Шамгунова Гульнара Наилевна : другие произведения.

Танец

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Сентябрь 2007
   Mont tanz. Танец.
   В этой деревушке было не больше сотни домов. Очень мало настоящих деревянных срубов. Все больше плетеных из толстых и длинных веток и обмазанных глиной стен, почти не видных из-за низко спускавшихся краев соломенных крыш. Деревня стояла на краю древнего Леса, и сейчас те дома, которые находились ближе к нему, утопали в спасительной тени изумрудной листвы. Лес хранил эту деревню, хотя и считался принадлежащим местному сеньору. Рубить в нем запрещено. Охотиться может только хозяин. Но есть в нем тропы, известные только немногим посвященным из этой деревни. И тропы эти ведут в места, о которых никто никогда не узнает.
   Жители этой деревни были на редкость красивыми: стройные, светловолосые, светлоглазые - они сохраняли свою красоту даже в старости. Они были справедливы и горды. Наверное, оттого, что последний сеньор не душил их податями и барщиной. О нем вообще мало кто слышал, особенно в последнее время. Он жил у себя в белом замке на вершине холма затворником. Замок стоял в противоположной стороне от Леса, на другом берегу небольшой реки. И единственный, кто спускался раз в месяц по когда-то широкой, а теперь заросшей придорожной травой мощеной дороге вниз, в деревню, был старый управляющий сеньора - Дин Адалмо, человек, не желающий многого для себя, и которого хозяин никогда не приучал желать многого для своего господина. Трудолюбие этих жителей, посему, не было неистовым, но праздники всегда отличались большим размахом. Впрочем, праздников этих было не так много, в основном по случаям, связанным с жизнью самих крестьян: посев, сбор урожая, жертвоприношения богам и свадьбы.
   И свадьбы! Молодая и жаркая кровь не была здесь редкостью. Лес питал ее. Лес давал ей корни, как источник, лес поднимал ее ввысь на ветвях древних и почти вечных деревьев, словно руслами вен, к своим буйным, непокорным, бушующим волнам наверху. В каждом доме этой деревни жило с десяток легенд о двух, чьи судьбы переплелись самым причудливым образом и стали семейным мифом. И в каждой легенде благословение союзу давал именно Лес. Как это происходило, толком не было сказано ни в одной. Как и положено легендам везде, они и здесь изобиловали иносказаниями.
   В получасе верховой езды от замка по северной дороге был город. И жители этого города могли бы рассказать тысячу баек про деревенских. Про их наивное невежество и болезненный страх новых вещей, про нравы слишком простые и безыскусные и про развлечения слишком уж сельские. А жители деревни, в свою очередь, не остались бы в долгу перед городскими. Потому что считали горожан выскочками и задаваками, чванливыми пустозвонами, удирающими в кусты, как только запахнет жареным. Однако, несмотря на такое отношение друг к другу, связи между городом и деревней процветали. Городу нужна была еда, а деревне нужны были ремесленники, которых не было в деревне. Так уж повелось, что кузнецы, гончары и ткачи жили в городе, а деревня растила скот и зерно.
   Сеньор, живший в белом замке, конечно, не был единственным в округе сеньором. И деревня эта не была единственной в этом краю. И городов таких было по стране немало. Много странников, путешественников заезжали и в город и в деревню, знакомились с бытом и обычаями, и находили их такими же, как и во множестве других городов и деревень. Только белый замок, кажется, представлял для них больший, чем поверхностное любопытство, интерес. Наверное, потому, что камень, из которого он был сложен, не встречался в округе. Ехать за ним нужно было очень уж далеко. И путешественники всегда удивлялись, каким образом можно было привезти такую кучу строительного материала в эти края.
   Место это было, таким образом, самым обыкновенным. Что было в нем необыкновенного, так это то, что легенды здесь очень часто получали свое подтверждение. Многие были очевидцами странных и удивительных событий, повторяющихся через, иногда равные, а иногда и нет, промежутки времени. Поэтому люди здесь часто чувствовали на себе руку Судьбы, не всегда доброжелательную и вследствие этого в характере их преобладала черта, что в других краях называлась "фатализм", а здесь обозначалась словом "смирение".
   Время от времени находились люди, которые хотели уехать с насиженного места. И они уезжали, и отсутствовали очень долго, но рано или поздно, возвращались, если только не умирали, в родные края. И тогда на десять лет вперед округа была обеспечена удивительными рассказами и чудотворцах и магах, жарких сражениях и огромных кораблях, море, чудищах и невероятных приключениях. Домашние старые, затертые до дыр странные байки давно уже потеряли свою прелесть для местных из-за их предсказуемости и несчастий, которые они обычно приносили. Легенда, имеющая свойство регулярно повторяться, перестает рано или поздно вызывать чувство восхищения и становиться просто еще одним предметом домашнего обихода. Смирение и ощущение обыкновенности создали и воспитали в здешних жителях странное качество ума - никто из них просто не представлял себе, что любая из их Историй может имеет совсем иной конец, не такой, к которому все привыкли.
   В тот день - жаркий и небесно-голубой июньский день - жители деревни готовились к вечернему празднеству. Недавно только собрали оброк для сеньора, и старый управляющий дал указания всей деревне устроить пир и танцы. Старейшина деревни, Этни Хот, удивился и задал вопрос:
   - Какой же праздник нам праздновать? День сева давно прошел, все жертвоприношения сделаны, нет у нас ни одного новорожденного и ни одной пары, желающей пожениться. Дни настали для труда и усердия. Будет нехорошо сбивать людей с толку.
   Адалмо кивнул головой, соглашаясь.
   - Господин наш приказал и нам надобно слушаться. Но сам я не понимаю. Странный гость пришел в замок вчера вечером и долго говорил с сеньором. Может быть, эти два события как-то связаны между собой?
   Двое старых мужчин стояли на единственной деревенской площади и смотрели, как ставят столы для кушаний и готовят хворост и дрова для костров. Солнце палило нещадно и в воздухе пахло потом и древесиной.
   Хот задал еще один вопрос:
   - Странный гость этот... не был ли он... послан?
   Адалмо вздрогнул и почувствовал как ветерок захолодил его небольшую плешь. Гость и в самом деле был странен, но чем - Адалмо не смог бы сейчас сказать. Он не заметил в этом визитере ничего такого, из чего можно было бы сделать вывод, что он - посланный. Но может быть, те, кто посылают, и надеются именно на это.
   - Вы, жители деревни, больше моего разбираетесь в этих вещах. А у нас в замке не жалуют такие сказки.
   Этни Хот оскорбленно вскинул подбородок, не утративший еще из-за старости доли упрямства в своем очертании. Его длинные белые волосы беспокойно всколыхнулись от этого движения:
   - Сьер Адалмо, это не сказка. Однажды я сам видел посланного и то, что получилось из послания. Приятного мало, прямо скажу. Беда идет с ним, а не праздник.
   Адалмо вздохнул. Он слышал эту полу легенду так часто за свою долгую и спокойную жизнь, что почти привык к ожиданию. Так же как и его сеньор. Но деревне не нужно было знать об этом ожидании.
   Столы были поставлены по кругу с промежутками между ними. В центре этого круга разожгли несколько костров и уже поставили большие котлы с водой для приготовления праздничной еды. Привели несколько баранов, теленка, домашней птицы и тех овощей и зелени, что можно было раздобыть в это время года. Молодежь беззаботно радовалась предстоящему торжеству. А старики обеспокоено перешептывались у плетеных изгородей о "странном госте".
   Еще один человек, кроме старейшины Хота, был свидетелем прихода посланника во времена, о которых никто другой уже и не заговаривал в деревне. Но он не жил в самой деревне. Его дом стоял несколько на отшибе, совсем почти в лесу. Он был местный знахарь - Вот. И хотя в других местах таких людей чурались, здесь к Воту обращались часто и охотно, потому что лечить он умел.
   Внутри его жилище было образцом покоев настоящего деревенского знахаря: стойких запах сушеных трав, сотни пучков разных растений- коротких и длинных - свисающих с потолочных балок, десятки банок и баночек самой различной формы, цвета и размера стояли на многочисленных полках, наполненные порошками и жидкостями.
   Вот был немного странный - это признавали все деревенские. Но с этими странностями можно было мириться в обмен на утоление боли и изгнание болезней. А странным в нем было, на взгляд остальных, то, что Вот не женился и не было у него детей. Еще было странным, что он говорит с теми травами, что собирает. И даже с болезнями говорит, словно болезнь имеет душу. И с телом человеческим говорит... и самое удивительное - это помогает!
   Вот говорил всегда: спрашивал, отвечал, хихикал, посмеивался, бормотал, шептал, уговаривал, даже угрожал. Не всегда было ясно к кому обращены эти слова, но все давно уже привыкли и мало обращали внимания на его говор.
   Этни Хот, распрощавшись с управляющим, направился прямо к знахарю. От деревенской площади до дома Вота было достатком шагать, и когда Хот появился на пороге незваным гостем, он порядком истратил свой величественный вид благообразного старца, задыхаясь и хватаясь рукой о притолоку. Знахарь, по обыкновению, шумно встретил старого друга:
   - Вот ты, не знающий меры, несмотря на тяжесть лет! Тебе ли бегать, как безбородому юнцу? Срам!
   Он бы продолжил в этом же духе. Но Хот оборвал его:
   - Послушай, что скажу! Пришел Адалмо и сказал, что был в замке гость странный, и теперь мы собираемся праздновать, сами не знаем что.
   Вот сразу притих, настороженно глядя на Хота из-под кустистых мощных бровей. Его тонкий старческий рот беспокойно жевал невидимую жвачку несколько минут, пока наконец не выдал:
   - Думаешь, это посланный? И что странного было в нем?
   Хот рухнул на скамью, стоящую у двери, так и не дождавшись приглашения войти. Перевел дух. Затем продолжил:
   - Ты был старше меня на десять лет, когда видел посланного, знаешь больше. Вот и скажи мне, чем он был странен. А может в этот раз все будет по-другому?
   - Ты переполошился почем зря из-за глупости. Гость сеньора хочет посмотреть на праздник в деревне - что в этом странного?
   - Говорю тебе - это посланный! - рассердился Этни Хот. - И бед он натворит опять! Гостей не бывает в замке вот уже двадцать лет. И десять лет никто не входит в ворота замка, кроме старика Адалмо, родившегося там. Что делать нам?!
   Вот отвернулся к своим травам, разложенным на большом грубо сколоченном деревянном столе посередине горницы. Говорить ему явно не хотелось. Столько лет прошло... Все умерли уже, кто был свидетелем той истории. Остались только знахарь, выживший из ума, и старейшина, которому в ту далекую пору было лет десять, а может и того меньше. Кто поверит в те удивительные вещи, которые видели только мальчик и юноша, кем они были лет этак...(Вот начал считать и сбился.) Давно это было, очень давно... Но в деревне все же помнили рассказы. Но то были рассказы о беде и несчастии, которые пришли с посланным, а не о тех вещах, которые Вот видел собственными глазами. Сильнейший пожар, спаливший деревню дотла, засуха и Лес, отказавший в милости своим детям - этого было достаточно, чтобы весть о посланном посеяла и сейчас панику в сердцах сельчан. И было это летом в начале июня... Прямо как сейчас.
   Вот тряхнул короткими кудрями, совершенно белыми, но не потерявшими своей густоты, и повернулся к старейшине:
   - Не говори никому. Посланный может сам не знает своей судьбы. Сеньор хочет праздника - так празднуйте. Или мало у вас, чем праздновать? Может, нам повезет... на этот раз.
   Старейшина, кажется, не поверил, что Вот говорит серьезно.
   - Не было ли бы разумнее предупредить хотя бы нашего господина...
   - Дурак! То, что видели мы с тобой - видели только мы. И больше никто!
   - Зато пожар видели все!
   - Удар молнии - тут никакого посланного не нужно. Этни, уходи, у меня работы полно. Придешь завтра. После...
   Хот криво улыбнулся:
   - После того, как от деревни опять головешки одни останутся! Это очень похоже на проклятье. Только в толк вот не возьму, в чем мы провинились. Живем и работаем не хуже других. И есть ли в целой стране еще одна такая деревня, где не крали даже курицы уже лет триста! И нет ведь, каждые пятьдесят лет такая вот напасть! За что?!
   Вот снова отвернулся от старейшины. Он сам ломал голову всю свою жизнь над этими самыми вопросами, но так и не приблизился к разгадке ни на шаг.
  -- Ступай отсюда, Хот. Ничего больше не скажу. - буркнул он.
   Хот подпрыгнул. В сердцах топнул ногой и плюнул.
   - Ну и черт с тобой! И без тебя управимся! - с этими словами старейшина деревни, самый уважаемый человек, выбежал из домика знахаря и постарался громко хлопнуть дверью.
   Вот тяжело опустился на табурет рядом со столом, такой же грубо сколоченный.
   Странные вещи видели они с юным Этни пятьдесят лет назад. Вот мог поклясться, что Хот до сих пор не понял и половины из того, что он увидел. Да и что мог понять десятилетний мальчик, когда у двадцатилетнего ум за разум зашел!
  
