Верещагин Олег Николаевич : другие произведения.

5.Das Lied FÜnfte. Жаркие дни в июле

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жаркое лето стоит на землях Германии. И в эти знойные дни происходит целая череда событий - странных, весёлых, жутковатых, общественно важных и сугубо личных...

0x01 graphic

DAS LIED FэNFTE.

Жаркие дни в июле.

1 июля 1937 года.

   Последние девять дней не было дождя. Стояла жуткая жара, казалось, что воздух плавится и стекает на раскалённую землю густыми серо-синими струйками. В полях дремотное марево время от времени оживлялось колыханием хлебов - словно ниоткуда взявшаяся волна пробегала по золотым колосьям и так же непонятно почему утихала. Поезда, часто идущие по железной дороге, стучали сонно и мягко, и оглушённые жарищей собаки таскались из тени в тень, уныло вывесив языки. А для мальчишек поливка огородов стала самым любимым занятием. В принципе, как раз они-то ничего против жары не имели, но понимали, что зною пора бы уж и убираться, иначе Гессен того и гляди останется вовсе без урожая хлеба. На это сетовали все взрослые, а старики, посиживая за обычными дюжинами пива в своём любимом гасштете "Старый ворчун" (на вывеске которого, кстати, время от времени появлялось поносительное исправление "Старый пердун", которое хозяин с проклятьями и кряхтеньем смывал), время от времени требовали к ответу бургомистра (благоразумно обходившего трактир стороной), а иной раз вспоминали и Регентруду (1.), намекая, что народец, как ни старается канцлер, духовно разложился, морально ослабел, забыл заветы предков, совсем погряз в материализме и, видимо, сильно прогневал добрую фею...
  
   1.Добрая фея-покровительница и повелительница воды в германских народных сказаниях. Засухи связывались с тем, что фею обманом пленяет или усыпляет её старый недруг, злой карлик Фойербарт. Считалось, что только активная помощь людей может помочь фее снова обрести свободу.
  
   ...Райнхарт не знал, к какому варианту склониться - научному с засухой или романтическому со спящей где-нибудь в хрустальном подземном гроте прекрасной феей Регентрудой. Но во всяком случае, вечером 1 июля на полевой дороге любой мог бы видеть марширующих плечо в плечо золотоволосого и огненно-рыжего мальчишек в форме Гитлерюгенда. На правом плече каждый нёс палку с ботинками, на левом - рюкзак. Маршируя, они распевали во всё горло на маршевый же, как это ни странно звучало, мотив:
   - Уйдите, жара и зной!
   Дайте же нам покой!
   Северный ветер, вернись!
   Ливнем, грозой обернись!
   О Регентруда, проснись!
   Песня вообще-то звучала в час назад закончившемся в ратуше спектакле, который ставили Гитлерюгенд и Мэдэльюнгбунд совместно. Спектакль имел ошеломительный успех - может быть, ещё и из-за злободневности, так сказать. А песня мальчишкам просто понравилась.
   Направлялись друзья на реку в лес, где должна была состояться небольшая неформальная встреча, на которую, кстати, пригласили девчонок - Мадихен Пимс, Маргрете Шпилау, Гудрун Зейнеман, и Урсулу-Марию Ханнеке. Идея была новенького - Дитриха фонАйзенаха, который пришёлся очень к месту в рядах лангенских гитлерюнге. И, хотя сперва его предложение было встречено изумлённым молчанием, потом Курт Целлюге сказал: "Нет, а чего?! Может, они хоть поесть нормально приготовят!", - и постепенно выяснилось, что в общем-то никто против присутствия девчонок ничего и не имеет. Ещё интересней оказалось то, что и они сами на предложение мальчишек откликнулись сдержанно, но одобрительно. Обычно на таких встречах мальчишками поедалась печёная в золе картошка, жареные на костре сосиски и подогретый на палочках хлеб, а запивалось всё это или просто водой, или разведённым концентратом Yupi (1.) - один раз попробовали распить тишком добытую пару бутылок пива, но оно никому не понравилось. Девчонки же обещали настоящий ужин. Да и потом, как грустно заметил Райнхарт, уже нельзя не смотреть в глаза очевидному: отдельные бараны в наших рядах ухитрились влюбиться. После чего доблестный шарфюрер сразу предусмотрительно пустился в бега и несколько минут спасался от Рейнхарта и Дитриха, нарезая круги и восьмёрки по сцене и возле неё.
  
   1.Да, да, да... Mars... Coka-Cola... Nestle... Yupi... и многое-многое другое существовало уже в те времена (и не первое десятилетие). Другое дело, что все эти продукты делались из натуральных ингредиентов. Даже кока-кола.
  
   - Мы бы его поймали, - заявил запыхавшийся Рейнхарт (за его спиной Райнхарт и Дитрих уже затеяли поединок на рейках от декораций, сопровождая выпады заявлениями: "Умри от моей руки, жалкий прусс!" и "Жителю юга не одолеть сына Балтики!"), - если бы нас трое было. Надо ещё кому-нибудь срочно влюбиться... - но ответом ему было дружное "йуууууу!!!" остальных мальчишек - их симпатии в этом вопросе были явно на стороне командира. Как раз в этот момент Райнхарт ловким приёмом обезоружил Дитриха и заявил победоносно:
   - И вообще, ты саксонёнок обычный болотный, а к пруссакам только примазался...
   ... - Ну и жара, - сказал Райнхарт, отцепляя от пояса флягу. Зигфрид уже свернул на тропинку к лесу, но, подумав, тоже снял свою и сделал хороший глоток. - Всё-таки тут какая-то аномалия природная.
   - Или правда Регентруда заспалась, - без какой-либо усмешки предположил Зигфрид, цепляя фляжку обратно. Райнхарт поболтал своей, по очереди пресерьёзно задрал пятки назад и вылил остатки воды на них, громко и с наслаждением застонав. Потом спросил:
   - Ты в неё веришь?
   Зигфрид, заинтересованно наблюдавший за действиями друга, немедленно их повторил и ответил:
   - Слушай, а здорово... только в Африке бы мы так не плескали. Экономили бы, небось... Верю, если по правде. Не думаю, что наши предки такие дураки были, чтобы выдумывать то, чего нет.
   - Ну, может всё-таки они так объясняли то, что не могли по науке объяснить... поэтично, - Райнхарт ещё пару секунд подумал (наверное, о Регентруде) и вспомнил - мальчишки уже шагали к лесу: - Ты в лагерь а августе едешь?
   - Спрашиваешь!
   - Мне надо будет к нескольким нашим зайти, с родителями поговорить. А то не отпускают.
   - Так зайдём, о чём разговор...
   - Странные люди. Бесплатно же.
   - Так потому и беспокоятся, - рассудительно пояснил Зигфрид. - Ну и ещё - рабочие руки не лишние. Август же.
   - Тринадцать лет один раз в жизни. А август каждый год... Бежим до леса?
   - Не. Ты опять обгонишь. Лучше для соревнований в лагере запал побереги.
   Райнхарт засмеялся, обнял друга за плечи, и они опять зашагали в ногу, теперь уже просто насвистывая "Аэромарш": "Всё выше, и выше, и вышееее..." Райнхарт от этой песни заводился и становился слегка неадекватным - в середине июня он под него сиганул в озеро с верхушки дуба, с пятнадцати метров. Однако на этот раз разойтись у него не получилось - позади заголосили: "Стоооой!" - и друзей нагнал шедший хорошим галопом Конрад. Врезался между ними, шумно переводя дух и вертя головой. Райнхарт сразу отметил, что Валески буквально распирает какая-то новость.
   - Ты где был? - строго спросил между тем Зигфрид. - Мы тебя ждали на околице, между прочим.
   - На западной дороге танки проходили! - выпалил Конрад. В глазах у него был восторг, он даже идти ровно не мог, подпрыгивал. - Наши танки! "Панцер-два", новенькие! Я на броне почти километр проехал, танкисты подвезли!
   - Врё-ошь... - уныло сказал Зигфрид. В его глазах появилась зависть. Райнхарт тоже нахмурился. Конрад вскинул руку:
   - Слово даю! Так здорово! Ты... ты... ты... - он в бессловесном переизбытке чувств бешено помотал головой. - Ты там прямо как бог! Такая мощь под тобой, что... - он выпустил воздух - слов опять не стало. - Я обязательно стану танкистом! (1.)
  
   1.Юмор состоит в том, что в указанный период всю несокрушимую бронемощь Вермахта составляли хорошо если восемь сотен пулемётных танкеток (никаких не танков!) Т-I, едва сотня лёгких машин Т-II и армада из семи (!) средних танков Т-III. В сравнении не только с тысячами советских БТ-5 и -7 РККА, но и с сотнями "гочкиссов", "рено", "шар" и "сомуа" французской армии это было просто-напросто ничем и по количеству, и по качеству. Да что там - чехословацкие танковые войска были сильней немецких если и не количественно, то качественно - точно! Но гипноз пропаганды Рейха и безоглядный её напор уже стали приносить свои плоды - соседи откровенно начали бояться немцев, рассказывать про их военную силу небылицы и фактически сами себя заранее побеждать. Исключением был СССР, но его в начальный период Великой Отечественной Войны подвело другое - проводившаяся с начала 30-х годов то ли предательская, то ли просто чудовищно безграмотная политика "тухачевских" в области вооружения. Да и танковые войска немцев к лету 1941 года обрели и должную мощь, и, главное, реальный боевой опыт. Однако летом 1937 года восторг немецкого мальчишки с точки зрения хорошо информированного человека, конечно, выглядит смешно...
  
   - Танки - это здорово, - тут же возразил Райнхарт, - но самолёты лучше. Один самолёт может десять танков расщёлкать, как орехи!
   - Это чем?! - взвился Конрад.
   - А бомбами!
   - Ой-ха-ха-ха, да ты не попадёшь в танк бомбой! Снайпер нашёлся!
   - И бомбой попаду, и пушку можно поставить сильную!
   - На самолёт - пушку? - сожалеюще, как будто разговаривая с умалишённым, уточнил Конрад. - Ты совсем того, командир.
   Райнхарт зло блеснул глазами и выпалил:
   - Ты просто не знаешь ничего! Ставят пушки! И двух, и трёхсантиметровые!
   - Нашёл пушки! Это те же пулемёты, просто название для красоты, что пуууушка!
   - Дурак ты, Валески! - Райнхарт даже боком пошёл, приставным шагом. - Пулемёты - это всё, что с полутора сантиметров и вниз! И вообще - самолёты даже и не будут с танками воевать, просто разобьют все железные дороги, склады все, запасы горючего - и ау твои танки! Встанут!
   - Зиг! - Конрад даже покраснел от злости. - Скажи, что танки главней!
   - Люди главней, - Зигфрид весело смотрел на спорящих брата и друга... или друга и брата, всё вместе. - И танков главней, и самолётов, и лучевых пушек разных. Если человек знает, за что воюет, если не трус - он и с плохим оружием победит. А трусу никакое оружие не поможет, он только врага этим оружием сильней сделает.
   - Почему? - удивился Конрад.
   - Да потому, что у труса враг всё оружие отберёт.
   - Тогда мы победим, - сказал Валески с глубокой, серьёзной убеждённостью. - Мы немцы. Мы самые сильные и самые смелые в мире!
   - Это правда, - согласился Райнхарт. - Да и чего мы ссоримся? - он улыбнулся и провёл ладонью по волосам. - Зиг будет врага на земле бить, ты, Конрад, пойдёшь вперёд на танке, чтобы оборону поломать, а я вас с воздуха буду прикрывать. И всё.
   - И победим! - звонко крикнул Конрад. - Всех, любого врага победим!
   - А для моря у нас Арнольд есть, - напомнил Зигфрид. - Кстати, подлодку он отличную сделал. Говорят, на выставку пойдёт.
   - Только жалко его, - вздохнул Конрад. - У нас тут ни моря, ни океана... вот ведь интерес себе выбрал! Я бы под воду ни за что не полез.
   - Я тоже, - согласился Зигфрид. - Я лес люблю, а там что - глубина и разные эти акулы и осьминоги. Ну их. Противные.
   - И ещё там - затонувшие города... - задумчиво сказал Райнхарт. - Помните, Дитрих рассказывал про славянские крепости на Балтике? Но мне тоже под воду не хочется... я иногда знаете, как думаю? - Зигфрид и Конрад выжидающе промолчали. - Может, лучше было бы не воевать в Европе ни с кем. Если бы можно было миром справедливость установить... вот это было бы здорово. И всем вместе... исследовать, открывать, узнавать новое... ведь столько всего есть интересного!
   - Но без войны не получится ведь, - грустно сказал Конрад.
   - Не получится, - согласился Райнхарт. - Да и люди без войны выродятся. Слабыми станут, глупыми. Это наука. Но всё равно жаль. Не дадут нам так... мирно.
   - Думаешь, евреи виноваты? - тихо спросил Зигфрид. - У нас в городке один еврей, кондитер Зейер. Разве он плохой человек? Когда было голодно, сколько он детям сладостей давал за просто так... А у него сейчас даже покупать почти перестали.
   - Евреи если и виноваты, то только в том, что они жадные, хитрые и глупые. Да и то не все, а те, кто наверх пролезает; у них точно какой-то психический изъян в мозге, - брезгливо сказал Райнхарт. - В какого писателя-учёного-философа еврея не ткни - больной какой-то и вещи больные пропагандирует, а скажешь ему про это - обижается и кричит, что все вокруг дураки и его не понимают. По-моему, их просто используют.
   - Кто? - не понял Конрад. Райнхарт посмотрел на него и вздохнул:
   - Если бы знать... может, тогда и правда воевать ни с кем не пришлось бы. Верней, зря не пришлось бы воевать...
   - А я читал, что евреи даже Россию захватили, - вспомнил Конрад. - Но канцлер Сталин их победил и прогнал.
   - Да он и сам не русский, - заметил Зигфрид. - Сталин-то.
   - А кто? - удивился Конрад.
   - Какой-то азиат...
   - Грузин, а не азиат, - поправил со смешком Райнхарт. - И немцев всё равно не любит. А может, и не немцев не любит, а боится, что мы начнём у поляков и чехов немецкие земли забирать.
   - А какое ему дело?! - воинственно спросил Конрад, как видно, уже резко поменявший отношение к прогнавшему злых евреев канцлеру Сталину. Райнхарт сердито постучал себя по лбу:
   - Валески, ты или спишь во время радиочаса, или в танчики играешь, - (Конрад вдруг покраснел). - Русские, поляки и чехи - они славяне. Родственники по крови.
   - Я запутался, - жалобно посетовал Конрад. - А какое ему дело до славян, если он - грузин?!
   Зигфрид захохотал. Конрад стукнул его между лопаток, пнул сзади под коленку и со всех ног пустился бежать к уже видимой впереди за деревьями реке...
   ...Большой походный котёл приволок Маттиас. Волок один, о чём не замедлил сообщить - это был явно намёк на особо крупную порцию. Сейчас этот котёл уже оптимистично побулькивал над жаркой горой углей, и девчонки около него священнодействовали. Пахло поразительно вкусно, мальчишки даже оробели. В котёл пошли копчёные грудинка и ветчина, колбаса двух сортов, квашеная и свежая капуста, яблоки, гора картошки, ранние помидоры и перец, лук, пакетик чернослива, даже свекольная ботва. Девчонки на самом деле умели готовить - до сих пор, если честно, все ребята были подсознательно уверены, что этим высоким умением владеют только матери. Но выяснилось, что, видимо, это общая особенность всего женского пола - Мадихен, Урсула-Мария, Маргрете и Гудрун, то и дело принимаясь напевать и пересмеиваясь, несуетливо, но быстро что-то резали, крошили, шинковали, чистили... и как результат: вот он, котёл с чем-то очень вкусным. Реальный, как река или деревья.
   Мальчишек - после того, как те натаскали воды, развели костёр, укрепили подставки для котла - девчонки близко не подпускали, потому что те норовили утащить что-нибудь съедобное и сожрать в неприготовленном виде. Те быстро утешились, впрочем - пока не стемнело, искупались, сыграли в волейбол, натянув сетку между деревьев, потом опять искупались (уже в полутьме) и сейчас сидели на удобной длинной коряге в ряд, громко и жадно нюхали воздух, ждали и коротали время с гитарами. Гитар было две - у Эриха-Петера и Клауса. Сейчас Эрих-Петер просто играл, а Клаус, наигрывая тоже, прохаживался перед корягой и солировал:
   - Мечтаем, каждый о своём,
   Но объявляется подъем,
   Когда казарме снятся сны.
   Капрал командует: "Вперёд! ",
   А сам, конечно, отстаёт
   И на войне, и без войны.
   Молитвы знаем назубок,
   Но больше верим в котелок,
   В котором булькает крупа! - Клаус выразительно скосил глаза в сторону костра, около которого притихли, слушая, девчонки: - Девчонки с нас не сводят глаз,
   Сегодня с нас,
   А завтра с вас,
   Любовь, она слепа!
   Мальчишки - как можно громче - грянули хором, раскачиваясь в обнимку туда-сюда:
   - Как хорошо быть генералом,
   Как хорошо быть генералом,
   Лучшей работы,
   Я вам, ребята,
   Не назову!
   Буду я точно генералом,
   Стану я точно генералом,
   Если капрала,
   Если капрала переживу!
  
