Эх, целина!.. "Потоковать" с девчатами на току нам с Ушастым довелось только пару дней. Потом, как и обещал "великий" бригадир Кол Колыч нас и ещё нескольких "орлов" посадили на комбайны, пустили
на жатву, и мы уже стали смотреть на весь окружающий мир в другом свете.
Но и двух дней на току мне хватило, чтобы постичь все радости и разочарования любви. Бывают такие господни наказанья, о том сейчас и речь!..
Ещё в ВУЗе из всех див и дев нашего нерудного факультета я выделял одну - Риту Полянкину, "Полянку", как её все называли. Немногочисленные представительницы противоположного пола были у нас или мужеподобны, как Нелля Долина, Галка Демёхина, Рая Хватова, или, в
совсем малом числе, активистки, от которых ещё издали пахло блудом. Как пахнет блуд, я сразу догадался, потому, что от Люськи Змановской и Катюши Бодровой постоянно пахло какими-то пряными дурманящими духами. "Раз они пользуются этим снадобьем, - рассуждал я, - то какой-то запах от себя они пытаются скрыть. А что ещё можно скрывать,
кроме порока? Значит, он есть аромат тайны, неведомые испарения тел, за которыми охотники идут по следу."
Особы женской принадлежности были у нас на факультете вроде экспонатов, набор у нас значился предпочтительно мужским. Не то, что экономисты или химики, где слабый пол даже верховодил. Сами подумайте, какой из девицы буровик, а из буровика - девица? Знамо дело, на
такую профессию бросаются или феминистки, пытающиеся доказать, что они не уступают мужикам, или "кобелистки", которые им беспрерывно уступают. Эти, я думаю, даже бурение воспринимают в совсем ином смысле...
Но Рита "Полянка" из всех была исключением. Стройная, нежная, изящная, она, словно по ошибке зашла в кабак, прямо из высшего света, где про неё писали стихи поэты.
...И веют древними поверьями
Её упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука...
Я тоже хотел воспеть эту Риту, даже начал стихоплетение, но вовремя засмущался... Решил, что нельзя даже корявой строкой задеть такое благородное создание. Уж лучше, как обычно, я буду воспевать
доступное, то есть, привычных шлюх.
Теперь, когда вместе с "Полянкой" мы работали рядом, на току, я вдруг заметил, да и другие, наверное, обратили внимание, что мы очень подходим друг к другу. Значит, когда я подхожу к Рите или она подходит ко мне - все воспринимают это как должное. Словно бы, мы дополняем друг друга: она - тонкая и прозрачная, я - крепко сделанный из костей и мяса, грубоватый и неотёсанный. Мне бы её аристократичность - я сошёл бы за Ричарда Львиное Сердце. Ей бы мою жизнестойкость - она бы вышла, может, как Мария Стюардесса. Ну, а без королевских претензий, как в родной грамматике - я был громкими глас-
ными, она же - мягкими согласными, но вовсе не шипящими. В задачке спрашивается - чего же боле?
Стоило мне немного уделить Рите внимания, как у меня это получилось.
В неэстетическом мареве тока, где и все кошки были бы серы, наша изысканная леди сидела в кучке запылённых девчонок, не сутуля гордой спины, и молчала как нездешняя гостья. Изредка она бросала робкие взгляды на меня, по привычке веселящего народ, и вдруг в паузе, когда все молчали, выдала неожиданную тезу:
- Интересно, а есть ли у нас настоящие рыцари?
- Я здесь, Рита! - заорал я. - Ты что? Разве меня не видишь в пыли?
- Ах, Алек, извини. Я вечно путаю, когда ты шутишь, а когда говоришь серьёзно... Но и впрямь, ты похож на переодетого в простолюдины рыцаря!.. Скажи, дорогой друг, что делают рыцари во имя дам своего сердца?
- Если бы такой дамой была у меня ты, Рита, я бы научился угадывать твои желания.
- А если бы ... Катя Бодрова?
- К моему облегчению, специалист по Катиным желаниям - Гелий Рябов.
- Тогда, для примера, отгадай теперешнее желание моё.
Я оценил усталый запылённый вид неожиданной кокотки.
- Стакан холодной воды! - безошибочно выдал я.