  
   Дин Адалмо очень устал, когда добрался до замка. Оброк уже сгрузили с телег во дворе замка и сами телеги уже уехали. Элли уже вовсю занимался распихиванием продуктов по амбарам - он свою работу знал. И вообще он был очень даже милый юноша. Жаль только, немой и глухой. Не от рождения, правда. Но ему то от этого не легче. Адалмо очень любил этого двадцатилетнего юношу, с которым судьба обошлась столь жестоко. Управляющий помнил Элли шестилетним мальчиком, которого мать привела в замок служить сеньору. Это было другое время - шумное время, когда замок жил... Сейчас замок спал. И этот сон все больше походил на летаргию. Самое время появиться посланному.
   Адалмо поежился, снова ощутив дуновение холодного ветра на своей лысине. Он направился к своему господину, чтобы отчитаться об оброке. Его хозяин вроде бы как и не нуждался в таких отчетах. Но Адалмо любил все делать "правильно", а отчитаться о походе в деревню было правильно.
   Сеньор, как обычно, был в своей библиотеке, за огромным столом с резными ногами в виде львов и стершейся лакировкой, заваленным огромными древними фолиантами. Как обычно, он кивнул, выслушав Адалмо и улыбнувшись ему, как хороший господин улыбается хорошему слуге, произнес:
   - Благодарю, друг Адалмо, ты хорошо все сделал. Наш гость сегодня вечером непременно появится в деревне, чтобы увидеть праздник. Старик Хот все сделает как надо, я уверен, и гость будет доволен...и в этот раз.
   Адалмо вздрогнул.
   - Вы не сказали мне, сеньор... Он посланный?
   Сеньор как будто и не удивился вопросу.
   - Да, мой Адалмо, он посланный. - и снова уткнулся в свой фолиант.
   Старый управляющий потрясенно смотрел на господина.
   - Но как же так... Ведь деревня... там в деревне.... Они ничего не знают. Их нужно предупредить!
   Сеньор снова оторвался от книги и некоторое время озадаченно смотрел на своего взволнованного управляющего. Потом в его глазах промелькнула тень понимания.
   - Ах, ты ведь почти ничего не знаешь! Ну да, тебе не обязательны эти детали, Адалмо. Иди же, иди. Позови мне нашего гостя. Он сейчас, должно быть, в оранжерее. Я помню, он любит цветы и всегда интересуется моими новинками.
   Адалмо вышел из библиотеки совершенно сбитый с толку. Гость, и правда, был в оранжерее. Адалмо нашел его склонившимся над чудесным белоснежным венчиком недавно распустившейся церии. При появлении старика гость выпрямился и спокойно улыбнулся управляющему. Сейчас, при свете дня, управляющий увидел, что гость красив, у него черные волосы и черные глаза (редкость для этой деревни), что он статен и на вид ему не больше тридцати. В этих местах люди жили долго, но не настолько долго, чтобы оставаться молодыми пятьдесят лет спустя. Что означают эти странные слова сеньора " ...и в этот раз"? Голос Адалмо невольно задрожал:
   - Сеньор просит вас к себе, господин... прошу меня извинить, но я не знаю вашего имени...
   Голос гостя был мягок и благозвучен:
   - Ты зря меня боишься, старик. А имени мне не нужно.
   Адалмо заколебался, открыл было рот, но не решился на такую дерзость, как...
   - Спрашивай же, Дин Адалмо, то, что хочешь узнать.
   Адалмо почти прошептал вопрос:
   - Вы - посланный?
   Гость опять улыбнулся, и улыбка эта очень шла ему.
  -- Если посланным может быть сам себя пославший... что ж, тогда.. я - посланный.
  -- Простите мне мое невежество, но легенда...
  -- У вас тут уже есть легенда? - в черных глазах гостя загорелось любопытство. - расскажите же мне ее, пока мы дойдем до библиотеки.
  
   Видя благожелательность, ясно выражавшуюся в каждом жесте гостя и не в силах устоять перед обаянием и красотой этого человека, Адалмо рассказал то, что ему рассказал некогда его хозяин.
   Что будет в их деревню и их замок приходить раз в пятьдесят лет человек, посланный для испытания жителей. И если они не выдержат этого испытания - что ж, им же хуже. И что испытание это никому не известно. И что даже сам посланный не знает его. Будто хочет он увидеть нечто, радующее глаз и сердце в их деревне, но что это будет, увы, никому не известно. Полагали однажды, что это - прекрасная девушка, и выбрали самую красивую, когда пришло время. Однако наутро после праздника, деревня была... вернее, ее опять не было. Потом полагали многое: и искусные работы мастеров, и доброту нравов и пышность праздников... Но всегда с одинаковым концом.
   Рассказывая, старик украдкой следил за гостем. А тот шел рядом беспечно. Словно не о нем это было. И улыбался. Адалмо подумал, что с такой улыбкой все девушки деревенские уже через час будут наперебой оспаривать гостя друг у друга. Когда же Адалмо закончил свой рассказ, то посмотрел на гостя прямо:
  -- Что же вы скажете на это?
   - Что же я могу сказать на это, милый старик? - ласково заговорил гость. Так, словно говорил с собственным сыном. - Я не знаю, будет ли завтра деревня стоять на своем месте - это все, что я могу сказать.
   Когда Адалмо объявил о приходе гостя и вышел из библиотеки, пропуская гостя в двери, тот задержался немного, словно подумав о чем-то, и промолвил:
   - Мне очень жаль.
   Старик-управляющий совсем запутался в своих мыслях. И поделиться ими было не с кем во всем замке. Жена Адалмо давно уже умерла, а дети уехали в соседний город. А бедняга Элли не слышит и не говорит. Была еще повариха. Но что можно взять с женщины ее склада: окромя супов и жаркого в ее жизни не было места ничему, более достойному.
   О чем говорили сеньор и гость, так и не стало известным.
   Адалмо, наспех поев, решил опять спуститься в деревню после обеда (неслыханная практика за последние пять лет!).
   Этни Хот встретил его, находясь в совершенно удрученном состоянии. Он наблюдал за приготовлениями к празднику с обреченностью приговоренного, стоя посреди оживленно галдящей на разные голоса деревенской площади. Животных уже закололи и теперь разделывали. Овощи резали. Молодежь шутила, как шутит беззаботная молодость, дети тут же играли в траве у изгородей.
   - Я узнал! Это и в самом деле посланный! - выпалил Адалмо, приблизившись к Хоту.
   Тот резко осадил его.
   - Тише, ты! Мне здесь паника не нужна.
   Адалмо немного растерялся:
   - Но, наверное, нужно все-таки людей предупредить. Хотя бы...
  -- Нет, не нужно! Что я им скажу? Вы понимаете, что здесь начнется? А если посланный рассердится?
  -- Я понял, что он хороший человек...
   Хот пораженно уставился на Адалмо.
  -- Этот "хороший человек" триста лет подряд сжигает деревню дотла через каждые пятьдесят лет!
  -- Он сказал, что ему жаль...
  -- Ну да, как же, жалко ему очень. Если было бы и в самом деле жаль, то он никогда бы и не приходил!
   Адалмо тяжело вздохнул. И решил остаться на праздник.
  
   Вечер подступил незаметно, почти коварно. И вот уже накрыло тьмой все вокруг. И только свет от костров озарял празднество на деревенской площади. Хмель стали разносить еще засветло и сейчас на душе повеселело даже у Хота. Потом пришли музыканты из города и начались танцы, тонкие нежные ноты свирели, протяжные голоса волынок, звон бубнов и плач гитар не смолкали почти ни на миг. Молодые девушки и парни танцевали без устали. Люди постарше также без устали пили, пели и шутили. Адалмо, Хот и Вот сидели за столом рядом, словно заговорщики, и делали тоже самое, пока Адалмо не ткнул Хота в бок локтем:
   - Вот он, смотрите!
   Все трое напряженно всмотрелись в ночную мглу позади костров. Оттуда и вышел гость. Он пришел без факела и, вступив в освещенный круг, прикрыл глаза рукой, которую тот час же отвели подоспевшие деревенские проказницы.
   - Какой красивый молодой господин пришел к нам на праздник, вы только посмотрите, подружки! - воскликнула одна из них, что посмелее (которая уже больше выпила хмельного, ее отец, видя, как ведет себя дочь, пообещал себе строго наказать негодницу завтра же).
   Гость улыбнулся девушкам, и половина их решила обязательно воспользоваться каждым удобным случаем, а у половины деревенских парней кулаки начали очень сильно чесаться, и они тоже решили, что воспользуются каждым удобным случаем.
   Молодого человека закружило в девичьем хороводе. Все касались его одежды, лица и волос, удивляясь, что волосы у него черные, таких они никогда не видели, а одежда такая странная, совсем не по-нашему сшитая, хотя и богатая, и изысканная, и лицо его словно светилось изнутри светом призрачным и манящим, особенно, когда он улыбался. И непонятно стало скоро, кто у кого хотел вызвать приступ головокружения: то ли девушки у гостя, то ли гость у девушек. Он не говорил ничего, не произнес ни слова, но через десять минут стало ясно, что этот странное кружение надо остановить, а не то молодого человека и в самом деле побьют деревенские дубинушки. Этни Хот встал со своего места и прочистил горло:
   - А ну-ка, проказницы наши, покажите-ка нашему гостю, как вы плясать умеете, а не только щебетать. Эй, музыканты! Сыграйте нам...
   Ну, тут музыканты сами распорядились, что им играть. Встали девушки в два ряда, друг напротив друга, подняли высокого руки над головами, да притопнули ножками... Танец, простой и живящий кровь, начался.
   Гость обернулся к Хоту и поклонился ему, а затем вышел из освещенного круга в полумрак и сел за одним из столов, где сидели другие жители деревни, совсем не знающие, как сильно им нужно опасаться этого красивого незнакомого человека.
   - Это он. - глухо сказал Вот, как будто про себя, но его услышали и Хот, и Адалмо. - И не постарел ни на день... как будто вчера это было. Разве возможно такое, Этни? Такой же красивый, как дьявол, и также головы нашим дурочкам молодым закружил... так же как и тогда... Ты помнишь, Этни?
   Но Хот не помнил, да и разве мог заметить такие вещи он, будучи десятилетним мальчишкой? В тот раз ему больше запомнился кинжал, висевший на поясе у незнакомца, весь усыпанный драгоценными каменьями и сверкавший в отблесках костров. Ему тогда больше хотелось узнать, каков этот кинжал, если вынуть его из драгоценных ножен. Но сейчас у гостя не было с собой кинжала. Зато на его плече сверкала роскошная брошь, стягивающая на груди ворот короткого плаща.
   Вот понял, что от Хота немного проку сейчас как от собеседника, по тому, каким длинным стало его молчание. Танец девушек продолжался, длинные подолы взметались вверх, каблучки притоптывали, ладоши отбивали задорный ритм. Гость смотрел на танец, явно любуясь, потягивая медленно из кружки деревенский хмель. Знахарь вышел из-за своего стола и подошел к гостю, не спрашивая разрешения, сел рядом. Гость вроде даже и не обиделся, хотя дерзко было садиться лекарю рядом со знатным господином вот так запросто, но молодой человек даже пододвинулся, чтобы освободить место неожиданному вторжению.
   - Помнишь ли ты меня? - прямо спросил Вот у гостя. - А я тебя помню.
   Гость повернулся к Воту и внимательно всмотрелся в его лицо. А потом улыбнулся улыбкой узнавания:
   - Ты сильно постарел, лекарь. Но я рад тебя видеть.
   Вот был ошеломлен.
  -- Ты снова это сделаешь?
  -- Я не знаю. Я жду.
  -- Кого или чего? Скажи! Зачем несешь ты разрушения в эти места? Почему не оставишь нас в покое, дьявол!
   Гость опять внимательно всмотрелся в лицо Вота и улыбнулся мягко, как улыбаются ребенку:
  -- Мне жаль, мне, правда, жаль.
   Вот почувствовал, что он готов ударить этого человека. А, может даже, и убить.
   - Уходи отсюда, прошу.
   Гость покачал головой.
   - Как красиво они танцуют. Такого красивого танца я еще не видел у вас. Пожалуй, я тоже потанцую с ними.
   И он встал и пошел в ряды танцующих. Вместе с ним встали и пошли несколько молодых человек из этой деревни, не желавших уступать незнакомцу. Ряды перестроились с учетом изменившегося состава, и танец продолжился. Гость танцевал на удивление хорошо этот деревенский танец, четко соблюдая ритм движений. Потом был еще один танец, разбивающий танцующих на пары. И девушка, танцевавшая с ним, потом заявила, что он самый замечательный танцор из всех каких она знала. Она не была очень красива, но гость улыбался ей также, как и красавицам, и это ей льстило. Потом он даже поклонился ей после танца и проводил до ее места за столом, наверное, повинуясь тем обычаям, что приняты у богатых и знатных. Это полностью покорило сердца деревенских прелестниц. Нравы местных юношей были не так утонченны, их движения не так плавны, они не обладали такой учтивостью и такими манерами. В общем, вполне достойны того, чтобы весь оставшийся праздник просидеть в одиночестве за столом с кружкой хмеля.
   Тем временем, Вот, Хот и Адалмо сговорились. Протиснувшись сквозь толпу девушек, они почти силком вырвали гостя из их круга и увлекли подальше от огня, и танцев, и музыки. Им не посмели перечить жители деревни. Никто не пошел за ними от света и праздника в ночную мглу и прохладу. Хот и Адалмо были первыми людьми в этой деревне, а Вота все почитали почти за колдуна. И если им нужно было выволочь молодого знатного, но незнакомого господина прямо из бушующего танцем круга, то, значит, так оно было нужно. Не говоря не слова, они протащили гостя почти до Леса. На опушке остановились. Вот сказал:
   - Дальше я сам. Вам нельзя.
   Адалмо испугался:
   - Что же дальше?
   В темноте нельзя было видеть лиц, но, почему-то, каждый заметил, что гость по-прежнему улыбается странной своей улыбкой. Хот рассердился:
   - Ты понимаешь, что мы убьем тебя сейчас?
   - Нет, не убьете. - сказал странный гость также улыбаясь, как и прежде. - Потому что она уже идет сюда.
   Это сообщение вызвало оцепенение в рядах тех, кто уже почти решился стать убийцами.
   Гость сказал правду. Девушка вышла к ним навстречу прямо по той тропе из Леса, по которой Вот хотел увести пленника к жертвеннику. Не зная, каким образом, но три старика увидели в кромешной тьме, что у девушки этой тоже черные волосы и черные глаза. Вот в ужасе попятился, узнавая ее, и творя тайные священные знаки в воздухе. Но это совершенно не помогло.
   Девушка подошла прямо к гостю и улыбнулась ему, словно и не замечая никого более вокруг.
  -- Я пришла. Здравствуй.
  -- Здравствуй. Я рад видеть тебя. Праздник просто замечателен. Я думаю, тебе очень понравиться. Музыканты сегодня особенно в ударе. Пойдем, я покажу тебе.
   И он подал ей руку, и они пошли вверх, к площади, от которой разносились по всей деревне чарующие звуки музыки.
  
