Есина Анна : другие произведения.

Арлекин

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ее зовут Фрэнки, и она - сияющая. Он предпочитает называть себя Демоном и приходит, чтобы убить ее. Осуществится ли его план или судьба-злодейка сыграет с ним злую шутку, заставив убийцу полюбить жертву... Узнавайте немедля!

Арлекин [Анна Есина]
  ЧАСТЬ I
  
  "Во всем виновата Фрэнки!"
  
  
  Глава 1
  
  С лязгом распахнулись тяжелые двери автобуса, впуская в салон ненасытный до чужой плоти морозный воздух. Фрэнки бросила на пластиковую чашу горсть мелочи, оплачивая проезд, и по трем металлическим ступенькам, так и норовившим проглотить тонкие стержни каблуков зимней обуви, сошла на остановку. Пронизывающий февральский ветер тут же заключил ее в объятия, заставив поежиться и плотнее стянуть под подбородком меховой ворот куртки. Был вечер, совсем еще ранний для таких глубоко убежденных в своей принадлежности к отряду "сов" людей, как Фрэнки. Часы на электронном табло, что украшали фасад редакции местной газеты, показывали три минуты восьмого, однако на город уже опустилась сонная полутьма, неподдающаяся даже воздействию ярко горящих фонарей и пестрому свету неоновых вывесок, которые попадались здесь - в самом центре Энска (на секунду Фрэнки выпала из реальности и чуть было не подумала "в самом сердце Энска", что являлось бы откровенной ложью; у географических объектов, вроде нежно ненавистного девушке Энска, как правило, есть координаты, местоположение, социальная роль в экономическом развитии региона, история - да, что угодно, но только не сердце, нет). Поредел поток встречных прохожих, бегущих по сугубо своим делам, преследующим лишь личные цели. Поубавилось автомобилей на главной улице (именуемой, конечно же, улицей Ленина). Резко исчезли из поля зрения желтые треугольники с "шашечками", выпячивающие таксистов среди прочих автомобилистов. Закончился еще один серый, скучный и промозглый февральский день, и на город обвалилась сонная тишина. Убийственно все это.
  Путь до дома занял всего несколько минут. Какая-то сотня - другая торопливо сделанных шагов, и вот она уже в своей прихожей, сменила изящные замшевые сапожки на уютные шлепанцы, дарующие горящим огнем ступням покой и блаженство, скинула с себя непомерный груз защищающей от лютых сибирских холодов одежды и споро прошлась по квартире, зажигая везде свет. Она не боялась темноты (или же считала, что отсутствие электричества совсем не действует на нервы), как не пугала ее и тишина, царящая в стенах этой крохотной однушки. Однако же выставив все выключатели в рабочее положение, Фрэнки первым делом схватила ноутбук и в открывшемся окне проигрывателя нажала на кнопку "play". Звуки любимой мелодии заполнили пространство, и настроение как бы улучшилось. Наполненный самыми неприятными переживаниями трудовой день стерся из памяти, уступив место более мирным мыслям, в которых шумные волны бесконтрольной злобы постепенно затухали, становились все тише, медленнее, спокойнее.
  Покончив с ежевечерним ритуалом торжества света над полумраком и борьбы с давящей тишиной, девушка налила себе кружку крепкого чая (обжигающе горячего и несладкого) и с удобством устроилась в кресле с ноутбуком на коленях.
  Итак, время отдыха. Длинные пальцы с искусно сделанными ногтями, покрытыми перламутровым лаком, запорхали над клавиатурой, подобно вдохновенным рукам пианиста. На экране появилась приветственная заставка в виде драконьей морды с агрессивно разинутой пастью, и голос за кадром произнес:
  − Добро пожаловать в родные земли, воевода Рейдж! - после чего замелькали таблицы, схемы прошедших боев, вспыхнула предупредительным оранжевым цветом иконка с изображением конверта. И лицо Фрэнки озарила улыбка, пожалуй, впервые за сегодняшний день. Улыбка эта, обнажившая белые пластины верхних зубов, очень шла девушке. Она зажигала искорки в ее глазах и вообще выглядела так, словно целая вселенная только и делала, что вопила во всю глотку: "Улыбайся, Фрэн, улыбайся чаще! Ты так молода, прекрасна, и жизнь - чертовски привлекательная штука! Так улыбнись же ей!", но так ни разу и не была услышана. Ведь вселенная не посылает текстовых сообщений через онлайн-игры. Она просто кричит в пустоту.
  "Привет моя тигрица :) Как прошел день? Никого не сгрызла за обедом из числа нерадивых учеников? Скучаю очень :( Напиши своему котику нежнулечкую весточку, как прочтешь. Люблю)))".
  Глаза обегали строчки, и на сердце разливалось тепло. Пальцы заскользили по клавишам, печатая содержательный ответ:
  "Привет, лап! Все чудно. Трижды была послана начальством во всех известных направлениях. Четырежды проклята и публично выпорота на главной городской площади родителями моих оболтусов. В довершение ко всему, буду вынуждена все выходные убить бумажной работой, поэтому я не только схарчила пару человек за обедом, но и запаслась вражеским мясцом к ужину. А у тебя как день прошел, люлипусик? :)".
  Не успела она приступить к прочтению следующего послания от виртуального приятеля, как за окном раздался грохот. Что-то весом с хорошую бетонную плиту сверзилось с огромной высоты на некий металлический предмет, и произошло это оглушительное событие прямо у нее на балконе. Не иначе как соседский кот (не в меру упитанный домашний питомец по кличке Рауль стойко ассоциировался у нее с ершиком для чистки унитаза, такой он был омерзительно рыжий и неопрятный) вновь затеял игру в безответную любовь и спешит на свиданку к лохмато - усатой даме персидской наружности, проживающей этажом выше, и, как обычно, не нашел менее опасного пути, как сигать от балкона к балкону.
  Не было никаких дурных предчувствий, шепота внутреннего голоса, призывающего к осторожности, или внезапно нахлынувших воспоминаний о вещем сне, что приснился накануне. И самого вещего сна тоже не случалось. Не прозвенел ни один тревожный колокольчик. Девушка встала с кресла, отложила ноутбук в сторону (не без некоторого раздражения, разумеется), и приблизилась к окну. Замерла на секунду, чтобы отдернуть занавеску, и, смотря на свое отражение в темном стекле, взялась за дверную ручку.
  Если бы кто-то в дальнейшем спросил, знает ли она, в какой именно момент ее жизнь резко переменилась, сделала столь головокружительный вираж, пройдя который она никогда более не оправится, Фрэнки, не задумываясь, назвала бы этот день и час: двадцать часов и тридцать шесть минут, четко засевшие в памяти в виде строчки ярко-желтых цифр, отображенных в самом низу страницы ее любимой онлайн-игры.
  И вот она это совершила. Приподняла гладкую рукоять современной балконной двери, отвела ее вбок и потеряла сознание. Конечно же, не сразу. Между столь опрометчиво раскрытой створкой и ее падением в глухую темень бездны прошло какое-то время, буквально пара секунд, настолько плотно наполненные событиями, что расставить их в правильной последовательности или хотя бы отделить одно от другого, не удается до сих пор.
  Яростный порыв ледяного воздуха лизнул ноги, прикрытые до колен мягкой от множества стирок тканью пижамных панталон. Перед глазами, привыкшими к мерцанию экрана ноутбука и яркому освещению, закружилась мгла, представленная во всем многообразии черных и синих тонов. Девушка скосила взгляд вниз, отыскивая кота, того самого, что существовал лишь в ее беспечных фантазиях, и не заметила, как из мрака выступило лицо. Лицо, кажущееся мертвенно бледным в столь темном помещении. Лицо, обезображенное гримасой неприязни.
  Его обладатель шагнул вперед, вытянул руку, коснулся двери, не давая той захлопнуться, прежде чем он переступит порог нужной квартиры и совершит то, за чем явился. Тогда-то Фрэнки увидела его, мысленно заверещала от страха (но лишь мысленно, она отлично помнила, что в тот миг единственными звуками, разрывающими тишину, были завывания ветра, блуждающего вдоль фасада дома да скрежет кожаной куртки незнакомца, стонущей при каждом его движении). Она попыталась закрыть дверь и сбежать, позвать на помощь, как-то избавиться от не прошенного гостя, неизвестно с какой целью влезшего на ее балкон, который, между прочим, располагался на четвертом этаже. Еще она запомнила, как что-то твердое и жесткое, вроде железного штыря с острым наконечником вонзилось ей в грудь. Не по-настоящему, конечно, это произошло лишь у нее в голове, но дыхание вдруг сбилось, из легких пропал кислород, и как-то предательски учащенно забилось сердце, и ритм этот, похожий на нервирующий писк будильника - быстрый и частый - ей совсем не понравился.
  Она отступила вглубь квартиры, навалилась всем телом на дверь. Он двинулся вслед за ней, ударил плечом по створке из белого пластика и стекла. При этом на лице его, которое она позже рассмотрит во всех подробностях, запомнит на долгие годы каждую черточку, линию и волосок, - на лице его не дрогнул ни один мускул. Маска неприязненности, почти осязаемого омерзения осталась на прежнем месте.
  Его напору поддались обе: и несчастная дверь, отлетевшая в угол стены и чудом удержавшаяся на петлях, и девушка. Последняя не устояла на ногах и расстелилась на животе у порога, ударившись щекой о выступающую перекладину порога. На краткий миг она потеряла ориентацию в пространстве, а когда пришло осознание, что бесцеремонный тип уже в квартире, и ей срочно надо что-то делать, защищаться, звать на помощь, драться изо всех сил, было слишком поздно. Его ботинки - черная кожа, усеянная крупными каплями талого снега, завязанные в замысловатый узел (наверняка, какой-то армейский) шнурки, толстая подошва с налипшей на ней бурой грязью и сияющие в свете зажженных ламп накладки из металла на носках обуви - оказались у ее лица. Ее схватили за волосы, резко потянули вверх, причиняя немыслимую боль - если бы не крайнее изумление, граничащее с шоком, она бы закричала. Но нет, голосовые связки точно парализовало. Из широко открытого рта вырвался сдавленный писк, и на этом все.
  Злоумышленник поднял ее с пола, прижал спиной к своей груди, по-прежнему держа за волосы, заставил запрокинуть голову и стал душить. Она не ощущала давления пальцев, не чувствовала касания некоего предмета или ткани, силилась нащупать руками то, что сжимало ей горло, царапалась, брыкалась, пинала ногами и цеплялась за любую возможность вырваться, однако все было предрешено с самого начала. Сиплые крики, не перекрывающие громких басов музыки, что все еще лилась из динамиков ноутбука, постепенно сменились невнятными хрипами. Перед глазами стали лопаться шары с красной краской, придавая окружению неестественный и в чем-то даже ужасающий вид. В груди нарастал жар. Сердце билось столь неистово, что с минуты на минуту должно было выскочить наружу и припасть с мольбой о пощаде к ногам преступника (в ботинках с металлическими носами - когда-то давно, кажется, в прошлой жизни, она мечтала о таких, и потому знала, что называются они "Нью роки").
  − Успокойся, и будет не так больно, − отчетливо зазвучал возле уха его голос, на удивление приятный и чистый, воскресивший в памяти совсем уж странную картинку. Серебряная чаша половника склоняется над банкой и из нее в горлышко из зеленоватого стекла льется тягучая струйка золотистой, точно природный янтарь, жидкости. Фрэнки, тогда еще восьмилетняя девчонка с двумя косичками цвета вызревшей пшеницы, обрамляющими пухлые щечки, подсовывает палец под эту аппетитную струйку и с наслаждением отправляет в рот каплю ароматного гречишного меда. А после причмокивает губами и с нежностью, скорее даже неподдельной любовью, на которую способны только лишенные лицемерия дети, смотрит на бабушку.
  Свет потух, вокруг сгустилась непроглядная чернота.
  
