На войне есть участники, есть и свидетели. Я был свидетелем, потому что в 1945 году мне было только девять лет: мал я был, чтоб участвовать. Только видел и помнил, как прошли три месяца оккупации в моём захолустном городке дальнего Подмосковья, как отразилась война на течении жизни.
Сейчас хочу рассказать о конце войны, который был воспринят в нашей семье не совсем обычно.
Конец войны - это естественный путь примирения, примирения с фактами, с прошлым, с историей, с самим собой. На мой взгляд, примирение - это божественный промысел, и Бог, как не странно, и совершенно без мистических вывертов, был реальным действующим лицом этих событий. Я опишу, что и как рядом со мной случилось, и, быть может, мне кто-нибудь поверит.
Начну с того, что подлинно верующей в нашей семье была моя прабабка Алена. "Калена", так мне воспринималось в начале жизни её имя и вместе с ним внешний облик.
Во время войны бабке Алёне было очень много лет, наверное, больше, чем 90. Слабенькая она была, основную жизнь она проводила в постели, особенно в 1944-1945 годах, когда уже не вставала.
До этого я помню, что у нее были очень хорошие зубы. Старая-старая, а когда делили хлеб по-ниточке, просила:
- Шура! Если Толя не против, отдай горбушечку мне!.. Люблю я корочки.
Толя любил мякиш, и бабке доставались поджаренные куски.
Потом бабка Алёна занемогла. Только лежала. Бабушка Дуня, её дочь, и моя мама, её внучка, за ней ухаживали: кормили с ложки, поднимали её посидеть, чтоб не было пролежней, выносили за ней горшки. Меня от таких забот деликатно избавили.
Наша древняя бабка "Калёна" помнила еще крепостное право, но почему-то вспоминала те времена без горечи, даже ласково, от того ли, что это была её молодость, а может, наш сталинский колхозный строй не на много превосходил прежнюю "барщину".
В Бога бабка Алёна верила естественно и смиренно, как и полагается православным. На Рождество 1945 года бабке Алёне приснился вещий сон.
Утром она созвала к своей постели всех взрослых и долго его им пересказывала. Я читал в большой комнате книжку - ведь были каникулы, зашла мама и мне, улыбаясь, тоже открыла кое-что.
- Бабка-то наша во сне с Богом разговаривала. Ты, грамотей, возьми яркий карандаш и запиши на численнике: 3 мая - умрёт бабка Алёна. И ещё - в этот день будет народный праздник, наверное, война кончится...
Никто не знал, когда кончится война. Дату долгожданной Победы не мог назвать даже "великий вождь советского народа" товарищ Сталин, а в нашей семье это было записано в отрывном календаре, "численнике", как его называли.
Здесь я отвлекусь. Мы привыкли, что праздники празднуют по указу сверху, в последнее время даже христианские. 8 мая 1945 года Германия подписала акт о безоговорочной капитуляции. Верховный Главнокомандующий в тот же день издал Указ о праздновании 9 мая как Дня Победы, то есть, на CЛЕДУЮЩИЙ день после официального окончания войны. Весь мир, кстати, и отмечает 8 мая как дату разгрома фашизма в Германии. Одни мы празднуем это дело по Указу "товарища" Сталина, который просто не любил чётные числа. Ну, ладно.
2 мая 1945 года капитулировал последний оплот фашизма в Германии - берлинский гарнизон, были тоже подписаны документы об окончании войны только менее знатными генералами, не фельдмаршалами. Как будто только чины определяют исторический факт? И как оценить гибель русских солдат при освобождении Праги 11 мая 1945 года? Они что, погибли не ради Победы?! Или уже в другой войне?
Не знаю. По-моему, нельзя доподлинно назвать дату окончания нашей Отечественной войны. Я вот помню, что в 1945 году народ праздновал Победу раньше 9 мая, в день, когда умерла моя старая бабушка, точнее прабабушка. А ей сказал о её смерти и Великом Празднике России сам Господь Бог.
Бог то знал, когда кончится война! И это было записано моею собственной рукой на листке отрывного календаря, который, к сожалению, не сохранился.