  
   Наутро старейшина, знахарь и управляющий тщетно пытались вспомнить, что же остановило их от того, чтобы растерзать эту странную парочку там же на опушке леса, еще до того как они вошли в деревню.
   Молния, что затеяла неслыханный пожар, ударила аккурат по тому месту, где танцевали эти двое. Никто другой не пострадал, но пламя перекинулось на столы, а от столов на изгороди, и пошло... Так было уже триста лет подряд. Не все помнили девушку. Ее вообще мало кто помнил. Наверное, потому, что появлялась она, когда праздник бывал в полном разгаре, а значит и в полном хмелю. Не все помнили, что молния била именно по этой, самой замечательно танцующей, паре, но пожар помнили все. И никто никогда не задумывался, как при таком пожаре в деревне никто и никогда не жаловался на ожоги. И конечно, никому и в голову никогда не приходило поинтересоваться, а сколько лет их сеньору и почему он ведет такой уединенный образ жизни... временами.... когда наступает нужное время. Но даже сам сеньор не подозревал, что все дело в гитаре. В одной сладкозвучной гитаре, что уже триста лет играла на каждом деревенском празднике. Наверное, ее сломали бы тотчас же, если бы знали истинную причину. Но кому это придет в голову?
  
  
  
   Гитарист и сеньор.
  
   Сет встретил рассвет в дороге в компании своих товарищей-музыкантов. Они возвращались в город после празднества в деревне, начавшегося так весело и закончившегося так страшно. Сеньор этой деревни хорошо заплатил музыкантам загодя, когда пригласил их через своего управляющего-старика, Дина Адалмо. Поэтому, как только начался пожар, Сет и его друзья, видя, что помочь не в силах (так силен был огонь), ушли сразу же.
   Где-то на краю деревни у Леса они встретили местного знахаря. Лицо его, обращенное к свету от разгорающегося пожара, было искажено:
   - Дьявол! - вопил он, потрясая кулаками. - Дьявол приводит тебя сюда каждый раз. И горе нам, не умеющим защитится.
  -- О ком ты говоришь, Вот? - удивился один из музыкантов, знавший лекаря.
  -- Об этом госте из замка, о ком же еще! - воскликнул Вот. - Он во всем виноват, а Адалмо еще пытался сказать, будто ему жаль! Вы посмотрите, что они, эти двое, опять натворили!
  -- По правде говоря, какой прок дьяволу пускать самого себя по ветру? А молния-то от них наверное и горсти пепла не оставила. - заявил кто-то из компании.
   Но Вота было очень трудно переубедить. Похоже, старик совсем рехнулся от переживаний.
  -- Никто, никто не знает, что я видел пятьдесят лет назад! - кричал он музыкантам. - Но сейчас я скажу, раз уж вы мне не верите. Эту женщину творит нечистый, ибо я видел, как она появлялась. Люди от бога рождаются матерью, но эта тварь - создание ветра и шелеста листьев в лесу. Я уверен, что и он такого же рода! Проклят замок, проклята деревня! Горе нам!
   И с этими словами знахарь кинулся почему-то в Лес..
   А музыканты долго еще оглядывались на багровое зарево, сполохами покрывавшее предутреннее небо.
   - Надо же было такому случиться! А мы-то считали, что все это местные байки! - не уставал восклицать Норет, за спиной которого можно было увидеть множество трубок от волынки. - И вот сами все это увидели. С ума сойти!
   - Да, будет, что в городе порассказать! Молния как швах!.. И прямо по этой парочке, из благородных. Я думал, что еще кого задело, дак, нет! Кажись, только этим двум прилетело. Оно и правильно! Есть бог на небесах, и он - за бедных! - рассуждал Ияс - свиристельщик.
   - Зря ты так! Это была самая красивая и хорошо танцующая пара на празднике, какую я видел в своей жизни.- заметил гитарист Астарх.
   У Сета тоже была гитара. И он очень гордился ею. Потому что у его гитары было самое прекрасное звучание, какое можно было вообще встретить у гитары, а также была История. История, получившая подтверждение сегодняшней ночью. Жестокое подтверждение.
   Кто-то из товарищей обратился к Сету с вопросом, но молодой человек не услышал его. Он до сих пор пребывал в состоянии, близком к ступору. И не потому, что перед взором его все еще стояло бушующее пламя и искаженные ужасом лица жителей деревни. А потому, что История его гитары оказалась не выдумкой.
   Много лет назад человек, владевший ею, передал прекрасный инструмент Сету со словами, которые почти еще мальчик воспринял как шутку.
   История была такова. Один раз в жизни гитара эта будет играть в деревне на особом празднике. И человек, играющий на этой гитаре, встретить на этом празднике женщину, которую будет любить всю свою жизнь. Любить несчастливо. Потому что потеряет свою любовь он на том же празднике, той же ночью, не успев сказать ей ни одного слова. Она будет богата и знатна. А нищий гитарист никогда не посмеет произнести слова признания такой даме.
   Сет не верил в легенды. Он верил в свой талант. Люди охотно приглашали его на всевозможные увеселения в свои дома и на общественные праздники, потому что Сет играл превосходно. Его музыка могла в равной степени вызвать и слезы на глазах и старого, и малого, и радость в душах как хороших, так и плохих. Других таких гитаристов не было в целом городе. А может даже и в стране. В свое время музыкант с лихвой побродил по длинным дорогам и огромным городам. Он утвердился в том, что его талант не имеет равных, но все-таки вернулся в свой город. Судьба.
   Судьба! Сейчас это слово обрело для Сета новый смысл. Он вспомнил человека, передавшего ему этот инструмент и бывшего ему какое-то время учителем. И странная мысль пришла ему на ум. Тот человек тоже видел эту девушку. Тоже любил ее. Так же как сейчас любит и Сет. И также любили ее все бывшие владельцы гитары. Как глупо! Глупо и бессмысленно.
  
   Он увидел ее сразу же, как только она вышла из тьмы со своим спутником и вступила в круг танцующих. Цвет ее черных волос и глаз был так странен для этих мест и совершенно поразил Сета. Его руки на миг безвольно повисли на гитаре, и сбился ритм всех других инструментов. Тогда эта знатная девушка обернулась к музыкантам, как бы удивляясь, почему прервалась мелодия, и желая знать причину. Ее взгляд встретился со взглядом Сета и она улыбнулась ему ободряюще. Что-то дрогнуло и поменялось в душе гитариста, и руки его по-новому обхватили старую гитару. Мелодия зазвучала снова, но танцующие удивленно переглядывались какое-то время, потому что изменения в музыке были разительны. Даже товарищи Сета не сразу смогли перестроить свое исполнение под это новое, что вдруг навязал им юноша.
   Сет не мог заговорить с этой девушкой, так далека они была от него во всех отношениях. Ее красота, богатство, изысканные манеры, сквозящие в каждом легком шаге, в каждом движении, и ее очевидная любовь к своему спутнику - все это отгородило высокой, неприступной стеной Сета от нее. Но зато могла играть его гитара. И именно в ее звучание Сет вложил так много значения, как только смог, как только может человек вложить разума, души и сердца в бессмысленный звук.
   Он во все глаза смотрел, как танцевала она с молодым и знатным господином. И как лицо ее словно освещалось изнутри волшебным мерцающим светом, словно свет от костров находил отражение от чего-то прекрасного в глубине ее очей. И ни одна из девушек на этом празднике не танцевала так хорошо, как она. От быстрых движений на ее лбу выступили бисеринки пота, грудь часто и высоко поднималась, вторя не сбивающемуся дыханию, а улыбка была полна обещаний. Обещаний для ее спутника. Когда они проносились в танце мимо Сета (а это было три раза), гитарист мог поклясться, что чувствовал ее запах. Странный, чужой запах для этой деревни, да и для города тоже.
   А в перерыве между танцами, когда музыканты отдыхали и угощались бесплатным хмелем, к Сету подошел этот знатный гость.
  -- Ты хорошо играешь сегодня, музыкант. - мягко произнес он. - У тебя прекрасный инструмент и несомненный талант. Но путь, что ты увидел сегодня - не для тебя.
  -- Разве можно сказать, что я не знаю этого? - почти грубо воскликнул Сет в ответ, потому что ревность уже окрасила его взор.
   Гость тихонько вздохнул, какое-то время внимательно вглядывался в Сета. Потом вдруг поднял руку и неожиданно провел пальцами по лицу Сета. Прикосновение было почти нежным. Так мать могла приласкать своего ребенка. Кожа на кончиках его пальцев была сухой и теплой. И Сету пришлось постараться, чтобы подавить нежданный приступ рыдания в груди.
   Гость опустил руку и покачал головой:
   - Ты не будешь говорить с ней.
   Сет почувствовал себя так, словно ему только что отказали в праве жить. А гость уже отворачивался от него и уходил... к спутнице. Сет увидел, как этот господин подошел к своей госпоже и что-то сказал ей. Девушка резко обернулась в сторону Сета и в упор посмотрела на него. У музыканта перехватило дыхание - столько немого укора было в ее взоре. Он видел, как дрожит ее подбородок, а по щеке медленно прокладывает дорожку слезинка. Ее губы дрогнули, словно желая сказать что-то, но в этот момент ее плечи обвила рука ее спутника. Сет видел, как мягко, но настойчиво этот странный человек увлекает девушку в танцевальный круг. Он хотел танцевать!
   Сет разозлился. Что ж, будет им! Рука его ударила по струнам. Товарищи подхватили мотив и молодые девушки и парни из деревни возбужденно закричали: "Этот танец будет самым лучшим из всех на этом празднике!". Так Сет еще никогда не играл. Он был зол. Зол на эту глупую легенду, на эту девушку, на самого себя, на свою гитару и на свою любовь, которую оказалось так легко предсказать. Все легенды в этом краю были жестоки, ибо не оставляли людям выбора. Все было решено задолго до того, как Сет появился на свет. Осознание бессмысленности его Истории тысячами кинжалов пронзило сердце Сета. Разве стоит жить, если в жизни нет смысла? Гитара сошла с ума в его руках, и друзья Сета бросили всякую попытку попасть в такт товарищу. Танцующие также не могли более поддерживать этот ритм, и, не понимая, что происходит, просто ушли из танцевального круга и встали по периметру, переглядываясь, но не решаясь заговорить. Только одна пара осталась танцевать, освещенная сполохами костров. Странный гость замка и его спутница. Казалось, они без труда выдерживают такую скорость, и движения их не теряют при этом плавности и легкости. Гитарист смотрел на них и злился еще больше. Ему хотелось, чтобы кто-то из них споткнулся, упал, не выдержал. И Сет играл еще быстрее, хотя это и казалось невозможным.
   И в миг... в который миг, Сет не помнил. Он очень внимательно следил за этими двумя, а не за временем. Он видел, как встали они друг против друга в очередной фигуре танца, как улыбнулись открыто друг другу, как улыбаются дети своим родителям, как медленно, очень медленно развели в стороны свои руки и повернули их ладонями вверх... Сет все это видел... видел, как широко распахнулись ее глаза, когда первый столб прозрачного пламени взметнулся вокруг них... видел, как пламя это сорвало с них роскошные одежды и разорвало их тела на миллионы мельчайших кусочков света. Вот, что видел Сет и знал теперь, что покоя не будет уже никогда ему. И гитара его отныне будет только плакать.
  