  Глава 2
  
  Фрэнки показалось, что прошло всего две-три секунды, прежде чем она сумела вдохнуть упоительно сладкий воздух, наполненный букетом прелестных ароматов. Она почувствовала свежесть скошенной травы, скупую нотку цитрусовой отдушки средства для чистки мебели и запах лаванды, коим был щедро сдобрен кондиционер для белья. Открыть глаза оказалось страшно, даже страшнее, чем вспоминать цепочку событий, предшествовавших потере сознания. В ее дом пробрался мужчина, незнакомец в ботинках "Нью роки". Неким хитрым способом он влез на ее балкон на высоте четырех этажей (уж не по водосточной трубе ли забрался?). С какой целью? Голова гудела так, что думать почти не удавалось. Смутные образы всплывали в сознании и тут же гасли, словно им не хватало подпитки. Горло саднило как при тяжелой форме гнойной ангины. Ей до безумия хотелось пить, и вместе с тем она даже помыслить боялась о том, чтобы сглотнуть. В ушах стоял звон, напоминающий о воскресных службах местной церкви, что располагалось совсем неподалеку. Зная наперед, что пожалеет о содеянном, девушка открыла глаза.
  Перед ней была все та же комната - единственная комната ее скромной съемной квартиры, − обставленная минимумом мебели. У окна и балконной двери стояло кресло. На подлокотнике его медленно остывала кружка недопитого чая. На журнальном столике со столешницей из затемненного стекла подмигивал красным "глазком" раскрытый ноутбук, экран которого потух в "спящем режиме". Ближе к стене расположился другой стол, обеденный, укрытый симпатичной клеенкой с красочными лозами винограда, заваленный исписанными тетрадями, книгами и изгрызенными письменными принадлежностями (сотни раз она обещала себе избавиться от гадкой привычки кусать карандаши и ручки, но так и не достигла успеха). У противоположной стены встал, словно часовой на посту, допотопный гардероб с расшатанными дверцами, которые так ужасно стенали и выли, если их пытались открыть, что без крайней нужды Фрэнки к ним и не притрагивалась. В том углу комнаты, где очутилась она, соседствовали низкая тумба, заставленная косметикой (большая часть тюбиков и флаконов покрылась толстым слоем пыли - девушка не слишком жаловала декоративную косметику и покупала ее по принципу "на всякий случай", желая иметь под рукой стратегический запас), и повидавшая виды односпальная кровать, прибывшая из советской эпохи. Железный каркас, выкрашенный в безобразную синюю эмаль, которая имела свойство откалываться кусками, и панцирная сетка, призванная исполнять роль удобного спального ложа, что на деле означало: привыкай спать в яме; − наверняка этот монстр знаком многим. Фрэнки вот-вот намеревалась снести уродливую постель на помойку и заменить ее чем-то более комфортным, но всегда находились покупки поважнее - симпатичная пара сапожек, новая сумочка, бижутерия, книги - да мало ли желаний может быть у двадцатипятилетней особы!
  По иронии судьбы она оказалась привязанной именно к спинке злополучной кровати, состоящей из переплетения широких и узких трубок. Привязана крепко. Руки подняты вверх в отступающем жесте и примотаны к металлическому основанию толстыми полосами непрозрачного серого скотча, что обвивали запястья. Для надежности такими же щедрыми витками ленты ей обмотали шею и грудь, что полностью исключало возможность пошевелиться. Свободными остались лишь ноги, вытянутые по направлению к коридору, но какой от них прок? В пределах досягаемости не было ни одного предмета, ничего, что могло бы пригодиться в качестве оружия. Да еще этот удушливый кляп во рту, сделанный из ее собственного кухонного полотенца! От него нестерпимо воняло застаревшим жиром и чем-то кислым, отдаленно напоминающим столовый яблочный уксус. Жажда усиливалась пропорционально отчаянию. Она пробовала подумать о чем-то хорошем, приятном, но то и дело в мозгу вспыхивали картинки из криминальных хроник. Растерзанные и обнаженные женские тела. Лужи крови. Слезы матерей. Безучастные лица дознавателей, сухими голосами повествующие о зверствах некоторых прямоходящих, отчего-то решивших, что им дозволено отнимать чужие жизни и осквернять чужие тела. Ей уготована та же участь, если...
  − Если я сложу руки и допущу все это, − хотела она произнести вслух, но вышло одно мычание, доносящееся из-под кляпа, звучащее оглушительно в промозглой тиши пустой комнаты.
  Только теперь она поняла, что музыка стихла. Ее сменил приглушенный запертой дверью шум воды. Она достаточно долго прожила в этой квартире, чтобы назубок знать все ее звуки и определять их происхождение. Капли, падающие на дно эмалевой емкости, − так звучал душ в ее ванной комнате. И он менял тональность, будто кто-то методично вставал под струи воды из распылителя и выходил из-под них, а после вновь возвращался. Он, что, моется?
  Расскажи ей кто-нибудь подобную историю о незнакомце, влезающем на балконы чужих квартир, чтобы просто-напросто принять душ, она бы посмеялась от души над сочинителем подобных небылиц, с напрочь неработающим воображением. Однако сейчас ей было не до смеха. Предательски жгучие слезы обожгли уголки глаз. К ней в дом забрался маньяк. Этот вывод получился столь ярким и четким, что она сама удивилась той ясности, с какой проскользнула сия мысль в голове. Сексуально озабоченный псих, который выбрал ее в качестве жертвы. И ведь почти не ошибся!
  Она представила, сколько людей переполошится, когда она завтра не появится на работе в средней школе ?1, не напишет на грифельной доске сегодняшнее (точнее завтрашнее) число, не приветствует класс кивком головы и не попросит раскрыть учебники русского языка или литературы на заданной странице. Как взволнуются ее друзья и близкие, поняв, что она не отвечает на звонки и сообщения. Как ее станут искать, волонтеры и просто сочувствующие люди будут расклеивать листовки с ее фотографией и заголовком: "Пропала без вести" или "Разыскивается".
  Впрочем, на сей счет она жестоко обманывалась и сама это понимала. Ее не хватятся. Никто не всполошится, если она вдруг не покажется завтра в учительской. Сочтут, что она заболела и, как уже случалось не раз, забыла поставить руководство школы в известность. На новой работе, куда она перешла с прежнего места в юридической фирме менее года назад, у нее нет друзей. У нее вообще нет друзей, существуют лишь их виртуальные аналоги. Все эти Сырорезки, Ведьмаки, Клешни Спрута и иже с ними - вот ее круг близкого общения. Ее товарищи - это буквы, складывающиеся в некие слова на экране. И только. Не будет никаких обеспокоенных родственников, она не слишком близка с семьей. Почему? Она и сама не знала. Надеялась, что у нее еще останется время, чтобы тщательно все обдумать, изменить свою жизнь, стать более... общительной? Да, но уже в реальности, не в том киберпространстве, куда она нарочно себя заперла, где укрылась от собственного недовольства сложившимся укладом вещей.
  Что выходит? Помощи ей ждать неоткуда, придется выкручиваться самой. Но как? Разговор! Поговорить с ним, попытаться выведать, чего он хочет, за чем явился. На словах звучит весьма просто, только вот у нее кляп во рту. И под рукой или хотя бы в пределах досягаемости ни одного предмета.
  Тут ее взгляд упал на лаковую черную сумочку, висящую на крюке вешалки в коридоре. Внутри есть все необходимое: перцовый баллончик, пилка для ногтей, ключи от автомобиля (из головы вылетел тот факт, что не далее, как сегодня утром, она отогнала старушку Тойоту в сервис, и ей пообещали вернуть легковушку в исправном состоянии через пару дней). Осталось придумать, как добраться до сумочки.
  Вцепившись руками в прутья кроватной спинки, Фрэнки приложила все усилия к тому, чтобы оторвать передние ножки громадины от пола. Получилось, хоть и не с первого раза. Затем девушка отсела дальше и осторожно, боясь наделать лишнего шума, потянула кровать за собой. Металлические (ну, почему она до сих пор не заменила эту уродливую конструкцию складным диваном?) ножки взвыли, сдирая краску с половиц, но кровать сдвинулась, о чем свидетельствовали глубокие царапины. Шум воды продолжался. Ей могло и показаться, однако же, на краткий миг к бодрому перезвону капель добавился голос, фальшиво растягивающий гласные. Он пел в ванной? Мурлыкал под нос глупенькую песенку сразу после того, как "вырубил" девицу, в чью квартиру забрался незаконно? После того, как примотал ее скотчем к кровати и затолкал в рот эту удушливо воняющую жиром и уксусом тряпку? Да он больной на всю голову!
  Она мысленно посоветовала себе не отвлекаться и вернулась к прерванному занятию. Плечи ныли, взмокшие от пота пальцы с трудом удерживали трубки изголовья, визг сопротивляющихся ножек казался оглушительным и бил по нервам, словно торопливый кучер, подгоняющий хлыстом ленивую лошадь. Жажда была бескрайней. Ей чудилось, будто она месяц прожила в выжженной пустыне, и слышимый плеск воды лишь усиливал это впечатление. Однако Фрэнки не отчаивалась и едва не плакала от счастья, когда удавалось проползти со столь неподъемным грузом еще несколько сантиметров. Она оглянулась назад - не самое простое занятие, когда твоя шея намертво (нет, не смей думать так!) привязана к спинке кровати - и чуть не взвыла от досады. Она почти не сдвинулась с места. Ей не завладеть сумочкой, висящей в коридоре. Не в этом столетии.
  Новый звук - абсолютная и непроницаемая тишина - подействовал на девушку, как прицельный выстрел в висок. Все внутри нее похолодело градусов на десять, а в голове стало так чисто, словно она и не подозревала о существовании мыслей. Все чувства разом обострились, наверняка, так бывает у хищников, вышедших на охоту и наткнувшихся на свежий след лакомой жертвы. Скрипнули дверные петли. До носа долетел слабый запах мяты - ее гель для душа! Мерзавец. Босые ступни зашлепали по стеленному линолеумом полу. На ее удачу он пошел в кухню. Выбери негодяй другое направление, уже бы показался в дверном проеме, стоял бы сейчас перед ней, гадливо улыбался (маньяки ведь так улыбаются?) и всматривался в ее смертельно испуганные глаза.
  Зашипел чайник. Открылась дверца навесного посудного шкафа, затем еще несколько буфетов выпятили перед взломщиком свое нутро (что ты там надеешься найти?). И вновь тишина. Сердце Фрэнки барабанило в груди, мешая сосредоточиться на действиях преступника.
  Снова босоногая потупь, приближающаяся. Девушка заерзала на месте, засучила ногами, попробовала растянуть ленты скотча, как-то высвободиться, изо всех сил выталкивала языком смердящий кляп. Хоть что-то должно сработать.
  Он встал в проеме, загородив собой большую часть света, поступающего от бра в коридоре. Огромная черная фигура, вокруг бедер которой было повязано ее розовое махровое полотенце. Она позволила себе окинуть его мимолетным взглядом, так, чтобы ухватить как можно больше деталей и при этом остаться как бы невидимой, пустым местом, на которое ему совсем не захочется обращать внимание.
  И увиденное ее совсем не порадовало. Перед ней был крепко сложенный мужчина - широкие плечи, массивные руки, узкие бедра. Особо развитой мускулатурой он не обладал, но даже находясь на расстоянии метра, она ощущала исходящую от него силу. Люди вроде него не посещают спортзал, не занимаются с тренерами, не соблюдают диет, они просто уважают физический труд, приучены к нему с детства. Фрэнки с легкостью могла бы представить его с топором - таким же огромными и смертоносным, как он сам, - и в роли лесоруба или мясника, разделывающего тушу быка с ловкостью домохозяйки, нарезающей овощи для салата. Этот последний образ ее ужаснул.
  Лица она не увидела, куда больше ее интересовали руки этого громилы, которые в скором времени сомкнутся вокруг ее шеи и отнимут жизнь, коей она совсем не дорожила, прожигала впустую, сидя вон в том кресле с ноутбуком на коленях. Глупая, какая она глупая. На правом плече его она заметила татуировку: скопище синих линий, струящихся по всей длине руки, сплетались в затейливый узор у запястья и новыми, еще более замысловатыми завитушками расползались до самого плеча. Она никогда раньше не видела таких странных татуировок. Вначале даже подумалось, будто это не нательный рисунок, а обнажившаяся сетка вен. Вот только цвет их был чересчур синим, и они покрывали не только внутреннюю сторону руки, но и выпячивались с обратной, где от природы не случается никаких вен.
  Что еще она могла о нем сказать? Молод. Спина абсолютно прямая, в осанке чувствуется некоторая горделивость. И двигался он очень свободно, легко, что свидетельствовало в пользу богатырского здоровья. Кожа загорелая, и это в разгар февраля, значит, летом много бывает на солнце (рубит деревья, конечно же! У лесорубов солнце в избытке; а, может, предпочитает разделывать свиные туши на солнцепеке?).
  Она отчаянно зажмурилась, когда он появился на пороге комнаты, и мельком взглянула на него из-под опущенных век, поэтому Фрэнки вовсе не удивило, что он не обратил на нее никакого внимания (оправдал надежды). Просто перешагнул через ее ноги, вытянутые по направлению к коридору, и зашагал дальше. Подумал, что она все еще без сознания? Отлично, ей это только на руку. Пускай не замечает вовсе, ее вполне устраивал этот вариант.
  И тут исполинская мощь подняла изножье кровати и со всем возможным скрипом, треском и лязгом протащила ее обратно вместе с привязанной к спинке пленницей. Девушка зарычала от отчаяния.
  − Не стоит тебе этого делать.
  И снова ее поразил звук его голоса: приятный, грудной, в нем не было и тени агрессии, зато отчетливо слышалась усталость и некое смирение. Так мягко и вкрадчиво беседуют со своей паствой святые отцы на исповедях, внушают им, что Господь милостив, что всех покаявшихся грешников в конце жизненного пути ждет Великое Спасение.
  − Не играй со мной. Не надо.
  Тысячи колких ответов вертелись на языке, но озвучить их девушка не могла. Между тем рослый детина скрылся из поля зрения, подошел к обеденному столу, увидеть который она сумела бы, лишь свернув себе шею (а такой радости она ему не доставит, не умрет, прежде не поборовшись за свое право наслаждаться каждым сделанным вдохом). Послышался шорох одежды - у Фрэнки камень упал с души, когда до туго соображающего мозга дошло, что он одевается. Одевается. Не сдирает с бедер полотенце, решив остаться в чем мать родила. Выходит, изнасилование снимается с повестки дня. Или он предпочитает делать это в одежде? Об этом она решила не думать.
  Звук застегиваемой молнии - короткий, как могла бы звучать ширинка на джинсах (дожила, ты уже пытаешься распознать звучание застегиваемой ширинки, мысленно взгрустнула она) - что-то повредил в ее самоконтроле. Из глаз брызнули слезы, прежде копившиеся в уголках. Страшно было до чертиков. И более всего остального ее пугала его внешняя невозмутимость и то, с каким важным видом он расхаживал по ее квартире, касался ее вещей. Подобная бесцеремонность раздражала и вселяла ужас. Люди, ошибочно полагающие себя центром вселенной и занимающие царский трон, как правило, не имеют никаких границ. Они вольны поступать, как вздумается, и всегда идут на поводу у своих желаний. А она, если честно, страшилась этих его желаний.
  Возня с одеждой затянулась. Фрэнки изжевала почти весь кляп прежде, чем наконец услышала его размеренные шаги. Вот он появился сбоку. Сердце, трусливо поджав крючковатый хвостик, ускакало в пятки. Ей не хотелось смотреть на мужчину, не хотелось видеть его перед собой, сама мысль о том, чтобы открыто заглянуть ему в лицо, поймать его взгляд, казалась ужасно плохой затеей. Она знала, что в тот момент, когда их взоры пересекутся, рухнет последняя надежда на благоприятный исход. Он непременно окажется маньяком - садистом - линчевателем - каннибалом - извращенцем. Не исключено, что все эти жуткие наклонности он проявит по отношению к ней в равной степени. Она даже не сомневалась, что разглядит все это в его безобразном (изуродованном шрамами и татуировками) лице.
  Когда он опустился на пол рядом с ней, откинулся на спинку кровати, вытянул ноги, упакованные в узкие черные джинсы, и треугольники его ступней, запрятанные в темную ткань теплых носков, устроились рядом с ее ушастыми розовыми тапками со стертыми пластиковыми глазками, что таращились в никуда белыми бельмами, мычание из-под кляпа стало попросту оглушительным. Он прижался плечом к ее поднятой и обездвиженной руке, согнутой в локте (мышцы уже начали деревенеть, а конечности - терять чувствительность, однако жар чужого мужского тела она ощутила в полной мере и едва не захлебнулась рыданиями). "Пожалуйста, пожалуйста, не прикасайся ко мне! Пожалуйста, не делай ничего плохого или хорошего! Пожалуйста!", - только и могла твердить про себя девушка, косясь на его черную рубашку, большая часть пуговиц которой так и не угодила в петли, оставив обнаженным лоскут загорелой кожи на груди.
  Мужчина запрокинул голову, устроив затылок в промежутке между прутьями кровати, сложил ладони домиком, поиграл пальцами, так, будто исполнял некую мелодию на флейте и, откашлявшись, заговорил, с легкостью перекрывая ее бестолковое мычание, более всего напоминающее жалобный скулеж брошенного щенка.
  − Отвечу на три наиболее часто задаваемых вопроса. Зовут меня Демон - не Димон, Питон и бла-ля-ля, а именно Демон. Это все, что тебе следует обо мне знать. Номер два: мы не знакомы. Никогда прежде не сталкивались, не разговаривали и бла-ля-ля. Ну, и третье, я пришел тебя убить. На вопрос номер четыре: за что? ты ответишь мне сама, даю на раздумья пару минут.
  Эту короткую речь он произнес голосом человека, которому все в жизни наскучило. И звучала она как-то совершенно бездушно, без единой эмоции, будто говорилось в ней о том, что набило не одну сотню оскомин. С тем же равнодушием сама Фрэнки излагала материал, стоя перед учениками у классной доски и с тоской поглядывая в окно, где по горизонту брели наполненные серой тяжестью тучи, уносящие с собой мечты о теплом весеннем солнце.
  Девушка онемела от подобной откровенности и напрочь забыла о своих страхах перед этим мужчиной. Мужчиной по имени Демон, с которым она никогда не встречалась до сегодняшнего вечера, и который явился, чтобы ее убить. Интересно, в какой именно момент он добавит: "Шутка, ха-ха", и они вместе посмеются над глупым, однако же не лишенным выдумки розыгрышем?
  Теперь уже ничто не удерживало ее от того, чтобы повернуть голову и с тщанием опытного дознавателя всмотреться в его лицо. Темные волосы блестели от влаги (скорее шатен, чем брюнет) и имели неподобающую мужчине длину. Растрепанные пряди закрывали уши, часть лба и кончиками касались основания массивных плеч. Черты лица крупные: большие глаза, выглядывающие из-под резко очерченных надбровных дуг, мясистый нос с горбинкой посредине (наверняка, был сломан, и не раз), пухлые губы. Жесткая линия подбородка, рассеченная трогательной ямочкой. Упрямый. Волевой. Решительный. Она бы охарактеризовала его этими тремя словами, исходя из увиденного, а после добавила бы шепотом: вполне себе ничего. Не красавчик, но очень симпатичный. И ее ровесник, судя по всему. Быть может, на год или два старше.
  Ей не понравилось лишь одно - его тяжелый взгляд. В некоторой мере извиняющийся, даже виноватый. В нем преобладала усталость, крайняя степень утомления. И ни следа радости и озорства. Два карих мертвых озера, на дне которых нет ничего, помимо боли и сожаления. Хоть и не сразу, но она поняла, что перед ней человек с выжженной дотла душой. Тот, кто жив лишь физически. И прежние страхи вернулись, прихватив с собой сотню-другую ближайших товарищей.
  Он не шутил. Это не розыгрыш. Он действительно пришел сюда, чтобы убивать. Сия решимость читалась не только в глазах, через его лоб (тот его участок, что не был скрыт угольно-черными волосами, липшими к коже из-за воды) просвечивала яркая надпись: душегуб, исполненная кровавыми чернилами.
  − Ну, вот и славно, − подытожил Демон, разрывая тесный зрительный контакт, и вернулся к разглядыванию потолка, с которым и продолжил беседу. Похоже, он тоже сделал свои выводы из увиденного, знать бы еще, какие. - Я дал тебе пару минут. Подумай, повспоминай, а я схожу пока за водой. Ты ведь хочешь пить? - Он не нуждался в ответе, но она все-таки кивнула, еле заметно, потому что большей амплитуды не позволяли путы скотча на шее. - Тогда я за водой, а когда вернусь, хочу, чтобы ты начала свое покаяние со слов: "Святой отец, я согрешила...", совсем как в старых добрых голливудских фильмах. Ты ведь любишь кино?
  И вновь никто не удосужился обратить внимание на ее растерянный кивок. Мужчина с ловкостью игривой кошки (это при его-то габаритах!) встал, перешагнул через девичьи ноги - Фрэнки чуть было не поддалась сиюминутному порыву и насилу удержалась от того, чтобы пнуть негодяя по коленной чашечке - и скрылся из виду, оставляя за собой горькое послевкусие озвученного монолога.
  Он убьет ее, и она должна назвать ему причину, согласно которой он вынужден будет так поступить. Это что? Это что вообще такое?! Новый подвид шизофрении, прогрессирующей прямо у нее на глазах? Попытка разыграть из себя жертву стечения обстоятельств? Мол, я не хочу убивать тебя, но если уж есть, за что...
  Фрэнки лихорадочно прокручивала в голове все возможные сценарии. Сейчас он вернется со стаканом воды, вытащит кляп и тогда ей удастся заговорить. Что сказать? Понятно, что не следует первым же делом исповедоваться в грехах (они у нее были, чего таиться, как и у каждого, кто прожил на этой планете более двадцати лет - святые и мученики не в счет). Нужно тянуть время, усыпить бдительность, всеми правдами и неправдами разговорить этого сумасшедшего (ну, а кем еще может быть мужчина, величающий себя Демоном, если не сбрендившим дядькой?). А дальше действовать по обстоятельствам.
  Она как раз размышляла над тем, что предложит бандюгану, если он согласится ее отпустить. Особыми богатствами девушка не располагала, но готова была отдать все, вплоть до последней серебряной цепочки - и машину не пожалеет, коли потребуется, не смотря на то, что влезла в непомерные долги ради свершения давней мечты. Жизнь и здоровье дороже - так она рассудила. Он показался в дверном проеме. Присел рядом на корточки, поставил стакан с водой на пол (при виде него у Фрэнки дернулись руки, а кончики пальцев прямо-таки обожгло желанием немедля коснуться стеклянных стенок с капельками влаги и жадно опустошить кружку, и не одну) и потянулся к ее лицу. Он хотел вынуть полотенце изо рта, и секунду назад она бы позволила ему это сделать. Что изменилось с тех пор? Почти ничего, и одновременно с тем - все. Демон (чудное имя какое!) простер к ней правую руку, и она отлично помнила, что именно на этой конечности у него была синяя "венозная" татуировка, которую сейчас скрывала плотная ткань рубашки с рукавом, заправленным в коричневую кожу перчатки. Ни единой полоски кожи не видно. Ее это насторожило, тем более, что перчатка была лишь одна, вторая кисть свободно просматривалась. Зачем, зачем он ее надел? Почему только одну перчатку? Если боялся "наследить" в ее доме - иными словами, оставить повсюду отпечатки своих пальцев, - логично было бы обезопасить обе руки и надеть пару перчаток. Или он тем самым хотел скрыть татуировку? Что ж, поздновато спохватился.
  Когда изо рта исчезла зловонная тряпица, Фрэнки вздохнула с облегчением и вдруг с ужасом поняла, что не может закрыть рот. От долгого пребывания в неестественном положении лицевые (или челюстные - она не слишком сильна в этих вопросах) мышцы задеревенели, и без помощи извне ей ни за что на свете не сомкнуть губы. А сидеть с разинутым ртом, будто находясь на приеме у стоматолога, нет, ей совсем не нравилась эта идея. Забыв о путах, девушка попыталась дотянуться рукой до заклинившей челюсти, рванула правое запястье - неудача, дернула левое - опять промах.
  "Не смей реветь", − жестко сказала она себе, зная, что и так этого не допустит. Не у него на глазах. Не при свидетелях. Если требовалось выплеснуть эмоции, она запиралась в ванной, включала воду, шум которой мог приглушить любые всхлипы и завывания, и предавалась тоске ровно столько, сколько требовалось. И так было с раннего детства.
  Вот и сейчас она не пала духом. Указала взглядом на связанные руки, посмотрела на вожделенный стакан, перевела взор на физиономию Демона (заметив одну маленькую деталь, которая несколько ободрила - через всю щеку его, на удивление гладко выбритую и румяную, шли две красных полосы параллельных царапин, свежих, если верить припухлостям; значит, она все же умудрилась расцарапать эту гадкую рожу, когда она ее душил; молодец, девочка!) и демонстративно выпучила глаза, округлив их до размеров чайных блюдец. Мужчина будто не заметил ее бессловесной просьбы о помощи. Он просто сидел рядом со своей жертвой, комкал полотенце кожаными пальцами и таращился в пустоту. Фрэнки думала, что он смотрит на нее, но, приглядевшись внимательнее, поняла, что взгляд его проникает как бы сквозь нее. Демон не моргал, не шевелился и, кажется, почти не дышал, и это его состояние полнейшего оцепенения испугало ее куда сильнее выказанной бесцеремонности и вскользь брошенных фраз о целях визита. В который раз она задалась вопросом, здоров ли он душевно, и пришла к выводу, что не хочет знать ответ. Единственное, что она уяснила для себя в ту минуту - с ним следует быть очень осторожной. Никаких резких движений и колких словечек.
  Он выплыл из своего блаженно задумчивого тумана, тряхнул пышной шевелюрой, просохшие пряди которой уже начали свиваться в трогательные кудри, и сунул ей под нос стакан воды. Титаническим усилием воли девушка заставила челюсти сомкнуться и алчно припала губами к холодным стенкам. В голову закралась бесовская идейка, будто он мог что-то подсыпать в жидкость, некий наркотик или иной дурман, однако от нее было легко отделаться. Если он намерен причинить ей вред, к таблеткам прибегать не придется. Вполне достаточно одной лишь физической силы. Невооруженным глазом видно, сколь сильно разнятся их весовые категории.
  Он помог ей утолить жажду, затем отставил в сторону осушенную до последней капли кружку, и с сомнением посмотрел на полотенце, словно раздумывая над тем, следует вернуть тряпицу на прежнее место или рискнуть.
  − Не надо, пожалуйста, − она почти не узнала свой голос, таким сиплым и вместе с тем жалобным он стал. - Я обещаю, что не буду кричать. Ни звука, если вы так хотите. Только не надо кляпа.
  Демон покачал головой, но таки отбросил тряпку за спину. Ого! А ведь с ним вполне можно договориться!
  − Скажите, чего вы...
  − Не с того начала, − оборвал он ее на полуслове, хитро прищурив глаза. - Мне до фонаря твои условия, жалобы и бла-ля-ля. - В третий раз за сегодняшний вечер он говорил это словечка "бла-ля-ля", которое как-то странно действовало на слух. Раздражало его, и вовсе не потому, что она преподавала литературу в средней школе и по природе своей была человеком эрудированным и начитанным. Это "бла-ля-ля" не просто слово-паразит в его речи. Он произносил его не с легкостью, без всякой задней мысли, а очень даже обдуманно, сознательно. И на слух его фальшь определялась с той же простотой, с какой... − Прекрати, − внезапно воскликнул Демон, зажмурившись так, будто его одолел острый приступ зубной боли. - Дослушай молча, если способна на такой подвиг, и все.
  Фрэнки проглотила недоумение и с показным безразличием воззрилась на мужчину. Однако отнюдь не забыла выставить мысленную галочку на небезынтересном "бла-ля-ля", что-то кроется за этим звукосочетанием, некая потаенная суть, объясняющая очень многое. Она не знала, что это, но нутром чуяла, что почти подобралась к разгадке чего-то важного.
  − Спасибо, − теперь в его голосе не было мягкости, что так изумила ее ранее. Он говорил коротко, отрывисто, делая частые вдохи и длинные шумные выдохи, словно черпал из воздуха силы для чего-то. - Мой вопрос по-прежнему актуален. Что ты сделала?
  Она понимала, о чем он спрашивает. Почему он должен ее убить (спокойно, Фрэн, спокойно, пока вы мило беседуете, так не дай же оборваться этому разговору), ему нужна причина, и почему-то ей самолично следует ее озвучить. Но на ум не приходило ничего дельного, ни единой светлой мысли, уцепившись за которую, она сумела бы сменить тему или отшутиться.
  − Бога ради, ты можешь просто ответить, коротко и ясно? - окончательно рассвирепел он и с такой ненавистью швырнул ей в лицо полотенце, что полусырая от ее слюны ткань хлестанула по щекам. Не больно, и все же это отрезвило девушку, заставило заново переосмыслить ситуацию.
  − Я не понимаю, чего вы от меня хотите, какого такого признания?
  Гипсовая маска неприязненности вновь сковала черты его лица, взгляд похолодел градусов на двадцать. Она заметила, точнее даже услышала, как он медленно сжимает и разжимает правый кулак, как скрипит поддельная кожа перчатки и трещат разрываемые нити на швах. Демон был вне себя от ярости. Фрэнки с трудом протолкнула жесткий ком, вставший поперек горла, и пожалела, что выпила так много воды. Ее начало мутить.
  − Кому ты причина вред, кто пострадал от твоей руки? - переиначил он вопрос, продолжая свои выводящие из равновесия шумные дыхательные упражнения.
  − Вред? - она почти хохотала, переспрашивая. Сказывалось чрезмерное волнение и абсурдность происходящего. Будь у нее свободны руки, кожа уже бы горела от бесчисленного множества щипков, сделанных в попытке очнуться от дурного сна. - Чтобы кто-то пострадал из-за меня? Простите мне это маленькое любопытство, но с чего вы... - "Черт с ним", мысленно махнула она рукой на вежливость и продолжила более уверенным тоном, − с чего ты взял, что я вообще способна на нечто такое?
  Вместо ответа он перекинул через нее ногу (это жутковатое с виду действо перепугало ее до потери сознания и заставило теснее вжаться в спинку кровати, чтобы сохранить хотя бы толику личного пространства), однако затем, вместо того чтобы сесть на нее сверху, как виделось ей в воображении, опустился на колени. Теперь их лица находились прямо напротив, разделяемые лишь парой десятков сантиметров, съеживающихся по мере того, как учащалось дыхание. Ее грудь вздымалась чаще от страха, неизвестности, невозможности предугадать дальнейший ход событий. Думать о том, что ускоряло его пульс, было скверной идеей, и Фрэнки всеми силами отделывалась от этих мыслей. Глаза смотрели в глаза, и каждый по своим причинам не мог отвести взгляд, боялся даже моргнуть.
  Демон завел руку за спину, чуть привстал, накрывая дрожащую от испуга девушку чудовищно огромной тенью, и выудил из заднего кармана небольшой предмет. Сухой щелчок. Выскочило серебристое лезвие ножа. Фрэнки закричала, но прежде чем с ее губ сорвался хоть один звук, горячая ладонь, противно липкая от пота, накрыла ее рот. Грубо впились в щеки и подбородок его пальцы. Омерзительное лицо приблизилось к ней почти вплотную. Она могла рассмотреть каждую темную ресничку на его веках, видела, как белеют крылья его носа, разлетающиеся при всяком вдохе. И заметила, как налились кровью параллели свежих царапин у него на лице.
  Рука с ножом подлетела к горлу. Холод металла прильнул к коже, подлез под полоску серого скотча. Острый кончик при этом уперся в подбородок. Она ждала, что он скажет, будто это ее последний шанс ответить, покаяться или что-то в том же духе, но ошиблась. Резкий взмах, затем еще и еще.
  Девушка с неописуемым восторгом прижала к груди освобожденные от пут ладони, мимоходом потирая ноющие запястья. Она даже не надеялась на столь удачный исход, однако мужчина действительно ее освободил, перерезал ненавистную клейкую ленту и сейчас отодвигался к дальней стене. Притом с таким видом, будто только что потерпел самое большое в своей жизни поражение.
  − Как тебя зовут? - спросил Демон, устраиваясь в углу между коридорной стеной и допотопным шкафом, подтягивая колени к груди и складывая поверх них руки. В правой, обернутой в кожаную перчатку, он держал складной нож с выдвинутым лезвием (словно напоминание для нее, что ничто еще не закончилось, он просто сменил тактику, от запугивания перешел к милосердию). Левая сминала полосы скотча в уродливый шарик.
  − Франсин, − прошептала она, осторожно отдирая от шеи треклятую ленту. Как она и предполагала, большая часть волос на затылке намертво налипла на клейкую полоску, и теперь ей предстоит либо расстаться с целым пучком, либо бережно вырывать их из плена.
  Если он и удивился столь необычному для русского слуха имени, то виду не подал.
  − Вот как мы поступим, Франсин. - Он подбросил в воздух шуршащий мячик и тут же поймал его, кинул в стену, изловил вновь. И так повторялось раз за разом. То ли он от природы непоседлив и постоянно ищет, чем бы занять руки, то ли его что-то беспокоит. - Я дам тебе ночь на раздумья. Найдешь в себе силы признаться - здорово, непременно это оценю, и смерть твоя будет быстрой и безболезненной.
  Насчет "а если..." Демон не обмолвился, дав ей шанс домыслить ход событий. Да только какой ей от этого прок? Все перспективы, неважно, радужные в его искаженном понимании действительности, или же плачевные, сводились к тому, что ей предстоит умереть от руки этого человека, так не лучше ли прекратить все разом? Избавить себя от унижений, страха и всех прочих бед?
  − Могу я задать нескромный вопрос? - Фрэнки с силой дернула полосу скотча и отбросила ту на пол вместе с клоком огненно-рыжих волос. На боль ей было плевать. В душе свирепел вулкан эмоций, притом самых негативных. - Ты псих?
  Мужчина забыл поймать брошенный в воздух шарик, и тот с сухим стуком обвалился на пол, налипнув на край узкой ковровой дорожки, змеящейся от кресла к кровати.
  − Как-то не задумывался над этим, − безразлично сказал он, хотя до того уже успел выдать себя с головой.
  Не задумывался, как же! Она могла бы побиться об заклад, что именно с этих тяжелых мыслей начинался каждый его день и ими же заканчивался. Слишком он был угрюм, неразговорчив, наверняка еще и нелюдим. Как и она сама.
  Потянулись томительные минуты ожидания. Фрэнки так и осталась сидеть в своем углу у изголовья кровати, попеременно потирая то одно запястье, то другое, поглаживая шею, кожа на которой болезненно горела. Она не знала, разрешено ли ей встать, а спросить никак не решалась, поэтому ничего не делала с лентой, по-прежнему опоясывающей грудь. И вдруг ей все надоело, запас терпения иссяк, едва переполнилась чаша страха. Она устала бояться, устала от огромного количества мыслей и образов, локомотивом со множеством вагонов проскакивающих в голове. Ее перестали волновать пустые угрозы. В конце концов, хозяйка в этом доме она. И если уж он самолично освободил ее от оков, отыгрывать роль послушной и примерной жертвы нет никакой нужды.
  Она отвязалась от ненавистного ложа (пообещав себе, что если доживет до завтрашнего утра, первым делом оттащит железного монстра на помойку и отправится в ближайший мебельный салон), с опаской выпрямилась, не имея полной уверенности, что ноги станут ее держать, и прошмыгнула на кухню, минуя ванную комнату без остановки. Ей хотелось запереться в уборной, очень хотелось. Закрыться на щеколду, продезинфицировать помещение, изведя весь запас чистящих средств, отмыть и тщательно выполоскать каждый флакон и тюбик, к которому прикасался незнакомец, а после забраться в купель, полную горячей воды и пролежать там час или два - столько, сколько потребуется ее организму, чтобы согреться изнутри и перестать дрожать.
  Вместо этого она села за кухонный стол, включила чайник и под ровное шипение вскипающей воды принялась ждать. Чего? Хлопка входной двери, конечно. Или балконной, коли Демон решит убраться тем же путем, каким явился. Но вот отщелкнулась кнопка электроприбора, над носиком взвилось облачко сизого пара, а за стеной все так же тихо. Взгляд ее упал на магнитный держатель, висящий над раковиной. Пять остро заточенных ножей с лезвиями разной длины - от пятисантиметрового до внушающего доверие тесака прямоугольной формы для разделки мяса. Чем не оружие?
  Фрэнки сняла с сушки кружку, до краев наполнила ее кипятком и, забыв разбавить заваркой, принялась жадно пить. Глоток за глотком, обжигая язык и губы, не сводя глаз с пластиковой черной рукоятки самого большого ножа, прокручивая в голове его слова. "Кому ты навредила, кто пострадал из-за тебя?". Чего он ожидал в ответ? Какого признания?
  Она не могла назвать себя праведницей, потому что знала, что в определенные моменты жизни поступала опрометчиво, допускала ошибки. Она лгала, порой слишком часто и по самому пустяковому поводу. Но кто из нас не прибегает к неправде? Ее маленькие грешки против истины никогда не имели последствий и никому не вредили, беспокоили лишь ее совесть. И если уж говорить начистоту (с самой собой можно), однажды она поступила по-настоящему скверно, и ей было стыдно за себя. В годы студенчества она украла в супермаркете упаковку кухонных полотенец. Не потому, что нуждалась в них или не могла себе позволить такую роскошь, как уплатить за понравившийся товар жалкие пятьдесят рублей. Ей просто захотелось их взять, сорвать с пакета магнитную ленту с чипом, тайком пихнуть в сумочку и выйти на улицу с осознанием, что эту вещь она украла. И ее не поймали (повезло, небось).
  И все. Больше и говорить не о чем. Не случалось в ее жизни ничего трагического (разбитое сердце не в счет), а в последнее время с ней, этой жизнью, не происходило вообще ничего. Была работа, тяжелый преподавательский труд, которым она думала заполнить образовавшиеся в душе пустоши - но и здесь прогадала - и тихие вечера у компьютера в обществе виртуальных приятелей. Онлайн-разговоры, в которых необязательно говорить о себе правду, можно быть тем, кем хочется. И ей нравилась эта придуманная Рейдж - неунывающая, легкая в общении особа, у которой полно друзей, которая довольна собой, у которой нет ни единой причины для...
  Его появление перебило ход мыслей. Встав рядом с гудящим холодильников "ЗИЛ", работающим ничуть не тише, нежели его автомобильный аналог, Демон скрестил руки на груди и недоверчиво буркнул:
  − Так уж и все? Абсолютно невинна?
  У Фрэнки закрались сомнения насчет того, не обзавелась ли она привычкой рассуждать вслух, чего никогда за собой прежде не замечала.
  − Тебе будет легче, если я в чем-то признаюсь? Пускай даже я этого не совершала на самом деле? - спросила она, единым махом опорожняя кружку с безвкусным кипятком.
  − Мне важно знать правду, а будет мне от этого легче или сложнее - вопрос десятый. Так скажи честно, кража в супермаркете - это самое ужасное, что ты можешь припомнить?
  Она физически ощутила, как округлились глаза, как удлинилось ее лицо, выпячивая испытанное изумление. Откуда? Откуда он мог знать об этом? Ни единой живой душе она не обмолвилась об этом преступлении (в ее понимании все выглядело именно так) и точно не произносила ничего вслух, только не о краже в супермаркете. Этот эпизод из жизни, малозначительный, но тем не менее очень болезненный для совести, она бережно хранила в самом темном углу шкафа для скелетов. По сути, она и шкаф-то завела специального для этого инцидента.
  Смутные подозрения постепенно перерастали в железобетонную уверенность, которую она тут же озвучила:
  − Ты читаешь мысли? - и едва слова сорвались с языка, ей стало смешно. Ну да, как же! А еще пускает ноздрями кольца дыма, что твой одомашненный дракоша, а на ночь устраивается спать в гробу. И летает по воздуху в свободное время, парит среди облаков.
  Вместо ответа он выдернул рукав рубашки из коричневой кожи, снял перчатку и протянул ей татуированную хаосом синих линий ладонь, будто предлагал помощь, спасение.
  Первым ее порывом было отказаться от рукопожатия. Именно сейчас, а не получасом ранее, когда она только подходила к балконной двери и открывала ее, не убедившись, что по ту сторону никого нет, прозвенел тоненький тревожный колокольчик. Ей не хотелось прикасаться к нему, провоцировать что бы то ни было. Однако девушка пересилила себя, шагнула вперед и беспечно вложила кисть в его зебру-ладонь.
  Ничего не произошло, хотя она ожидала сюрпризов. Неизвестно, почему, но ей казалось, будто это какая-то проверка на принадлежность к племени "хороших". Плохой человек - тот, кто вредит другим, по вине которого страдают люди, - не сможет притронуться к синим полосам. Глупость несусветная, но она чувствовала, что так оно и есть на самом деле.
  Демон отшатнулся от нее, сам вырвал ладонь из объятий ее пальцев. Выглядел он ошарашенным, сбитым с толку, будто вместо того чтобы просто взяться за руку, она огрела его по голове чугунной сковородой. Глаза его - темнеющие озера - смотрели на синие полосы, протянувшиеся до самых кончиков пальцев (даже под ногтевыми пластинами она заметила голубоватые линии, чему безмерно поразилась, а там-то он каким образом их нарисовал?). И вдруг он схватил самого себя за левую руку. К подобной резкости обычно прибегают истеричные натуры, а ей он показался непоколебимым, эталоном самоконтроля и холодного рассудка; ошиблась, значит. Он поморщился от боли. В безмятежной тиши кухни послышалось шипение, так раскаленный метал возмущенно встречает упавшую на его поверхность каплю воды. Мужчина убрал разукрашенную кисть, и на левой его ладони проступил красный рисунок в форме раскрытой пятерни. Это был ожог! Настоящий термический ожог. Кожа вздувалась на глазах, белыми пятнами обозначились волдыри, наливаясь некоей жидкостью, они росли.
  Фрэнки поморщилась. Должно быть, это дико больно. Однако не успела она проникнуться сочувствием, как мужчина налетел на нее, толкнул к стене, навалился всем телом, в буквальном смысле вышибив из нее дух. Лицо его, находящееся в опасной близости, ничего не выражало помимо сосредоточенности.
  − Молчи, − прорычал он и задрал ее футболку - безразмерный эквивалент ночной сорочки, которую она любила за приносимый комфорт. Рука его (она никак не могла понять, которая из двух - обожженная или же татуированная) легла на живот, заставив внутренности спешно скрутиться в поросший снежным инеем жгут. И пропутешествовала от самого пупка к нижнему ряду выпирающих из-под кожи ребер. На ласку или попытку облапать это совсем не походило, и все же девушка едва не разрыдалась от испуга и унижения. Ей категорически не нравилось все происходящее, ее пугала его внезапность и демонстрация превосходящей физической силы. Не успев как следует все обдумать, она потянулась к магнитному держателю для ножей, схватила первый попавшийся под руку и что есть силы ударили рукоятью по голове мерзавца. В этот самый момент его пальцы обхватили и приподняли нежный холмик обнаженной груди, и одновременно с разъяренным возгласом:
  − Не смей меня трогать! - она вонзила пятисантиметровое лезвие ножа для чистки овощей в его плечо, и что есть силы оттолкнула верзилу от себя.
  Ни первого предупредительного удара, ни второго, более болезненного и эмоционального, Демон, кажется, не ощутил. А вот толчок в грудь, проделанный обеими руками, заставил его отшатнуться, налететь на угол кухонного стола. Затуманенный болевым шоком взгляд метнулся к ней (он должен был чувствовать боль, поскольку рукоятка ножа так и осталась торчать из его плеча, меж тем как лезвие накрепко засело в мягкой плоти), затем скосился в сторону не самых благостных ощущений.
  Фрэнки не могла поверить, что в самом деле натворила, что поранила этого человека. Она вжалась в стену, дыша столь глубоко и часто, что от этого бешеного ритма начало покалывать в груди и боку, как от быстрого бега. Когда мужчина взялся за рукоять засевшего в плече ножа, качнул ее вбок, нервы сдали окончательно. Она сползла по стене на пол, забилась в темный закуток под раковиной и разрыдалась, пряча лицо в ладонях. Громкие всхлипы чередовались с шумными смешками, даже хохотом, в котором не чувствовалось и тени веселья. Истерика набирала обороты, а Фрэнки даже не пробовала сопротивляться. Ноздри щекотал сладковатый запах с кислыми нотками. Краем сознания она поняла, что так пахнет кровь, его кровь, много крови, но ничего не могла с собой поделать.
  
