АНАТОЛИЙ ВЕРЕМЬЁВ
ПРОЩАЛЬНОЕ СЛОВО ЛЮБВИ
Не так давно с институтским товарищем Сергеем Пургиным
задумали мы провести очередной отпуск как туристы. Очень
долго изучали географию и разного рода маршруты, пока не
выбрали свой. Решили мы совершить водное путешествие по
верховью реки Угра, где она течёт среди Смоленских лесов, по
малонаселённой равнине, не загрязнённая промышленными
отходами, чистая, светлая, рыбная.
Сергей жил в Москве, я - в Харькове. Местом встречи мы
определили маленькую станцию Угра, недалеко от Вязьмы. Из
Москвы туда шёл прямой пассажирский поезд, а мне предстояло
добираться с пересадкой.
Договорились мы, что я поеду со своим 17-летним сыном
Женькой, парень он вымахал здоровый, помощник будет хороший,
а хлопот не добавит.
Дорогу к цели я разработал, как обычно, тщательно и,
конечно, с тайной, долго лелеемой целью: на одном поезде мы
с Женькой должны были доехать до станции Фаянсовая, там
через 3 часа уже другой поезд довезёт нас до начала
путешествия, станции Угра.
Из моей истории первой любви ясно, что "собака моя
зарыта" на станции Фаянсовая, там 20 лет назад я простился в
"сиреневом тумане" с Валей Зотовой, "чем чёрт не шутит",
может быть, она ещё там, и увидеть её через много лет
казалось делом любопытным и волнующим.
Ожидал ли я, что наша встреча окажется тем самым
случаем, когда "занавес закрывается" затем, чтобы уже не
подняться никогда? Конечно, нет. Романтика в моей душе
окончательно не выветрилась, я периодически вспоминал свою
нежную девушку, оставшуюся во мне незапачканной мусором
жизни. Самое прекрасное в прошлом было связано с ней, и ещё
раз заглянуть в родниковый колодец, сохранённый во времени,
было всего лишь данью мечте, а не вызовом прошлому. Прошлое
непререкаемо и неподсудно, когда речь идёт о душе...
Ехали до Фаянсовой почти сутки, и на следующий день
выгрузили свой багаж на едва припоминаемой мною станции.
Бетонный перрон, приземистое здание вокзала,
немногочисленные пассажиры. На расстоянии полкилометра
пятиэтажные дома посёлка железнодорожников, где когда-то
жила Валя.
Я сложил вещи возле незанятой скамейки, сказал Женьке,
чтоб меня ждал здесь, а сам пошёл на вокзал уточнить
расписание, купить билеты и ... выяснить обстановку.
Мой следующий поезд был через 3 часа, билеты на него
ещё не продавали, касса была закрыта, но работало
"Справочное бюро".
Я подошёл к "Справочному". Молодая симпатичная женщина
любопытно на меня посмотрела - не часто у них кочуют
городские туристы, в джинсах, заморской ветровке,
раскрепощённые в общении с людьми.
- У меня очень странный вопрос, девушка, - сказал я. -
Много лет назад на вокзале работали парикмахеры, муж и жена,
Михал Михалыч и Мария Петровна Зотовы. Не знали ли вы их
случайно?
У женщины совсем загорелись глаза, но она меня
огорчила.
- Ой, надо же!.. Мария Петровна умерла чуть больше года
назад, а Михаил Михайлович - тоже умер, но давно, уже лет
пять. А вы их знали?
- Да. Но больше я знал их дочку - Валентину. Она вышла
замуж, теперь её фамилия по-моему Воронина. А её вы не
знаете?
- Ой!.. Очень даже знаю. Она моя лучшая подруга. И
живёт здесь, на Фаянсовой.
- Вот, повезло! Нельзя ли узнать адрес, или как-то её
вызвать? У меня поезд через три часа.
- А откуда вы её знаете?
- Учились вместе в Мещовске, дружили. Меня зовут Толик.
Звали Толик.
Женщина немножко подумала, потом сказала.
- У Валентины Михайловны есть дома телефон. Но лучше,
если я сама ей позвоню. У неё много семейных проблем.