В день, когда я обозначил с не очень осознанной значимостью историческую запись, я ещё досаждал матери вопросами на тему, а что же, собственно, видела во сне бабка Алёна.
- Мам! А какой был Боженька, когда разговаривал с бабушкой? А как он это ей все сказал?
- Бог есть Бог! Какой он может быть? Старенький и с бородкой. Его ни с кем не перепутаешь,- отвечала моя не слишком впечатлительная мама.- Ты записал то, что я велела, и читай свои книжки, не приставай. Все уже давно ждут Победу. А, видишь, и бабка задумала умереть в этот день. Я - то не очень такому сну верю.
- А Бог может сделать, чтоб победа пришла раньше, или чуть попозже?
- Чему только тебя в школе учат? Нет никакого бога. А то, что бабка Алёна видела - не твоего ума дела. У старых - одни заботы, у малых - другие. Уроки бы лучше повторил, чем приставать с глупостями да свои книжонки читать, - совсем отбила у меня любознательность мама своей блаженной логикой. Мамины оценки фактов мне очень часто были не понятны.
Бабка Алёна не единственная, кто ждал конца войны той весной сорок пятого года. Ждали все, ох, как ждали!
Не очень-то мы следили за своим календарём. Другие были заботы: вскапывали лопатами огород, пораньше посадили картошку, растили лук и овощи, купили поросёнка - я бегал на молзавод за пахтой на его кормление. Трудились в борьбе за выживание и верили, что по мановению волшебной палочки - Победы - всё очень скоро изменится к лучшему.
Напомнила о своих предсказаниях сама бабка Алёна. Хотя самочувствие её не менялось - она несла свою немощь неназойливо, никого не донимала лишними заботами, но перед маем велела бабушке Дуне пригласить к нам священника.
Пришел старый поп и полчаса провел один на один с нашей бабкой. О чем они говорили?
Я спросил у бабушки Дуни:
- А что они там делают?
- Исповедуется мамка. Думает, что скоро умрёт.
- А что такое исповедоваться?
- Кается в грехах. Рассказывает о том, что до этого не говорила.
- А разве есть у бабки Алёны грехи? Она же никого никогда не обидела.
- Все грешны, внучек. У тебя грехи поменьше, потому что сам ещё маленький. А у взрослых вся жизнь грешная. Подумал о чем-нибудь неправильно - и то уже грех.
- Значит, безгрешной жизни не бывает?
- Не бывает. Но старайся быть добрым, верь, что хороших людей больше, чем плохих, не озлобляйся - и Бог тебя простит, - ласково поясняла мне истину моя добрая бабушка.
Уже в конце апреля было ясно, и гадать было не нужно, что война вот-вот кончится. Даже Первомай прошел незаметно - все ждали праздник более значительный, великий, по огромному долготерпению простого люда.
И настал этот день. Словно по заказу звенел малахитовый май, кипела сирень, благоухали акации, распускались нежные липы. Расцвет природы как бы внушал людям, что противоестественно даже далеко за пределами родной страны портить небо копотью взрывов, убивать друг друга - когда пришло время радоваться.
И власть послушалась Бога. Прямо с утра, в восемь часов прозвучали величественные позывные Важного Правительственного Сообщения и, после пары минут последнего ожидания, торжествующий голос Левитана донес для всех благую весть о Победе: об окончании сопротивления, безоговорочной капитуляции германской армии нашим доблестным войскам Жукова, Рокоссовского, Конева. Как ещё можно было сказать о конце надоевшей войны?
Пришёл день счастья, не пропустивший никого в огромной России.
Заглянув в численник на стене, весёлая моя мама озаботилась и заскочила в комнату к бабке Алёне. Я слушал их разговор у открытой двери.
- Ну, как себя чувствуешь, бабуля? Сбылось твое пророчество: войне - конец, по радио передали... А ты-то вроде жива и не думаешь умирать,- тарахтела мама.
- Всё в руках божиих, внучка! И моя жизнь, и все мы. Задержал мне смерть Господь, значит так надо. Подними-ка меня посидеть, Шура,- хоть в окно посмотрю на радость людскую.
- Сейчас, бабуля, сейчас. И поесть тебе принесу. Потерпи немного, полежи, я только на двор сбегаю.
