Было холодно и мокро. Разглядывая свои тощие крючковатые руки, я пыталась вспомнить, что же произошло. Рядом со мной сидела огромная лохматая живность неопределенного пола, которая сообщила, что зовут ее Дьга-Дьга-Дьга, и что имя такое ей дал бог. Но разрешила обращаться к ней кратко, из-за сложности произношения. Я подумала, что мне, видимо, бог имя еще не придумал.
- Дьга, прости мне мою бестактность, но ты КТО?
- Ну, предполагалось, что собака...
- Предполагалось?- Дьга на что-то уставилась. Отследив направление ее взгляда, я обернулась. Надо мною нависла божественная длань, а секунду спустя, на мою лысую голову шлепнулась плохо размешанная акварель, навсегда превратив меня в брюнетку.
- Это не бог, это девчонка - сказала я, разглядывая гигантское лицо. - И она нас рисует. Только посмотри, глаза скосила, язык высунула и размазывает мне по башке вонючую краску. Вот я, наверное, страшная!
******
Аленка в очередной раз лежала в больнице. Худенькая, бледная с синяками под глазами, в свои пятнадцать лет она мучилась мигренями и извечной тошнотой. Иногда ей снились кошмары. Но отправной точки болезни врачи не находили, а плохие сны считали скорее следствием головной боли, а не ее причиной. Алена много пропускала школу, и подружки-однокласницы, приносившие ей печенья и темы к самостоятельным работам, румяные и радостные, всем видом своим еще больше погружали ее в уныние и хандру. Ей думалось, что как только голова перестанет болеть, она будет получать удовольствие от каждого дня своей жизни и даже от ненавистных уроков физкультуры. И задавалась Аленка в свой переходный возраст не вопросами о первой любви, а о том, как несправедливо болезнь может лишить равенства и свободы, прилипнуть к человеку и стать его палачом.
Обычно, в палате был полумрак: мама заботливо приспособила покрывало на окно, чтобы летний солнечный свет не резал глаза. Обычно, медсестра делала два укола, обезболивающее и снотворное. И обычно, с мокрым полотенцем на лбу, девочка все-таки проваливалась в болезненный сон.
И снилась Аленке страшная злая баба, которая сильно дралась и больно щипала, кусала и щекотала. Пробуждение стало единственной возможностью избавиться от гадины. Сон не то чтобы страшный, но изматывающий, тем более что повторялся он каждую ночь. Годами. С самого раннего детства.
******
- Доча, ты, что там рисуешь? Кто это у тебя? - послышался голос. Да уж, подумала я, забери-ка ты у нее кисточку, защекотала меня совсем твоя художница.
Дьга сидела спокойно, изредка зевая. Наверное, предполагалось, что она старая собака и очень ленивая. В любом случае, с легкой мамашиной руки, между ушей лохматой живности появился вполне себе синенький бантик. На что та среагировала радостным вилянием нарисованного хвоста, хотя до этого, вопросом собственной симпатичности не заморачивалась. Наверное, Дьге просто льстило внимание к ее персоне со стороны всемогущих.
******
Жаркой ночью июльской, снился Аленке сон, в котором, была она наконец-то дома, после долгих дней проведенных в больнице. В нем девушка странная, лица которой не уловить, потому что не в фокусе, сказала "Убей ее!". И проснулась Аленка от зноя и трепета непонятно откуда взявшегося. Но не болело у нее более ничего, здоровой сама себе показалась, и аппетит вдруг появился. Ощутив необычный прилив сил, она вышла из палаты, чтобы пройтись по коридору. Мышцы не знавшие в последнее время нагрузок дали знать о себе. Икры взныли. Остановившись у окна, Алена увидела себя в нем. Каждое из двух стекол которого отражало ее. Оттого картинка становилась нечеткой, то ближе как будто, то дальше. Возникло ощущение "дежа-вю". Отъезжавшая машина скорой помощи с мигалками и сиреной перетянула внимание девочки на себя и все прочее по ту сторону стекла. А на улице было еще темно. Уличных фонарей хватало только чтобы осветить корявые ветки-лапы росших под окнами тополей. Аленка как можно быстро вернулась в кровать, но уснуть так и не смогла. Чувство того, что девушка из сна и есть она сама, не позволяло расслабиться.