Мужской голос слышать в её доме не положено. Муж
ревнивый!..Я поговорю с ней, а потом сама вам скажу, сможет
ли она сюда придти. Погуляйте пока на перроне!
Возбуждённый возможностью новой встречи, шансов на
которую было немного, и ошарашенный таинственными причудами
- с ревнивым мужем, телефонными переговорами,
любопытствующей подружкой, я пошёл к Женьке. Предложил ему
перекусить, он стал жевать, а у меня пропал аппетит. Что же
случится?
Через 10 минут женщина из "Справочного" выскочила на
перрон и замахала мне рукой:
- Мужчина, мужчина! Можно вас?
Я быстро подошёл и женщина повела меня к своему окошку,
протянула трубку.
- Там Валя...
Я неловко заговорил:
- Валя! Ты слышишь меня?
Солидный женский голос звучал взволнованно:
- Толик, Толик... Толик Веремьёв! Неужели это ты?
- Да. И очень хочу на тебя посмотреть.
- Конечно, я тоже!.. Я никогда тебя не забывала. Всё
время думала о тебе, но даже не ожидала, что могу снова
встретить. Я могу подойти только через час. Ты меня
дождёшься?
- Дождусь, Валя. Мой поезд через 3 часа.
- Не знаю уж, как добегу до тебя!
- Лишь бы узнала!
- Узнаю. Голос твой сразу узнала. Ты из тех, кто не
очень меняется. Жди, я буду через час! Дай трубку Светлане,
нужно ей что-то сказать.
После переговоров меня опять позвали к окошку
"Справочного".
- Валя просила, чтоб я немного рассказала вам про неё,-
сказала женщина. - Чтоб потом меньше расспрашивать.
- Говорите, я слушаю. - Я облокотился об окошко, был
весь внимание.
- Валя работает в школе, учительница начальных классов.
У неё двое детей: сын в армии, дочка кончает школу. Очень
тяжёлая жизнь ей выпала. Муж, Володя, пил, бил её и страшно
ревновал. Они расходились. Года два жили врозь, а сейчас он
уговорил её, и они живут вместе. Но живут плохо. Валя хочет,
чтоб он опять ушёл от неё, он не уходит. Постоянно
скандалит. На этой почве Валя сильно болела, делали
операцию, чуть не умерла. И сейчас она ещё слабая. Вы уж,
пожалуйста, не очень её волнуйте!
- Какие волнения? Жизнь прошла, остаётся только
немножко вспомнить. В основном хорошее, плохое в молодости
бывает редко. Боюсь, не узнаю свою девушку, которую
потрепала жизнь?
- Узнаете. Я вам её приведу.
Я подошёл к своему Женьке.
- Что-то, пап, ты подозрительно мечешься как овца в
жару? - сказал сын бабушкиными словами.
- Бестолочь!.. - огрызнулся я. - У меня тут должна быть
встреча с девочкой, с которой я учился в школе.
- Везде у тебя то женщины, то девочки, - продолжал
бестолковый сын.
- Так это ты ничего не понимаешь в человеческих
чувствах! Тебя никто и ничего не волнует! А мы, старшие,
жили и живём в волнениях и страсти... Иди, вон, посмотри
вокзал, вроде там мороженое продают. Себе купи, мне не
надо!.. И через полчаса, чтоб пришёл сюда.
Я посидел, подумал. "Это же надо, но Валина жизнь не
удалась, хоть и начала самостоятельность пораньше меня! Что
за жизнь на этой забытой богом станции, годной только для
моих пересадок? Посёлок, где все про каждый скандальчик
узнают раньше, чем он случился. Ездила Валя, конечно, в
Москву, в Мещовск, на курорт. Может и взблуднула когда? Но
разве можно постичь полноту жизни, замуровавшись на дальней
станции? Мои чувства не исчезли, но обогатились. А у неё,
кроме воспоминаний, так ничего и не было".