   - В субботу нас под барабан
   Выводят строем в кегельбан,
   А впереди капрал идёт!
   Но все равно,
   Но все равно
   Не зря распахнуто окно,
   В котором нас улыбка ждёт!
   Мы чётко знаем всех невест
   И в гарнизоне, и окрест,
   А также барышень и вдов,
   Но лично я на рандеву
   Ищу весёлую вдову
   Семнадцати годов! - на последних строчках Клаус повысил голос, и хор дёрнул припев снова...
  
   - Пехота топчется в пыли,
   Капрал орёт: "Рубай, коли! ",
   А мы хотим "рубать" компот!
   Капрал, голубчик, не ори,
   Ты отпусти меня к Мари,
   Пока ещё девчонка ждёт.
   А впрочем, черт тебя дери,
   Не отпускай меня к Мари,
   И через восемьдесят лет
   Тебе, капрал, за долгий труд
   Штаны с лампасами сошьют,
   А может быть, и нет?! (1.)
  
   1.Вообще это испанская народная песня. Но пели её по всей Европе лет двести. У нас она стала известна и популярна в 60-х годах ХХ века, когда её замечательно-задорно спел Эдуард Хиль.
  
   - Не сошьют с такими песнями, - подвёл итог Райнхарт. - Авторитет начальства - это святое.
   - Это намёк, что ли?! - оскорбился Клаус. - Начальство тут мне сидит... принц датский Гамлет...
   - Мальчишки, всё почти готово, мы искупаемся пойдём! - крикнула от костра Маргрете. Девчонки зашевелились активно, подхватывая свои купальные принадлежности. - К котлу не лезьте, имейте терпение и совесть!!!
   - Откуда они у них, - заметила Гудрун. - Все терпение и совесть нации - на нашем балансе.
   - Вернёмся - будем есть! - тем не менее пообещала Маргрете, и они вчетвером отошли дальше по берегу за кусты, где почти сразу послышался лёгкий писк, плеск и довольные восклицания. Мальчишки навострили уши и запереглядывались.
   - Глянем? - предложил Маркус шёпотом. Но Райнхарт коротко сказал, даже не поворачивая головы (он смотрел на воду):
   - Сядь.
   Толле сел, буркнул:
   - Какой моралист.
   - Не моралист, а правильно, - сказал Зигфрид. - Они от нас и не прячутся особо, значит, верят, что мы не будем... подглядывать. Прижми свои дольки тощие к бревну, пока пинка не заработал.
   - Да ладно, я ничего... - Маркус потянулся изо всех сил, предложил весело: - Тогда давайте споём ещё, что ли. А то у меня уже кишки воют в голос.
   - Давайте я спою, - неожиданно сказал Райнхарт, пружинисто вставая и делая несколько шагов к воде. Было уже совсем темно, в чёрной ряби отражались блики углей костра, и Райнхарт казался вырезанным из бумаги силуэтом - из бумаги ещё более чёрной, чем сама ночная тьма. - Подыгрывать не надо. Я так... а-капелла.
   Он дёрнул плечами. Мальчишки молчали. Девчонки по-прежнему плескались, но Зигфриду вдруг показалось, что Райнхарт ничего не слышит и не замечает - ни плеска, ни тишины... что он и вообще-то где-то не здесь... а потом...
   - Отвечал малыш
   На вопрос отца:
   - Кем ты хочешь быть?
   Кем ты хочешь стать?
  
   - Руки тянутся,
   В небо просятся.
   Я хочу летать,
   Я хочу летать!
  
   Здесь можно жить
   И не видеть звёзд,
   Здесь все ночью спят
   От тяжёлого дня
  
   Но я хочу летать,
   Я хочу летать,
   Я...
  
   Я хочу летать,
   Я хочу летать,
   Я...
   Нет, Райнхарт не очень хорошо умел петь. Клаус пел лучше, да и Эрих-Петер, они и занимались уже два года пением и гитарой в кружке при ратуше. А у него был совершенно необработанный голос. Но голос - сильный, звонкий и чистый. Как раз такой безо всяких ухищрений и был нужен для этой песни, пожалуй...
   - Расскажи, малыш,
   Но летать зачем?
   Лучше быть строителем,
   Строить дом.
   Лучше быть врачом
   и лечить людей,
   Славить Родину
   Доблестным трудом!
  
   Отвечал малыш
   На вопрос отцу:
   Удивлён, отец,
   Мысли смелые,
   Думы взрослые,
   Не по возрасту.
   - Всё равно, отец,
   Крылья сделаю!
   Райнхарт резко, отчётливо перевёл дыхание, набрал воздуха в грудь, как перед нырянием...
   - Здесь можно жить
   И не видеть звёзд,
   Здесь все ночью спят
   От тяжёлого дня
  
   Но я хочу летать,
   Я хочу летать,
   Я...
  
   Я хочу летать,
   Я хочу летать,
   Я...
  
   Говорят, отец,
   с высоты Земля
   Нежно-синяя,
   А не серая.
   Я хочу летать,
   Ты прости меня.
   Всё равно, отец,
   Крылья сделаю!
  
   Закрыть глаза
   И не видеть звёзд -
   Это судьба,
   Существующих зря!
   Здесь можно жить
   И не видеть звёзд,
   Здесь все ночью спят
   От тяжёлого дня
  
   Но я хочу летать,
   Я хочу летать,
   Я...
  
   Я хочу летать,
   Я хочу летать,
   Я...
  
   1.На самом деле - это песня "Вени Д'ркина"
  