Утром она попросила у мамы зеркало. И заполучив его, особенно настырно вглядывалась в собственные глаза. Левый она узнавала, он гармонировал с болезненно бледным лицом, но другой казался чужим и ехидным. Подумалось Аленке, что встретилась она сейчас взглядом с самым страшным своим врагом. Что та, по другую сторону зеркала зла настолько, насколько добра она сама. А секунду спустя, задала себе вопрос, ответ на который ей не понравился. Ведь давным-давно не была она доброй, и кроме зависти и жалости к себе, не находила место чувствам обычно так свойственным подросткам. И с еще большим любопытством она уставилась в свое отражение, пытаясь поймать двойника на несинхронном взмахе ресниц. В какой-то момент Алене показалось, что ей это удалось. Или не показалось.
******
Я смотрела на девчонку с кисточкой в руках. Смотрела ей прямо в глаза и видела в них свое уродливое отражение.
- Да чтоб тебя! - с охватившей неожиданно злобушкой, вырвались вслух мысли: - Чтоб ты сдохла!
Сидевшая рядом и беззаботно зевающая Дьга клацнула зубами, закрывая от удивления пасть.
- Чего это? - спросила собака.
- Бесит! - злилась я. - Я тоже могла быть милой девочкой, и у меня, возможно, было имя когда-то. А сейчас я о себе ничего не помню. Но уж точно не собираюсь оставаться на бумаге и придумаю, как отомстить за свое уродство. Это она виновата в том, что я такая.
******
В следующие дни Аленка чувствовала себя вполне сносно. Но мама обратила внимание на появившуюся у дочери зависимость от зеркала. Девочка, глядя в свое отражение, погружалась в какие-то раздумья, игнорируя все, что происходит вокруг. Обеспокоенная родительница решила непременно поставить свечки, и уже вечером была в церкви. Но не знала, к каким святым обращаться с просьбой. А потому изложила суть проблемы женщине в платке, явно разбиравшейся в подобных вопросах.
- Похоже на лярву.
- Что? - переспросила мама Алены.
- Лярва. Это сущность, порожденная самим человеком, его слабостями. А иногда лярвами становятся души людей покончивших жизнь самоубийством. Их ведь не отпевают. Но, так или иначе, лярва - паразит, пьющий жизненную силу того, к кому привязана. Становится причиной хандры и болезней.
******
До самой ночи Аленка не расставалась с зеркалом, прокручивая в голове недавний сон и слова, сказанные двойником "Убей ее!". Она вспомнила всю головную боль, не покидавшую ее годами, злую бабу из своих ночных кошмаров, румяных веселых одноклассниц. Желчь горячей струей излилась в кровь. Желчь и зависть и злоба. И кого-то нужно было наказать за это. "Убей ее!" - пульсировало в висках. "Убей ее!" - произнесла шепотом, глядя в зеркало. Отражение в ответ не то улыбалось, не то скалилось.
Алена поднялась с кровати, чтобы налить стакан воды. Запас снотворного в тумбочке был впечатляющим. Не торопясь одну за другой, девочка освободила таблетки трех упаковок. Абсурдность ситуации заключалась в том, что для того чтобы покончить с врагом, смерть ей придется принять самой. Так же неспешно, контролируя, чтоб двойник из зазеркалья получил свою порцию димедрола, Алена выпила все до единой таблетки. До абсолютного засыпания оставалось несколько минут. Но сознание безобразно тянуло их. Четкость зрения терялась стремительно и безвозвратно. Отражение в зеркале было размытым, как если бы оно существовало в плоскости двух оконных стекол. Не в фокусе. Паралич сковал все тело. Возникло некоторое подобие сна, в котором кричишь - не кричится, бежишь - не бежится. Страшно. Алена бредила, обрывки слов она слышала как будто со стороны.
******
Я придумала, каким образом стану доставать малявку: я буду приходить к ней во сне и щекотать! Да так, чтоб ей никогда не забылось. Она у меня еще поплачет!
- Алена, давай покушаешь, а потом снова будешь рисовать. Я вкусную кашку сварила, пойдем! - сказала заботливая мама девчонки.
Алена, Алена, Аленка! Интересно все-таки, а какое имя у меня.
******
Аленка уже была вне тела. Даже теперь она думала только о себе. Радовалась свободе от бренного. Но божественная длань выхватила ее из незаслуженной вечности и впечатала в альбомный лист с помощью кисти и плохо размешанной акварели.