Но всё же я волновался перед встречей. Сохранила ли она
свою импозантность? Вряд ли. Ей ведь тоже под 40 лет! Да
болезни, дети, муж, оказавшийся обычным мужиком в маленьком
посёлке, не показавший жене ни красоты, ни роскоши, ни
фантазии.
Не вспыхнем ли мы снова, оказавшись рядом? Ведь чувства
непредсказуемы и нелогичны, нечаянны как случай и
недолговечны как утренняя свежесть.
Вспомнил картину своего любимого художника
Борисова-Мусатова "Осенний мотив". Там поблекший мужчина
запоздало признаётся в любви увядающей женщине. Не ожидает
ли и нас такая осенняя встреча? Осенённая грустью страсть?
Я ещё не знал, что я, в конце концов, почувствую, а уже
пережил все возможные вариации. Пришёл Женька, и я убежал
чуть ли не до посёлка, встречал взглядом каждую проходящую
женщину, а к одной, довольно красивой, едва не бросился
навстречу.
Потом я вернулся на перрон и увидел Валю. Она стояла,
прислонясь к станционной ограде, была бледная как смерть и
смотрела на моего Женьку. Женька был потрясающе похож на
меня в рассвете юности, может, чуть посимпатичнее, погуще
были его русые волосы, более правильными черты лица, но все
равно это была моя копия двадцатипятилетней давности - те же
самые рост, осанка, улыбка и взгляд. Валя увидела это
невозможное видение и обмерла. До неё дошла призрачность
картины ушедшего, но ещё более - реальность потери,
случившейся давным-давно. Ей вновь пришлось увидеть
мальчишку, с которым она рассталась.
"Бедная Валя!" Ничего в ней не сохранилось от прошлого
- фигура женщины в возрасте, одутловатое лицо, когда-то
нежный, а теперь тяжёлый подбородок, волосы с сединой,
поспешно закрученные в высокую причёску. Губы накрашены
нелюбимой мной свекольно-красной помадой. Костюм педагога -
с белой кофточкой на обвислой груди, какой-то брошью для
куража, которого не было.
Нет. Я никогда не знал этой женщины. Она вышла только
сейчас из-под катка жизни, смотрит на моего сына и без слёз
рыдает о прошлом.
Все мои волнения улетучились в мгновенье. Я знал как
себя вести, чтобы было прилично и достойно наше свидание
через 20 лет.
Я подбежал к Вале.
- Валя! Ты узнала моего сына? Познакомься! Его зовут
Женя.
- Ой! Вы, Толик, так похожи, что я испугалась. Думала,
что ты сам пришёл прямо из прошлого...
Женька встал, посмотрел, слегка сморщившись, на мою
женщину, сказал:
- Вы уж тут разговаривайте, а я не буду мешать.
Погуляю!
- Правильно, гуляй. Посмотри, может открыли кассу?
Возьми билеты.
- Два или три? - спросил мой не в меру ироничный
сыночек, как когда-то его сумасбродный отец. Валя понимающе
улыбнулась, а я погрозил Женьке кулаком.
Мы с Валей сели на скамейку.
Конечно, это не из-за неё моё сердце обливалось кровью
20 лет назад. Сейчас я был странно спокоен, я сочувствовал
этой женщине, но не испытывал ничего необычного, - только
жалость, обязанность поддержать неудачницу в наплыве горьких
чувств, утешить разговором и прощением. Я сразу, безо всяких
объяснений, простил её за то, что она не стала моей судьбой.
Положено мне было проявить какую-то нежность, пусть не
к настоящему, к прошлому. Я тихонько взял её за руку, слегка
пожал как при рукопожатии и отпустил. "И затеялся длинный
пустой разговор".
- Рассказывай, как ты живёшь, какая у тебя семья, как
дети?
- Всё, Валя, как положено. Работаю в НИИ, звание моё -
старший научный сотрудник, недавно вышла моя монография -
книжка такая. Двое детей, живут со мной и моей матерью, а с
первой женой разошёлся. Но жена - есть, правда, ещё не
зарегистрировались...
- Толик, Толик... Ты свою жизнь устроил, а у меня всё -
наперекосяк. Знаешь, я думала однажды - принять снотворное
больше нормы, чтоб не проснуться. Но решила жить для детей,
да и им особенно не нужна - не очень-то меня и слушают...