   Прошло тридцать лет, и Сет встретил в таверне, где играл, мальчика-бродяжку. Такого же, каким и он был очень давно, когда повстречал своего учителя.
  -- Как тебя зовут?- спросил его Сет.
  -- У меня нет имени. - ответил мальчик, чем очень удивил музыканта.
  -- Сколько же тебе лет?
  -- Не знаю. - сказал бродяжка.
   Он был очень худ и весь в грязных лохмотьях. Сет решил, что ему, наверное, около десяти лет.
  -- Хочешь ты научиться играть на этой гитаре и так зарабатывать себе на еду и кров? - снова спросил Сет.
   Мальчик посмотрел на гитару и приблизился к Сету. Его черная от сажи ручонка легла на верхнюю деку.
  -- Я буду только плакать с ней. - заявил он.
  -- Это верно.- Сет вздохнул. - Но разве многие смеются в этом мире?
   Мальчик убрал руку с гитары.
  -- Моя мать была цыганка. Она продала меня фермеру, далеко отсюда. Но он плохо обращался со мной и я сбежал. Если фермер меня найдет, то заберет себе и велит побить плетьми, а гитару продаст, и у меня останутся только слезы.
   Сет не знал, что ответить мальчику. Время шло, медленно, неумолимо. Скоро, очень скоро Сет умрет, и кто тогда будет играть в деревне на особенном празднике?
   - Ты будешь любить. - сказал он мальчику. Немногие дети поняли бы сказанное. А мальчик остался с ним. Сет назвал его своим именем. Его собственный учитель никогда не описывал Сету ту девушку. Сет-старший же так часто пересказывал свою историю Сету-младшему во всех подробностях, что очень скоро мальчик начал думать о ней, как о своей собственной.
   - Но если они любят друг друга, то зачем мне-то любить ее? - спрашивал часто Сет-младший.
   И Сет-старший не знал, что ответить воспитаннику.
   - Я не полюблю ее. - уверенно говорил Сет-младший немного позже. - Они приносят беду в деревню каждые пятьдесят лет, я говорил с теми, кто помнит прошлый пожар, невозможно любить приносящих зло.
   Сет-старший лишь вздыхал, слушая мальчика.
   - У тебя нет семьи и детей, а та женщина сгорела в огне сорок лет назад, а ты все плачешь по ней. - продолжал уже повзрослевший Сет у постели человека, ставшего ему отцом. - Есть ли в этом смысл?
   Сет-старший улыбнулся.
   - Я скоро умру, и не знаю, есть ли в этом смысл. А жители деревни, куда тебя стали так часто приглашать, не знают, есть ли смысл в этих страшных пожарах через каждые пятьдесят лет. Но через десять лет ты встретишь ее, и, может быть, сможешь ответить на вопросы, которые сейчас не имеют ответа.
   Когда учитель умер, Сет стал снова единственным Сетом в городе. Ему было двадцать пять и он знал, что никогда не позволит Истории его гитары стать его собственной историей, как это происходило со всеми его предшественниками.
   Город знал эту Историю. Именно поэтому владельцам этой гитары было так трудно найти учеников. И несколько раз гитара оставалась без хозяина. Вести хроники легенд считалось занятием глупым, и сейчас никто не мог сказать, сколько раз это было. Но рано или поздно находился человек, желающий играть на ней. И его обязательно приглашали на деревенские праздники. В отличие от своего предшественника, Сет любил не только игру на гитаре. Он любил свободу. Имея смелость сбежать в шесть лет от жестокости фермера и изменить течение своей жизни, повзрослев на вольных хлебах городского музыканта, Сет, глядя на потухшую и серую жизнь своего воспитателя, решил, что его жизнь всегда будет только в его руках. И никакая легенда не сможет заставить его совершить такую глупость, которую совершила до него дюжина музыкантов, владельцев проклятой гитары. В общем, он думал почти так же, как до него думали все другие. Что он сделал не так, как другие, так это то, что он пришел к сеньору белого замка.
  
   Когда ему доложили о визитере из города, сеньор был очень удивлен. Сейчас снова наступал период скрытости и он сводил все контакты к минимуму. Первым побуждением его было отказать горожанину. Он так и поступил, в сущности. И его удивление переросло в раздражение, когда, после краткой возни за дверью, та распахнулась, и кабинет сеньора подвергся самому грубому вторжению. Управляющий замком, инфантильный юноша, хорошо разбирающийся в счетоводных книгах, не смог должным образом противостоять примитивной физической силе.
   - Сеньор, я прошу меня извинить, но этот господин совсем меня не слушает! - в отчаянии воскликнул Алан.
   Сеньор вздохнул. С управляющими всегда были проблемы. И самая основная проблема заключалась в том, что они приходили и уходили. Сеньор уже и вспомнить не мог имена многих. Он жил так долго в этом замке... наверное, нужно будет еще раз попросить прислать ему помощника. Разве не достаточно он оказал услуг, чтобы не получить такую малость, как хороший управляющий, который никуда бы не девался, не умирал, не уходил, одним словом?
   Грубиян, тем временем, привел свою одежду в порядок после небольшой потасовки с Аланом, поправил гитару за плечом и взглянул на сеньора. Несколько секунд они рассматривали друг друга молча. Гитарист увидел перед собой человека лет шестидесяти на вид, одетого в старый домашний халат, с пышной седой шевелюрой и большими залысинами на висках. Блеклые старческие глаза смотрели неопределенно, не позволяя угадать мысль за этим взором. Но о том, что мысли были, мог свидетельствовать высокий, открытый лоб, сильно изрезанный морщинами. А сеньору предстал перед глазами молодой человек лет двадцати пяти - тридцати, высокий, худой, с темным (как странно!) волосом, продолговатым лицом и строптивостью, сквозившей решительно в каждом движении музыканта.
   - Ну, молодой человек, раз уж вы вошли, так говорите быстрее, что у вас, и уходите. - капризно произнес сеньор. - Вы сильно помешали мне. На первый раз я вас прощу. Но в следующий раз вам придется познакомиться со стражниками.
   - Да, как же! Если только они доберутся сюда! - дерзко буркнул Сет.
   Сеньор сделал нетерпеливый жест рукой в сторону Алана, и тот вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
   - Давайте быстрее! Я абсолютно не понимаю, что такому человеку, как вы, могло понадобиться от меня.
   Сет снял с плеча гитару и протянул ее сеньору.
  -- Посмотрите на нее и скажите, знаете ли вы ее Историю?
  -- Разве я должен знать ее? - редкие бровки сеньора поползли наверх. - С ума вы сошли, что ли?
   - Наверное, должны, если приглашаете один раз в пятьдесят лет музыкантов на деревенский праздник. А ведь все остальное время деревенские обходятся без вас. Только платят они по слухам гораздо скромнее, чем это делаете вы, когда приглашаете нас. И именно в этот праздник ваша деревня и сгорает вся дотла. Как вы это объясните?
   - Вы пришли сюда, чтобы обвинять меня?! - сеньор не верил своим ушам. - Жалкий комедиант, немедленно убирайтесь отсюда!
   - Только после того, как проясню несколько моментов, с вашего позволения! - Сет нахватался высокопарных слов, играя иногда в домах знатного сословия. - по моим подсчетам, года через четыре -пять вам опять понадобятся наши услуги. Я даже имею дерзость предположить, услуги именно этой гитары, не так ли?
  -- Вы точно сошли с ума. Я не понимаю, о чем вы говорите. И повторяю, уходите!
   Сет выложил свой козырь:
   - А если я скажу, что смогу спасти деревню от очередного пожара, вы мне расскажете то, что знаете сами?
   Может, это и не было таким уж большим козырем, но определенный эффект произвело. Сеньор как-то растерял свое негодование, на лице его читалось откровенное недоумение. Сет усилил нажим:
   - Если вы не захотите помочь мне, то я пойду в деревню и расскажу там, что вы, ее сеньор, сами желаете, чтобы владения ваши постигали несчастия.
   Его расчет оправдался. Сеньору пришлось несколько минут перебарывать сильнейшее волнение, прежде чем задать вопрос.
   - Кто вас надоумил сюда придти, и почему вы вообще решили, что я могу помочь вам? Да и в чем, собственно, будет заключаться моя помощь? Я вашу гитару вижу впервые в жизни. И это правда.
   Сет приуныл. Он рассчитывал на то, что сеньор знает хоть что-нибудь. Какое-то время Сет раздумывал, потом принял решение:
   - Вы все-таки выслушайте меня. Может, что-нибудь вам покажется знакомым в моей истории. А потом, потом я хотел бы услышать вашу.
   Сеньор почувствовал неприятный холодок в груди. Ему никогда не запрещали рассказывать, но никто никогда и не просил у него рассказать. Просить совета сейчас не у кого. А про деревню этот прохвост очень умно заикнулся. Легенда останется легендой лишь до тех пор, пока в ней не станут копаться. А единожды начав, люди не остановятся, и тогда скандал неминуем. Сеньор заерзал в своем кресле и даже выругался. Ну почему, почему его не могут оставить в покое?! Он ведь хотел только одного - покоя! Возможности заниматься любимыми вещами... так хорошо все было... до этого дня. Что за странный горожанин, этот гитарист, что пришел сюда со своими вопросами. Сломав один обычай, он сломает и другой. Да, от него нужно ждать очень больших неприятностей, решил сеньор.
   Он выслушал историю гитариста без особого интереса. Нет, не знал он эту девушку. Никогда не видел ее.
   - Неужели вы ни разу не пробовали спуститься в деревню на этот праздник? - изумленно спросил Сет.
   - Молодой человек, раз уж вы здесь... я живу уже не первую сотню лет ...и не хочу, чтобы мой возраст стал предметом пересудов в округе. Люди не любят странности. А я очень люблю покой. Я занят важными исследованиями. Но вы не ученый, маловероятно даже, что вы умеете читать и писать. Вы не сможете понять и оценить масштаб тех явлений, которые я имею возможность отслеживать, находясь в таких благоприятных для меня условиях...
   - В обмен на пожары в деревне? - быстро спросил Сет.
   Сеньор вздрогнул. Быстро же соображает этот проходимец. Очень, очень странный тип. И впервые в своей жизни сеньор ощутил что-то вроде неумолимого течения, подхватившего его и закрутившего в своем русле. Течения, над которым сеньор был не властен.
   - Откуда вы взялись? Еще никто не приходил ко мне с такими вопросами, и меня не предупреждали, что такое вообще возможно...
  -- Кто может предупредить вас о таких вещах?! - Сет потрясенно уставился на старика.
  -- Вы невежда. И никогда не поймете тех сил, что стоят за гранью нашего мира. Мне нет смысла даже пытаться объяснить вам...
  -- Но я хочу знать! - горячо воскликнул Сет.- Вы, говорящий о покое и исследованиях, знаете ли вы, как отвратительно быть рабом! Рабом кого- и чего-либо. Многие из нас - рабы. Я сам - раб истории своей гитары. А я воли хочу!
  -- Так уезжайте! Кто мешает вам уехать отсюда? И не увидите вы ни того праздника, ни ту девушку... или женитесь...да мало ли, что можно сделать... раб тот, кто считает себя рабом.
   Сет прижал гитару к груди. Он сам много раз думал о том же самом, но его останавливало любопытство. И желание участвовать в легенде. И тщеславное убеждение, что он сможет переделать конец. Его распирала гордыня.
   - Я должен разрушить свою легенду. Только так я обрету свободу и покой, который вы, кажется, очень цените. И я на многое готов пойти ради этого. Я самый лучший гитарист в городе и намерен прожить свою жизнь как можно лучше. Я хочу, чтобы люди платили мне за хорошее настроение, а не за печаль и слезы, потому что за радость платят больше. Разве я хочу чего-то плохого?
   Сеньору стало жаль этого сопляка. Наивные рассуждения тронули его своей простотой, а молодой пыл напомнил о собственной юности, которая закончилась так давно... Сеньор подумал, что, в конце концов, этого человека ждет то же, что и многих до него. И особого значения не имеет, будет он знать больше или меньше. Скоро, очень скоро придет к сеньору гость долгожданный, и тогда уже не будет иметь значения ни эта глупая гитара, ни выспренный музыкант, ни пошлая любовная история. Таинственный гость, могущественное существо в человеческой плоти! Какие невероятные тайны мироздания открывал он сеньору во время своих кратких визитов! Какие скрытые пружины причин и следствий обнажал перед ним одним движением своих изящных, как у девушки, рук. Совершенное существо с совершенными знаниями в обмен на многие блага просило его лишь об одной мелочи, пустяке по сравнению с тем, что оно давало. Деревенский праздник с музыкантами. До смешного мало! И за меньшие возможности, чем у него - мелкого помещика, сеньор это знал, люди готовы были жертвовать своими душами, вступать в сделки с силами, противными природе человека. От него же не требовалось практически ничего. Пожар? А что пожар? Редко, очень редко кто страдал от огня. И сеньор регулярно восстанавливал деревню на собственные деньги. Разве это нельзя было считать компенсацией? И разве в его деревне люди не жили привольно, как им этого хотелось? Было, правда, несколько неприятных лет сразу после пожара. Сеньор хлопотал об этом перед своим гостем, но без успеха. И без объяснений. И, тем не менее, сеньор поддерживал на собственные средства деревню все это темное время, он был богат и мог позволить себе кормить всех жителей. Все это было достаточным, с точки зрения сеньора, для того, чтобы его совесть была спокойна. Он поведает этому горожанину лишь о том, какое могущественное существо затеяло весь этот сыр-бор. Так сеньор надеялся снять с себя часть вины в глазах музыканта. Ведь кому могло придти в голову протестовать против существа, имеющего власть переделать этот мир единственным усилием мысли, вывернуть его на изнанку, уничтожить и создать заново?
   - Хорошо, молодой человек. Я расскажу.
   Сеньор не предложил Сету кресла. Он не собирался надолго затягивать свой рассказ. Сейчас, придя к заключению, сеньор торопился избавиться от странного посетителя.
  