  Глава 3
  
  Фрэнки сорвала колпачок с пластиковой бутыли с пероксидом водорода и приметилась наконечником дозатора к рваной ране на мужском плече.
  − Будет больно, − с сомнением в голосе предостерегла она, зная наперед, что "больно" - неподходящее слово. Будет чудовищно больно.
  Демон, сидящий перед ней на стуле - огромная фигура поверх ничтожно маленького табурета с обитым кожзаменителем сиденьем казалась попросту гигантской в тесном кольце кухонных стен - кивнул и заранее сцепил зубы. Он не проронил ни звука с того раздраженного "Молчи", что бросил ей в лицо перед тем, как запустить свои лапы ей под футболку. Лишь вылил ей на голову стакан ледяной воды, разом прекратив истерику, и безмолвно попросил помощи. Девушка старалась не смотреть на пол, где на песочного оттенка линолеуме подсыхали тошнотворные лужицы густой и темной (не красной, как показывают в фильмах, а багряной) крови.
  И сейчас на столе был выложен нехитрый запас медикаментов - все, что удалось отыскать в квартире в кратчайшие сроки - бинты, катушка лейкопластыря, упаковка стерильной марлевой ткани, непригодная к употреблению вата, грязно-серая из-за пыли, початая бутылка коньяка (подарок коллег с прошлого места работы в юридической фирме, простоял в холодильнике без малого два года и вот пригодился). Демон то и дело прикладывался к горлышку и жадно глотал янтарную жидкость, вот только алкогольные пары совсем на него не действовали. Не глушили боль, не помогали расслабиться. Она видела бусины пота у него на лбу, которые становились все крупнее, собирались в горячие струйки и стекали по щекам. Видела, как синеют губы, медленно и в то же время очень отчетливо. Еще пару минут назад они были лавандовым, теперь приобрели резкий синюшный цвет, и ей это не нравилось. Как и то, сколь сильно оказались напряжены мышцы его торса - на груди, лопатках, животе - она имела возможность наблюдать каждую, поскольку мужчина снял рубашку. Она валялась под столом темной лужицей, насквозь пропитанная кровью.
  Будет чудовищно больно, повторила про себя Фрэнки и надавила на флакон с перекисью, направив прозрачную струю в центр глубокой раны с рваными краями. Над кожей взвилось облачко розовой пены. Демон зарычал, уцепился здоровой рукой за столешницу и до того мощно сжал, что едва не проломил в столе сквозную дыру. Девушка испуганно отскочила в сторону и пребольно стукнулась головой о распахнутую дверцу кухонного буфета.
  − Ты как? - пискляво поинтересовалась она, потирая ушибленную макушку. Удивительно, конечно, но она абсолютно искренне сопереживала этому человеку и воспринимала его боль, как свою.
  − Погано, спасибо, − прохрипел он, слепо хватаясь за горлышко бутылки с коньяком. Сделав три жадных глотка, он мельком взглянул на залитое кровью плечо. - Продолжай.
  Она на цыпочках подошла ближе, безотчетно провела ладонью по его исцарапанной щеке, словно приободряя, и вновь проделала эти манипуляции с пероксидом водорода. На сей раз мужчина ограничился рыком, а когда боль ослабла, вручил ей бинт.
  Руки мелко дрожали, пальцы отказывались сгибаться, картинка перед глазами то и дело теряла четкость очертаний, и все же ей удалось наложить тугую повязку. В процессе заматывания плеча подошла к концу ложно кажущаяся бесконечной бутыль алкоголя.
  − Все, готово, − восторженно пропищала Фрэнки, обрезая маникюрными ножницами излишки бинта. - Жить будешь, здоровяк.
  Робкой улыбкой осветилось ее чумазое от потеков туши лицо. Демон ухмыльнулся в ответ, притом в этой его гримасе не нашлось места простой человеческой благодарности. Вызов, оскорбление, некая по-детски мелочная обида - при желании, его оскал можно трактовать по-разному. И девушка даже расстроилась на мгновение, пока не поняла причин проявления дерзости. Уцепившись за стол здоровой рукой, мужчина попытался встать, опасно качнулся назад и с высоты своих без малого двух метров рухнул бы вниз, если бы Фрэнки вовремя не пихнула его кулаком в бок. Лишь поэтому он завалился на стол, а не распластался мертвым грузом посреди кухни. Видимо, выпитый алкоголь таки сделал свое грязное дело - отключил верзилу. И как ей теперь быть?
  − Эээ... Демон? - мягко позвала она, обойдя стол с другой стороны, и склонилась над расплющенной на краю физиономией, которая буравила пространство единственным видимым карим глазом. - Ты слышишь меня?
  Дернулось веко, опустилась и поднялась выразительная линия угольно-черных ресниц.
  − А встать сможешь?
  Отсутствие реакции она восприняла за отрицательный ответ, поэтому тут же добавила:
  − А с моей помощью?
  Что-то в выражении лица его переменилось. Не то дрогнул уголок рта, не то изогнулась бровь, однако же это "что-то" позволило ей думать, будто идея была воспринята с энтузиазмом.
  Уговорами, ужимками и всяческими прыжками ей удалось поднять его на ноги и заставить обратить внимание на расположение двери в пространстве, но вот сделать хотя бы один самостоятельный шажок, пусть малюсенький и ничтожный, было невыполнимой задачей. Он попросту позабыл, каково это: шевелить конечностями, и глуповато улыбался, смотря на кухонные обои (их рисунок из хаотично расставленных кофейных чашек с кубиками сахара у изящно изогнутых ручек он находил весьма забавным). И потому ей пришлось взять инициативу на себя. Встав с левого бока, девушка подлезла к нему под мышку, обеими руками уцепилась за здоровое плечо, чувствуя, как под кожей перекатываются тугие, точно отлитые из каучука мышцы, и щекой пихнула великана в грудь, мол, трогайте, милейший. Надо отдать должное Демону, вначале он шел сам, но уже в коридоре, когда до кровати оставалось всего ничего, босая ступня его в насквозь промокшем от крови носке (цепочка смазанных следов протянулась за ними через весь линолеум, и Фрэнки почти ощутимо возненавидела вселенную) странно подвернулась, и вся тяжесть богатырской фигуры в буквальном смысле обрушилась на нее. Подломились колени, если бы девушка не ожидала чего-то подобного (ну, а как без этого, ведь сегодня был худший день в ее жизни?), они оба рухнули бы, и план Демона претворился бы сам собой - ее попросту раздавило. Без шуток.
  А так Фрэнки удалось устоять, и некие сверхъестественные силы, пробудившиеся в организме, помогли дотащить полностью утратившего контроль над телом мужчину до спальни.
  − Сколько, говоришь, тебе лет? - задыхаясь на каждом шагу, сдавленно проговорила она.
  − Двадцать восемь, − на удивление четко и быстро ответил пьянчуга и без всяких приглашений и прочих светских реверансов грохнулся на застланную симпатичным синим покрывалом постель.
  − Врешь ведь, потому что весишь ты на все тридцать, − горько усмехнулась Фрэнки, задумчиво глядя на безразмерный валун из плоти и джинсовых брюк, который только что занял единственное спальное место в ее квартире. Чудесно, что тут еще добавишь.
  Зверская усталость навалилась на нее столь же внезапно, как несколько часов назад (а казалось, что прошли недели и чуть ли не месяцы) в ее тихое, скромное, рутинное существование вторгся этот полоумный тип с диковинной наколкой. Но перед тем, как завалиться спать (куда?), ей хотелось привести себя и квартиру в порядок, чтобы поутру (а доживешь ли до рассвета, не забыла, случаем, кто заночевал с тобой под одной крышей? Ауууу, малышка Фрэн, он - маньяк и убийца, зуб даю) не наталкиваться всюду на следы развернувшейся здесь накануне бойни. Не вспоминать вообще ни о чем. Идеальным вариантом для нее было бы вот что: проснувшись, милейший дядечка влезет в чистую рубашку (об этом она сейчас позаботиться), натянет поверх свою умопомрачительно хулиганскую кожаную куртку, не забудет про не менее хулиганские ботинки "Нью роки" и захлопнет за собой дверь, чтобы никогда более не потревожить ее, Фрэнки. А она в свою очередь сотрет из памяти этот ужасный вечер и забудет, каково это - обращаться к кому-то по имени Демон, произносить сочетание этих звуков вслух. Да, отличный сценарий завтрашнего дня, лучший. Превосходный.
  Под аккомпанемент радужных мыслей она принялась за работу. Выдраила до зеркального блеска все поверхности в кухне, набила мусорный пакет обрывками серого непрозрачного скотча, тужа же отправился и использованный наполовину рулон липкой ленты - подобным вещам теперь нет места в ее жизни, услужливая память на годы вперед снабдила ее транспарантами: "Нет скотчу! Объявляю бойкот всему хрусткому и клейкому!". Застирала в холодной воде свою футболку и мужскую рубашку и, развешивая их на веревке, боковым зрением взглянула на свое отражение в небольшом прямоугольнике посеребренного стекла, что висел на дверце шкафчика над рукомойником. Разрушенное гнездо рыжих волос, фиолетовое полукружье синяка под правым глазом, перепачканные потеками туши щеки, растрескавшиеся губы (нижняя немного кровоточила, хоть Фрэнки и не могла вспомнить, почему; не водилось за ней привычки кусать губы, а ударилась она сегодня единожды - когда растянулась на полу перед балконной дверью, синяк был родом из того времени) и воспаленные белки глаз, изъеденные красными кривулинами лопнувших капилляров. Краса, одним словом. Можно прямо сейчас писать в Голливуд и пробоваться на роль невесты Франкенштейна.
  Приняв душ за запертой на защелку дверью, Фрэнки насухо вытерлась полотенцем, закуталась в снятый с крючка махровый халат на молнии и лишь тогда возвратилась в комнату, где на ее кровати посапывал Демон (а не храпел во всю мощь весьма объемных легких, и на том спасибо). Лежал он в той же позе - на левом боку, обратив к стене лицо и сунув под щеку татуированную ладонь. Скользкий червячок сомнений шевельнулся внутри. Она вспомнила, как он коснулся своей левой руки этой самой испещренной синими линиями ладонью, вскрикнул от боли, и на коже проступили белые волдыри, наполненные изнутри жидкостью. А теперь он преспокойно прижимал эту руку к лицу? В чем шутка?
  Испытывая некоторое неудобство и боясь наделать шума (внутренний голос подсказывал, что она вполне может начать палить из пушки - его это не побеспокоит), и все же осторожность не будет излишней, девушка решила напоследок проверить своего незваного гостя. На белоснежной повязке не было следов крови - отлично, просто отлично, - дыхание казалось ровным, да и температура тела вроде бы в норме. Чтобы узнать наверняка, она склонилась над его растрепанной головой и на секунду прильнула губами к щеке. Да, она не ошиблась, молодецкие тридцать шесть и шесть по Цельсию. С чувством выполненного долга Фрэнки проследовала к креслу, сняла с него подушки и разложила на пятачке паласа у батареи. Чистое белье и одеяло она взяла с верхней полки гардероба (дверца скрипнула так оглушительно, что пробудились соседи, однако Демон остался невозмутим).
  Импровизированная лежанка оказалась жесткой, подушки разъезжались при каждом движении. Горячий воздух, идущий от отопительного прибора, доводил до истерики - ей постоянно чудилось, что вот-вот наступить удушье. И мысли. Они осаждали изнемогающий от усталости мозг, не давали сомкнуть веки. По истечению часа девушка признала, что страх и банальное недоверие не позволят ей уснуть, и на негнущихся ногах посеменила в ванную. Намочила под краном небольшое полотенце и вернулась с ним в комнату. Присела в изголовье кровати, заняв самый краешек, и медленно провела мокрой тканью по руке спящего мужчины, стирая засохшую кровь. Почему она это делает? Что заставляет ее заботиться о нем? Переживать? Сложные вопросы, и подсказки внутреннего голоса, содержащие в себе устоявшееся словосочетание: стокгольмский синдром, не имели ничего общего с действительностью. Да, он ворвался в ее дом незаконно, чуть было не задушил, связал, напугал до смерти (пожалуй, она так никогда и не даст словесное описание того ужаса, что бурлил в крови в тот момент), однако же из них двоих пострадавшей стороной был он. Именно его кровь она сейчас смывала с кухонного пола, о его ране вынуждена была беспокоиться.
  − То есть я могу рассчитывать на компенсацию? - зычным голосом вопросил Демон, и Фрэнки едва не свалилась с кровати, застигнутая врасплох столь внезапным пробуждением.
  Она замерла с вытянутой вверх рукой, которой все еще сжимала влажное полотенце, и не придумала ничего лучше, как банально сбежать. Не оставалось никаких сомнений в том, что этот бесцеремонный тип неким образом заглядывает к ней в голову и находит там именно те мысли, какими она совершенно не готова делиться.
  Он не дал ей такого шанса. Схватил за запястье и мягко потянул на себя.
  − Шутка, всего лишь шутка. Не уходи.
  − Ага, то есть сейчас ты хочешь поговорить? - в темноте не было видно, но она до того презрительно сузила глаза, что стала похожа на жительницу Поднебесной, этакая рыжеволосая китаянка. - А как же кляп и твое коронное: "Молчи!"? - она очень правдоподобно изобразила его манеру речи: низкий тембр, колючие гласные и шипящие, точно предупреждение кобры, готовой к нападению, согласные.
  − Ты хочешь моих извинений? - Он перевернулся на спину, по-прежнему удерживая ее на месте стальной хваткой пальцев.
  − Если ты всегда с порога набрасываешься на женщин, которые раза в два уступают тебе в весе, душишь их, а потом связываешь - можешь не утруждаться. Я просто буду знать, что для тебя, как человека с пещерным прошлым, это поведенческая норма. Утром я предложу тебе изжаренный на костре мамонтовый окорок, а после попрощаемся.
  О, нет, она таки умудрилась выказать обиду, и кому? Ему! Бесчувственной сволочи, который только и делал, что сыпал угрозами и при этом добавлял, что столь великодушен, что убьет ее быстро и безболезненно. Зачем ей вообще говорить с ним? Выгнала бы спать на пол и точка.
  "А почему, собственно, не дать ему пинка под зад и не выставить за порог?". Риторический вопрос.
  − Я с удовольствием съем и целого мамонта, − не задумываясь, признался мужчина и как ни в чем не бывало стал наглаживать подушечкой большого пальца ее ладонь.
  − Серьезно, кто ты вообще такой? - Фрэнки попробовала вырвать руку, но с тем же успехом могла продолжать сыпать упреками и обвинениями - он никак на это не реагировал. И даже будь у нее заряженный пистолет, дуло которого упиралось бы ему в висок - результат был бы столь же плачевным. В этом мужчине чувствовался стержень, отлитый из кевларовой стали и закаленный в Мордоре. - Что тебе от меня нужно? Откуда ты взялся, черт возьми? Почему свалился на мою голову? - Последние вопросы она сопроводила ударами крепко сцепленных кулачков, а замолкнув, разрыдалась. За что тут же возненавидела себя вдвойне.
  Демон сел на кровати и приобнял ее за плечи, погладил по влажным после душа волосам, шепнул что-то на ушко, притом она не поняла ни слова, но тон, каким это было произнесено, понравился ей чрезвычайно.
  Вроде бы она не выпадала из реальности, в мыслях наблюдалась четкость и слаженность, однако же в следующую секунду картина мира перевернулась с ног на голову. Почему-то они очутились рядом, лежащими бок о бок. Ее ухо было прижато к гладкой коже его груди, до слуха доносилось ровное биение сердца. И в комнате стояла африканская духота. Фрэнки вдохнула вязкий, словно кисельная жижа, воздух, с трудом высвободила руку, зажатую между их телами, и провела ребром ладони по лбу, растирая капли пота величиной с бусину. Из жаркого кольца мужских объятий, что проходили под шеей, шли через спину и связывались в неразрывную цепь на ее тали, выбраться не представлялось возможным. Поэтому, чтобы хоть чуточку остыть, девушка свесила через край ногу и ступней коснулась ободряюще холодного пола.
  − Я не отпускал тебя, − едва ли не повелительным тоном обратился к ней Демон и, навалившись на нее всем телом, потянулся к ноге-беглянке, чтобы вернуть обратно.
  Пальцы его легли во впадинку под коленом, немного покружили на месте и в неспешном танце, полном любознательности и чувственный касаний, направились вверх по бедру. И выше, задирая подол ночной рубашки (а куда же делся халат на молнии?). Она не противилась его ласкам, скорее наоборот, извернулась так, чтобы ему было удобнее, зарылась глубже в подушку и стала жадно глотать сжиженный воздух полураскрытым ртом. О том, что она делает и почему допускает нечто подобное, думать не хотелось. Сожаление придет позже, а пока вокруг нее лишь он и эти сводящие с ума прикосновения. Их вполне достаточно.
  Жаркие губы отобрали у нее последний вдох, запечатав рот поцелуем. Рука под сорочкой уже достигла груди. Фрэнки вплела пальцы в длинные пряди на его затылке, выгнула спину навстречу его прикосновениям и... свалилась с подушек на пол.
  Вот тут-то пришло горькое осознание правды. Всего лишь сон. Ей приснился сон, пускай весьма натуралистичный, наполненный самыми неподдельными эмоциями и переживаниями, однако ничто в нем не было по-настоящему.
  Чертыхнувшись сквозь зубы, девушка соединила разъехавшиеся подушки, подобрала с пола одеяло и, бросив полный ненависти (и чего-то еще, взятого ею из сладкого сна) взгляд на повернутого к ней спиной Демона, который все так же нагло спал на ее кровати и не думал уступать ее законной владелице (или хотя бы предложить вместе разделить комфорт - кажется, сейчас, на фоне привидевшихся образов, она бы охотно согласилась полежать рядом, совсем немного). Она плюхнулась на прежнее место. Указательным пальцем машинально провела по нижней губе, будто стирая оставшийся там след от поцелуя.
  На свой мысленный вопрос, почему бы не дать мужичонке пинка под зад и не выставить с утреца за порог, был найден умопомрачительный в своей простоте ответ, звонкий и хлесткий, словно оплеуха. Он ей понравился. Говоря иными словами, за два с небольшим часа, проведенных в одном тесном пространстве, она умудрилась влюбиться. Вот же дурочка!
  
  Глава 4
  
  Утром Фрэнки, как обычно, вскочила с постели по звонку будильника. Отключив противно пищащую коробушку, она, не разлепляя глаз, по памяти поплелась в ванную, ненавидя себя за гадкую привычку засиживаться за компьютером до поздней ночи. И как она появится на работе с такой ужасной головной болью, как станет прятать бесстыжие красные глаза от всевидящего начальственного ока? Вечно ты попадаешь в переделки, укорила себя девушка, слепо отыскивая вентиль холодной воды. С первой пригоршней отрезвляющей жидкости она клятвенно пообещала себе, что все, с интернетом после полуночи покончено, а придя из школы, она сразу же завалится в кровать и проспит все выходные. Осталось лишь дождаться окончания пятничных занятий.
  Выдавив горошину зубной пасты на щетку, она с тоской отправила последнюю в рот и, награждая зеркало чудовищной широты зевком, сонно уставилась на свое отражение. Вялость как ветром сдуло, когда взгляд ухватил несколько деталей, не попадающих под определение обыденности. Неистово фиолетовый синяк под глазом расцвел за ночь новыми черными крапинами. Красные пятна на горле потемнели, четко обозначив контуры пальцев, которые душили ее накануне. Нижние веки распухли от слез, как и губы, которые стали напоминать два вареника, щедро начиненные буграми творога. Побросав в раковину тюбик с пастой и щетку, она стерла с лица белые полосы пасты рукавом халата и поспешила в комнату.
  Там ее ждала привычная картина: кровать разобрана, простыня измята, уголок ее содран с матраса. Одеяло так же пребывало в беспорядке, а вот покрывало, вопреки своду правил, висело, сложенное вчетверо, на трубчатой спинке допотопного ложа. Она никогда так не делала раньше, ее раздражали вещи, развешанные где бы то ни было - на спинках кровати, стульях и прочее. Резко развернувшись на пятках, Фрэнки обратилась к окну, точнее к стоящему в непосредственной близости креслу. Подушки на месте, а вот поверх них возлежали аккуратной стопкой цветастое постельное белье, плюшевая подушка в форме сердца и леопардовый плед из искусственной шерсти.
  Панические мысли прорвали глухую оборону спокойствия. Переключаясь на бег, она ворвалась в кухню, окинула наряженные в кофейные кружки стены бешеными глазами, в которых уже плескалось разочарование пополам с досадой, и лишь на мгновение замерла в коридоре, чтобы позвать:
  − Демон!
  Какая-то часть ее уже знала, что ответа не последует. Он ушел, исчез так же таинственного и внезапно, как и появился. Должно быть, встал спозаранку, перенес ее на кровать (и как ты могла дрыхнуть так крепко, что ничего, абсолютно ничего не почувствовала?), прибрался в квартире - дело было за малым, следовало лишь убрать импровизированную лежанку, остальные заботы чуть ранее девушка взяла на себя. А после, пуффф, испарился, словно его и не существовало. Бесследно.
  Чтобы хоть как-то опровергнуть эти мысли, пугающие своей прямотой и очевидностью, она помчалась в ванную, где воочию убедилась в правильности своих выводов. С веревки пропала рубашка, ее место заняла поразительно неприятная на вид брешь. Но он ведь был здесь вчера, верно? Она не сумасшедшая, не могло ее воображение разыграть злую шутку подобного масштаба. Люди не лишаются рассудка в двадцатипятилетнем возрасте. Нет, такого просто не бывает.
  И все же она усомнилась в себе и потому на всех парах поспешила обратно в кухню, разорвала тонкий полиэтилен мусорного пакета, стоящего под мойкой, и ничтоже сумняшеся принялась ковыряться в отходах голыми руками. Комья смятых бумажных полотенец, выпачканные в чем-то буром - его кровь, конечно же, его. Разодранные упаковки из-под бинтов и, как апофеоз ее зарождающейся паранойи, пустая бутылка коньяка. Все эти сомнительные богатства она сгребла в кучу и прижала к груди, подобно восьмилетней девчонке, тискающей в объятиях тоненьких ручек безглазого медвежонка с облезшей шкуркой; окружающим он казался плюшевым уродцем, а для крохи был целым миром, самым дорогим подарком и единственным другом, заслуживающим безграничного доверия. Свои нехитрые сокровища девушка перенесла в залу и, припав на колени перед невысоким порожком балкона, ссыпала на пол, где на крашеных коричневой эмалью половицах обозначился след от ботинка. Черная кожа, по-армейски завязанные шнурки, пятисантиметровая подошва, ремень с серебряной застежкой, опоясывающий голяшку, и металлическая набойка на носу - она помнила каждую деталь модной обувки и сейчас с тоской смотрела на засохшее пятно грязи, складывающееся в отпечаток протектора "Нью роки". Он был здесь. Он существует.
  Эти мысли она подкрепила тем, что выложила из комьев бумажных полотенец и упаковок от бинтов символический круг, в центре которого оказался отпечаток обуви. Поверх него она поставила опорожненную бутылку коньяка и призадумалась, а что теперь? Что будет дальше? Пустота - первое, что пришло на ум. Некое необъяснимое чувство потери разрасталось в душе, выворачивая ту наизнанку. Ему неоткуда было взяться, она совершенно не знала человека по имени Демон, но хотела узнать. И сие в корне меняло все, буквально все. Ей нужны были ответы, жизненно необходимы. Зачем он вторгся в ее дом? Почему хотел убить, а затем передумал? К чему задавал эти лишенные смысла вопросы? И еще сотня самых разнообразных "за что" и "отчего", которые следовало снабдить пояснениями. Например, поведать историю создания той замысловатой татуировки из нагромождения синих линий. Эта штуковина с каждой минутой беспокоила ее все сильнее. Что-то с ней не так, как было "не так" и с самим парнем. Почему он все-таки ушел? Да еще вот так, по-английски, просто хлопнув дверью...
  Очередная мысль копьем с обмазанным ядом наконечником пронзила сознание. Фрэнки опрометью бросилась к входной двери, обследовала все замки и засовы и поспешила убедиться в целостности балкона. Если первая заперта на защелку изнутри, а вторая - так же представляется нетронутой и неподдающейся взлому со стороны улицы, то как же он вышел? Новомодные пластиковые окна сколько-то там камерные не имели распашных створок (да и какому здравомыслящему человеку придет в голову идея сигать вниз с четвертого этажа?), не открывались ни изнутри, ни снаружи. И если он не пользовался входной дверью и не уходил через балкон (иначе дверь осталась бы открытой), тогда... инопланетяне, что ли, похитили?
  Она в который раз покосилась на свою маленькую сокровищницу - этакий не портящийся со временем мемориал, восхваляющий торжество здравого смысла над безумием - забралась в кресло, подобрав под себя ноги. Исчез. С этим ей придется смириться. А если нет? Как она поступит тогда? Разыскать безымянного человека (она почти не сомневалась в том, что Демон - прозвище, в миру его величали иначе) даже в таком крохотном городке, как Энск, с населением в сорок тысяч человек - занятие из разряда невыполнимых. А ведь он мог быть приезжим и по документам проживать в другом городе - Иркутск, Красноярск, да хоть Москва. И что, ей носиться по необъятным просторам родины, выискивать в людских толпах громоздкую фигуру под два метра ростом и смотреть в лицо каждому? А она вообще помнит, как он выглядел?
  В памяти всплыл фрагмент из вчерашнего сна. Вкус его губ. Запах его кожи. Ритм сердца. Мягкий шелк волос под ее пальцами. И больше ничего, ни единой красочной детали. Она запомнила его обувь, рассмотрела цвет глаз, вдосталь налюбовалась татуировкой, но вот внешности не придала должного значения. Взамен ей осталось лишь смаковать общее впечатление: длинноволосый верзила с простоватым лицом, которое она не посчитала красивым, но отметила про себя его привлекательность. Да, а еще он сказал, что прожил на этой земле двадцать восемь лет. Впечатляющий пакет сведений. Ни за что на свете ей его не отыскать.
  Фрэнки взяла в руку сотовый телефон, набрала по памяти номер своего завуча - дотошной Ксении Владимировны - и лихо соврала, что приболела. "Загрипповала, наверное" - жалостливым тоном с приличествующими ситуации сиплыми нотками проговорила она и для пущей убедительности зашлась в приступе сухого кашля. "Не покажусь сегодня". А также завтра и послезавтра, ведь впереди были выходные. Ксения Владимировна буркнула в трубку согласие и вялое пожелание скорейшего выздоровления и отключилась. Ее собеседница прижала смартфон к груди и громко вздохнула, как может вздыхать глубоко раздосадованный человек, в окно которого постучала крылом птица-беда. Девушке хотелось действовать, немедля приступить к поискам, обежать каждую дверь в ее многоквартирном доме, расспросить соседей в надежде выявить того зоркого свидетеля, который бы сталкивался с Демоном. Видел его, подъезжающего к подъезду на автомобиле, и по счастливой случайности запомнил номер.
  Так она и поступила, когда спустя полчаса, потраченные на спешные сборы и маскировку гематомы под глазом, вышла за дверь и ткнула пальцем в кнопку звонка квартиры напротив. К вечеру выяснилось следующее: мужчину бандитской наружности ростом под два метра в агрессивного вида кожаной куртке и очень приметных ботинках, разгуливающего в одной коричневой кожаной перчатке или без нее, не встречал никто. НИКТО. Он не показался ни единой живой душе. Не заглядывал в местный магазин за сигаретами, к примеру. Не слонялся неподалеку от дома, не дежурил в подъездах близ расположенных многоэтажек. Вообще у нее сложилось такое впечатление, будто он материализовался из ниоткуда на ее балконе, а потом растворился в безвестности. Какой занятный термин использовала в своих книгах Джоан Роулинг? Трансгрессия, кажется. Да, он именно трансгрессировал.
  Дни потекли своим чередом. Пролетели выходные, которые Фрэнки провела в добровольном заточении в стенах своей однушки, сидя в любимом кресле, слушая заунывную музыку, рассматривая маленький алтарь из комков окровавленных бумажных полотенец, упаковок от бинтов, засохшего отпечатка обуви и порожней бутылки коньяка. Двенадцать часов кряду она проводила без движения, позабыв о воде и пище, все смотрела на пятачок пола перед балконной дверью, вспоминала каждое озвученное им слово, всякий жест и случайный взгляд и не могла отделаться от ощущения, что жизнь рухнула, она упустила что-то важное и теперь уже не представится шанс это "что-то важное" вернуть. Судьба послала ей подарок, ту самую возможность измениться, перекроить единообразие на свой лад, расцветить пестрыми красками серое полотно жизни, но она не распознала подарка.
  С началом новой трудовой недели мысли о Демоне отошли на второй план. Девушка с головой ушла в работу, и всепоглощающая депрессия (беспричинная, как ни крути) потихоньку начала отступать. Она по-прежнему не желала выбрасывать из квартиры памятный мусор, оставшийся после мужчины, и все так же разглядывала это странное сооружение со смотровой вышки в кресле, но скоро ей придется расстаться и с этой разрушительной привычкой. Тем более что образ его, широкоплечий и рослый, мерк с течением времени. Забылся натуралистичный сон с его участием, как забылись насквозь фальшивые чувства, якобы возникшие у нее на сердце.
  Ветреный сибирский февраль сменила мартовская оттепель. Над городом и окрестными лесами, заселяющими горные хребты, в кольце которых и расположился крохотный в своей географической значимости Энск, поселился сырный лик солнца. Фрэнки понемногу стала вспоминать, каково это - улыбаться, веселиться, радоваться, гулять, вместо того чтобы часами просиживать в кресле, задаваясь одними и теми же вопросами. И вот в один из таких по-весеннему легких и теплых дней, девушка вернулась домой в прекрасном настроении и первым делом запаслась на кухне мусорным пакетом, на дно которого без боли и сожаления отправился треклятый мемориал имени Демона. Она побросала внутрь все и даже не поленилась снести полупустой мешок в мусорный контейнер, что стоял в глубине двора, а по возвращении прихватила из ванной ведро с водой и тряпку, чтобы окончательно избавиться от своей паранойи. Во всей этой истории с Демоном наблюдался лишь один светлый момент: она изменилась. С того злополучного дня, когда мужчина влез к ней на балкон, с интернетом и затворничеством было покончено. Никаких больше онлайн-игр и выдуманных друзей с невообразимыми и порой попросту дурацкими именами (читай: никами). Никаких бессонных ночей, проведенных в обнимку с ноутбуком. Нет в ее жизни места социальным сетям и общению посредством текстовых сообщений. Она восстановила отношения с семьей - плевое дело, на самом деле. И мама, и сестры (младшая - родная, и старшая - двоюродная по отцовской линии) с радостью приняли ее приглашение посидеть вечерком в кафе. К себе она их позвать не могла, тогда бы пришлось объяснять слишком многое, наличие алтаря в том числе, а твердой уверенности в том, что ее вообще можно понять, не имелось. Чуть сложнее оказалось наладить общение с друзьями, но и здесь она показала себя с лучшей стороны. Несколько звонков, спешно предложенная помощь лучшей некогда подруге и счастливое стечение обстоятельств (таковым оно было для Фрэнки, Инна же, ее подруга, назвала это, цитата: драматейшая трагедия - девушку бросил парень, с которым они провстречались аж целых три месяца!). Словом, все наладилось. Пустота, образовавшаяся на душе в день исчезновения Демона, постепенно заполнялась новыми эмоциями. Все было хорошо.
  − А скоро будет еще лучше, − вслух пообещала себе Фрэнки и яростно плюхнула мокрую тряпку на пол перед балконной дверью.
  С таким усердием она терла несчастный грязный отпечаток обуви, что вскоре на его месте грозила образоваться сквозная дыра. Вместе с пятном она выкорчевывала из себя скверную манеру прислушиваться к звукам в подъезде (а вдруг это его шаги на лестнице?), бросаться к телефону при первых же звуках входящего вызова (откуда ему знать твой номер? Но чем, как говорится, черт не шутит). Забыть, забыть, забыть, - так звучала возня тряпки по мокрому полу.
  Расправившись со злополучным следом, девушка решила освежить полы во всей квартире, поменяла в ведре воду (прошлая, совершенно чистая на обывательский взгляд - ни на что не годилась, потому что была заражена демоническим вирусом). И принялась сдвигать мебель с мыслью, что если уж наводить порядок, так делать это с качеством. Когда настал черед кресла, испорченный внутренний колокольчик, отвечающий за подачу тревожных сигналов, вновь промолчал. На ровном сантиметровом слою пыли, что копилась здесь с незапамятных времен, лежала монетка размером с пятирублевую. Фрэнки отложила старое полотенце, служащее инструментом уборки, подцепила серебряный кругляш ногтями, поднесла ближе к глазам.
  Это была необычная монета. Орла заменило изображение плачущего клоуна в высоком треугольном колпаке. Рамкой унылому лицу служила грубо нарисованная шестеренка. На обороте выступающими буквами, крохотными, словно песчинки, шла надпись: "г. Иркутск, ул. Аргуновская, 10. Сияй и ныне!". Ничего интересного, вроде бы. Сувенирная вещица, каких миллионы - коробки спичек, ручки, футболки, кепки с логотипами чего угодно, от известных брендовых марок до никому не ведомых "УралТуалБумМашПром". Если бы не одна деталь, завладевшая вниманием Фрэнки. Ребро монеты рассекала вдоль синяя полоса. Полоса точь-в-точь того же оттенка (она бы не ошиблась, слишком хорошо она помнила некоторые детали), каким была выполнена его татуировка.
  Его монета. В руках у нее монета Демона (должно быть, случайно выпала из кармана, когда они боролись - вернее сказать, она всячески отбивалась от его попыток ее задушить, − и закатилась под кресло). И это не просто мелочь с гравировкой банка России, перед ней ключ к разгадке, та самая ниточка, потянув за которую, можно распутать целый клубок. Она, если повезет, сумеет его найти и тогда...
  Опять, ты опять? Условились же, никаких параной, навязчивых идей и придуманных влюбленностей. Живем обычной жизнью, перестаем копаться в себе и закрываться за семью замками от окружающих. Фрэнни, ты обещала!
  Но даже этот внутренний голосок, произносящий, по сути, правильные вещи, не сбил ее с намеченного курса. Покончив с уборкой и любыми заслуживающими самого пристального внимания делами, она забралась с ногами в кресло, которое теперь возвышалось посреди комнаты, разложила на коленях ноутбук и, держа в одной руке драгоценную монету (привет-привет, всем любительницам возводить храмы опасным незнакомцам!), другой набрала в строке поиска имеющийся на обороте адрес: "г. Иркутск, ул. Аргуновская, 10". В обновившемся окне появилась подробная карта с указанными домом, планы проезда к нему с перечнем номеров маршрутов общественного транспорта, еще несколько ссылок с похожими адресами в других городах и больше ничего. Ни слова о том, чем торгуют или что производят на улице Аргуновской. Тогда она изменила поисковый запрос на: "плачущий клон и шестеренка". Браузер выдал после недолгих раздумий: "По вашему обращению нет совпадений". Хмыкнув, она ввела: "Арлекин и шестеренка", и ограничила поле поиска одними лишь картинками. Всевозможные вариации на заданную тему замелькали перед глазами. Живые, нарисованные грифелем, красками и мелом, выложенные из еды, отпечатанные на песке, сделанные по методике оригами - Арлекины были представлены во всем многообразии, что уж говорить о шестеренках. И ни единого упоминания о творческом союзе этих двух символов. Битый час она с надеждой смотрела на экран, ища ту самую картинку, которая была перед глазами, таращилась на нее с оборота монеты. И никаких утешительных результатов.
  Не солоно хлебавши, Фрэнки захлопнула крышку ноутбука, поднялась с кресла, ощущая такой невероятный прилив сил и энергии, что, прикажи ей кто-нибудь вырыть окоп для стрельбы из положения "стоя на коне", она бы управилась в течение получаса, и большая часть времени ушла бы на расчет нужной высоты, а не на махи лопатой. Нетерпение подталкивало в спину, покуда она, на ходу набрасывая на плечи куртку, мчалась к гаражу. Уже стоя у подъездной двери и держась за массивную ручку, она подумала было, что напрасно так спешит. Следует присесть на минутку и все тщательно обдумать, спланировать. Не лишним будет спросить у себя, действительно ли она этого хочет? Отыскать Демона? Еще бы! У нее найдется парочка вопросов, весьма содержательных и актуальных, на ее взгляд. И одна звонкая пощечина за все те дни, проведенные в тиши, одиночестве и недоумении. Пожалуй, она даже устроит акцию по такому случаю и добавит к пощечине трескучую оплеуху.
  Она не помнила, ни как собирала сумку, ни как выгоняла машину из гаража, ни как останавливалась у ближайшей заправочной станции и заливала полный бак. Зато отлично помнила, что стрелка спидометра нередко поднималась выше отметки с цифрой "140", и большую часть пути равного пятистам километрам продержалась на небезопасных показателях в 130 километров в час. К чему такая срочность? И в своем ли ты уме, малышка Фрэн? Этими вопросами часто терзал ее докучливый внутренний голос, тот, на плечи которого возлегла тяжкая ответственность за пропаганду разумного, доброго, вечного. Однако ответам браться было неоткуда. Фрэнки локомотивом неслась к намеченной цели, и ничто, включая все силы природы вкупе с ураганами, землетрясениями, извержениями вулканов и цунами не могли остановить ее на полпути. Она получит ответы на все вопросы и заплатит за это любую цену. Тогда она еще не знала, что рассчитываться придется жизнью.
  
