Аннотация: Счастье - капризная птица. Написано к конкурсу "Высокие каблуки-3", но, как всегда, промахнулась с килобайтами
Индюшка и две подружки
Одни говорят, что красота - это дар Божий, который спасёт мир. Другие искренне полагают, что она даётся от лукавого, чтобы больше было соблазну. И видя, как часто обладающие шикарной внешностью используют её во зло другим, поневоле начинаешь склоняться ко второму.
Мне-то, сразу скажу, использовать особо нечего. Никогда я не была такой уж красоткой, при виде которой мужчины становились бы на колени. Хотя, положа руку на сердце, нельзя сказать, чтобы я была лишена кокетства. У меня от природы густые волосы, которые я, сколько себя помню, всегда носила длинными. С детства обожаю делать себе разные любопытные причёски. Раньше я пыталась этим самым привлечь внимание противоположного пола, потом - подогреть интерес законного мужа, а теперь... Теперь скорее по привычке.
Зато у Иры есть всё - без преувеличения. Красота, данная ей самой природой и многократно подчёркнутая умело сделанным макияжем в салоне красоты - вот уж что действительно способно свести с ума молодых людей. Длинные и светлые волосы, которые она носит распущенными, вьются колечками, выразительные голубые глаза блестят, как синее море, на персиковой гладкой коже лица - ни единого прыщика, алые губы, изящно вырезанные, чуть подкрашены дорогой помадой. Тонкая осиная талия и длинные точеные ножки так и бросаются в глаза, когда она, по своему обыкновению, надевает обтягивающую короткую юбку. Ещё к этому портрету надо бы добавить тонкие пальчики с наманикюренными ноготками и упругие груди под тонкой тканью блузки. Посмотришь - и кажется, ангел спустился с неба.
Но если с этим "божественным созданием" поговорить хотя бы пять минут, будешь страшно разочарован. Впрочем, молодой парень, может быть, и не придаст этому значения, но женщина тридцати двух лет более склонна быть равнодушной к внешности и обращать внимание на манеры и интеллект. Увы, ни того, ни другого я в Ире не заметила.
Ирина мама - директор фирмы, на которую я трачу большую часть своего времени. За деньги, разумеется. Грубо говоря, они весьма небольшие, хотя обязанностей - море. Безусловно, ситуация могла бы измениться, если бы я, тщательно скрыв свою неприязнь, подльстила начальнице (некоторые в коллективе именно так и делают, и получают, кстати, на порядок больше). Но честно говоря, у меня не было желания этого делать. Не хотела я льстить и Ире, ни на минуту не забывавшей, кто она и кто мы.
- Ой, здравствуй, Ирочка! - послышался из соседнего кабинета голос нашей главбухши Анны Михайловны, радостно-заискивающий. - Кто к нам пришёл!
- Драсте, Ан Михална! - послышался в ответ другой, небрежно-высокомерный. - Чайку поставите?
- Да, конечно, Ирочка.
Слышно было, как главбухша засуетилась, послала Алёнку набрать воды в чайник. Сама же принялась раскладывать перед дорогой гостьей конфеты, печенье. Но эти лакомства, по-видимому, не вызвали особого восторга у Иры.
- Опять те же самые! У Индюшки лучше.
- Что делать? - извиняющимся тоном проговорила Анна Михайловна. - У меня нет времени печь. Двое детей.
Я слышала, как гостья недовольно фыркнула. Подумаешь, дети какой-то там Анны Михайловны! Могла бы уложить их спать, занять чем-нибудь, чтобы тем временем испечь чего-нибудь вкусненькое для её драгоценной персоны.
- Ладно уж, - снисходительно откликнулась Ира. - Пойду у неё попрошу.
И направилась прямиком в кабинет, который мы занимали вдвоём с Катериной Дмитриевной, ещё одной бухгалтершей. Но сейчас она болела, поэтому я была в гордом одиночестве.
- Слушайте, Марин, Вы на эту неделю ничего не испекли? - обратилась она ко мне вместо приветствия.
Она, как и все на работе, знала, что я почти каждое воскресенье что-нибудь пеку. И это что-нибудь мы, как правило, съедаем вместе с коллегами. Ира тоже несколько раз пробовала мою стряпню и, по всей видимости, она ей понравилась.
