных скинхедов и вовсе не смешных "псов джихада", присущ именно такой подход к реальности. Внушение и самовнушение по сей день формируют тип сознания, воспринимающий любую действительность в черно-белых контрастах: "свое" есть воплощение добра и света, "чужое" - сплошной сгусток тьмы. Эта упрощенная схема устраивает и "ведомых", не любящих сложных объяснений, и "ведущих", чья личная палитра жизни несравненно богаче.

Желая странного

Абсолютизация классовых, идеологических, этнических, групповых, конфессиональных и каких угодно еще требований, обретая подтверждение своей правоты в преступлениях и мученичестве рядовых террористов, в конечном счете всегда обслуживала глубоко частные интересы идеологов и лидеров террора. И чем иррациональнее был этот самый "частный интерес", тем безжалостнее оказывался террор.

В конце концов, Азефу было вполне достаточно стабильного ежемесячного дохода, людям Штерна - права на собственное государство, в котором их дети смогут не бояться погромов, а нынешние лидеры басков готовят бомбистов лишь для того, чтобы занять недоступные ныне властные кресла. И недаром доктор Рантиси, будучи спрошен, почему, собственно, его сын все еще не вкушает ласки гурий, пробубнив нечто невнятное, срочно отправил пацана учиться во Францию. Но ведь знала история и коротышку-гимназиста с золотой медалью, который, будучи от роду плюгав, да еще и травмирован на всю жизнь царским правосудием, не сумел выучиться в университете и продул все процессы, в которых участвовал. И угрюмого сухорукого семинариста из убогой семьи, жестоко страдавшего от намеков на незаконность происхождения. И способного, но не пробивного графика из провинции, ущемленного сексуальной неполноценностью на почве контузии. И американского студента с саудовским паспортом, мечтавшего стать "как все", носившего джинсы и, стесняясь экзотического имени Усама, представлявшегося "просто Сэмми", но так и не преуспевшего в чуждом ему мире. Этим - и им подобным - мало было простых результатов; им хотелось странного. Как минимум - стать вровень с Богом и вершить судьбы народов. В идеале - всего человечества.

Будем откровенны. Вряд ли среди читающих эту статью, среди их родственников и друзей есть такой, кто, насмотревшись телевизора, начитавшись газет и потолкавшись на шуке, никогда не рычал под нос: "Поубивал бы!". Кто хотя бы однажды не мечтал, проснувшись утром, увидеть, что все злобные придурки - от суки-соседа со второго этажа до баранов-депутатов - куда-нибудь исчезли, а кругом только "наши", правильные и хорошие люди, и мир невероятно светел.

Всем хочется, чтобы был Свет, а Тьмы не было. Обаяние "четкости" столь велико, что даже мудрый Толкиен не удержался от соблазна рисовать свой мир двумя красками, отдав оттенкам сугубо вспомогательную роль. Реалисты, однако, понимают, что одно дело грезы, а другое - практика. Что переустройство мироздания - задача, с которой не справиться, не имея под рукой как минимум старика Хоттабыча. Вдобавок, перешагнув энный возрастной рубеж, начинаешь прощать не только свои, но и чужие слабости, и боязно даже в фантазиях браться за отделение чистых от нечистых. Типа, не пришлось бы, элиминировав по недосмотру одного-единственного праведника, потом терзаться до конца дней...

Зато одухотворенным, оскорбленным тусклой жизнью идеалистам с властным характером, организаторской жилкой и, как это модно говорить, харизмой подобные сомнения неведомы. Они-то неизменно верно судят, кто глуп, кто зол и вреден. И на гадких обидчиков науськивают... нет, не хороших парней, поскольку те, увы, бессильны, а точно таких же нехороших. И даже не людей вовсе, а орудия, специально для таких дел заточенные. При этом ничуть ими не дорожа. А после - но еще чаще одновременно - те же орудия обращаются и против "наших" (добрых, бедных и пр.). Не потому, что они вдруг стали "плохими". Просто ножам Божьим вредно ржаветь; соскучившись по крови, они могут порезать и хозяина.

Bestia sapienta

Сухие документы эпохи гражданских войн читать куда страшнее, чем самые заковыристые ужастики, порожденные буйной фантазией Стивена Кинга и компании. Известно, что среди многих тысяч биологических видов Нomo sapiens - единственный, способный не просто уничтожать себе подобных без прямой необходимости, но и получать от этого высшее удовольствие. Человечество тем и уникально, что оно - вид массовых убийц. И оно же (еще одна грань уникальности) - единственный вид живых существ, способный выйти за рамки своей естественной среды и приспособиться к любым условиям, итогом чего стало если и не полное подчинение природы, то, по крайней мере, обретение способности уничтожить в мгновение ока чуть ли не все живое на земле.

