Короля создает свита. Нет свиты, не о чем и говорить. Чтобы сказать о себе вообще что-либо, я должна буду обратиться либо к зеркалу, либо к родителям. Я - это мое тело. Мое тело - моя свита. Конечно, при таком подходе, недоумение мое было постоянным. Не мое место. Не мое тело. Взятое напрокат, неловкое и невыразительное. И неважно, что на самом деле оно было очень даже ничего. Я знала и это. Но засуньте себя в лягушку, даже самую красивую, и приходит понимание: не мое место... не мое тело...
Тоже самое касалось и моих близких. Я часто спрашивала себя, чтобы они делали, если бы не были людьми. В том смысле, если бы могли принимать любую форму по собственному желанию. Захотели бы остаться homo sapience, или предпочли бы что-то иное?
Определенно, я - да! Я всегда так стремилась убежать от всего человеческого. Смешно вспоминать всю ту бурю противоречивых эмоций, которые неизбежно порождают подобные желания. Мы проходим через отрицание, чтобы опять вернуться к началу пути. Диалектика провозглашает свой принцип вечным двигателем. Но куда ведет выход за пределы вида? Фокус в том, что неизбежно окажешься на линии огня обвинений в бесчеловечности. Может ли Любовь быть бесчеловечной? Только если это Любовь не-человека.
Что же было тогда со мной? О боже, что же было со мной? Тонкие нити грязного черного тумана не позволяли мне видеть ничего. Этот туман, похожий на кровь, струящуюся в воде тонкими рваными пластами, замыкал меня на самое себя. Но было еще хуже, когда он превращался в чудовищный монолит абсолютной тьмы. Для моего разума это было слишком. Эта тьма одновременно была бездонной пропастью и Великой Китайской стеной на моем пути. Я знала, что за нею - свет. Но что я могла сделать? Лягушка, неожиданно вообразившая себе, что есть в мире еще что-то, помимо комаров и мух. Разве можно ее научить читать Шекспира и рассуждать о квантовой механике? Это я тоже понимала. Разум требовал оставить фантазии, он грозил мне сотнями кар. Лягушки, забывшие про комаров и мух, умирают быстрее своих сородичей. От голода. А еще, они остаются бесплодными. Их род прекращает свое бытие, и это называется борьбой за существование, законом сохранения вида - выживает самый приспособленный... Господи, глупо-то как... Я еще не раз буду обвинять Его в глупости. И даже думаю, что Он со мной согласится.
Итак, однажды я поняла, что лягушкой больше быть не хочу. Превращение меня в принцессу (Белоснежку, царевну-лебедь, и т.д.) требовало определенных усилий и жертв. Перечитав кучу умных и не очень книжек, я пришла к выводу: только такое сильное чувство как Любовь, способно на такую трансформацию.
Любовь была прекрасна. Ее объектами могли стать как одушевленные предметы (соседний лягушонок), так и неодушевленные (растущий по соседству рогоз). Мне нравилось это ощущение. Оно заставляло верить в то, что ты можешь летать, оно прибавляло сил, звало к подвигам, преуменьшало трудности, лечило раны. Мне казалось, Господь открыл мне свои объятия. Смутило только одно: это ощущение имело свойство проходить со временем. Не то, чтобы оно проходило совсем, но только раны им становилось лечить все труднее. И я стремилась найти такую Любовь, силы которой хватило бы на большее время.
Потом я поняла, что Любовь бывает разная. И та, которую я ощущала, не приведет меня к желаемой цели. Мне оставалось только ждать. Может, мне повезет. Первое, что нужно делать в таких случаях- убивать надежду на везение, случай и собственные возможности. Я притворилась придорожным камнем, изредка глотающим пролетающих мошек. На тот свет отправляться по причине истощения досрочно представлялось неумным: а вдруг мне повезет?
Передо мной стелилась полевая тропинка. Прихотливыми изгибами она стремилась за горизонт, туда, где ветер колыхал густой, высокий ковыль. Я шла по этой тропинке и ловила мысли в своей голове. Было лето, не сильно жарко, солнце изредка скрывалось за белыми облачками. Пора разнотравья. Дурманный аромат поднимался от цветущего луга и окутывал с ног до головы. Тропинка брала сильно в гору, и я спешила: хотелось быстрее подняться наверх, чтобы взглянуть на вид с холма. Я знала, что не разочаруюсь.