Родители умерли, и я совсем одна. А тебя постоянно вспоминаю
и жалею, что, дурочка, не стала в своё время твоей. Хоть
было бы что вспоминать! Помнишь, ты хотел этого?
- Зато такой светлой любви, как у нас, ни у кого не
было!
- Кому нужна наша чистота? Мне что ли, замученной
несчастной женщине? Я про тебя многое знаю - была в прошлом
году в Мещовске, там рассказали, что ты забрал свою мать,что
стал солидным и ещё более уверенным в себе.
- Ну, уж? Что тут хорошего-то?
- А что хорошо не верить ни себе, ни мне, как мой муж?
- Может ты сама в этом виновата? Я помню он тебе
доверял...
- Не знаю, может я виновата. Но я не изменяла ему
многие годы и досталась ему девушкой...
- Чего уж теперь, Валя? Ведь каждый несёт свой крест.
Каждому нужно прожить ту жизнь, что ему положена.
- А за что мне такая жизнь положена? Всё думаю - села
бы тогда с тобой на поезд и уехала. А ты звал!.. А я дура!..
Была бы у меня другая жизнь, даже если бы ты меня и
когда-нибудь бросил. "Как выпитую бутыль..." - помнишь, ты
мне такое говорил? Вон, бросил свою первую жену. Ну, и
пусть! Но я могла бы стать другой - не стала!
- В том-то и дело, что все под Богом ходим!
- Нет, я не согласна. Даже сейчас, когда всё потеряно,
я думаю наверстать упущенное. Я, Толик, хочу тебя снова
любить и ни в чём не отказывать. Ты можешь приехать
следующим летом в Мещовск?
- Я самый свободный человек даже в несвободной стране.
- Давай, спишемся и встретимся с тобой. Я так тебя буду
любить!..
- Валя! Разве можно вернуть прошлое?
- Если очень хочется, то можно. Ты же не против хотя бы
на время быть опять моим? Быть со мной?
Я чуть ли не схамил: "а почему ты должна быть
исключением?" Но сдержал свой цинизм - этой женщине было не
до шуток, хотя она сейчас обманывала себя. Но ложь бывает
лучше горькой правды!
Мы ещё долго говорили. Я отвечал на вопросы, записал
Валин "подпольный" адрес - на подружку, записал лекарства,
которые она никак не может достать, а они ей необходимы. А
сам одновременно думал о другом.
"Вот, жили в одно время, были очень похожи, а стали
совсем разными. Я горжусь, что в молодости не наделал
больших глупостей, - она про них сожалеет. Ей уже не
интересны духовные ласки, она желает быть хищницей, получить
своё в натуре, жадно и страстно, назло самой себе бывшей...
А, быть может, ей сейчас это только кажется, что она хочет?
Но в этом сам я никогда не разберусь. Моя прежняя девочка не
может стать хищницей. Если она стала такой, то это - уже не
она!"
Я больше смотрел на выражение Валиного лица, её
интонацию, чем слушал её слова. "Как жизнь людей треплет?!"
Когда-то жемчужная Валина улыбка стала заискивающей и
жалкой, поблескивала во рту коронка, зубы утратили прежний
блеск, съелись, заострились. Глаза не сияли, не излучали
озорное зеленоватое пламя. Кожа лица покрылась морщинками и
увяла, особенно на покатом высоком лбу. Шея отсвечивала
подкожным жёлтым жиром.
"Да, разве допустимо так в упор рассматривать людей,
под микроскопом? Разве мы с ней экспонаты музея уходящей
жизни? Вот бы душу её уловить и объяснить! Но, странное
дело, за поблекшей оболочкой я, как не присматриваюсь, не
вижу души. Мелькает сквозь видимое что-то печальное,
жёлчное, больное, вроде разлагающейся печени. Но спросить
про душу у нездорового человека неудобно. Этим же так можно
обидеть!"
А Валя тем временем возвратилась к очень её волнующей
теме.