- Ты и вправду рыцарь, Александр! Так исполни это!
В мгновение ока я слетал за водой из 39-литровой фляги. Рита попила из видавшего виды алюминиевого ковшика и благодарно мне улыбнулась:
- За этот подвиг разрешаю тебе увидеть меня сегодня во сне, - тихо сказала она, передавая воду девчонкам.
- Ну, спасибо... Надеюсь, ничего плохого для тебя от наших встреч во сне не случится...
- А я тебя, Алек, не боюсь! Ты не настолько плохой, за которого часто себя выдаёшь.
Сердце моё ощутимо кольнуло. Мне давно было пора прикоснуться к возвышенным чувствам, и я понял, что прекрасная Рита благословила меня на подобную трату времени. Мне разрешили восхищаться ею, а большего мне и не требовалось. В противовес житейской прозе обязательно должен был настигнуть меня идеал. Иначе... Какие к чёрту свечи? Сплошной мрак. Я придумал, что до моего заката осталось не так уж много времени, поэтому и каждая игра стоит свеч. Они уже пылали в моей груди. На люстре моей надежды висел портрет самой изящной девушки факультета. Ещё напор - и я в плену удачи!
Апофеозом моего успеха в первый день был момент, когда под вечер я набросил на худенькие плечи принцессы свою замызганную фуфайку с прожжённой сигаретой дыркой под сердцем. Рита восприняла мой жест доверчиво и радостно, просунула свой маленький кулачок в злополучную дырку и засмеялась как колокольчик. Я никогда не слышал её смеха,
никогда не слышал, чтобы так красиво смеялись. И у меня в глазах мелькнула дорога в небо, или одно и то же, что в бескрайнюю рубцовскую степь, но не для уборки целинного урожая.
Глазастый мой друг Ушастый тоже заметил, что его подручный настырно идёт ко дну. Он напрямик обозвал мой "фатальный кадрёж" - фирменным бредом, а, чтобы утешить меня, уговорил в конце концов напиться. Мы крепко вмазали, играли опять в биллиард, никчемные вели
разговоры, но душа моя стонала, и в разлад с благословенным пьянством и вопреки весёлому напарнику, я скрытно скучал. Принцесса Рита только раз мелькнула в пределах моей досягаемости, и лицо её выражало огорчение.
"Да я же пропаду! - жестоко пугал себя я. - Я же пить брошу, я ж материться перестану, я могу позабыть, что нужно пошло смотреть на женщин!"
А друг Ушастый подло добавил:
- Может теперь, Алек, ты вместе со Смирновым, Рябовым и Эдиком Черняевым прогуляешься в женскую спальню и повздыхаешь, глядя на пёстрые халатики девственниц?
- Ты циник, Ушастый, - неуверенно возражал я. - Да, разве ты поймёшь, старый развратник, восторги и тайны идеальной любви?
- А ты, юный олух, из-за глупых фантазий пропустишь любовь реальную. Твои идеалы будут рожать детей другим, а ты будешь утешаться со случайными встречными.
Вот, сатана. Он словно предвидел грядущее развитие моей чувственной жизни. Но тогда - я был глух и нем. Я, как телок, шёл за колокольчиком собственного сердца.
На утренней кормёжке, когда я стоял в очереди за казённым харчем, а Ушастый стерёг для двоих удобное место за столом, сзади меня неожиданно оказалась Рита. Она даже не поздоровалась, но как-то незаметно до меня притронулась, облокотилась на моё предплечье, и почти невидимое касание пригрезилось мне незаслуженной наградой, мне, страдающему не от любви, а с похмелья. Неисповедимо женское сердце:
почему-то самых нежных всегда тянет к грубому и вульгарному. И мне повезло, что в тот миг, я таким именно казался.
Сейчас я обомлел. "Господи, она рядом!" Я даже почувствовал её всю под простенькой одеждой, свежую, как яблочко на ветке, доверчивую и беззащитную. Я простоял бы так, в неудобной позе, от восхода до заката, до самого страшного суда. Вместо этого - счастье досталось мне не надолго, всего лишь до выдачи кормов с кормокухни. И Рита от меня отклонилась.
- Ушастый! - позвал я, почему-то не узнавая свой голос. - Тащи баланду и поставь рядом с нашими Ритины тарелки.