  Глава 5
  
  Аргуновская улица расположилась на окраине города, в самой северной его части. Домов здесь не существовало в принципе. Вдоль широкой грунтовой дороги, накатанной тяжеловесными самосвалами, грейдерами и прочей строительной техникой, тянулись красно-белые заградительные ленты, разграничивающие один участок от другого. На некоторых из них уже вовсю кипела работа, гудели башенные краны, с лязгом вонзали в мерзлую землю свои зубчатые ковши трактора. Но в большинстве своем клочки земли (скорее даже небольшие поля) пустовали. Единственным строением, пригодным к проживанию (или хотя бы к эксплуатации), оказалось нужное ей здание с новехонькой табличкой на углу: "ул. Аргуновская, 10". Мощеная свежим асфальтом, ровным, гладким и чуточку неестественным из-за отсутствия луж (и это в начале марта, когда снег только начинает таять) территория, предусмотрительно расчищенные и, кажется, недавно выкрашенные клумбы в форме трапеций, и симпатичное на вид двухэтажное здание с ярко-белым фасадом, современной отделкой и одной лишь дверью. Глухой черной дверью без видимых выступов или ручек, сбоку от которой подмигивал зеленой лампочкой не то домофон, не то электронный замок.
  Бросив автомобиль на противоположной стороне улицы, у глухого забора строительной площадки, из-за которого даже в этот поздний час слышались звуки сварки и завывание некоего электрического инструмента, Фрэнки обошла десятый участок по периметру, полюбовалась на крепкую пожарную лестницу, огибающую здание с западной стороны, и вышла на парковку. Все три автомобиля, точнее три троллейбуса, поставленных на колеса, одной и той же марки "Тойота Лэнд крузер прадо". Рознил тройняшек лишь цвет кузова - синий, красный и черный. Последний напоминал катафалк из-за наглухо тонированных стекол, как пассажирских, так и водительских. Табличка с регистрационным номером немало ее повеселила: "К100ОТ". И мотоциклы, много, очень много мотоциклов, баснословно дорогих спорт-байков, облепленных красочными наклейками, разрисованных аэрографией. Не средство передвижения, а произведение искусства. Особенно ее восхитил обтекаемой формы "Сузуки" с прикрепленным к сиденью флагом, на черном полотнище которого полоскался на ветру Веселый Роджер - ухмыляющийся череп с сигарой в зубах и сложенные крест на крест кости под ним.
  Она подошла к входной двери, откуда-то сверху донеслось механическое жужжание. Фрэнки подняла голову и с неуверенностью, сковавшей черты лица, улыбнулась в объектив камеры слежения. Та в ответ моргнула красным глазком. Девушка стала ждать. Чего? Голоса из динамика, что приветствовал бы ее и спросил о цели визита, тогда бы она ответила: "Я к Демону", и если уж ее не пустят, что ж, значит, такова судьба, она согласна была подождать мерзавца в машине. Потому что это место, явно нехорошее, напомнило ей резиденцию гангстера, бандитский улей или как там именуют свои дома преступники. Публичным оно не могло быть априори. Слишком далеко от города находилось, да и не выделялось никак на общем фоне. Ни вывесок, ни рекламных щитов с объявлениями о сдающихся площадях...
  Камера продолжала смотреть на нее сверху, но ничего не происходило. Фрэнки занервничала, на всякий случай помахала рукой тем, кто сидит сейчас у экранов мониторов, затем ткнула пальцем в дверь, призывая их впустить ее внутрь. Подождала еще немного и уже собралась уходить, как взгляд зацепился за немаловажную деталь. Справа от двери висела узкая лента металла с зажженной зеленой лампочкой размером с рисовое зернышко посредине, а прямо под ней крепилась черная коробочка с прорезью, притом совсем небольшой, куда бы не влезла пластиковая карта. Сюда больше подходила... монета!
  Нет, нет, нет, не делай этого! Не надо! Не входи туда! Лучше поскорее уноси ноги!
  Она не послушалась собственного совета и с некоторым сожалением рассталась с потерянной Демоном монеткой, которую поглотила прорезь. Лампочка над прибором погасла, чтобы тут же вспыхнуть вновь. Из-за двери раздался щелчок, сработал механизм, и она с рвущимся на части сердцем вошла внутрь.
  Визг и гул, не проникающие за пределы этих стен, поглотили ее, накрыли своим агрессивным звучанием, заставив сбиться сердечный ритм. Перед ней был пустой холл, где на бежевом полу, собранном из прямоугольников не то мраморных, не то кафельных плит, протянулась широкая дорожка грязных следов. Пересекая слабо освещенный холл, она уходила куда-то за угол, и Фрэнки не оставалось ничего другого, как позволить этой исхоженной тропке вывести ее куда бы то ни было. По мере продвижения сонм басов и крики (привыкнув, она сумела отделить голоса от музыки) стали громче, и вот уже ей не нужна путеводитель-грязь, достаточно просто идти на гомон и трескотню.
  Впереди замаячили огни светомузыки - светлые радужные лучи разрывали полумрак и облака сизого дыма. Дрожь стен, пола и оконных стекол заглушили все: мысли, внутренний голос, чувства. Она умудрилась забыть, куда и зачем идет, и двигалась вперед скорее по инерции. Кто-то толкнул ее в спину, нагнав в узком коридоре, и даже не оглянулся, чтобы извиниться. Фрэнки недобро покосилась на спину бегуна, его массивные плечи терминатора, под натиском которых трещала по швам кожаная куртка. С этой спины прямо на нее таращилась желтыми глазами тигриная морда с разинутой в рыке пастью.
  Некая мысль, связанная с засильем мотоциклов на стоянке и только что виденной тигровой кожаной курткой, попыталась прорваться сквозь толщу звуков, но было поздно. Девушка вошла в просторный зал и ахнула. Ей здесь совсем не место. Только не в мужском клубе, куда брутального вида дядьки в косухах, кожаных штанах и дико враждебных ботинках приходили за своей порцией алкоголя, пустой болтовни и похоти. Первое они получали у барной стойки, что высилась в центре зала на постаменте. Последним их снабжали стриптизерши, разгуливающие то тут, то там в... ничем. На них не было одежды, совсем никакой одежды. Это был закрытый клуб.
  Фрэнки завесила лицо волосами, порадовалась про себя, что не надела ничего экстравагантного вроде мини-юбки, туфель на высоком каблуке и прочего, а решила ограничиться узкими джинсами, кроссовками и светлой курткой, приталенной по фигуре. И копна густых рыжих волос, волнистых от природы, потому они сидели на голове по моде 80-х годов в форме прически "микрофон", сегодня эта пламенно-оранжевая шевелюра, сразу бросающаяся в глаза, почти не выделялась из толпы. Тому способствовали два фактора: скудное освещение и засилье патлатых типов, большая часть которых была еще и бородата. Эдакое сборище псевдо бояр в коже и металле, откровенно пованивающая сигаретным дымом, потом, немытым телом и алкоголем. А еще сексом, не без отвращения заключила она, шарахаясь от столика, к которому только что подошла, повиливая весьма упитанными боками, обнаженная дева и тут же залезла на колени к громко гогочущему байкеру. За дальнейшим обменом любезностями колоритной парочки Фрэнки предпочла не следить и поспешила влезть на постамент по трем низким ступенькам, где за барной стойкой натирал стаканы чистенькой салфеткой мужчина. Совершенно нормальный, как ей показалось. Белоснежная рубашка, золотой жилет, красный галстук-бабочка, аккуратно постриженные волосы - он был тем глотком свежей родниковой воды, о котором грезишь, находясь в самом сердце выжженной солнцем дотла пустыни. И он сразу обратил на нее внимание (уж не потому ли, что она была полностью одета?), отложил в сторону высокий бокал, салфетку и склонился к посетительнице, демонстрируя навязчивую улыбку а-ля: чего изволите?
  Она почти заставила себя улыбнуться в ответ и проорать нечто насчет Демона, когда разглядела его лицо и прикусила язык. Левая половина его жилистой физиономии с острыми скулами, торчащими, будто пропущенные петли в вязаном полотне, поросла зеленой паутиной. Травянистые полосы шли из двух направлений: от точки за ухом и от линии роста волос на гладком, сально блестящем лбу. И что никак не укладывалось в сознании, они проходили через глазное яблоко. На белке отчетливо пропечатались изумрудные черточки, совсем как те синие кляксы, которые она видела под ногтями Демона. Что за изверг - татуировщик обслуживает эту шайку волосатых громил?
  − Виски со льдом, − брякнула Фрэнки первое, что пришло в голову, и отвернулась от уродливого лица бармена.
  Случайность решила познакомить ее с соседом, полноватым дядечкой лет сорока, лысым и краснощеким, отчего тот напоминал сочный помидор.
  − Миленько тут у вас, − поделилась девушка впечатлениями, морщась от завываний бензопилы, звук работы которой тут принято считать музыкой.
  Толстяк крякнул, подтянул к себе литровую кружку пива, наполненную почти черной жидкостью с пышной шапкой пены наверху, осушил на треть одним глотком и сунул ей ладонь шириной с лопату для уборки снега со словами:
  − Отличное место! Сияй и ныне! - он отсалютовал ей кружкой и пригубил пива во второй раз, а после рыгнул с такой мощью, что Фрэнки едва не сдуло со стула "ударной волной". - Новенькая? Как звать?
  Она покосилась на длань, изуродованную коричневыми завитушками (ну, и мода у них!) и вложила в лапищу свою хрупкую кисть. Дядечка энергично встряхнул ее руку, а после, будто вспомнил о правилах галантности, потащил ее к влажным от пива губам. Фрэнки лихорадочно придумывала предлог, под которым можно было бы выдернуть руку (перспектива быть обслюнявленной этим типом не нравилась ей, совершенно не нравилась), когда лысый дядечка вдруг отбросил ее руку и без предупреждения, почти варварски грубо, схватил за другую.
  − Чистая, − прошамкал он, выпученными глазами рассматривая кожу на ее ладонях, запястьях. - Чистая.
  А после разразился столь нецензурной тирадой, что из всего множества сказанных слов, она поняла лишь два: гром и вторжение. Притом первое прозвучало, как обращение к бармену, а второе... со страхом. Или удивлением?
  Она как раз пыталась отделить одно ощущение от другого, когда внезапно выключилась музыка. Замолкли и голоса, все до единого. На огромное помещение, способное вместить в себя по меньшей мере два футбольных поля, битком набитое людьми разной степени трезвости, обрушилась непривычная тишина. Под потолком вспыхнул яркий свет. Фрэнки поежилась, ощутив неловкость и некий страх (пока что безотчетный, это позднее он перерастет в панический ужас, своей костлявой рукой впивающийся в глотку, удушливый и такой липкий, что ей трудно будет пошевелиться). Толстяк, сидящий напротив, скатился с высокого табурета и встал подле нее, выпятив вперед короткую ручонку с невежливо оттопыренным указательным пальцем, ноготь которого почти касался ее.
  − Чистая! - заорал он в наступившей тишине, и это было похоже на оскорбление или обвинение.
  Она настолько растерялась, что никак не могла уловить суть происходящего. Чистая. А должна быть грязной? Сюда заказан вход, если ты перед тем как переступить порог, не извалялся в лу...
  Чья-то рука уцепила ее за волосы и резко дернула назад, да так, что у нее не было ни единого шанса слезть со стула. Она бы попросту упала (и наверняка переломала все кости), если бы вторая рука (или какая-нибудь другая, принадлежащая кому-то еще) не обвилась вокруг ее груди и не стащила с сиденья.
  − Какого черта? - пробасил над ухом голос, агрессивный, угрожающий, он вряд ли мог принадлежать человеку, скорее уж разъяренному зверю, вышедшему на охрану своих территорий.
  Она не увидела лица нападавшего, зато готова была закричать от боли - с такой силой это животное рвало ей волосы, подспудно наматывая их на кулак. Того и гляди, скоро в его руках окажется ее скальп.
  − Порядок, парни, я разберусь, − провопило чудище кому-то, крепче вжав в себя хрупкое девичье тело. Фрэнки брыкалась, извивалась, пробовала даже кусаться, но вот в зале снова погас свет, и загремела музыка, и она потерялась в какофонии звуков и ослепительно ярких лучах лазерной светомузыки. Они скрылись за неприметной дверью в углу зала.
  Не успела она оценить обстановку, как свет в длинном коридоре, сплошь разбитом на отсеки дверных коробок, сменила непроглядная мгла. Под потолком возмущенно загудели лампы, до того горящие ослепительным белым светом. И тут же испарилась боль. Рука, беспощадно наматывающаяся на себя прядь за прядью, раскрылась и легла на затылок. Невидимый похититель толкнул ее вбок, придавил к стене и... сложно было понять, что творится вокруг, особенно в ситуации, когда даже определить не можешь, закрыты твои глаза или открыты.
  − Эй, − хотела было закричать она, но пятерня с затылка пропутешествовала вдоль щеки и накрыла губы.
  − Помолчи хотя бы минуту, Фрэн. Я не могу запретить тебе думать, точнее нести этот мысленный бред - иначе не назовешь, ведь думать ты не приучена в принципе. Но не произноси ничего вслух. Позволь мне сосредоточиться.
  Она вздрогнула, как от разряда электрическим током, когда осознала, кто находится рядом, чья рука волокла ее за волосы через весь зал. Нашла, нашла, а я тебя нашла! Ей хотелось пуститься в победный пляс, стукнуть Демона по плечу, бросить ему в лицо презрительное: "Мерзавец!" и гордо удалиться, получив перед этим все полагающиеся по закону извинения и объяснения.
  Он стоял неподвижно, прижимался вплотную к ней, водил пальцами по ее губам, что наверняка способствовало сосредоточенности - его, конечно же, потому как она потихоньку расставалась с идеей уйти, наговорив гадостей. Ей вдруг вспомнился сон, привидевшийся почти месяц назад. Сон, о котором она не вспоминала очень долгое время. В том сне она не считала его негодяям, совсем нет, скорее наоборот, он казался ей привлекательным. Опасная притягательность...
  − Фрэн, − процедил он сквозь зубы, отодвигаясь, давая ей возможность сделать нормальный вдох, − что ты здесь делаешь? Здесь! - она почувствовала, а может, и расслышала, но точно не увидела, в такой темноте не найдешь и собственного носа, как он обвел руками пол, стены и потолок.
  Девушка заговорила, но то ли от волнения, то ли от страха голос звучал не громче мышиного писка. Откашлявшись, она начала заново:
  − Да уж, здесь, − сделав ударение на последнем слове, − чудное местечко, кстати. Не приходила в голову идея объяснить свое поведение? Ворвался в мой дом, запугал до смерти и пуфф, трансгрессировал. Всегда так себя ведешь?
  − Трансгре... что? - хохотнул он, и стада мурашек прокатились по позвоночнику, держа жаркий путь от поясницы к макушке. Определенно, ей нравился его смех. - Так ты за этим сюда пришла, найти меня?
  В интонациях проскальзывала нотка удивления, однако главной эмоцией было не это. Восхищение? Самодовольство? Увидеть бы его лицо, тогда можно было бы с точностью сказать, что таилось за его вопросом. Звучал Демон польщено, будто ему льстил ее безрассудный поступок.
  − Не обольщайся так уж сильно, − пустила она очередной колючий шип, на деле оказавшийся пшиком. Нет, она больше не злилась на него, не испытывала неприязни, не мечтала о благотворительной раздаче пощечин. Фрэнки улыбалась во весь рот, кокетливо прикусывала нижнюю губу - и что с того, что он этого не видит? - и вообще парила мысленно где-то на высоте седьмого этажа. Все потому, что те несколько минут, что они провели вместе, заполнили бескрайние пустоши в душе. Она начала выздоравливать.
  Идиллию разрушила знакомая по рекламным роликам трель. Откуда-то из мрака появился ярко светящийся мобильный телефон. Демон провел пальцем по экрану и приложил аппарат к уху.
  − Почему так долго? - недовольно сказал он, меж тем не сводя с ее лица искорками горящих глаз.
  Мужчина стоял так близко, что она с легкостью могла расслышать ответ того, кто находился на том конце линии.
  − Да тут рубильников пруд пруди, я пока разобрался. У тебя минут пять, брат, потом сервер запустится, и камеры включатся. Так что это, не балуй там.
  − С ней не забалуешь, − осклабился Демон. - Спасибо, брат. Загляни ко мне через час, есть разговор.
  Охохо, он умел растягивать губы в улыбке, еще как! И эта крохотная ямочка на его щеке, ровно как и впадинка на подбородке, были просто обворожительны. Фрэнки тотчас захотелось надавить пальцем сначала на одну, потому на другую, а затем щелкнуть его по носу и сморозить какую-нибудь глупость, над бессмысленным содержанием которой они вместе посмеются. "Мы посмеемся" − ей нравилось, как это звучало.
  − Непременно, − ответил собеседник и отключился.
  В ту же минуту вспышка света ударила по глазам. Демон спрятал телефон в задний карман брюк, едва уловимым жестом приказал ей молчать (судя по всему ему, нравилось командовать, и прежде всего он получал наслаждение, призывая всех к безмолвию; что за дикая привычка?), а потом без предупреждения схватил за бедра, поднял вверх, легко и непринужденно, словно она была чуть тяжелее пакета с крупой, и взвалил на плечо. Дикарь. Скотина невоспитанная. Боже, и этот неандерталец ей симпатичен? Его ямочки она буквально только что намеревалась щупать? Брехня. Ахинея. Он ужасен во всех проявлениях.
  Так она думала, свисая головой вниз по его спине, подпрыгивая на каждом его великаньем шагу, мотыля в воздухе ногами в бесплодных попытках обрести твердую опору. Кричать и возмущаться она не могла, слишком велики были изумление и гнев.
  Двигались они быстро, скорее даже бежали. Закончились пол и стены. Хлопнула дверь. Под куртку пробрался морозный воздух, обжегший кожу на оголившемся участке поясницы. Фрэнки пробовала убрать с лица волосы и осмотреться, но Демон оказался проворнее. Где-то невдалеке откликнулась автомобильная сигнализация, и Фрэнки пихнули в салон, силой усадили в кожаное кресло, обвязали ремнем безопасности и... все.
  Не успела она опомниться, распахнулась дверь с водительской стороны, Демон сел за руль, вставил ключ в замок зажигания, включил фары, выставил рычаг передач на нужную позицию и рванул с места, в считанные мгновения оставив позади заставленную мотоциклами и двумя внедорожниками из былой троицы парковку, прилегающую к зданию закрытого мужского клуба с голыми стриптизершами и патлато-бородатыми завсегдатаями в кожаных одеждах.
  
