В гости к Истоминым в Подмосковье приехала из Собинки Владимирской области, города текстильщиков, родная сестра Костиной мать-мачехи. Звали сестричку Людмила, с фамилией даже звонче - Щеглова. Люда была моложе Зинаиды Васильевны на 6 лет, Зинаида Васильевна моложе папаши Истомина на 15, в общем, оказалась эта родственница всего года на 4 старше "первенца" Кости. В дополнение к такой арифметике, Люда Щеглова обладала не только певучей фамилией, но и удивительно привлекательной внешностью: тонкие черты лица, чисто зелёные искристые глазки, гармоничная невысокая фигура. Получалось, не женщина - соблазн!
Костя как вперился в "зеленоглазку", так и не смог от неё отойти на приличное расстояние - тянула к себе Люда как магнит. Не одного его тянула, поэтому она уже воспитывала в Собинке пятилетнего сынишку, хотя замужем ещё не побывала.
Она то сразу уловила восхищённый взгляд паренька, и, довольная, ответила ему взглядом одобренья.
Даже на свои предстоящие выходные Костя не захотел, как обычно, уехать из дома к приятелям - благо, карманные денежки истощились, но, главное, "магнит" не давал покоя.
Сразу после встречи и недолгого застолья, Люда кивнула Косте:
- Пойдём-ка, "племянничек" поболтаем на солнышке! Пусть старшие поговорят на серьёзные темы без нас. Пошли?
Костя выскочил из-за стола, оставив недопитой рюмку. Сели рядом прямо на крыльце, куда уютно примостилась женщина. Сжала колени, обхватила их руками, подтолкнула Костю в бок бедром.
- Будем, конечно, на "ты", молодец? - и Люда блеснула ему глазками.
- Естественно, - ответил Костя. - Ты ведь не намного старше. А потом - у красивых женщин возраста не бывает.
- Смотри ты! Разбираешься в красоте! Это хорошо, - поощрила кокотка. - Только начинаешь разбираться, или уже с кем-то разобрался до конца?
- Может и разобрался, только всё равно учительницы, вроде тебя, в данное время мне явно не хватает.
- Согласна. Как ученик для серьёзной любви, ты, похоже, ещё зеленоват. Но ничего. Зато посмеёмся вдоволь, нахохочемся. А взрослые кобели, как на духу признаюсь, надоели мне до смерти...
Так и нашли они мгновенно общий язык. Нашли, ещё не заговорив, только взглянув друг на друга.
Вышел на крыльцо папаша Пётр Сергеевич, шутливо прикрикнул:
- Ишь, расселись на дороге, голубки!.. Немедленно - за стол! Зинаида Васильевна рагу подала, да и водочка не допита...
Продолжение игры жизнерадостной женщины и любопытного Кости произошло по настоящему в комической обстановке.
На ночлег Косте и Людмиле постелили постели на полу. Не просто на полу, а под столом, голова к голове, подушка к подушке. В доме утихло, и началось под столом не то забавное свиданье, не то единоборство, но оружием состязания, несомненно, оказались атрибуты любви.
Подушки молодые шутники немедленно сдвинули, оказались лицом к лицу в полумраке, только положение одного из них можно было определить как подвешенного за ноги, или обоих подвешенных, но в различных земных полушариях, одним словом, антагонистов. Они и являлись антагонистами, по существу, - с разным жизненным опытом, с различной исходной целью, но тянущиеся друг к другу по неодолимой закономерности мужского и женского начал.
- Что, дружок? Открываем прямо под столом школу любви? - хихикнула Люда. - Ну-ка рассказывай, сколько девок уже испортил?
- Никого я не портил. Они сами этого хотели, - зашептал Костя.
- Значит, знаешь, из чего женщина состоит, чего она хочет, и как её утешить... Для проверки поцелуй меня тихенько, но... без рук...
Костя, ждавший этого действия, прижался губами к горячим Людмилиным губам, попытался сделать с ними что-то ласковое, но Люда сама перехватила инициативу, прижалась, не разжимая рта, неистово и надолго.
Оба с трудом перевели дыхание. Продолжили разговор тем же шепотом. Глаза у Людмилы светились в темноте как у кошки.
- Целоваться ты не умеешь. Вижу, что больше теоретик нежных чувств, чем практик. Ничего. К утру я тебя обучу до уровня мастера!..
- Мастера на твоей фабрике, наверное, специалисты?