На самой высокой точке я остановилась. Здесь тропинка неожиданно обрывалась. В ее конце стоял большой белый валун. Я повернулась к нему спиной, и дух мой захватило: всюду, куда доставал взгляд, простирались передо мной изумрудные холмы и долины между ними. В самых глубоких долинах, у подножия самых высоких холмов росли могучие раскидистые деревья, а между ними змеились серебристые речные ленты. Огромное синее небо манило меня: давай полетаем? Ах, если бы имеет крылья! Если бы увидеть этот край с высоты птичьего полета, если бы ощутить сильные потоки ветра, омывающие тело и душу! Если бы Бог дал взор и память, способные мгновенно воскрешать восторг, захвативший все мое существо здесь, на вершине этого холма. Я жаждала вобрать в себя красоту этого места, я хотела исследовать каждый его уголок, посидеть под каждым деревом, запомнить каждую веточку на нем, каждый солнечный блик на буйной листве, искупаться в каждой речной притоке, вдохнуть запах каждого цветка...
- Давай полетаем? - раздался вопрос откуда-то сверху.
Я обернулась и посмотрела туда. На белом валуне, еще недавно пустом, сидел человек.
Мне очень хотелось бы описать, каким я его увидела в первый момент. Как я его увидела. Я поняла сразу, что вижу свою Великую Любовь. Да и кто не понял бы того, если бы встретил ее, неважно где. Конечно, что Великая Любовь может быть разной, я тогда не знала. И уж тем более я не знала, что нет ни одной Великой Любви похожей на другую. Они - как снежинки. Их может быть миллион, и все они будут разными. Может, поэтому мы не устаем ставить тысячи раз одну и ту же трагедию Ромео и Джульетты. Ведь каждый раз это совсем другая история, непохожая на предыдущую, но такая же обворожительно прекрасная.
Он был весь в черном. Несмотря на теплый летний день, на нем было черное осеннее пальто и черные кожаные перчатки. Он сидел на валуне на корточках и смотрел на меня с любопытством, немного склонив голову набок. Он был похож на огромного ворона. Черты его бледного лица были правильными и тонко очерченными. Роскошные, чуть вьющиеся черные волосы падали на плечи свободными волнами. Я подумала, что моя Великая любовь прекрасна. Я всмотрелась в его темные глаза и поняла, что моя Великая Любовь печальна.
- А ты умеешь? - спросила я.
Прежде сняв перчатку, Он протянул мне руку с валуна,. Мне пришлось подпрыгнуть, чтобы ухватиться за нее. Мгновение, и вот я вместе с моим знакомцем на вершине большой белой глыбы скальника. Его ладонь была узка и жилиста. Ощущение ее силы мне понравилось. Оно несло покой. Мое лицо оказалось рядом с его лицом. Мы стояли, выпрямившись в полный рост, и смотрели друг на друга. Мне нравилось то, что видела я, а ему, наверное, нравилось то, что видит он.
- Летим? - полуутвердил он.
Я кивнула. Наши ноги оторвались от твердой поверхности, и зеленый холм стремительно уменьшался в размерах, когда я смотрела на него. Ветер сильнее забился в моих волосах, принося с собой запах свободы, приключений, романтики и щекотного чувства под ложечкой. Я вся обратилась в зрение, глядя вниз, на всю божественную красоту, которую Он решил мне показать. Мы долго молчали, потому что я долго не могла насытиться ощущением полета и волшебства. Но время шло, и что-то изменилось, красок на лугах стало меньше, они как-будто померкли. Сначала я не понимала. Как оказалось, просто наступил вечер.
Мы приземлились на одном из холмов. Начало холодать и я сразу же замерзла.
- Мне холодно, я хочу есть и спать. - сказала я ему. - Но нигде во время полета я не увидела человеческого жилья. Почему?
Он пожал плечами.
-Не знаю. Это твой мир.
Он был невесел. Я только сейчас это заметила. Во мне проснулось чувство вины, которого я не хотела.