Рита снисходительно это позволила. Мне пришлось согнать с места Васю Тельнова. Да, что там Вася, я бы разнёс по косточкам весь комсомольский отряд, но усадил бы свою госпожу рядом с собой.
Рита перенесла через лавку прямо ко мне свои стройные ноги в шароварах, как будто случайно толкнула меня суставчиком и не случайно шепнула на ухо: "Ушастик!.." Я услышал это как - "а ты мне нравишься..."
Мы ели молча. Тогда было не принято, как сейчас, между парнями и девушками говорить всё, о чём они думают. Но интимный разговор, по-моему, состоялся. Ушастый жевал свою кашу сосредоточенный и почти
злой, а мы с Ритой изредка бросали друг на друга вороватые взгляды и переговаривались больше мысленно, чем навслух. Я не на много преувеличу, если представлю нашу беседу примерно так.
Она: "Знаешь, Алек, Катя Бодрова со своим Гелием пробыла сегодня в степи до пяти утра. Мы её даже разбудить не смогли, сказала, что есть не хочет и придёт прямо на ток. Как ты думаешь, а чем они там занимались?"
Я: "Так у неё и спроси!"
Она: "Нет, я хочу у тебя!"
Я: "Не о всём говорят, что случается. Отвечу уклончиво - быть может, они познавали тайны природы?"
Она: "У-у-у... Это непонятно. Может, лучше спросить об этом у твоего друга Ушастого, хотя он сегодня, похоже, не в духе?"
Я: "Нет, нет, не надо..."
Она: "Чего ты боишься? Скажи тогда ты, что бы ответил Ушастый?"
Я: "Он грубиян, вогнал бы нас в краску. А в принципе, наверное бы, сказал, что Катя с Гелием учились играть в папу и маму."
Она: "Ну, и что же здесь плохого? По-моему, замечательно."
Я: "Плохое будет, когда досрочно появятся незаконно рождённые дети."
Она: "Да, уж... Действительно! Но всё равно, мне захотелось сходить с тобой в степь, хоть бы до трёх часов, может, эти несчастные сиротки сразу и не появятся?!"
Я с испуга уронил кусок хлеба под стол, полез доставать, посмотрел оттуда на Риту, не веря самому себе. "Неужто это правда? Ты на самом деле этого хочешь?"
И Рита кивнула мне не мысленно, а на самом деле, на виду у глазастого Ушастого и всех, всех. Даже выдохнула так, что можно было понять: да, да, да...
Вот это да!!!
Может, всё происходило не точно так, какое это имеет значение? Факт, что, уходя с кормопункта, мы с Ритой оба знали, о чём сговорились мысленно.
Мерзавец Ушастый тоже знал, будто подслушивал наши мысли. Поэтому при первой возможности, когда мы оказались рядом, он зажужжал мне на ухо так серьёзно, что я не сразу уловил, куда он клонит.
- Не соблазнял бы ты девчонку, несчастный рыцарь! Не твоя это пара: тебе, дубинушке, требуется мясо, а не кости. Эта же тростиночка сломается в твоих медвежьих лапах. Умрёт, как птенчик неоперенный. Кто тебе нужен, так вроде Катьки Бодровой. Во!.. Хочешь, на спор, в два счёта помогу тебе отбить у Гелия его Катьку? Даю слово,
при желании, через пару дней вы с Катькой за пригорком всю степь перетопчите! Ну?
- Вечно ты, Ушастый трюфель, всю жизнь опускаешь с потолка на пол, - начал сопротивляться я. - Да, у меня к Рите кроме возвышенных чувств и других поползновений-то нет! Не буду же я тебе объяснять идеалы, если у тебя в голове одна пошлость?!
- Моя пошлость, если и есть, то только на языке. Это у тебя она как плесень в черепе.
- Не раздаривай мне свои недостатки. Тоже мне, защитник невинности! Обхохочешься!.. А меня произвёл в Дон Жуаны. Признаюсь - лестно, но, к сожалению, несправедливо. Я же только ученик всяких гадостей, в том числе и твоих... А каким же макаром ты предлагаешь
отбить Катьку? Они же срослись с Гелием, как хвост с туловищем!