Мама, не посадив бабку Алёну, но в восторге от наступающего празднества и того, что хорошее сбывается, а с плохим можно не спешить, выскочила из дома.
На улице творилось что-то невообразимое: все, у кого было оружие - солдаты, офицеры, милиционеры - разряжали свои патронташи в воздух. Город ревел от выстрелов как при жаркой атаке на врага; носились в небе обезумевшие галки и грачи, собаки прятались в подворотни, а люди кричали "Ура..."
Я тоже было бросился из квартиры к радостному народу, но меня остановила бабушка Дуня. Лицо её было не совсем радостное, это и меня сделало серьёзным.
- Да... Я зашла её посадить, поднять, а она уже остывает. Зови маму!
Я выскочил на наш двор. Как и следовало ожидать, вокруг мамы была уже куча людей - несколько солдат, Маня Муравьёва, ещё какие-то женщины. Все хохотали, шутили, ликовали.
- Теперь народ заживет, как войска по домам разойдутся,- рассуждала мама.- Бойцы по работе соскучились, всё построят, всё поднимут. Знают ведь, как мы тут наголодались в тылу. Плохо жить больше наши воины нам не позволят.
Я еле протиснулся к маме, дёрнул ее за руку.
- Ты чего? - обернулась она.
- Иди домой. Бабушка Дуня сказала, что бабка Алёна умерла.
- Чего?.. Ты что городишь?! Я только что с живой с ней разговаривала.
- Не знаю. Бабушка так сказала. Иди!
Удивлённая, всё ещё улыбаясь, мама пошла в дом.
Я на покойницу смотреть не пошёл, понимал, что не моё это дело обмывать и обряжать еще не закостеневшее тело. Но, что так нужно делать, - я знал.
Я побежал к центру города посмотреть, что там творится. На площади Ленина, напротив здания исполкома на столбе висел алюминиевый громкоговоритель. Народ толпился под столбом и, словно не веря своим ушам, слушал и слушал повторяемое радостное сообщение.
Сказали только слова, но как изменились люди. Первый восторг прошёл, и теперь их лица светились умиротворением, надеждой, прощением и радостью. Изможденные лица людей, познавших цену голода и потерь.
Стояли и бывшие фронтовики, уже отвоевавшие своё, как правило, калеки или настолько больные, что уже не военнообязанные. У большинства мужчин был гордый вид от чувств исполненного долга, но были и озабоченные - как-то они приживутся в новых обстоятельствах, когда мужики не станут дефицитом?..
У нас в доме в комнате бабки Алёны, уже одетой для погребения, но ещё лежащей на своей кровати, по углам среди бела дня зажгли свечи. Бабушка Дуня велела и мне с ней проститься.
Потом опять пришёл поп в длинной рясе и отпевал бабку Алёну в гробу, поставленном на столе в большой комнате. Мне было интересно смотреть на своих маму и Дусю, одевших чёрные платки и поношенные тёмные платья. Лишь глаза у обеих не были печальными. По-настоящему горевала только бабушка Дуня, но и она не плакала. Никто не провожал мою прабабку слезами в такие волнующие оптимистические дни. А тут еще, уходя, поп сказал женщинам:
- Снизошла на рабу божию Алёну божья благодать. Не убивайтесь по её кончине, а благодарите Господа, что принял он её в свои владения...
Да. Спокойная смерть бабки Алёны не омрачила праздника Победы, напомнила только, что радость и грусть - родные сестры, особенно, когда радость пришла к людям с окончанием жестокой войны.
В нашем доме беспрерывно крутился молодой военный комиссар города Митька Котенко. Вначале он безуспешно ухаживал за моей тётушкой Дусей, потом более успешно за переехавшей к нам дочерью бабки Аксиньи - Марией. Смерть бабки Алёны в великий для всего народа день и её удивительное предсказание своей смерти и Победы взволновала комиссара-"ухажёра".
И так готовый для нашей семьи на всяческие подвиги, а тут еще ошарашенный странной цепью событий, он и предложил похоронить нашу старую бабушку с воинскими почестями.
- Быть может, роль вашей бабке в Победе более значительная, чем мы можем себе это представить,- глубокомысленно намекнул энергичный военком.