  Глава 6
  
  Всю дорогу Демон донимал ее односложными вопросами: как нашла его? На чем приехала? Ее ли это машина, в смысле, оформлена на ее имя? Прихватила ли с собой документы? Где они? Кто знает о том, что она в Иркутске? Как можно быть такой глупой? Зачем ей понадобилось срываться с места, мчаться за тридевять земель, не предупредив никого? И понимает ли она, в каком зловонном болоте засела?
  − Нет, не понимаю, − язвительно заявила она и отвернулась к окну, устав любоваться мужским профилем, заклейменным печатью ярости. Он злился на нее - это сквозило в каждом слове, жесте и тех редких взглядах, какими он удостаивал ее в те секунды, когда они останавливались на регулируемых светофорами перекрестках. Но почему? Она не могла взять в толк. Ей не следовало показываться в клубе, потому ли, что он считал это место неподходящим для нее, или потому, что она сунула свой любопытный носик в ту сторону его жизни, о существовании которой не принято рассказывать, сидя за общим обеденным столом в кругу семьи? Все это было сложным, столь же многогранным и не поддающимся логическому анализу, как и те чувства, что роились у нее в душе. Радость и облегчение от того, что она сумела его отыскать, справилась с непосильной задачей. Недоумение и обида, вызванные его двуличием и невозможностью предсказать, как и согласно каким принципам он поступит в следующую секунду, в каких таких смертных грехах обвинит ее на сей раз. Цепочка минувших событий: оттаскал за волосы, хлоп, превратился в милейшего душку, ласкового и улыбчивого, снова щелчок, взвалил на плечи и поволок к машине, силой затолкал внутрь и приступил к допросу с пристрастием. Дай ему волю, наступит черед пыток. Она не сомневалась, что под его сиденьем дожидается своего часа кожаный чемоданчик, под завязку набитый щипцами, кусачками, хирургическими скальпелями, разнообразными пилами по кости, стамесками и молотками. И содержимое этого чемоданчика изредка используется им в качестве основного аргумента в достижении целей.
   Она рассказала все, не утаив ни единой детали. Поведала о найденной и досконально изученной монете, о спешных сборах, о том, как бездушно побросала вещи в сумку, прихватила с собой документы и телефон и, никого не предупредив об отъезде, помчалась в региональный центр. По ходу повествования она силилась вспомнить, куда подевалась лаковая черная сумка на ремешке с телефоном, паспортом, водительским удостоверением, кошельком и прочими жизненно-важными бумагами, не потеряла ли она ее в клубе, не оставила ли на парковке, когда бродила вокруг здания и заглядывала, куда не следует. Память услужливо подбросила картинку: вот она ставит машину у высокого забора стройплощадки, что была напротив десятого дома по Аргуновской улице, вот вынимает ключ из замка зажигания, открывает дверцу и выходит на свежий воздух, нажимает кнопку на брелке сигнализации, срабатывает блокировка дверей, вот она убирает связку в карман куртки (она и ныне там) и переходит дорогу. Руки свободны и даже не пробуют передвинуть ремешок сумки на плече. Значит, она не взяла с собой ничего. Умница. Расслабленный выдох.
  Почему не помыслила солгать? Зачем доверилась этому незнакомцу? Фрэнки была уверена, что, окажись на ее месте любой другой, гуру от мира лжи и уклончивых ответов, и тот был бы предельно честен в беседе с Демоном. Он умел добиваться правды, задавал вопрос так, что ты и помыслить не мог солгать. Да и что ей скрывать?
  Действительно, что? Так не забудь вскользь упомянуть об алтаре имени Демона, опиши это нагромождение из комьев испачканных кровью бумажных полотенец, скажи, зачем выложила из них круг, в центре которого месяц обрастала пылью выпитая им бутыль коньяка. И обязательно уточни, что стояла она на засохшем грязном отпечатке его ботинка! Ему придется по душе твое маленькое откровение. А напоследок обмолвись, что ты не собираешься отправляться восвояси. Нет, ни за какие пряники! Теперь ты везде и всюду будешь таскаться за ним хвостиком из страха опуститься на самое дно, где уже побывала однажды, когда этот симпатяга с таким вот прибабахом и очаровательной татуировкой во всю руку исчез, не попрощавшись. Поверь мне, он должен знать, какое счастье свалилось ему на голову.
  Внедорожник свернул в еле заметный проулок и, покинув пределы ярко освещенного уличными фонарями шоссе, въехал в тихий внутренний дворик, образованный стоящими треугольником девятиэтажками. Вошли в лифт. Не сговариваясь, встали по разным углам и синхронно задрали головы вверх, чтобы следить за табло, на котором загорались оконца с номерами этажей. На седьмом двери элеватора ушли в стену, и Демон, взяв свою спутницу под локоток, двинулся к дверям квартиры.
  − Послушай, может, объяснишь, что происходит? - Фрэнки не выдержала этого молчаливого протеста и попыталась прояснить все здесь и сейчас, пока у нее еще имелась призрачная возможность выйти из игры. Да и ощущение, что она - дворняжка на привязи, выведенная на прогулку хозяином-дрессировщиком, это ощущение поселилось в ней еще со времени побега (а они сбежали, как пить дать, скрылись, чтобы не быть никем замеченными) из клуба и окрепло до состояния стойкой уверенности в собственной правоте.
  Мужчина отпер дверь ключом, помотал заросшей длинными темными прядями головой, как бы отказываясь от регалий оратора, и жестом пригласил ее внутрь.
  Фрэнки хотела заупрямиться, рискнуть настоять на своем, а может, и вовсе уехать, плюнуть на все: отсутствие ответов, симпатии и антипатии, пустоши и бла-ля-ля (говоря его же языком), и просто вернуться домой. Но ноги сами перенесли ее через порог. Двойной поворот ключа в замке отрезал путь к отступлению. Ненавидя себя за слабохарактерность и его за то, как умело он этим пользовался, девушка плюхнулась на стул, стоящий в прихожей. А больше здесь ничего не было, стул, оклеенные безликими серо-белыми обоями стены, простой белый потолок, с которого свисал провод с лампочкой на конце - видимо, люстры и абажуры нынче не в моде, - и давно не мытый дощатый пол, с вытертой до самой древесины краской по центру.
  − Разуваться? - на всякий случай спросила она и, получив все тот же кивок головой (лень ему, что ли, сказать пару слов?), расстегнула молнию на куртке и приготовилась ждать с моря погоды.
  Демон, вопреки своим же наветам, скинул пудовую обувку, все те же "Нью роки", которых старательно избегал ее взгляда, стащил с плеч кожаную куртку, бросил на пол у порога и спустя миг скрылся за ближайшим поворотом. Зашумела вода, пущенная из крана. Послышался звон стекла, торопливые грузные шаги. Ей это напомнило день их так называемого знакомства. Тогда он заперся в ее ванной, принял душ, вылил на себя половину флакона ее геля с ароматом мяты. Она и сейчас обоняла этот сладковатый запах и думала о том, как устала, как хорошо было бы сейчас лечь в теплую ванную, уйти с головой под воду и забыться. Разумом она понимала, что пора уходить, ей здесь не рады, но глупое сердце, на которое она привыкла полагаться в большинстве случаев, молило остаться хотя бы на пять минут и непременно провести их в обществе Демона. Не за разговорами, нет, сегодня из него и слова поверх нормы не вытянешь, а просто рядом, украдкой полюбоваться его огромной фигурой, совершающей неуклюжие движения, темной прядкой волос, прикрывающей лоб, ямочкой на подбородке и татуировкой. Она хотела еще раз увидеть этот хаос синих линий, берущий начало у кончиков пальцев и петляющий вверх по руке до самых лопаток. А потом все, финита ля комедия. Демон будет позабыт.
  Она пошла на звук льющейся воды, минуя приоткрытую дверь комнаты, такой же безликой, пустой и неуютной, как прихожая, и очутилась в кухне, где на пяти квадратных метрах развернулось целое действо. Шипело масло в сковороде, испуская в воздух аппетитный аромат жарящегося мяса. На соседней конфорке подпрыгивала крышка кастрюли. На небольшом столике у окна уже высилась салатница, полная овощной нарезки. Девушку несколько смутил тот факт, что роль скатерти здесь выполняла разложенная страница газеты. У хозяина квартиры весьма аскетичные вкусы, подумалось ей.
  Демон стоял у раковины, вооружившись мыльной губкой и плоской тарелкой, и что-то насвистывал. Мелодия казалась знакомой, на ум пришел кинофильм "Убить Билла", а вместе с ним вспомнилась недавно услышанная фраза: "Святой отец, я согрешила и бла-ля-ля, как в голливудских лентах. Ты ведь любишь кино?". Очень любила, и попроси ее кто-нибудь назвать самый-самый запоминающийся фильм, подвергнутый сотни просмотров, она выдвинула бы список минимум из десяти пунктов.
  Ей нравилось это зрелище: широкая спина в белой ткани футболки, что сидела, словно вторая кожа, массивные руки, выглядывающие из коротких рукавов и татуировка, слабо переливающаяся под желтым светом ничем не завешенной лампочки-груши.
  Девушка почти бесшумно (она все-таки разулась, попросту не смогла пересилить привычку с уважением относиться к чужому дому) подкралась к нему сзади и самыми кончиками пальцев коснулась затейливого рисунка.
  − Как твое плечо?
  − Фрэн, мне, правда, очень жаль...
  Они заговорили одновременно, он, резко обернувшись, уставился на ее руку, лежащую на свое предплечье. Что-то сбило его с мысли, заставило проглотить окончание реплики и переспросить:
  − Что ты сказала?
  − Как твое плечо? - повторила она, силясь припомнить, действительно ли эта его рука пострадала. Ведь правая же, она не ошиблась? Именно та, что была исколота пустыми стеблями синего цвета. Но на ней не нашлось и следа былой раны, совсем ничего. А так бывает спустя месяц? Бывает, что не остаются шрамы?
  Фрэнки не стала дожидаться ответа, только не от мистера Молчуна (скорее уж наступит глубокая старость, чем он снизойдет до ее уровня и откроет рот для произнесения таких сложнозапоминающихся слов, как: "Все хорошо, тебе не о чем переживать"), закатала рукав его футболки и недоверчиво прищурилась.
  − Да быть того не может, − пробормотала она, почти утыкаясь носом в его плечо, всматриваясь в бело-синюю кожу с тщательностью золотоискателя на руднике.
  Демон стоял истуканом, неотрывно наблюдал за ее безуспешными поисками с высоты своих напыщенно важных двух метров. За спиной его продолжала журчать вода, над сковородой на плите взвилось облачко дыма, а он, знай себе, улыбается.
  − Фрэнки, прекращай. Со мной все отлично, честное слово. - Он взял ее лицо за подбородок, заставив их взгляды встретиться. - Можешь ты просто расслабиться, сесть вон на тот стул и подождать, когда приготовится ужин? А как мы поедим, я отвечу на все, подчеркиваю, все твои вопросы. Я расскажу все. Такой план тебя устраивает?
  Ей хотелось запрыгнуть к нему на шею, повиснуть на ней обеими руками и поцеловать его в щеку, громко-громко, чтобы у него уши заложило от звука этого чмока, а еще потереться кончиком носа о его нос - что-то в этом духе. Он вызывал в ней фейерверк противоречивых эмоций. В одну секунду она мечтала надавать ему оплеух, отбить кулаки о его твердокаменную грудь и вообще сделать как можно больнее, а в другую она уже совсем другими глазами смотрела на его губы и представляла себе их вкус и мягкое тепло, какое она ощутит, прикоснувшись к ним. Рядом с ним она становилась сумасшедшей. Теряла рассудок.
  Фрэнки не дала волю ни тем, ни другим фантазиям, послушно развернулась на мысках и упорхнула в дальний угол кухни, сев на неустойчивый стул, притулившийся в закутке между холодильником и столом.
  Ужин она проглотила, не жуя. Отварной картофель, овощной салат, заправленный нерафинированных маслом и даже свиной бифштекс пришлись по вкусу ее давно бунтующему желудку. Орудовать вилкой в первозданной тишине было не слишком привычно (дома ей всегда составлял компанию любимый американский сериал, а тут - насупленный тип, методично уминающий мясо и овощи, который буравил ее таким взглядом... она не взялась бы утверждать с уверенностью, но эти карие глаза в обрамлении густых и туго завитых черных ресниц смотрели ей в душу).
  И вот настал момент "икс" - время платить по счетам. Посуда отправилась в раковину, остатки еды - в холодильник. На столе дымились две кружки крепкого чая.
  − Спрашивай, − милостиво предложил Демон, ребром ладони сметая с газеты хлебные крошки.
  − Как тебя зовут, по-настоящему, я имею в виду?
  − Саша. Александр Демьянов, Демон - прозвище, сокращение от фамилии.
  Она в буквальном смысле поперхнулась его честностью и зашлась в приступе удушающего кашля. Шикарненько, он и впрямь готов отвечать искренно. Стоит ли ей этим пользоваться?
  − Ты действительно хотел меня убить? Взаправду?
  Он кивнул. Опустил взгляд вниз. Пальцы принялись барабанить по столу, ритм был нервным, движения - рваными.
  − А почему передумал?
  − Потому что ты ничего не совершала, никому не вредила. - Глаза все так же устремлены на передовицу газеты.
  − Как ты это узнал?
  Он так зыркнул на нее, что Фрэнки покачнулась на неустойчивом стуле и наверняка плюхнулась бы на спину, если бы не помешал стоящий почти вплотную холодильник.
  − Ты назвала это чтением мыслей.
  − Ты их читаешь? - она не заметила, как перешла на шепот и ниже склонилась над столом, словно вызывая Дем... тьфу ты, Сашу на предельную откровенность. Тело ее говорило: "Доверься мне, прошу тебя".
  − Не в прямом смысле. Я вижу то, что видишь ты. Образы, какие-то фрагменты, себя... − он хохотнул, как-то очень зло, что ее несколько смутило. Ему хватало наглости потешаться над ее чувствами? - Вообще в твоей голове очень много меня. Слишком, я бы сказал, много.
  − Тебя это напрягает? - она вернулась на прежнее место, откинула голову назад и поднесла к губам блаженно горячую чашку. Руки дрожали, в уголках глаз щипало от слез, готовых пролиться в любую секунду. Да как он смеет копаться в ее мыслях да еще осуждать ее за "слишком много меня". Это сугубо ее образы, и она не обязана отчитываться перед ним за те чувства, которыми не может повелевать.
  − Больше, чем хотелось бы. Но меня греет одна идейка? Сегодня ты узнаешь меня, поймешь, кто я есть, и для выдумки не останется места.
  − Что конкретно ты хочешь этим сказать? Что чересчур хорош для меня? - она уже пожалела, что ввязалась в этот разговор.
  − Наоборот, это ты непозволительно хороша для меня, − с улыбкой (такой наигранно холодной, что мурашки пошли по коже) молвил он, пряча руки под стол. Но она все же уловила характерный хруст и поняла, что он до боли в суставах сжимает и разжимает кулаки.
  Фрэнки соображала с космической скоростью, торопилась как можно скорее понять его посыл и понять правильно.
  − Мы закончили с этой темой. − Голос властный, а в промежутках между словами слышен хруст. Да он же так без пальцев останется! - Задавай следующий вопрос.
  Она пожала плечами и послушно озвучила:
  − Что значит твоя татуировка?
  − Что я - Арлекин. Убийца, иначе говоря.
  Кружка с недопитым чаем полетела на пол, девушка едва успела отодвинуться и задрать вверх ноги, иначе крутой кипяток с полном объеме оказался бы на джинсах. Демон (неожиданно для себя она обнаружила, что привыкла к этому прозвищу, ей нравилось называть его так) отскочил от стола вместе со стулом. Ну и реакция у него!
  − Прости, − пробормотала Фрэнки, щеки которой расцвели пунцовыми бутонами. И виной тому была отнюдь не неловкость в обращении с посудой. Озираясь в поисках тряпки или чего-то отдаленно похожего, она мысленно повторила услышанный ответ: "Я - убийца", и исподлобья глянула на мужчину. Он убивает людей? Кажется, это ей было известно изначально, если вспомнить обстоятельства, при которых прошла их первая встреча. Но задавалась ли она вопросом, скольких он убил, почему этим занимается, а главное, как? Ее интересовал сам способ.
  Ту-ту, Фрэн, вновь я! Не думала, что настала пора проститься? Кое-что ты узнала, остальное - с легкостью додумаешь сама. Так что давай собирай вещички, благодари за хлеб-воду и поехали домой. Душегубы, голубушка, нам не ровня.
  Демон вышел из кухни и вернулся с чистым отрезом материи, бывшей некогда простыней. Подал ей, отодвинул стол, чтобы было проще устранить маленькую неприятность.
  − Вопросы закончились? - в его интонациях ощущалась нервозность. По всей видимости, он уже раз эдак сто пожалел о своей искренности и нещадно корил себя за сознательную прямолинейность.
  − Ступор у меня, − без всяких увиливаний призналась девушка, промокая тряпкой густо коричневые лужицы. - Не знаю даже, что сказать.
  Он опустился рядом с ней на корточки, поднял целехонькую на вид чашку и поставил на стол.
  − Я могу отвезти тебя в гостиницу, − совсем не к месту ляпнул он.
  − Я и сама могу туда доехать, или остановиться у друзей. В Иркутске живет немало моих сокурсников, я училась в местном педагогическом университете. Так не терпится от меня избавиться? - она со злостью отшвырнула от себя тряпку и с вызовом посмотрела ему в глаза.
  − Давай расставим все точки, − примирительно предложил Демон, с упрямством признанного лидера, авторитет которого никогда прежде не ставился под сомнение, отвечая на ее дерзкий выпад. - Ты мне нравишься...
  Договорить ему помешал настойчивый стук в дверь, точнее барабанная дробь быстрых ударов, что понеслась из прихожей. Он шепнул ей на ухо предостерегающее:
  − Не позволяй ему касаться себя, − и пошел открывать, оставив Фрэнки на растерзание недоверию, удивлению и абсолютной эмоциональной опустошенности.
  А что, подумала она, поднимая с пола тряпку, и зашагала в направлении, где предположительно находилась ванная комната, прекрасная получилась поездка. Расширила кругозор, побывала в закрытом мужском клубе, выяснила, что в этом циничном и досконально изученном на ее дилетантский взгляд мире все же есть место чудесам. Чтение мыслей - реально существующий феномен. Теперь она лично знала того, кто овладел этим даром.
  − Привет, брат. Уф, еле дохлюпал до тебя. Дорога - кошмар, жуткая склизкая каша под колесами. Пока ехал, насчитал шесть аварий. Ну, что, представишь мне это маленькое божество, которому я отныне обязан поклоняться? Где эта Амазонка, где эта великая Зена - королева воинов, которая в прямом и переносном смысле отмудохала тебя? О, звезда моего чернильного сердца, покажитесь вечному рабу своему, дайте облобызать ноженьки!
  − Марк, уймись.
  Жалкая попытка Демона урезонить красноречивого товарища не возымела успеха. Трусливо прячась за дверью уборной и взвешивая все "за" и "против" того, чтобы показаться на глаза очередному незнакомцу, которому - воздадим должное поставленному звучанию его голоса с сочной хрипотцой - удалось-таки ее заинтриговать. Вдосталь усладив слух прилившейся рекой комплиментов и незаслуженных воздаяний, Фрэнки поискала глазами зеркало, не нашла ничего даже отдаленно похожего, пятерней взбила волосы, отряхнула одежду и под оглушительный рев разошедшегося сердца выскользнула в коридор.
  Демон и его весьма болтливый друг уже сидели за кухонным столом, возвращенным на место. Она бочком протиснулась в сузившееся до размеров птичьей клетки пространство и послушно опустилась на выдвинутый из-под стола табурет, который Саша поставил рядом со своим. Демонстративно поставил, словно бы разграничивая территорию и во всеуслышание заявляя: "Она - моя!".
  Она села, сковано улыбнулась восседающему на ее прежнем месте у холодильника парню (Господи, каким он был забавным, всякий раз, когда выдавалась возможность, она украдкой посматривала на него и подмечала все и новые и новые детали). Марк широко ухмыльнулся в ответ, покосился на своего приятеля (позже Фрэнки поймет, что эти двое прекрасно понимают друг друга без слов, во многом благодаря сверхчеловеческим способностям Демона) и выложил на стол ладонь - левую, пальцы которой были унизаны ободками колец, − обращенную к потолку внутренней стороной.
  − Маркел, для друзей - а вы с этих самых пор в их числе, милейшая, − просто Морковочка. Позвольте полюбопытствовать ваше имя-отчество?
  Он говорил быстро, не делал между словами никаких пробелов, попросту тараторя и тараторя, не обращая внимания на реакцию собеседника, впервые столкнувшегося с его своеобразной манерой ведения беседы. Фрэнки явно растерялась поначалу, тайком глянула на Демона и лишь потом посмотрела на протянутую ладонь (для пожатия, конечно, зачем же еще? Не позолотить же ручку он просил).
  − Франсин, но предпочитаю, чтобы ко мне обращались Фрэнки, − она хотела выглядеть с достоинством (не понимала, дуреха, какой клоун перед ней сидит), поэтому медленно подняла свою руку, нарочно задела плечо рядом сидящего мужчины - пусть останавливает, коли ей на самом деле не следует прикасаться к Марку. Однако он не вмешался, и длинные (на языке все время вертелось это странное "аристократичные", хоть она и не замечала в этом разодетом во все оттенки черного пареньке ничего аристократичного, перед ней был гот до мозга костей) пальцы с крашеными черным лаком ногтями сомкнулись на ее ладошке.
  − Чудное имя, чудное сияние и вообще вы вся такая чудная, что я просто не нахожу более подходящих слов, оттого вынужден повторяться. А скажите, Фрэнки, правда ли то, о чем толкуют в народе? Вы как следует взгрели эту напыщенную мартышку, что сидит слева от вас? Почикали ножичком, если я правильно апеллирую фактами?
  Ей нравилась его прическа: высокая башня смоляных волос, рассеченная надвое искусственно окрашенной белой прядью. Стоило ему чуть повернуть голову, стал видел хвост на затылке, вернее сказать жиденький хвостик, подобранный простой черной резинкой, оканчивающийся где-то в области поясницы. Как нравились и подведенные черным (о, как много в нем пресловутого черного цвета) карандашом глаза. Это выглядело... необычно. Но ни в коем случае Маркел не производил впечатления представителя нетрадиционной сексуальной ориентации. Он любил женщин, любил нравиться женщинам - Фрэнки ощутила это на себе.
  Она задержалась с ответом, и потому в сомнительную беседу вмешался Демон.
  − Что слышно от наших?
  − Да почти ничего, брат. Мало кто придал существенное значение инциденту. Наткнись на нее кто другой - вот тогда вони было бы по самые жабры, а кто станет слушать Брюхо? Всем же известно, что он еще лет десять назад прочихал свои мозги. Единственный, на кого тебе стоит обратить пристальное внимание - Гром. Не понравились мне его вопросы и выражение лица не понравилось. Завтра поговори с ним, залей в уши пепси-колу-солидола, может, отлипнет.
  − А с камерами?
  − Работают и дальше, никого не удивил пятиминутный сбой с электричеством. Когда рядом таджики, которым доверили строительную технику, - жди катаклизма раз в сутки. Это из сообщений информагентства, а теперь сводка новостей от наблюдательного меня. Люди слышали крики Брюха, они видели ее, поверь, ее сложно не заметить, даже будучи вдрабадан. Она сияет так, что у меня руки чешутся отыскать розетку и к чертям выдрать штепсель. Фигура речи, не кипишуй так по этому поводу. Переживу как-нибудь, впредь буду всегда носить с собой солнцезащитные очки. Так вот, возвращаясь к нашим баранам, видели ее, видели тебя, слышали Брюхо, смекаешь? Возникнут вопросы. Что за девчонка? Откуда такая? Почему с Демоном? Куда подевалась? И лучше тебе заранее придумать ответы, до того как Лог начнет их задавать.
  Она вспомнила того толстяка в клубе, что невоспитанного пихал в нее пальцем и орал: "Чистая! Чистая!", после чего разразился нецензурной бранью, и догадалась, что речь шла о нем, его звали Брюхом. По-прежнему оставалось непонятным, кто такие Гром и Лог, но куда больше ее заинтересовало выражение "она сияет". В мозгу закружилась карусель образов. Лицевой оборот монеты с надписью под логотипом Арлекина, взятого в кольцо шестерни: "Сияй и ныне!", замечание Маркела: "...чудесно сияешь", его же слова о ее неком свечении. Это какой-то шифр или что?
  Словесная стрекотня Марка сопровождалась эмоциональной жестикуляцией. Он размахивал руками в разные стороны, чертил в воздухе замысловатые символы, мотал головой и вообще вел себя так, будто усидеть на месте в течение одной минуты - для него уже подвиг. Тем временем поблескивали, постоянно приводимые в движение, серьги в его ушах: звериный коготь в мочке левого и широкое кольцо из серебра, в центре которого покачивался христианский крест, - в правом.
  − Есть у меня одна идейка, но нужна помощь, − ответил Демон, покуда Фрэнки угадывала источник часто повторяющегося звона вроде того, какой издает рассыпанная пригоршня монет по пятьдесят копеек. Звук явно исходил от Марка, но вот что конкретно в нем позвякивало (не серьги), определить было сложно. Почему ее так заботят мелочи? - Присмотрись к ее волосам, запомни цвет, надо будет найти что-то очень похожее.
  Черные бусины глубоко посаженных глаз буквально впились в девушку невидимыми когтями.
  − Парик? Не проблема, ты обратился по адресу. Но если следующей твоей просьбой будет: слетай, Маркуша, в морг, я - пас. У меня были другие планы на вечер. Читай по губам: близняшки.
  − Я рад, что планы отменились, − осклабился Демон и уже серьезно добавил, − Выручай, брат, ты меня очень этим обяжешь.
  − Сейчас ты добавишь: "Я ведь так редко тебя о чем-то прошу", и придется лезть в карман за кружевным платком. Окей, ляпальщик туго разгребаемых проблем, я окажу тебе такую честь и пошукаю по сусекам. Фрэнки, услада глаз моих, потрудитесь встать на безумной красоты ножки, я должен присмотреться к оригиналу.
  Она не поспевала за ходом беседы, но просьбу расслышала и даже поразилась ее содержанию.
  − Зачем? - она адресовала этот вопрос Демону, сама не зная почему.
  − Лампочка, − Марк и вправду ее так назвал, или послышалось? - просто встаньте, и дело с концом.
  Демон кивнул и смежил веки, как бы выказывая общую усталость. Она поднялась с табурета, чувствуя себя невольным участником бессмысленной игры, с правилами которой ее забыли ознакомить.
  − Метр семьдесят, приблизительно, − Марк склонился набок и выглянут из-за стола, чтобы посмотреть на ее босые ступни в ярких розовых носках. - Худая, не забывай кормить ее на досуге, Дэм, а то исчезнет скоро вовсе. С рыжими волосами мы разобрались, нацепим парик. Тем более, что мало кто поверит, будто в природе встречаются такие шевелюры. Черкани мне потом номерок своего парикмахера, душка, ладно? А с веснушками я бессилен.
  − Думаешь, их кто-то заметил? - деловито осведомился Демон.
  Фрэнки, не вытерпев подобной бесцеремонности (а кому понравится беззастенчивость, с какой эти двое смотрели на нее, будто на товар, выставленный на рыке со смехотворно низким ценником?), плюхнулась обратно на стул, завесила краснеющее лицо волосами и попыталась придумать предлог, под которым удастся сбежать от сомнительной компании.
  − Это ты потом у старины Грома полюбопытствуешь, сколь много он заметил, когда он настучит на тебя Логу, и братья явятся за твоей шкурой. Учти, если попадешься - я не при делах, ничего не слышал, никого не видел, ничего никому не скажу. И хочешь мой бесплатный совет? Заканчивай дурить, отвези ее с утреца к Логу, признайся во всем. Это твоя первая неубиваемая, к тому же девчонка, недурственно хорошенькая такая девчонка. Вон глазищи какие огромные! Он поймет тебя, пожурит чутка для острастки, но поймет. И у вас обоих закончится черная полоса, не успев начаться. Она станет одной из нас, а у тебя поубавится концентрация головной боли на квадратный сантиметр жизни. Не отвечай сейчас, переспи с этой мыслью. Ведь по сути ты обрекаешь ее на вечные прятки, и судя по ее лицу, такому сейчас бестолково-ничего-не-понимающему, она ни сном, ни духом о твоих планах. Нехорошо это, Дэм. Спроси ее для начала, опиши перспективы, вернее всякое их отсутствие. Она никогда не перестанет сиять. А вероятность того, что ты оплошаешь, и кто-то из наших ее случайно увидит - слишком высока. И ты не можешь знать наверняка, убьют они ее или оставят в живых. Если забыл, я напомню: никто из наших не читает мысли - я знаю, тебя бесит эта формулировка, но такова суть. Никто не станет разбираться в ее виновности.
  − Тебе пора, − коротко сказал Демон, вопреки ожиданиям Фрэнки, приготовившейся услышать не менее обстоятельный ответ, который бы приоткрыл для нее завесу тайны.
  Мужчины встали почти синхронно, обменялись многозначительными взглядами.
  − Рад был знакомству, − улыбнулся ей Марк и во второй раз за вечер подал ей левую руку для пожатия. Чтобы убедиться в собственной правоте, Фрэнки мельком взглянула на его правую кисть, торчащую из широкого манжета простоватой на вид черной рубашки, и увидела все ту же татуировку. Черные кружевные побеги линий на белой коже. Арлекин. Убийца. И он тоже? Этот говорливый весельчак с крашеными ногтями - маньяк, лишающий людей жизни?
  − Скольких ты убил? - помимо воли сорвалось у нее с языка.
  − Достаточно, чтобы войти во вкус, − после секундных раздумий ответил он, без зазрения совести глядя ей в глаза с легким прищуром, словно под ее макушкой и впрямь на полную мощь горел прожектор, и идущий от него свет слепил его.
  Она не нашлась с ответом, решительно высвободила руку и первой покинула кухню, направившись в прихожую. Влезла в кроссовки, схватила свою куртку, аккуратно развешенную на спинке стула, перешагнула через гору кожаных вещей Демона и его закадычного приятеля и замешкалась у двери, разбираясь в назначении множество рычажков и защелок.
  Довольно с нее этого гостеприимства и самообмана. Что бы она не испытывала к Демону, задерживаться у него она не собиралась. Ни секунды более.
  − Фрэн, − на плечо легла крепкая мужская рука и кто-то (Саша, конечно же!) попытался развернуть ее лицом к себе.
  Не верещи, не рыдай, веди себя достойно.
  − Дай мне уйти, Саша, пожалуйста. Дай мне уйти.
  Она думала, он станет спорить, начнет убеждать ее остаться, попросит выслушать его до конца и уже после принять решение. Но нет. Он потеснил ее, спокойно повернул самый верхний из рычажков, толкнул дверь и отошел в сторону. Насуплено молча при этом.
  − Спасибо за... − она с трудом могла говорить и даже помыслить боялась о том, чтобы взглянуть на него в последний раз. Тогда падет прахом ее решимость поскорее убраться отсюда. Она уже чувствовала неуверенность. Проглотив соленый комок слез, она продолжила. - Спасибо за все. Мне жаль, если я доставила тебе неприятности. Прости за это. Но я не могу, − она глубоко вздохнула, словно впуская в себя решимость. - Просто не могу.
  На последнем слове Фрэнки все же разревелась и чтобы хоть как-то реабилитироваться в глазах мужчин (ее заботило, по-прежнему заботило лишь мнение Демона, и с этим вряд ли что-то можно было сделать, она не умела отключать чувства по щелчку пальцев), громко кашлянула и побежала вниз по лестнице. Дождаться лифта она бы не сумела.
  − Так и будешь стоять болваном? - ударил ее в спину голос с сочной хрипотцой, с каждой преодоленной ступенькой он становился все тише, отдалялся, глох еще и потому, что она больше не сдерживалась и уже вовсю рыдала. - Женщины всегда убегают с одной целью: им нужно, чтобы их догоняли. Ох, грехи мои тяжкие! Вперед, говорю! Сунешь ей под нос жилетку, и она твоя на веки вечные.
  
  Глава 7
  
  Демон нагнал ее у ограждения детской площадки, в центре которой стояли, покачиваясь на слабом ветру и завывая несмазанными деталями, качели. Обнял, прижал к своей груди зареванное лицо, и этого оказалось достаточно. Для нее, измучившей себя до последней стадии, за какой обычно следует эмоциональный шаг в никуда, в пропасть, если нетвердыми ногами стоишь, раскачиваясь, на краю пропасти. Она загнала себя в тупик, притом задолго до встречи с Демоном.
  − Я постоянно делаю неправильный выбор, − всхлипывая после каждого слова, кое-как промямлила она. - Все порчу. Где я, там сложности. Всегда так было.
  − Когда я спросил, кому ты навредила, почему ты не сказала всей правды? - мягко спросил он, расплетая ее спутанные волосы, отделяя прядь от пряди. Ласково, нежно, как будто заранее знал, что на нее это действует... разрушающе. Конечно, знал, он ведь читает мысли! - Почему не сказала, что сделала это с собой?
  − Я не могла не сделать, как ты этого не понимаешь? В той ситуации не было выбора. Или так, или ад. Тебе сложно представить, на какое жизненное дно опускается женщина, когда обретает статус матери-одиночки. У меня есть подруги, которым уже посчастливилось родить. Замужние, между прочим. Внешне - идеальные семьи, любовь до гроба - дураки оба. А, знаешь, что внутри? Никакой жизни. Кастрюли, пеленки-распашонки, глажка бесконечная, беготня по дому с пылесосом и тряпкой, прогулки и все по кругу. Бесконечно. А от любящих мужей помощь одна: приносят в дом деньги. И на этом баста. В выходные буркнут: "Я устал, поеду с мужиками отдохну". Конечно, сидел день деньской в офисе и устал, как не пожалеть бедного?! И представь на секунду, каково было бы мне. Одна с ребенком на руках. Без средств к существованию. Предложишь разрываться между ребенком и службой? А жить когда? Ты скажи, когда мне надо было жить? Только сначала возьми на заметку тот факт, что беременность стала неожиданностью для нас обоих. Мы принимали все меры предосторожности. Это просто случайность была, какое-то дурацкое стечение обстоятельств. Но лишь меня выставили крайней, на меня взвалили всю вину. Мол, слишком я замуж хотела. Да за кого там было замуж идти? Трусливое ничтожество, которому хватило наглости бросить мне в лицо, что я нагуляла этого ребенка на стороне. Видите ли, он подсчитал, что в ту ночь мы не были вместе. В ТУ НОЧЬ, ну как же! И я сделала это, да. Я сожалею, что мне пришлось убить своего ребенка, очень сожалею. Но у меня не оставалось выхода. Ни тогда, ни сейчас, коли вдруг ситуация повторится, я не готова. Я за себя-то с трудом отвечаю, как вообще можно доверить мне ребенка?
  Запал иссяк. Слезы высохли. Она осторожно отерла нос рукавом кофты, вытянутой из-под куртки, и сделала малюсенький шажок, уговаривая себя посмотреть в лицо Демону.
  Он выглядел озадаченным.
  − Я думал, ты пыталась покончить с собой, − только и молвил он.
  Фрэнки разинула рот, затем, спохватившись, сцепила челюсти и постаралась придать лицу безучастное выражение. Вот, о чем она говорила. Глупость за глупостью - ее удел. Она сначала совершает поступок, бросается в омут с головой, а затем включает голову и думает, а достаточно ли здесь глубоко? Не расшибусь ли, нырнув?
  − Вернемся в дом? Мне не по себе, когда ты на улице, где тебя может увидеть любой. Пожалуйста, − прибег он к последнему аргументу, изобразив умоляюще-печальные глаза. Не сработало. Она была слишком зла на себя за излишнюю откровенность и за бурное проявление эмоций. Расплакалась у всех на виду. Но даже не это было самым мерзким. Она ревела у него на груди - кошмар, сущий кошмар - и позволяла себя утешать. Жалеть. Идея покончить с собой теперь уже не казалась такой отталкивающей, скорее наоборот, соблазнительной.
  − Иди уже домой! Рысью марш! - он не кричал, но был предельно близок к тому, чтобы повысить голос. Ей подумалось, что, если она сейчас ослушается, он просто взвалит ее на плечо, как уже случалось ранее, и затащит наверх силой. И какая-то дерзкая часть ее хотела этой дикости. Хотела чувствовать себя слабой, беспомощной, ничтожной маленькой девочкой перед лицом неуправляемого стихийного бедствия имени Александра Демьянова.
  Тут она вспомнила, что он читает мысли, и опрометью бросилась через двор, к подъезду и вверх по лестнице, слыша грузную поступь шагов за спиной. Они задержались в прихожей. Марк и его вещи, разбросанные по полу, исчезли.
  − Фрэн, − неуверенно (вот так новость!) начал он, едва захлопнулась дверь.
  − Сказать по правде, я безумно устала, Саша, − пожаловалась она, выбираясь из плена верхней одежды. - И мечтаю о двух вещах: душ и теплая постель. Ты осчастливишь меня, если дашь свою футболку или рубашку в качестве пижамы. Это все, чего я прошу. Мы ведь можем поговорить утром, правда?
  Она состроила такую печальную мордашку, что отказать оказалось невозможным.
  − Да, разумеется. Утром, − последнее слово он выговорил с сомнением, как будто вообще не считал наступление следующего дня чем-то реальным. И она в который раз задалась вопросом, а так ли хорошо она понимает ситуацию?
  Он ушел, скрылся за одной из четырех дверей, что разбивали единое пространство коридора. Она потопала следом и очутилась в комнате, совершенно не похожей на остальные помещения в квартире. Приглушенный свет, красивые обои - черный орнамент из кружев и завитушек на красном фоне, но не ярком, а очень даже спокойном, цвета бургундского вина. Мягкий ковер с длинным ворсом на полу. Вдоль одной из стен разошлись линии книжных полок. Напротив были встроенные шкафы, дверцы одного из них украшали овалы зеркал. У окна вольготно расположился письменный стол - такие она видела в фильмах. Огромная, толщиной с добрый десяток сантиметров столешница, бюро, секретер и настольная лампа с зеленым абажуром были неотъемлемой частью этих монстров от мира кабинетной мебели. Рядом стояло современное кожаное кресло на колесиках, оно выглядело солидно. И, конечно, тут была кровать. Не королевская, но больше стандартных двуспалок. Впечатление портило нагромождение подушек, одеял и простыней. Ей приятней было бы увидеть идеально расправленное шелковое покрывало.
  Демон распахнул перед ней дверцу гардероба со словами:
  − Выбирай, что понравится.
  А сам принялся устранять постельный беспорядок. Не мудрствуя лукаво, спихнул тканевую груду на пол, соорудил из нижней простыни нечто вроде мешка и оттащил сверток к двери.
  Фрэнки пробежалась пальцами по рукавам тщательно отглаженных рубашек, каждая из которых висела на отдельной вешалке, притом с такой аккуратностью, на какую вряд ли способны даже самые педантичные из мужчин. Посмотрела на вертикаль полок, заполненную ровными стопками вещей, и впервые догадалась спросить:
  − Ты женат?
  Демон появился за расправленным в воздухе полотном фиолетового пододеяльника, осевшего на матрас.
  − Был. Она умерла четыре года назад.
  − Господи, прости, пожалуйста, − ужаснулась она открывшимся подробностям и поскорее прикусила язык, пока тот еще чего лишнего не сболтнул.
  − Все нормально. Как видишь, я научился жить с этим. Ко мне приходит убираться женщина, − сообщил он, наряжая подушки в симпатичные наволочки. - Наводит порядок, стирает и гладит вещи. В основном я пользуюсь только этой комнатой, да ты, наверное, уже заметила. Если останешься здесь, нам придется что-то с этим сделать. Закончить ремонт, я думаю.
  Она не имела ни малейшего представления, что скрывалось за этими его словами. Остаться здесь, с ним? В качестве кого?
  − Не бери в голову, мы обсудим это завтра. Выбрала?
  Фрэнки взяла первую попавшуюся под руку вешалку с сорочкой цвета электрик, аккуратно расстегнула несколько верхних пуговиц и повесила плечики обратно.
  В ванной она не без отвращения сняла с себя опостылевшую за день одежду, поискала глазами бельевую корзину, а не найдя ни ее, ни стиральной машины, сложила вещи в углу и с восторгом влезла под струю горячей воды. По злой иронии судьбы ей пришлось пользоваться мыльными принадлежностями Демона. Его гелем для душа "с экстрактом мяты перечной", как гласила этикетка, и бутыль была почти полной, купленной относительно недавно, его шампунем (пах он своеобразно: мужским парфюмом) и чистить зубы его зубной пастой, выдавленной поверх его щетки. А что такого? Когда он в следующий раз ее свяжет и начнет допытываться, в каких грехах она повинна, будет, что рассказать.
  Просушив волосы полотенцем, она накинула на плечи рубаху с чужого плеча, закатала рукава, укоротив их почти вдвое, и посмотрела на ноги. Не слишком ли коротко? Кажется, приличия соблюдены. Она вернулась в спальню, на цыпочках прошмыгнула за дверь и с мысленным визгом щенячьей радости забралась под невероятно легкое, теплое и просто потрясающее одеяло. Голова утонула в мягкости подушки.
  Демона не было. Она повернулась на бок, мечтательно уставившись на вторую половину кровати. На прикроватной тумбочке с той стороны стояло фото в рамочке. Зная, что поступает скверно, что ее ничуть не касается личная жизнь хозяина опочивальни, что любопытство до добра не доводит, она все-таки перелезла через матрас и поднесла снимок к глазам. Из-за стекла на нее смотрела девушка невероятной, почти неземной красоты. Фотограф запечатлел лишь профиль красавицы, но и его оказалось достаточно, чтобы передать всю гармонию лицевых черт. Молочно белая кожа без изъянов, точеный нос, ярко блестящие карие глаза в обрамлении искусно накрашенных ресниц. Капризный изгиб рта. Хрупкая линия шеи. И все это великолепие разбавлено густой гривой черных (явно натуральных, а не крашеных) волос, волнами ниспадающих на плечи. Фрэнки вернула снимок на место и попыталась представить их вместе. Шикарная пара. Он - высокий, статный, красивый (насколько вообще этот термин применим к мужчине, облик которого складывается не из одной лишь внешности, определяющим фактором является мужественность; вот Саша был мужественным, да), и она - ослепительно прекрасная, задорная, веселая, с эдакой чертинкой в глазах.
  "Я научился жить с этим". Она могла представить, как было нелегко. Четыре года назад. Если ему двадцать восемь лет, так сколько же было жене? И что могло произойти с совсем молодой женщиной? Да еще такой красивой? Он сказал: "умерла". Болезнь? Авария? Несчастный случай?
  Или убил сам, как тебе такой вариант? Есть, о чем поразмышлять, правда? Ты подумай, не спеши. Закрой глаза, расслабься, можешь даже начать засыпать, потому что, когда он вернется сюда с ножом за пазухой, тебе вряд ли удастся убежать.
  Она ненавидела этот взращенный американскими триллерами внутренний голосок, который всегда брался из ниоткуда и донимал ее, донимал. И сейчас, когда где-то поблизости был Саша, главный потребитель всех ее мыслей, его появление стало особенно неуместным, в чем-то даже преступным.
  Поэтому девушка постаралась расслабиться. Смежила веки, вдохнула полной грудью сладковатый воздух спальни, разбавленный лимонной ноткой кондиционера для белья и перешла на ступеньку выше, подумала о самом приятном. Том сне, который она почти позабыла за истекший месяц.
  − Спишь? - приглушенный шепот над ухом.
  Она открыла глаза. Сонливость тут же улетучилась.
  − Я только спросить хотел, тебя не побеспокоит, если я лягу рядом? Обещаю, что ничего такого. В смысле...
  Она накрыла его губы указательным пальцем, заставив умолкнуть.
  − Все хорошо. Это твой дом и твой же незаконченный ремонт. Я все понимаю, − улыбка вышла печальной, во многом из-за того, что ее желания шли вразрез с нормами морали. А палец по-прежнему касался его нижней губы. И ей не хотелось его убирать. - Спокойно ночи, Саша.
  Он перехватил ее руку за запястье, прижал к своим губам и поцеловал бугорок на большом пальце.
  − Приятных снов, Фрэн.
  На этом все. Он лег на своей половине, она осталась на своей, мысленно рыча от злости. Ей хотелось убить себя за то, что злилась, но вначале надлежало расправиться с Демоном, придушить чертового телепата подушкой. Ведь знал, что творится у нее на сердце, знал, о чем она думает, и не предпринял ровным счетом ничего. А сейчас лежит, сопит и втайне от нее потешается над всем происходящим. Как можно быть таким негодяем?
  − Годы практики, − со смешком проговорил он.
  − Очень красиво с твоей стороны, − с напускным гневом в голосе молвила она. - Нельзя просто оставить в покое мою несчастную голову, что ты все время там выискиваешь?
  − Во-первых, − влез он со своей репликой в перепалку, переворачиваясь на спину, − я это не контролирую. Я даже не понимаю, как это у меня получается. Этот как со слухом, он или есть, и тогда ты слышишь все звуки, или его нет, и тогда ты глух ко всему окружающему. Во-вторых, почему ты все время думаешь обо мне гадости? Я не издеваюсь над тобой. И никогда не издевался, − тут он понял, что несколько покривил душой, и поправился, − специально и сознательно, я имею в виду. Я просто не хочу ничего усложнять.
  − Усложнять? - она приподнялась на локте и посмотрела на него долгим взглядом, словно сканируя. - Куда уж сложнее!
  − Хорошо, я дополню: не хочу, чтобы для меня все стало еще сложнее. Я не хочу привязываться к тебе. Еще сильнее.
  Последняя фраза ее добила. Сердце до того сжалось в груди, что она физически ощутила эту боль. Она рухнула обратно к подушки и попыталась осмыслить их короткий диалог. Он что-то чувствует к ней. Она чувствует уйму всего и понятия не имеет, откуда это взялось. И она только что прямым текстом попросила его поцеловать себя, на что получила отказ с объяснением причин.
  − Фрэн, − Демон хлопнул ладонью по одеялу, как бы протестуя против ее выводов, − назови мне химическую формулу воды.
  − Аш два о, вроде бы. Нет?
  − Отлично, спасибо. А теперь повспоминай всю таблицу Менделеева. Можешь вслух, можешь про себя, а я тем временем усну. Потому что если ты еще хоть раз заикнешься о поцелуях, я тебя придушу.
  − Во второй раз? - она расхохоталась и тут же нырнула с головой под одеяло, чтобы скрыться от пущенной стрелы его гнева, роль которой исполнила подушка.
  − Мерзавка рыжая, − почти с любовью припечатал Демон и повернулся к ней спиной.
  Фрэнки рискнула высунуть нос из-за баррикады и состроила рожицу его напыщенному затылку. Он не отреагировал. Тогда она подползла ближе, ткнула его локтем вбок.
  − Дуешься? А ты с рождения такой... читаешь мысли?
  Вновь тишина. Она хотела уже вернуться к себе, когда он повернул голову, схватил ее за волосы (не больно, но очень неожиданно) и притянул ее лицо к своему. Поцеловал в уголок рта, не размыкая губ, чмокнул в щеку и кончик носа. Затем его рука сползла с шеи.
  − Нет, я стал таким три года назад, − ответил он, открыто смотря ей в глаза. − А теперь спать.
  