- Так, ты можешь пообещать, Толик, что мы с тобой
обязательно встретимся в Мещовске? И не позже следующего
лета, а?
- Точно пообещать не могу. Меня в Польшу зовут
поработать, на два месяца - не знаю когда... Но я
постараюсь. Сделаю всё возможное.
- Ой, постарайся! Захочешь - у тебя получится! Ты
только послушай, я уже давно всё продумала. Уже давно - всё
до мелочей... Мы проведём вместе всё лето - два месяца, и
будем жить как в детстве - в деревне Батурино. Бабки мои
давно умерли, дом стоит заколоченный. Мы его откроем. Ты
будешь ловить рыбу, варить свою прекрасную уху, а я поить
тебя молоком и ... любовью. Знаешь, какие жадные до любви
женщины в зрелом возрасте? Особенно, такие как я,
обделённые. Когда я поняла, что такое плотская любовь, муж
уже оказался почти на неё не способным, алкаш и ничтожество.
Бляданула пару раз в Сочах, на юге, да разве за пару раз
наверстаешь упущенное за 20 лет? А с тобой - мы наверстаем!
Валино лицо раскраснелось, покрасивело, она уже мне
начала нравиться в своём бесстыдном отчаянном призыве к
разврату, к прошлому, которого уже не могло быть. Блудливо
посмотрев по сторонам - не видит ли кто её, не слышит ли
кто, что она болтает? - продолжала:
- Я так мечтаю об этом... Ты не смейся, тебе может быть
всё - пройденный этап, а я видела это только во сне и только
с тобой... Я совершенно голая садилась к тебе на колени,
когда ты сидел за столом и пил молоко. И ты поил меня
молоком прямо из своего рта... Ой, не буду всё рассказывать.
Лучше пусть всё случиться на самом деле. Ты ведь не против
этого?
- Конечно, я тоже мечтаю, Валя! И о нашем медовом
месяце... Но ты ведь могла бы соблазнить так и кого-нибудь
другого?
Она вдруг посерьёзнела, затуманилась, остыла.
- Другого... я не могу. Только тебя, да и то не
уверена, что у нас всё получится... Жизнь моя, Толя, уже на
закате. Только мечты... о прошлом.
- Что ты, Валя? У нас обоих жизнь в самом зените!..
Я молол слова утешения и надежды, сам верил в них лишь
слегка, но всё-таки слегка верил. Расстевоженный чужой
страстью, сам загорелся, испытавши азарт желания, и мне уже
не казалось, что я слишком долго и напрасно сижу на скамейке
с чужой женщиной.
За 10 минут до прихода долгожданного поезда подошёл
Женька, принёс билеты, отдал мне сдачу с 25 рублей. Объявили
по станционному радио, что поезд почему-то придёт не на
первый, свободный, а на второй путь и будет стоять 2 минуты.
Мы засуетились, перетаскивая свои мешки и рюкзаки к
месту предполагаемой остановки нужного вагона, Валя пыталась
нам помочь и крутилась рядом.
И тут произошло некое "явление", подпортившее выражение
Валиного лица. На перроне возле здания вокзала возник
изрядно поддатый высокий мужик, на руке которого, упираясь,
удерживая его, висела Светлана из "Справочного". Я без труда
догадался, что это и есть Валино "счастье".
У Вали лицо стало серым, зло сжались губы, взгляд
потерял теплоту и нежность. Она пыталась броситься навстречу
мужику, но нам были хорошо слышны его выступления, и Валя
остановилась.
Мужик кричал Светлане:
- Отстань ты, баба!.. Я хочу только поздороваться, я же
знаю этого парня - он гулял на нашей свадьбе...
- Не позорься... Не позорь ни Валю, ни себя, -
уговаривала "Справка".
Женька мой насупился, ожидая, что дело может докатиться
до драчки, а Валя стояла в паре метров от нас, подбоченясь,
не зная, что предпринять, и была похожа на возбуждённую
курицу-наседку.
Тут загремел на путях подходящий поезд, стал, и мы
начали забрасывать в тамбур свои вещи. А пьяненький муж
заорал на всю станцию:
- Парень!.. Мещовский... Я тебя знаю... Приезжай ещё...