Объяснить причины сего трагического парадокса пытались многие. Мнения звучали самые разные, в диапазоне от "первородного греха" до "платы за интеллект", но вопрос и по сей день остается открытым. На мой взгляд, ближе всего подошел к разгадке Эрих Фромм, величайший знаток социальной психологии, предположивший, что жестокость и стремление к разрушению свойственно все же не человеку как виду в целом, а его меньшей (хотя и достаточно крупной в количественном отношении) части "испорченных" особей. Потребность наслаждаться чужим страданием и ненавидеть ради самой ненависти он относил на счет, как сказали бы сейчас, генетического сбоя, способствующего возникновению извращенности особого рода - некрофилии, то есть любви к всяческой мертвечине, осложненной "закоренелым нарциссизмом" и даже "симбиозно-инцестуальным влечением" (проще говоря, страстью к различным неприемлемым с точки зрения здравого смысла объектам). Причем садизм, как ни странно, вполне может обходиться без сексуальной составляющей. Главное - ощущение полноты и сладости власти. Особь, следующая "зову всемогущества", вызывает у окружающих не только страх, но и некий извращенный восторг; его "абсолютная свобода" кажется им реальной, ибо настолько выходит за рамки здравого смысла, что её духовное уродство невозможно осознать.

Тот же Фромм, кстати, изучив колоссальный массив этнографических и антропологических данных, выделил три типа человеческих сообществ, различающихся своим отношением к насилию, - "жизнеутверждающее", "еще не деструктивное, но с повышенной агрессивностью" и "деструктивное". Для первой системы, где агрессивность считается признаком ущербности, характерны взаимопомощь, уважение к труду, устойчивость брака, культура подарка; главной, священной ценностью является сама жизнь, а мифы и легенды крайне редко повествуют о страшном. И совсем иной морально-психологический климат царит в двух других системах. Фромм, правда, исследовал социумы, стоящие на ранней стадии развития, но те же самые черты, видоизменяясь, явственно просматриваются в современных обществах и государствах.

В примерах нет нужды. Они известны.

Проклятие големов

Соблазнение малых мира сего отнюдь не зря считается одним из смертных грехов. Жажда "свободы без границ" (в русском языке точно именуемой "волей", а то и "гульбой") присуща далеко не каждому человеку. Но когда количество "бракованных" особей превышает предел критической массы, а харизматический вожак организовывает их в стаю, шквал бушующего безумия (это прекрасно показано в бунинских "Окаянных днях") увлекает за собой и вполне нормальных людей, неосознанно стремящихся выместить на ком угодно накопившиеся обиды. Они, разумеется, через какое-то время приходят в себя и, с ужасом оглядевшись по сторонам, осознают, что по-прежнему остаются жертвами, но что-либо исправлять - поздно. Структура деструкции создана, отлажена и надежно защищена.

Следует, однако, иметь в виду: никогда еще ни одно общество, устроенное на стремлении к разрушению, не сумело добиться сколько-нибудь долгосрочных целей. Оно способно наделать немало шуму, но срок его бытия краток, а финал бесславен. Даже Сталин, гений тактики, не имея иной стратегии, кроме мертвой "марксоидной византийщины", не смог решить заявленных задач. Задуманный им технологический рывок провалился, как и планы достижения всемирного господства, а общество в результате ушло за грань цивилизационного кретинизма. Судя по развитию ситуации в странах СНГ, уже необратимого.

Дело в том, что террор (по крайней мере, индивидуальный), являясь с психологической точки зрения примитивной "одноходовкой", достаточно мощной, чтобы временно повысить (даже и на пару порядков) меру общественной энтропии, то есть хаоса, абсолютно неэффективен как способ управления системами любого размера и сложности. "Радикально изменить мир" с его помощью, к чему стремятся идеологи экстремизма, невозможно в принципе.

Элементарный пример. В супружеской ссоре каждый участник подсознательно добивается одной из двух целей: либо побудить партнера к некоему компромиссу, либо отвести душу, высказав все, что наболело. Ясно, что в первом случае беседа идет спокойно и, возможно, даже чревата мирком да ладком, итогом же второго станет бессмысленная истерика. При этом борцу за "высказать всё" порой даже удается "морально задавить" оппонента, но - ценой отказа (пусть и неосознанного) от возможности примирения. Триумф выражен исключительно в нанесении моральной травмы оппоненту - во имя все той же садистской "справедливости".

Вражда классов, этносов, конфессий и держав, если вдуматься, развивается совершенно аналогично. Разве что инструментарий побогаче, а "массовый" террор, став "государственным", приобретает запас в один-два лишних "хода". Но не больше. В сколько-нибудь отдаленной перспективе он оказывается бесцелен, бесплоден и не способен контролировать развитие общества. А следовательно - обречен. Жрецам и глашатаям "высшей истины" вряд ли удастся когда-нибудь одержать победу в мировом масштабе. Что, впрочем, едва ли может утешить миллионы их нынешних и будущих жертв.