  Глава 8
  
  Фрэнки расслабленно откинулась на спинку автомобильного кресла, поставила бумажный стаканчик с восхитительно горячим кофе на колени, жадно обхватила стенки руками, надеясь, что это поможет справиться с внутренней дрожью, которая одолевала ее с самого утра. И мысленно прокрутила пленку их недавнего разговора. Все плохо, просто кошмарно худо, гаже не бывает.
  Ее разбудил Демон. Казалось, прошло немногим более пяти минут с тех пор, как она заняла свою половину, унося на губах жаркий вкус его сдержанного поцелуя. Сон сморил ее в мгновение ока, но вот в сознание вторгся его настойчивый голос.
  − Должен уехать, дело срочное. Ты со мной?
  Она с трудом осмыслила его слова, зачем-то кивнула, не до конца понимая, с чем конкретно соглашается, и следующие десять минут бестолково слонялась по квартире, соображая, где она находится, почему так вышло, и куда подевалась вся ее одежда. А потом мужчина взял над ней шефство. Облачив в свой шерстяной свитер, вручил тренировочные штаны, моток бечевки, которой можно было бы подвязать чересчур великую одежду, дал теплые носки и без объяснения причин выволок на улицу под омерзительно мелкий и холодный мартовский дождь. Устроил с удобствами на заднем сидении внедорожника, снабдил одеялом и подушкой, сам сел за руль и пустился в путь. Молчаливо и деловито, как в лучших традициях Александра Демьянова.
  Около часа назад, вдоволь отлежав бок, Фрэнки проснулась и теперь уже готова была воспринимать действительность. Они остановились у придорожного кафе, закупились вредной холестериновой пищей в промасленных бумажных пакетах, запаслись кофе, с удовольствием набили желудки тяжестью булок и мясных котлет и приступили к нелегкому разговору.
  − Не знаю, с чего начать, поэтому сразу обратимся к фактам. Переспросишь позже все, что будет непонятно, а покамест не перебивай, хорошо? Ты сияешь. Во всех смыслах. Сияешь для меня и таких, как я, убийц, Арлекинов - называй, как душеньке угодно. Как это выглядит со стороны? Вокруг тебя контур света, очень яркого и притягивающего взгляд. Во всех случаях, а я повидал немало сияющих, это бледно-желтое свечение. В твоем - красное. Почему? Ума не приложу. Когда увидел тебя впервые, глазам не поверил. Мне доводилось встречаться с таким отребьем, я знавал таких законченных выродков, что ни приведи Господь, даже вспоминать не хочется. Но никто из них не сиял вот так. Помнится, тогда я подумал, что ты сделала нечто ужасное, убила кого-то с особой жестокостью и не одного, а как минимум с десяток людей. Другого объяснения я просто не находил, хоть и не понимал, глядя на тебя, как такое возможно. С виду - милейшее создание, хрупкая девчонка, слепленная из сострадания и жалости. Дальнейшее ты знаешь. Я нарочно тянул время, присматривался к тебе, прислушивался к каждой мысли и образу - и ничего. Если глаза могут обманывать, то этот дар - нет, никогда. Я всегда находил в людях то, что вызывало сияние. Любое их преступление, пусть и тщательно спланированное и идеально осуществленное, рано или поздно всплывало на поверхность. Страх быть пойманным, сколько его не прячь, все равно проявит себя. А с тобой этого не произошло.
  Более того, коснувшись тебя рукой, той, которую ты с таким упорством называешь татуированной, хотя это не так. Моя метка - не рисунок, это отображение внутренней силы, знак того, что я когда-то тоже был сияющим, но раскаялся и принял правила братства. Да, они именно так себя и называют - братство сияющих "Арлекин", и это все полнейшая чушь. Потому что братьями мы друг друга не считаем. Среди всех этих клоунов у меня один друг - Марк. Он-то меня и привел в "Арлекин", но к этой истории мы обратимся в другой раз.
  Тогда, у тебя дома, я понял главное. Ты невиновна, без дураков, по-настоящему. Ты не просто искусно таила свои мысли, чего я не допускал прежде, ты в самом деле никого не убивала, не мучила и бла-ля-ля. Я коснулся тебя, и ничего не произошло. Будь ты плохим человеком - не все так просто, конечно, но давай повременим с философскими размышлениями на тему вины и невиновности - короче, плохой человек получил бы ожог. Ты видела, что стало со мной, едва метка коснулась чистой кожи. Потому что я тот самый плохой парень, и меня она зацепила. Но не тебя. И тогда я чуточку сглупил. Не из желания тебя напугать или что-то в этом духе, я просто растерялся. Мне не встречались неубиваемые - так Марк зовет тех, на кого не распространяется действие метки. В большинстве случаев - это раскаявшиеся, те, кто совершив убийство, мучается совестью.
  Опять же, я говорю очень абстрактно, хочу, чтобы ты уловила главную суть. Понятно, что у убийц не все так прямолинейно. Нет взаимных зависимостей между убил, раскаялся и спокойно продолжил жить дальше. Уясни для себя одно: сияющие делятся на две категории. Первая - это отпетые мерзавцы, которым прямая дорога в ад, и я помогаю им встать на этот путь. Вторая - это те, для кого еще не все потеряно, кто, оступившись, выровнялся и дальше пошел по жизни с хромотой. Так уж сложилось. Хотелось бы мне когда-нибудь узнать, какая сила распределяет людей по категориям, но, боюсь, этого никогда не случится.
  В общем, я из раскаявшихся. И тебя я принял за эдакую совестливую девицу. И все же постарался довершить начатое, потому что, повторюсь, мне не встречались неубиваемые, те, на кого бы не действовала метка. Тогда я попытался остановить твое сердце. Это очень просто - на словах так и вовсе банально - надо прикоснуться правой рукой (да, да, с татуировкой) к левой стороне груди. И все. Тая я убиваю, если ты хотела это знать. Не кромсаю ножом, не палю из пистолета, никого не травлю. Минимум насилия. Моя способность проникать в чужие головы способствует этому. Мне не приходится пытать людей, чтобы выведать их страшную тайну. Кто-то свыше выносит им вердикт, заставляет их сиять, а я привожу приговор в исполнение. Это не то, что приносит моральное удовлетворение. Я не получаю удовольствие от убийства, но это то, что я вынужден делать. Иначе... нет, сейчас ты этого не сумеешь понять. Да и я вряд ли смогу объяснить, что бывает с теми, кто отвергает метку, кто отворачивается от "Арлекина".
  Итак, я уехал от тебя. Моя ошибка номер один. Нам не полагается просто так уходить от сияющих. Мы либо убиваем их, либо берем с собой, чтобы через какое-то время, пройдя подготовку, они пополнили наши ряды. Но я ведь видел, что ты невиновна. Позже я много о тебе думал, о твоем необычном красном сиянии, вспоминал все твои мысли и чувства. Надеюсь, ты мне простишь бестактность, но ты показалась мне ненормальной. Чокнутой, я бы сказал. Молодая красивая девчонка, к тому же талантливая - снова извиняюсь, но пока ты была в отключке, я изучил пару-тройку тетрадок у тебя на столе. Часто так поступаю, потому что знание человека помогает настраиваться на его волну, и тогда контакт получается более тесным, это я о мыслях и их чтении, как ты выражаешься.
  Так вот, я читал то, что ты пишешь. История о девушке, больной раком головного мозга. Мне понравилось. Много интересных мыслей, хоть и чувствуется, что автор - женщина. Большое внимание уделяется чувствам героини, ее переживаниям. Но написано хорошо, я бы с удовольствием почитал еще, если ты не против.
  И что же я узнал о тебе, когда ты очнулась? Одинокая, вокруг тебя никого: ни друзей, ни поклонников, ни родственников. Кажется, ты даже не испугалась за свою жизнь. Не так сильно, как пугаются люди, которым действительно есть, что терять. И ты так легко мне доверилась, и это после всего, что произошло между нами! Я был шокирован подобным отношением. Это говорило только о том, что ты отчаянно нуждаешься в поддержке другого человека, ты хочешь быть любимой, значимой, ты хочешь стать кем-то, а не оставаться пустышкой, убивающей свободное время в интернете. Сказать по правде, ты напомнила мне... меня.
  Я не слишком хорошо справляюсь с трагедиями. Здесь сразу оговорюсь, обсуждать тему гибели моей жены мы не будем. Ни сейчас, ни когда-либо вообще. Это моя позиция, буду рад узнать, что ты полностью приняла ее и согласна с правилами. Так что я подумал, что с тобой тоже случилось нечто плохое, какое-то горе выбило почву у тебя из-под ног. Рыбак рыбака, что называется, видит издалека. И если уж ты никому не вредила в открытую, подумал я, и при этом сияешь, как новогодняя елка на центральной площади города, значит, корень проблемы глубже. У меня было две версии: либо ты как-то косвенно повлияла на чью-то смерть, либо пыталась убить себя. Со вторым я никогда не сталкивался, имею в виду сияющих самоубийц, которых откачали врачи или родные. Но тут важно знать тебя, а я, хоть мы и провели вместе совсем немного времени, все же неплохо тебя изучил.
  Вчера ты подтвердила все мои догадки одной лишь фразой: "Я всегда поступаю опрометчиво, совершаю ошибку за ошибкой". Ты просила прощения у меня, хотя в идеале - это мне следовало сыпать извинениям. Ну, да об этом чуть позднее. Вчера я понял, почему ты сияешь. Не потому, что пошла на такой отчаянный шаг, как аборт. Я не сторонник подобных мер, однако в жизни случается разное. И если хочешь знать мое мнение, ты поступила... правильно. Ни хорошо, ни плохо. Разумно. На твоем месте я бы не стал терзаться чувством вины. Дети должны быть не просто желанными, а запланированными. Поверь, прожив на этой земле без малого три десятка лет, я понимаю, о чем говорю.
  Возвращаясь к самому актуальному вопросу дня, ты сияешь из-за собственного характера, склада ума, привычек - я не знаю, что конкретно заставляет тебя постоянно чувствовать себя виноватой. Ты как та девушка из фильма "Ночной дозор", не помню ее имени, ни как персонажа, ни как актрисы. Над ее домом образовалась воронка, эпицентром которой была она, потому что постоянно восклицала: "Будь я проклята!", помнишь такую? Так вот, ты - это она, и наоборот. И вчерашняя твоя история - честное слово, мне очень жаль, что тебе пришлось через это пройти, но ты уж прости, она банальна. Сотни женщин во всем мире ежедневно сталкиваются с той же проблемой, и они совершают тот же выбор. Но не сияют. Я даже подумать боюсь, что было бы, если бы все они засияли. А ты сияешь, потому что заставляешь себя верить в то, что ты убила в себе зарождающуюся жизнь. Ты веришь в то, что ты убийца. Не говоришь об этом, даже не думаешь, и это, на мой взгляд, самое страшное. Ты сознательно себя наказываешь. Ты заперлась от окружающего мира, избавилась от всех, кто мог бы заметить это и забить тревогу. Ты ушла в мир фантазий, ты решила жить им. Вылепить новую воображаемую себя.
  Я понимаю, насколько тебе неприятно об этом слышать, да еще от типа, вроде меня, который, по твоим представлениям, о существовании морали знает лишь из книг. Хо-хо, я же убийца, бездушный ублюдок, бессердечный злодей. Тем не менее, я тебя понимаю. Потому что уже прошел через все это, когда потерял Леру. И я винил себя, конечно же, винил. И ненавидел так же сильно, как сейчас ты ненавидишь себя. Не спорь, Фрэн, это бросается в глаза. Ты не даешь воли ни одному из своих желаний. Точнее не давала прежде. До нашей встречи.
  Подведем черту. Ты сияешь. Неубиваема для меня. Невинна. Тебя сжигает изнутри совесть, притом это происходит постоянно. Стоит кому-то обругать тебя, как включается этот процесс, в чем я лично вчера убедился, когда обозвал тебя глупой. За "глупую" искренне прощу прощения. Все случившееся, а также далеко идущие последствия твоих фокусов - целиком и полностью моя вина. Я должен был поговорить с тобой, прежде чем уехать. Должен был рассказать все, но не посчитал нужным. Ты и сейчас, после всего увиденного, после Марка и нашего разговора, ты и сейчас не до конца мне веришь. И я могу это понять, сам не поверил, пока впервые не уби... убил, верно. Пусть это ужасно звучит, однако давай называть вещи своими именами. Я убиваю людей.
  Словом, я оставил тебя в неведении. Вернулся в Иркутск, отчитался, как полагается. Солгал, что с тобой покончено, о чем ни капли не сожалею. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы обезопасить тебя. Я договорился с распредцентром - это вроде как отдел, отвечающий за распределение сияющих между членами "Арлекина"; на словах важно звучит, но в действительности это один человек, не слишком мне приятный, к слову. Я уговорил его направлять все вызовы из Энска ко мне, не хотел, чтобы в городе оказался некто из нашей братии и по глупой случайности наткнулся на тебя. И все вроде бы вошло в норму. Ты была в безопасности, я мог это гарантировать. А я... я вернулся к обычной жизни.
  Теперь представь себе мое удивление, когда на экране монитора в комнате безопасности я вижу твое лицо. Черт его знает, откуда у тебя взялась моя монета - она же жетон для входа. Я не успел ничего предпринять, ты вошла внутрь. Туда, где тебе вообще не полагается быть! И, знаешь, я до сих пор благодарю судьбу за то, что никто из тамошних болванов не поднял тревогу. Славная честь легла на Брюхо, вдоль и поперек проспиртованного идиота, которого мы держим в братстве исключительно из жалости. Ну, а остальное ты знаешь. Я вмешался в ситуацию, увез тебя оттуда и бла-ля-ля.
  Остается обсудить твое будущее. Постараюсь вкратце, я вижу, что ты очень устала. Этой ночью Марк отогнал твою машину вместе со всем ее содержимым на другой конец города. В салон он подложил труп женщины. Облил все бензином и сжег. Первоначальный план был не таким, конечно, но на братство это сработает. Вообще нам не положено избавляться от тел, чаще приходится обставлять все, как смерть по естественным причинам, разумеется, когда нет внешних следов насилия. Ладно, это все частности, касаемо твоего будущего ситуация обстоит следующим образом: тебя больше нет. Этой ночью Франсин Игоревна Шумилова, уроженка города Энск, погибла в возрасте двадцати пяти лет, сгорела в собственной машине. Ее близких уже оповестили о трагедии, и по сути, хода назад нет.
  Но есть выбор и пару дней на раздумья. Пока мы не вернулись обратно в Иркутск, и я не доложил о твоей ситуации Логу, ты можешь предпочесть: а) стать одной из нас, променять сияние на медленно растущую метку, вернуться в родной город к обычной жизни - с документами и всем прочим для восстановления тебя в качестве живой я помогу. В "Арлекине" тебе назначат куратора, введут в курс дела, обучат приемам самообороны и бла-ля-ля. Это весьма долгий процесс, особенно если новичок - девушка. Не думаю, что тебя сразу отправят на задание. Пройдет не менее полугода, а то и больше, прежде чем ты получишь данные о своей первой жертве. И за это время я мог бы кое-что придумать, попытаться вытащить тебя из всего этого ада. Но ты должна понимать, что даже полгода - ничтожный срок, что-то может пойти не так, мой план (а он есть, я тебя уверяю) сорвется и тогда... тогда дело примет скверные обороты. И я уже буду бессилен что-то изменить.
  И б) ты согласишься переждать год-два, максимум - три, это я могу тебе гарантировать. Затаишься на время, поживешь у меня или в лбом другом месте, которое я сочту безопасным. Не хочу лгать, будет сложно. Тебе придется полностью отказаться от прежней жизни: ни семьи, ни друзей, ни работы. Все, кого ты знаешь и любишь, будут считать тебя мертвой - такова цена. И тем не менее, за вычетом всех минусов, это наилучший вариант, потому что тебе не придется убивать, не придется этому учиться.
  Вот, пожалуй, и все. С удовольствием выслушаю тебя.
  Фрэнки покрутила остывший стаканчик с кофе, обвела контур горлышка с налипшими на него бежевыми каплями и закрыла глаза. "Вот, пожалуй, и все". Действительно, все. Конец всему. Жирный крест поставлен на ее жизни, а она даже не знает, почему. В какой момент это случилось? Когда вчерашние размышления на тему того, какой фильм выбрать для вечернего просмотра, побаловать ли себя легкой комедией или испробовать нервы на прочность ужастиком, вдруг переросли в глобальную дилемму на предмет того, становиться ли ей убийцей или нет. Так не бывает. Ты не ложишься спать, опечаленная тем, что симпатичный парень отказался тебя поцеловать, и не просыпаешься под крик: "Подъем, нам пора ехать на убийство! Кое-кто ждет нас, чтобы жизнью поплатиться за свои прегрешения! Не спорь, он того заслуживает, так сказали мне его мысли, а убить велела татуировка на руке!". Абсурд. Бред шизофреника.
  Отчего она решила, что они едут на убийство? Ответ был написан на лице у Демона, она всего лишь прочла эту гигантскую печать вины и сожаления, в чем-то даже раскаяния, и подставила нужный вопрос.
  Он смотрел на нее. Лицо, виноватое до последней черты, обращено к ней. Пальцы барабанят по рулю, то и дело тянутся к рычажку стеклоочистителей, чтобы привести их в движение и смахнуть с лобового стекла мелкую крупу мокрого снега. В салоне работала печка. Потоки жаркого воздуха били отовсюду, иссушая пространство. Ей не хотелось ничего говорить, она просто не знала, что сказать, как отреагировать на столь содержательный (и лживый!) монолог. Он не мог быть иным, потому что каждая деталь в нем нереальна. В природе не встречаются сияющие, гиперболизированное чувство вины не возводит в ранг убийц, неважно, что, как и почему ты совершила; татуировки не предопределяют твой образ жизни, они - всего-навсего рисунки, с болью впечатанные под кожу. И никто, НИКТО, находясь в здравом уме, не читает чужих мыслей, это выдумка, фантастическая способность, самое место которой на книжных страницах, но уж никак не в обычной жизни. И последнее, на молодую учительницу русского языка и литературы, с упорством вкладывающую крупицы знаний в головы пяти-, шести- и семиклассников в стенах общеобразовательной школы захолустного городка, затерянного на карте между таежными лесами и таежными же горами, не открывают сезон охоты. Ни байкеры, ни те, кто усиленно ими прикидывается, ни кто-либо другой. И как же ей реагировать? Рассмеяться? Или запомнить, чтобы в дальнейшем использовать в своих историях, написанием которых она и впрямь увлекалась, как правильно заметил Демон.
  Ее машина сожжена вместе с трупом безымянной женщины. Эта мысль больно царапнула сознание. Ее автомобиль, мечта, к которой она стремилась на протяжении трех лет и ради осуществления которой она влезла в долги, а так и не собрав всю сумму, взяла потребительский кредит в банке. И ей предстоит выплачивать его ближайшие два года. Каким образом? Из каких средств? А главное, за что платить, ведь машины (ее любимицы 2007 года выпуска) больше нет. Сгорела. Марк спалил ее, чтобы фальсифицировать ее, Фрэнки, смерть. Что сталось с мамой, когда она об этом узнала, когда ей позвонили из областного отделения полиции и сообщили о случившемся? Как она могла допустить подобное? В одночасье разрушить свою жизнь, приняв решение разыскать типа, что около месяца назад вломился к ней в дом. Такая малость, сущий пустяк, казалось бы, а к каким последствиям это привело. Уму непостижимо.
  Зато она могла себя поздравить, хоть в одном деле успех был достигнут. Демон найден, сидит рядом, сверлит ее встревоженным взглядом, подслушивает то, что творится у нее в голове (мыслями сей бурный поток возмущенных вопросов и приправленных сарказмом ответов она бы не назвала) и думает, что бы еще такого повертеть в руках, потому как спокойно дожидаться ее реакции - не в его стиле, прежде непременно следует что-нибудь сломать, покорежить, испортить и привести в негодность. Такой уж он человек.
  Ах, да, она совсем забыла о другой маленькой победе - теперь ей известно почти все. Белых пятен в этой истории не осталось, так она полагала. Их места заняли тонны грязной лжи.
  − Поедем уже куда-нибудь, очень прошу, − пустым и безжизненным тоном попросила она, снимая обувь, и подняла колени к груди, чтобы хоть немного согреться. В машине было тепло, а вот внутри у нее пролегла Арктика, сковавшая морозом внутренности и чувства.
  Демон обошелся без комментариев. Завел двигатель, пристегнул ремень безопасности и выставил передачу. Она мысленно поблагодарила его за проявленное понимание и уставилась в окно, где над мшистой полоской деревьев мрачно текли по небу серые корабли туч, осыпающие землю мелкой крупой. Не то дождь, не то снег, не то все вместе, два в одном. Совсем как Демон, сочетающий в себе образ привлекательного парня, умного, заботливого, обладателя целого вороха положительных качеств, которые так нравились ей, наряду с обликом отъявленного лжеца. Да, ей было легче считать его вруном, нежели согласиться с тем, что в данный момент она сидит бок о бок с хладнокровным убийцей, который едет к очередной своей жертве.
  