Но сегодня у меня ничего для неё не было - последние две печенюшки я ещё утром отдала Маше, уборщице. Собственно, об этом я тут же сообщила незваной гостье.
Ира недовольно скривила хорошенький носик:
- Не понимаю, как Вы можете дружить с уборщицей?
- А что тут такого? - в ответ я пожала плечами. - Она хороший человек, мне с ней интересно. С чего бы не дружить?
- Да Вы ж бухгалтер.
- И что? Если б я не смогла стать бухгалтером, могла бы точно так же работать уборщицей.
- И было бы не стыдно?
- Стыдно воровать и клянчить. А зарабатывать не стыдно.
- Глупости! - возразила Ира небрежно и затем, как всегда бывает в таких случаях, перешла на любимую тему - о себе. - Кстати, я вчера послала Митьку.
- Наверное, было за что? - решила я проявить вежливый интерес.
- А то! Он же тряпка! Я сказала - он свою Надьку и бросил. Беременную, прикинь!
Я оторвалась от работы и посмотрела в её голубые глаза. На что я надеялась? Увидеть в них гнев? Всё-таки человек поступил подло, бросив подругу с ребёнком в животе. Раскаяние? Ведь это она неосторожно ляпнула: брось её. Но нет. В этих глазах не было ни того, ни другого. Всё её лицо выражало полное удовлетворение. Оттого, что вовремя его раскусила?
- Зачем же ты ему сказала? - спросила я как можно более бесстрастно. - Решила его таким образом проверить?
- Да нет, - ответила Ира с усмешкой. - Я знала, что он так и сделает. Давно поняла, что он бесхребетный.
- Тогда зачем было говорить, если тебе такой не нужен?
- Дурак он потому что. А ещё втюрился в меня, как мальчишка.
Так вот чем, оказывается, она была довольна! А я, наивная, думала, что в этом существе ещё осталась капля человеческого. И это притом, что знаю Иру уже семь лет. Семь... Да, точно, когда я только устроилась сюда работать, мне было двадцать пять, а Ире - шестнадцать. Тогда она ещё хвасталась, что в школе она звезда первой величины, все парни её. Она и тогда особенно радовалась, когда от её поступков кто-то страдал. Тогда она чувствовала себя как никогда значимой персоной. Я помню, какой самодовольной улыбкой сияло её лицо, когда она рассказывала мне о том, как день ото дня изводила Тайку - эту "тормознутую дуру" с последней парты. Когда же я её спрашивала: "Что тебе эта Тайка сделала плохого?", Ира делала такое лицо, словно ей задавали вопрос, есть ли жизнь на Марсе.
Вот и сейчас я донимала гостью наивными вопросами, упорно делая вид, что совершенно не понимаю, зачем она так делает. Впрочем, она, не имея намерения разжёвывать мне всё, как дауну, тут же стала рассказывать, как закрутила роман с женатым мужчиной. И не с каким-нибудь, а с мужем своей лучшей подруги.
- Это дохлое дело, - я снова пыталась ей что-то объяснить. - Он или будет тебе голову морочить или, если бросит твою подругу, потом так же бросит и тебя. Да ещё подругу потеряешь.
- Ну и ладно, подумаешь, - ответила Ира. - Бросит её, тогда я и его пошлю. Как Митьку.
- Мне кажется, - ответила я, - тебе пора бы уже своей личной жизнью заняться. Найти такого, чтобы был твой и только твой.
- С таким скучно.
- Ну, а с подругой?
- С лохами не дружат, - ответила Ира просто. - Их учат. Ладно, пойду чай пить, а то с Вами со скуки подохнешь.
С этими словами она пошла в соседний кабинет, где для неё уже закипел чай, который ей поневоле пришлось пить с конфетами главбухши. Я слышала, как Ира рассказывала Анне Михайловне о своих успехах, и как та всячески расхваливала её ум и изобретательность, чем доставила гостье огромное удовольствие.
- А вот Индюшка меня совсем не понимает, - пожаловалась она на меня.
- Ой, да она странная, - поддакивала ей главбухша. - Не обращай на неё внимания.