  
  
   Лес.
   - Нет, не покажу! Ни за что не покажу! - орал во все горло юноша с волосами цвета соломы, прикрывая какой-то сверток рукой у себя на груди от выводка соседских ребятишек.
   - Ну, Велий, ну, пожалуйста! - ныли они разноголосно, хватая его за рукава и подол льняной рубашки дюжиной маленьких детских рук, обступая со всех сторон, не давая проходу и принуждая сдаться.
   Велий сам затеял эту игру, желая привлечь внимание прекрасноглазой Анны. Он давно уже приметил ее, стоящую на опушке с плетеной корзинкой в руках. Честно говоря, он приметил ее еще раньше, полгода назад, когда вдруг понял, что красивее девушки нет во всей деревне. Они ходили кататься на санках с самого крутого оврага, стоял жуткий мороз, после одного из спусков, когда на одних санках пытались прокатиться сразу шестеро, в общей свалке после падения Анна потеряла рукавицы, и Велий очень долго грел своим дыханием ее руки. Да, именно тогда он и понял, что глаза у Анны намного красивее, чем у Одрии, а улыбка лукавая, как у лесного духа.
   Сейчас стоял июнь. Велий все больше думал над тем, пошлет ли сватов его отец к родителям Анны. И были у него опасения, что союз этот встретит на своем пути много препятствий. В деревне говаривали, что Анна слишком уж часто и долго ходит по Лесу, собирая травы и коренья. Родители Велия могли совсем не одобрить выбор сына: такое занятие для девушки не приветствовалось, знахарством в деревне обычно занимались мужчины. Но последний знахарь умер уже много лет назад, не оставив приемника. Девочкой Анну часто видели у домика старого лекаря Вота. Она помогала ему, когда одряхлевший Вот не мог уже подолгу заниматься сбором и заготовкой лечебных средств. Велий знал, что занятие, так понравившееся Анне, девушка не бросит. После смерти Вота прошло уже больше десяти лет, а Анна до сих пор не бросала травничество. И в домике у самой опушки Леса по-прежнему пахло так же как и при Воте. Пациентов у Анны, впрочем, было немного. Сельчане, консервативные по природе, предпочитали обращаться в город к врачам-мужчинам. Но иногда и для Анны находилась работа. Она лечила животных, своих подружек и, редко, деревенских матрон, которые по каким-либо причинам не смогли выбраться в город, а боль терпеть не было сил.
   Семья девушки не одобряла поведения дочери, но Анна проявила известное упорство, даже пригрозила, что уйдет в замок сеньора, откуда, как все знали, людям было нелегко выбираться в деревню. И на нее махнули рукой, признав, что у дочки есть некоторые странности, с которыми нужно будет примириться. Люди в этой деревне не были жестокими, и странные ее жители могли вполне спокойно жить здесь, разумеется, если их странности оставались в пределах разумного. Их не гнали, не мучили издевками, не бойкотировали и не травили. Немного сторонились, да, но тоже - всяк по мере своего разумения. Но вот с женихами у Анны было туго. Деревенские женихи странной жены не хотели. Стандартный молодой человек из деревни желал, чтобы его жена следила за домом и им самим, а также за детьми, если бог пошлет, а не носилась по Лесу все лето напролет.
   Потому что Лес был местом заповедным. Собрать на опушке немного грибов да ягод - это одно. А пробираться глухими, нехожеными звериными тропами по местам, где возможно человека ни одно дерево не видело лет сто подряд - это совершено другой оборот. Считалось, что Лес не одобряет дерзких вторжений в свою вотчину. Никаких легенд на этот счет не было ни в деревне, ни в городе. Просто нескольких случаев, когда неосторожные и бездумные люди без вести пропадали в глухомани, заставили остальных проявлять разумную сдержанность в общении с дикой силой. И, конечно, если кто-то из односельчан, как например, Анна, решал, что с Лесом можно, как угодно, то это не могла не вызывать неодобрения. Тем не менее, как уже говорилось выше, будучи по натуре покорными течению событий, жители деревни не стремились силком переделать своих странных собратьев. У каждого своя Судьба, и если она что и заготовила для каждого, то совсем не важно, а может даже и наоборот, как раз важно, что своего подопечного она застанет в определенный ею срок и в определенном ею месте.
   - Пропадешь, сгинешь в болоте, поделом будет - непослушной дочери туда только и дорога! - в сердцах однажды сказал ей отец. - Загордилась! В Лес - как на танцы! И не таких он наказывал, попомни мое слово.
   Анна молча улыбалась в ответ на такие вспышки, продиктованные родительским беспокойством. Она была уверена, что Лес принял ее. Ведь давно умерший знахарь показал ей многие тайные тропы, ведущие к древним жертвенникам и святилищам, и даже научил некоторым обрядам. Анна могла вызывать дожди и успокаивать ветры, могла отвратить опасную болезнь и знала, как остановить кровотечение, какое бывает у людей, если ранят их очень глубоко, и кровь хлещет фонтаном. Правда, применять на практике эти знания ей не приходилось часто. Ритуалы для них были очень сложны и запутанны, а некоторые требовали очень больших сил, как, например, с кровью. Один только раз Анна пробовала его и испугалась, когда внезапно поняла, что ее сил не хватает на полное завершение обряда. Стоя у древнего плоского каменного стола над ритуальной чашей, девушка увидела собственными глазами, как стремительно уходит из нее Сила. Страх, который ее охватил тогда, впервые осветил перед ней бездну ее незнания. Она-то думала, ее власть велика, а на деле оказалось, всей ее мощи - не больше гречишного зернышка. На многие обряды их просто не могло хватить по определению. В тот раз у нее получилось довести все до конца. И то, лишь потому, что обратной дороги уже не было. Далеко от этого каменного стола, в деревне, на окровавленных простынях, хрипел в предсмертных судорогах человек, который был девушке небезразличен. Звали его Велий. Юноша провалился в яму, вырытую для диких зверей, и одно из кольев на дне пробило ему грудь. Рана была настолько серьезной, что, когда Велий стал идти на поправку, это сочли почти чудом. Анна, понятное дело, и заикнуться не посмела о реальной природе этого чуда. Ведь после этого обряда она несколько часов пролежала на обмерзлой земле без сознания, очнувшись только к вечеру. До домика знахаря Анна добралась уже за полночь. А на утро ей пришлось вывертывать, объяснять домашним, где она провела столько времени. Должно быть, вид у Анны был совсем больной, потому что, начав распекать дочь, вскоре перестали, решив дать ей набраться сил. А потом уж и забыли про случай, так как Анна сильно разболелась уже к вечеру. Головная боль и холодный пот, сильнейшая слабость и рвота на протяжении суток отбили у нее всякую охоту экспериментировать с тяжелыми обрядами на много лет вперед.
   Было это с полгода назад, вначале зимы. А сейчас, в июльский полдень Анна, только вышедшая из леса с пустой корзинкой, стояла на опушке и смотрела, как усердно Велий старается привлечь ее внимание с помощью лягушки за пазухой и оравы ребятни. Юноша с облегчением увидел, что усилия его оправдались: Анна спускалась с пригорка прямо к нему. Он тут же развернул тряпицу и выпустил лягушонка в придорожную траву, предоставив детям самим вылавливать его. Когда Анна поравнялась с ним, то дальше в деревню они пошли вместе. Некоторое время молчали, потом Велий вспомнил, что через неделю собирались праздновать рождение сына в семье его сестры. Анна сказала, что надо бы придумать подарок новорожденному. Велий согласился. Стали думать, предложено было несколько вариантов, но Анна все отвергла, так как на уме у нее уже было кое-что. Сама она была в восторге от идеи, но выполнение ее плана требовало щекотливых условий и она не была уверена, что юноша согласиться помочь ей.
   - Знаешь, Вел, есть одна вещь, которая была бы очень полезна для мальчика. Если всегда держать ее при себе, то многие несчастья никогда не повстречаются на пути, а все, чего захочешь, будет исполняться.
   Велий сразу же понял, куда клонит его зазноба:
   - Нет, Анна, только не Лес, пожалуйста. Ты же знаешь, как об этом люди говорят.
   - Если бы был жив Вот и он принес бы эту вещь для маленького, ему только спасибо бы сказали, да на почетное место усадили за праздничным столом. Почему же обо мне говорят плохо? Разве не достаточно я сделала хорошего? Помнишь, у Егора единственная корова чуть не померла? Кто ее вылечил? А этого шалопая Евстию кто от удушья спас? А...
   - Ах, знают все прекрасно, что ты тоже можешь лечить, как и Вот, но ты же девушка, даже не замужем еще. Да еще этот Лес... Не ходила бы ты туда, Анна. Добром ведь не кончится...
   - Да что ты, увалень, знаешь о Лесе?!- взъерепенилась девушка.- Я его вдоль и поперек исходила, когда мне и десяти не было!
   Велий почуял возможность ссоры и предпочел не перечить. Анна несколько раз наказывала его за жалкие попытки воспротивится ее занятиям. Тогда, лишенный ее общества, он несколько дней болтался по округе без всякой цели, как собака, потерявшая своего хозяина. Повторять печальный опыт Велию не хотелось.
   Но Анна желала получить не просто молчаливое согласие на то, чтобы делать, что ей вздумается, но и подтверждение, что сам Велий примет деятельное участие в ее задумке.
   - Сегодня ночью я иду в Лес. - без обиняков начала она.
   Велий охнул. Ну совсем сумасшедшая!
   - Я тебя не пущу, свяжу по рукам и ногам, если надо, но не пущу. Парень проживет и без этой твоей штуковины. А в Лесу тебе ночью делать нечего! - в отчаянии воскликнул юноша. - Ты нарочно придумала искать подарок, на самом деле, это просто предлог. - продолжил он свою мысль. - Тебе одной идти страшно, вот и нужен еще кто-нибудь, для храбрости. Но ничего дельного из твоей затеи не получиться. Ночью в Лесу хорошие дела не делаются. Берт Отман не так давно задержался на вырубке, так такого страху натерпелся! Странные там существа обитают, говорит. Все ходили, ходили вокруг него, наверное, решали, с какой стороны ужинать Бертом начинать. Хорошо, у него с собой кремень был. Разжег огонь. Тем и спасся. Тебя я не пущу, и сам не пойду! - горячился Велий, но сам уже понимал, что Анна своего добьется. Ей это было не впервой.
   Иногда Велий даже опасался, что она с ним только потому, что он соглашается участвовать в ее проделках. Только внимание Анны было для него дороже собственной гордости. Договорившись встретиться на закате в домике знахаря, молодые люди расстались на деревенской площади. Велий отправился домой, а Анна сделав вид, что тоже идет домой и пройдя несколько шагов по направлению к нему, резко свернула на узкую тропинку между домами и скоро вышла на дорогу, ведущую к городскому тракту. Еще с неделю назад она договорилась с бродячим торговцем насчет необходимых ей ритуальных предметов, которые можно было достать только в городе. Если сейчас Анне повезет, то у нее будет все необходимое для сегодняшней ночи.
   Ей повезло. Она прождала не больше часа у обочины тракта и получила все, что заказала: шесть толстых свечей белого воска, отрез белого батиста, большую глиняную тарелку и речной жемчуг. Все это стоило целого состояния. Но Анна копила несколько месяцев, выполняя любую оплачиваемую деньгами работу, и была готова выложить необходимую сумму.
   Расплатившись и упаковав приобретенное так, чтобы у досужих кумушек не возникло желания обсудить покупку, Анна уловила краем уха мерное цоканье копыт. Обернувшись на звук, она увидела вдалеке приближающегося всадника. Всадник был из благородных - событие для деревенских примечательное, потому что кроме своего сеньора, которого они ни разу даже и не видели, никто знатных здесь не знал.
   Анна решила подождать, пока он подъедет поближе, чтобы рассмотреть внимательней. Торговец, стоявший рядом, тоже был не прочь поглазеть. Всадник не спешил, а когда поравнялся с Анной, даже остановил коня. Это был очень красивый мужчина (или молодой человек, возраст трудно было понять), черноволосый (как странно!) и черноглазый. Черный бархатный камзол его был просто отделан отложным воротником и манжетами, единственной роскошной вещью на нем была пряжка на берете, усыпанная драгоценными камнями. У Анны дух захватило, когда он улыбнулся ей - так нежна была эта улыбка, словно улыбался он возлюбленной.
   - Теперь в деревне лекарь - женщина? - полуспросил, полуутвердил всадник. Голос его мягко окутал Анну странной мелодичностью. Она подумала, может, он иноземец, только уж больно хорошо говорит на их языке. Потом удивилась, как он узнал, что она лечит.
   - Нет, господин, я не лекарь, люди не хотят лечиться у женщины. - сказала она, стряхивая с себя очарование этого человека.
   Всадник внимательно смотрел ей в глаза и молчал какое-то время.
   - Ты - лекарь. - наконец сказал он и снова волна его голоса заставила сердце Анны сладко сжаться. - Люди придут. Им нужно время.
   Потом он опять замолчал и молчал очень долго, спокойно и как-то даже ласково глядя на девушку. Черный жеребец стоял под ним, не шелохнувшись, словно был частью хозяина. Анна смутилась, потупила взор, так затягивалось это молчание. Потом не выдержала:
   - Езжайте же своей дорогой, господин, нехорошо так долго смотреть на людей и молчать. Они могут подумать, что выглядят странно. Это смущает.
   Странный господин словно очнулся:
   - Извини меня, милая девушка, я так долго отсутствовал, что совсем забыл о хороших манерах. Как поживает ваш сеньор?
   Анна пожала плечами:
   - Я его ни разу не видела. Он совсем не выходит из замка... Но подать принимает всегда.
   Всадник протянул ей свою руку:
   - Ты хочешь побывать в замке? Я как раз направляюсь туда и думаю, вашему сеньору будет приятно принять двух гостей вместо одного.
   - Как же я могу? - нерешительно промямлила Анна, глядя на изящную ладонь и не решаясь коснуться ее своей рукой. - Крестьянка в гостях у своего сеньора? Меня выгонят с порога.
   Тут она вспомнила про ночь. Ей нужно было тщательно подготовиться, и предложение странного гостя потеряло свою привлекательность за отсутствием времени на его осуществление. Всадник улыбнулся, и девушка снова встревожилась. Что-то здесь было... что-то неуловимое...если бы только она могла ухватить это...
   Анна увидела вдруг, как лицо всадника сделалось печальным. И такой печали она не видела еще никогда. Ей показалось, что она бы все сделала, лишь бы он снова улыбнулся. Всадник безвольно опустил протянутую было руку, потом снова внимательно посмотрел на нее и, словно прочтя ее мысли, окрасил свои губы улыбкой печали. Анна не выдержала. Еще немного, и она не смогла бы больше отвечать за свои поступки никогда в жизни.
   - Езжайте же. Уезжайте! - прошептала она, прижав руки к груди.
   Молодой человек вздохнул, взялся за поводья и чуть поклонился Анне.
  -- Доброго дня тебе, Анна.
   И добавил чуть слышно:
   - Не ходи в Лес сегодня ночью, Анна, прошу тебя. - и, легким похлопыванием по гриве, послал коня в такой же мерный шаг, каким он был до этой остановки.
   Пораженная, Анна не могла двинуться с места минут десять.
  