- А как же! На каждого мастера по целой сотне баб. Но я не только у них обучалась, у нас в городе ещё военных много. Один из них мне и сделал сынишку, только для семейной жизни оказался не боеспособным. Вообще-то, не думай, что я шлюха какая-то! Родители воспитали в строгости. И мечты у меня есть, люблю поэзию, знаю, что такое красиво, а что - не очень. С тобой у нас будет только красиво, без глупостей и пошлостей. Ты же у нас, отец твой сказал, романтик, стихи пишешь...
"Откуда отец-то прознал про стихи? - мелькнуло у Кости. - Наверно, Витька Семёнов проболтался... А, вишь, запомнил папаша, даже Людмиле успел сказать. Да, ладно..." Людмиле ответил:
- Какие это стихи? Есть вон великие - Блок, Есенин. Я недостоин их тени, они же сказали всё, что могли. Вряд ли удастся мне сказать что-то новое.
- Ничего. Главное, чтобы душа была поэтическая, хоть с чужими стихами...
- Ты-то откуда такое знаешь?
- Знаю. Женщины, вообще, по развитию опережают мужчин. А я даже по возрасту тебя превосхожу. Так что учись, пока я рядом... Что-то давно не целовались!?
Повторилось уже пройденное, у Кости даже губы загорелись от жёстких своевольных Людмилиных ласк. Так, по крайней мере, Косте казалось, что это были ласки, до конца первой ночи их забав... под столом.
А всю ночь они не сомкнули глаз. Косте был интересен разговор, в котором Люда чаще выступала с чувством превосходства перед ним, "зелёным", но и ему удалось несколько раз поставить её в тупик, высказать суждения, ей неизвестные. Например, Костя повторил высказывания своего знакомого поляка Здасени, что женщины получают от мужчин больше, чем мужчины от них, и что сопротивляются больше для собственного возбуждения. Сказал ей это Костя, когда попытался хотя бы сверху забраться к ней под ночную рубашку, хотя бы коснуться её упругих, скорее девичьих, чем женских грудей. Она с успехом от его атак отбилась.
- Ничего... - ответила она на его злую реплику, отдышавшись. - Много ты понимаешь? Я со своим возбуждением умею справляться, чего и тебе желаю. А представь, папаша твой застукает нас, когда я перепрыгну в постель на твою сторону? Думаю, обоим нам башки не сносить!
- Как будто целоваться целую ночь - это доказательство невинности?
- Ничего... - она хихикнула. - За это снесут головы нам обоим, а за остальное - мне в первую очередь...
Заснули они, когда вовсю светило солнце. Разбудила его Людмила часов в 10 утра, позвала завтракать. Он встал, а Людмила, взглянув на него, захохотала во весь рот.
- Взгляни на себя в зеркало!.. - только сказала ему и убежала.
Костя увидел в зеркале свои обезображенные ночными играми губы - они вспухли и стали от Людмилиных укусов почти целиком синими.
"Ничего себе! - зло и ярость охватили юного ловеласа. - Да, она же издевалась надо мной, а не ластилась! Вот - стерва!.. А я, чурбан, принимал всё за чистую монету... Пацан я безмозглый..."
Умывшись холодной водой, потренировался так поджимать губы, чтобы синяки были не слишком заметны. Обиженный и сердитый сел за стол на веранде. Зинаида Васильевна сразу обратила на него внимание:
- Что у тебя с губами?
Людмила опять ехидно хихикнула. "Стерва..."
- Твоя что ль работа, бесстыжая? Вот расскажу Петру Сергеевичу...- набросилась Зинаида Васильевна на сестру, а та нахально отбивалась:
- Ты что?.. Ты что?.. Стану я с малолетками лизаться? Меня и солидные мужики никогда мимо не пропускают. Отбою нет!..
И всё хохотала. А Костя угрюмо солгал:
- Лихорадка... Губы обметало, а я, болван, прижёг йодом...
"Болван... Действительно, болван!" - продолжал самоуничижение Костя, на Людмилу бросил косой взгляд как "на врага народа", больше на неё смотреть не захотел, и, торопливо проглотив завтрак, ушёл из дома на весь день.
Пришёл домой перед полуночью. Ключа от входной двери не было - позвонил. Открыла Людмила в халатике, заулыбалась, попыталась прыгнуть ему на шею. Костя строго уклонился:
- Я в такие "игры" с тобой больше не играю!
- Обиделся?.. - заверещал "соблазн", такая же красивая, яркогубая, цветущая. И тени вины на лице нет. - Да я же... Да мы ж...