Я, слушая это, про себя усмехалась. Знала, что, распрощавшись с Ирой, моя непосредственная начальница пойдёт ко мне жаловаться, какая всё-таки несносная эта Ирка, ну в жизни не видывала большей стервы.
- Впрочем, - добавит она шёпотом, - зная её матушку, понятно, в кого она такая. Яблочко от яблони...
Я, как всегда, выслушаю её, не сказав ни слова, ибо всё, что могла, уже сказала самой Ире. И добавить к этому мне нечего.
Потом, прибежав к директрисе, она станет взахлёб рассказывать: какая у Вас, Наталья Аркадьевна, замечательная дочь!
- Да, не будь эта Ирка дочкой нашей шефини, я бы поставила её на место, - скажет она после этого уже мне.
В тот день я знала, что приду с работы позже. Не потому, что задерживаюсь в офисе. Я собиралась ехать к НЕМУ, любимому и единственному, к тому, кто был предназначен мне судьбой, и с которым я познала хоть и недолгое, но счастье. ОН, самый лучший человек на свете, мой муж Вячеслав (для меня просто Славик, Славочка). Те шесть с половиной лет, что мы прожили вместе, - самое счастливое время в моей жизни. Как бы я хотела надеяться, что он тоже был со мной счастлив!
Это началось лет тринадцать назад, когда я, студентка Смоленского Финансового Университета, возвращалась домой после учебного дня. Дул промозглый весенний ветер, на краю тротуаров белели кусочки ваты. Часть из них, превращаясь в ледяную воду, текла вниз по шероховатостям асфальта. На автобусной остановки народу скопилось не меряно. Кто-то нервничал, кто-то терпеливо ждал задержавшегося автобуса. От нечего делать я глядела по сторонам. И догляделась.
Когда автобус подошёл, и мы всей толпой ввалились вовнутрь, кто-то занял сидячее место, кто-то не успел и так и остался стоять. Я относилась по вторым.
Лишь только автобус тронулся, кондукторша встала с места и пошла собирать урожай с пассажиров. Тут-то я и обнаружила, что мой кошелёк куда-то подевался. Украли.
- Оплачиваем проезд, девушка! - услышала я тотчас же.
- Денег нет, - попыталась я оправдаться. - Кошелёк украли.
- Тогда выйдете из автобуса.
Я подумала, что, видимо, так мне и придётся сделать, и уже направилась было к выходу, как вдруг молодой парень, стоявший рядом со мной, откликнулся:
- Давайте, я заплачу.
Всю долгую дорогу мы болтали непринуждённо и весело. Вячеслав, так звали парня, учился на журфаке, а параллельно работал в редакции "Синего индюка". В тот вечер мы оба напрочь забыли о времени.
- Ну как, - спросил он меня, когда мы, наконец, спохватились и вышли через три остановки от той, на которой я должна были выйти. - Поедем назад или пройдёмся?
- Давай пройдёмся, - ответила я.
Мы не спешили. Вместо короткого пути выбрали самый длинный - через парк. Дорожки всё ещё были покрыты жёстким мартовским снегом, на ветвях деревьев ещё не прорезались почки, но снег уже давно сошёл.
До моего подъезда мы в тот день дошли только к вечеру, когда весенние сумерки уже окрасили небо в тёмно-синие тона. Потом ещё полчаса мы сидели на скамейке, прежде чем, распрощавшись, обменялись телефонами.
Через год в городском ЗАГСе мы назвали друг друга мужем и женой. Ещё до того, как закончила институт, я тоже устроились в "Синий индюк" бухгалтером.
Вскоре наша карьера пошла в гору. Мужа повысили сначала до зама, а потом - и до главреда. Я из простого бухгалтера стала главным. Как нас обоих тогда поздравляли и верили, что это к лучшему! И мы тоже в это верили. Хотя, будучи реалистами, мы оба знали, что быть свободными в такой несвободной стране, мягко говоря, небезопасно, и что политическая сатира, которую печатал наш журнал, не нравится президенту и его приближённым. Мы были горды от мысли, что власть боится наших пародий.
"Индюк" печатался, власти ужесточали законы, мы пробивали лбами бетонную стену бюрократического произвола и смеялись над ней в каждом новом номере, придумывая свежие пародии.