Выпьем!..
Выглядывающие из поезда пассажиры весело смеялись, а
Вале казалось, что это её осмеивают.
- Вот - гад какой... - сказала она и подошла ко мне.-
Прости, Толик, что так вышло.
- Ерунда! Дело житейское. Прощай, Валя, может ещё
встретимся...
После секундного раздумья я, не таясь, поцеловал её в
щёку, потом в лоб. Она тоже, махнув рукой на всю свою жизнь,
приложилась свекольно-красными губами к моей щеке, оставив
на ней приметные лепестки на память.
- Я надеюсь, Толя... - были её последние слова.
Я заскочил в тамбур, замахал рукой Вале и кривляющемуся
у вокзала, что-то орущему пьяному мужику, они тоже мне
махали, и поезд отошёл... А взмахивание наших рук при очень
небольшом искажении видимого факта было похоже на
помахивание кадилом попа-батюшки на отпевании усопших.
Умерла моя первая любовь...
Станция Фаянсовая, на этот раз похоже навсегда,
осталась позади, скрылись из виду постройки и люди, ставшие
мне знакомыми, в жизнь которых я бесцеремонно вмешался.
Я зашёл в вагон, сел к своему сыну. Он нахально
ухмылялся.
- Ну, и девочки у тебя, пап?! Для чего только ты таких
заводишь? Хорошо ещё, что пьяный мужик тебе морду не
набил...
- Может бы и не справился. А ты-то что - не вступился
бы за меня?
- Я уж приготовился...
- Заступничек мой... А девочка эта была самая красивая
в школе, когда я учился с ней. Теперь-то, конечно,
постарела. Ведь мне ровесница. Но, вообще-то, ты прав. Я уже
жалею, что потревожил спокойное течение чужой жизни. От
того, что мы увиделись через 20 лет после последней встречи,
добавилось к прошлому мне только разочарование, ей - лишние
сожаления да ещё разборки с муженьком... Но ты, вряд ли,
сейчас в таких вещах сможешь разобраться?
- Доживу до твоих лет, может и разберусь.
Мы замолчали, устроились поудобней на своём плацкарте,
собрались ужинать. Из мыслей моих по последнему поводу в
первое время тревожила меня только одна - "Зачем, зачем я
вмешался в Валину жизнь? Жила бы себе, хорошо ли, плохо ль,
но так, к чему привыкла. Теперь начнутся метания,
бесполезные мечты, беспочвенные надежды. Испортил я её
мироощущение, да и своё не подправил. Всё-таки беспощадное
это занятие - доводить дело до конца. Особенно в чувствах.
Концы от человека в руках нашего Господа, и горе нам,
решающим свою и чужую судьбу по собственной прихоти..."
Себя я осуждал, но думал о себе как о постороннем,
будто б со стороны.
Замечательное наше путешествие прошло и завершилось
прекрасно. Мы многое увидели, ещё больше почувствовали, даже
погода нам полностью благоприятствовала всю дорогу. Побывали
мы в лесной деревне Знаменка, где во время войны впервые
опробовали наши войска смертоносное ракеты "Катюш". Пытались
говорить со старожилами, отпивались молоком и уходили
дальше.
Запомнился каждый миг нашего празднества на природе.
Удивительным было, когда, лёжа на плоту, смотрел я в
прозрачную глубину воды. Просматривалась каждая деталь.
Волшебные метровые водоросли на дне трепетали от сильного
течения как длинные волосы русалок, в волосах торпедами
проскакивали и обгоняли нас метровые щуки, серебряные
голавли, крутилась шаловливая рыбья мелочь.
Было - лежишь в высокой траве ночью на берегу,
рассматриваешь огромные звёзды, нарисованные созвездия,
Млечный путь и вдруг замечаешь как вращается небосвод.
Ощущаешь себя единым, весомым, заметным на земном шарике -
он покачивается вместе с тобой, а над ним уплывают звёзды.
Никогда и нигде больше я не испытал подобного.