- Ничего! И хвосты отрубают... Такие, как Катька, всегда достаются сильнейшему. А твоей дурацкой силе у нас равных нет. Поколотишь Гелия за какой-нибудь пустячок, но поколотишь красиво, чтобы помнилось. Потом, когда с Катькой они направятся гулять, мы подвалим к
ним, вроде для объяснений. Дальше я знаю, что нужно делать. Растрепимся без остановок, намелим ереси и чепухи столько, что слушать нас станет тошно. Такие как Гелий не выдерживают, знаю точно, он и отчалит на минуточку, думая, что мы пустомели. Тут ты и скажешь Катьке, что разукрасил Гелия из-за неё, что, вообще, жить без неё не можешь.
Бабы это любят... Через день-два она сама захочет пойти с тобой топтаться.
- Не по мне - эти твои приёмчики! Не такой я варнак, как ты обо мне думаешь. Мои отношения с Ритой - моя забота. Чего ты занервничал-то? Постой, постой, может, ты сам на неё глаз положил?
- Ещё чего? Мне тоже ни к чему тонкие и прозрачные, как и тебе. Просто, посмотрел на вас сегодня, и жалко мне её стало. Понимаешь, девчонка хочет, хоть на время, стать такой же, как все, пусть даже самкой, вроде Катьки Бодровой. Время у неё такое. И может она, не
подумавши, кинуться тебе на шею или ещё куда, поломает себе всю жизнь. Ведь не ты ей нужен, она сама себя ищет! Но ошибается, так как не того она теста, не Катькиного. Вроде, уже не ребёнок, но ещё далеко и не женщина. Станет ли она ею, не знаю, но, по-моему, не
сейчас ей нужно идти на это. А крутить мозги, играть в детство, мечтать о любви вместо того, чтобы любить, и тебе, и Полянке - пустая трата времени и нервной энергии. Тебе нужно развлекаться с теми, кто созрел, а на Ритины фантазии поддашься - ничего хорошего из этого не
выйдет!..
Вот ведь чёрт Ушастый! Разумный какой, аж мне неуютно стало рядом с таким положительным собеседником. Да, и возразить не нашлось чем его убийственным доводам. Чувствовал я, что что-то не то, не та предлагается мне истина, поскольку ведёт она к отказу от лучшего в
угоду худшему. Эта логика утверждает торжество низменных целей. Нашёл я ошибки Ушастого Тольки да и свои тоже спустя многие годы, когда исправить что-либо оказалось поздним. Но это песня из другой оперы, сказал я о ней для того, чтобы объяснить последующие свои сожаления о несбывшемся.
Впрочем, при моих чертах характера, противоречивого и упрямого, вовсе не Толька убедил меня тогда отказаться от своей мечты . Он как сеятель только посеял червей сомнения. Вмешался случай, который без метафор можно обозвать "несчастным". А было так.
День на току выдался трудный. Может, он был обычным для тех, кто привык к крестьянскому труду, но таких в нашем трудотряде не водилось. Забирали зерно на Рубцовский элеватор. Хотя механизация, представляемая ленточным транспортёром, работала исправно, полапатить нам досталось изрядно. Добавили испытаний молодёжи жара, ветер, пыль; пот на лице смешивался с грязью и ослеплял, заклеивая глаза.
Тяжело было нам - парням, а что было с девчонками? Они суетились как прибитые к земле бабочки и крылышки их дрожали.
Мы всё-таки выбрали момент и присели все рядком за гуртом пшеницы.
Может ли изнурительный труд красить человека? Конечно, нет! Даже идеалы в пыли блекнут.
Моя несравненная Маргарита казалась бледнее обычного. Я уже не мог рассмотреть в ней ничего аристократичного. Неживая восковая тень
легла на её лицо, оно сплюснулось, смялось и обескровилось. На длинных ресницах как грязный иней осела пыль. Рита едва стояла на ногах, её покачивало степным ветром, а она ещё силилась мне улыбнуться, но получалось это вымученно и виновато. Какое уж тут кокетство? Она не
села - упала рядом с толстой Катькой и зябко прижалась к её плечу. Я догадался, что в этой ситуации лучше бы она прижалась ко мне.