  
  
   Велий пришел к дому знахаря в точно назначенное время. Анна уже была там.
   Странная нервозность сквозила в каждом ее движении. Один узелок с вещами Анна роняла раза три. Велий еще раз предложил не ходить в Лес, но девушка была непреклонна.
   Когда они вышли, закат все еще полыхал на западе яркими красками, но на Лес уже опустилась вечерняя прохлада и ночные звуки. Анна уверенно находила в темноте нужные ей извилистые тропинки, а Велий понуро плелся сзади, проклиная про себя всех красивых девушек в мире. Тьма пробуждала в душе юноши безотчетный страх, в котором признаваться Анне было неловко. Она-то похоже, вообще не испытывала даже замешательства перед лицом Леса, без колебаний перебираясь через поваленные стволы и густой кустарник. И в чем-то молодой человек был прав. Анна действительно чувствовала себя в этих местах как дома. Она четко видела цель перед собой и шла, лелея в душе трепет предчувствия. Но тьма смущала и ее сердце. Ведь Анна была человеком, существом дня, нуждающимся в подтверждении безопасности. Несколько раз, когда она слышала неясные звуки впереди, с губ ее слетали охранные слова. Но это был лишь шепот, которого Велий просто не слышал. Услышь он его, возможно, уже не раздумывая, повернул бы обратно и Анну вернул бы силком.
   Чем дальше, тем холоднее становилось в Лесу. Анну это насторожило, но возвращаться, когда так много уже пройдено, казалось глупым. Когда молодые люди вышли к столу, воздух стал холодным настолько, что дыхание их превращалось в пар, который можно было видеть в свете луны.
   - Не ходи теперь за мной. - остановила Анна Велия. - Жди здесь, у этого столба. - Она указала на каменное нагромождение недалеко от первых деревьев, образующих край поляны.
   Продрогший Велий остался трястись от холода, где ему сказали. Он внимательно наблюдал за действиями девушки, удивляясь, есть ли смысл во всем происходящем. Анна развернула узелок и достала все принесенное. Кусок белой ткани она постелила прямо посередине плоского камня, так похожего на огромный стол. Шесть свечей заняли свое место вокруг ткани. В середину была поставлена большая глиняная тарелка с речным жемчугом и травами.
   Анну охватило возбуждение. Скоро она зажжет свечи, и обряд начнется. Ее зрение уже поменялось, начиная воспринимать иные вещи, вещи, которых не было видно обычным зрением. Осталось только добавить последний ингредиент. Анна сделал аккуратный надрез на пальце, и несколько капель тяжело упали на жемчуг. Этого было вполне достаточно.
   Велий совсем замерз. Неожиданно поднялся ветер, совсем выдувший остатки тепла из его тела. Он видел, как Анна распустила свои длинные песочного цвета волосы, и они взметнулись вокруг нее как живые, когда ветер коснулся их. Потом ему показалось, что движения девушки потеряли уверенность, она даже обернулась к нему и некоторое время смотрела в его сторону, словно желая сказать что-то. Но... отвернулась и продолжила ритуал.
   Анна действительно почувствовала неуверенность. Что-то мешало. Где-то за пределами этого места, глубоко в лесу было нечто, чего Анна никогда не чувствовала раньше. Оно появилось здесь недавно, но не проявляло никаких признаков жизни, кроме того, что можно было бы назвать дыханием. В нем не было угрозы, но оно мешало. Мешало сосредоточиться. Нити, которыми оно было опутано, имели странный, завораживающий рисунок. Анну это отвлекло, некоторое время она рассматривала этот рисунок, удивляясь его красоте. Потом повернулась к Велию, вглядываясь сквозь тьму в его лицо. Потом вернулась к обряду.
   Молодой человек с нервозным облегчением увидел, как зажглись свечи, осветив каменную площадку. Сухие травы на глиняной тарелке тоже вспыхнули. Анна погрузила в огонь руки, с наслаждением ощущая поток Силы, меняющий естество. Желаемый результат не требовал слишком много сил, лишь несколько нитей, разорванных и соединенных в нужных местах: и вот на глиняной тарелке уже вместо речного жемчуга лежал амулет, весь в прожилках перламутра. И еще одна вещь, ради которой Анна, собственно, и решилась на обряд. Она уже протянула руку к маленькой жемчужной подвеске, когда на поляну налетел сильнейший порыв ветра. Велий увидел, как этот ветер снес со стола все лежащее на нем. Огонь свечей погас, тарелка разбилась о подножные камни, белый батист взметнулся высоко в воздух и проплыл над головами молодых людей, исчезая за верхушками деревьев. Анна закричала, ноги ее подкосились, и она без чувств рухнула на землю. Велий кинулся к ней. Подбежав, начал хлопать девушку по щекам, ощущая полное свое бессилие.
   - Очнись, очнись же, Анна! - заорал он, насмерть перепуганный. Ему вообразилось, что она умрет сейчас, и вина за это ляжет на его совесть.
   Девушка очнулась, выражая слабый протест хлопанью по щекам.
   - Отстань, Велий! Что ты делаешь, с ума сошел?! - вяло замахала она руками в его направлении, пока еще не видя его лица. Зрение восстановилось чуть позже.
   Некоторое время они сидели, обнявшись и прислонившись спинами к столу.
   - Там, - махнула слабо Анна в сторону, куда опрокинулась тарелка, - поищи, должны быть амулет и сережка.
   Он принес ей то, что она просила. Траву вокруг пришлось буквально прочесать пальцами, чтобы найти такие маленькие предметы. Велий почувствовал удивление, когда, взяв их в руки, понял, что они теплые. Вернувшись к девушке, он увидел, что она уже стоит на ногах.
   - Домой? - с надеждой спросил он.
   Анна мотнула головой и указала в направлении, куда улетел белый батист. Велий застонал.
   - Больше я не пущу тебя сюда! - воскликнул он. - Клянусь... - и подхватил ослабевшую Анну под руку.
  -- Нужно... понимаешь, нужно. Я должна понять, что там.
  -- Ничего там нет! Это все твое воображение.
  -- Ты не знаешь ничего о том, каково быть лекарем. - возразила Анна. - Я могу видеть то, что никто другой не видит. И поэтому сейчас мы пойдем и посмотрим, куда улетел мой батист. Он очень дорого мне обошелся. Я хочу его вернуть.
   Когда они дошли, начало уже светать. Это была еще одна поляна. Анна не знала о ней раньше. Посередине стоял такой же каменный стол, что и на той поляне, с которой они пришли. В душе Анны шевельнулся страх, когда она увидела человеческую фигуру, лежащую на столе. Измененным зрением она видела те самые нити, что и при обряде. Тот же самый загадочный рисунок. И принадлежал он этой женщине. Потому что человек, лежащий сейчас на каменном столе, был женщиной. Но женщиной очень странной, в ней что-то было не так. Бледный рассвет начал потихоньку высвечивать детали. И Анна поняла, что они не должны были приходить сюда. Черноволосый всадник оказался прав. Он знал об этой женщине. Потому что был посланным. Анна увидела это только сейчас, удивляясь, до какой степени человек может быть слеп, охваченный собственным сиюминутным желанием.
   Белый батист Анны покрывал лицо женщины, по всей вероятности накинутый ветром, принесшим сюда обрядовую ткань. Чем дольше Анна смотрела на стол, тем более ощущала оцепенение, охватывающее ее. Она допустила вторую ошибку. И даже измененное зрение сейчас могло лишь беспомощно наблюдать, как женщина на столе сковывала Анну и потихоньку вытягивала у нее Силу. Девушка видела, как Велий направился к столу. Она хотела крикнуть... сказать, чтобы он бежал отсюда... не подходил к ней. Но было уже поздно.
   Велий не обладал восприятием Анны. Он пока не чувствовал оцепенения, охватившего его спутницу, зато ощутил неодолимое желание увидеть лицо женщины, лежащей на столе. Словно во сне, медленно подошел он к столу. Он увидел, что тело ее было прекрасно, затянутое в черное бархатное платье без всяких украшений. Высокая грудь мерно поднималась дыханием. Маленькая ладонь лежала совсем близко к краю стола, и у Велия возникло желание взять ее в свою руку. Он потянулся к ней и, коснувшись, понял, что тело этой женщины словно бы вросло в камень. Понял вдруг, сразу, увидев целиком, как она принадлежит камню. Плоть была плотью лишь там, где не касалась стола. Равно это касалось и платья, и изящных туфелек, и прекрасных черных волос, раскинутых по каменному ложу. Там, где они начинали касаться плиты, все было высечено из этого же камня.
   Юноша отдернул руку от руки женщины и медленно подошел к изголовью странной постели. Белый батист смялся под его пальцами, открывая взору бледное, но прекрасное юное лицо. Глаза ее были закрыты, она словно спала. Велий увидел, как первые солнечные лучи упали на прозрачную кожу, окрашивая ее в нежный розовый цвет. Дыхание ее стало более глубоким, ресницы затрепетали, маленький рот приоткрылся, словно она хотела сказать что-то во сне. Веки ее чуть приоткрылись, и через мгновение она широко распахнула черные глаза. Нежная улыбка осветила ее лицо ярче, чем солнечные лучи, и Велий еле сдержал рыдание, рвущееся из груди.
   - Уходите, прошу, уходите. - прошептала она. - Скажите ему, пусть не приходит на праздник. Нет смысла.
   Она продолжала улыбаться, а по щеке, светящейся ровным внутренним светом, прокатилась слезинка.
   - Нет сил. - выдохнул Велий, с ужасом осознав, что не может двинуться. - Я не могу пошевелиться!
   Девушка закрыла глаза.
   - Значит, уже поздно. Простите. - также шепотом ответила она.
   - Что значит "поздно"? - голос юноши сорвался на хрип. Он обернулся к Анне, его возлюбленная лежала на земле. Если бы стол не был на возвышении, Велий не увидел бы, где она лежит, из-за высокой травы.
   - Вы умираете. - совсем тихо сказала девушка, прикованная к камню. - Мое тело забирает ваши силы, как оно забрало силы обряда, который вы провели ночью.
   Велий опустился на траву рядом со столом. Голова его упала на камень рядом с головой девушки. Силы покидали его стремительно.
   - Почему? - спросил он. - уже не чувствуя страха, только безмерную усталость.
   - Потому что таков Узор.
   - Что это, Узор? - также шепотом уже спрашивал Велий, падая в черную пустоту впереди и понимая, что обратно пути не будет.
   - Спи, спи, милый юноша, и прости нас, если можешь. - ее голос дрогнул, когда она приняла последний сгусток их жизней.
   Сила двух юных сердец позволила ей уже утром оторвать от камня ладонь и руку до локтя. Процесс трансформации завершится к следующей ночи, возможно даже, к вечеру. У нее будет больше времени для встречи, потому что двум неразумным пришла в голову идея прогуляться именно сегодня ночью в Лес. И у одного из них был Дар, так, кажется, называлась здесь способность работать с рисунками - нетелесными воплощениями проявления мира творимого. Эта сила пробудила странное создание раньше времени. Плохо это или хорошо, ответить было трудно. Пока это было лишь странно.
   Сознание, вложенное в прекрасное тело, выраставшее из камня посреди тысячелетнего Леса, несколько раз было свидетелем создания Узора. И было измучено им. Узор не менялся, следуя одной и той же канве от одного творения до следующего. И была в нем одна только боль.
   Ее свободная рука коснулась соломенных волос мертвого юноши, чья голова до сих пор покоилась так близко от ее собственной. И так далеко от той, кого он любил.
   Она закрыла глаза, чувствуя как лучи солнца постепенно оживляют ее тело, прокалывая, словно острыми иглами насквозь. Она уже начала забывать, что жить человеком - это больно. Ей напомнили. И она снова прокляла творца. Узор будет создаваться снова и снова, потому что он обречен заранее. Потому что он несовершенен из-за своей неспособности к самостоятельному существованию в этом мире. Мире, который переделали по чужой указке, решив, что его существование в первоначальном виде представляет собой опасность для других миров. И они будут раз за разом свидетелями его несовершенства. Несовершенства их собственного творения, изуродованного также как и их создатели.
   Солнце набирало высоту и силу. Она приготовилась к аду. Стиснутой разумом, ей не было позволено не чувствовать. Напротив, это было частью Узора. Эти двое, чьи тела никто не найдет, тоже стали его частью. Она поняла, что отныне ей придется убивать. В следующий раз она увидит их кости, выбеленные временем. И рядом будут еще двое несчастных, жизнь которых постепенно перетекает в нее. В прошлый раз такие же двое счастливо избежали этой участи, благоразумие и страх, вложенные в них, пересилили праздное любопытство. Теперь творец добавил в Узор новую деталь. Но это было не то. И это было слишком для человеческого разума и сердца. Сознание нечеловека видело нужный путь, но закованное в человеческую оболочку, не могло изменить ничего. Искалеченное нечеловеческим решением, ему оставалось лишь раз за разом проходить Узор, глядя на то, как страдают те, кого они создали. Это было подтверждением несовершенства их творения, а значит и отсутствия права на существование.
   Жестокая энергия солнца вжигала в нее жизнь и душу через боль и страдания. Единственной успокаивающей мыслью была мысль о нем. Пусть ненадолго, но они встретятся. Предлагать ему не приходить было безумием, сейчас она поняла это. Ведь это единственное, что у них осталось. Часть летней ночи, праздник, танцы. Когда столько боли до и после, а посередине - сумеречное существование небытия, краткие мгновения встреч, пусть даже в чужом Узоре, становятся необходимыми, как воздух, которым дышат те, кого назвали людьми. И они снова встретятся, даже ценой боли своих детей. Они сами радовались когда-то, как дети, глядя на них. А теперь, эта деревня и этот город - вот все, что осталось от их мира. Тем больнее было видеть и их в Узоре чужого творца, наивных и неизощренных, таких прекрасных в своей простоте, которые теперь служат лишь для создания Узора. Лишь для того, чтобы еще и еще раз указывать своим творцам на глупую их ошибку, вернее на то, что другие творцы посчитали глупой ошибкой.
  