   Он повернулся - и все увидели, несмотря на темноту, что глаза у замолчавшего Райнхарта блестят. Но это не было смешно. И он их не прятал. Стоял на речном берегу и чуть улыбался. И никто ничего не говорил, пока не донёсся удивлённый голос Мадихен:
   - Мальчишки, это Райнхарт пел? Такая хорошая песня...
   Райнхарт рассмеялся и крикнул:
   - Вылезайте из реки, мы с голоду умираем!..
   ...На каждого пришлось по две полных миски замечательного блюда, которое было польским и называлось "бигос". Оказывается, заводилой всему была Маргрете - а её научила мать Дитриха. Сам Дитрих об этих уроках ничего не знал и только руками развёл:
   - А я чувствую - запах знакомый! Но я не знал, что Маргрете уже научилась... А я думаю - что они с мамой там на кухне так долго делают каждый раз!
   - На свадьбу позовите, - не без ехидства предложил Маркус. Однако Маттиас тихо ему сказал:
   - Не глупи, - а Дитрих совершенно спокойно отозвался в свою очередь:
   - Обязательно позову, - и бережно, гордо поправил на плечах сидящей рядом с ним Маргрете накидку.
   Костёр, который немного оживили (не для тепла - было по-прежнему жарко, только от реки чуть тянуло прохладой), ровно и неярко горел. Пламя отражалось в глазах мальчишек и девчонок, сидящих вокруг огня, потрескивали угли.
   - Девчонки, - задумчиво спросил Курт Целлюге, - а почему мы с вами раньше порознь были?
   - Да потому что все мальчишки... - начала Мадихен. Но Маргрете неожиданно перебила её:
   - Значит, просто время тогда ещё не пришло, - сказала она серьёзно и значительно. И ойкнула - на ногу ей отскочил уголёк...
   ...Расходиться никто не спешил. Снова искупались, снова посидели у костра, потом кое-кто разбрёлся по окрестностям, кое-кто продолжал вести разговоры обо всём на свете. Девчонки совсем не мешали этим разговорам, удивительно просто. Более того - они неплохо знали всё то, о чём интересно было говорить мальчишкам, хотя и рассматривали эти темы под каким-то своим - девчоночьим - углом. Зигфрид так подумал, когда отошёл от костра по своим личным делам. И уже закончил их, когда обнаружил, что совсем рядом беззвучно и незаметно сидит на небольшой коряжке Конрад.
   - Тьфу, чёрт! - ругнулся Зигфрид. - Напугал... А ты чего тут торчишь?
   - Так... на реку смотрю, - отозвался Конрад вяловато.
   - Спать хочешь, что ли?
   - Зиг, отстань.
   - Да чего отстань, пошли к костру! - Зигфрид попытался уволочь двоюродного, но тот по-настоящему уперся - и Зигфрид, отпустив его локоть, спросил с беспокойством: - Да что такое?
   - Там девчонки, - Конрад повёл плечами и устроился удобней, не сводя глаз с реки.
   - И что? - сердито-нетерпеливо спросил Зигфрид.
   - Мне стыдно с ними говорить, - угрюмо сказал Конрад. И бросил в воду подобранный камешек. Тот загадочно булькнул в темноте.
   Зигфрид молча постоял рядом. Потом тихонько присел и сказал осторожно, но настойчиво:
   - Конрад... тебе что, противно на них смотреть?
   - Нет, что ты?! - Конрад затряс головой возмущённо и испуганно. - Наоборот! Но мне всё время кажется... - его голос упал.
   - Глупости тебе кажутся, идиот, - тихо и проникновенно сказал Зигфрид. Конрад помолчал и неожиданно спросил не без ехидства:
   - А ты тоже от девчонок шарахаешься. Скажи - нет?
   Зигфрид какое-то время ничего не говорил. Было темно, тихо плескала где-то о корягу река. Конрад дышал рядом, и ехидства в его дыхании уже не было - скорей он удивлялся молчанию, ведь его двоюродный брат (и Конраду отлично было это известно) никогда за словом в карман не лез.
   - Я Анну-Розу люблю, - сказал наконец Зигфрид, глядя в темноту прямо перед собой. Конрад немо приоткрыл рот. Несколько раз шлёпнул губами. Потом выдохнул:
   - ФонМюзель?! - Зигфрид кивнул. - Она же старше!
   - Ты не понимаешь, - ответил Зигфрид без обиды. - Я просто объяснить не могу, наверное. Это не такая любовь, как... ну, любовь. Это как у рыцарей было раньше.
   Конрад явно не находил слов. Он косился на Зигфрида с любопытством и даже жалостью. А тот, как ни в чём не бывало, спросил:
   - Слушай, неужели тебе ни одна девчонка не нравится?
   - Нра... - Конрад подавился, - ...вится. Только она не тут. Она из Халльдорфа. Ты знаешь, у неё отец художник! Настоящий!
   - Ну это же недалеко... - Зигфрид пропустил мимо ушей слова про художника. - Вы на занятиях познакомились, или в школе?
   - На каруселях... - Конрад засопел. - В мае, когда цирк приезжал... Мы там в очереди стояли просто рядом... ты помнишь, ты тогда в тир убежал? - Зигфрид кивнул, слушая с сочувственным интересом. - А я-то остался. А там сажают по двое же на сиденье. Ну и мы просто вместе оказались, не шарахаться же было друг от друга... А у неё голова закружилась, и я ей леденец дал, помнишь, мы покупали? - Зигфрид снова кивнул. - А потом мы вместе гуляли, помнишь...
   - ...помню, что ты куда-то делся, - подытожил Зигфрид. - И ты что, с ней только один раз встречался?
   - Нет, - вздохнул Конрад. - Но я каждый раз думаю...
   - Хватит, - железным голосом прервал его Зигфрид. - Как её зовут?
   - Ирэна... - выдохнул Конрад молитвенно.
   - Вот и не мучь её и себя, - приказал Зигфрид. - Раз она так далеко живёт, а всё равно с тобой встречается, то нечего и... чёрт! Чёрт! Чёрт! Райнхарт, вы сговорились сегодня втихаря тут ползать?!
   - А чо такоэ? - хитро подкравшийся от берега Райнхарт оседлал корягу и, натягивая трусы на мокрое тело, поинтересовался: - Эй, вы тут что вообще делаете?
   - Целуемся, - буркнул Конрад. Зигфрид треснул его в поддых локтем так, что Валески с тихим сипом задохнулся и, выпучив глаза, сполз в позу эмбриона.
   - И как? - хихикнул Райнхарт, ладонями сгоняя из волос воду и совершенно бессердечно разглядывая поверженного Конрада. Тот сел обратно и, злобно зыркнув на Зигфрида, мстительно сообщил:
   - Рыжий.
   - Открытие, - не обиделся тот и спросил Райнхарта: - Как вода?
   - Не остыла ещё... - Райнхарт потянулся. - Пойду оденусь и на луну схожу повою. Со мной?
   - Или вой один, - усмехнулся Зигфрид, вставая, распустив галстук и расстёгивая рубашку. - А мы с Конрадом купаться!..
   ...Выть на луну Райнхарт, конечно, не стал. Хотя, если быть совсем честным, иногда ему очень хотелось это сделать. В лунные ночи летом он, бывало, смотрел из окна своей спальни на серебряную от света дорогу через поля, на таинственные хлебные водовороты - и возникало острое желание выскочить наружу и бежать в ближайший лес, кого-то звать, окликать, искать... Он ни разу так не сделал. Не потому, что боялся. А потому, что боялся - никто не откликнется. Это было бы разочарованием.
   А кто - никто? (Он перескочил через валежину, остановился, подняв голову) Странный ты, Райнхарт фонМюзель из Мюзеля. Тебе всегда мало сказок, ты хочешь их всё время воплощать в жизнь. Удачное время тебе досталось - время, когда о сказках говорят не "не может быть!", а - "надо попробовать!"
   Он прислонился грудью к дубу, рядом с которым остановился, вытянулся вверх, царапнул пальцами кору, прижался к дереву плотней. Тихо засмеялся... и насторожился. Чуть повернул голову.
   Голоса от костра тут не были слышны. Поэтому лёгкие шаги казались отчётливыми. Райнхарт чуть сдвинулся вбок, присмотрелся и шкодливо сузил глаза. Урсула-Мария. Какая-то грустная, идёт себе и идёт, теребит веточку.
   Дождавшись, когда девчонка поравняется с деревом, за которым он стоял, Райнхарт медленно протянул руку и, прочно взяв Урсулу-Марию за запястье, тихо, вкрадчиво прошептал:
   - Что ты ищешь одна в ночи, о дева?
   Если честно, он рассчитывал на громкий вопль, над которым можно будет похохотать вдосталь. Но вместо этого оторопел - Урсула-Мария только на секунду вздрогнула, а потом повернулась - быстро и с какой-то... надеждой, что ли? И замерла. Райнхарт удивлённо отпустил её руку. Хотел разочарованно сказать: "Я так не играю!" - но слова почему-то не шли, а Урсула-Мария не сводила с него глаз с крошечными дрожащими лунами в них. Губы девчонки чуть раздвинулись - то ли в улыбке, то ли в неясном напряжении - и белые зубы отчётливо и чисто поблёскивали. От формы девчонки пахло костром.
   И тогда Райнхарт задержал дыхание и, глядя прямо в эти лунные глаза, приблизил своё лицо к её лицу - и тихонько коснулся кончиком своего носа - её носика. Девчонка вздрогнула, словно через неё пропустили ток. Слабенько выдохнула - с отчаянной птичьей смелостью:
   - Я тебя люблю... - и порывисто спрятала лицо в ладонях.
   Райнхарт застыл без дыхания. Потом заявил:
   - Я же лётчиком стану, - и глубоко задумался над идиотизмом сказанного в контексте того, что он услышал. Впрочем, Урсулу-Марию, кажется, это совершенно не колыхало - всё, сказанное Райнхартом, она, судя по всему, воспринимала, как откровение и сейчас, чуть опустив ладони, отозвалась:
   - Я знаю.
   В следующую секунду Райнхарт пережил настоящий ужас - она его любит, а он её - нет... бедная Урсула-Мария, вот ужас-то... а если она утопится или отравится уксусной кислотой?! Девчонка же! Дура! Но ещё через секунду Райнхарт вдруг ощутил...
   ...нет, он ничего не ощутил. Ощущают то, для чего придуманы слова. А тут - представьте себе, что вы видите, как раскрывается прекрасный бутон до сих пор дремавшего серенького цветка, и воздух наполняет благоухание. Вы скажете "красивый цветок", "приятный запах", но... но разве это будет то, что вы испытываете? Где будут ваши слова?
   Райнхарт молча переживал чудо. На его глазах за секунду какую-то в его душе вдруг лопнул неприметный бутон - и ночь зажглась мириадами тёплых мягких огоньков. А я тоже её люблю, с каким-то отстранённым изумлением подумал Райнхарт. Вот те на. Это что, так происходит?!
   - Я тоже тебя люблю, - признался Райнхарт, ощущая, как загораются щёки - невыносимым сладостным пламенем. Урсула-Мария опустила ладони ещё ниже и недоверчиво спросила - пискнула:
   - Правда?
   - Правда... - растерянно ответил Райнхарт. И подумал: он что, был слепой раньше?! У неё замечательные косы - тяжёлые пшеничные косы, а ему всё виделись какие-то детские косички... И лицо у неё - благородное, красивое лицо, чуть беззащитное... и теперь он будет её защищать! А какие красивые глаза у неё... и самый лучший на свете маленький тёплый носик... Где та мелкая пугливая девчонка, которую он привык представлять при словах "Урсула-Мария"?! Она же красавица. Почти взрослая красавица! - Какая ты красивая, - ошеломлённо сказал Райнхарт. И несмело взял девушку за запястья. - Чудо какое-то...
   Урсула-Мария тихонько засмеялась - словно ясными колокольчиками зазвенела ночь. Потом шагнула вперёд, щекой притиснулась к плечу Райнхарта и, настойчиво высвободив руки, обняла его за пояс. Мальчик, помедлив секунду, сделал то же, почти отчаянно ткнулся лицом в густые волосы, пахнущие ромашкой. Тихонько провёл пальцами по косам. В глазах горело, в ушах стоял шум. Райнхарт зажмурился, переживая приступ наслаждения, который всё никак не кончался. "Умру сейчас," - подумал он счастливо. У Урсулы-Марии бешено колотилось сердце - там, в... в груди. Подумав это слово - он думал его миллион раз в жизни - Райнхарт задержал дыхание, потому что у девчонок это слово совсем не то означает, что у мальчишек... Райнхарт чувствовал её... ну, грудь... через свою рубашку и через рубашку Урсулы-Марии. Он осторожно привалился спиной к дереву и обнял девчонку - уже по-настоящему. Урсула-Мария осторожно прижалась плотней и так довольно вздохнула, что Райнхарт тихо засмеялся.
   - Я тебя всегда буду защищать, - сказал он гордо. - Ото всего.
   - А я буду для тебя самой лучшей... - шепнула Урсула-Мария. - Это ведь ничего, что ты барон? Ты не думай, я не из-за титула!!! - в голосе её прозвучал испуг, и Райнхарт снова хихикнул:
   - Я и не думаю. Ты же не дура какая-нибудь.
   - А ты можешь меня... - девчонка тихо подышала, собираясь с духом, - ...поцеловать?
   - Я... я не умею! - всерьёз испугался Райнхарт.
   - Я тоже, - призналась Урсула-Мария. И испуганно спросила: - А как же мы будем?!
   - Закрой глаза, - решился Райнхарт. Она поспешно зажмурилась - это было последнее, что Райнхарт видел, потому что и сам он закрыл глаза. Нашёл по лёгкому чистому дыханию губы Урсулы-Марии - мягкие, тёплые, суховатые - и несмело, еле-еле, притронулся к ним своими.

* * *

   Райнхарт проснулся от того, что ему защекотало нос.
   Ощущение было настолько привычным, сделавшимся близким за последние годы (а точнее - последние полжизни), что Райнхарт, не открывая глаз, улыбнулся и легонько дунул. Щекотка исчезла, и он открыл глаза.
   Вспыхнуло рыжее солнце в волосах друга. Райнхарт тихонько приподнялся на локте. Конечно, Зигфрид спал, разбросав руки. У него была такая манера - спать на спине враскидку, как у Райнхарта - во сне принимать позу зародыша на правом боку и стараться во что-то уткнуться носом. В открытое окно тянуло утренней прохладой, покачивались на почти невидимых лесках над столом модели самолётов - словно они подрагивали прогреваемыми моторами перед разбегом в небо. Солнце косой шевелящейся от теней листвы полосой тянулось от окна к кровати и лежало на волосах Зигфрида.
   Из-за двери пахло лимонным пирогом с яблоками. Ещё недавно Анна-Роза недрогнувшей рукой распахивала дверь по утрам и будила обоих мальчишек, когда Зигфрид ночевал у Райнхарта. Но в последнее время - перестала это делать, только стучалась и весело кричала: "Эй, медный с золотым, а ну-ка, встали!" Потому что мы повзрослели, и... подумал Райнхарт и не стал особо додумывать про некоторые связанные с взрослением вещи, которых, конечно, не хотела видеть сестра, чтобы не смущать брата и его друга.
   Повзрослели, подумал он ещё раз, осторожно (чтобы не разбудить Зигфрида) укладываясь тоже на спину, головой на скрещенные ладони. Это хорошо, это просто здорово. Но, наверное, когда мы станем взрослыми, детства нам будет немного жаль... Ему взгрустнулось вдруг. Взрослым быть иногда очень скучно... но с другой стороны - взрослому многое можно и доступно, чего не может или не имеет права делать мальчишка.
   Летать, например. Или наоборот? Может, задумался Райнхарт, как раз мальчишка и может летать по-настоящему? Он повёл плечами: да ну, что-то я какие-то сказки выдумываю с утра... а хотя - разве вчерашняя ночь не сказка?!
   Нет, взрослым стать хотелось. Очень. Ещё надо столько сделать, но вдруг взрослые всё сделают раньше, чем он повзрослеет? А вот стареть не хотелось. И не потому, что старики умирают в конце концов, смерти Райнхарт не боялся совершенно. Не хотелось быть дряхлым, усталым... Вспомнились строчки из песни, которую он слышал как-то, про человека, который

...прожил ровно двести лет.

"Эх, - сказал, - старею!"

Взял и умер он тогда

(Не хотел быть старым!)...

   Вот бы так на самом деле... Жить и жить, долго, интересно, а когда почувствуешь, что устал от этого - просто как будто выключиться. Ну, или если погибать - то в бою. Чтобы ни кресел с пледами, ни лекарств, ни одышки... Подумалось про Ральфа - старый слуга последнее время очень сдал... но ни в какую не хочет бросать работу и просто отдохнуть, хотя в замке уже работают трое новых слуг. И сразу - невесть по какой аналогии - опять вспомнилась прошлая ночь и... и Урсула-Мария.
   Райнхарт с наслаждением зажмурился, задержал дыхание. Облизнул губы - на них появился вкус губ девушки. Ему захотелось громко завопить и кувыркнуться в постели как следует, но Зигфрид спал - и легли они, судя по всему, не та уж давно. Они вернулись под утро, а поскольку до Мюзеля было ближе, чем до лесничества, но друзья уже привычно заночевали "там, где ближе".
   Спать больше не хотелось, кстати. На Зигфрида Райнхарт покосился ещё раз - с сожалением: дрыхнет в такое утро! До завтрака ещё полно времени, может, встать и поработать? Так важно называл Райнхарт про себя свои писательские подвиги.
   Писать книжку Райнхарту очень нравилось. И писалась "Люди воздушных кораблей" очень легко. Райнхарт уже задумал ещё несколько книг, которые обязательно напишет. "Молот Тора" - про суперпушку, которую строят в лесах Восточной Пруссии, поляки стремятся этому помешать, а местные мальчишки, конечно, мешают полякам мешать (консультировать будет Дитрих), "Люми" (жуткую фантастику про старые времена и про разных чудищ, не дающих покоя добрым немцам и погибающих от руки троих мальчишек - наследника баронского рода, сына егеря и настоящего люми (которые вовсе не злые); тут Райнхарт уже даже написал несколько кусков, когда находило особое настроение и хотелось побояться) и "Звёздный парус" - про особый космический корабль, который запустила Германия к планетам звезды Вега (в экипаже, конечно, будут и мальчишки тоже)... Первые главы из "Людей воздушных кораблей" Райнхарт после некоторых колебаний недавно послал в "Der Pimpf" и постарался забыть об этом, чтобы не разочаровываться, когда их, конечно, НЕ напечатают...
   В коридоре послышались негромкие голоса. Повелительный - отца - и деловой, недавно прибывшего нового управляющего замка. О чём они говорили, понять не удалось, но Райнхарт удивился: отец обычно вставал за час до завтрака, а сейчас ещё почти два часа. С чего бы это Эрхарт фонМюзель изменил свои привычки? Франция напала на Рейх... да нет, слабовато. Может, небо рухнуло? Но оно за окном вроде бы такое же, как всегда...
   Любопытство становилось сильней с каждой секундой. За окном послышалось щёлканье садовых ножниц, и Райнхарт, бесшумно вскочив, стремительно подбежал к нему и стал коленками на подоконник.
   Так и есть. Ральф подравнивал розы - и на тихий свист Райнхарта медленно, неспешно обернулся. Пыхнул трубкой, кивнул:
   - Доброго утра, господин Райнхарт.
   - Доброе утро, Ральф, - поспешно сказал мальчишка, свешиваясь наружу. - А отец почему на ногах? Что случилось?
   - Да ничего особенного, - лицо Ральфа вдруг сделалось на миг непривычно-лукавым. - У него и спросите, за чем дело-то стало? Раз уж поднялись в такую рань.
   - Секреты! - фыркнул Райнхарт, спрыгивая обратно. Потянулся с зевком, подумал, что, может, всё-таки стоит стащить Зигфрида на пол, но потом вздохнул и решил быть великодушным. Пусть спит.
   Стащив и уложив в ящик комода пижаму, Райнхарт умылся над старинным тазом, быстро почистил зубы, причесался. Насвистывать в за такими делами было проблематично, и он бодро мычал. Потом так же быстро, но ловкими, отработанными движениями оделся перед большим венецианским зеркалом, покачал на лесках модели двух самолётов - отцовского "фоккера" и биплана-истребителя "арадо". Строго посмотрел на висевший чуть выше французский "моран-солнье", прицелился в него из пальца, прищурился, сказал губами "пок!" Налил в таз свежей воды (перед этим с некоторыми колебаниями выплеснув его на улицу - Ральф ушёл, да и ничего грязней пыли с себя Райнхарт не смыл, если уж так) и, поставив его рядом с кроватью со стороны Зигфида на точно выверенное за несколько лет место, с чувством исполненного долга побежал искать отца...
   ...По утрам Эрхарт фонМюзель как правило ездил верхом, потом ждал завтрака в парадной гостиной. После того, как не столь давно отец бросил пить (то есть, просто за его прибором как-то утром не оказалось вина, и Райнхарт не стал ничего спрашивать, а Анна-Роза вдруг заплакала, извинилась и вышла, чтобы через пару минут вернуться с улыбкой), в этом отношении ничего не изменилось. И Райнхарт, столкнувшись около открытой двери отцовского кабинета с человеком в форме полковника Люфтваффе, удивлённо отсалютовал, бросил: "Доброе утро, извините..." - раньше, чем понял, что видит перед собой отца.
   - Пап?! - вырвалось у него через секунду. Он неловко налетел на дверь, стиснул ушибленное плечо - но не сводил с отца глаз. - Пап, это - ты?!
   - Как видишь, - фонМюзель явно хотел ответить сухо, но голос его дрогнул. В нём была нежность и радость. Райнхарт провёл рукой по виску:
   - Но... полковник?! - отец имел право ношения мундира, однако даже своего капитанского не носил никогда. - Пап, что это значит?!
   - Я возвращаюсь на службу.
   Эрхарт фонМюзель откровенно полюбовался на мундир в зеркале, вделанном в стену напротив двери, потом заметил изумлённое и недоверчивое выражение лица сына. Повернулся - Райнхарт с трудом удержал желание встать по стойке "смирно" и одновременно кинуться на шею высокому, подтянутому офицеру в безупречном мундире полковника Люфтваффе.
   - Герман прислал письмо с курьером, - фонМюзель неожиданно тепло улыбнулся. - Он меня помнит. Просто удивительно... - фонМюзель задумался и повторил медленно, словно осознавая эти слова заново: - Да... просто удивительно... Я бы не поверил в такое, но письмо - личное, он пишет в том числе и о таких вещах, о которых знали только мы (1.). А с письмом - посылку и приказ. Через три дня я отправляюсь в Генеральный Штаб. Девятнадцать лет отпуска кончились.
  