Краснощёкая Катька лоснилась от пота и грязи. Ей эти жизненные неурядицы были до одного мягкого места. Казалось, ухмылка застыла на её губах. Чувство превосходства над всеми, и невинными девами, и да-
же над нами, рисовавшимися под хулиганов, распирало её как дрожжи изнутри. Она еле сдерживалась, чтобы не выдать своё презрение. Ей было жалко нас, несведущих в любви, и я это хорошо разглядел. В подтверждение моих наблюдений, она ещё томно зевнула и потянулась со
стоном под обтягивающим сдобное тело комбинезоном.
Я невольно сравнил таких непохожих и разных Катю и Риту и подумал по целинной аналогии: " Вот ведь - одна целина тронутая, вторая - нетронутая, кому - беда, кому - радость. Не зря Толька Быков говорил, что они из разного теста. Но это видимость, почва у всех - одна!.."
Рита в это время, с таинственным выражением и сильно смущаясь, что-то спросила у Кати. Мне гадать было не нужно, я был уверен, что она задала свой сакраментальный вопрос: "А что вы делали с Гелием
всю ночь в степи?" Теперь я не спускал глаз с подружек. Катька хихикнула, осклабилась, зашептала Рите на ухо, но по её мине я сообразил, что, среди прочего, там были слова - "тебе это ещё рано знать - ты же маленькая..." Рита клянчила: "Ну, расскажи, хоть что-нибудь, что тебе жалко?.."
Дальше Катька, чтобы отвязаться от девчонки, выдала что-то на её взгляд смешное, думаю, не иначе, как пошлый анекдот. Ведь "нежные создания" между собой такое загибают, что не каждый грубый парень разогнёт. На мой взгляд, поведала Катя что-то не слишком остроумное,
но достаточно скабрезное. Мало ли циничных баек? Неудовлетворённая Рита спросила снова что-то наивное, ещё больше развеселившее Катю.
Полагаю, по примеру нашей беседы с Ритой, она задала вопрос про детей, например: "а не боитесь, что у вас раньше времени появятся детки?" Катька снисходительно улыбнулась. Толк в технике безопасности она уже знала, и хочешь - не хочешь ей пришлось приоткрыть какие-то
сведения моей подопечной. Рита любопытно слушала нескромную, но полезную науку, деловито кивала, и вдруг сказала какую-то новую реплику.
Тут моя проницательность даёт перебой; угадать однозначно Ритины слова я не решаюсь, могу лишь предположить: "А что ты посоветуешь мне?", или - "Я на такие штучки в жизнь не соглашусь!", или в том же
духе, но несомненно касающееся нескромных девичьих грёз.
И сразу вместо сеанса парапсихологии я угадил на совсем иной спектакль - не то трагикомедию, не то цирковой фарс. Недалёкая Катька, скорее всего, без злого умысла нанесла болезненное оскорбление моей невинности. Возможно, бухнула: "Ты же - недоразвитая, несмышлёная, кто захочет с тобой изучать такую науку?.."
А, может, чего и хуже...
Ритино лицо вспыхнуло багровыми пятнами. Она что-то ответила Катьке, Катька добавила масла в огонь, точнее, на горящую спичку, с пламенем которой можно было сравнить Ритин гнев. Рита, как в замедленной киносъёмке, взмахнула рукой, несильно, но звонко шлёпнула
подругу по щеке.
Я уже вскочил, ожидая, что девчонки сейчас по-бабьи вцепятся друг другу в волоса и мне предстоит их растащить. Но Катька поступила оригинальней - она резко, как на трамвайной остановке, двинула мою воздушную принцессу мощным плечом и могучим тазом так, что та,
невесомая, отлетела от неё на несколько шагов, упала, как сломалась, бессильно сжалась в жалкий комочек и зарыдала.
Такой несправедливости я утерпеть не мог. В два прыжка я оказался рядом с Катькой, левой рукой поднял её за шкирку от вороха пшеницы, а правой вмазал такую болезненную и обидную пощёчину, которые могут служить достойным наказанием даже для самой порядочной
женщины. От хлёсткого удара наружной стороной ладони остаётся след как от плётки.
- Ах, ты сучка!.. Ты что же людей давишь?! - прошипел я и замахнулся ещё, но несколько человек повисли у меня на плечах.
Катька от меня отпала. Откуда не возьмись, я увидел, что, паче чаяния, на меня буквально летит, как гордый орёл, Катькин Гелий. Ясно, что не с поздравлениями! Руки мои держали крепко, и мог я
вот-вот нечаянно пострадать. По всем правилам драки, я всегда наносил удар первым, а тут, вроде бы, ударить мне было нечем.
Тогда я рванулся навстречу нападавшему изо всех своих грубых сил. Осыпались державшие меня, но руки всё равно остались за моей спиной, отстали от движения туловища. Почти падая, я ещё ускорил разбег, и само собой вышло единственно возможное в моей встрече с
противником решение - я ударил врага макушкой собственного черепа.
Был я ростом на полголовы ниже Гелия, и удар мой пришёлся ему точно в подбородок. Моя голова звякнула, но я на ногах устоял, тогда как сокрушённый Гелий свалился как тряпочный, и всем показалось, что жизнь его прервалась в этот трагический миг, и он начал отход в мир
иной.
- У-у-бью, кто тронет Ушастого!.. - заорал друг мой Толька, вдруг выскочив из-за гурта с совковой лопатой, держа её над головой как "хоругвю". Хоругвь - не хоругвь, а усмирил моих недавних укротителей.
Без помех с их стороны я бросился к подбитой на лету моей маленькой птичке Рите, поднял её с земли и прижал к своей мягкой байковой груди. Я хотел сказать - байковой рубашке. Рита плакала и дрожала от горьких обид своей жизни, а я грел её и утешал.
То, что Катька ревела коровой, меня не трогало, а вот, что Гелий не шевелился, озадачивало. Неужто наповал?!
Толька Быков, мудрейший из окружающей шешуры, спокойно всё разъяснил:
- Не надо паники, господа! Обыкновенный нокаут, и до десяти считать не обязательно... Так будет с каждым, кто хоть палец поднимет на любого из Ушастых или на наших верных подруг... Ясна диспозиция? А этот... счас очухается!..
Толька похлопал Гелия по щекам, потёр за ушами, и тот вправду открыл глаза. Как больного Толька поднял его до сидячей позы, утешал тихо, но чтоб все слышали:
- Сейчас всё пройдёт, миленький, всё станет на место. Никогда не связывайся с этим зверем, Ушастым. Зверь - он и есть зверь. Надо ж так? И руки ему держали, а чуть не убил, мерзавец! Но, если заложишь его начальству, обязательно прикончит. Я тоже пособить смогу,
ведь мы оба - Ушастые. Доходит до тебя это?
- Доходит, - кивнул доходяга Гелий. А Толька продолжал антимонию:
- Иди-ка, маленький, к своей Катеньке! Поплачьтесь с нею, пожалуйтесь на грубую жизнь. А вечером гулять пойдёте. Гуляйте себе на здоровье, наше дело третье, постороннее...
Гелий послушно, как ручной цуцик, присел рядом с Катькой, обнял её и оба, прижавшись, затихли. В полутора метрах стоял я, тоже в обнимку с бедной Ритой. Спектакль на току, вроде, кончился, вроде, влюблённые соединились и всё завершилось к всеобщему удовольствию на
тонкой меланхолической ноте. Публика разбрелась, обсуждая достоинства актёров и неизвестного автора. Только меня и мою любовь ожидал ещё один непредсказуемый финал.
Что-то мокрое и скользкое потекло вдруг по моей байковой груди. Я размягчённо вздохнул: "Надо же так обидеть девчонку - вся на слезу вышла!" Но Рита отклонилась от меня, зажала лицо ладонями и прошептала:
- Ой... Мне плохо...
Я подхватил её, готовую снова упасть. Расслабленное тело было почти невесомым, в распахнутых глазах мерцал страх. Где-то внутри у неё что-то булькало.
Что делать - я знал. Как Тарзан свою Джен в одноимённом фильме, я бегом утащил несчастную девчонку за сарай и опустил на копну соломы. Не теряя ни минуты, метеором смотался за водой. У Риты шла носом
кровь - я немедленно превратился из влюблённого в её брата, брата милосердия. Намочил свой не первой свежести платок и охладил ей переносицу. Её платком, который естественно был много свежее, вытер Ритино лицо. Следы от крови были немножко серые, синеватые. Значит и правда, оказалась эта Рита аристократкой с голубой породистой
кровью, немножко запачканной сельхозработами и прочим недостойным её трудом.