  Глава 9
  
  Путь до гостиницы, пролегающий через близлежащие города и села, петляющий по крутым горным клонам, устланным снежным одеялом полям, минуя полноводные реки и тоненькие ручейки, проделали в абсолютном молчании. Первые несколько часов стремительной езды вперед Демон предпринимал попытки разговорить свою спутницу, задавал какие-то вопросы, как относящиеся к главной теме дня, так и звучащие совершенно безобидно. Но, слыша в ответ словно заученное: "Нет, спасибо", он очень быстро охладел к общению, включил музыку (Фрэнки понравился его выбор - бессмертные в своей гениальности симфонии Бетховена) и сосредоточил внимание на дороге.
  Сейчас, разглядывая сквозь призму мокрого стекла фасад фешенебельной гостиницы с неоригинальным названием "Ангара" и вывеской под ним, светящейся в ночи тревожным красным светом: "Дом вдали от дома", она задалась вопросом, а что, собственно, она здесь делает? Зачем согласилась ехать? Нет, даже не так. Почему она до сих пор рядом с ним? И снова не то. Она слишком устала, чтобы логически рассуждать, и эта усталость вытеснила из нее малейший намек на позитивную эмоцию.
  Она злилась, была раздражена и категорически отказывалась находиться среди людей. Отдых и уединение. И свобода от тягостных раздумий и стараний расставить все по местам, как-то сфокусировать взгляд на том, что еще вчера было ее жизнью, а сегодня превратилось в руины.
  Не придав значения своему облику и тому, как на нее поглядывали встречные прохожие и постояльцы гостиницы, спешно возвращающиеся в свои номера (а полюбоваться им было чем, не каждый же день сталкиваешься с попрошайкой, спускающей ножку в грязном кроссовке со ступеньки дорогого внедорожника), Фрэнки вошла в красиво обставленное и ярко освещенное фойе, плюхнулась на кожаный диван, скрестила руки на груди, как бы предостерегая уже спешащую к ней женщину-администратора в серо-красной униформе. Держись от меня подальше, дамочка! И проглоти неуместное замечание, вроде: "Людям в лохмотьях с чужого плеча здесь не рады! Соблаговолите выместись на улицу подобру-поздорову!". Не было стойкой уверенности, что удастся промолчать, вместо того чтобы выместить на сотруднице гостиницы свой гнев.
  К счастью, Демон не задержался на стоянке, и спустя десять минут они уже поднималась в лифте (зачем такая роскошь пятиэтажному зданию, для Фрэнки осталось неразрешимой загадкой) на третий этаж.
  − Можно тебя попросить об одном одолжении? - задал он очередной пустой вопрос, когда соединились металлические двери элеватора современной отделки. - Прекрати. То, что ты не хочешь разговаривать, я еще могу понять. Только не надо превращать все в фарс, незачем постоянно напевать про себя эту... песню.
  Выговорив последнее слово, он сморщился.
  "Порою возвращает меня память в тот жаркий летний день, когда, бредя вдоль речки безымянной, наткнулся я на труп несчастной женщины. Она лежала, запрокинув свою голову, на шее рану я увидел безобразную..."*.
  Фрэнки осеклась на полуслове, искоса глянула на Демона, устало привалившегося плечом к зеркальным панелям, и продолжила мысленно напевать.
  __________________________________________________
  * Отрывок из песни группы Король и шут "Воспоминания о мертвой женщине".
  − Спасибо, Фрэн. Ты исключительно мила и отзывчива сегодня, − пробурчал он себе под нос и первым вышел, нет, даже пулей выскочил из лифта и помчался по коридору.
  Убранство номера ничуть не впечатлило ее. Две кровати, минимальный набор мебели, картины, светильники на изогнутых ножках - во всем чувствовалось бессердечие и напыщенность, с какими обставляют гостиничные номера. В ванную она заглянула всего на секунду, ополоснула лицо холодной водой и тут же вернулась обратно, чтобы застать в комнате абсолютную пустоту. Демон удалился в неизвестном направлении, и она перестала прокручивать в голове довольно трагичный текст песни. Откинула с окна полотнище штор, без всякого изящества, едва не свалившись, забралась на широкую нишу подоконника и устремила взгляд в черную пустоту. Так будет всегда? Одиночество, невозможность выйти на улицу, жизнь в вечном страхе быть пойманной - это ее ожидает? Изоляция, которая сведет с ума прежде, чем Демон успеет что-либо предпринять. А годы будут идти своим чередом, перспективы - гаснуть, счастье - отдаляться. И ради чего ей идти на такие жертвы, ставить на кон все?
  Желтая капля луны висела в синем небе, роняя свой тусклый свет на безмятежную гладь узкой речушки, что делила надвое берег. На одном из них, более высоком, зиждилось здание гостиницы, на другом, таком непреступно далеком, кажущимся будто чужим с высоты третьего этажа, редкими огоньками сверкали в ночи оконца частных домов с крышами, устланным помножившимся за сегодня раза в полтора снежным покровом. Вот, где на самом деле жизнь - на том далеком берегу, подживает на тихих сельских улочках, манит обыденностью и обещаниями спокойствия. А она меж тем здесь, застряла на левом берегу, куда раскинулся деловой центр города, где улицы освещены фонарями, где дома сложены из бетонных плит и искусственного камня. Да, ключевое слово, искусственный. Тут нет ничего натурального, каменные джунгли, к которым ей еще привыкать и привыкать. Но она этого не хочет, нет в ней желания подчиняться реке, своим течением разбившей город на два фронта.
  Пространные думы отняли остаток сил. Запутавшись в метафоричности собственных образов, Фрэнки соскользнула с подоконника, вернула шторы на прежнее место и решительно сорвала одеяло с ближайшей постели, чтобы, не раздеваясь, зарыться лицом в подушку и проспать целые сутки.
  С поворотом ключа открылась дверь, и появился Демон с подносом в руке. По комнате поплыл аппетитный аромат картофельного пюре и мясной подливы. Фрэнки скривилась и перелегла, нарочно повернувшись к входу спиной.
  "Можешь ты мне дать ответ, почему весь белый свет обозлился на меня? Для чего родился я?"* - оглушительно даже для своих мыслей запела она, в глубине сознания пряча рвущуюся сквозь напускную злость и детскую обиду улыбку умиления. Давненько никто так о ней не заботился.
  − Что-то новенькое, а то прежние стенания о мертвой женщине на берегу реки мне порядком надоели, − сказал он с улыбкой. Она не увидела этого, потому что в угоду подростковому максимализму зажмурилась, но явственно расслышала. Когда он улыбался, голос теплел, возрождая в памяти картину из детства: золотая струйка меда льется с половника в банку. Он обошел кровать и поставил поднос на прикроватную тумбочку. - Капризничай, сколько душе угодно. Дуйся, обижайся, не разговаривай, но поесть все же придется. Как слышно меня?
  Он пододвинул ее ноги, сел на освободившееся место и замолк, очевидно, ожидая ответа.
  − Я не капризничаю, − в возмущении воскликнула она.
  − Тогда бастуешь, что, в общем-то, не меняет сути.
  − И не бастую, − Фрэнки взбила кулаком подушку над головой.
  − А сейчас споришь, притом без всякой на то причины.
  __________________________________________________
  * Отрывок из песни группы Король и шут "Некромант".
  Его спокойствие выводило из равновесия, ровно как и попытки быть обходительным. И это после того, что он наделал с ее жизнью?
  − Так поговори со мной об этом, помоги мне все исправить.
  Не успел он договорить, она подскочила на месте, словно получив разряд электричества в спинной мозг.
  − Перестань копаться в моей голове, − она почти кричала и выглядела как человек, доведенный до крайней точки кипения.
  − Не могу перестать, и ты об этом знаешь. Но вот, что упростило бы мне задачу: твой ответ. Назови вариант, который тебе подходит, и покончим с этим.
  − О, отлично, я рада, что ты решил меня не торопить и дал время на раздумья. Я с вами. Я в деле, чувачок, или как вы там друг к другу обращаетесь?! Можешь прямо сейчас везти к своему татуировщику...
  Она осеклась, когда он встал, подошел к соседней лежанке и принялся копаться в дорожной сумке, что лежала в изголовье, словно собака, стерегущая место для своего хозяина. Он бросил ей что-то, что-то достаточно легкое и гладкое, что, ударившись о ее грудь, упало на колени. Фрэнки недоуменно воззрилась на пару кожаных перчаток, которая была ей явно велика. Следом прилетел пластиковый конверт, из него посыпались бумажки и фотографии.
  − Через пять минут я жду тебя в машине, − все льды северных регионов сконцентрировались в его голосе, заставив усомниться ее в том, не перегнула ли она палку, когда позволила себе заговорить с ним в подобном тоне. - Поедем на твое первое дело.
  Он скрылся из виду, от души хлопнув дверью. Фрэнки вздрогнула, затолкала обратно в конверт фотографии, запечатлевшие группу мужчин в самых обыденных ситуациях: у костра с шампурами в руках, у автомобиля (если только этим словом можно назвать дышащие на ладан Жигули цвета баклажан), на берегу реки. И один портретный снимок, на котором в объектив камеры смотрел мужчина средних лет с залысиной на лбу и одутловатым лицом. Одет он был в парадную форму военного. За его спиной проглядывал триколор и изображение президента России в рамке. Прихватив с собой перчатки, она направилась к выходу.
  Ехали молча, как повелось у них с давних пор. Только теперь она не пыталась спрятаться за стенку мысленного пения, а очень робко поглядывала на Демона и надеялась, что он не воспламенится по дороге. Потому что пар из ноздрей и ушей у него валил под давлением, еще секунда - другая, и по салону пойдет характерный свист. Он крутил баранку одной рукой, другая тем временем жонглировала отверткой, крутила ее, подбрасывала в воздух и тут же ловила.
  Фрэнки мяла в пальцах мягкие края конверта, открывала и закрывала клапан и старалась подобрать слова в свое оправдание. Извиняться она не собиралась, ведь он видел, в каком она была состоянии, к чему были эти разговоры, на что он надеялся? Что она станет держать себя в руках?
  − Прости, − пробормотала она после очередного полета отвертки от потолка к раскрытой ладони. - Я не должна была этого говорить. Не в таком тоне.
  Он кивнул, прибавил газу. Машину занесло на повороте. Фрэнки мотнуло вправо, щека больно впечаталась в оконное стекло. Больше она не пробовала заговорить и от безделья принялась просматривать бумаги. В столь слабом освещении невозможно было прочесть что-то, помимо заголовков, что венчали шапку каждого листка. "Личное дело", "Больничная карта", "Свидетельство о праве собственности", еще кипа каких-то бумаг, в которых фигурировали мужские имена, шел перечет анкетных данных, вроде возраста, места рождения, состояния здоровья. Больше всего ей не понравилась набранная жирным шрифтом строка: "Причина смерти". У всех она была разной. Механическая асфиксия упоминалась несколько раз, но в несхожих интерпретациях. Она изо всех сил напрягала глаза, чтобы вчитаться в текст, но буквы скакали в тон агрессивной езде, какую с недавних пор стал пропагандировать Демон, и девушка забросила бесполезную затею.
  Черный джип с номерными знаками "К100ОТ" (она ни секунды не сомневалась, что это именно его машина, когда впервые увидела ее на стоянке "Арлекина") замер в дальнем конце уложенной асфальтом площадки на заправочной станции - освещенном электрическими огнями островке цивилизации посреди диких лесов, что вплотную подступали к границе города.
  Демон забрал у нее конверт, высыпал содержимое на подставку для стаканов, что разделяла передние сиденья, быстро выбрал из фотографий портретный снимок, сунул его во внутренний карман кожаной куртки и вышел. Просто открыл дверь и ступил на дорогу, щедро вымазанную слоем сбитого в хлюпающую жижу снега. Ключи он забрал с собой, двигатель заглушил.
  Фрэнки вопросительно уставилась на опустевшее водительское кресло, будто надеясь получить у кожаного сиденья ответ, а что ей делать дальше? Ждать?
  Не успела она запаниковать, как открылась дверь с ее стороны.
  − Запоминай: тишина и подчинение, беспрекословное. Я говорю - ты исполняешь, именно в такой последовательности. Как в армии, приказы старших по званию обсуждению не подлежат. По поводу тишины все просто: не хочу слышать от тебя ни единого звука. Неважно, что ты увидишь, услышишь или почувствуешь - молчи. Ослушаешься хоть раз, разверну на сто восемьдесят градусов, дам пинка для ускорения и побежишь назад в гордом одиночестве. Доступно изложил?
  Он не смотрел на нее, предпочитая говорить с ее коленями, но в интонациях уже не было того арктического холода, что так напугал ее в гостинице. И это она восприняла как добрый знак. Он подал ей руку, помогая выбраться из машины, накинул ей на голову капюшон, поставил внедорожник на сигнализацию и первым вышел к шоссе. Оскальзываясь на рыхлой кашице из снега и грязи, Фрэнки поспешила следом. Ей не хватило духу признаться, что она уже пожалела о сказанном, что охотнее осталась бы в машине, а то и вовсе напросилась бы обратно в гостиницу, потому как принимать участие в столь сомнительной забаве выше ее сил. Она не готова. И Арлекином становиться не намерена.
  Впрочем, при желании он мог бы найти эти мысли в ее голове, и, возможно, он так и поступил перед тем, как потащить ее через непролазные сугробы. Если и так, он никак не прокомментировал смену точки зрения и не позволил ей пойти на попятную.
  Шли долго. Вначале вдоль словно вымершей в столь поздний час трассы, затем свернули на пролесок у широкого табло с указателем: "Иркутск - 165 км" и стрелкой прямо и "Кулик - 400 м" и стрелкой вбок. Затем около получаса продирались сквозь снежные завалы глубиной в добрых полметра.
  − Правило номер один у нас: не наследи. Поэтому я оставил машину на заправке. Камера наблюдения там всего одна, висит над окошком кассы. Проезжая мимо, в кадр мы не попали. Та же ситуация и в доме будет. Ничего не касайся голыми руками, прежде одень перчатки. Капюшон тоже не снимай, чтобы не нападали волосы. Последнее, конечно, чрезмерная предосторожность. Наши криминалисты все еще работают по заветам дедов и не сталкивались с чем-то серьезнее дактилоскопической ленты, но обезопасить себя никогда не бывает лишним.
  − Саша, может, уже довольно? - она едва поспевала за ним и то и дело по колено проваливалась в снег, не сумев попасть ногой в глубину отпечатка его ботинка.
  − И никаких имен, Рыжая. Можешь называть меня Демоном, коли потребуется. Хотя я настоятельно рекомендую тебе воздержаться от этого. Мешать мне разбираться в виновности этих людей - чревато для здоровья. В твоем случае, исключительно для психического. Женщин я не бью.
  − То есть ты так решил наказать меня? Сорвалась, наговорила лишнего - получай, фашист, гранату?! - на последнем слове она охнула и по пояс увязла в сугробе.
  Демон оглянулся назад через плечо, осуждающе помотал растрепанной головой и вернулся, чтобы вызволить неуклюжую девицу из холодного плена.
  − Я хочу показать тебе, каково это - быть одной с нами поля ягодой. - Легко, словно играючись, он поднял ее за подмышки и опустил на твердую почву. - Ты ведь не знаешь, что выбрать. Думаешь, мне доставит удовольствие держать тебя взаперти и денно и нощно бояться того, что в "Арлекине" прознают, что я пошел против правил, не только не убил тебя, но инсценировал смерть, и держу братство в неведении на предмет нахождения рядом со мной сияющей? Спешу огорчить, ни то, ни другое мне не нравится заочно. Я не хочу тебя запирать и прятать. У меня просто нет другого выхода. Я пробовал сделать по-своему, не навредив при этом тебе - я уехал. Ты решила, что это подлость в крайней степени, и нашла меня. Теперь, раз уж вариантов почти не осталось, давай рассмотрим наименее болезненный для нас обоих. Ты побываешь в моей шкуре.
  − А если они все же найдут меня, неважно, как, что будет с тобой? С нами? - задала она вопрос, впервые пришедший на ум. - Если ты нарушил правила, то...
  − Меня убьют, − с деланным безразличием ответил он, беря ее ледяную руку в свою татуированную и горячую, словно старался тем самым смягчить эффект от сказанного - так подумалось ей в тот момент. Но в действительности он лишь потянул ее вперед, спеша добраться до неведомой цели. - Попытаются убить и тебя, только, насколько мне известно, ничего у них не выйдет. Марк недавно рассказал мне, как тогда, в баре, Брюхо коснулся тебя своей меткой, и ничего не произошло. Это внушает мне надежду.
  − А что, ваша метка как-то особенно действует на... сияющих? - переспросила Фрэнки, смутно припоминая недавний разговор. Кажется, они уже обсуждали это. Когда? Неужели вчера?! К тому же она впервые произнесла вслух это определение, сияющие, и чуть было не рассмеялась, почувствовав, как глупо и наиграно это звучит. Будто речь шла о чем-то фантастическом, несуществующем. В любом случае, ее обрадовала смена темы, потому что думать о рядом шагающем мужчине, как о потенциальном мертвеце, было больно.
  − Если касаешься области сердца, даже через кожу - убивает. Если происходит обычный контакт, скажем, рукопожатие - случаются ожоги, в большинстве случаев весьма болезненные, будто тебя обожгли кислотой, − пояснил Демон, не сбиваясь с легкого и непринужденного ритма дыхания, а Фрэнки между тем уже начала задыхаться, не сумев подстроиться под скорость движения двухметрового амбала. На каждый его шаг приходилось три ее.
  − То же касается и тебя, да? Если случайно до себя дотронешься, − она не договорила, сморщившись от стальной спицы боли, впившейся в правый бок.
  − Нет, чтобы навредить себе, необходимо постараться. Я в этом случае злюсь, то есть, если надо проверить работоспособность метки. Такое потребовалось лишь однажды, когда я с тобой столкнулся и твоей неубиваемостью. Так, мы почти пришли.
  Фрэнки устремила взгляд вдаль, силясь рассмотреть то, что натолкнуло Демона на эту светлую мысль, и увидела маячивший метрах в трехстах желтый огонек зажженного фонаря, которому обрадовалась, как потерпевший кораблекрушение пассажир, заметивший на горизонте силуэт незнакомого судна. Его "меня спасут! меня спасут!" походили на ее "Боже, храни теплые человеческие жилища!".
  Дальнейшее развитие событий заставило девушку ощутить себя персонажем детективного рассказа средней руки. Они, льнув к покосившимся заборам, боясь встретить на своем пути припозднившегося селянина (будто такие водились!), бродили по улицам в поисках нужной (много времени это не заняло, Фрэнки насчитала две улочки по тридцать домов и всего один проулок, за которым раскинулось белоснежное покрывало убранного и заметенного снегом поля, дальше непокоренной сосновой стеной высился лес). Дом, что они искали, расположился на окраине деревни, в том единственном проулке, и это покосившееся строение с наполовину обвалившейся крышей, окруженное некрашеным частоколом из неотесанных досок, лишь с огромной натяжкой можно было обозвать жилищем. На месте ворот зияла дыра, и оттого более странно смотрелась висящая чуть поодаль калитка, запертая на большой навесной замок. Никаких дворовых сторожей тут не наблюдалось, как не имелось и дочиста выметенных дорожек. Из закрытых рассохшимися ставнями окон наружу не пробивался ни один светлый лучик. Демон махнул рукой вперед, как бы показывая, что путь чист, и они подобрались к веранде, встретившей их полусгнившим крыльцом, у которого отсутствовала средняя ступенька, и прорехами в некогда сплошь застекленных квадратами стекла стенах.
  − Жди меня здесь, − попросил Демон (а не приказал, хотя мог бы, и это ее ничуть бы не задело) и ступил в обернутые полумраком сени.
  Фрэнки терпеливо отсчитывала минуты, прощаясь с надеждой согреться. В этой полуразрушенной лачуге и слыхом не слыхивали о плюсовой температуре в зимнее время года. Она осмотрелась по сторонам, заметила невдалеке пришедший в негодность навес, где некогда складывались в тугие поленницы дрова - ныне пристанище для вездесущих снежных барханов, и удивилась. Разве может жить в этой хибаре относительно молодой мужчина (на фото ему было лет сорок - пятьдесят), да еще военной специальности?
  − Пойдем, − из темноты сеней выплыло бледное до невозможности лицо Демона.
  Она отвлеклась от своих мыслей и с нескрываемым страхом перед теми ужасами, что ждали ее по ту сторону двери, шагнула внутрь. Приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы не запнуться о гору хлама, какой были завалены две крошечные комнаты вопиюще грязного дома. Электричества не было, небось отключили за неуплату. На две половины бревенчатую конуру делила огромная русская печь с плитой для приготовления пищи и лежанкой для любителей погреть бока с обратной стороны. Особых эмоций у Фрэнки старорусская красавица не вызвала, поскольку за долгие годы поросла паутиной и слоями не то копоти, не то земли, решившей поглотить это варварское жилище. К тому же в кладке недоставало многих кирпичей, и подходить к печи близко было просто опасно. А ну как рухнет!
  Демон провел ее во вторую комнату, хоть между ними и не было принципиальных отличий - помойка как помойка, - поставил в углу и велел смотреть молча, а сам повернулся к чему-то, какому-то нагромождению темных силуэтов и шумно выругался. Девушка присмотрелась к теням, без труда распознала в самой крупной (и, бесспорно, самой вонючей - разволновавшись, она как-то не придала значения здешним запахам, но сейчас, вкусив их в полной мере, закашлялась и зажала рот ладонью, подавляя рвотный позыв) очертания человека, лежащего поверх доживающей свой век тахты.
  − Мое имя тебе знать вовсе необязательно, − в приглушенном голосе, звучащем особенно неуместно и даже дико посреди всего этого скопления мусора, отчетливо проступило отвращение. Фрэнки едва удержалась от того, чтобы ойкнуть, столь явственно ей вспомнился вечер, когда Демон перешагнул порог ее дома. Тот же голос, почти та же фраза. Она поежилась. - Но вот, что я хочу знать о тебе, отставной офицер. Уж извини, обращаться к тебе, как в былые времена - товарищ капитан Сотников - брезгливость не позволяет. Никакой ты мне не товарищ, да и капитана я тут не наблюдаю, лишь растратившую всякую связь с родом человеческим тушу. Так вот, что я хочу знать, − Демон перевел дух, стараясь дышать не в полную силу, отвернулся и, уткнув нос в поднятый стойкой ворот куртки, продолжил. - Сколько их было, помнишь? Тех мальчишек, оторванных от мамкиной титьки еще вчера, которых ты обирал до нитки, у которых вымогал деньги, которых избивал лично - не все удостоились такой чести, но многие, − сколько их было? А скольких избивали по твоему приказу их старшие товарищи - сержанты, зам.ком.вздвода и прочие любители пресмыкаться перед такими, как ты? Отлично, ты даже не помнишь! Но имена назвать сможешь, я не ошибаюсь? Те, что фигурировали в твоих рапортах, написанных на тот случай, когда очередная дойная корова не выдерживала издевательств и лезла в петлю. Ну же, раскинь последними мозговыми клетками и припомни мне их имена! Я хочу услышать!
  С каждый словом он распалялся все сильнее, эмоции, а среди них и ненависть, почти осязаемое исступление от переизбытка ярости в крови, степенно брали верх над самоконтролем. В какой-то момент Демон не выстоял под их натиском, сорвался с места, схватил лежащего поленом маргинала за грудки, поднял с той же легкостью, какую не раз испытывала на себе Фрэнки, и хорошенечко тряхнул.
  − Знаешь, что я сейчас понял? - неизвестно к кому обратился он, с омерзением отшвыривая от себя смердящее тело. - Я зря приехал, совершенно зря. Тебя следовало бы оставить в этой дыре гнить заживо. С моей стороны будет непозволительным милосердием даровать тебе тихую и безболезненную смерть. И если бы я только мог, − он махнул рукой, не закончив фразу. Презрительно отвернулся, впился пальцами себе в виски, будто изнемогая от чудовищной головной боли. Хотя Фрэнки могла поклясться, что ничего подобного он не испытывал. Его сводили с ума мысли этого существа.
  На нее, замершую в оцепенении в грязном углу, он не смотрел. Просто стоял, обхватив руками голову, и пытался привести себя в чувство, абстрагироваться от всего: запахов, ощущений, гнева, безбожных поступков этого, с позволения сказать, человека, отставного военного. Она знала, что он уговаривает себя довершить начатое, покончить с делом, ради которого был проделан отнюдь не близкий путь. Как знала и то, сколь сложно ему согласиться с этим решением. Адских мук, самых чудовищных болезней и многодневных страданий он желал этой груде удушливо воняющего тряпья. Но вынужден был стать тем палачом, который принесет успокоение тому, кто этого не заслуживает.
  Тем не менее, он сорвал с руки перчатку (многие детали, как, например, торчащий из пасти бывшего капитана кляп из куска материи, который большинство хозяек постеснялись бы использоваться даже в качестве половой тряпки, она заметила гораздо позднее, чем следовало), склонился над тушей, неохотно, но все же расчистил себе доступ к груди. Фрэнки задохнулась от новой волны смрада, не идущей ни в какое сравнение с тем, что витало в воздухе ранее. "Не наследи - главное правило", - прозвучали в мозгу ранее услышанные слова, так что здорово, что ее желудок оказался пуст. В противном случае его содержимое теплой лужицей лежало бы сейчас у ее ног.
  Без лишнего трагизма и пожелания румяниться в аду на раскаленной сковороде Демон расположил свою ладонь на левой половине груди негодяя. И вдруг она своими глазами увидела то, о чем слышала на протяжении всех последних дней. Маргинал сиял. От всего его тела, скрытого за лохмотьями и нагромождением истлевающего тряпья, исходил мягкий желтый свет, какой был возможен, если бы он целиком состоял из фосфора и до их появления провел бы день под лучами солнца. Это было столь восхитительно, необычно, волшебно, что она залюбовалась игрой мельчайших песчинок, принимающих то интенсивный лимонный окрас, то угасающих до призрачно-белых тонов. Как вдруг этот магический свет отлип от очертаний неподвижной фигуры и устремился к Демону, прямиком в его полураскрытый рот. Подкрался к губам, расцветил пластины зубов в свои солнечные оттенки и последовал дальше - в гортань. Демон не шевелился. Ладонь его по-прежнему покоилась на груди угасающего душегуба. Он сглотнул (не без труда, у Фрэнки возникло ощущение, будто впускать в себя это восхитительно светящееся нечто, все равно что глотать битое стекло или гвозди), зажмурился. Его адамово яблоко конвульсивно дернулось вверх и опало вниз. Затем впихнул в себя еще порцию, зашелся долгим лающим кашлем. А когда девушка всерьез обеспокоилась тем, сумеет ли он отдышаться без посторонней помощи и сделала робкий шажок навстречу, в воздух взметнулась его рука, как бы призывая ее сохранять неподвижность. После чего были новые попытки проглотить пучки света и новые приступы чудовищно сухого кашля.
  Спустя немыслимое количество часов или даже дней все закончилось. Демон в последний раз проделал глотательное движение, насилу оторвал руку от бездыханного тела и кулем рухнул на пол, скрутившись в подобие огромного калача, и кашлял, кашлял, кашлял.
  
  Глава 10
  
  Фрэнки неуверенно приблизилась к затихшему на полу Демону, осторожно коснулась его плеча.
  − Ты в порядке? - задала она глупый вопрос, прекрасно зная, каким будет его ответ. Выглядел он ужасно. Бледный, словно чистый лист бумаги, изможденный, с синюшными губами и воспаленными белками глаз, изрезанными красной сеткой лопнувших капилляров.
  Он моргнул, будучи не в силах произнести что-либо вслух, съежился еще плотнее, обняв руками живот, и что-то простонал.
  Она не уловила смысла, исподлобья посмотрела на мертвеца, что распластался на гнилой тахте поверх их голов, его обнаженную грудь, изъеденную кровоточащими нарывами, струпьями и разверстыми язвами, и спешно отвернулась. Становилось дурно от одного лишь пребывания в этом свинарнике, что уж говорить о его единственном обитателе, недавно отправившемся к праотцам. Нужно убираться отсюда и поскорее.
  − Демон, нам пора, − попыталась она убедить мужчину подняться и подала ему руку, чтобы помочь подняться. Обращаться к нему по прозвищу было, мягко выражаясь, непривычно. Слово резало слух.
  Он проигнорировал ее ладонь, перевернулся сначала на бок, затем на живот, простоял несколько мгновений на коленях в позе страуса, уткнувшись лбом в пол, а потом сел на корточки, помотал головой, точно стряхивая с себя дурман, и не глядя потянулся рукой к своей бездыханной жертве. Вернул на прежнее место грязные лоскуты, прикрыл или обезображенную невесть какими кожными болезнями грудь. И встал на ноги.
  Они вышли на свежий воздух, долго стояли у крыльца, жадно глотая порывы морозного мартовского ветра, упиваясь его благоуханием и чистотой. Фрэнки заметила, что ее спутника слегка покачивает из стороны в сторону. Пару раз он чуть было не упал, однако сумел удержать равновесие, уцепившись за шершавую от облезшей краски стену веранды.
  − Следы на снегу, − просипел он, притом каждое слово далось ему с таким трудом, что она забеспокоилась, не спровоцирует ли это новый приступ удушья. - Их убрать надо.
  Она огляделась в поисках веника или метлы - сложно представить, что у подобного экземпляра, живущего (точнее жившего, мир его несуществующей душе) в полнейшей антисанитарии, есть эти инструменты - приметила висящий над дверью террасы высушенный пучок трав, сорвала его с веревки и принялась за дело. Демон по кривой дуге прошагал до ворот, навалился плечом на осиротевший в отсутствие створки столбик, передохнул и по той же максимально извилистой траектории вышел на дорогу, где их следы сплетались со множеством собратьев, а поутру попросту исчезнут, погребенные под рисунком протекторов на шинах местных автомобилей.
  Фрэнки разметала тропинку импровизированной метелкой, задом пятясь к воротам. Получалось не слишком хорошо, мешали обилие снега и быстро наступающая негодность пучка сухой травы, и под конец ей пришлось раскидывать снег руками и ногами, чтобы хоть как-то замаскировать следы их пребывания на участке. Покончив с нелегким занятием, она нагнала бредущего вдоль улицы Демона, обвилась рукой вокруг его талии, чтобы хоть как-то выровнять постоянно сбивающийся курс, которому он следовал в своих разрозненных скитаниях от правой стороны дороги к левой. Он обнял ее в ответ и до того крепко сжал плечо, что, ведомая его рукой, она уткнулась носом ему в грудь и оцарапала щеку молнией на кожаной куртке.
  − Бонни и Клайд, − с грустью поделилась она частью своих размышлений, мысленно оглядываясь назад. Только что она стала соучастницей убийства. И пускай выбранная жертва не вызвала у нее ни капли сострадания, ни единого желания вмешаться и предотвратить расправу, пускай она уверовала в его виновность в смерти всех тех солдат срочной службы, что вернулись домой в цинковых гробах лишь потому, что один из их командиров обладал непомерными финансовыми аппетитами, легче не стало. Не было в ней ощущения правильности происходящего, как не существовало внутри и стойкой веры в то, что мир их стараниями очистился от очередного грязного пятна. Наоборот, он стал чумазее ровно на одну персону. Отныне она запачкана, и эту пахучую слизь, что налипла на кожу, впиталась в волосы, просочилась в глубинные уголки души, ничем не смыть, не свести. От нее не избавиться.
  − Не надо, − прохрипел у нее над ухом его жуткий голос - голос дряхлого старика, обратившегося с прощальной речью к столпившимся у его постели родственникам. - Бонни и Клайд плохо кончили, их расстреляли в собственной машине.
  − Я знаю, были убиты техасскими рейнджерами и луизианскими полицейскими, − согласилась она, смотря на то, как его ноги в огромных металлизированных "Нью роки" загребают носками снег, и как ее - в испачканных кроссовках - стараются поспевать за семимильным шагами.
  − И винить себя не надо. Это моя жизнь и только мои грехи, которые тебе нет нужды повторять. Утром мы вернемся в Иркутск, я подыщу для тебя квартиру, что-нибудь придумаю с работой, − он прервался, сделал глубокий вдох и продолжил. - Поверь, все решаемо. Тебе не придется прятаться постоянно или безвылазно сидеть взаперти, − после чего сложился пополам в новом приступе бухающего кашля.
  − Это нормально, что тебе так плохо? - взволнованно воскликнула Фрэнки, вместе с ним оседая на заснеженную дорогу.
  Он кивнул, отвернувшись, сплюнул (показалось, или его слюна действительно была черной, как сажа?) и стер ребром ладони непроизвольно выступившие слезы.
  − Но я бы не хотел, чтобы ты с кем-то это обсуждала, − говоря, он с таким болезненным видом хватался за живот, что Фрэнки готова была вот-вот поддаться панике.
  − Интересно, с кем это я буду обсуждать твое никудышное самочувствие? - спросила она с наигранным весельем.
  − Ни с кем, − отозвался он, не расслышав ее вялой попытки пошутить. - Все, что ты видишь и о чем догадываешься, должно остаться между нами. Для посторонних, за вычетом Марка, я не читаю мыслей, не поедаю (или поглощаю, если верить трактовкам Марка) свет сияющих, никогда никого не спасаю. Мой имидж - первоклассная скотина с автомобильным движком на месте сердца.
  Эта короткая речь заняла у него столько времени и, Бог его знает, сколько сил, что остаток пути они проделали в вынужденном молчании. Да и очутившись в салоне внедорожника, Демон не стал разговорчивее. Сел за руль, включил обогрев на максимум, долго возился в ремнем безопасности, то и дело прерываясь, чтобы откашляться и сплюнуть в открытое окно, а после завел мотор и с черепашьей (по его меркам) скоростью выбрался на шоссе.
  Беспокойство Фрэнки росло в геометрической прогрессии. Она не сводила с него глаз. Незнающему человеку он мог показаться пьяным: расфокусированный взгляд, дрожащие руки и общая заторможенность движений. Он будто не понимал, где находится, щурился, когда мимо проезжал встречный автомобиль с ярко горящими фарами, резко снижал скорость, если его кто-то догонял и не спешил идти на обгон, хотя еще несколько часов назад, когда они ехали в то захолустное поселение с двумя улочками и всего одним проулком, и в руке его порхала отвертка, он не упускал случая обозначить, кто на дороге главный, и лихо лавировал по полосам движения.
  И этот предельно осторожный, но совсем несвойственный ему стиль вождения напугал ее до чертиков.
  − Может, пустишь за руль меня? - предложила она то, на что бы никогда ранее не согласилась даже под дулом пистолета. Плохой из нее водитель трамваев на колесах, прямо-таки дрянной. Она и представить боялась, что будет, если поцарапает крыло этой безумно дорогой красавицы, и в какую кругленькую сумму ей влетит ремонт, коли повреждения окажутся более серьезными. Но жизнь дороже, так рассудила девушка и охотно спрыгнула на обочину, обогнула капот агрессивно рычащего джипа, влезла с обратной стороны, пододвинула кресло и отрегулировала наклон подголовника и положение зеркал под себя.
  К счастью, сложностей не возникло. Автоматическую коробку передач она освоила давно (да и что там осваивать? Всего две педали и рычаг переключения), газ и тормоз не путала, назначение большинства рычажков также не вызывало вопросов. Куда большую тревогу пробуждал Демон и его явно ухудшающееся состояние. С каждым вдохом из груди вылетал свистящий хрип. На щеках и скулах проступили алые пятна румянца, не иначе, как первый признак резво возросшей температуры тела. В перерывах между кашлем он складывался пополам, ронял голову на колени и тяжело и часто дышал. И эти черные капли слюны в уголках рта... что с ним происходит?
  Часом позже они ввалились в номер. Последние сто метров по коридору ей пришлось буквально волочь его на себе. Подбадривая его бездумно повторяемой фразой: "Ну же, Саня, давай, еще совсем чуть-чуть! Ну же, Саня!", она дотащила стокилограммового детину до кровати, бросила его поверх одеял и подушек, облегченно перевела дух, утерла взмокший от испарины лоб и приступила к не менее сложной задаче. Раздеть и умыть по возможности, а еще выспросить, что ему необходимо: лекарства, пища, врач. Она бы удивилась, если бы он попросил последнее, но все же озвучила и эту версию, когда растирала его лицо, шею и руки смоченным в теплой воде полотенцем.
  − Тишину и отсутствие света. Только это, Фрэн. Спасибо.
  Она послушно пробежалась по комнате, щелкая выключателями, и, чтобы выполнить второе условие, заперлась в ванной. До краев наполнила двухместную джакузи, взбила на поверхности пышную шапку пахнущей абрикосом пены и с небывалым восторгом пролежала на дне добрых два часа. Думая, думая, думая.
  Было над чем пораскинуть мозгами, подивиться тому, как стремительно менялась ее жизнь, какая концентрация событий ее захлестнула. Поражал и неиссякаемый поток информации. Сияющие. Арлекины. Избежавшие ответственности преступники. И, конечно, Демон. Как правильно он подметил однажды, в ее мыслях ему уделялось слишком много внимания. Она вспоминала все сказанное им за день, анализировала, подставляла новоприобретенные куски головоломки в имеющуюся картину, но не находила там одного весомого ответа. Как, ради всего святого, он ушел из ее квартиры с запертой изнутри на защелку дверью и балконом, который не открывался и уж тем более не запирался снаружи? Расположенной, между прочим, на четвертом этаже. Парашют?
  И это его предупреждение, не говорить никому об увиденном поедании пучков света и не распространяться о чтении мыслей, ей почудилось или между этими двумя фактами и впрямь была связь? Он поглощал сияние, чтобы проникать в сознание других людей? Нарочно?
  Вода остыла, и Фрэнки ступила на заботливо подогретый пол, мощенный узорчатой плиткой цвета морской волны, обернулась в полотенце и на цыпочках вошла в комнату. Встала в промежутке между двумя кроватями, прислушалась к спокойному дыханию, хотела потрогать лоб на предмет жара, но вовремя одумалась и с тем же удовольствием, с каким совсем недавно садилась на дно буржуйской ванны, влезла под одеяло. Блаженно раскинула руки и ноги, которые буквально выкручивала наизнанку усталость, и смежила веки.
  
  ***
  
  Спала она столь крепко, что вздумай террористы ночь напролет вести прицельный огонь по гостиничным окнам из ракетно-зенитных комплексов, она благополучно досмотрела бы красочный сон, не отвлекаясь на такие мелочи, как кровопролитные боевые действия. Проснулась девушка от тычка в плечо, с сомнением раскрыла один глаза, гадая, не ли у нее в запасе лишних двенадцати часов, которые можно было бы провести в постели без необходимости вставать, и тут же оборвала мысль на полуслове. Прямо на нее таращилось мужское лицо: впалые щеки, острые скулы, длинный нос с широкими крыльями и густо вымазанные черным карандашом глаза. Над всем этим безобразием высилась зачесанная назад копна волос цвета вороньего крыла с обесцвеченным набело пробором посредине. Так выглядит скунс, внезапно подумалось ей. В смысле, у него тоже есть белая полоса.
  Марк приложил к губам указательный палец, оканчивающийся черным ногтем, и жестом поманил Фрэнки следовать за собой. Та неохотно подчинилась, безмолвно сетуя на обилие сюрпризов и неожиданностей, коими баловала ее новая "секретная" жизнь. Скидывая ноги на пол, она посмотрела на соседнюю кровать, на лежащего поверх матраса Демона. Выглядел он много лучше, грудь равномерно вздымалась и опадала. Бледность уступила пьедестал спокойному румянцу, черты лица разгладились, в них больше не было того напряженного ожидания очередной порции боли, что так пугало вчера.
  Марк указал ладонью на спящего приятеля, выразительно посмотрел на Фрэнки и демонстративно махнул рукой, будто призывая ее на время забыть о Демоне. Затем жестами выговорил (она поняла эти уморительные пассы руками отнюдь не сразу, но получила массу удовольствия, наблюдая за его стараниями и всевозможными интерпретациями одной и той же фразы):
  − Ты и я прогуляемся, поедим что-нибудь. Это не моя идея, выполняю поручение его сиятельства Бревно.
  Она согласно кивнула и, смотря вслед удаляющейся спине, призадумалась, в чем идти на так называемую прогулку. Если вчера, будучи в эмоциональном раздрае и вообще не давая своим действиям никакого отчета, она показалась на людях в облике бездомной бродяжки, то сегодня ее категорически не устраивал этот вариант.
  Марк дошел до двери, но вдруг резко развернулся на каблуках своих ковбойских сапог со шпорами, вздернул кверху палец, что прозвучало бы как: внимание! А затем ткнул им в пол, где стояла сумка из коричневой кожи. Ее сумка с вещами, собранными в спешке по случаю поездки в Иркутск. Та самая поклажа, которая должна была сгореть вместе с машиной, но чудесным образом уцелела. Невесть какое счастливое событие, однако же Фрэнки заулыбалась во всю красоту зубов и едва не пустилась в торжественный пляс. Марк осклабился в ответ, постучал кулаком по воздуху, символично похлопал себя по запястью татуированной руки, увешанной браслетами и шипованными кожаными ремешками, а потом растопырил пальцы на обеих руках. Догадаться было несложно: вернусь через десять минут, собирайся в темпе.
  Она так и поступила, подскочила с кровати, когда дверь за нежданным гостем захлопнулась, подхватила на руки драгоценный ридикюль (окружать себя сомнительным сокровищами вроде испачканных кусков бумажного полотенца или сумок, набитых барахлом - вот отличительная черта ее натуры), прижала его к груди, словно плачущего ребенка, нуждающегося в материнской заботе, и скрылась в ванной. Откуда выпорхнула по истечении отведенного на сборы времени. Отдохнувшая, посвежевшая, полная сил и бьющей фонтаном энергии. Как мало необходимо человеку для счастья: любимые джинсы и кофточка, несущие запах дома, щетка для волос и обнаруженный на дне мобильный телефон. Последнюю находку девушка спрятала в задний карман, решив изучить на досуге. Ее так и подмывало включить аппарат, бегло набрать мамин номер и сообщить, что она жива-здорова, что в полиции ошиблись, в ее машине сгорел совершенно посторонний человек, что ей, маме, не о чем волноваться. Эту потребность удалось побороть. Фрэнки знала, что Демону ее затея не понравится, и не хотела накликать беду еще и на родных. Вполне достаточно того обстоятельства, что самой ей предстоит жить в вечном страхе быть выслеженной, пойманной и насильно обряженной в косуху и грубые ботинки, чтобы с той поры сеять справедливое, бестолковое, смертоносное.
  Марк уже ждал в коридоре.
  − Ну привет-привет, красавица. Пользуясь случаем, хочу наспех пересказать тебе план действий: завтракаем и болтаем-болтаем-болтаем. Приготовься много слушать, потому что больше мне занять тебя нечем. Санько весьма упорствовал на том, чтобы мы и носа не казали за пределы гостиницы - уж не знаю, с какой такой жизненной позиции он упрям, как туркменский водовоз. Пошли что ли? Пока ты сбежать не надумала, признаюсь, это с моими собеседниками часто случаются, не выносят превосходства моей харизмы над жалкенькой своей, − не переставая тараторить с частотой станкового пулемета, он подцепил ее под локоток и повел однообразными коридорами.
  В ресторане ей понравилось чрезвычайно. Стройные ряды устланных бело-красными скатертями столы, широкие окна, впускающие в помещение волны искристого солнечного света, мягкое журчание воды в фонтанчике, что занимал место в центре зала, живые цветы в вазочках - ее восхищало все, даже выходящая за грань дозволенного разговорчивость Марка не вызывала отторжения. Он был забавным, и кто-то старательно взрастил в парне галантность, потому что он не только отодвинул стул для своей дамы, но и, устроившись напротив, протянул через стол роскошный букет бело-розовых чайных роз.
  Она пробормотала смущенные слова благодарности, но не спешила брать букет.
  − Импровизация от меня лично, − пояснил он, покуда она продумывала наиболее вежливый текст отказа, − но цветочки куплены за счет Дэма, поэтому можешь смело брать. Я только дополнил его культурную программу обязательным ритуалом. Итак, заказывай все, что благоволит душеньке и восхищает глазки. О повышенном слюноотделении я пока помолчу, хотя вижу, как тебя подмывает заорать официанту: "Слона! Тащите сюда слона, зажаренного целиком, любезнейший!".
  Она уложила красиво оформленный букет на незанятый стул, перед тем жадно вдохнув тончайший аромат полной грудью, и хохотнула, подумав, что прокричала бы несколько иное. "Мамонта, изжаренного на костре, в студию!". Совсем как в том далеком февральском сне.
  Фрэнки и помыслить не могла, что оглодала настолько, что за считанные минуты уместила в себя какое-то невероятное количество еды, но так оно и вышло. Наблюдая за кривляньями Марка, вполуха воспринимая его бессмысленные юморины, переживая задним числом о том, как чувствует себя Демон, не проснулся ли, и прочее, прочее, она не заметила, как буквально разорила стол в одиночку.
  − Фух, все, − обессилено выдохнула она, откладывая нож и вилку.
  − Ну, вы и лопать, леди, − расхохотался Марк над ее мученически сытым выражением лица. - С виду такая мелка, а ешь за троих взрослых мужиков. Похвально, не люблю кривляк, питающихся одними салатными листьями. Из них выходят потрясающе тощие стервозины. В каком-то журнале - наверняка это был "Вог" (он трижды сплюнул, словно поддавшись суеверию, и осенил себя крестным знаменем) - так вот, я читал, что после тридцати язык у таких дам раздваивается, как у змей, и окружающим от них просто житья нет. Ругаются, шипят, плюются ядом.
  Она смотрела на него с вежливым интересом, а сама тем временем уплывала мыслями далеко-далеко, пока взгляд не выхватил заслуживающую внимания деталь. Татуировка, что расчерчивала его правую кисть, не заканчивалась под рукавом рубашки, а пролегала выше, кружевные черные завитки выплывали из-под ворота, скрывались за мочкой уха, в которой покачивался звериный коготь - серьга. Другая часть рисунка растворялась под подбородком.
  Ей вспомнился бармен в "Арлекине" и правая сторона его лица, заросшая зеленой паутиной. На ум пришло видение синего узора, укрывающего всю руку Демона вплоть до лопаток. Цвета, форма, протяженность - что-то было в этом всем.
  − Ваши татуировки, − перебила Фрэнки своего словоохотливого собеседника, на лету облекая мысль в ясную форму, − почему они разные? По цвету, рисунку, размеру?
  − Это не татуировки вовсе, − немного обиженно поправил ее Марк, бездумно крутя висящие на шее цепочки, шнурки и отрезы черного шелка. - А метки. Запечатанное под кожей сияние. Понятия не имею, почему у одних они розовые, у других - коричневые. Цвета иногда совпадают, но при ближайшем осмотре видно, что оттенки все-таки разные. Я приписываю эту закономерность к физиологической индивидуальности. Все мы разные по своей природе, получили разное воспитание, образование и далее по списку. Так что вполне логично предположить, что и метки наши не похожи друг на друга. В моем случае, например, это кружева - символ готичности, эстетика смерти, восхваление симметрии и изысканности искусства. У Демона - это линии, прямые и бесконечные, как и он сам. Понимаешь, ноль фантазии у человека, напрочь отсутствует вкус и чувство стиля. К нам он попал три года назад (Фрэнки приняла стойку, вспомнив недавно услышанное от Саши: "Три года назад я обрел свой дар", за точность цитаты она не могла ручаться, но общий смысл передан верно; он стал телепатом ровно в тот период, когда пришел в "Арлекин", совпадение?), был весь из себя такой важный, напыщенный, при галстуке, в пиджачной паре и начищенных ботинках. Быстро смекнул, что в своем пижонском прикиде выделяется из толпы и сменил гардероб. Косухи, роки, крокодиловые ремни и общая брутальность стали его нормой.
  − Погоди, а что там с размером меток? Почему Сашина короче твоей, чем определяется длина? - она догадалась, что не добьется четких ответов, коли не научится задавать конкретные вопросы. Марк мастерски лил воду в разговоре.
  − Открою тебе злостный секрет: метка растет. Поначалу ее вообще не видно, изменения происходят, когда ты расправляешься с первой жертвой. Тогда же становится ясно, насколько быстро растет рисунок. У большинства - это двадцать-тридцать сантиметров за каждую смерть. Довольно стремительный рост по нашим меркам. У твоего Дэма дела обстоят во сто крат хуже - его метка прибавляет в объемах на три-пять сантиметров, что в переводе на твой бестолковый человеческий язык означает: он еще нескоро выйдет на покой, годам, этак, к шестидесяти. В "Арлекин" попадешь с нулевой отметкой, а на пенсию списывают по завершении метки, то есть она должна охватить все тело. В целях ликвидации безграмотности замечу, что сначала метка заполняет правую сторону тела, затем перекидывается на левую - старожилы рассказывают, будто на левой рост идет значительно скорее. Лично я к этому добавить ничего не могу, моей, хоть она и увеличивается спёхонько, до завершения очень далеко.
  Она отвлеклась, пытаясь высчитать в уме вот что: три-пять сантиметров за каждое убийство. Рука у него не меньше ста сантиметров. Поделить одно число на другое, получается, минимум двадцать. Демон отправил на тот свет такую прорву народа? Господи Боже.
  − Он не рассказывал, как прошла наша первая встреча? Как вообще мы познакомились? - вгрызся ей в голову нарочито бодрый голос Марка. - Забавно вышло. Я пришел за ним, как за сияющим. Честно скажу, получив его фото, я решил...
  − Он сиял? Почему? - вопросила Фрэнки, усиленно отмахиваясь от вставшей перед глазами цифры. Двадцать человек. Двадцать мужчин, а может, и женщин. Интересно, а попадали ли в его список дети?
  Ерунда, обнадежила она саму себя, он говорил, что я была первой сияющей девушкой в его списке. Он потому и растерялся, что никогда не сталкивался с представительницами слабой половины человечества.
  Это он тебе так сказал, милочка. Веришь его словам? Ну-ну.
  − Дорогуша, все мы когда-то сияли, − не затянул с ответом Марк, и глухой внутренний голос, взявшийся было за старое, обиженно умолк. - И ты в том числе. Притом имеешь наглость искриться прямо сейчас, что заставляет меня чувствовать себя не очень комфортно. Ну, да это прозаические мелочи. Гораздо важнее другое: он сиял, что твой бенгальский огонь. И был реальным великаном в сравнении со мной. Ты только глянь на меня и представь рядом его - это же цирк уродов. Давид и Голиаф. Неудивительно, что на следующие сутки я очнулся в больнице с проломленной головой. Санёк всегда умел дать отпор, а в те времена и подавно. Тогда еще в нем бушевала ярость из-за смерти Леры, это сейчас он - сама рассудительность, контроль и выдержка, правда, не без щепотки истеричности. Замечала, небось, его привычку крутить все в руках, играться ножами. Она родом из тех времени. Нда, в поганом он был состоянии в ту пору.
  Вспоминая события давно минувших дней, Марк отвернулся к окну, вперил взгляд в точку на горизонте и даже не заметил, с какой жадностью вслушивается в каждое слово Фрэнки. На сей раз она и не думала перебивать, надеясь, что парень захочет поделиться всеми картинами прошлого и выложит на стол всю правду о гибели Леры, супруги Саши. Почему это ее так волновало? Потому что во многом повлияло на сегодняшнего Демона, именно прошлое сделало его таким, каков он сейчас, и узнай она, с чего все началось, будет проще понять его нынешнего.
  Если опустить все подробности и постоянные увиливания от основной темы, получилась донельзя банальная история. Их было двое: мальчик и девочка. Жили по соседству, игрались в одной песочнице, став старше, пошли в одну школу. Демьянов Саша и Лера Пылеева. Всюду вместе, неразлучны, точно попугайчики. Их дразнили женихом и невестой лет этак с восьми. Над ними смеялись дети, им вслед восхищенно вздыхали взрослые. Эту дружбу, скорее даже привязанность на молекулярном уровне, поощряли родители. И когда пара решила сыграть свадьбу в семнадцать лет, сразу после получения школьных аттестатов зрелости, их никто не попытался отговорить. Все знали, что так и будет.
  Ранний брак никак не повлиял на судьбу влюбленных. Шумно отметив радостное событие, молодожены на следующий день сели в поезд и уехали в Новосибирск. Поступили в один вуз, правда, на разные факультеты. Талантливую художницу Валерию Демьянову с распростертыми объятиями приняли на кафедру изобразительных искусств, Александр, будучи человеком математического склада ума, пошел по стопам отца и своей специальностью избрал бизнес и финансы.
  С отличием окончив университет, супруги вернулись в родной Иркутск, с тем же успехом, что сопутствовал им на протяжении всего жизненного пути, устроились на работу. Красивые, счастливые и любящие друг друга до беспамятства молодые люди - вот, какими их видели окружающие. Им завидовали, их ставили в пример, на них старались равняться. Ни единого грозового облачка на горизонте, их жизнь больше походила на сказку. А в середине сказки, как известно, обязан появиться злодей. По законам жанра, чтобы создать интригу, подхлестнуть действо, напомнить, что бесплатный сыр существует лишь в пределах мышеловки.
  Его роль сыграл некий Максим, некогда однокурсник Леры, а в ту пору коллега и близкий друг. Он общался и с Сашей, но тесной дружбы между мужчинами не наблюдалось. Что-то отвратительное Демьянов ощущал в приятеле жены, сам факт присутствия в их доме этого с виду интеллигентного, образованного и воспитанного по моде девятнадцатого века парнишки в бифокальных очках и с прилизанными волосами, неизменно раздражало Сашу. Пару раз он даже поскандалил с женой по поводу слишком частых визитов Максима. Это было странным еще и потому, что в их квартире постоянно толклись приятели, знакомые, коллеги Леры и партнеры по бизнесу Саши. Однако же персоной нон-грата стал именно Максим. Единственный, кому мягкосердечная и улыбчивая Валерия отказала от дома в угоду мужу.
  Спустя месяц Лера пропала. Как обычно, ушла утром на работу, в обед они с Сашей встретились в городе, пообедали вместе, и все вроде бы было отлично. Лера вела себя совершенно естественно, смеялась, болтала без продыху, вываливала на супруга ворох повседневных сведений. Говорила что-то о предстоящих покупках, напоминала, что в эти выходные они едут к родителям в гости (под родителями подразумевались и ее матушка с батюшкой, и его; чета Демьяновых не делила старшее поколение на "твоих" и "моих", предпочитая собираться большой и дружной семьей). Одним словом, в ту последнюю их встречу Саша не почувствовал ничего. Перед уходом поцеловал жену на прощание, вышел из кафе, сел в свой автомобиль, набрал номер службы доставки цветов, заказал роскошный букет декоративных ромашек, которые так любила Лера. И продиктовал адрес музея, где на должности искусствоведа трудилась супруга.
  Букет так и не дошел до своего получателя. Лера не вернулась на работу. Вечером не пришла домой. Мобильный телефон был отключен. Пока еще просто обеспокоенный Саша (часы показывали десять вечера, всего десять) поужинал в одиночестве, ни на секунду не выпуская из руки телефон. Потом начал обзванивать друзей и приятелей. Тревога росла с каждым услышанным "нет". В полночь весь город стоял на ушах, все разыскивали будто провалившуюся сквозь землю Леру. Поздний визит нанесли ее коллегам, которые тут же сообщили шокирующую новость: Валерия не вернулась на службу с обеденного перерыва.
  Саша едва не потерял рассудок от страха. Леру не видели с часа дня, никто не общался с ней более одиннадцати часов, она сама не выходила ни с кем на связь. В срочном порядке обзвонили все больницы и морги области, Саша помчался в полицию подавать заявление об исчезновении жены.
  "Ее похитили!" − орал он на весь участок, требуя перекрыть все подъезды к городу, выслать поисково-спасательную группу, пустить по следу собак, объявить план-перехват и поднять в воздух всю имеющуюся в наличии летную технику: самолеты, вертолеты, истребители. Доблестный страж порядка безразличным голосом объяснил ему, что с момента исчезновения должно пройти никак не меньше семидесяти двух часов. "Нагуляется твоя крааля и сама отыщется, вот увидишь", − сочувственно вздохнул он, переходя с языка протокола на человеческий, за что едва не получил кулаком в челюсть. Саша потерял контроль над собой в самый неподходящий момент, и если бы в дежурную часть вовремя не заглянул институтский товарищ в полицейской форме, простыми извинениями убитый горем муж не отделался бы. А так вышло даже удачно. Однокашник пригласил Демьянова в свой кабинет, выслушал сбивчивый рассказ, записал паспортные данные Валерии, сделал заметку о ее автомобиле, пропавшем вместе с хозяйкой, и пообещал оказать посильную помощь.
  По его совету Саша отправился обратно в кафе, где они с женой обедали днем, расспросил персонал и уехал ни с чем. Лера ушла следом за ним. Села в машину, и все. Испарилась. Даже когда через три дня были получены записи со всех камер наблюдения, установленных в радиусе пяти километров от кафе, узнать что-то о дальнейшем маршруте Леры не удалось. Ее белый седан попал в объектив лишь единожды, на перекрестке, что был в тридцати метрах от кафе. Дальше след терялся.
  Саша вместе с приятелями, среди которых было немало друзей Леры, обошел каждый двор в том районе в надежде найти словно угодившую в бермудский треугольник машину. Объехал все окрестности, на десять рядов исколесил город и предместье Иркутска - словом, выбился из сил, но ни йоту не продвинулся в поисках.
  Максим, ближайший друг пропавшей без вести Леры, также принимал в поисках деятельное участие. Забыв старые обиды, он в первые же сутки возглавил один из наспех созданных поисковых отрядов и в компании Лериной младшей сестры объезжал все больницы и морги, чтобы воочию убедиться, что Леры нет ни среди пострадавших, ни в числе погибших.
  С полной уверенностью можно утверждать, что Саша так никогда и не узнал бы судьбу своей второй половины, если бы не вмешательство великого и ужасного Случая. На десятые сутки у него сломалась машина, просто не завелась поутру, когда безутешный Демьянов попытался сесть за руль. Максим, который все это время путался под ногами, всюду совал свой прыщавый нос и вообще был таким сопереживающе-сочувствующим, бросался утешать всех и каждого даже тогда, когда в этом никто не нуждался, радушно предложил взять его старенькую "копейку". Саша, не раздумывая, устроился на водительском месте и никак не прокомментировал то, что сам владелец забрался на пассажирское кресло. Ему было наплевать на внешние раздражители, единственное, чего он хотел и о чем мог думать, так это о том, чтобы поскорее пуститься в путь. Ожидание и бездействие убивали.
  За городом у них спустило колесо. Остановились у обочины, чтобы поставить запаску. Саша, не спросив разрешения, сам открыл багажник, выудил из него домкрат, поднял лист фанеры, под которым лежало запасное колесо, и онемел. В сантиметровом зазоре между резиной и железным ободом колеса он увидел золотой браслет: крохотные звенья, сплетенные в тугой жгут. Эту безделицу он подарил жене на шестую годовщину свадьбы.
  − И на этом все, − вклинился в ленту повествования голос, в котором отчетливо звучало плохо сдерживаемое раздражение.
  Фрэнки от неожиданности подскочила на стуле, резко обернулась. Позади нее стоял Демон. Умытый, гладко выбритый, в свежей одежде, он мало походил на больного. Взгляд его, холодный, почти злобный, сверлил моментально прикусившего длинный язык приятеля. Затем перешел чуть вправо, упал на букет цветов, обернутый в красивую бумагу, и как будто прибавил в гневности.
  − Избави меня, Господи, от друзей моих, а с врагами я уж как-нибудь сам совладаю, − зажженным фитилем динамитной шашки повисло в воздухе его высказывание.
  Марк вскочил из-за стола, открыл рот, чтобы объясниться, но был остановлен коротким взмахом руки.
  − Нам пора возвращаться, Фрэн, − не удостоив ее вниманием, сообщил Демон, а другу бросил, − пять минут твоего дешевого времени, брат. Поболтаем, − после чего зашагал к выходу, оставив после себя цитрусовый шлейф туалетной воды и нотки озона подобравшейся совсем близко июльской грозы.
  
  Глава 11
  
  Фрэнки забросила свою сумку на заднее сиденье внедорожника, вынула из кармана джинс заново обретенный телефон и приготовилась влезть следом за поклажей, когда появившийся из-за спины Демон распахнул перед ней пассажирскую дверцу и радушно сказал: "Прошу!", указывая внутрь салона.
  Через стоянку бежал, перепрыгивая через слякотные лужи, Марк. На вид совершенно целый и невредимый. Завидев девушку, он помахал ей рукой, на локте которой висел мотоциклетный шлем, и с ловкостью циркача вспрыгнул на байк с закрепленным позади багажного короба флагом с изображением Веселого Роджера, попыхивающего сигарой.
  Она ожидала совсем другой реакции, заранее смирилась с присутствием агрессивно-молчаливого Демона и обратной дорогой, проведенной за любованием летающей по салону отверткой. Или бензопилы, что было ближе к истине, потому что она знала - он в бешенстве от подслушанного разговора. Марк затронул самую болезненную струнку, нарочно или же из неумения держать чужие секреты под семью печатями - ей только предстояло разобраться в этом. А еще Саше очень не понравился букет цветов, что ныне торчал из урны у входа в гостиницу. Оправдываться не имело смысла, особенно если тебя и не пытаются слушать.
  И вот поди же ты, он вполне любезен, улыбается во всю ширину рта, на правой щеке обозначилась трогательная ямочка. Чудеса в решете, подумала она, взбираясь на ступеньку и усаживаясь в подогретое кресло.
  Демон, как обычно, взял на себя водительскую функцию, включил магнитолу. Пространство наполнилось тихими звуками классической музыки.
  − Дорога неблизкая, сыграем в двадцать вопросов? - предложил он, выезжая с парковки.
  Фрэнки выронила телефон, который до того силилась тайком включить, чтобы просмотреть список пропущенных вызовов и прочесть сообщения. Нагнулась, чтобы его достать, а когда вновь подняла лицо, щеки алели неподдельным румянцем.
  − Спрашивать буду я, − подавляя рвущуюся наружу злость, сказала она.
  − По очереди, − внес он свои коррективы и перестроился в крайний левый ряд. - Я первым начну. Что ты решила насчет "Арлекина"?
  − А полегче вопроса у тебя не нашлось? - без всякой язвительности спросила она, пряча окончательно разряженный мобильник в карман куртки.
  − Будут и полегче, но вначале ответь на этот. Добавить вежливое "пожалуйста"? Меня научили ему в детстве.
  − Не стоит так утруждаться, − она заулыбалась помимо воли, поняв, в каком роскошном расположении духа он пребывает. Что явилось тому причиной - вопрос не ко времени, но таким он ей нравился. - Просто бывай таким почаще.
  − Да-да, я уже просвещен на сей счет. Тебе до чертиков нравится ямочка у меня на щеке, когда улыбаюсь, − в подтверждение своим словам, он оскалился во все тридцать два зуба, обратив к ней лицо, и шутливо вжался в сиденье, якобы уклоняясь от летящего в его сторону кулака. Она подумала о чем-то подобном, но воплощать в реальность свои фантазии не спешила. Его игривое настроение передалось ей лишь частично. В душе продолжал плескаться океан услышанной из уст Марка истории, а на его бирюзовой глади дымился костер неудовлетворенного любопытства. Ей отчаянно недоставало подробностей для понимания многих вещей. - Так что там с вариантами, Фрэн?
  Она выпала из небоскреба размышлений, перевела взгляд на рассыпанные по всему салону фотографии и черно-белые копии документов.
  − Прятаться или убивать - хороша перспектива. И если у меня нет третьего варианта, − она вопросительно воззрилась на мужчину и получила в ответ сокрушенное покачивание головой, − тогда я выбираю прятки, хотя и представить боюсь, чем все это обернется для меня. Сказать по правде, меня воспитывали в строгости и взрастили стойкую веру лишь в свои силы. Это я к тому, что будет нелегко принимать помощь от постороннего человека.
  Демон посмотрел на нее так укоризненно, будто только что услышал о себе нелестный отзыв. Очевидно, ему не пришлось по душе определение "посторонний человек".
  − Не знаю, справлюсь ли я с этим, − добавила она, проигнорировав красноречивую стрельбу глазами. - Смогу ли зависеть от тебя почти во всем.
  − Еще хуже у тебя обстоят дела с подчинением, − сухо проинформировал он, − но я намерен это исправить. По поводу всего остального не переживай, на твою гордость я покушаться не собираюсь. Теперь твой вопрос.
  − Что это было сегодня утром? Марк, завтрак, его истории - это часть какого-то коварного плана? - прострекотала Фрэнки, ни на секунду не задумавшись.
  − Сколько всего тебя интересует, − с ухмылкой отозвался Демон. - Так уж и быть, отвечу по порядку. Завтрак. Мне нравится о тебе заботиться, я давно этого не делал, поэтому... да, просто нравится. Марк всегда где-то поблизости, если я еду по делам братства. В мои планы не входило брать тебя с собой, можешь считать, что фактически напросилась. Обычно мы с Марком на пару обстряпываем дела, мне без него никуда, как ты уже поняла. Кто-то же должен тащить меня на себе, заботливо хлопать на спине, чтобы откашлялся. Он и в Энске со мной был, дежурил у твоего дома. Заменить мне его некем, никто больше не посвящен в тайну моих маленьких способностей и вкусовых пристрастий. С другой стороны, брать вас обоих - это уже чересчур.
  А его истории, − он забарабанил пальцами по рулю, словно решая, продолжать ли. - Это не в первый раз повторяется. Марк - хороший друг, надежный. Я точно знаю, что, если в меня полетит пуля, и Марк первым заметит стрелявшего, он закроет меня собой. Слишком многое нам довелось испытать за годы знакомства. Не буду расписывать в красках подробности, просто возьми себе на заметку, что Марку ты можешь доверять так же, как мне. Но вот, в чем его главный недостаток - излишняя старательность. Когда-то давно я имел неосторожность поделиться с ним историей своего сияния, о чем глубоко сожалению. С тех пор он не оставляет попыток устроить мою личную жизнь, знакомит с девушками, всяческими ухищрениями организует мне свидания. Тебе, должно быть, забавно это слышать, я и сам не до конца понимаю, чего он добивается, совершая эти телодвижения. Но вот, что я заметил. За всеми этими готическими блестками, макияжем и разговорами о романтике смерти скрывается очень веселый и жизнерадостный человек, который стремится всем помочь. В общем, меня он расписывал в столь мрачном свете, чтобы вызвать в тебе жалость, сострадание, желание обнять и обогреть. Вроде как у женщин от жалости до любви - один шаг. Брехня, на мой взгляд. Мужик, вызывающий жалость к себе - не мужик, а пародия на тряпку, да и та не самая удачная.
  − Я и не собиралась тебя жалеть. Я только разобраться хочу, что к чему, почему ты такой... не хотящий привязываться ко мне, − набравшись смелости, брякнула Фрэнки и тут же пожалела о сказанном. Вновь она навязывается, требует от него каких-то действий и обещаний. - А что насчет цветов? - поспешно задала она следующий вопрос, не дав ему отреагировать на предыдущий комментарий. - Честно, я не поняла этих твоих яростных взглядов и демонстративно опущенного в мусор букета.
  − Марк сказал, что подарил их от моего имени, − попробовал объясниться Демон. Вышло неуклюже. - Я не просил его об этом.
  − Скажи прямо: это ревность или я выдумываю? - она все-таки рискнула докопаться до правды. Да поможет ей Господь.
  − Это могла бы быть ревность, не знай я, что творится у тебя тут, − с донельзя серьезным видом произнес он и коснулся большим пальцем ее виска. Оставшаяся часть ладони легла на затылок и прошлась по волосам. Фрэнки поежилась, закрыла глаза, млея от его прикосновений. - А так это было всего лишь раздражение. Не люблю, когда действуют от моего имени и несут отсебятину. И давай сразу условимся: между нами ничего нет и быть не может. - Он убрал руку, и белоснежные корабли-облака, плывущие по голубой глади небес в ее сказочной стране грез и фантазий сдулись, точно развязавшиеся воздушные шары, а над королевством сгорбились черные тучи. - Я объясню почему, если ты так этого жаждешь. Пока не стабилизируется ситуация вокруг тебя, до тех пор, пока ты не прекратишь сиять (думаю, я смогу повлиять на этот процесс, но вначале мне нужно поговорить кое с кем и много чего узнать), или "Арлекин" не забудет о твоем существовании (есть в моей умной-преумной голове и такой план, подробностями не поделюсь, иначе ты лопнешь от обилия вопросов), ты и я будем существовать раздельно, без всяких "мы", "нас" и "вместе". Можешь спорить до хрипоты...
  − Зачем бы мне это делать? - обозлилась Фрэнки, устав от постоянного присутствия в ее голове чересчур бдительного наблюдателя. - Нет - и нет, не обольщайся на предмет мольбы и унижений, я не стану просить присмотреться к себе.
  − Ты не совсем верно истолковала мои слова...
  − Все я верно поняла, Саша, − она вновь не дала ему закончить фразу. - Проблема не во мне, она в тебе. Ты боишься привязываться, потому что рано или поздно наступит момент, когда ты потеряешь того, к кому прикипел душой. И тот факт, что над моей головой занесен меч, тебя останавливает. Все ясно, как дважды два. Но, прости мне это нелицеприятное замечание, сие попахивает паранойей.
  − Ты права, я параноик. И на этом закончим. Моя очередь спрашивать, − он одарил ее сухой улыбкой и начал свой расспрос.
  Интересовался обыденными вещами: ее вкусами в литературе и музыке, ее взглядами на те или иные события. Спрашивал, как и абсолютное большинство ее знакомых, почему она выбрала профессию учителя, что подтолкнуло ее к этому непростому шагу. Глупость несусветная, думала она про себя, зачем узнавать человека, от которого ты всячески стараешься отделаться, с которым соблюдаешь столь навязчивую дистанцию, что впору по периметру возводить огнестрельные турели и издавать государственный закон о неприкосновенности личного пространства? И тем не менее, он проявлял неподдельное любопытство.
  На заправочной станции они сделали небольшую остановку. Выпили по банке теплого кофе, разогретого в специальной витрине, по очереди наведались в уборную. Разговор почти не прерывался, но это были пустые обсуждения, не вызывающие никаких эмоций. И к вечеру Фрэнки настолько устала от бестолковой болтовни, что, войдя в квартиру, первым делом отправилась в душ, а после сразу легла в кровать и забылась.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"