   1.Глава "всего, что летает" Рейха Герман Геринг ("ласково" прозванный недоброжелателями "аэроборовом" - и одновременно обладатель одного из самых высоких интеллектов среди политиков мира того времени) в годы Первой Мировой войны был отличным лётчиком-истребителем.
  
   - Это просто замечательно, отец! - разродился наконец Райнхарт. - Ты снова в армии! Ну скажи, скажи, разве это не то, о чём ты мечтал?! - он схватил отца за запястья и потряс его руки в бурном, несдерживаемом восторге.
   - Боюсь, только, что, во-первых, летать мне теперь придётся лишь пассажиром, - фонМюзель старался сохранить невозмутимое достоинство. - А во-вторых, что без меня тут всё пойдёт не так, как надо мне. Мне не слишком по душе новый управляющий. Больше похож на учёного сухаря, чем на делового человека.
   - Мы с Анной-Розой присмотрим за этим! - горячо заверил Райнхарт. - Я в любом случае ещё два года буду дома!
   Полковник кивнул. Он уже явно думал о другом и неожиданно сказал негромко, снова глядя в зеркало - но не на своё отражение, а словно бы сквозь него:
   - Поразительно...
   - Ты о чём, отец? - насторожился Райнхарт.
   - Понимаешь, я всегда знал, что они воруют. Это их сущность, я видел в восемнадцатом их вождей, видел вблизи, как тебя сейчас; ВОР - было написано на каждом лбу. Но я не мог себе представить даже в бреду, сколько они воровали. Ведь этот ваш... австриец не сделал ничего такого особенного. Просто прекратил воровство. И деньги нашлись сразу на всё. Одновременно на всё. Причём такие деньги, о которых раньше и думать было невозможно. Сын, - повернувшись к внимательно слушающему мальчику, фонМюзель посмотрел на Райнхарта почти с ужасом, - я прожил больше сорока лет и не понимаю, как можно так красть?! Они что, ели эти деньги?!
   Райнхарт на какой-то миг ощутил себя старше и мудрей отца. Отец всё-таки оставался в своей Германии, старой доброй Германии Кайзера, где чиновники - слуги народа, военные - его защита, Кайзер - полубог, и всё идёт разумно и открыто само собой и своим чередом. Он ничего не понимал в том, в чём Райнхарту помогли разобраться в Гитлерюгенде. Но мальчик ничего не сказал об этом отцу. Вместо этого с не очень обычным для себя лукавством он предложил:
   - Ты же теперь будешь служить у Геринга. Наверняка встретишь... "австрийца". Вот и попроси его объяснить тебе, что к чему, он точно понимает больше, чем тринадцатилетний недоросль, который только и знает, что заниматься разной ерундой.
   Барон с откровенным удивлением несколько секунд смотрел на сына, а потом вдруг рассмеялся. Глядя на хохочущего - он не видел такого уйму лет... или вообще никогда! - отца, засмеялся и Райнхарт - чисто, звонко. А фонМюзель пообещал сквозь смех:
   - А знаешь, может быть, я так и поступлю. В конце концов, он всего лишь ефрейтор, разве нет?
   Он фюрер, папа, подумал Райнхарт, ласково глядя на отца и всё ещё улыбаясь. Он фюрер. И, если ты сделаешь так, он на самом деле сможет тебе всё объяснить. Я верю. Между тем, отец перестал смеяться и, взяв Райнхарта за плечо, пошёл с ним по коридору, размеренно роняя слова:
   - Я решил поступить следующим образом. Южное крыло замка я передаю под помещения для вашего гефольгшафта в вечное и безвозмездное пользование (1.).
   - А? - только и смог отреагировать мальчишка, изумлённо уставившись на отца. Тот пояснил - так же размеренно и обстоятельно:
   - Ваша задача - поддерживать его в аутентичном историческом состоянии. В остальном можете распоряжаться им, как вам будет угодно.
  
   1.Случаев передачи частных дворянских владений их хозяевами "на общественные нужды" - не счесть. Дворяне открывали на своих землях всевозможные клубы, спортивные комплексы, стрелковые полигоны, давали место для молодёжных и патриотических организаций и даже военных полигонов (для испытаний первого танка таким энтузиастом был предоставлен его родовой гольф-корт - те, кто знает англичан, поймут, что это за жертва!) Теперь на секунду представьте себе современных "хозяев жизни", в открытую отбирающих у детей рекреационные зоны, уцелевшие пионерлагеря, да просто приглянувшиеся куски лесов, речных и озёрных берегов... Для справки: тем, кто любит словосрач про "рашкуватник" - на Западе дела обстоят в точности так же. Просто тамошние политики не относятся к бизнес-элите, а являются её слугами, чем и объясняется их относительно скромное проживание. А попробуйте просто войти в лес или искупаться в реке либо озере - и вы очень быстро поймёте, какой тюрьмой для среднего человека является Запад. Причём ещё полвека назад даже в помешанной на частной собственности Англии дела обстояли совсем иначе... Но с тех пор массово сменились владельцы. Современная же безродная "элита" ненавидит и презирает "быдло". Даже если "быдло" построило те страны, на которых мерзавцы жируют.
  
   - Пап! - Райнхарт наконец не выдержал - прыгнул вперёд и обнял отца.
   - Ну, ну, что ещё такое... - заворчал фонМюзель, несильно и неуверенно отстраняя сына. - Райнхарт, прекрати, что за девичьи нежности?! Немедленно перестань, помнёшь мундир... Райнхарт, я тебя накажу! Что это такое, в конце концов?!
   - По-жа-луй-ста! - сияя всем лицом, отчеканил Райнхарт. - Ты полковник, твои приказы - закон! - и, отстранившись, звонко щёлкнул каблуками, приняв стойку "смирно".
   - Убирайся! - и полковник совершенно не по-уставному замахнулся на с хохотом улизнувшего сына новенькой фуражкой...
   ...Зигфрид сидел в кровати - прислонившись к подушке спиной, руки под головой - и упорно разглядывал угол потолка. В таз он не попал, потому что, видимо, ещё не вставал. Райнхарту лицо друга не понравилось, и он с порога угасшим голосом спросил:
   - Ты что, обиделся?
   - Я? - Зигфрид удивлённо посмотрел на него. - Нет... с чего?
   - А что тогда? - допытывался Райнхарт.
   - Сон приснился, - хмуро ответил Зигфрид, снова уставившись в потолок. Райнхарт, сев к столу, уточнил:
   - Кошмар, что ли?
   - Угу, - Зигфрид покривился. - Про школу.
   - О. это и правда кошмар, - согласился Райнхарт.
   - Я серьёзно... - Зигфирд лёг на живот, устроил подбородок на ладонях, разглядывая друга. - Вроде мы с нового года в школу приходим, а там во-первых вместе с нами девчонки учатся...
   - У?
   - Нет, правда... а учитель - женщина.
   - В школе для мальчишек?! - Райнхарт улыбнулся. - Это не кошмар, это ненаучная фантастика.
   - Зря шутишь. А потом у нас такой урок был... - Зигфрид вдруг покраснел. - Ты прости, но я даже тебе рассказывать не могу. Язык просто... ну, не поворачивается. Уф! Хорошо, что просто сон.
   - Девчонки, что ли, голые танцевали у доски? Вместе с учительницей? - подмигнул Райнхарт. Но Зигфрид остался серьёзным. Покачал головой и тихо сказал:
   - Если бы, - но потом махнул рукой: - А ну его! Правильно ты сказал - ненаучная фантастика! - и повёл плечами, сбрасывая с себя ночные неприятности.
   - Эй! Эй, эй! - Райнхарт вскочил. - Ты знаешь, что случилось?! Отец нам южное крыло замка дарит! Для гефольгшафта!
   - Да ты что?! - Зигфрид встал на коленки, вытаращил глаза. - Тоже приснилось, что ли?!
   - Правда! - Райнхарт рубанул воздух салютом. - Правда!
   - Да надо бежать скорей! Всем нашим сказать! Это же...
   Зигфрид в восторге соскочил на пол...
   ... - Восемнадцать, - заметил Райнхарт.

* * *

   До самого вечера гефольгшафт перекочёвывал в замок. Полевой дорогой тянулись туда-сюда подводы (их было четыре штуки), украшенные транспарантами и флагами - и даже сновали два легковых автомобиля - школьный и новенький "фольксваген" семьи Ханнеке. Отец Урсулы-Марии стал первым из рабочих железнодорожных мастерских, кто купил эту небольшую симпатичную машинку. На подводах пели под гитары и аккордеон и только что не плясали. Около замка кипело муравьиное движение. Двести мальчишек и сотня девчонок, кстати, могут в рабочем рвении общаться друг с другом так, что у взрослого случится акустический удар. И если первое время в замковых стенах ребята всё-таки уважительно робели, то очень скоро робость сошла на нет. А поскольку, вдобавок ко всему, целью ставили пока что именно переезд, а не размещение вещей и прочего по местам, то не было ничего удивительного в том, что к восьми вечера всё южное крыло напоминало лагерь беженцев. Сами беженцы потихоньку отчалили (с поля долго неслись удаляющиеся песни), Райнхарт погрузил в подъехавший в последний раз автомобиль Урсулу-Марию (с которой, кстати, за весь день и парой слов не перекинулся. Если честно, Райнхарт не знал, как себя с ней вести. Ведь она теперь - как это? - "его девчонка". И что?) и, устало переставляя ноги, отправился в комнату, назначенную под штаб. Там неожиданно обнаружился Зигфрид - он постукивал по высокому барабану и как ни в чём не бывало сказал вошедшему Райнхарту:
   - Я у тебя переночую опять?
   - Конечно! - обрадовался Райнхарт. Помедлил и спросил: - Хорошо получилось, правда?
   - Ещё бы, - энергично кивнул Зигфрид. Тоже помедлил... - Райнхарт, а ты что, в Урсулу-Марию влюбился?
   Райнхарт ощутил, как его лицо медленно погружают в кипяток. Он прокашлялся несколько раз и пискнул:
   - Откуда... - но преодолел себя и решительно закончил: - Да, влюбился. Зигпожалуйстанеговориникомууууу!!! - это он уже провопил панически и даже ногу за ногу завёл.
   - Так это не заметили сегодня только кони в повозках, - философски-спокойно ответил Зигфрид. Райнхарт возмутился:
   - Я ей и пары слов за весь день не сказал!
   - Ох-ты-господи-боже-мой! Кому эти слова нужны, если и так всё видно?
   - Зиг... - Райнхарт подошёл ближе, сел на край стола, поводил пальцем по нему. - Я ещё вчера вот в это время и думать про это не думал. А потом бубумц! И всё. Как провалился. Зиг...
   - Да что ты как будто оправдываешься? - удивился Зигфрид. Райнхарт тоже удивился:
   - А... но я... я боялся, что ты скажешь - мол, променял на девчонку...
   - Во дурак, - искренне ответил Зигфрид. - Я что, похож на Урсулу-Марию? Или она на меня? Тогда давай, - и, повернувшись щекой, постучал по ней пальцем.
   - Что давай? - не понял Райнхарт.
   - Целуй.
   - Спятил?! - немедленно возмутился фонМюзель-младший.
   - Да нет, это ты спятил, - пояснил Зигфрид добродушно, - если решил, что я могу решить... тьфу, чёрт, короче, что думаешь, будто я думаю... ууу! Понял ты всё.
   - Понял, - Райнхарт с искренним облегчением перевёл дыхание. И, секунду подумав, предложил вкрадчиво: - Зиг... а давай отметим сегодняшний день. Ну правда, столько хорошего случилось... грех не отпраздновать немножко.
   - В смысле отметим? - не понял Зигфрид. Райнхарт понизил голос:
   - В буфете есть бутылка коньяка. Початая. Старого. Давай тяпнем по рюмке? Отец в городе, и вообще... ну имеем мы право?!
   В глазах Зигфрида разгорелись огоньки опасного азарта. Мысль о том, чтобы отпраздновать успех гефольгшафта коньяком, да ещё и как в книжке - "старым", его привлекла мгновенно. Он молча кивнул и уточнил:
   - В твоей комнате?
   - Нет, тут. Раз тут теперь штаб!
   - Пошли за коньяком, - решительно подытожил Зигфрид...
   ...Мартель "Кордон Блё" имел выдержку в двадцать пять лет и крепость в пятьдесят градусов. Бутылка относилась к одной из первых партий, произведённых Эдуардом Мартелем, и барон фонМюзель почал её за день до того, как разговор с сыном прекратил его пагубное увлечение. Наверное, ему и в страшном сне не могло присниться, что как раз сын на эту стоявшую в буфете бутылку и посягнёт.
   Посягнул. А семидесятиграммовые походные стопки XVI века - изящные, тонкого серебра с чеканкой сцен охоты - Райнхарт стянул (взял, это же и мой дом - успокоил он себя) из горки со столовым серебром. И теперь с ответственно-гордым видом разлил коричневатую жидкость с лёгким сладковатым запахом имбиря в светлое серебро - почти до края.
   - Вообще коньяк пьют из специальных бокалов, - со знанием дела сообщил он Зигфриду, который, стоя у стола, с интересом наблюдал за действиями друга. - Но мы же не дегустируем, а отмечаем хорошие события. Так что ничего, сойдёт! На, держи, - он сунул стопку в руку друга, потом красиво поднял в руке свою и, провозгласив: - За Рейх и Вождя! - лихо опрокинул её в рот. С лёгкой опаской и в то же время с завистью следивший за ним Зигфрид немедленно сделал то же самое - а предостеречь друга от опасности Райнхарт не мог. Он боролся с пожаром во рту и глотке и жутким желанием втянуть в себя как можно больше воздуха, чего делать, как он помнил, было как раз нельзя. Зигфрид между тем жутко побагровел, покраснели даже глаза, он уронил рюмку и зажал рот руками, плюхнувшись на стоявший у стены мягкий кожаный диван.
   - Кааааак... ээээтоооо... мож-ноооо... пиииить?! - простонал он наконец, мотая головой и ожесточённо дыша. - О-гоооооооонь!!!
   Райнхарт попытался ответить, что ему тоже не понравилось, но вместо этого неожиданно для самого себя рассмеялся каким-то чужим, словно бы со стороны слышимым смехом - перед глазами всё забавно оплывало, о чём он не замедлил сообщить другу, хотел сесть на стул, но промахнулся и шлёпнулся на тот же диван:
   - За-бав-но! - весело сказал он вслух, собрался было, придерживаясь за подлокотник, сесть удобней, но промахнулся мимо него и соскользнул в полулежачее положение. Пятьдесят грамм пятидесятиградусного четвертьвекового коньяка расправились с совершившими извечную глупость мальчишками мгновенно и сокрушительно - Зигфрид тоже идиотски хлопал глазами и улыбался, привалившись к диванной спинке. Ощущения ему скорей нравились, точней - были смешными, как будто одновременно на мягко крутящейся карусели и в комнате кривых зеркал. Райнхарт тоже катался на той же карусели, и Зигфрид не замедлил ему сообщить, вспомнив озабоченно, что другу он, кажется, такого никогда не говорил:
   - Райнхарт, я тебя ужжжасно люблю. Больше, чем братьев. Насчёт коньяка ты тоже здорово придумал, мне бы и в голову не пришло! Давай я ещё налью, и выпьем за нас! Так всегда делается! - язык был Зигфриду совершенно послушен, а вот руки вели себя смешно и странно - они ничего не желали брать и вообще всё время оказывались где-то в стороне от бутылки.
   Райнхарту тоже хотелось сказать Зигфриду, что он очень его любит, что тот - самый лучший друг, но... вот беда - его начисто не слушался как раз язык. После нескольких честных попыток донести всю глубину своих чувств до Кирхайса, фонМюзель сердито высунул непокорный орган и скосил на его кончик глаза, пытаясь понять, что с ним такое творится? Между тем Зигфрид, отчаявшийся поймать увёртливую бутылку, грозно призвал:
   - Споём! - и затянул звонко и не в лад про кайзерову конницу. Райнхарт поддержал его оптимистичным громким завыванием - видимо, искренне считая, что поёт. Кажется, и Зигфрид думал также, потому что не возражал совершенно.
   Им обоим было очень хорошо...
   ...При виде двух пьяных в лоскуты мальчишек заглянувшая в комнату в поисках брата Анна-Роза не знала, что ей делать - сердиться, смеяться или плакать? Если честно, в первый момент она даже испугалась, вспомнив ещё такое недавнее пристрастие отца. Впрочем, она уже заметила, что выпито было "на хвост котёнку капнуть", и весёлая сердитость взяла своё. Однако, сказать что-либо девушка всё равно не успела, потому что именно в этот момент Зигфрид заметил её.
   На лице рыжего мальчишки отразилась невероятная, неземная нежность, смешанная с блаженством и решимостью. Он сел прямей и заявил:
   - О госпожа Анна-Роза! - потом задумался и поправился: - О благородная и прекрасная госпожа Анна-Роза! - тяжко задумался и кивнул довольно, видимо, оставшись вполне доволен таким обращением. - Я очень люблю вашего брата Райнхарта - он мой лучший друг и он мой брат! - друг и брат между тем, кажется, пытался вернуться в реальность и выглядел, как наибогохульнейший пьяный ангел из какого-нибудь апокрифичного манускрипта. - Но вас, госпожа Анна-Роза, я люблю... - снова перерыв. - Нет, не то! - голос Зигфрида стал воинственным. - Это не сравнивает...ся. Я вас люблю, как любят богиню. Вы не подумайте, я ничего от вас не хочу, ничего не предлагаю... я всё понимаю! Всё! Я лишь прошу у вас позволения, - телодвижение, которое сделал Зигфрид, ясно показывало, что в мыслях он стоит перед Анной-Розой в рост и опускается на колено, - я прошу у вас позволения разрешить мне быть вашим рыцарем. Всегда. Везде. Всю мою жизнь. И-ик.
   Анна-Роза почувствовала, что изумлена и смущена. Мальчик был пьян. Но что у трезвого на уме... И он говорил искренне. Посмяться над этим было бы подло и жестоко. Но и отнестись всерьёз... надо как-то перевести разговор.
   - А что говорит о спиртном Устав? - сухо спросила девушка. Райнхарт мгновенно возбудился и, подняв правый указательный палец, сурово покачал им. Потом изрёк неожиданно ясно, но предельно коротко:
   - Нельзя, - и плавно завалился на плечо Зигфрида, который с обожанием продолжал созерцать девушку. Кажется, он уже забыл о своём вопросе и сейчас просто наслаждался видом Анны-Розы. Девушка вздохнула. Звать слуг ей не хотелось. Впрочем...
   ...Когда Ральф вместе с баронессой вошёл в кабинет, мальчишки уже спали на диване, крепко обняв друг друга. Старик сперва одобрительно крякнул, потом презрительно хмыкнул, увидев бутылку и стопки. Покачал головой и буркнул:
   - А всё-ж таки мельчает народ... дааа...
   - Ральф, ради господа бога не вспоминай, как дедушка на спор выпил три бутылки водки, - вздохнула Анна-Роза. Ральф флегматично уточнил:
   - Две - русской водки, и одну - картофельного шнапса. Русский гусар, с которым они пили, свалился под стол раньше. А полковник, - старик почти прослезился от умиления, - так и сидел... как памятник! Сидя уснул, орёл наш... Ну ладно, госпожа Анна-Роза, вы идите себе, посмотрите, чтобы в коридоре и на лестнице никого не было, а я их по очереди перетащу...
   - Давай вместе, тебе будет тяжело... - начала было девушка, но старый слуга отмахнулся:
   - Вот уж тут делайте, что говорю. Не в первый раз.
   - Хорошо бы в последний, - искренне вздохнула Анна-Роза.

* * *

   На этот раз первым проснулся Зигфрид.
   Ему было плохо. Откровенно плохо - ломило виски, во рту был отвратительный привкус. Райнхарт, спавший рядом, зарылся куда-то под лёгкое одеяло, даже обнаружить его было нелегко. Шевелиться не хотелось, но ужасно хотелось пить.
   А самое главное - Зигфрид по выверту своего организма отлично помнил вчерашний вечерний разговор с Анной-Розой в комнате нового штаба.
   Оставалось одно: бежать в Гамбург и стать юнгой на торговом судне, которое придёт обратно в Германию года через три. А, нет - ещё сменить фамилию, имя и получить пару ударов ножом по лицу, чтобы стать неузнаваемым полностью и окончательно.
   Зигфрид представил себе вчерашнюю постыдную картину со стороны и тихо застонал. Это был буквально предсмертный стон - настолько ужасный, что Райнхарт завозился где-то под одеялом и пообещал:
   - Да-да, сейчас... - после чего снова уснул. Зигфрид хотел уже спихнуть его на пол, но тут в дверь постучали, и со словами: "Мальчики, можно?" - вошла Анна-Роза. В руках она держала подносик, на котором дымились две чашки - запах кофе наполнил всю комнату. Но Зигфрид не был способен оценить этой заботы. Снедаемый жутким стыдом, он спрятал голову под подушку и попросил тихо:
   - Уйдите, пожалуйста. Мне ужасно стыдно.
   Анна-Роза поставила поднос на стол. Помедлила. И тихо опустилась рядом с мальчишкой, мягко коснулась его пижамной спины между лопаток:
   - Мой рыцарь, - позвала она серьёзно.
   Зигфрид застыл. Потом медленно повернул голову, вывернувшись из-под подушки - пылающая щека, опасливый глаз. Он искал во взгляде или позе девушки насмешку. Но её не было, и он осторожно сел. Спросил:
   - А? - и чуть покраснел.
   - Я хотела попросить тебя об одной вещи, - Анна-Роза провела пальцем по локону на виске. - Пожалуйста, больше не пей сам. И проследи, как только это будет возможно, чтобы не пил Райнхарт. От выпивки никогда не бывает никакого добра.
   - Обещаю! - пылко и искренне выпалил Зигфрид. - Я...
   - Подожди... И ещё - не думай, что мне показались смешными твои вчерашние слова. Знаешь, Зиг, - девушка была серьёзна, - когда тебе четырнадцать, а мальчику шесть - это одно. Но когда мальчику тринадцать, а тебе двадцать один - это уже совсем иное. И всё-таки тебе не быть моим мужем. Дело даже не в возрасте и уж тем более не в разнице положений.
   - У вас есть жених? - спросил Зигфрид, не отводя глаз и слегка комкая одеяло судорожными движениями пальцев, которые и сам вряд ли осознавал. Девушка покачала головой:
   - У меня есть замок. Отец уедет служить. Через два года уедет и Херци... то есть, Райнхарт, - она бросила любящий взгляд на сопящий холм под одеялом и чуть улыбнулась. - А я останусь. И ничего другого я не хочу. Не ощущая в себе тяги к чему-то иному. Но Зигфрид Кирхайс, - девушка внимательно посмотрела в глаза мальчика, - вчера ты оказал мне и нашему роду огромную честь. Ты предложил свою верность. Ею обладают не так уж много людей, и это ценный подарок. Ты не передумал?
   Зигфрид медленно покачал головой. Опустил ноги на пол, поднялся - пижама Райнхарта была ему чуть тесновата в плечах, и он бы, наверно, выглядел смешно... но он не выглядел смешно. Опустил руки по швам и тихо сказал:
   - Я клянусь вам, госпожа Анна-Роза, что я всегда буду другом вашего брата. Что я всегда буду помогать вам, чем смогу и защищать вас, как смогу. И от этой клятвы меня можете разрешить только вы. Для меня честь - исполнять её.
   Анна-Роза поднялась. Нежно взяла обеими руками рыжеволосую голову, чуть наклонила её, слегка наклонилась сама - и поцеловала Зигфрида в лоб. Тот вспыхнул совсем откровенно, пошатнулся, лицо стало счастливым до смешного, он быстро поднёс руку ко лбу... А девушка как ни в чём не бывало строго приказала:
   - Буди этого соню, пейте кофе и приводите себя в порядок. И да. Ещё. О том, что вы устроили вчера, знаем и будем знать только я - и Ральф.
   Зигфрид опять покраснел. Но на этот раз опустил глаза.
   Когда же он поднял их - Анны-Розы в комнате не было.
   Зигфрид плюхнулся в кровать со счастливым вздохом. Голова больше не болела, по губам мальчишки сама собой расползалась глуповатая улыбка. Мечтательно поулыбавшись в потолок, Зигфрид снова сел, взял подушку за углы и изо всех сил треснул ею наиболее выпуклую часть под одеялом рядом.
   - А!!! - истошно вякнул Райнхарт, бешено забарахтавшись в кровати. Зигфрид с удовольствием повторил удар. - Убью! - свирепо прорычали из-под одеяла, но третьим ударом Зигфрид поверг фонМюзеля-младшего на пол и, свесившись с кровати, с интересом наблюдал какое-то время, как тот с шипением и подвыванием выпутывается из складок. Когда это наконец получилось, то легко можно было удостовериться - Райнхарт разъярён не на шутку. Он немедленно прыгнул на друга, и они уже оба грохнулись с кровати по другую сторону. Зигфрид оказался сверху и, прежде чем Райнхарт перевёл дух, вывернул ему обе руки за спину и нажал коленкой между лопаток, прижимая к полу. - Готовься к смерти, - зловеще сообщил Райнхарт. Зигфрид с интересом кивнул. Он отлично знал, что одной рукой обеих его запястий Райнхарт не удержит, а без рук придумать что-нибудь основательно страшное почти невозможно. Кажется, и до Райнхарта это дошло - его лицо стало растерянным, он обвёл взглядом комнату, задержал его на столе, на подносе с кофе, посмотрел на потолок...
   - Я жду, - напомнил Зигфрид. - И знаешь что? Как только ты меня отпустишь - а ты меня отпустишь, никуда не денешься - я тебя закатаю в одеяло и буду щекотать тебе пятки, пока ты не начнёшь заикаться. Но я и тогда не остановлюсь. Не остановлюсь, пока ты не надуешь в штаны!
   На лице Райнхарта появилось опасение.
   - Но ты же первым на меня напал, - напомнил он сердито. - На спящего! Подло! Коварно! И совершенно без повода!
   Зигфрид сухо и многообещающе хмыкнул. Пошевелил зловеще пальцами схваченных рук. Райнхарт покусал губу и устроился удобней. Потом зубами дотянулся до одеяла, сдёрнул его на пол и, раньше, чем Зигфрид успел отреагировать, вскочил, набросил на лежащего лёгкую ткань, а сам спасся за столом, прихватив по пути одну из чашек кофе.
   Поднявшийся Зигфрид кинул одеяло на кровать, подошёл к столу за своей порцией. Райнхарт опасливо за ним следил, цедя кофе с излишним шумом, потом живо и встревоженно спросил, словно опомнившись:
   - А кофе откуда?
   - Принесла госпожа Анна-Роза, - сказал Зигфрид задумчиво. Райнхарт прикрыл глаза, покачал головой:
   - Вчера она нас видела, да?
   - Похоже, да. А сюда нас притащил Ральф. Надеюсь... - видимо, эта мысль только сейчас пришла в голову мальчишке, глаза его расширились, чашка вздрогнула в пальцах, - ...что и переодевал он!!!
   - Ччччёррррт... - процедил Райнхарт, краснея. Зигфрид, помедлив и отхлебнув первый глоток кофе, сказал:
   - Райнхарт... я хочу тебя попросить об одной услуге.
   Голос его был серьёзным, и Райнхарт кивнул, не задумываясь:
   - Конечно, Зиг.
   - Пообещай мне никогда больше не пить спиртного.
   - Если ты пообещаешь мне то же, - так же серьёзно ответил Райнхарт.
   - Клянусь - ни глотка спиртного не возьму в рот никогда, - подняв руку, отчеканил Зигфрид.
   - Клянусь в том же словом барона фонМюзеля, - кивнул Райнхарт. - Вообще глупая была затея.... Я посреди ночи проснулся - так тошнило, что я испугался. Хорошо ещё, потом как-то уснул быстро...
   - Райнхарт, - Зигфрид поставил на стол чашку. - Я тебе говорил... не знаю, помнишь ты, или нет... в общем, я говорил... что я тебя люблю. Больше, чем братьев. Так вот, я правду говорил, - и посмотрел на молчащего Райнхарта почти с вызовом.
   Тот задумчиво улыбнулся углом рта. Тоже поставил чашку на стол. И сказал, глядя прямо в глаза Зигфриду:
   - Я очень рад, что ты есть на свете, Зиг. И я очень тебя люблю. У меня нет братьев... но есть ты, и это то, что надо. А теперь давай умываться - скоро начнут подходить наши! - и довольно заключил: - Эх - будет сегодня денёк!..
   ...Райнхарт ни капельки не ошибся, говоря про "денёк". Ошибся он в другом - в том, почему деньку предстояло быть "эх!" Завалы переправленного вчера в замок имущества гефольгшафта так и остались в этот день нетронутыми, потому что первые же прибывшие мальчишки принесли тревожное известие и приказ о мобилизации всех наличных сил...
   ...История с кроликами, оказывается, началась ещё вчера, пока гефольгшафт бурно и весело переселялся. Совсем недавно набранный шар младших гитлерюнге, которым и пимпфами-то предстояло стать только в летнем лагере, отправился на экскурсию в кролиководческое хозяйство герра Розенталя - очень солидного человека, носившего немного несолидное прозвище "Динго" из-за бурной юности, проведённой в Австралии. Видимо, именно оттуда герр Розенталь вывез вместе с чучелом кенгуру и широкополой шляпой-бушхэтом (а так же немалыми суммами денег) любовь - весьма практического свойства - к кроликам. Недалеко от окраины Лангена на его ферме содержалось несколько тысяч этих зверьков пяти разных пород, и мясо, шкурки и костная мука шли по всей Германии.
   Мальчишек интересовали не только кролики, но и рассказы самого хозяина про Австралию. Поэтому экскурсия всем понравилась. Мальчишки великолепно понимали, что симпатичные зверьки в просторных удобных вольерах не заживутся на белом свете, но это, по правде сказать, ничуть не надрывало детских душ. Все они отлично знали: кролики существуют в мире для того, чтобы человек их ел. Многие сами держали этих животных дома и без малейшей судороги нервов превращали их в мясо. Что самое интересное, всё это ничуть не мешало десятилетним мальчуганам со смехом наблюдать за тем, как пушистые орды откалывают в вольерах разные забавные номера, играют или просто спят в тени, спрятав нос на груди и опустив уши. Кроликов их грядущая судьба тоже ничуть не беспокоила - просто по причине фатальной крохотности мозга.
   И всё было бы хорошо, если бы герру Розенталю не пришла в голову мысль глупейшим образом пошутить (как он сам позже признавался: "Словно дьявол под ухо шепнул, а я и повторил!"). С самым серьёзным видом он сказал, что заключил с Гитлерюгендом договор, каждый из мальчишек "скоро" выберет себе новорождённого крольчонка, даст ему имя, выкормит его, а потом должен будет убить, ошкурить и разделать. Чтобы доказать мужество и силу воли.
   Мальчишки притихли. Сразу и все. Моргая испуганно, поглядывали то на совершенно серьёзного хозяина фермы, то на весёлых кроликов в вольерах. Одно дело - растить и кормить десяток безымянных кроликов, ну, иногда играть с ними, а потом убить и съесть. Дело житейское. А другое - вырастить лично и отдельно какого-нибудь ушасто-симпатичного Нетте или Флаумихе, а потом стукнуть его колотушкой по затылку и ошкурковать... Эта мысль мальчишкам казалась, по правде сказать, отвратительной. И ещё более неприятной от того, что думалось: ну и как быть, если это будет Приказ?! Если кто-то и подумал ещё, что доказывать мужество и силу воли убийством совершенно беззащитного зверька - идиотизм и никто такого не прикажет, то вслух этого не сказал: ведь про это дело говорил взрослый! А значит, так оно и есть...
   В общем, уходили все довольно унылые. Говорят, в тот вечер за ужином у многих мальчишек не было аппетита, что само по себе показывает, как глубоко на них повлияла шутка, про которую взрослый человек и думать забыл.
   А история-то не кончилась! Скорей она только начиналась. Потому что той же ночью (пока Райнхарт с Зигфридом дрыхли после коньячных приключений) трое мальчишек - Мариан Зиммерт, Фриц Баумбахер (младший брат Шульца) и Ник Фохиверт - пробрались в хозяйство герра Розенталя и выпустили на свободу почти всех кроликов.
   Большинство зверьков, конечно, никуда из вольеров и носа не сунули. Некоторые - лениво вылезли и были позже обнаружены на территории фермы. С десяток наиболее свободолюбивых идиотов кроличьего племени упрыгали таки кто куда и либо пропали окончательно, либо были задавлены и сожраны ошалевшими от такого счастья собаками в чужих дворах. Но самым неприятным в этой истории было то, что Мариан, Фриц и Ник следом за самыми тупыми кроликами рванули из дому. Очевидно, решив, что пощады им всяко не будет.
   Их побег обнаружился с утра. Когда стало ясно, что дома они даже не ночевали.
   Герр Розенталь сам себя уже клял последними словами и даже не заводил речи о возмещении ущерба, сказав, что его обобрала собственная глупость и теперь главное, чтобы ребятишки нашлись. Они и нашлись - двое, сегодня утром А Мариан не находился никак. Заплаканные и перепуганные Фриц и Ник говорили, что потеряли его ещё вечером в лесу у озера, когда он пошёл разведать дорогу (они собирались добраться до Рейнской области, сказаться сиротами и поступить в какой-нибудь полк воспитанниками), сами испугались ужасно, долго искали, пока не стемнело, утром опять стали искать - собственно, тут их самих и нашёл один из поисковых отрядов.
   И теперь поиски последнего мальчишки разворачивались всё шире, и всем становилось всё тревожней. Гефольгшафту, собравшемуся и построившемуся около дома Кирхайсов, было официально приказано прочесать лес в окрестностях озера (лучше мальчишек те места знал только сам Кирхайс-старший), а из комиссариата выписали трёх проводников с розыскными собаками.

* * *

   Двойной каменный зуб словно бы прорастал из лысой гряды, похожей на десну и поднимавшейся над лесом у северного края озера. Между двумя его отрогами располагалась небольшая плоская площадка, с которой забравшиеся туда друзья осматривали окрестности. Оба были мокрыми от пота (Регентруда не спешила проснуться, а солнце стояло в зените) и невероятно злыми.
   - Их не в Гитлерюгенд надо принимать, а в подвал запереть, - фырчал Райнхарт, переобувавшийся сидя на каменном уступе. - Червяками через замочную скважину кормить щенков... кроличьи карбонарии нашлись! Убил бы! - он свирепо затянул шнурок и поднял голову: - Не видно?!
   - Да не мог он сюда забраться... - Зигфрид, стоя чуть выше друга, внимательно оглядывался. - Никак. Болото у нас за спиной, и никто там не проходил, это точно... Я думаю... - Зигфрид помедлил и тихо закончил, сказав то, что, видимо, его давно уже мучило,- ...в общем, в озере его искать надо.
   Это были последние слова Зигфрида. Дальше произошли сразу несколько событий.
   Райнхарт - сам не зная, почему - крикнул: "Осторожней!" - раньше, чем Зигфрид, спускаясь, прыгнул на валун впереди-ниже.
   Валун провалился внутрь земли, как горошина - в горлышко бутылки.
   Вместе с ним провалился Зигфрид - на миг успев зацепиться пальцами за край открывшегося почти идеально круглого отверстия.
   Этого мига хватило Райнхарту, чтобы, в стремительном длинном прыжке упав на живот, схватить Зигфрида за руки. Но удержаться на поверхности он не смог - сорвавшийся Зигфрид буквально втянул его за собой в дыру...
   ...Мальчишки упали на каменный пол с высоты примерно одноэтажного дома. Зигфрид издал вякающий звук - не столько боли, сколько недоумения - а выпустивший друга при падении Райнхарт неожиданно ощутил, что падает дальше. Он обернулся - и в свете, который струился сверху, из проделанного ими отверстия, увидел прямо под собой бездонную тьму. А в следующий миг уже Зигфрид правой рукой вцепился в правое же запястье Райнхарта... и удержал от падения.
   Невысокую каменную пещеру, в которую провалились мальчишки, рассекала в полу широченная трещина. Именно на её край они удачно приземлились. Именно в неё свалился было ошеломлённый падением и неудачно пошевелившийся на краю Райнхарт.
   И именно над нею лежащий на животе Зигфрид теперь удерживал друга...
   ...Несколько бешеных, судорожных попыток нашарить опору для ног ничего не дали - под носками ботинок с хрустом и треском ломался и крошился камень. Райнхарт раскачивался над холодной бездной, как червяк на крючке. Потом - отчаянно, быстро вскинул голову. Встретился глазами с глазами лежащего на краю друга, чьи пальцы удерживали сейчас его жизнь.
   И ощутил, что тело Зигфрида медленно, неспешно и неотвратимо сползает.
   Сюда.
   В пропасть.
   Вниз.
   Несмотря на то, что Райнхарт ощущал - каждая клеточка этого тела борется сразу за две жизни. Зигфриду просто не во что было вцепиться. И нечем.
   Оставалось совсем немного времени до того жуткого момента, когда...
   ... - Отпусти, - процедил Райнхарт, не в силах отвести глаз от лица Зигфрида и понимая, что в его взгляде сейчас другое - сумасшедший животный визг: "Спаси меня!!! Сам можешь умереть, но меня спаси, потому что главней меня в этом мире нет, мир без меня не будет"!" Зигфрид замотал головой, он бешено что-то делал правой рукой, искал опору, кажется, но всё равно сползал, сползал, сползааааал... - Пожалуйста отпусти меня, Зиг, - спокойно попросил Райнхарт. - Мы сорвёмся и разобьёмся оба, - он чувствовал, что сейчас обмочится от ужаса; это в любом случае будет первое, что случится с ним, когда Зигфрид разожмёт пальцы, и он полетит вниз, в бездну - в обмоченных шортах, и эти секунды падения будут ужасны неописуемо - ужасны ожиданием неизбежного... - Я сейчас отведу глаза, а ты отпусти, - голос Райнхарта был по-прежнему спокойным, даже скорей командным. - Отпусти. Не будь дураком. Ты тоже сползаешь... Отпусти и выбирайся, - и солгал, всем телом ощущая ветреный лёд бездонной бездны под собой, - а я, может, ещё и не разобьюсь. Может, невысоко тут. А ты приведёшь помощь, ну и вытащите меня...
   И в этот момент Райнхарт ощутил, что страшное медленное движение остановилось. На его лицо капнула кровь из прокушенной Зигфридом губы. Послышался сдавленный голос:
   - Я... нож в трещину... засадил... и носками... держусь. Хватай за... локоть, - и выдох, а потом - снова капля и ещё капля. Глаза Зигфрида казались сонно-спокойными, но Райнхарт понимал, что это - запредельное напряжение. - Райн... харт... вылезай как... хочешь. Я тебя не от... пу... щу, не выл... зешь - сорвёмся оба. Ле... сссь.
   В отчаянье и злости Райнхарт вцепился свободной рукой в локоть Зигфрида. Отцепить от пальцев друга руку было страшно, понадобилось жуткое усилие, ударил молнией страх. Райнхарт подтянулся и вцепился в каменный край пальцами. Из-под ногтей сочилась кровь. Мальчишка пожалел об одном - что его пальцы не стальные альпинистские крючья, ими нельзя впиться в мельчайшие трещинки камня. В Зигфриде бешено колотилось сердце - это Райнхарт ощущал всем своим телом... Что-то попалось под правый носок ботинка, какой-то выступ... стало возможно оттолкнуться... Живот лёг на край, грудь - дальше. Райнхарт постарался слиться с камнем всем телом, сделал над собой чудовищное усилие, прополз какой-то шаг на четвереньках, потянул за собой Зигфрида, но тот не мог отцепиться от вогнанного в трещину скалы ножа - из-под ногтей тоже стекало тёмное. Райнхарт по одному разогнул твёрдый, как стальная проволока, пальцы Зигфрида, рывком оттянул его от края и лёг на камень. Дыхание булькало в горле, толчком скатывалось в желудок, внизу всё сжималось - и дыхание отскакивало рикошетом в горло, старалось вырваться наружу отвратительной рвотой. Зигфрид молча лежал рядом, и Райнхарт испугался, выдохнул:
   - Ты жив... ой?
   Зигфрид слабо повёл плечами, послышалось еле-еле такое же прерывистое:
   - Не зна... ю.
   Райнхарт тяжело перевалился поближе, положил руку на спину друга и наконец закрыл глаза. Лежал и терпеливо ждал, когда уйдёт омерзительная, всеобъемлющая дурнота. На её место волнами накатывал изумительный, сладостный покой.
   Наверное, мальчишки лежали так не очень долго. Их окончательно привёл в себя холод подземелья. Первым пошевелился Райнхарт, сел и осторожно потряс друга за плечи. Зигфрид громко застонал, в голос выругался и кое-как сел. Посмотрел на Райнхарта, словно не узнавая - и судорожно его обнял, пробормотав:
   - А я думал, ты сорвался.
   - Ты не дал, - Райнхарт отстранил его от себя. - Дай посмотрю твои руки... о боги!
   - А сам-то... - вяло отбивался Зигфрид. Но именно вяло - он чувствовал себя не очень хорошо. У обоих друзей оказались в кровь стёсаны коленки. Левая рука Зигфрида была в синяках, пальцы шевелились плохо. Кривясь, он пытался их разминать; Райнхарт осторожно проверил кости - они были целы, к счастью, но все ногти почернели, на ладони глубоким кровоподтёком отпечатался рельеф рукояти ножа. Когда же Райнхарт стал осматривать правую, на которой висел, Зигфрид резко ойкнул и сказал спокойно:
   - Плечо вывихнуто. Смотри.
   Все даже просто-напросто внешние признаки были именно за это. Райнхарт, придерживая руку Зигфрида, нарочито бодро сообщил:
   - Ну и ничего страшного, нормально всё будет, вывих - не перелом... - а мысленно ахнул: "И он терпел?! Он меня держал этой рукой?! О боги, Зиг..."
   - Слушай, не заговаривай мне зубы, - со смешком попросил Зигфрид. - Ты же вправлять собираешься, ну я знаю, что будет больно. Давай, я готов.
   Мышцы Зигфрида под руками Райнхарта отчётливо расслабились, он сам привалился к каменной стене и смотрел куда-то в сторону далёкого солнечного света с безразличным видом. Райнхарт глубоко вдохнул, крепко взялся за руку друга выше локтя и поверх плеча, уперся коленкой под мышку и дёрнул с поворотом.
   Послышался отчётливый мокрый "щёлк!". Зигфрид побелел, покрылся крупным потом, сунулся вперёд и ткнулся в плечо Райнхарта, на миг потеряв сознание. Перевёл дыхание, не выпрямляясь, осторожно пошевелил рукой и сообщил:
   - Нормально! Спасибо большое...
   - Не верти пока, потерпи! - всполошился Райнхарт, усаживая Зигфрида удобней. И добавил тихо: - Если я даже тебе миллион вывихов вправлю... всё равно ты для меня сделал...
   - На миллион вывихов я не согласен! - всполошился Зигфрид. Мальчишки засмеялись. Райнхарт кое-как раскачал и вернул Зигфриду его вытащенный из камня нож. Убирая оружие, тот задумчиво сказал:
   - И кто вытащит этот меч из камня - станет великим властелином, королём прошлого и будущего...
   - Ага, а кто воткнул тот меч в камень - ты помнишь? - хмыкнул Райнхарт. - А вообще надо написать благодарственное письмо герру Эйкхорну (1.). Если бы не он - мы, может быть, ещё не долетели бы до дна...
  
   1.Прославленный оружейный мастер Карл Эйкхорн (конечно, не лично, а его фирма) изготовлял значительную часть ножей Гитлерюгенда.
  
   - Ой не надо! - Зигфрид не постыдился вздрогнуть всем телом. И признался: - Я когда лежал там... представлял прямо в подробностях, как мы падаем. Долго-долго... - и снова вздрогнул.
   Райнхарт перебрался ближе, сел рядом, плечо в плечо. Обнял друга и спросил:
   - Зиг... а бросить меня ты не думал?
   - Ты спятил? - буднично, без возмущения или аффектации, спросил Зигфрид и тронул языком распухшую прокушенную губу. - Нет, конечно.
   - А я думал, - сказал Райнхарт тихо, убрав руку и глядя в каменный пол. - Я такую подлость думал, Зиг... я... - он вздохнул. - Я думал - не важно, сорвётся он... ну, ты... или нет - главное, чтобы я жив остался. Вот так.
   - Это ты от подлости мне приказал тебя бросить? - голос Зифгрида тоже был тихим. - Я же по глазам видел, что ты не шутишь.
   Мальчишки помолчали. В этом молчании таяли бесследно слова Райнхарта. Они не обидели и не испугали Зигфрида. Потому что он помнил спокойный взгляд Райнхарта и его тогдашние слова - безразличные, командные: "Я сейчас отведу глаза, а ты отпусти." А Райнхарту стало легче на душе. Как будто он вымылся от грязи, в которую вляпался случайно.
   Мальчишки успокаивались - и подземный холод начал обоих ощутимо покусывать. Особого страха не было - в любом случае, даже если они и не смогут сами подняться к дыре в своде пещеры, их найдут; там, наверху, не пустыня, а дыра эта хорошо видна, конечно...
   - Давай греться, что ли? - предложил Райнхарт, поднимаясь. - А потом попробуем всё-таки сами влезть. А то смеху не оберёшься - пошли искать малька и сами чуть не пропали...
   - Давай, - согласился Зигфрид. Огорчённо сказал через пару секунд: - Ууууу, вот ведь... я фонарик раздавил!
   - Мой цел, на! - Райнхарт сунул ему жестяную коробочку, и жёлтый яркий луч описал широкую дугу по пещере, заплясал на камнях, выбивая, словно клинок, искры - видимо, сверкали вкрапления слюды... или каких-то самоцветов?
   - Я и не знал, что у нас тут есть такие здоровенные пещеры, - Райнхарт, задрав голову, смотрел в пролом.
   - Но это не просто пещера, Райнхарт, - спокойно, слишком спокойно, каким-то странным голосом, сказал Зигфрид. - Посмотри вон туда.
   Луч фонарика скользнул по мосту над пропастью, в которую едва не свалился Райнхат - чуть дальше того места, где мальчишки стояли.
   - Ну и что?.. - начал Райнхарт и осекся.
   По мосту?!
   Да, это был мост. Арочный мост с одним пролётом. Широкий, метра четыре. Из правильных гранитных блоков. С высокими сплошными перилами.
   Райнхарт зажмурился и потряс головой - изо всех сил. Открыл глаза.
   Мост никуда не делся. Более того - Райнхарт видел, как электрический луч обрисовывает светом и тенью сплошную резьбу, покрывавшую перила - бесконечная вязь стеблей и листьев, словно перила густо были заплетены каким-то странным вьюнком...
   - Что это? - тихо спросил Зигфрид, ведя лучом фонарика. - Может, что-то римское?
   - Совсем не похоже, - тихо ответил Райнхарт. И предложил: - Пойдём посмотрим?
   - Пошли...
   Ступить на мост первым никто из двоих никак не решался. Хотя особого страха не было - было какое-то странное ощущение, заставившее Райнхарта подумать: "А мы не спим случайно?" - и он, подумав так, поставил ногу на камень моста. Сделал несколько шагов, светя фонариком, оглянулся - Зигфрид поспешно шёл следом, смешно выворачивая шею - опасливо и с любопытством заглядывая вниз, в чёрную пропасть. Оттуда дул лёгкий холодный ветер и слышался еле-еле - но безошибочно - шум потока.
   В широких перилах моста через каждые четыре шага - в шахматном порядке - были вырезаны непонятные чашеобразные углубления с отверстиями в дне, полузабитыми пылью и крошкой камня. Изнутри перила тоже были покрыты резьбой, а каменные глыбы, составлявшие настил, прикрывали бегущие геометрическими узорами зелёные, золотистые и серые ромбические каменные плитки. Хоть и изъеденные временем, они казались удивительно яркими и красивыми, словно бы оживавшими под лучом фонаря. Этот же луч позволял видеть, что мост впереди словно бы вливается в стрельчатый портал высоких ворот. А по сторонам от ворот в неглубоких нишах...
   - Райнхарт, это же статуи! - выдохнул возбуждённо Зигфрид, и в пропасти зашептало прыгающее эхо. Райнхарт кивнул - он и сам это видел и снова подумал: "Сон...".
   Мальчишки забыли обо всех своих бедах и неприятностях, о холоде и боли - не только в покалеченных руках, болели уже все мускулы, растянутые диким напряжением. В оторопелом восхищении они рассматривали то, что предстало их глазам.
   Если предположить, что статуи изображали воинов в полный рост, то это были настоящие гиганты - больше двух метров собственным ростом, да ещё высокие остроконечные шлемы, даже если не считать небольших резных постаментов... Неизвестный мастер сделал поразительно, почти пугающе реалистичные вещи - казалось, особенно в обманчивой полутьме, что два человека просто стоят неподвижно... Вообще-то это могло бы и испугать, вот только почему-то мальчишки не испытывали ни малейшего страха. Ребристые угловатые латы, украшенные чеканкой, похожей на резьбу перил моста, не напоминали ничего, знакомого ребятам, даже на максимиллиановскую готику доспехи не походили. Оба воина, широко расставив ноги, опирались на длинные обнажённые полуторные мечи - как раз очень похожие на много раз виденные друзьями. Нижние края шлемов почти доходили до плеч, миндалевидные глазницы и широкое наносье делали шлемы немного - только этим - похожими на греческие. Внимательные большие глаза смотрели из глубины глазниц шлемов, можно был различить красиво изогнутые губы плотно сомкнутых широких ртов...
   Довольно долго мальчишки изумлённо рассматривали статуи. Они оба учились в школе и хорошо знали, что подобной степени реалистичности могли достигать лишь мастера древних Греции и Рима, а в Европе - только века с XV. В других же местах речь о реалистичности вообще никогда не шла... Но статуи не были ни греческими, ни римскими, ни европейскими последних четырёхсот лет. Это было видно сразу.
   - Послушай... а ведь это не резьба, - Райнхарт, стряхнув оцепенение, присел, провёл рукой по ближнему постаменту. - Это письмо какое-то...
   - Какое? - недоверчиво спросил Зигфрид, тоже нагибаясь и светя фонариком на камень. - Арабское, что ли?
   - Нет... арабское - как будто муха нагадила, а рядом червяк прополз, - Зигфрид хихикнул. - А это... красиво. Но я правда никогда ничего похожего не видел.
   - Может, всё-таки просто узор? - неуверенно предположил Зигфрид.
   - Нет. Несимметрично нигде, хоть и похожие завитки... - Райнхарт осторожно провёл пальцем по резьбе. - Это буквы. Только я со-вер-шен-но не знаю, какие... - он нехотя поднялся, посмотрел на тёмный проём между статуй, потом - на друга. - Дальше пойдём?
   - Пошли, - кивнул Зигфрид. Ему было жутковато, но интерес был сильней жути. Да и жуть была не страшной, а скорей загадочной...
   Мальчишки оглянулись на световой столб, в котором медленно танцевало золото пылинок. И плечо в плечо шагнули следом за лучом фонарика - в стрельчатые врата.
   Их встретило эхо - эхо шагов и собственного возбуждённого дыхания. Луч фонарика слева и справа выхватывал из подземного мрака полого уходящие вниз, глубже под землю, ряды резных, увенчанных капителями в виде цветов, арок по сторонам довольно широкого мощёного прохода. А между ними - терялся во тьме каких-то загадочных пространств, временами - выхватывал из неё новые лестницы, погружался в высеченные в камне узоры...
   - Ход глубже ведёт, - сказал Зигфрид и сам осекся - его слова отдались эхом, многократным и перекрещивающимся. - Да что ж это такое, Райнхарт?! Слушай... может, это подземелья вашего замка?! - осенило его.
   Райнхарт покачал головой:
   - Ты что? До замка километры и километры. Если бы просто подземный ход - я бы поверил ещё. А это же целый дворец под землёй... Зиг, я со-вер-шен-но не знаю, что это вообще... Вернёмся?
   - Я как ты...
   - Тогда пошли ещё пройдём. Интересно же!
   Зигфрид кивнул. Интересно было и ему. Но в глазах Райнхарта луч фонаря высвечивал настоящий азарт.
   Мальчишки заглянули наугад в одну из арок. Зигфрид коротко вскрикнул, отшагнулся - ему показалось, что лицо и руки попали в какую-то паутину. Но Райнхарт, посветив фонариком, указал с омерзением отряхивающемуся другу на оседающие прахом хлопья распавшейся ткани - она занавешивала проход, а за занавесью открылась небольшая комната. У стены стоял каменный стол (больше в комнате ничего не было, отчего она имела какой-то официально-казённый вид), и на нём - словно кусочек какого-то чуда - лежало возле серовато-золотистой кубической чернильницы ослепительно белое длинное перо. Но, когда Райнхарт коснулся его пальцами, перо тоже бесшумно рассыпалось пылью. Время (Райнхарт даже не мог себе представить - какое по своей протяжённости?) разъяло прочную связь внутри вещей. Уцелел только вечный в сравнении с остальным камень.
   - Смотри! - осторожно вошедший следом Зигфрид посветил со стола на стену над ним. - Тут карта...
   Светя, он подошёл ближе к поднявшему голову заинтересованному Райнхарту. Мальчишки, встав рядом, рассматривали выложенный на стене цветными камнями и стеклом большой рисунок. Зигфрид потёр нос:
   - Не пойму... какая это страна-то?
   - Это не страны карта, - Райнхарт вдруг ощутил холодок вдоль позвоночника - не страха холодок, а изумления и оторопи. - Тут оба полушария... это - планета.
   - Но это же... - Зигфрид быстро посмотрел на друга, на карту, снова на Райнхарта. Тот кивнул - почти торжественно:
   - Или не наша планета... или наша - в незапамятные времена. Зиг, ты понимаешь, какое это открытие?!
   Но слова - дежурные, взрослые слова - не отражали и десятой доли того, что ощущали мальчишки.
   - Не верю... - выдохнул Зигфрид. Хотел осторожно дотронуться до карты, но так и не посмел. - Мы спим?
   - И видим один и тот же сон? - Райнхарт огляделся. - Ой! Да тут же везде рисунки! На всех стенах сплошь! Свети!
   Луч фонарика в хаотичном восторге заметался по стенам. Оживали поразительно яркие краски сплошь покрывавших стены цветных картин. Мальчишки не могли понять, что они видят, какие это времена? Это ничуть не походило даже на Древний Рим, даже если допустить, что римляне на самом деле что-то тут строили. Скорей уж - на рыцарское средневековье, но... но это было и не оно тоже! Онемело и недоверчиво, но в то же время в восхищении мальчишки рассматривали сцены битв, охот, грандиозных строек, пиров, советов, свадеб и самого обычного мирного труда... Ещё больше поражало, что на рисунках были не только люди (в том числе и люди сказочно прекрасные, с потрясающими красотой чертами тонких лиц), но ещё какие-то существа, похожие на людей - может быть... гномы?! И ещё какие-то, совсем непонятные... и негры, и похожие на арабов... и слоны! И человекоподобные твари с оружием, и великаны, и тролли - в точности, как в сказках! - и вообще непонятные создания, явно злые или явно добрые... Крепости, корабли... Всё это сопровождалось надписями - теперь уже и Зигфрид не сомневался в том, что это именно надписи! - и Райнхарту хотелось орать от злости, что он ни может прочесть ни слова - ведь тут же наверняка, точно всё объяснено!
   - Это открытие... - несколько раз начинал, захлёбываясь от полноты чувств, Райнхарт - и затыкался, чтобы не мешать смотреть Зифгриду - и не отвлекать самого себя. Слова про открытие были глупыми. Дежурными, почти бессмысленными.
   Рисунки надо было рассматривать, как ленту диаскопа - из верхнего левого угла начиная от входного проёма, по очереди на каждой стене. Они совершенно точно складывались в какую-то историю, смысл которой всё-таки оставался тёмным без поясняющих надписей.
   - Надо будет сразу сообщить в магистрат, - сказал Зигфрид рассудительно. - Ланген сразу прославится... Нет, но как же здорово нарисовано! Ты совсем не понимаешь, откуда всё это?
   - Нет, - огорчённо сказал Райнхарт. - Но я думаю... - он чуть задержал дыхание. - Я думаю, что это из очень давних времён.
   - Из Атлантиды? - Зигфрид недавно прочитал об этой стране книжку, но мысль о том, что Атлантида может быть реальностью, его потрясла.
   - Может быть... вот тут видишь, тут нарисован, кстати, какой-то остров, который тонет... и, по-моему, его история...
   - А, да, точно... Но ведь это выдумка!
   - А про Трою Шлиману тоже говорили, что выдумка.
   - Слушай. Может, мы всё-таки спим? А?
   На этот раз Райнхарт не ответил. Присев на корточки, он жестом попросил Зигфрида посветить ближе к концу. Там на рисунках - после какой-то яростной войны - была панорама большого прекрасного города, словно бы увенчанного вознёсшейся на скале цитаделью, до странности похожей на нос боевого корабля. Потом - неожиданный, бьющий по глазам и почти пугающий, серо-зелёный проём пустого голого камня, в который была врезана одинокая золотая фигурка убегающего корабля - похожего на плывущего с раскинутыми крыльями лебедя. А дальше - снова несколько рисунков. На них были яркое второе солнце над большим смутно знакомым городом, бушующий в лесу пожар, наконец - заснеженная бесконечная равнина, которую пересекали пугающе ровные ряды невысоких скал, словно бы выпертые из недр земли какой-то дикой силой, низкое хмурое небо над ними, подсвеченное угрожающими зарницами за облаками, распластавшиеся в отчаянном беге фигуры куда-то стремящихся нескольких волков. Вокруг картин - рамка из словно бы увядших, мёртвых каких-то, трав. Внизу - короткое слово-вязь -

0x01 graphic

   И ничего больше.
   - Странно. И тревожно как-то, - Райнхарт нехотя встал, всё ещё всматриваясь в рисунки. - Пройдём по коридору ещё немного?
   - Только правда немного, - Зигфрид наконец проявил свой обычный здравый смысл. - А то так нас искать станут.
   - Или вообще поднимемся наверх - а там сто лет прошло, - зловещим, хотя и шутливым тоном произнёс Райнхарт. Зигфрид покачал головой сердито и первым вышел наружу.
   А Райнхарт, задержавшись на миг в темноте, прислушался. Ему показалось, что он слышит поскрипыванье пера по бумаге...
   ...Зигфрид ждал шагах в десяти дальше по коридору, светя фонариком вперёд - ждал в напряжённой, настороженной позе. Поспешивший к нему Зигфрид не успел, впрочем, поинтересоваться, в чём дело. Он и сам услышал странный клокочущий звук, негромкий, но настойчивый, непрерывный. И ощутил дуновение влажного тепла из очередного проёма справа.
   - Это же просто вода течёт, - Райнхарт плечом толкнул плечо друга. - Тёплый источник, наверное. Пошли посмотрим.
   - Фух, чёрт, - Зигфрид громко перевёл дыхание, улыбнулся. - А я чёрт-те что подумал... - и, чтобы показать, что он уже ничуть не боится, первым шагнул внутрь, светя фонариком. Удивлённо охнул и, когда Райнхарт поспешил следом - молча широко повёл вокруг лучом.
   Перед мальчишками был бассейн. Роскошный, хотя и мрачноватый - впрочем, может статься, так лишь казалось из-за почти полного отсутствия света? Стены большой комнаты покрывали плиты камня - зелёно-голубого, глубокого мягкого тона, с естественным рисунком в виде пологих волн, подобранным мастерами так, что перекатывающиеся спокойные длинные валы гряда за грядой шли по всем стенам гипнотизирующим узором, рождавшим иллюзию движения. Широкая лестница из того же камня спускалась в чуть бурлящую неспокойную воду пологими ступенями.
   Райнхарт, осторожно спустившись по ступенькам, присел, поболтав рукой в воде, вытащил её, слизнул несколько капель. Повернулся к светящему Зигфриду:
   - Тёплая, горячая почти. И минеральная, по-моему... Слушай, давай искупаемся? Такая вода и от ссадин помогает, и от ушибов с вывихами... Купальня - как в Баден-Бадене! Клади фонарик вон туда и полезли в воду!
   - А может, тут как раз и живёт Регентруда? - вполушутку сказал Зигфрид, устраивая фонарик на скамье и садясь рядом. С гримасой он пошевелил плечом. - Надо тогда её попросить, чтобы дождь снаружи наконец пошёл... Ты правда будешь купаться?
   - А почему нет? - Райнхарт аккуратно складывал на скамью форму. - Серьёзно тебе говорю, это полезная вода, я и думать не мог, что тут в окрестностях такая есть! А ты вон на нас погляди, два инвалида.
   - Ладно, я тоже окунусь, - решился Зигфрид.
   Но, раздевшись, мальчишки оробели и довольно долго переминались на верхней ступеньке, беспечно-нарочито поглядывая по сторонам, делая вид друг перед другом, что просто греются и получают удовольствие. Лезть в тёмную смутно клокочущую воду, подсвеченную лишь лучом фонарика, казавшимся сейчас особенно слабым, было, по правде сказать, страшновато. Зигфриду представлялись разные тихие склизкие твари, живущие в этой непроглядности и только и ждущие момента, чтобы... брррр! Райнхарт же не мог отделаться от мысли о том, что у бассейна нету дна, а есть чёрная засасывающая дыра. Именно понимание того, что он боится, заставило его этот страх преодолеть и первым начать спускаться в бассейн.
   Вода ощущалась тёплой, почти горячей. И никаких тварей, конечно, в ней не было - это оказался именно бассейн, рукотворный. А что до глубины и бездонных дыр - у конца лестницы было примерно по живот мальчишкам, а дальше глубина потихоньку увеличивалась к другой стороне. Где-то метров до двух - там можно было плавать. Вода бесконечно струилась из невидимых, но слышимых по бурлению сифонов - и уходила в длинные узкие отверстия, которые можно было нащупать.
   - Ты так и будешь там стоять, как статуя? - свысока, в полном и ободряющем понимании своей храбрости, обратился Райнхарт к Зигфриду, хотя тот уже тоже вошёл по колени и буркнул:
   - Иди, иду, не видишь... Мммммм, правда хорошо... - он явно хотел нырнуть "как следует", но всё-таки не осмелился так шуметь и вошёл в воду потихоньку.
   Мальчишки поплавали, но немного - в этой воде не плавалось, тело охватывал сонливый покой. Ссадины и царапины сперва щипало, потом они перестали ощущаться, и ушибы перестали ныть тоже. В конце концов оба устроились на ступеньках друг против друга, как раз напротив двух сифонов, струи из которых словно бы обволакивали тело щекотной, но не раздражающей пеленой. Сидели, щурились и потихоньку задрёмывали.
   - Удивительно всё это, - сказал Зигфрид, пересилив дремоту. - Вообще-то такого всего не может тут быть. Просто не может.
   - А ещё странно, что мы как-то и не очень-то удивляемся, ты заметил? - голос Райнхарта был задумчивым. Зигфрид подумал и кивнул:
   - А ведь точно...
   - Не садись удобней, - Райнхарт пошевелил в воде вытянутыми ногами. - Уснём.
   - Я уже сплю, по-моему... - Зифгрид устроил голову на ступеньке. Райнхарт хотел встать, чтобы растолкать его... но неожиданно ощутил, что сил почти нет, они как будто растворились в минеральной тёплой воде. "Быстро надо встать!" - почти испуганно подумал он.
   И уснул окончательно, полулёжа на ступеньках и откинув голову назад.

* * *

   Лаз, в который они провалились, мальчишки перестали искать быстро. Потому что поняли окончательно ясно - ничего они не найдут. Кругом не было ничего даже отдалённо похожего на пещеру, а на каменном зубе, куда они взобрались, под тонкой подушкой нанесённой сюда ветром земли оказался гранит без намёка даже на трещину.
   Наконец они вернулись на то место, где проснулись час назад - на берег озера. Тут тем более не могло быть никакого лаза никуда, берег хоть и подсох в засуху последних дней, но оставался достаточно топким. На той, другой стороне озера слышно было, как перекликаются подошедшие туда другие мальчишки-поисковики, их голоса неразборчиво, но отчётливо доносились по воде, и Зигфрид подумал, что, похоже, всё-таки будет дождь, может быть, даже настоящая гроза. Райнхарт между тем тихо, но свирепо ругнулся, запустил в воду подобранной палкой, посмотрел на задумчиво щурящего глаза Зигфрида, стоящего рядом:
   - Сон, а?
   - Даже если и сон - то поразительно красивый... но, наверное, всё-таки и правда сон, - Зигфрид покрутил рукой, пошевелил пальцами. Райнхарт мазнул ладонью по коленкам, рассмотрел свои ногти и в конце концов кивнул:
   - Да... никаких следов. Но со мной такого не было никогда - получается что, мы просто не заметили, как сели на берегу - и уснули?! И одинаковый сон нам приснился?! И фонарь твой, между прочим, раздавлен!
   - Такое бывает вообще-то, - рассудительно ответил Зигфрид. - Тоже между прочим, вон и следы наши, мы сюда точно пришли вооон оттуда, из леса... где-нибудь там я и фонарь кокнул. Хотя странно, конечно... Да, может, ещё и от жары обалдели, от озёрного запаха, - от озера действительно тяжеловато тянуло запахом подгнивающей ряски и водорослей. - Отцу надо сказать, что чистить озеро пора. Кончится эта жара или нет?!
   Райнхарт снова зло кинул в воду палку. Подумал о чём-то, уткнув подбородок в грудь и хмуря брови. Вздохнул, пожал плечами:
   - Ладно. Пошли в обход, наши вон надрываются... Может, нашли Мариана? Или это нас уже окончательно потеряли?
   Зигфрид промолчал, но его взгляд, брошенный на воду, ясней ясного говорил, что в живого Мариана он уже не верит.
   Они заспешили вдоль берега, то и дело отдаляясь от него, чтобы обойти сохнущие барьеры из сучьев, нагромождённые на берегу. В одном месте такой заслон тянулся метров на пять на сушу - словно кто-то вытащил из озера целый ворох мусора. Тихо чертыхаясь от злости на эту преграду, Райнхарт и Зигфрид пошли в обход. Достав ножи, вынуждены были подрубить пару наиболее упрямых веток. Когда же Зигфрид убирал свой нож, Райнхарт заметил на его клинке несколько отчётливых щербин. А накладка на рукояти треснула. Тонкая трещина была хорошо видна, потому что её плотно забивала совсем не лесная серая пыль. И всего этого утром - не было ещё точно.
   Он хотел попросить Зигфрида посмотреть оружие, но тут как раз они выбрались наконец на опушке леса, там, где зеленела узкая полоска почти луговой травы, сочной от близости озера - несмотря на жару. Выбрались - и остановились в изумлении.
   В траве около корней красноствольной сосны спокойно спал мальчишка в форме новичка Гитлерюгенда. Он лежал на животе, подложив под щёку одну руку и повернув к старшим ребятам безмятежное лицо, освещённое солнцем.
   Это был Мариан Зиммерт.
   Потом по его лицу скользнула тень - небо шустро затягивали плотные долгожданные тучи. Сверкнула в вышине над лесом сиреневая ветвистая молния. Грянул над озером оглушительный гром. И стало видно, как над дальним берегом, приближаясь постепенно, пошёл бурный и тёплый летний дождь - оттуда послышались возмущённо-радостные вопли застигнутых им врасплох юных поисковиков.
  

0x01 graphic
0x01 graphic

  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"