- Сейчас, пройдёт... Ты, главное, успокойся, - утешал я. - У меня самого во время войны от голода тоже кровь из носа шла.
Она улыбалась виновато.
- У меня так закружилась голова, и вот...
У девочки было малокровие. Её благородная прозрачность была худобой, данью слабости и болезненности. А хотела не отставать от
всех. А я мечтал увести её ночью в степь, как толстую Катьку Гелий. А, если бы она и вправду умерла, прижми я её покрепче? "Лежит милая в гробу, я целую ей губу..." Меня передёрнуло от кощунственных мыслей. "Господи, какой я мерзкий?!" Я наклонился к Рите и поцеловал её в лоб. Ей показался мой поцелуй поцелуем прощанья.
- Ты меня больше не любишь, - сказала она. - Я тебе стала противной, жалкой. Ты такой крепкий, сильный, а я...
- Ты - королева. А я грубый конюх. И суждено мне пасти кобыл.
- Из меня кобыла никогда не выйдет.
- Тебе, Рита, нужен задумчивый принц, который будет стеречь твои розы в саду. Я тебе и в самом деле не подхожу. Я - дитя пороков и проведу свою жизнь в кабаках. И любить мне - дешёвых продажных женщин...
- Оно тебе такое надо, Алек?
- Наверное, надо, Рита. Должен же кто-то познавать дно...
Глупый я был, ох, какой глупый! Я и в самом деле перестал подходить к своей малокровной принцессе. Рита смотрела на меня тоскливо, но не звала.
И вот уже 30 лет я сожалею о своей глупости. Жизнь, как я и предсказал, не дала мне возможность постичь благородство, не сблизила с высокими интересами и тонкими чувствами. Знал я только здоровых и пошлых. Говорили, что после окончания института Рита Полянка забо-
лела чем-то вроде чахотки, вроде бы, вылечилась, но замуж так и не вышла. Говорили, много лет спрашивала у однокашников обо мне.
Быть может, именно с Ритой я смог бы найти своё счастье? Ведь счастье было так близко - рядом... Разве я не смог бы поделиться со слабым созданием своим мужицким здоровьем, жизнелюбием, бодростью, смелостью? Я мог бы сделать счастливым и её. Как Катя Бодрова Гелия Рябова.
Мы так и не использовали зловещий Толькин план, и Катя с Гелием до наступления целинных морозов каждый вечер проводили вдвоём в степи. И Катя показала Гелию что-то такое, от чего он прилип к ней на всю жизнь. Они поженились через год после целины, у нас на факульте-
те первыми, нарожали потом кучу детей, и все им завидуют до сих пор.
Также, как многие сочувствуют Рите Полянке и мне, Алеку Пятову, и нам обоим вместе.
Жестокая неправедная жизнь! Моя любовь увяла на корню, так и не успев зацвесть.
Вечером описанного дня "Ушастый номер 1", Толька Быков, довольно и весело спросил меня:
- Ну, что, Ушастый? Теперь мы с тобой работать будем, или ты опять будешь "чуйствовать"? "Чуйствам" своим предаваться как глухарь на току?
В тон ему я ответил:
- Тёмный ты, Ушастый! Нас же завтра Кол Колыч на жатву выпускает. Ты что, хочешь, чтоб я не хлеб жал, а всякие там местечки у наших недоразвитых девушек? Разве этому нас учат партия и комсомол?
- Молодец, Ушастый, - похвалил Толька. - Наконец-то ты созрел - пусть не умственно, но политически.
Я витал в облаках и пожинал плоды ещё не целинных посевов, но своего извращённого воспитания; рассуждал, что настоящий мужчина проявляется не в отношениях к женщинам, а в отношении к труду, умении в работе преодолевать трудности.
Много позже до меня докатилась серьёзная истина, вроде бы, из христианских источников: оказалось - не труд красит человека, живёт он не для того, чтобы работать, а пришли мы в этот мир, чтобы познать любовь...