- Что не так?- спросила я.
На его лице отразилась целая палитра чувств: недоумение, боль, надежда, тайный умысел и сарказм. Все вместе. Очень выразительное у него лицо.
- Ты звала меня. И вот я здесь. Тебе понравился полет?
- Да. Но тебя я не звала, не знала до сих пор и мне странно слышать твои слова. Где мы и что мы тут делаем?
- Я думал, ты знаешь ответ на этот вопрос лучше меня.
Я смятенно воззрилась на него, в мыслях пытаясь наконец создать логическое объяснение происходящим вещам. Переполнявшее меня во время полета чувство восхищения сейчас сошло на ноль, а через минуту превратилось в страх.
- Кто ты? - задали мы одновременно друг другу один и тот же вопрос.
В тишине, оставшейся после вопроса, я постаралась справиться со страхом. Мне пришлось отступить на несколько шагов от него, потому что воздух рядом с ним наполнился неосязаемой угрозой.
- Я не думал, что ты будешь бояться. - неуверенно произнес он и снял с себя пальто, чтобы накинуть на мои плечи. Только сейчас я ощутила, какой жестокий озноб сотрясает мое тело. Пальто хранило телесное тепло и приятный легкий запах мужчины. Я плотнее запахнула полы, согреваясь.
- А ты не замерзнешь? Днем было так тепло, а сейчас вот холодно. Смотри, у нас даже пар от дыхания виден. - заметила я.
Он покачал головой.
- Это странное место, но я не чувствую ни тепла, ни холода. Что мы будем делать дальше?
- Я хочу есть. Нам нужно найти жилье. Поэтому мы пойдем дальше на поиски.
- Почему не лететь?
- Боюсь, что с высоты мы что-нибудь пропустим.
Ночь наступила быстро: мы не успели даже спуститься в очередную долину. В темноте я несколько раз споткнулась, а мой спутник двигался без усилий, шагал легко и непринужденно впереди. Я начала отставать от него, еще немного, и я потеряю его в темноте.
- Подожди, ты идешь слишком быстро. - взмолилась я.
Он остановился и обернулся.
- Ты могла попросить помощи сразу. - с укоризной сказал он.
- Отсутствие манер всегда неудивительно в мужчинах. - пробормотала я.
Он стремительно подошел ко мне и подхватил на руки. Я не успела и глазом моргнуть, а этот странный человек уже продолжал свой путь, будто и не прерывал его. Нечасто я бывала в мужских объятиях. Поэтому сейчас мое положение сгустило странности почти до последней черты. Я почувствовала, что еще немного и я закричу и начну выбиваться.
- Тише, я не причиню тебе боли. - прошептал он мне в волосы. - не бойся, я уже вижу крышу дома, который ты жаждешь обрести. Скоро ты будешь в тепле и сможешь поесть.
Его голос звучал ровно и спокойно. Он обладал приятной интонацией и мне удалось отложить истерику на потом. Удивительно, как можно было что-то увидеть в темени, окружающей нас. Но, тем не менее, минут через десять я увидела и темную крышу и, наконец, сам дом.
Это было небольшое строение сельского типа со стенами, выложенными из природного камня и черепичной крышей. Окна дома неприятно чернели. Страх снова закрался в мое сердце. Мужчина поставил меня на ноги, словно прочтя мои мысли, и вошел в дом один. Некоторое время ничего не менялось, а потом в одном из окон замерцало неверное пламя, приглашая внутрь.
В доме оказалось несколько комнат. Самая ближняя к входной двери была столовой. Сбоку от нее располагалась кухня, куда меня провел мой черный человек (за глаза я стала его называть пока так). Здесь можно было развести огонь в очаге. Моя беспомощность поразила мужчину, когда я призналась, что не знаю, как разжечь камин.
- О чем ты вообще думала, когда создавала это место? - задумчиво поинтересовался он.