  
  
  
   Гость.
   Он нехотя тронулся в путь, постепенно удаляясь от девушки, обладавшей, как здесь иногда говорили, Даром. Узор не дал ему ни сказать, ни сделать более того, что он сказал и сделал. Как обычно. Было невыносимо думать о девушке-лекаре, как об уже мертвой. Она была так прекрасна, так любопытна и самоуверенна. Он желал бы наблюдать, как возрастает ее Дар, как становится она искуснее и мудрее. Но этого не будет. То, что так нравилось ему в Анне, ее же и погубит. С каждым разом Узор набирал свою силу, становясь более плотным, а значит и более окрашенным, более фактурным, призванным выявить несовершенство его участников... приносящим больше боли тем, кто стал первопричиной этого несовершенства.
   За прошедшее время сменили брусчатку, которой была выложена дорога к замку. Изменившееся цоканье подков его коня придало сладкого очарования его въезду в высокие ворота. Внутренний двор замка пустовал. Это было, пожалуй, единственное, чего с самого начала смог добиться гость. Замок слабо входил в Узор, и это вольность прошла почти безнаказанно. Чем меньше людей попадет в Узор, тем меньше будет боли... Для всех.
   Старик - хозяин уже ждал его. Спешившись, гость поднялся по широкой лестнице и открыл рассохшуюся дверь, ведущую в приемный холл. Здесь царили прежние полумрак и прохлада. Гость стоял посередине, наслаждаясь привычными запахами и цветом, ожидая управляющего. Молодой человек спустился через несколько минут, немного запыхавшись, растрепанный, в расстегнутом сюртуке.
   - П-простите, в-ваша светлость, я заставил вас ждать. Но слуг у нас почти нет, а мне пришлось идти из дальних покоев. Сеньор ждет вас, прошу следовать за мной.
   Гость улыбнулся нервозности Алана. Почти десять лет прошло, как его приняли управляющим, а тот до сих пор не мог справиться со своей стеснительностью. Это было так мило и трогательно. Они все здесь были детьми, не теряющими черт, присущих детям.
   Его провели к сеньору замка. Хозяин не постарел ни на день. Немного суетливо, как обычно, он предложил гостю располагать им, как тому вздумается. Гость, как обычно, предложил показать ему замок. Нет, он не устал в дороге, и отдохнуть ему не требуется. Он очень хочет увидеть, что же изменилось в доме за последние пятьдесят лет.
   Проходя по длинным анфиладам комнат в сопровождении хозяина, он с жадностью ловил любые изменения в обстановке. Замок строился по его замыслу как место, где хотелось бы жить ему самому. Если бы у него была возможность, так бы и было.
   Изменили обивку стен в трех комнатах: гостиной и двух чайных. Это было, когда в замке гостила одна молодая особа, к которой сеньор пустил слабинку. Гость видел рисунок событий, накинутый на интерьер, слушал рассказ старика и словно сам влюблялся в девушку из города, которую и не видел никогда воочию. Чувства, зарождавшиеся в этих комнатах, стали его собственными, смущенность умудренной зрелости стихийной необузданной юностью легла в его сердце драгоценным грузом. Смех, возбуждение, стремительный вихрь девичьих локонов и старческое потакание капризам чудесного создания - все принял странный гость в себя, открывая прекрасные подробности этого приключения в разговоре с хозяином.
   Сеньор был несказанно смущен подобным вниманием всякий раз, когда это существо вдруг, ни с того ни с сего, желало знать, с какой стороны падал свет на волосы девушки, пока она помогала служанке поднимать бархатные шторы, упавшие по случайности. Или как звонко она смеялась, когда на кухне сгорел ее пирог, задуманный по случаю дня рождения сеньора.
   Старик не понимал, зачем совершенному существу такие мелочи, не стоящие его внимания. Он не видел, не чувствовал того, что видел и чувствовал его гость. Больше собственных чувств, сеньора волновали вопросы об устройстве мироздания, о механике мысли, о структурах живой и неживой природы. И он был бы удивлен, если б узнал, с каким трепетом дух этого создания записал в себя именно эти самые мелочи, которыми ученый пренебрегал. Мелочи, красота которых редко трогает души людей. Такие вещи видят поэты. Но они не умеют творить их. А странный гость его был насильно лишен способности творить. Он помнил, помнил так ярко, как не может помнить память человеческая, состояние творения, восторга, бесконечного, как творимые миры. И эта память обжигала тем больнее, чем более он осознавал свое настоящее бессилие и искалеченность. Радость хозяина замка при виде игрушек, предлагаемых ему гостем, была для последнего и мучительной, и сладостной одновременно. Мучительной оттого, что Узор не позволял этому старому человеку задать вопросы более совершенные, чем он это делал. Сладостной, потому что радость ученого была чистой радостью, созданной при творении и не утратившей своей свежести за триста пятьдесят лет, которые сеньор жил в этом доме.
   - Я очень долго думал над этой проблемой, и мне показалось, что я смог ее решить. - возбужденно говорил сеньор своему гостю, уже приведя его в библиотеку, святая святых замка.
   Они расположились в больших мягких креслах с высокими спинками, стоящими друг напротив друга. Посередине находился низкий столик, со столешницей инкрустированной перламутром. На столике в совершеннейшем беспорядке лежали чертежи и рисунки, которые сеньор принялся показывать гостю.
   Гость внимательно ознакомился со всем, что показал ему хозяин. Что-то похвалил, что-то предложил переделать, где-то не смог сдержать улыбку над наивностью конструкций. Но, приглядевшись, вздохнул. Все это можно было бы сделать, имей старик власть творца. И получилось бы забавно. Но у него нет этой власти, и не будет никогда.
   Старика всегда удивляло, как мало говорил его гость и как много он успевал сказать за краткие визиты. Достаточно иногда было легкого движения руки, наклона головы, чтобы стало ясно, какую мысль он хочет выразить.
   - Какие люди сейчас живут в городе, дорогой хозяин, знаешь ли ты? - спросил у него гость, продолжая разглядывать бумаги.
   Старик пожал плечами:
   - Такие же, как и пятьдесят лет назад, вы же знаете, народ здесь не меняется. Как были невежественным сбродом, так им и остались. Кроме своего желудка и глупых легенд знать ничего не хотят. Лет десять назад я хотел нанять рабочих, чтобы построить вот эту вышку в Лесу. Отказались! И денег не надо было им никаких. Может, можно что-нибудь сделать? - нерешительно предположил он, ожидая реакции.
   Гость молчал, вбирая, запоминая раздражение изобретателя - для того, у кого украли одежду на морозе, ценным является любая попавшаяся под руку тряпица. Старик расценил молчание как отказ, а настаивать дальше не имел смелости. Тут ему вспомнился музыкант с гитарой. Который, кстати, будет играть сегодня на празднике в деревне.
   - Был у меня лет пять назад один человек с гитарой. Странно, но он думал, будто я что-то знаю про его гитару. Совершенно невоспитанный тип. Да и что с таких взять. Один его вид чего стоит: волосы нечесаны, штаны почти продраны, башмаки разбиты. Я рассказал ему о вас. - робко, почти виновато сказал старик. - Я сделал неправильно?
   Гость молчал. Гитара! Артефакт, бывший пять лет назад в этих стенах! Орудие пытки и смерти, ужасный и прекрасный одновременно. И гитарист пришел сюда? Это было не по Узору. Не по Узору! Волнение охватило гостя и отразилось на его лице. Тонкие черты стали более выразительны, прилившая кровь сделала кожу почти светящейся. Артефакт не оставлял рисунка после себя. Но гитарист оставил. Его звали Сет, также как и предыдущего. Гость помнил имя и судьбу каждого из них. Ведь гитаристов отбирали особо. Это должны были быть люди, родившиеся не в осколке этого мира. Но они приходили сюда, живя по законам этих мест, впитывая традиции, обычаи и создавая характер, принадлежащие этим местам. Тестовая группа - так называли таких в других мирах. А Узор был "условиями эксперимента". И все это было бы очень интересно, если бы не было так жестоко.
   Где-то внутри него шевельнулось первое предчувствие. Она начала просыпаться, далеко отсюда, в Лесу, на камне, стягивая для этого Силу. Он знал, что впереди еще очень много боли, особенно для нее, у которой было меньше сил, чем у него. У нее не было сил даже на то, чтобы уменьшить чисто физический болевой эффект. Ее боль отразиться и на нем.
   Сеньору удалось лишь понять, что гость взволнован известием о гитаристе. Наверное, это и вправду имеет какое-то значение для него. Но гитара? Что за глупость! В его голове не укладывалось, как такая малость могла иметь отношение к такому существу. Старик позвал Алана и распорядился, чтобы для гостя были готова постель. Он подозревал, что сон не нужен его страннику, но давно уже это стало частью обычая. И старику, в принципе, было все равно, почему все было так, как оно было. Единственной его заботой был комфорт гостя и грандиознейшие сведения о мироздании и его законах, которые удавалось получить.
   Ночью странное создание действительно не ложилось. Стоя у открытого окна, молодой человек подмечал малейшие колебания нитей самых разнообразных рисунков: пролетевшей ночной птицы, соловьиной трели, лай собак в деревне, тени двух, вошедших в Лес в сумерках. А ведь в его сердце теплилась надежда, что Анна не пойдет, послушается его. Но жители этой деревни не сталкивались с вещами, по настоящему непонятными для них. Не было в этом мире противоядия их любопытству, неравномерно распределенному между жителями. Тьма пугала, но не на столько, чтобы выработать табу. Лес был заповедным, но не запрещенным. Да, этот мир был несовершенным. Он не смог бы просуществовать и дня без поддержки творцов. Люди, которые не учились на ошибках ни своих, ни чужих, испугавшись однажды, испугаются снова того же, причем, искренне удивляясь, почему их снова пугают в местах, где человеку нет места. Они жили открыто, не думая сегодня о том, что будет завтра, повинуясь внутреннему рисунку, созданному по мерке "сейчас и здесь".
   Глухая боль начала растекаться по позвоночнику. Он отошел от окна и лег на кровать, не снимая одежды. Занавески рисунков его сознания колыхнулись, словно от порыва ветра, пропуская его к той, которую он встретит через сутки. Она болезненно сжалась в ответ на его касание. Он не стал ничего говорить об Анне и ее бедном рыцаре. Ей и без этого было плохо. Мертвенный холод камня, впивающийся в человеческую душу, мелкими кристаллами рвал и плоть. Сила, необходимая крови, чтобы продолжать процесс трансформации, стекалась тонкими ручейками отовсюду, где она только могла быть. Это было частью Узора, напоминанием о несовместимости человека с первоначальными стихиями, о невозможности их мирного сосуществования. Кровь и камень будут терзать ее до рассвета. Потом придет черед солнца.
   Он был с ней всю ночь и весь день, рядом, видя, как слабеет ее сознание, признавая первенство телесной боли. Иногда она уже и не понимала, ни где она, ни что она такое. Она не осознавала и его присутствия. Краткий миг просветления был дарован ей лишь затем, чтобы видеть смерть.
   Когда ее тело полностью сформировалось, он укутал его, как смог, в одеяло из тонких прозрачных нитей своего рисунка. Это согрело и придало ей сил, она уснула. Гость вышел из спальни и спустился в оранжерею, как делал всегда. Рисунок цветов поможет ему обрести относительное равновесие в душе. Он чувствовал, что от него ждали последнего шага. Но это означало бы признать себя никудышным творцом, признать ошибку. А это было совсем не то, о чем думал гость. Все это время он знал, что его творение не имеет изъянов. Он верил в это, он желал сохранить даже эти жалкие остатки, пронизанные его собственными нитями. Люди сказали бы - его душой. Уничтожение себя - к этому его вели, прямо говорили, требовали - вело и к уничтожению его мира. Раз за разом ему указывали на несовершенство его самого и этого мира лишь с одной целью - несовершенным нет места в структурах. Несовершенное не может существовать. Его искалечили, лишили сил, возможности вообще что-либо доказать. Но он знал, знал, что однажды его мир по праву займет свое место там, где ему отказали. И поэтому он не мог его разрушить.
  