Красота и совершенство природы словно специально для
меня оттесняли в углы сознания воспоминания о скудности и
неудобстве людских отношений, о моей земной ушедшей любви,
которая так уступает высочайшей любви к Создателю этого
прекрасного гармоничного мира. Разве в любви к Божественному
даже в больном воображении могут возникнуть мрачные тени,
греховные помыслы, разочарование и стыд?
За две недели путешествия я почти не вспоминал о
недавней встрече с Валей, а, если вспоминал, то без всякого
напряжения чувств, без пробуждения сердца, как о печальном
некрасивом столкновении в пути. Не будь этой встречи - мир
наш не стал бы хуже. "Значит, - думал я,- занавес над моей
любовью закрылся. Занавес над первой любовью, но не надо
мной. Занавес отгородил только для меня бренное земное от
вечного, бесконечного, совершенного. Я знаю, там за
занавесом проснулось моё сердце, но постигая жизнь, я ушёл с
ограничивающей кругозор сцены в нескончаемое блаженство
открытого мира. Этот мир мой и во мне навсегда, даже смерть
нас разлучить бессильна".
Через некоторое время я был в командировке в Минске и,
зайдя в одну из аптек, без проблем купил так нужное Вале
лекарство. Из Минска же отправил ей бандерольку в Фаянсовую,
вложил в неё маленькую записочку. Написал: "Валя! Я рад
оказаться тебе хоть немного полезным. Если будут ещё просьбы
- при возможности выполню. Пиши. Желаю тебе здоровья и
нормальной жизни. Не забуду нашу Мещовскую юность." И всё.
Больше ни строчки. Никаких намёков на возможную встречу в
будущем, никаких признаний и сожалений. Даже бесчувственный
человек мог понять, что чувство в моей душе присутствует
только в виде жалости к не совсем счастливой женщине.
Валя мне прислала письмо. Тоже не написала ничего
особенного: поблагодарила за лекарство, поплакалась на свою
жизнь. По главной теме - любви она всё поняла. Какие могут
быть тайны от женской интуиции? Женщины знают о мужчинах и
то, что они сами про себя не догадываются!
Валя мне объясняла: "Я увидела, Толик, что ты стал во
многом другим человеком. Ты ушёл вперёд, а я осталась на
прежних рубежах. Тебе уже со мной общаться не интересно. Ты
учёный, а я - простая учительница! Прежние чувства ты,
конечно, помнишь, но продолжение их тебя не вдохновляет.
Осталось только приятное воспоминание, и ты жалеешь, что
наложилась на них новая грубоватая обыденность. Я
догадалась, что возможная наша встреча в будущем может
произойти только случайно. Ты её искать не намерен. Я не
осуждаю тебя, я понимаю тебя, также, как понимаю себя. Пусть
я останусь с тобой той невинной девочкой, которой я была, но
которой, увы, уже нет. Я не жду от тебя ответа..."
Мужчины могут только удивляться тонкости женского
чувственного восприятия, но постичь своих женщин до конца
так и не в силах, у них другая система связи с окружающем
миром - рациональная. Всё-таки, Господь, создавая мужчин и
женщин, создал разные создания - в лучшем случае, они
дополняют друг друга, но большей частью - это враги. Друзья
- враги...
Валино письмо я читал несколько раз, отдал должное её
прозорливости - хотя она сказала словами лишь то, что лежало
на поверхности. Сам я не решился сказать ей правду, что
"занавес закрылся", был ей благодарен, что точку она
поставила сама. Мне тоже была нужна эта "точка", чтобы
больше не возвращаться к прочитанной до конца книге,
"истории чувств".
Писем в прошлое я больше не посылал. Думал и вспоминал
об этой истории многократно, не предвидел только, что
однажды, через много лет, наберусь мужества и решусь
записать изжитую книгу на бумаге, пережить её сначала до
конца вновь. Я-то сознавал, что в этих откровениях придётся
признаваться не только в чувствах, но и в не очень красивых
своих поступках, гордыне, жестокости, двуличие, в том, чего
стыдился и в чём раскаивался. Поэтому так долго шёл к
описанию своей первой любви.