В поисках приспособления для разжигания большого огня он обыскал всю каминную полку и место рядом с очагом. Посчитав свои усилия напрасными, он сдался и махнул рукой. В тот момент огонь вспыхнул сам по себе, причем с таким жаром и даже охотою, я бы сказала, что мне опять стало не по себе. Я видела, как лицо моего спутника вытягивается в изумлении. Он повернулся ко мне, и на губах его застыл, готовый сорваться, вопрос. Я отрицательно покачала головой, всем своим видом стараясь показать, что я совершенно не причастна ко всей этой чертовщине.
- Чертовщине? - спросил он.
Я была уверена, что просто подумала об этом, а не сказала вслух.
- Ты читаешь мысли? - потрясенно уставилась я на него.
- А ты этого не знала?
- Если ты умеешь копаться в моей голове, то тебе должно быть виднее, что я знаю и чего я не знаю. - холодно сказала я. - Но хочу заметить, что нахожу это омерзительным. Все равно, что копаться в чужих вещах без спроса.
Он продолжал возиться около очага и теперь над огнем висел котелок, а в нем что-то аппетитно побулькивало. А я продолжала стоять посреди комнаты истуканом.
- Прости, но ты совсем не помогаешь мне. Столько всего странного... Если бы я не смотрел в тебя, то не было бы ни этого дома, ни этого котелка. - -в его голосе снова прозвучала укоризна.
Я почувствовала себя очень усталой и опустилась на скамейку у стола.
- Если ты умеешь читать во мне, то прошу, прочти там, во мне, то, что я абсолютно ничего не понимаю в происходящем.
Он промолчал.
Минут через двадцать, так и не произнеся ни единого слова больше, он накрыл на стол один прибор и выложил на тарелку кашу.
-Ешь.
- А ты?
Он покачал головой и пододвинул еду ближе ко мне.
- Я... по-другому.
Я была слишком голодна, чтобы медлить и дальше. Мне стало не до вопросов, потому что желудок окончательно вышел из повиновения. Схватив ложку, я жадно накинулась на ароматное варево. Что это было за зерно? Что за масло? Казалось, никогда еще я не ела более вкусной каши. Я попросила добавки. А потом еще... запивая все горячим таким же странным и вкусным напитком.
Человек, имени которого я до сих пор не знала, старательно обслуживал меня, а сам к еде не притронулся. Когда я закончила, он все молчал, сидя напротив меня.
- Что теперь? - снова спросила я. Наверное, следует ему довериться, он нашел мне дом и еду. Он, как будто, лучше переживает свое шоковое состояние и лучше ориентируется здесь. Я почувствовала, как мои глаза слипаются. Меня обнял сон. В полудреме я осознала, что мой благодетель помогает подняться и куда-то ведет меня. Мы пришли в спальню. Я совсем не могла себя обслуживать. Не знаю, было ли тому виной нервное возбуждение днем или сытный ужин. В голове плавал туман, и я покорно отдалась в руки этого человека, ощущая не без приятного волнения, как ловко и быстро он снимает с меня одежду и готовит меня ко сну. Словно ребенка. Мне нравилась эта забота.
Я с облегчением откинулась на прохладную простынь, совсем погружаясь в благодатный сон, когда услышала его голос, звучавший как-то не совсем уверенно у самого моего уха. Его дыхание щекотало мою кожу, а мое плечо, кажется, уперлось в его грудь. Получается, он лег рядом со мной.
- Теперь ты в тепле, сытая и скоро заснешь...Если я все делаю правильно... Ведь все правильно? - переспросил он с тревогой, которая меня не насторожила. У меня не было сил говорить, и я ограничилась лишь слабым кивком, почти заснув, не в силах следить за его словами.
- Если все правильно, - продолжил он, - значит, я могу позаботиться и о себе?
Мне уже было все равно. Никаких угрызений совести я не чувствовала по поводу того, что оставила его без того внимания и заботы, которые сама получила от него с избытком. Все, чего я хотела сейчас, заснуть. Я снова слабо кивнула, прилагая значительные усилия, чтобы удержать свое уплывающее сознание на его словах.
Я ощутила его лицо у моей кожи на шее. Кажется, это были маленькие легкие поцелуи, ни к чему не обязывающие, и поэтому я продолжала плыть в дремоту. Поцелуи-бабочки закончились, мне показалось, что он меня слегка укусил... Я чуть вздрогнула и...