Это было трудное и счастливое время. Труднее всех, конечно же, приходилось Славику и мне. Ведь нам, как никому другому, приходилось принимать важные решения, от которых зависело само существование нашего журнала. Нередко нам приходилось проводить бурные ночи на рабочем месте, обсуждая проекты и их финансирование. Даже в выходные мы подчас не принадлежали самим себе - приходилось работать.
- Марин, иди домой, - говорил мне Славик, когда я, засидевшись допоздна, с трудом держала глаза открытыми. - Я сам справлюсь.
- И не подумаю, - откровенно перечила я своему мужу и начальнику. - Доделаем все дела и пойдём вместе.
Я действительно хотела быть с ним - и в радости, и в горести...
Маршрутка остановилась прямо за оградой кладбища, как я и просила. Остальные пассажиры, спешившие поскорей в этот пятничный вечер оказаться дома, посмотрели на меня как на дурочку.
Выйдя на улицу, я поплотнее закуталась в шарф, чтобы ветер не продувал, и направилась прямо к ограде. Старенький сторож вышел мне навстречу.
- Здравствуй, Марина.
- Здравствуйте, Виктор Павлович.
- Ну что ж, проходи.
Он меня давно уже знает и всякий раз, когда я прихожу, встречает меня радушно и, в нарушение всех инструкций, пропускает меня в неурочное время. Поначалу он, конечно, ворчал, когда я задерживалась на могиле мужа до полуночи. Но очень скоро смирился и перестал меня прогонять.
Несколько раз мы даже пили чай в его сторожке, и Виктор Павлович сказал, что у него у самого на этом кладбище похоронена жена, которую он любил до безумия. Он для того и устроился здесь сторожем, чтобы иметь возможность почаще быть с ней рядом.
Все последующие часы я сидела на скамейке у надгробия и рассказывала Славику о том, как прошла неделя. Он улыбался с фотографии и, казалось, он меня слышит и понимает.
Мужа убили в жаркий августовский вечер. Застрелили у самого подъезда - под окном нашей кухни, где я, с трудом заставив себя встать, с температурой под сорок, готовила ужин.
После похорон мне, ещё не оправившейся от болезни, пришлось срочно выйти на работу. Дел набралось столько, что хоть на стенку лезь.
Но диктатура, нацелив свои щупальца на наш журнал, не собиралась ограничиваться убийством главного редактора. Чтобы нас закрыть, в ход пошли все средства: подкупы, давление на свидетелей, подбрасывание улик, ложные обвинения, откровенная клевета и прочие, не уступающие им по своей гнусности. В итоге "Синий индюк" прекратил своё существование, обанкротившись за долги, которых у нас отродясь не было, и с клеймом агентов ЦРУ и пособников террористов. Слава Богу, никого из сотрудников не арестовали.
Когда я закончила своё дело, уже стемнело окончательно.
- Ладно, Славочка, я иду домой, - распрощалась я с мужем. - В среду вечером обязательно приду.
Только лёгкое дуновение ветерка было мне ответом.
- Ну что, Марин, уходите? - осведомился Виктор Павлович.
- Да, уже пора.
- Счастливо.
- Как Ваша внучка-то?
- Да всё так же, - ответил сторож, вздохнув глубоко. - Институт уже закончила, а всё одна. Вроде ж не уродина, не глупая.
- Думаю, её счастье ещё впереди, - утешала я дедушку.
Едва поймав последний автобус, я поехала домой. Добравшись до своей остановки, направилась в сторону подъезда, как вдруг услышала истерический плач. Лана, соседка, сидела, прислонившись к стенке дома, полуодетая, растрёпанная.
Чтобы подойти к ней, мне пришлось обогнуть широкую клумбу, в летнее время засаженную травой, но сейчас - покрытую голой землёй, с которой только недавно сошёл снег и не успела пробиться зелёная травка.
- Лан, ты чего?
- Отстань, - слабо завыла она, дыша мне в лицо перегаром. - Жить не хочу! Козлы они все!
- Пойдём, - настаивала я. - Чайку попьём.
Помотав головой, она всё же позволила мне взять её под руки. Ноги едва держали её, тело, будто ватное, так и норовило завалиться набок. