Верещагин Олег Николаевич : другие произведения.

Malchishki.ru

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Что-то очень странное и страшноватое происходит на одной восьмой части суши. Кто заинтересовался русской семьёй? А русскими детьми? И что думают по этому поводу власти? Лишь немногие, очень немногие, на самом деле начинают искать ответ на этот вопрос... Русские мальчишки, назначенные быть товаром и жертвой - но не желающие ими быть. И их ровесники из...

Олег Верещагин

Malchishki.ru

  
  
   Эта война бесконечна, Мальчиш-Кибальчиш -
Просто меняются страны, века и погоны.
Ты уже сам не припомнишь, о чем ты молчишь,
Глядя в сгустившийся в точку февраль заоконный.
   Ты позабыл все пароли и все адреса,
Только и помнишь: "На хитрости не поддавайся!"...
Ты заблудился в цепи всевозможных засад
Меж полюсами Белова и Йогана Вайса...
   ...Сотни легенд - ни одной не прожить до конца...
Лучше не думать, а просто молчать до упора.
Каждое утро смывать свою тайну с лица -
И охранять обречённый покинутый город.
  

Юлии Ивановой,

автору книги "Лунные часы",

ПОСВЯЩАЕТСЯ

  

ПРОЛОГ

ОСТРОВ ПОСРЕДИНЕ РЕКИ: ИГОРЬ

***

   Если бы меня интересовали такие вещи, я бы выдал Рузаевке диплом с названием: "Самая тихая деревня средней полосы России".
   Но меня такие вещи совершенно не интересовали. Меня и Рузаевка-то интересовала лишь потому, что именно тут я решил провести сорок дней из своего почти двухмесячного летнего отпуска. Я сделал это предельно просто: взял карту области, пошарил по ней взглядом и пальцем и, найдя деревню на берегу лесной речки, уже на следующий день отправился туда. А вечером того же дня я был полноправным обладателем садовой пристройки, за которую - со столом три раза в день - заплатил энергичной маленькой бабульке пять тысяч за все сорок дней. Похоже, моё желание отдыхать тут её несколько удивило, но я был совершенно серьёзен...
   Пристройка мне понравилась. Она была тоже небольшая, в сущности - одна комната. Комнатка. С дверью, естественно, и двумя окнами, одно из которых выходило в глухой сад, а другое - на двор и крыльцо. Оба окна не открывались сто лет, но теоретически у них имелись петли и шпингалеты, и я решительно их взломал. С хрустом осыпалась древняя краска - и в пристройке стало просторней и свежей.
   Правда, там и без этого было не тесно. При всей малогабаритности стул, стол, кровать и вешалка на стене особо не займут места. На вешалку я повесил куртку и ружьё, под неё поставил большую сумку, на стол определил ноутбук с билайновским модемом - и удовлетворённо убедился, что связь есть. Устойчивая.
   Вообще-то это немного удивляло. Рузаевка была затеряна среди лесов не только на карте, но и в жизни. Автобус останавливался в пяти километрах от поворота на лесную дорогу, которая плавно переходила в единственную улицу деревеньки. Вдоль дороги шатко тянулись столбы линии электропередачи. (Газом тут и не пахло, хорошо, что имелся свет!) С двух сторон деревню окружал лес. Ещё с двух - изгибавшаяся петлёй широкая река с лесистым островом посередине, окантованным жёлтыми пляжами. На другом берегу тоже лежал лес.
   Когда-то в Рузаевке была звероферма. Но это было до свободного рынка, а сейчас звероферму - точнее, её развалины на другом конце деревни - сожрал лес, и деревню населяли четыре десятка стариков и старух, которым или некуда было податься, или подаваться не имелось желания. Правда, летом население вырастало впятеро - за счёт прибывавших на огороды сыновей и дочерей и высланных на лето мальчишек (внуков) и девчонок (внучек). Но, как ни странно, всё это многолюдство не нарушало тишины. Сыновья и дочки горбатились на земле, по вечерам вяло шли на речку с пивом, а потом забивались по родительским домам - смотреть телевизоры и вести ядовито-оппозиционные разговоры за жизнь. Внуки и внучки - если их не удавалось припахать к тем же работам, чего они избегали прямо-таки с индейской хитростью - от рассвета до полуночи пропадали в лесу или на речке, нагло нарушая недавно вышедший закон о детском комендантском часе. Впрочем, тут не от кого было прятать детей. Из посторонних приезжающих имелся лишь я, а меня подрастающее поколение заколебало за время рабочего года. Кстати, я считаю, что такой вот отдых для ребят и девчонок лучше всего. Бесплатно (у нас бабушки и дедушки не берут денег за отдых внуков и внучек). На свежем воздухе. Вместо шоколада, колы и макдональдсов - экологически чистые продукты (правда, шоколад и колу они ухитрялись добывать, навязываясь с родителями в райцентр - или покупая их в автолавке, о которой речь пойдёт ниже). Речка, а не горячая моча под названием "море". Никаких кишащих на курортах юрких граждан с фотоаппаратами, исподтишка щёлкающих полуголых детишек - или, как бы не хуже, открыто навязывающих "фотоуслуги с питоном" (верблюдом, попугаем, коалой, лошадью Пржевальского, Портретом Самого).
   Короче, рай.
   У моей хозяйки - Василисы Павловны - тоже имелся внук. Правда - из числа тех, кто тут отдыхал сам по себе, без родителей (родители, как я неизбежно узнал из священнодействия под названием Первый Застольный Разговор), зарабатывают деньги в фирме по продаже недвижимости - и летом у них "сезон"). Как его звали - я не интересовался, но сразу дал понять белобрысому тощему пацану лет двенадцати-тринадцати, что игр на ноутбуке у меня нет, ружьё мне нужно самому - и вообще, наше краткое знакомство (он в первый же вечер возник в окне - явно привлечённый синеватым экранным мерцанием, как световым гипнозом) продолжения иметь не будет. Пацан отчётливо расстроился и какое-то время смотрел на меня, как на личного врага. Я даже поопасался за своё имущество (замка у пристройки не было и в помине), но внук то ли был всё же не очень злопамятен, то ли достаточно честен, и я оставил все подозрения. Тем более, что в последующую неделю я его видел раза два. Первый раз он нёсся по улице с компанией таких же кадров (уже успевший поджариться на солнышке). Второй - поздно ночью лез в окно своей спальни. Нет, вру. На четвёртый день он появился днём, упёр полбатона белого хлеба за спиной бабули и испарился без единого слова.
   Всё.
   Неделя была редкостно хорошей. Я спал до трёх-четырёх дня. Потом шёл на речку или в лес с ружьём. Возвращался. Садился работать и общаться в Интернете. Уже глубокой ночью пару часов читал с экрана накопленные за суматошный и совершенно бестолковый год интересные тексты. Встречал рассвет - снова на речке, над берегом которой как раз начинал ползать туман. И с солнышком ложился спать. Такой распорядок сперва несколько нервировал хозяйку, но потом она привыкла и даже удивляться перестала. Кроме того, в её распоряжение безвозмездно и немедленно поступала моя охотничья добыча - весьма солидная, надо сказать, стрелял я хорошо...
   В общем, я был доволен Рузаевкой, а она, кажется, была вполне довольна мной. Такое сосуществование и должно было продлиться все сорок дней, и этих дней впереди было ещё предостаточно. Даже нелюбимая мной середина отпуска была ещё далека, как конец света...
   ...Раз в три дня в Рузаевку приезжала автолавка - жигули-"пирожок". Молодой весёлый парень торговал у въезда в деревню хлебом и по заказу привозил любые другие продукты и даже необходимые мелкие вещи. Конечно, с наценкой, но местные старики его тоже ценили за то, что он приезжал в любую погоду и никогда не отказывался "прихватить" кого-нибудь обратно в райцентр, причём это уже бесплатно. Летом, как видно, дела с хлебом у торговца шли хуже, зато он брал своё на мороженом, шоколаде и воде. И приезжал не с утра, а к вечеру.
   Мороженое я давно разлюбил, воду тоже особо не потреблял, а вот против шоколада ничего не имел. Поэтому с пирожковладельцем имел частые дела...
   ...В тот вечер я купил две плитки "Альпен Гольд" с черничным йогуртом. На двух длинных брёвнах - точнее даже стволах дуба, невесть когда притащенных сюда и давно ошкурённых и отполированых бесчисленными посиделками до почти стеклянного блеска - устроились мальчишки. Человек десять, одетые в одни шорты - разноцветные, из таких штанов с отстежным низом, знаете? - взъерошенные, злющие, они не столько ели мороженое, сколько собачились. Между пыльными ногами метался потёртый футбольный мяч - каждый пламенный оратор, закончив обвинительную тираду, отпинывал его кому-то, словно официально передавал слово.
   - ...да потому что ты лох! Ты лох небритый!
   - ...в пас играть не умеешь!
   - ...сам!
   - ...муд...к!
   - ...сам!
   - ...да куда ты вообще полез по левому краю!
   - ...они нас, как детишек!
   - ...да ты что, мяч первый раз увидел?!
   - ...сам!
   - ...блин - семнадцать пять, это даже не хоккейный!
   - ...да потому что каждый сам за себя!
   - ...сам!
   - ...кто они вобще такие?! Ни разу не видели раньше!
   - ...туристы какие-нибудь. Лагерь где-нибудь.
   - ...у тебя мороженка течёт.
   Разговор был шумный и непонятный. Кроме того, в нём было много мата, а я очень не люблю, когда мальчишки матерятся. Я купил шоколад и отошёл в сторону, обдумывая, куда бы пойти прогуляться. Может, на болота? До них километров семь, зато там полно уток...
   Мальчишки тем временем разошлись - похоже, окончательно разругавшись. Они и напоследок продолжали друг друга обвинять чёрт те в чём, непонятно, но эмоционально. И я недовольно покосился на внезапно остановившегося рядом со мной пацана, в котором даже не сразу узнал внука моей хозяйки.
   Мальчишка был такой же взъерошенный, как и все, но скорее не злой, а задумчивый. Он переминался с ноги на ногу, косился на меня, как жеребёнок и явно хотел что-то сказать. Потом решительно сунул руки - сжатые в кулаки - в отвисшие карманы и спросил, глядя уже прямо:
   - А вы учитель?
   - Угу, - совершенно не по-учительски буркнул я. И так же неожиданно для себя спросил: - Футбол, что ли, продули?
   - Угу... - ответил он. Но не передразнивая, а как-то задумчиво. Достал из потёртого кожаного чехла на поясе мобилку. - Во, гляньте.
   Я - чисто рефлекторно - посмотрел на маленький экранчик. Мальчишка защёлкал кнопками. Пляж - на острове. Пацаны играют в футбол. Лица. Ноги с мячом. То сё пятое десятое. Меня это заинтересовало очень мало. Верней - не заинтересовало вообще.
   - Мы там играли и сосиски жарили, - сказал мальчишка, убирая мобилку. Его глаза стали задумчивыми. - А тут они выходят. Из рощи. Туда-сюда... Мы с того берега, купались там, услышали, дай глянем. А это у вас футбол? Сыграем? Ну и сыграли... - он вздохнул досадливо. - Разнесли они нас. Потом купались вместе, ну и они пошли...
   - Ну и что? - лениво спросил я.
   Мальчишка помялся. Вздохнул.
   - Да они сказали так... "Домой пойдём," - а на той стороне реки никаких домов нет.
   - Туристы, - буркнул я. - А про дом это так... Ты чего хочешь вообще?
   Мальчишка замялся. Вздохнул. Видно было, что он немного обиделся. Я даже понадеялся, что он уйдёт. Но он вдруг умоляюще сказал:
   - У вас ведь разъёмы разные на ноуте есть? Пять минут, чесслово. Мой телефон подключить. Ну чесслово, пять минут - и я уйду!
   Я посмотрел на него с интересом. Это дитя асфальта что, до такой степени хочет посмотреть на ноут? И ради такой ерунды унижаться до просьб? Не похоже...
   - Ну ладно, пошли, - кивнул я, убирая остатки шоколада и поднимаясь на ноги.
   Мальчишка готовно заспешил впереди меня - оглядываясь: не передумал ли?..
   ...Когда мы вошли в сарай и я включил ноут, уже начинало слегка темнеть - наступал обычный долгий и тихий летний вечер. Мальчишка явно оробел и переминался у входа, поглядывая по сторонам. Я кивнул:
   - Заходи, раз уж так... Шоколад хочешь?
   - Не... - пробормотал он, делая пару шагов к столу и сжимая в руке мобилку, как пистолет и стараясь держать стол между собой и мной. Я хмыкнул:
   - Не трясись, сам напросился.
   - А вы что преподаёте? - он произнёс именно это слово и с любопытством покосился в сторону ружья. Я немного удивился:
   - Историю, обществознание... Это ИЖ-81, - пояснил я, поймав этот взгляд. - 12-й калибр, помпа.
   Ноутбук включился. Я отломил подтаявшую шоколадку, сунул в порт кабель, присел. Мальчишка встал рядом, чуть нагнулся к экрану. Я открыл меню. Там было полно фоток, самых разных.
   - У тебя вся память забита, - заметил я. Он хмыкнул:
   - Я знаю... Тереть жалко, а скинуть негде. У одного пацана родителей есть ноут, но там очередь. Кто поиграть, кто почту посмотреть, кто ещё чего.
   - Скинь у меня, - неожиданно предложил я.
   - Ага, спасибо. Я потом болванку принесу... закажу, чтобы из города привезли.
   Хм, будет "потом"? не хотелось бы... Но я решил не углубляться в этот вопрос и только уточнил:
   - Ну, что будем смотреть-то?
   - Нашу игру, - мальчишка оживился. У меня возникло нехорошее впечатление, что ему просто-напросто захотелось подробней рассмотреть фотки, и всё. Но отступать было некуда, и я начал просматривать фотки.
   Количество снимков и видеороликов, которые скапливаются у среднего мальчишки на фотике, как правило, подсчёту не поддаётся. Кроме того, среди них почти всегда есть такие, которые в здравом уме взрослым не показывают. Поэтому я тактично перешёл в программку с календарём и выбрал сегодняшнее число.
   - Вот эту фотку! - быстро ткнул пальцем в экран мальчишка. Сконфузился: - Ой, извините.
   Если честно, я собирался рыкнуть на него - ненавижу, когда в мой жэка тычут немытыми руками и руками вообще. Но одновременно я открыл указанную фотку - и хмыкнул удивлённо.
   Телефон снял группу пацанов лет по 10-14, вышедших из воды - очевидно, те самые, которым продули местные. Совершенно обычные были пацаны, надо сказать. За исключением одного обстоятельства. Они все были в воинствующе немодных, вообще, по-моему, уже давно вышедших из употребления, "семейных" трусах, чёрных и синих.
   - Ну и что? - тем не менее спросил я.
   - Да вот... - мальчишка замялся, переступая с ноги на ногу. - Трусы дебильные какие-то.
   - О господи.
   - И ещё, - он вздохнул. - У меня мобилка была у одного, остальные на берегу всё пооставляли, а я... - он опять замялся, но я угадал:
   - А ты недавно приобрёл водонепроницаемый противоударный чехол с портретом Дарта Вейдера, светящийся в темноте, и решил проверить, да?
   - Ага... - он заулыбался. - Он правда водонепроницаемый...
   - Да чёрт с ним. И что мобилка?
   Футболист-надомник посопел и сказал тихо:
   - Они мобилку никогда не видели. Не то что у них нету мобилок, ну, своих... они просто не знают, что это такое. А так ведь не бывает. И ещё разговор у них какой-то странный.
   - Без мата? - машинально съехидничал я, размышляя над сказанным. Мальчишка не обиделся:
   - Да не, они матерятся, ещё как. Я не про то. Словечек таких, ну, обычных... они таких не говорят. А иногда лепят что-то совсем непонятное...
   Я сел прямее, откинулся назад и с интересом посмотрел на мальчишку, который разглядывал экран.
   - Послушай, что ты всем этим хочешь сказать? - он пожал плечами, взглянул на меня. - Помнится, мне столько же, сколько тебе, было, так мы играли в прибытие инопланетного корабля. И сами себя убедили, что инопланетяне прилетели. Чуть в дурдом не загремели.
   Мальчишка покраснел. Но не от стыда, а от злости - такие вещи легко различаются. Он оттолкнулся от стола, молча - и умело - отключил USB. Держа телефон и шнур в руке и не глядя на меня, сказал:
   - Спасибо. Я пойду.
   - Постой, - окликнул я мальчишку, когда он уже шагнул за порожек. Он обернулся выжидательно. - Тебя хоть зовут-то как?
   - Игорь, - буркнул он.
   И ушёл. Сердито, не оглядываясь.
   - А меня Андрей Иванович, - вздохнул я. И выбросил разговор из головы.

* * *

   ...Игорь пропал утром в воскресенье. На следующий день после нашего разговора.
   По крайней мере, это был последний раз, когда его видели. Он с приятелями перебрался на тот самый остров, а потом - переплыл на другой берег, сказав, что глянет грибы. Мальчишки и не встревожились... только когда засобирались домой - поняли, что Игорь так и не вернулся.
   Младшие тут же побежали в Рузаевку, а ребята постарше переплыли на другой берег и начали искать. Через полчаса к ним присоединились взрослые, ещё через какое-то время - участковый, а на следующее утро Игоря искали уже и МЧСовцы.
   Неясно было, что с мальчишкой случилось. Хотя уголовное дело - как принято - завели по статье "убийство", но это было обычной практикой. На том берегу даже толковой дороги не было, а привезённая собака путалась в следах мальчишки, но ничьего постороннего присутствия не показывала. Куда вероятней было, что мальчишка попал в болото в пяти километрах от берега - правда, тут было неясно, зачем его туда понесло и как он прошёл эти километры по лесу в одних плавках. Но болото тоже обшаривали. Оставалась вероятность, что он просто заблудился и куда-никуда выбредет.
   Игоря искали три дня. Без дураков - я имею в виду местных, представители власти уныло покопошились и плюнули на это дело, даже МЧС отвело на поиски всего сутки. Я тоже принимал в поисках участие, говорил какие-то сочувственные слова моментально примчавшимся родителям Игоря и Василисе Павловне... но при этом меня не оставляло постоянное ощущение: что-то не так.
   Впрочем, это было лишь ощущение. И днём оно не очень донимало. А вот на четвёртые сутки, когда по лесу рыскали уже только родители мальчика и двое-трое самых упорных - и стемнело, и я включил ноутбук - то сомнения навалились с удесятерённой силой.
   Умом я понимал, что мальчишка мёртв. Скорее всего, и правда полез в болото - ни один взрослый не разгадает, что у них временами творится в головах и каковы бывают мотивы их поступков! - и утонул. И это ещё не так страшно.
   Я выругался, плюнул, ожесточённо разогнал от экрана мошку. (Мошка набивалась внутрь неведомыми путями - и дверь, и окна были прикрыты.) Кроме ума были ещё и ощущения. Те самые, которые скребли душу, словно маленькими острыми коготками. Какое-то время я барабанил пальцами то по столу, то по краю ноутбука. Потом ещё раз выругался, взял телефон и набрал "быстрый N 11" - телефон Жени Баруздина (1.)
  
   1.Главный герой книги "Про тех, кто в пути".
  
   Кадет-старшекурсник расковского корпуса (1.), Баруздин был одновременно странным и интересным парнем, завсегдатаем краеведческого общества при областном музее, которое нередко посещал и я. Правда, его взгляды на историю сложно было назвать не то что традиционными, но даже сколь-либо нормальными, что меня нередко бесило. А уж история, которую он рассказал однажды, когда мы вместе ехали на раскопки в Тригуляй, вовсе не лезла ни в какие ворота. Правда, он тут же со смехом сказал, что всё это выдумал.
  
   1.Имеется в виду кадетский лётный корпус им.М.Расковой, располагающийся в Тамбове.
  
   Но именно теперь, когда я думал о пропавшем мальчике, мне вдруг вспомнились глаза Баруздина - чуточку насмешливые и огорчённые.
   Не выдумал он ту историю. Во всяком случае - верил, что не выдумал... И она вдруг показалась мне прочно связанной с...
   ...Ответа я не дождался, потому что после второго гудка машинально отключил телефон - в окно постучали, и я резко обернулся.
   Мне стало, если честно, не по себе. За окном кто-то был, кто-то двигался. Потом к окну жутковато прислонилась ладонь - с растопыренными пальцами - и я вскочил, опрокидывая стул. Но в то же время эта ладонь меня как-то привела в чувство - я быстро подшагнул к окну, поспешно открыл его - и ночной гость почти упал в комнату через низкий подоконник.
   Это был Игорь. Но в каком виде!!! Худющий, лохматый, с дикими глазами, весь в ссадинах и синяках, одетый в какие-то короткие - чуть ниже колен - штаны из грубой ткани, босой, он тяжело дышал, держась за подоконник, и при каждом вздохе под кожей выступала клетка рёбер. Я изумлённо увидел на шее мальчишки широкий тяжёлый ошейник. А он между тем выдохнул: "Ант... рэй... Ы... ваныч..." - и бухнулся мне на руки без сознания, показав покрытую рубцами спину.
   Если сначала я ошалел, то теперь я просто-напросто испугался. Мальчишку ищут четыре дня. А он объявляется у меня - полуголый, избитый и в ошейнике. Судите как хотите, но оттащить его в дом я не смог, хотя и понимал, что люди каждую секунду по капельке теряют надежду. В общем... мне надо было подумать.
   Я уложил Игоря на кровать. И только теперь увидел, что всё намного хуже... нет, не хуже - непонятней и необъяснимей, чем мне показалось сперва.
   Во-первых, неясно было, почему он пришёл ко мне. Не настолько же замучился, чтобы не протащиться ещё десять шагов до дома? Ну... ладно. Пусть именно так и есть. Но дальше-то!
   Предположим, он попал в руки к каким-нибудь сволочам, которые его мучили - и бежал. Тогда объяснимы ошейник и его состояние. Но... вот что странно. Ошейник был не гламурный, не модерновый, даже не собачий. Деловитый и простой, как тяпка, он состоял из массивных бронзовых половинок, глухо склёпанных штифтом - его явно вставили раскалённым и расплющили. Ну ладно, пусть и это - богатые сволочи играют в разные игрушки. Даже похудеть так за четыре дня - от страха, нервов, напряжения - было с натяжкой реально.
   Было только одно "но". Одно - но сногсшибательное. Никакими силами, никак невозможно за четыре дня отрастить волосы до плеч. Я даже осторожно подёргал мальчишку за лохмы (он застонал, но не проснулся - и я понял, что обморок перешёл в сон). Это были настоящие волосы, отпускать которые надо месяца четыре. Как бы не полгода.
   Я почувствовал, что голова у меня идёт кругом. Настолько, что я просто не мог принять никакого решения и сел за стол, уставившись в экран, на котором крутилась заставка - бездействие казалось почти спасительным.
   Видимо, я так и уснул - сидя, а когда проснулся, оторвав затылок от стенки, то было раннее утро, где-то голосил петух, и Игорь, замотанный в полотенце, сидел за столом, давился чёрствой булкой с водой. Видно, он только что встал. Штаны валялись в углу. На меня он посмотрел хмуро-деловито и спросил, как будто всё происходящее было "в струю" и ничуть не странно:
   - Вы моим не говорили?
   - Не успел... - начал я виновато, но Игорь, заглотив ещё кусок булки, добавил:
   - И не надо. Мне сейчас нельзя... я потом сам... Андрей Иваныч, вы... вы мне ружьё можете дать?
   Несколько секунд я смотрел на мальчишку. Он тоже смотрел на меня - требовательно и сердито.
   Потом я взял телефон и наконец набрал - не обращая внимания на дёрнувшегося Игоря - "быстрый N 11".
  
  

СОВСЕМ ОБЫЧНЫЕ: АРТЁМ

ГЛАВА 1.

БЕЛЫЕ СНЫ.

   Всё началось с очень странного сна.
   Не так давно, в мае, когда мы ставили спектакль "Меня зовут Таня" ко Дню Победы, помешанный на социологии и психологии Реут - ну, Игорь Реутов - в шутку-всерьёз провёл социологический опрос на тему "Всем ли мальчишкам снится война?" Мы сидели в штабном помещении, ржали, пили колу и отвечали на его вопросы. Девчонки называли нас дураками и перебивали, рассказывая, что им снится, то и дело сбиваясь на какую-то похабень, которую в обычное время не скажешь вслух. Но было уже заполночь, мы все сидели вместе и ощущали - лично я ощущал, но и остальные почти точно - дурашливое чувство братства. Смех смехом, а оказалось, что война снится всем. В разных видах. Зависит от увлечений и жизненной ориентации. Кому-то типа компьютерных стрелялок, кому-то про космос, кому-то разные исторические битвы, кому-то современная месиловка...
   Мне война тоже снится. Но я не верю в сны. Совсем. И никогда не задумываюсь над ними. Как не верю и в то, что они как-то связаны с реальной жизнью - по Фрейду, да? Когда мне было лет семь или восемь, я нашёл на антресолях ветхозаветный журнал "Мурзилка". Там печатался такой "Сон с продолжением". То ли в шутку, то ли всерьёз, но там предлагалось, прочитав очередной выпуск журнала перед сном, положить его под подушку и смотреть продолжение во сне. Я притащил журналы в класс и заразил "смотрением" две трети одноклассников. Журналы ходил по рукам. Продолжения - самые разные - и правда снились почти всем. А мне - нет. И это при том, что я отнюдь не обижен фантазией, скорей наоборот.
   Просто не верю я в сны...
   Так вот. Сон.
   Он был странным. И про войну, но как-то не так про войну. Собственно войны там и не было...
   ...18 июня у нас в школе всё ещё шла практика, но я на неё не являлся просто потому, что не хотел. Совсем недавно умер дед и, хотя у нас в семье вроде бы всё вошло в колею - все намучились и настрадались заранее во время его тяжёлой болезни - но меня временами цепляла тоска, пропитанная ощущением несправедливости происходящего. Поэтому я с радостью ухватился за справку о "нервном срыве". Это такая штука, которая как б и есть, но в то же время ни к чему не обязывает.
   Большинство моих знакомых в "срыв" поверили.
   Никто из моих настоящих друзей по отряду - и не подумал. Но от практики я отвертелся.
   Ещё когда дед лежал больной, как-то само собой так получилось, что я стал ходить за покупками - не только там за хлебом или молоком, как раньше, "за чем пошлют" - а вообще за продуктами. Мне это даже понравилось. Вот и теперь я шёл с утра на базар и по магазинам, а потом валялся на раскладушке у себя в "кильдиме". Это словечко - из его юности - пустил в обиход Валерий Григорьевич, и оно прижилось. Я смотрел-пересматривал снаряжение, туристские карты, читал книжки, музыку слушал... Домой заходил редко - отношения с бабкой испортились окончательно, даже ради телика с видиком встречаться с ней лишний раз не хотелось. После полудня в своих школах освобождались наши, мы стягивались в штаб независимо от того, были там занятия, или нет - и сидели чуть ли не заполночь. Оттуда, пока мама была дома, я возвращался к ней в комнату, и мы подолгу разговаривали о самых разных вещах. Именно в то лето я осознанно ощутил, как люблю её и как я ей нужен. Но неделю назад она добилась в профкоме путёвки на месяц в санаторий. Я за неё порадовался, часто звонил, но домой почти перестал заходить, а, вернувшись из штаба, валился сразу на раскладушку в кильдиме и иногда долго лежал без сна, глядя на рисунок звёзд за приоткрытой дверью в чёрном ночном небе. Иногда вылезал на крышу, валялся на нагретых за день железных листах и балдел под собственные мысли. Я никогда не стану наркоманом, потому что наяву могу заставить себя уйти в такие места, времена и миры, что ой.
   Надюшка успевала забежать ко мне ещё до практики(сильно подозреваю, что её попросила об этом мама - с ней у Надюшки, в отличие от бабки, были превосходные отношения!). Она притаскивала завтрак (я и сам мог себе приготовить неплохо, но было приятно!) и придирчиво выясняла, что мне надо зашить и постирать (это тоже было приятно, хотя немножко смущало) и вообще вела себя совершенно по-хозяйски... даже как... да, как жена. Я как-то раз попробовал пошутить на эту тему и оказался вытряхнут в груду сена, а Надюшка совершенно спокойно начала выметать из-под поставленной на бок раскладушки мусор.
   Я сам не ожидал такого развития наших отношений. Ещё в начале мая я говорил про неё "моя девушка" - и всё было ясно, что бы я там не думал и о чём не мечтал.
   А сейчас она мне кто, если первое, что я вижу, просыпаясь - её лицо? Как тогда, когда похоронили деда, и я лежал на раскладушке ничком - а потом услышал её голос.
   Тогда мы поцеловались первый раз. Ну тормоз я, тормоз, ладно, говорите, что хотите. Мне всё равно. Скоро пятнадцать, два года знакомы, первый раз поцеловались...
   Она часто мне снилась. Иногда в очень красивых, романтических снах, а иногда и в других, вызванных выбросом гормонов. Возрастное...
   Но этот сон с нею связан не был...
   ...Там был какой-то заброшенный замок или что-то вроде этого - масса комнат, переходов, тёмных закоулков, статуи с улыбчивыми лицами, мрачные портреты, глядящие из теней. Света не было, в смысле - электричества, прямо на большущем столе горели свечи, много, целыми пучками, и стеарин тёк на дорогую полировку и на паркетный пол. Я запомнил много-много подробностей... за окнами бухало и ухало, это была не гроза, а канонада. Много людей - девчонки и мальчишки, лет по 13-16, все в форме, такой мешковатой, серо-зелёной, в коротких куртках, в штанах широких, в ботинках с крагами и в беретах, с оружием... Все шумели, перебивали друг друга, отбивали о стол засургученные пробки глиняных бутылок с и пили из горлышка, вскрывали ножами большие консервные банки, какие-то галеты рассыпались между свечей. Вроде бы всех я хорошо знал, хотя наяву не мог вспомнить ни одного лица. И песня - её под гитару пели, во сне я её помнил слово в слово, и когда только-только проснулся - помнил, а потом сразу забыл... это был сон ни о чём и очень тяжёлый, хотя в нём, в сущности, ни фига не происходило, кроме этой не то пьянки, не то ужина. Но было ощущение - что всё кончено (что - всё?) и осталось вот-вот (до чего?)...
   ...На этот раз я проснулся сам - это само по себе было удивительно в свете последних дней. Сперва я спросонья, как уже говорил, не разделил сон и явь - но потом понял, где я и что со мной. В плотном луче света танцевали золотистые пылинки, на дощатом полу лежали чётко нарезанные куски света... Часть его устроилась на моём клетчатом шотландском пледе в ногах. Он был - я специально нашёл в Интернете - расцветок клана МакИнтош, в сложную красно-чёрно-зелёную клетку, хотя производители вряд ли об этом знали.
   Я отпихнул плед и потянулся, с удовольствием ощущая ступнями, какое ласковое солнце. Запрокинул голову - будильник показывал почти восемь. Надюшка, судя по всему, не заходила, и я немного обиделся, но утро было таким классным, что эта тень молниеносно развеялась.
   Я перевернулся на бок и с удовольствием осмотрел своё убежище, которое оборудовал почти два года назад, когда только-только образовался клуб, и Валерий Григорьевич нам и рассказал о кильдиме своего детства. Бывший сарай сам по себе невелик, но вполне достаточен для того, чтобы четырнадцатилетний парень чувствовал себя домовладельцем. Вдоль одной стены - почти на всю длину - раскладушка. Над нею на стене скрещенные мелкашка ТОЗ-8 и спортивная рапира, между них - маска с нагрудником и колет, пониже - мой финский нож в чехле. Остальное туристское снаряжение лежало и висело на набитых в торцовую стенку полочках и гвоздях. В углу стояло старое, но ещё надёжное кресло. Возле другой стены расположился большой удобный ящик, игравший роль стола (внутрь удобно было, когда сидишь, ставить ноги), возле него - два стула. На столе выгибала коленчатую шею настольная лампа, лежали разные канцелярские принадлежности. Книг я тут не хранил, но с краю устроилась "Чудовище с улицы Розы" Веркина, которую я читал вечером. На нескольких полках над столом тоже стояли тетради, коробки с фотками, архивные папки. В отличие от большинства своих сверстников я не любитель обвешивать стены постерами, но кое-что всё-таки имелось. На стене перед входом висел старый плакат Высоцкого. Да-да, я его очень люблю слушать. Вообще Высоцкий, конечно, несовременный, это правда. Но когда я слышу, как он поёт -

Сколько веры и лесу повалено... -

   у меня внутри всё замирает, честное слово, и мне больше ничего не надо. Какая тут несовременность, современность... Это не о том всё. Над столиком - групповое фото клуба, сделанное Сергеем после того самого майского спектакля, над кроватью - большущий портрет Надюшки со мной, голова к голове, без улыбок.
   Хорошее место обитания.
   В дверь просунулась голова Кузи. Увидев, что я не сплю, он проник внутрь полностью и положил свою лобастую голову мне на выставленное колено. Морда была мокрой от росы - он опять шлындрал по огородам. Я забрал в горсть жёсткие уши, подёргал их, почесал губы пса повыше коротких усов, потом поцеловал его в нос:
  -- Доброе утро, - он вздохнул, прикрыв глаза. - Скучаешь? Ничего, ничего, скоро пойдём браконьерничать... Ну-ка, пусти, мне пора день начинать.
   Он плюхнулся возле раскладушки и непоколебимо (непокобелимо) задрых, предоставив мне через него перешагивать. Я ногой выкатил из-под раскладушки гантели и, подцепив их, вышел наружу.
   Да, было отличное утро. Я начал разминаться, постепенно ускоряя движения и с удовольствием ощущая, как уходит сон, улетает окончательно. Ну и чёрт с ним, дурной какой-то... С вечера вокруг были расставлены в развилках веток, на досках и камнях спичечные коробки, и я, закончив упражнения, закатил гантели под раскладушку, сдернул со стены рапиру и прыгнул обратно. Протанцевал по пятачку между забором огорода, душем и моим кильдимом - коробки разлетались раскроенными картонными фестонами. Кузя открыл один глаз и лениво посмотрел на меня, потом закрыл глаз снова. У него была насыщенная ночь.
   Закончив с разминкой, я уткнулся в умывальник, висящий на стене душевой, поддавая ладонью снизу его носик и сдержанно подвывая от ночного холода воды. Смывая пот, я правой рукой чистил зубы, а единственной головой соображал, что делать сегодня.
   Крепко растеревшись полотенцем, я вымыл ноги и, передвигаясь на носочках, отправился одеваться.

* * *

   Через очень короткое время я уже вышагивал по улице Горького. На открытых дверях своего обиталища - на случай, если огородами прокрадутся наши - осталась обычная в таких случаях записка:

Я СКОРО

   Лето - хорошее время. Стиль "милитэри" - пятнистая тишотка, камуфляжные брюки, кроссовки - всё, что нужно для хорошей жизни. Ну... не всё, конечно. Но это тоже важная составляющая.
   Мне хотелось есть, а в боковом кармане лежало рублей двести или около того. Конечно, тратить деньги на еду в городе, но... почему бы нет? В другом кармане были ещё деньги, но это для покупок, потом... А пока я свободен. I'm free ! Только что же всё-таки не зашла Надюшка?
   Срезав угол возле молодёжного центра (ничего интересного сегодня... да и завтра), я появился возле "Севера" - нашего любимого кафе. И буквально нос к носу столкнулся с нашим физруком Фёдор Ивановичем.
   Не лучшая встреча. Я не ходил на практику совершенно законно, но всё равно каждый раз испытывал неудобство, сталкиваясь с кем-то из учителей, а в нашем городке таких случайных встреч не избежать. Но физрук даже не подумал "поднять вопрос" о моём отсутствии. Однако и "здрасьте" дело не ограничилось.
   - Ты знаешь, что Андросов выставляет против тебя Саблина? - Фёдор Иванович перегораживал мне вход рукой. Я насторожился - речь шла о первенстве города и района по рапире среди юниоров. Андросов был моим тренером. - Из 4-й школы.
   Я кивнул, давая понять, что знаю Юрку Саблина. Но решение Андросова было для меня новостью. С тех пор, как мы в начале весны сильно с ним поцапались, он не раз прямо намекал, что подберёт мне такого противника, что о кубке я могу забыть. Скорей всего, Фёдор Иванович знал о нашем с тренером разговоре и сейчас беспокоился "за честь школы". Меня, если четно, эта честь абсолютно не колыхала, но, во-первых, именно Фёдор Иванович был моим первым тренером по стрельбе, а во-вторых... интересно, с чего Ка-Эм-Эс Эр-Эф по фехтованию Андрей Иванович Андросов решает за меня и за мой первый юношеский, кто возьмёт кубок?
   Фёдор Иванович ещё что-то говорил насчёт соревнований, но я вежливо отделывался междометьями и, когда он наконец ушёл (с убитым видом, решив, наверное, что я и сам не верю в победу), то я вместо того, чтобы войти в кафе, решительно развернулся, наискось пересёк перекрёсток и проник через забор на территорию ДЮСШ.
   В спортшколе каникул не было. Правда, и фехтования сегодня не было, но в коридорчике перед своим "кабинетом" Андросов беседовал с несколькими женщинами - очевидно, матерями новичков. Почему-то чаще всего приходят записывать в секции именно матери. Андросов выделялся среди них, как тополь среди берёзок - рослый, гибкий, широкоплечий, узкобёдрый, в дорогом тренировочном костюме. Увидев меня, он извинился перед посетительницами и спросил:
  -- Ты что это? Соскучиться успел?
  -- Здравствуйте, Андрей Иваныч, - кивнул я. - Я войду?
  -- Давай, заходи, - он посторонился и вернулся к разговору, перестав
   обращать на меня внимание.
   Но я знал, что он думает теперь обо мне.
   Наверное, ни с одним человеком - взрослым или ровесником - у меня не было таких сложных и странных отношений, как с Андросовым. Я занимался у него больше двух лет, с того самого момента, как наше руководство за большие деньги переманило его аж из области, и он вложил в меня труда едва ли не столько же, сколько в десяток обычных учеников. Но в то же время он открыто говорил, что терпеть не может меня за то, что я "слишком умный" и "много о себе понимаю". Андросов относился к числу тех деловых тренеров, которые искренне не понимают, как человек, занимаясь их видом спорта, может заниматься ещё и стрельбой, гандболом, бегом - да при этом ещё и не мечтать о спортивной карьере. Меня же смешил вид "ушедших в спорт" ровесников - тупых и скучных - а сам спорт интересовал только как средство поддержания формы и вышибания адреналина. Скорее всего, Андросов это подсознательно ощущал и стремился доказать мне, что моя позиция никуда не годится, что спортсмену не годится слушать Виктора Третьякова и играть в театре.
   Юрку Саблина я знал плоховато - он был не старше моего, но учился в другой школе и занимался в другом потоке, но на дорожке я его видел и мог оценить великое мастерство импровизации этого русоволосого парнишки с косовато разрезанными серыми глазами. Мы с ним ни разу не разговаривали - так, наверное, не говорили друг с другом в средние века те, кто чувствовал: судьба сведёт их на поле боя...
   ...В "кабинете" в самом деле сидели на стульях, поглядывая друг на друга и вокруг, четверо мальчишек лет по 10-12. Ясно было, что они только тут встретились, хотя я, похоже, видел всех четверых; один, кажется, был даже из нашей школы... Я кивнул им и, подойдя к стойке, достал клинок и прогнул его в руках. Мальчишки смотрели на меня так, словно я собирался посвящать их в рыцари. Нет, ребятки, если вы этого ждёте, то вы не туда пришли, вам надо было в наш клуб...
   Андросов не задержался - вошёл обратно минуты через две. Если честно, я думал, что он сперва отпустит новеньких, но тренер, присев к столу, положил ногу на ногу и поинтересовался:
  -- У тебя всё-таки дело? Или пришёл за рапиру подержаться?
   Не глядя, я отправил оружие в стойку.
  -- Мне просто хочется выяснить один вопрос, Андрей Иванович, - он движением бровей дал понять, что готов к выяснению. - Это правда, что вы ставите против меня Юрку Саблина? - он кивнул, не сводя с меня взгляда. Прозрачного и спокойного. Я смотрел ему в глаза и тоже молчал. Не выдержал он:
  -- Да, хочу поставить. А что, ты имеешь какие-то возражения?
   Я снова выдержал паузу. И вдруг мне стало смешно. Я удержал смешок и, опершись ладонями за спиной на стойку, поставил ногу за ногу:
  -- Я хочу вам кое-что сказать по этому поводу, Андрей Иванович, - он кивнул вновь, сохраняя полнейшую невозмутимость. - Я возьму этот кубок. и поставлю его у себя дома на сервант. А на 8 Марта и 8 октября буду ставить в него цветы.
  -- Почему на 8 октября? - непрошибаемо уточнил тренер.
  -- День рождения моей мамы, - пояснил я. - До встречи на следующей тренировке, Андрей Иваныч.
  -- Подожди, Артём, - окликнул он меня уже в спину. - Ты не сможешь победить. Ты слабак. Романтик. А спорт любит целеустремлённых.
  -- Если я проиграю, - я улыбнулся, - я уйду из секции. Проползу мимо строя на коленях и больше никогда не появлюсь. Слово! - я поднял ладонь.
  -- Запомни, - он указал на меня пальцем. - И приходи на тренировки почаще. Навидаемся перед вечной разлукой.

* * *

   Я вообще очень спокойный человек. Но не от природы. Иногда она берёт своё, и я взрываюсь и творю вещи, которые меня самого потом изумляют. Похоже, сейчас и был такой случай.
   Но я не жалел о своих словах. Правда, мне расхотелось есть (нервы), и я пошёл на базар.
   Около кафе с мягким мороженым и пончиками стояли Клим и Север - Юрка Климкин и Игорь Северцев. Они придуривались. Босой и одетый в драные джинсы и рабочую куртку на голое тело белобрысый и большеглазый Юрка (он выглядел куда младше своих четырнадцати), жалостно вытягивая тонкую шейку, дрожащим голосом пел:
  -- У Курского вокзала

Стою я, молодой...

Подайте Христа ради

Червонец золотой...

   Север, походивший на беспризорника, как я на носорога, но тоже одетый соответствующе и обутый в какие-то раздрызганные кеды, аккомпанировал на гитаре. Около их ног стояла картонка с мелочью и надписью, потрясавшей своей наглостью:

МЫ САМИ МЕСТНЫЕ!

ПОТОМУ И ПОДАЙТЕ!

ИЛИ ХУЖЕ БУДЕТ!

   Я прошёл было мимо, но Север вдруг заорал с гнусной радостью, перекрыв пение Юрки:
  -- О! Вот кто нам подаст! Подай, молодой-красивый-золотой-хороший, а то не будет тебе удачи с Надькой отныне и присно и во веки веков...
   Я перешёл на дробную рысь. Вслед мне неслось:
  -- Айа - парамэла-а... Дядя мент, подайте инвалидам войн за самоопределение родного города... Чего заберу, мы из драмкружка - заберу-у, тоже!..
   Блин, ну и друзья у меня. С ними иной раз страшно. Но без них страшно... скучно. Непонятно только, чего они-то не на практике?
   Базар был в самом разгаре. Я пошатался туда-сюда, глядя по сторонам. Кое-кто из торгующих завсегдатаев меня узнавал и активно сигнализировал, в результате чего вскоре я волок на 2/3 полную сумку и констатировал, что домой мне идти не миновать. Прогулка с объёмистыми пятью килограммами в руках - маленькое удовольствие, становилось всё жарче, и я дотащился до дома мокрый, как мышь, злой и недовольный.
   Разгрузив продукты, я засобирался в библиотеку, но потом передумал и отправился просто бродить по улицам. Это занятие мне никогда не надоедало. Временами мне казалось, что город меняется буквально у меня за спиной - достаточно повернуться и пройти по той же улице, по которой шёл только что - и увидишь массу нового. Наверное, это было следствием моего бурного воображения. Но всё равно мне нравилось бродить по Липску.
   Наши должны были собраться после полудня. Часам к двум, наверное, подтянутся все. А пока что меня занесло в "портовые кварталы", как мы их называли - в привокзальный район. Вообще сюда ребята из "центра" и с моей "речной окраины" без особой нужды старались не заходить - "ждэшники" могли набить морду. Но наш клуб обладал правом экстерриториальности в любом районе города. Поэтому трое парней возле местного клуба - излюбленного места драк по выходным - даже мне кивнули.
   Я присел на здоровенное камазовское колесо и, сорвав одуванчик, начал вертеть его в пальцах. Сегодня нужного настроения не возникало... и я вдруг понял - почему.
   Я непрерывно думал о Надюшке. Точнее тревожился, а не просто думал. И, дойдя до этой истины, я почти бегом отправился уже на настоящие поиски...
   ...Дома у Надьки просто никто не открыл, только её дог что-то пробухтел из-за двери. Недолго думая, я молнией пролетел квартал и влетел в гараж Серёжки Земскова.
   Он был на месте - возился со своей "хускварной". Реут на диване слушал плеер. Лёшка Гриньков перелистывал свой альбом. Ленка Кокорева играл в шашки с сестрой Севера Валькой. Похоже было, что практика среди наших окончательно перестала пользоваться популярностью.
  -- Привет, Надьку никто не видел? - с ходу уточнил я.
  -- Зёма её в бочку с капустой спрятал, - рассеянно ответила Валька.
  -- Валь, можешь считать, что я умер со смеху, - терпеливо ответил я. - Кто-нибудь видел Надьку?
  -- Зачем девчонка покойнику? - заметила Ленка.
  -- Не было её, - Сергей посмотрел на меня, протирая грязные руки ещё более грязной тряпкой. - В смысле - не заходила... Сегодня собираемся? Валерий Григорьевич две новых палатки достал, смотреть надо.
  -- Собираемся, конечно, - машинально отреагировал я, поднимая с колен Лёшки его альбом. Это была рабочая тетрадь для набросков, Лёшка её с собой таскал постоянно и никогда не имел ничего против того, чтобы наброски смотрели все, кому не лень.
   Мент дубинкой дуплит бомжа - зарисовка с натуры... Серия зарисовок к спектаклю "Лесные братья", который мы собирались ставить в августе... Я увлёкся и стоял, листая страницы, на меня перестали обращать внимание. Что хорошо в нашей компании - можно придти куда угодно, где есть кто-то из наших и заняться любым делом или просто стоять и глазеть. Никто и слова не скажет.
   Переворачивая очередную страницу, я чуть не выпустил альбом из пальцев. На следующей карандашными штрихами были нарисованы несколько мальчишек, под косым дождём шагающих по горной тропинке. Я не поверил своим глазам! Это были ребята, одетые так же, как те, в моём сне.
   Во рту у меня отчего-то пересохло. Я перевернул страницу. Какая-то туманная улица, словно бы увиденная из окна... Потом - в разных местах листа - поясные зарисовки нескольких мальчишек и девчонок всё в той же форме...
   Потом листы были чистыми.
  -- Это ты где увидел? - я бросил альбом Лёшке на колени. - Гринь, алё!
   Мне показалось, что он не услышал, и я, мысленно плюнув, сказал всем, уже выходя:
  -- Ладно, пойду Надьку дальше искать. Если вечером нас не будет - значит, эмигрировали.
  -- Куда? - уточнила Ленка. Я, не поворачиваясь, ответил:
  -- В Штаты, конечно...
   ...Я решил срезать, пройдя переулками и двигать к школе - вдруг Надька решила сегодня почему-то идти прямо на практику, ко мне не заглядывая? Но не успел я дойти и до колонки на углу переулка - меня бегом настиг Лёшка. В левой руке у него был альбом, и этим альбомом он размахивал, как флагом.
  -- Погоди, тормози! - он остановился, ткнул мне в лицо раскрытыми листами. - Я вспомнил... Я это ночью нарисовал. Мне приснился сон... - он поморщился. - Не помню точно, о чём. Я вскочил и зарисовал что-то. А потом опять вырубился. Я просто сейчас не сразу вспомнил, откуда они взялись... - он потёр переносицу и добавил: - Белый сон.
  -- Почему белый? - удивился я.
  -- Он был очень ясный, - Лёшка свёл брови. - Как белая ночь. И такой же... такой же...
  -- Такой же призрачный, - заключил я тихо. - Да, это точно. Белый сон.
  -- А почему тебя это удивило? - Гриня листал свой альбом, словно ожидал обнаружить там ещё парочку непонятно как возникших рисунков. - В смысле... ну, ты как будто что-то знакомое увидел.
  -- Да так... - неопределённо сказал я.
   Белые сны...
  

ГЛАВА 2 .

ТРОПЫ В ТЕНЬ .

   В школе Надюшки не оказалось. Больше того - она там вообще не появлялась! Я подманил к задней калитке, прятавшейся в кустах, какого-то младшего, и тот привёл Ленку Власенкову. Подумав, она заявила, что Надька с ними не работала - и даже утром, когда все трепались на спортплощадке, её не было.
   Следующим моим побуждением было зайти в техникум, к отцу Надюшки. Хотя - с другой стороны - ещё забеспокоится, а зачем мне это на-
   до? Кусая губу, я остановился около магазина, раздумывая, что же мне делать дальше.
   И вот именно в этот момент я увидел Надюшку. Это было так неожиданно, что я какое-то время смотрел на неё (она шла из небольшого парка, в котором мы всегда работали на субботниках от школы), не понимая, что к чему. Надюшка шла очень быстро, то и дело оглядываясь через плечо - яркая в своём алом с белым спортивном костюме и такой же расцветки кроссовочках - а, увидев меня, практически побежала. Соскучилась, что ли, до такой степени?! Приятно... Но вместо объятий и поцелуев (вообще-то мы не очень любили этим заниматься на улице) Надюшка вцепилась мне в руку и снова оглянулась.
   И я понял, что она... испугана.
   Дело в том, что Надюшка - существо абсолютно бесстрашное. Она не боялась ни тёмного леса, ни уличной шпаны, ни собак, ни выстрелов - ни-че-го (в отличие от меня). Поэтому, увидев страх в её глазах, я сам невольно зашарил вокруг взглядом, ни о чём не спрашивая.
  -- Фффухх, как хорошо, что я тебя нашла, - выдохнула Надюшка, выпуская мою руку и вместо этого прислоняясь плечом. - Со мной такое сегодня случилось, что...
  -- Ты где была? - прервал я её. - Я у Зёмы был, у тебя дома, в школе...
  -- Артём, вон она меня преследует! - Надюшка ткнула в аллею.И я различил там то, чего до тех пор не замечал (а странно, у меня был хороший навык!) - похожую на ворох барахла цыганку. Она стояла у выхода на проезжую часть и явно наблюдала за нами.
   Вообще цыгане - отвратные существа, они воруют детей и торгуют наркотой. У нас в Липце тоже бывало такое, но милиции надо отдать должное - пресекли сразу. Это раз. А два - Надьке уже пятнадцать (она постарше меня) и ударом ноги она способна сделать певца дискантом из любого Лойку Зобара. 1. Пожав плечами, я двинулся в сторону цыганки - и та, подобрав юбки, ринулась в обратном направлении с такой скоростью, словно у меня в руках был автомат, на плечах - погоны войск ЭсЭс, а на лбу - татуировка: "Бей цыган, спасай Россию!" преследовать её было просто смешно, и я повернулся к Надюшке с улыбкой:
  
   1. Персонаж фильма "Табор уходит в небо".
  
  -- Да ты чего её испугалась? Вот ещё...
  -- Не её! - Надюшка замотала головой так, что её русые волосы растрепались. - Я... - она вцепилась мне в локоть. - Артём, пойдём. Я... я должна придти в себя, и...
  -- И накормить меня, - решительно добавил я. Надюшка кивнула:
  -- И накормить тебя, если хочешь, но вообще-то я имела в виду и "рассказать тебе"... Пошли ко мне.
  -- Пошли, - охотно согласился я.
   Если Надька и в самом деле чего-то испугалась, то мы поговорим, и она успокоится. И в конце концов - я её нашёл!..
   ...Вообще-то если Надюшкин отец был дома, то я всегда смущался у них бывать. Не потому, что я к нему или он ко мне плохо относились. Я ему, кажется, нравился. Но он был такой углублённый в себя, тихий, что я невольно вспоминал при каждой встрече - говорят, таким он стал после того, как десять лет назад умерла Надькина мать. И мне казалось, что я своим присутствием нарушаю его одинокое существование.
   Если бы я знал его раньше, до встречи с Надюшкой - я бы никогда не осмелился придти к ней первый раз...
   Но сейчас отец Надьки был на работе, в своей технарёвской библиотеке. А без посторонних я у Надюшки чувствовал себя, как дома. В последнее время - более того...
   ...Итак, я устроился в кресле, откуда было отлично видно, как Надюшка возится на кухне, деловито покрикивая:
  -- Ты что будешь - пельмени, яичницу с колбасой, жареную картошку с мясом или пюре с селёдкой?.. А мясо тебе тушёнку или отбивные?.. А отбивные с луком?.. А компот ты будешь, или тебе пепси?..
   Я отвечал, рассматривая через открытую дверь внутренность Надюшкиной комнаты. Отсюда я наблюдал плакат Led Zeppelin - Надька ненавидела кислоту "Фабрики" и слащавые девчоночьи группы, отдавая предпочтение древнему Led Zeppelin,"Аквариуму" и старинному ансамблю бардовской песни "Скай". Время от времени мы с ней выбирались на разные тусовки авторской песни.
   Подальше на стене - я знал - висел такой же парный фотопортрет, как у меня в кильдиме. Над кроватью...Позапрошлым летом мы вместе валялись под одеялом в этой самой кровати - когда попали под неожиданно холодный ливень. Грелись, пихались локтями и ни о чём "таком" совершенно не думали... Тогда мы только-только познакомились - и точно так же я мог бы залезть греться с Серёжкой или Игорьком Реутовым. И в клуб-то её в то лето я пригласил, как "отличного парня". А потом прошла зима - и что-то изменилось... Я был не такой уж валенок и понял - что... и испугался, но началась у нас новая фаза отношений совершенно спокойно, безо всяких судорог или конфликтов. Фаза, в которой мы чётко разграничили, что есть девчонка и есть парень, и они нравятся друг другу не как друзья. Реут сказал тогда: "Обнюхиваетесь?" Мы подрались, но в душе я с ним согласился.
   А совсем недавно началась третья фаза. И я временами замирал от жути и нетерпения при мысли, чем кончится она. Временами мне просто хотелось подойти к Надьке и сделать "это" силой. Но во-первых - я не хотел рисковать здоровьем... а во-вторых - я её любил. Любил так, что временами перехватывало дыхание от счастья. Если бы я умел молиться, я бы молился на наш с ней портрет по три раза в день. Или по пять, как правоверный мусульманин. Ещё я жалел, что она не стала покупать себе мобильник. У нас это было не принято... но, по крайней мере, я бы сегодня не мандражировал - что с ней и где она.
  -- Артём! - крикнула Надька, нарушая мои сладкие мысли. - Иди есть! Готово!
   Есть я в самом деле очень хотел. Утром продинамили, дома не поел - так и ноги протянуть недолго. В мгновение ока я оказался на кухне.
   Надюшка раскладывала по тарелкам пюре. Отбивные с луком и консервированный перец, в центре стола стояла банка с вишнёвым компотом - кстати, нашим, в смысле - из моего дома. Сама Надька никогда не изнуряла себя диетами, мела всё подряд в приглянувшихся ей количествах и не толстела. Виной тому были биатлон, лёгкая атлетика и туризм. Недоброжелательницы - их у Надюшки хватало - жадно ожидали, когда она растолстеет.
   Фик.
   ...Я успел съесть почти всё, когда обратил внимание, что Надька не ест, а только крошит хлеб своему догу. Тот удивлялся, но ел.
  -- Надь? - уточнил я. Она подняла на меня свои зелёные глазищи:
  -- Поел?
  -- Ну... да. Во всяком случае, я слушаю.
   Она погладила башку дога. Отвела глаза, потом вновь посмотрела на меня в упор:
  -- Если ты засмеёшься - я тебя не знаю, Артём. Я серьёзно. Можешь прямо сейчас встать и уходить.
  -- Да я вроде не клоун, - осторожно заметил я. - И не помню, чтоб я над тобой как-то по-особенному смеялся. Ну, из-за разговоров точно не смеялся.
  -- А если ты скажешь, что она сумасшедшая... - начала она воинственно, но вдруг сникла и тихо добавила: - То, может, это будет правда... и мне пор в психушку...
   Я окончательно отложил вилку.
  -- Надь, ты давай рассказывай. А там решим, кому куда. Ну?
   Она вздохнула. Ещё раз погладила голову дога. Умоляюще взглянула на меня.
   И начала рассказ...
   ...Обычно Надюшка вставала в семь, чтобы успеть привести себя в порядок, размяться, поесть и неспешно добраться к школе в половине девятого, по пути заглянув ко мне. Но на этот раз её "что-то подняло" аж в шесть. Даже ещё минут пять до шести оставалось. Эти минуты Надюшка потратила, пытаясь уснуть вновь. Во всяком случае - когда она поднялась, кляня неизвестно кого, фамильные часы в зале били шесть.
   Будучи девушкой деятельной, Надюшка решила потратить лишнее время на пробежку, обычно не входившую в её утренний моцион. Кроме того, она собиралась на полчасика раньше разбудить меня - не фига дрыхнуть, когда она на ногах!
   Короче, бежала она себе бежала и сама не заметила, как отмахала километра три, а то и все четыре - аж за город, туда, где старая, разрушенная дорога уводит в леса вдоль реки Вороны. Утро было отличное, дорога - безлюдная, пробежка удалась, и Татьяна вознамерилась поворачивать. Но потом прикинула, что время ещё есть, вчера прошёл небольшой дождик, и в сосёнках могут оказаться ранние лисички. Разувшись, она форсировала приток Вороны, питавший озеро Прорву и подмывший дорогу в незапамятные времена застоя. С тех пор дорогу никто и не думал чинить, а люди, посещавшие эти места, часто задумывались, зачем её вообще клали? Чтобы попасть в лес, с дороги надо было сойти, а сама она терялась где-то в болотистых лугах, уходивших к берегам Вороны...
   ...- И вот тут, - Надюшка сделала огромные глаза, - я услышала колокол! Представляешь - солнце уже встало. Жарко. Тихо. Безветренно. Безлюдно. Я стою на этой дороге - и вдруг бьёт колокол!
  -- Какой колокол? - не понял я. - В церкви?
  -- Да в том-то и фишка вся, что НЕТ! - шёпотом завопила Надюшка, нагибаясь ко мне. Она сидела передо мной в глубоко расстёгнутом спортивном костюме, так и не переоделась, и я отвёл глаза, потому что костюм был одет на голое тело - по крайней мере, куртка. - Во-первых, ничего такого сегодня в церкви нет. Во-вторых, в тех местах наш колокол просто не слышно. А я отчётливо слышала удары, такие... - она щёлкнула в воздухе пальцами, получился резкий короткий звук. - Негромкие, но ясные и... близкие, да, близкие! И ещё... - она потёрла своё короткий нос. - Это был как бы и не совсем колокол. Он бил с таким с шипением... Бамшшш, бамшшш, бамшшш. Три раза.
  -- Надь, - прервал её я, - а, может, это какие туристы там на Прорве с магнитолой...
  -- Артём, - спокойно попросила Надюшка, - давай я расскажу, а ты потом решишь, что к чему. А то я кину в тебя сковородкой. Веришь? - я молча кивнул. - Я сейчас в таком обалдении, что наверняка тебя убью... - она прикрыла глаза, сглотнула и продолжала, вновь взглянув на меня: - Ну... я пошла по дороге. Просто так. Я тоже сперва подумала, если честно, что это на пляже... Шла, шла... Дорога кончилась, в болото ушла, но там не очень топко, а впереди вроде бы сухо и такая земляная подкова, а на ней растут берёзки...
  -- А, я видел, - вспомнилось мне, - только я всегда думал, что там болото... А так я тоже пару раз хотел туда добраться... ой, извини, Надь, дальше давай...
  -- Ну, я пошла. Мне тоже интересно стало там побывать. И я шла и слышала голоса... ну, как будто в голове у меня кто-то настройку старого приёмника крутит туда-сюда, знаешь - говорят, а что говорят - фик его знает...
  -- Голоса? - я обеспокоенно посмотрел на Надюшку. Но она даже не заметила моего взгляда:
  -- Я дошла до той подковы, ну, до островка... Оказывается, там правда сухой островок... Артём, я, наверное, с ума сошла! - она стиснула кулаки, вскочила, опрокинув стул, глаза на побелевшем лице сделались тёмными, как лесные омуты.
  -- Надь, ты сядь, - попросил я. - Ну сошла, ну и что? А то мы все нормальные? Вспомни, как мы клад под Рязанью искали.
   Я "попал". Надюшка взяла себя в руки, но садиться больше не стала - отошла к кухонному окну и встала возле него, упершись в раму разведёнными руками:
  -- А потом я потеряла сознание. Вырубилась. Очнулась - какая-то минута прошла. И поползла обратно, ноги подламывались, тошнило, а тут эта цыганка прилипла...
  -- А! - вспомнил я. - Ну-ка...
   ...Цыганка стояла у калитки. Увидев, что Надюшка не одна, она подалась было назад, но потом осталась на месте. Она была ещё молодая, даже красивая, пожалуй, а глаза - горелыми угольками. Надюшка, похоже, возле меня цыганку не боялась, а я...
  -- Ну что, ромала, - спросил я у неё. - Что ты скажешь, если через час не то что то - весь ваш табор будет переломы лечить?
  -- Мальчик, - вдруг сказала она, - послушай, - и в голосе не было и тени их обычного назойливого акцента. - Я хотела подойти к твоей девочке. Сразу. Но мы боимся. Когда гадаешь, тебе или верят, или просто уходят сразу. Но когда говоришь правду - вы злитесь. Я боялась заговорить. Боялась - девочка закричит, и всё, мне к ней больше не подойти.
   Я знал, что с цыганами нельзя заговаривать. Ванька Севов, год проживший в таборе, научил нашу компанию безотказно действующим словам: "Джа, ромалэ, лавэ нанэ!"1. - после них отстают практически все. Но сейчас я отчего-то не спешил гнать цыганку... А она, почувствовав это, не стала назойливеё, напротив - начала говорить тише, явно волнуясь:
  
   1. Уходите, цыгане, денег нет!
  
  -- Не слушайте колокол, молодые. Не ходите за ним. Иначе вас заберут.
  -- Чокнутая... - пискнула Надюшка испуганно. Но я, протянув руку, схватил цыганку за запястье - горячее, твёрдое и тонкое:
  -- Что ты знаешь?!
   Она сделала какое-то непонятное движение - и мои пальцы соскользнули, как с намыленного, и цыганка оказалась в нескольких метрах от нас.
  -- Тропы, - тихо, но отчетливо сказала она. - Тропы в тень. Не ходите...
   ...Мы смотрели, как она удаляется по улице. И наконец Надюшка сказала решительно:
  -- По-моему, надо поговорить об этом с Валерием Григорьевичем.
  -- Надо, - согласился я. - Пошли в штаб.
  

ГЛАВА 3 .

СВОЯ КОМПАНИЯ.

   Я вынужден с прискорбием признать, что, когда взрослые говорят про наше поколение "дебилы", то они чаще всего правы. 90% моих сверстников и сверстниц в самом деле паталогически тупы. Я это понял ещё в шестом классе, когда почти все одноклассники обхихикались, услышав, как я, отвечая у доски, употребил слова "половой акт". Первачкам было бы ещё простительно гыгыкать, но в одиннадцать лет люди должны быть серьёзнее... Я не сноб никакой, просто не могу считать нормально развитыми людей, интересы которых ограничены спортом (в качестве болельщика, размахивающего российским флагом и бутылкой пива), сексом (в виде примитивного потраха, а чаще - в виде мечтаний о нём) и попсой (которую я отношу к разновидности технических шумов, вредных для здоровья - типа шума в каком-нибудь древнем цехе).
   Другое дело, что большинство взрослых, обвиняющих нас в тупости, сами не менее тупы, только в другом направлении. И они приложили в недавнем прошлом кучу усилий, чтобы мы росли тупыми, а теперь ахают, какими было хорошими "в нашем возрасте". Как же. Счас... Как говорит Задорнов: "Цивилизация гибнет, когда планета переполняется мандалаями..." - и большинство думают, что это матерное ругательство, а не название города в Бирме.

Славный город Мандалей,

Где стоянка кораблей...

   Но это к теме не относится.
   Короче, как я сейчас понимаю, наша компания сложилась для защиты от окружающего мира. Стихийно, почти инстинктивно, сбились в кучку спина к спине те, кто не относится к вышеуказанным 90%. Это целиком наша заслуга, потому что Валерий Григорьевич, собственно, появился позднее и лишь взял над нами руководство. Конечно, при нём мы не раз принимали новеньких, но всё равно: самоорганизация - наша заслуга.
   Что до Валерия Григорьевича. Несколько лет назад он появился в Липце с одним-единственным "дипломатом". Народная молва выдала целую кучу вариантов того, что именно содержал дипломат. От "а" (смена белья и документы) до "я" (5 000 000 $ крупными купюрами). Выбирай на вкус. Но так или иначе, а он прочно у нас обосновался, огляделся и пришёл в мэрию с проектом создания общегородской военно-патриотической организации для подростков. В мэрии как раз пилили бюджет, посмотрели на него косо и послали подальше. Тогда он не долго думая создал такую организацию на дому (а точнее - в пристройке купленного особнячка) на общественных началах. Я иногда думаю, что слухи насчёт миллионов не лишены основания - во всяком случае, деньги у нашего руководителя водились немалые. По некоторым признакам он в прошлом был военным, а в настоящем ничем особенным не занимался, пенсию не получал и сам называл себя "тунеядцем". Даже сколько ему лет я бы затруднился точно сказать. От тридцати пяти до сорока пяти...
   Мы тренировались в рукопашном бое и выживании, ходили в походы при любой возможности, чинили и мастерили снаряжение, но иногда (и не так уж редко) просто сидели и бесконечно трепались за жизнь. Собственно, с этого наше знакомство и началось. Мы сидели за городской баней, где с незапамятных времён валялась металлическая трибуна с остатками красной краски и обрывком завораживавшего меня лозунга:

НАШЕ ДЕЛО БЕЗНАДЁЖНО.

В.И.ЛЕНИН.

   Был солнечный и тёплый майский вечер. На крышах, видных с перил, которые мы обсели, горели бриллиантами осколки стекла. Пахло весной. Нам было лет по двенадцать, и Серёжка читал нам стихотворное послание родителям - они тогда жили в деревне, а он - в интернате:
  -- Здравствуйте, родители!

Денег не дадите ли?

Жив-здоров.

Ваш сын Земсков.

   (Скажу заранее, что в ответ он получил столь же лаконичное:
  -- Сын, привет.

Денег нет.

Живы-здоровы.

Отец и мать Земсковы.)

   Короче, настроение было отличное и задумчивое, поэтому мы никак не отреагировали, когда появившийся из-за бани рослый мужчина, не спрашивая разрешения, присел внизу и тоже стал наблюдать, как неспешно садится солнце. Сидит и пусть сидит. А он сидел-сидел и вдруг поинтересовался, подняв голову:
  -- Как вы считаете, наше дело действительно безнадёжно?
  -- Если вы педофил, то мы дорого берём, - сообщил с верхотуры Юрка Климкин. Остальные серьёзно закивали, Игорёк Реутов жеманно приподнял майку, показав живот. Обычно в таких случаях неугодные нам взрослые тут же линяли - я до сих пор помню, как драпал один мужик, доставший нас нравоучениями по поводу облика современной молодёжи, когда Гриня не выдержал поучений на вечную тему "в моё время..." и заорал звонко - аж стёкла задребезжали: "На-си-лу-ю-ууутт!" Но этот мужик кивнул и сделал вывод:
  -- Понятно. Замкнутый социум с жёстким внешним контуром защиты от окружающего некротического мира.
   Мы заинтересовались. Сергей спросил:
  -- Чего?
  -- Он говорит, что мы таким образом защищаемся от тех, кто нам не нравится, - перевёл я. - Дисфункция депрессии типа в натуре... - я подумал и добавил: - И диспепсия тонкого тела в астрале.
   Все уважительно закивали, всё ещё пытаясь надавить на мужика интеллектом - но уже просто ради интереса, он нам понравился. А он поинтересовался:
  -- Много читаешь? - обращаясь ко мне конкретно. Я уклончиво ответил:
  -- У нас все грамотные.
  -- Не все, - возразил он. - 10% детей школьного возраста в России неграмотны. Так как насчёт нашего дела?
   Мы постепенно перебрались на нижний ярус, и Север рассудительно сказал:
  -- Ну, это что понимать под нашим делом...
   Так мы и познакомились. Вообще-то у меня ещё какое-то время были подозрения, если честно - ну с какой стати одинокому небедному мужику возиться с пятью десятками мальчишек и девчонок, терпеть их бестолковый максимализм, претенциозность и прочие не очень милые, но неизбежные качества? Остальные, по-моему, тоже были настороже - больше подсознательно. Лично у меня подозрительность развеялась в том же июле, когда мы первый раз пошли в поход. Нас тогда было ещё не пять десятков, как я сказал, а вот эта самая компания, которую он застал на трибуне, даже совсем без девчонок (и с Надюшкой я тогда даже краем знаком не был!). Было здорово, весело, но и трудно. Остановившись на ночлег, мы быстро улеглись спать - устали - а Валерий Григорьевич остался сидеть у костра.
   Через какое-то время я проснулся от того, что он забрался в палатку - тогда у нас были две брезентовые четырёхместки, я спал с Сергеем и Юркой, ну и Валерий Григорьевич с нами. У меня никакого реального негативного опыта не было, но я притих, когда он наклонился над Юркой, чему-то усмехнулся и поправил клапан спальника, потом - убрал на место далеко откинувшуюся руку Сергея и снова усмехнулся, глядя на нас. Но усмешка была грустной, а не злой и не там похотливой. Когда он наклонился ко мне, я постарался дышать ровно...
   А утром я проснулся первый и вылез наружу. Был туманище, хотя солнце уже встало и дырявило его лучами. Валерий Григорьевич сидел у разожжённого заново костерка и смотрел за реку, на берегу которой мы остановились. Я с минуту стоял, потирая ногу о ногу и сунув руки под мышки, пока он не сказал, не поворачиваясь - негромко:
  -- Иди садись, раз проснулся.
   Я подошёл и сел. Он накинул мне на плечи свою куртку и молча протянул кружку с чаем. Какое-то время мы пили по очереди. Под курткой было тепло, я постарался максимально окуклиться и размышлял, что пока всё очень здорово. Принимая от меня кружку в очередной раз, Валерий Григорьевич сказал:
  -- Ты не спал, когда я пришёл.
   Он не спрашивал, а именно говорил, и я кивнул. Тогда он задал вопрос:
  -- Ты испугался?
  -- Я забеспокоился, - не стал скрывать я. Он покачал головой:
  -- Мне бы в твоём возрасте это в голову не пришло... Знаешь что, Артём? - я поднял на него глаза. - Я не очень хороший человек, наверное. Но никому из вас я никогда не причиню никакого вреда.
   Почему-то я ему поверил сразу.
   Отца своего я почти не помнил. Мужчиной в доме был дед. Но дед - это всё-таки не отец. Всем моим мужским умениям меня учили чужие люди - или старшие ребята, или тренеры. А это совсем не то... А вот рядом с Валерием Григорьевичем я почувствовал себя тогда так, как, наверное, чувствует себя мальчишка возле отца. Помню, что я ещё сколько-то сидел, глядя на реку, а потом глаза стали закрываться, и я привалился боком к нему. И заснул...
   Наши девчонки утверждали, что у него были жена и сын - и погибли. Откуда они это узнали - тайна, да скорее всего и не узнавали они ничего, а просто выдумали.
   Шестнадцать человек из нашего клуба - в принципе беспризорники, одиннадцать парней и пять девчонок. Они не только в клубе состоят, но и просто живут в доме Валерия Григорьевича - точнее, в большой пристройке в саду. Валерий Григорьевич начал их собирать примерно через полгода после того, как появился в городе - просто ездил по вокзалам нескольких областных центров и подбирал там детей. Никаким оформлением он себя не затруднял, весьма цинично заявляя, что "оформлять - только кормить бюрократов". Если что было нужно - ну, например, свидетельство о рождении - он это просто покупал, благо, у нас за взятку готовы продать что угодно. Мы - ядро клуба - сперва настороженно отнеслись к беспризорным новичкам, но оказалось, что они хорошие ребята. Валерия Григорьевича они просто боготворили. Может быть, именно поэтому импровизированный детский дом дважды пытались закрыть. Первый раз приехали вечером, Валерия Григорьевича просто арестовали в доме, а ребятам сказали, что повезут их делать прививки. Заодно с бывшими беспризорниками "залетели" Гриня и Дюк, сидевшие в это время у них в гостях - и смех, и грех! Привезли, естественно, в ментовку, заперли в грязном бомжатнике, объявили, что будут распределять по "нормальным" детским домам в кратчайший срок, после чего стали уламывать всех дать показания о сексуальных домогательствах и использовании детского подневольного труда. Когда все отказались - перестали выпускать в туалет и начали угрожать колонией за какие-то "старые дела".
   Мы тогда всей компанией явились в мэрию - просто силой прорвались. Чего стоил тот разговор, каких нервов - мне вспоминать страшно. Что любопытно - пока мальчишки и девчонки бомжевали по вокзалам, они никому интересны не были. Вообще! Но как только нашёлся человек, решивший и реально могущий о них позаботиться - как радетелей за права детей отыскалась охрененная туча. Причём почему-то право у них оказалось одно - сдохнуть на решётке теплотрассы посреди города, где всем на них насрать. Кончилось тем, что смурной мэр, выслушав нас, выматерился, вызвал каких-то чинуш, изложил им дело и прямо спросил: "Можете что-нибудь для ребят сделать? Найти им семьи, например?" Недоумённое молчание. Мэр встал из-за стола, сделался свекольным и заорал: "Тогда не валяйте дурака, козлы! - так и сказал! - И не мешайте человеку, который может - и хочет!"
   Очевидно, такое им искренне в голову не приходило. Мэр у нас неплохой мужик, но он одиночка, а вокруг такая параша... Никого из участников этого дела не наказали, а через два месяца историю попытались повторить - уж не знаю, под каким предлогом. Тогда ребята просто вооружились садовым инвентарём, а Валерий Григорьевич вышел к воротам с "сайгой" и сказал, что при попытке проникнуть в частное владение без ордера будет стрелять на поражение хоть в ментов, хоть в полпреда президента, хоть в господа бога душу мать.
   Ордера у них не было. И желающих проверять искренность Валерия Григорьевича не нашлось.
  

ГЛАВА 4 .

Р А З Г О В О Р .

   В нашем штабе было не так чтобы уж многолюдно. На палатках, кстати, ещё бык не валялся - они лежали в углу с обиженным видом, а посреди всеобщего внимания кто-то из новичков как раз интересовался у Валерия Григорьевича:
  -- Ну и почему же это плохо?
  -- Об чём речь? - спросил я у Севера, который, прислонившись к стене, пощипывал струну гитары. Покосившись на меня, он пояснил конспективно:
  -- О пенсиях и старости.
  -- Да потому, - Валерий Григорьевич раскладывал на столе титановые
   колышки. - Потому что люди при такой системе не живут, а всю жизнь готовятся к старости. Жалкое зрелище. Парень или девчонка не успели школу окончить, а ему: "Давай-ка подумаем с тобой о пенсионных накоплениях..." Им только-только жить надо, весь мир своим считать, всего на свете добиваться, а им: "Давай-ка решим, каков будет процент отчислений в пенсионный фонд..." Вот и получается, что при такой системе молодые люди всю свою жизнь проживают ради старости. Давай-давай! Гони! Зарабатывай! Копи проценты! А ради чего? Чтобы после выхода на пенсию пару лет - а больше после такой гонки не отпущено - пометаться по миру, пытаясь посмотреть то, что надо было смотреть в молодости, пока глаза свежие и мозг быстрый. Я поездил в своё время. Пожилые западные туристы - самое жалкое зрелище. Ездят с книжечками, где перечислены все достопримечательности какой-то страны - и вычёркивают: это посмотрели, это посмотрели, это осталось... Нет, вру, - поправил себя, подумав, Валерий Григорьевич. - Есть зрелище жальче. Ваши сверстники-"звёздочки".
  -- А эти-то чем плохи? - спросила Ленка Кокорева, раскладывавшая на полу мотки троса. - Не то поют?
  -- Да не столько даже в этом дело, - охотно пояснил Валерий Григорьевич. - Ни друзей. Ни нормального отдыха. Избалованные. Изломанные. Им ещё рано быть знаменитыми. Такая слава даже взрослых людей ломает, а они просто с этим справиться не могут. А потом опа - время-то прошло, на смазливой мордочке у девочки прыщи повылезли, небесный голосок у мальчика сломался... И кончилась звёздная карьера. А дальше? Больше-то они ничего не умеют... А амбиции прежние остались, социальное развитие-то у них на уровне пятилетнего, не могут понять, что это была не их слава, а просто обаяние возраста - ну, тут, конечно, взрослые сильно виноваты... И кто просто в слёзы, кто в наркоту, а кто на панель. Впрочем, на панель они ещё раньше попадают почти все, правда - на негласную панель, потому что первый взнос за "звёздность" - это переспать с "нужным человеком", что для мальчишки, что для девчонки... Жизнь, ребята, должна быть жизнью. Как сказано у Экклезиаста: "Веселись, юноша, в юности своей."
  -- Ну звёзды - это ладно, у них вся жизнь один скандал, - сказал тот же новичок. - Но а со старостью как быть? Ведь надо будет жить...
  -- Старость человеку должны обеспечивать его дети, - сказал Валерий Григорьевич. - А если уж он не обзавёлся ими - то государство, которому он служил. А если ты всю жизнь жил только для себя - вообще ни на что не претендуй и помирай в одиночестве. Вот это и было бы правильно.
  -- А вы? - спросил я, садясь на свёрток пенковых ковриков. Валерий Григорьевич посмотрел на меня и покачал головой:
  -- Я говорю, как должно быть, а не как есть... к сожалению... А как вы думаете, - в голосе Валерия Григорьевича вдруг проскользнуло какое-то лукавство, - что вообще отличает человека от животного? Принимаю любые варианты ответов.
   На секунду воцарилась тишина. И тут же Ленка выпалила:
  -- Только человек умеет смеяться! - и огрызнулась в ответ на смех: - Да! Больше никто не умеет!
   - Нет, Лен, - возразил Реут. - Собаки смеются. Это точно.
  -- И многие виды обезьян, и даже слоны, - дополнил Валерий Григорьевич. - Не принято.
   Теперь все задумались уже очень серьёзно.
  -- Самоотверженность, - сказал Гриня. - Это качество настоящего человека.
  -- Хороший пример, - похвалил Валерий Григорьевич. - Да, это качество настоящего человека. Но... только ли человека? - и он прочёл:
  -- Хоть выстрелы его дырявили в упор
   И хоть со всех сторон ножи остервенело
   Ему наперекрёст распарывали тело, -
   Разжаться он не дал стальным своим тискам,
   Покуда мёртвый враг не пал к его ногам...
   ...Сначала медлила вдали его семья,
   И будь они вдвоём - в том клятву дал бы я! -
   Великолепная и мрачная подруга
   В беде не бросила б отважного супруга,
   Но, помня долг другой, с детьми бежала мать,
   Чтоб выучить сынов таиться, голодать,
   И враждовать с людьми, и презирать породу
   Четвероногих слуг, продавших нам свободу...
   ...Лишь трус и молится и хнычет безрассудно.
   Исполнись мужества, когда боренье трудно,
   Желанья затаи в сердечной глубине
   И, молча отстрадав, умри подобно мне...
  -- Это о волке, - сразу сказал я. Валерий Григорьевич кивнул:
  -- Сразу видно охотника... Да, это Альфред де Виньи, "Смерть волка". Увы, самоотверженность - это очеловеченный инстинкт. Так же, как и чадолюбие, и даже патриотизм. Не принято.
   От кого-то другого нас эти слова покоробили бы. Но Валерий Григорьевич сам учил нас любить Россию и имел право так говорить.
  -- Жажда славы, - сказал я и сразу понял, что ошибся. Валерий Григорьевич покачал головой:
  -- То же самое чувство ведёт самого сильного самца в стае, рвущегося на место вожака... Нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята... И жажда половых наслаждений, и желание заработать много денег, хоть о нём и говорят, как о смысле жизни - всё это развившиеся инстинкты, которые ничуть не возвышают человека над животным. Ни ка-пель-ки. Увы и ах.
  -- Ну, тогда остаётся принять определение Платона, - развёл руками Реут. - Человек - беспёрое двуногое животное, наделённое разумом.
  -- Сомнительно, - добавила Валька. - Но если серьёзно, то в чём отличие? Хотя бы по-вашему?
  -- Только человек, - Валерий Григорьевич поднял палец и выдержал паузу, - так вот, только человек способен руководствоваться в своей деятельности мотивами, не соотносящимися с его личными насущными потребностями или даже с вопросами выживания его рода. Только человек способен что-то делать по идеальным мотивам. Над идеалистами принято смеяться, а ведь именно они ушли от животных дальше остальных. Человек бросается в пламя не за своими - за чужими детьми просто потому, что они слабы и нуждаются в защите. И не важно, кто они, кто их родители... А иногда бросает своих детей в пламя - чтобы не жили рабами. Человек едет воевать за тридевять земель просто потому, что его мучает сознание чужой боли и он считает защиту какого-то дела справедливым! У Максима Горького есть рассказ "Старуха Изергиль". Главная героиня вспоминает об одном из своих любовников: "Что ему греки, раз он поляк? А он пошёл, и воевал за них, и турки изранили его..." Человек любуется природой. Человек - единственное живое существо, которое может просто так смотреть в небо, без цели... А в наше время идеалистическая составляющая человеческого характера преднамеренно ослабляется... Помните, - он устроился удобнее, - в марте милиция задержала троих мальчишек, "телефонных террористов"? - мы закивали. - Схватили одного, и он почти сразу назвал приятелей. А ведь они считались друзьями! Но на самом-то деле этот мальчишка - просто маленькое животное, которое прежде всего озабочено личной безопасностью. А "дружба" обернулась хрупкими полуприятельскими отношениями, которые ни к чему не обязывают.
  -- Я не думаю, что его там гладили по головке, - хмуро сказал Ванька Севов. - В ментовке-то.
  -- Наверняка не гладили, - согласился наш командир. - Представь себя в такой ситуации. Ты бы назвал своих?
  -- Я бы в первую очередь не стал бы звонить, - усмехнулся Ванька, обхватывая пальцами колено. Задумался и покачал головой: - Нет, не назвал бы. Ну... - он ещё подумал, посмотрел на нас серьёзно: - Ну, может, если бы стали как-то совсем... ну, пытать. Но там всё-таки так не делают... А если бы просто били, или пугали - не назвал бы.
  -- А знаешь, я тебе верю, - кивнул Валерий Григорьевич. - Потому что я вас неплохо знаю и знаю, что для вас слово "идеализм" не просто слово. Вот это и есть отличие. Человека делает служение идеалам.
  -- Но идеалы бывают разные, - сказал я.
  -- Идеал всегда идеал, - возразил Валерий Григорьевич. - Он может быть неприемлем и отвратителен для нас, для тебя, для дяди Паши и тёти Глаши, но от этого не перестаёт быть идеалом.
  -- Тогда выходит, что и у чеченских боевиков есть идеал? - уточнил Реут.
  -- Нет, - Валерий Григорьевич покачал головой. - Их идеал - это всё те же деньги. А остальное слова об идеале. С 97 по 99 у них была независимость. У них была нефть. Они не кинулись её разрабатывать. Они не стали строить школы, аэропорты, заводы. Они продолжали грабить, убивать и воевать, не думая даже о своём народе, что уж о других. Вот и вся лакмусовая бумажка для проверки их идеала.
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"