К моему огорчению, везти гроб с телом бабки Алёны на лафете противотанковой пушки моя мама наотрез отказалась. Но целое отделение солдат с заряженными винтовками Митька все же вызвал.
Всё тогда было радостным, солнечным. Надо же, но мне так и хочется сказать, что и смерть, и похороны бабки Алёны оказались праздничными.
Победный настрой и весеннее благолепие природы позволили принести нашим знакомым и еле знакомым в дом и на кладбище столько цветов, сколько я никогда больше в жизни не видел,- ни на какой свадьбе. Видно, похороны Алёны и были свадьбой, свадьбой нашей бабушки с Богом.
Стоя у могильной ямы я всё ждал, когда военком Митька даст команду своим солдатам на прощальный салют. Команда была дана, когда в последний раз все еще раз простились (заплакала всё же моя стойкая бабушка Дуня), заколотили крышку гроба и гроб опустили в могилу. Солдаты нацелили винтовки в небо и трижды стрельнули довольно согласованно из десяти, а то и двенадцати стволов. Хотя патроны наверняка были холостыми - без пуль, залп получился внушительный, напугал до одури галок, дежуривших на покосившемся куполе кладбищенской церкви, и они взбалмошно закружили над нами, загалдели, словно взамен прощальных криков горюющей родни.
Хотя салют не соответствовал правилам христианских похорон, но батюшка-поп не стал против него возражать, а птичий переполох вызвал и у него невольную улыбку.
- Дай Бог, чтоб теперь всегда стреляли только в воздух,- сказал он, будто оправдываясь в нарушении ритуала.
Если навещал в последний раз на земле нашу покойницу сам Господь Бог, я не думаю, что его испугали выстрелы. Чего-чего, а выстрелов за всю историю человечества наш Бог наслушался! Митькин салют ни кому не повредил, только помог запомниться этим необычным проводам старушки.
Поминки по бабке Алене перешли, перепутались с праздником Победы. Я попробовал за столом сладкую сыту - вареный ячмень, разбавленный водой, блины, ещё какие-то кушанья и убежал в город смотреть, как гуляет народ.
Хорошо веселятся люди, когда праздник настоящий, выстраданный, долгожданный. Таким и был первый день мира после конца войны.
Я заглянул в чайную возле сквера Сталина на проспекте Революции. По выходным это питейное заведение всегда было полно, но сегодня в нём было пусто, так, - два мужика со стаканами. Все крутились на улице, все стремились к общению, к другим, разделить радость и надежду.
Центральная площадь стала большой танцплощадкой. Несколько гармонистов собрали вокруг себя толпы гуляющих. Народ кучковался по углам площади, одни танцевали под любимые мелодии, другие их горячо поддерживали со стороны.
Потом на парадной трибуне разместился военный духовой оркестр, и начались танцы всеобщие. Это надо было запомнить, как женщины танцевали с женщинами, и одна из них, ведущая, изображала мужика...
Переместившись из прошлого в настоящее, я отсюда смотрю на конец войны. Где-то в празднестве - я, оборванец-пацан, моя 30 - летняя мама, моя родня и истощённый нищий народ. Этот бедный народ и сокрушил гитлеровскую машину унижения других стран и воззрений, выстоял против фанатизма расистской ненависти и мнимого превосходства. Добыли Победу не сытые, богатые американцы "со союзниками", не стратеги "черчилли" и "эйзенхауэры", а русские Иваны и русские бабы в кирзовых сапогах.
Судьба не только в жизни человека, но и в истории записана на каких-то высших скрижалях. Ничто не может изменить судьбу, переместить с места на место события. Россия должна была выиграть эту войну и ВЫИГРАЛА!
Все мы под Богом ходим. Бог наблюдает за нашей жизнью и иногда вмешивается. Бог сказал моей бабке Алёне о её смерти и празднике людей. Он уделил каплю своего внимания нашей простой семье и не оставил без радости нашу болящую страну - Россию.
Может и в нынешнее смутное время Господь всё-таки нас спасёт?! Нужно только поверить в судьбу Великой России и в благость божественных помыслов. Поверить только этому, и больше ни кому другому, ни во что иное!!!