   Вечер выдался замечательным. Он был таким всегда. На бархатном небе засияли яркие, как граненые алмазы, звезды. Воздух был напоен ароматами скошенной травы, лесной чащи, луга. Деревенская площадь гудела от голосов. Музыканты играли вовсю. Гость сразу же узнал неповторимое звучание гитары-артефакта. Голос убийцы веселился сильнее всех. Шальная мелодия верховодила всеми здесь присутствующими. Гость ступил в ярко освещенный танцевальный круг, произведя, по обыкновению, оживление среди присутствующих девушек и даже некоторых замужних женщин. Он знал о том, какое действие производит его внешность на людей. Это было естественно. Ему это нравилось так же, как актеру нравиться роль, которую он играет. Это давало возможность заглянуть в них, глубоко и сразу, без особых усилий. Когда люди сталкивались с красотой, их души раскрывались навстречу доверчиво и неосмысленно. Этому были подвержены и мужчины. В прошлый раз именно поэтому их не растерзали трое стариков. Красота его спутницы просто выбила их из колеи. Здесь не было ничего, кроме красоты. Ничего, что в этих местах называли "магией".
   Но это же свойство несло в себе и их наказание.
   Гитарист, Сет... гость разыскал его взглядом сразу же, как попал на праздник. Молодой человек играл. Все гитаристы играли очень хорошо. И неудивительно. Было бы удивительно, если бы они играли плохо на таком инструменте. И все они влюблялись в прекрасную незнакомую знатную даму - его спутницу. Это было еще одной частью Узора: несоизмеримость души человеческой с духом творца. Равнять их невозможно. Именно это и вменялось в вину творцу, допустившему ошибку. Он пожелал сотворить создание праха, живущее как создание света. И теперь должен видеть неосуществимость своего плана до тех пор, пока не пожелает уничтожить самого себя.
   Гость принял участие в танцах, окончательно покорил сердца всей женской половины населения деревни своим мастерством и вышел из круга, когда музыка прервалась. Совсем немного осталось его спутнице пройти по Лесу. Совсем скоро она будет здесь, чтобы танцевать с ним и снова уйти в небытие...
   Его резко дернули за рукав, так, что хмель плеснул за край кружки, которую он только что поднес к губам. Он обернулся к гитаристу. Молодой человек смотрел прямо ему в глаза, думая, наверное, смутить. Гость улыбнулся ему, предлагая место за столом и беседу.
   - Я знаю! - воскликнул юноша. - Я знаю, что должен убить эту легенду! Все эти легенды! - его взгляд горел, он так хотел быть героем. - Скажи мне, как? Разве хочешь ты, чтобы я любил ту, которую ты сам любишь?
   - Да, я хочу этого. - промолвил гость, не имея возможности сказать больше.
   Кажется, Сет не ожидал этого. Недоумение и обида отразились в его темных глазах.
   - Но... тогда... мы оба ее потеряем... снова.
   Гость молчал. Узор сковал его язык. А как много он мог бы сказать!
   Сет снова всмотрелся в лицо странного господина. Гитарист узнал про него за проведенные годы все, что только можно было узнать про это существо. Он хватался за любую сплетню, след, воспоминание через десятые руки. Он собрал все, что только было в этом мире, он был уверен в этом. И вот, сейчас, он стоит и не знает, что сказать этому существу, которого называли богом в этом мире и даже понятия не имели, как часто он посещает этот мир. Сет понял это однажды, проснувшись рано утром и взглянув на гитару, висевшую на противоположной от кровати стене. Луч солнца, попавший на одну из ее струн, ослепил его. В этот момент в голове Сета, словно что-то сложилось в рисунок, который тот счел верным.
   А теперь все опять стало запутанным.
   - Скажи, как!!! - заорал Сет, чем привлек внимание соседей за столом. Но его сочли напившимся и отвернулись. Это было дело двоих.
   Гость поднялся и повернулся в сторону, откуда в танцевальный круг вошла Она.
   - Играй, музыкант. Играй так, как никогда не играл до этого. - сказал он Сету и направился к девушке.
   Сет смотрел на спутницу гостя и чувствовал, как небо обрушивается на землю и с огромной скоростью летит ввысь. А он остается где-то посередине, раздавленный первой любовью.
   Его затеребили, выражая недовольство отсутствием музыки, когда все были уже готовы танцевать. Он вернулся к товарищам, чтобы начать играть привычные вещи, но сбился. Бросил гитару и пошел к ним, к этим двум. Гость покачал головой, глядя, как Сет рвет ткань Узора. Он не мог допустить этого. Уничтожение Узора означало уничтожение всего. Его спутница потянула его за руку:
   - Какая разница? Разве ты не устал?
   - Разве ты перестала любить их?
   Ее лицо исказилось от боли.
   - Никогда я не перестану любить тебя в них и себя в тебе. Но я устала. Я уже более человек, чем часть тебя, потому что меня отмерили менее, чем тебя.
   Гость улыбнулся.
   - Но забрали у меня самое драгоценное. Знали, что забирать.
   Он остановил музыканта взглядом, снова велев играть.
   Сет рухнул на землю на полпути, ощутив на себе силу гостя. Он уткнулся лицом в тонкую земляную пыль, образованную ногами танцующих. Невидимый удар рассек ему губу, и кровь смешалась с этой пылью. Пораженный грубостью отказа, оглушенный, Сет снова вернулся к гитаре на дрожащих негнущихся ногах.. Взял гитару и снова почувствовал, что не может играть. Он повернулся к своей возлюбленной. Она стояла рядом со спутником. И Сет увидел, как прекрасны они оба. Так бывает прекрасен весенний день, в который начинают цвести подснежники. Сет посмотрел в их глаза и начал играть.
   Но мелодия была незнакома жителям деревни. Они разочарованно начали выходить из круга,. оглядываясь на сумасшедшего гитариста и решая переждать, когда пройдет эта блажь. В круге остались только двое, уловивших странный ритм и подыскавших под него движения. Сет видел совершенство их танца. Он вспомнил, что говорил ему воспитатель об этой паре, об ужасной ревности и злобе, овладевшей музыкантом, о ритме, который не мог выдержать ни один человек, а они выдерживали, об алой завесе гнева, накрывавшей струны гитары... Если Сет и мог сейчас что-либо изменить, то лишь то, как будет звучать его гитара.
   Гость и его спутница споткнулись, услышав новую мелодию и не попав сразу в такт. Они налетели друг на друга, как два смерча. Изумленно посмотрели в глаза друг другу, все еще не веря своим ушам. Узор вспыхнул всеми красками где-то в своем измерении. И, покоряясь его сплетению и музыке, которую дарил гитарист, они начали новый танец.
   Тонкая грань, отделявшая, отличавшая их и музыканта от других жителей деревни, была найдена в новой мелодии. И была найдена грань, отличавшая музыканта от творца, искалеченного своими собратьями и разорванного на две части, на гостя и его спутницу. И более того, была найдена грань, за которой возможно было существование творца пусть не единого, как прежде, но свободного от Узора.
   Странная и прекрасная мелодия звучала на деревенской площади до самых своих высоких и пронзительных аккордов. И там, где-то в недоступной высоте она оборвалась, неожиданно и печально.
   Двое, так чудесно танцевавших друг с другом, тут же рухнули на землю, словно тряпичные куклы. Когда кинулись к ним, то поняли, что помочь уже ничем не смогут. Мужчина и женщина были мертвы. Удивительная красота как-то сразу ушла с их лиц, и теперь это были просто двое обычных людей, отмеченных печатью смерти.
   С того места, где играл музыкант, раздались крики. Бедняга Сет лежал в траве, мало чем отличаясь от незадачливых танцоров.
   Их похоронили отдельно. Тело Сета - в могиле, купленной на деньги товарищей. Двоих - в склепе замка, под присмотром безутешного сеньора. Старик все никак не мог понять, что же случилось. И он вряд ли уже поймет. Просто не хватит времени.
   В других мирах боги спасали своих детей. В этом же - творение спасло своего бога.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"