Костя слушать не стал. Умылся перед сном, и встретились они на том же месте... под столом. Дом спал. Люда сразу зашептала:
- Не обижайся, милый! Просто... я сама, значит, целоваться не умею. Думала, так лучше... чтоб до боли... А видишь... Давай, сегодня ты меня будешь учить! А?..
- Пусть учат тебя солидные мужики. Зачем надо мной измываться? Мной играть нельзя - я не кукла!
- Котик... Но ты же мне нравишься больше всех на свете. Я уже на всё с тобой согласна. Почти на всё... Не разбивай моё сердце!
- Откуда у тебя сердце? Как у змеи - ужалить бы кого?!
Тут она замолкла. Надулась, или сделала вид, что обижена. Костя полежал несколько минут молча, подумал, что "может и впрямь, за бравадой у женщины спрятано чистое и светлое. Может, грехи её - от доброты душевной? Разве такое не бывает?" И смягчился.
- Ладно... Возможно, ты не хотела таких последствий? Бог с тобой, золотая рыбка! Двигайся повыше - помиримся?!
Подушка и лицо Люды мгновенно оказались возле его лица. И началось почти повторение вчерашнего, зубы при поцелуях она так и не захотела разжать, говорила - "не могу... не умею... боюсь..." Заводила Костю и, возможно, саму себя до помутнения рассудка. Тем более, что он продел всё-таки руку под ворот её "ночнушки", воспользовался, что лифчик на этот раз она заблаговременно сняла, и гладил ладонью её нежную твёрдую грудь с набухшими сосками.
- Хватит!.. - себя и её остановил Костя. - А то мы совершим такой грех, что до конца жизни не отмолим прощенья!
- Хватит, так хватит... Давай - лучше поговорим. Но только про любовь! Ничто другое меня рядом с тобой не интересует. Так, что такое любовь - по-твоему?
- По-моему - как и по-твоему... Любовь - охота! Хочу сказать, что, когда тебе охота, то и мне охота... А серьёзнее: любовь - это когда один человек заслоняет всё небо, это предпочтение одного единственного всем остальным, причём выбор делает не разум, а сердце!
- Ну-у... Я не совсем согласна... Вот для меня, например, ты, Костя, идеал. Я люблю тебя как идеального парня - самого умного, самого красивого, самого романтичного, самого-самого... Но ничего другого, кроме идеальной любви, у нас с тобой быть не должно и не может быть. А для тела мне требуется другая любовь, попроще, погрубее, попрактичнее. Так что, мой выбор, самое малое, - двоих...
- Испорченная ты женщина, мягко выражаясь... Я уже жалею, что судьба нас столкнула... под этим столом.
- А я - не жалею!.. Я рада, что теперь у меня есть живой идеал.
...Часа в три ночи в коридоре раздались шаги. Они замерли, и в комнату заглянул Пётр Сергеевич, в халате. Хорошо, что под столом был полумрак, иначе бы он рассмотрел, как Людмила выкатила к самому лицу сына свои белые груди. Но, что они бодрствуют, он заметил.
- Вы что не спите, балаболки?! Ну-ка, спать, а то я сейчас вас обоих выпорю!.. Спать!..
Погрозил ещё пальцем и ушёл.
- Может, правда, будем спать? - предложил Костя. - А то, мне ведь с утра на работу...
- Ничего... - сказала Люда любимое словечко. - Выспишься, когда я уеду. Уже меньше недели осталось. Нужно же мне пообщаться со своим идеалом!..
Полчаса Людмила всё-таки позволила Косте вздремнуть до того, как в 6 утра зазвенел его будильник. Умываясь, он посмотрел в зеркало на свои губы - были они такими же опухшими, но синева почти исчезла. Задорно Костя подмигнул своему бесшабашному отражению.
На последующие ночи Зинаида Васильевна стелила сестре постель в детской комнате, вероятно, по подсказке папаши, оставив Костю под столом в одиночестве. Поговорить им один на один тоже почти не приходилось, всё время кто-то мешал поблизости. Заметил Костя, что между сёстрами пробежала какая-то кошка, обращались друг к другу сквозь зубы. "Возможно, - рассудил пасынок, - серьёзный разговор произошёл у них из-за меня".
Тем не менее, улучив момент, Людмила шепнула Косте:
- Жди меня в субботу часов в одиннадцать в лесу. Устроим с тобой мои проводы!..
В субботу Костя не работал. Томительно ждал предстоящего свидания, лелея фантазии. "Почему бы женщине не разрешить ему на прощанье всё? Ведь она к нему явно неравнодушна!.."
Людмила ездила в Москву за покупками, возил её на своей машине Пётр Сергеевич, потом она демонстрировала перед упаковкой обновы для себя и сынишки. Была всё время занята, но Косте накануне напомнила:
- Не забыл? В одиннадцать...
Суббота, последняя перед Первомаем, выдалась солнечная, радующая сердце. Нежно зеленели берёзки, пробивалась устремлённая к небу трава - всё звало к наслаждению и обновлению.
Костя недолго ждал Людмилу метрах в ста от дома, среди кустов боярышника, в тени вековых сосен. Она прибежала с объёмной хозяйственной сумкой. Чмокнула его в губы как надёжного старого дружка.
- Сбрехала сестрёнке, что еду в Москву, по музеям, на выставку. Надо мол - напоследок! А сама - в лес к любимому. Ну, её!.. Всё ворчит, будто я тебя могу испортить? Ещё неизвестно, кто кого из нас сбил с пути истинного...
Костя взял у Людмилы сумку и, обнявшись, они пошли в намеченное им укромное местечко. Шалили, целовались. Костя взял её за лодыжки, поднял на вытянутые руки.
- Будешь между небом и землёй, пока не скажешь, что сдаёшься!
- Сдамся... если захочешь... - как-то серьёзно сказала Людмила, и он её опустил, замлевший в предчувствии близости, на которую, очевидно, она уже окончательно решилась.
Устроились в райском уголке, ограждённом кустами от случайных свидетелей, на чистой изумрудной травке, под сенью кудрявой берёзки. Людмила расстелила газеты, а, когда достала угощения, Костя опешил. Ничего такого даже для детворы в отцовском доме не выставлялось - банка красной икры, бутерброды с толстыми сочными кусками ветчины, отборные красные яблоки, лимончик, шоколад, конфеты, а сверх всего, бутылка грузинского вина "Напареули" и трёхсотграммовая фляжка дорогого коньяка.
- Не ожидал? - засмеялась довольная его удивлением Людмила. - Не бойся, угощайся с чистой совестью. Это не я разорилась, это твой родной папаша расщедрился для меня, в дорогу и для баловства моему нагульному сынишке. Немножко обидел твоих сводников и, конечно, не ожидал, что я с его "первенцем" поделюсь. Но и тебе, и своему сыну я всё разделила поровну, кроме выпивки. Так душе моей стало угодно!..
- Щедр с тобой мой папаша! - продолжал восхищаться Костя. - Но ты права. За моё безрадостное детство нужно от него что-то урвать, хотя бы с твоей доброй помощью. Давай гулять, за его здоровье, милая женщина, порочная моя родственница!
Людмила не спорила даже про свою порочность. Вместе выпили коньяка, закусили поцелуем - и у обоих закружилась голова от весны, от своей молодости и желаний. Горели лучистые Людмилины глаза, но всё же какая-то серьёзная мысль туманила её лоб. Сказала, прижавшись к пышущему силой Костиному плечу:
- Знаешь, Костя, что бы между нами сегодня не случилось, давай договоримся. Я останусь твоим другом, если хочешь, твоей поклонницей. Хочу писать тебе письма, делиться мыслями, чувствами, переживаниями. Со всеми мужчинами я сражаюсь как с врагами женской породы. Могу ли с ними разговаривать откровенно, раскрывать душу? А с тобой могу и хочу. Будешь мне отвечать?
- Обещаю. Только в письмах к женщине развивается стиль.
- Давай ещё выпьем за нашу дружбу.
- А за любовь - не хочешь?
- За любовь - не хочу! В любви полно противоречий: то сладость - то боль, то ложь - то истина, и победа - и поражение. Ну её, эту любовь! Я давно не сентиментальная дурочка!..
Они использовали роскошь праздничного стола. Выпивали, закусывали, щебетали о чём-то не очень значительном, но думали вместе и об одном и том же.
Когда головы, наконец, совсем пошли кругом... это случилось. Дурачась и распаляясь, Костя смял хрупкую женщину. Чем ей было противостоять неуёмной юной силе, да она и не пыталась. Лежала под ним распятая, дрожащая и вся на ладони - красивые бёдра, распахнутая грудь, обнажённая, желанная. Но вдруг с придыханием выговорила:
- Погоди... Погоди только минутку!.. Я сама тебя жажду - но это невыносимо... Это невозможно... как преступление... Ты знаешь, что такое... кровосмешение?.. Это... когда близкие... А у нас... ещё хуже!.. До тебя - я была с твоим отцом... Господи...
Костю словно кувалдой ударили в темечко. Он отшатнулся, упал на спину, завыл как раненый буйвол. Потом замер. Серым облаком опустилась на него печаль, такая печаль, какой на земле не бывает. Быть может, в аду? Быть может, на тех небесах, куда отлетает душа после смерти?
Все желания и надежды испарялись из него словно он был уже в пекле. Наступало равнодушие, апатия, брезгливость. Он тоже шепнул: "Господи..." Никого он не мог осудить и обидеть. Людмилина доступность, её уступчивость - это ведь результат доброты её сердца. Отцовская подлость, измена жене со свояченицей - так естественны для хищника, преследующего свежую дичь. Он сам, Костя, разве не из той же хищной породы? Быть может, ещё не настолько подл, но то - из-за отсутствия опыта, плод неизжитого мальчишеского идеализма.
Хотел бы сейчас Костя проклясть в сердце своём женскую доброту, восстать против вечных охотников. Но не было на это решимости. И права.
И он сделал то, на что толкнула его душа. Он склонился перед Людмилой и поцеловал её грязные колени. Уткнулся в них лицом, тихо-тихо заплакал, забормотал:
- Благодарю тебя, грешница... Ты спасла меня от скотского греха. Такими подлостями не хвастают, не козыряют. За них - раньше сжигали на кострах...
Людмила слегка оправила кофту, погладила его по голове.
- Поплачь, мой мальчик... Быть может, первый раз рядом с такой грязью... Ничего... Проходит всё - пройдёт и это. Но ты был и останешься чистым и честным. Ты останешься моим идеальным героем.
Костя сел рядом, землистый, побитый, сверженный поклонник. Плеснул в стакан глоток коньяка, выпил. Говорил спокойно, задумчиво.
- Друзьями мы останемся, Люда. Ты здорово открыла мне глаза. Правда, я думаю - разве наши любовные игры, разве то, что уже сделали мы в мыслях своих, настолько далеки от нашего физического падения? Вот душу мою ты сегодня спасла, точно! Надолго ли?
- Ничего, ничего, ничего... - запела зеленоглазая грешница. Что ей? "Вытерла рот свой и говорит - "А что я плохого сделала?" Так было, так есть, так будет среди людей...
- Зато мы прощаемся, Костя, без ненужных надежд, без больших сожалений. Возможно, больше и не встретимся никогда. Но... теперь знаешь правду... про меня... про отца... Вот и делай для себя выводы! А меня - не кляни... Я такая, как есть... Такая, как вся жизнь!
- Ладно. Только праздника у нас не вышло.
- Почему? Праздник последней откровенности! Праздник проводов грешницы в ад! Ведь там мне и место...
- Не хуже, чем на костре!..
Они ещё долго мирно беседовали. Докончили отцовское угощение. Желания и влечения свои запрятали далеко и надёжно. Потом попрощались. Поцеловались нежно, по-братски. Людмила ушла домой, а Костя прямо из лесу направился к электричке, а потом в Болшево, к Виктору Семёнову. Когда вернулся, гости из Собинки уже уехали.
Сбылось, что намекалось - больше встретиться с Людмилой Щегловой Косте не пришлось. Но года четыре-пять они регулярно переписывались, "до востребования" на Главпочтамт. Роман у них получился, но эпистолярный, тем не менее, занимательный и по стилю, и содержанию.
Всё-таки умная и интересная личность скрывалась под Людмилиной притягательной внешностью, много чем поделилась с ним эта странная женщина. И вот какое открытие для себя ещё в те времена сделал юноша: всё-таки совершенно разные понятия грех телесный и грех души, проступки бренного и вечного. Понимали эту истину, как ни странно, язычники древней Руси, Греции и Рима. Приемлют её современные язычники, а ведические верования великой Индии, стоящие на тех же позициях, свои познания и язычеством никогда не признавали. Значит, мировые религии, пришедшие на смену язычникам, не приблизили народы к постижению тайн вечности, а увели от них, упростили и принизили человека, как часть Мироздания. Не вытекает ли из этого, что цивилизации на Земле не прогрессируют, меняя друг друга, а деградируют по сравнению с предшественниками?
О многом задуматься побудила Костю эта случайная встреча на данном отрезке пути.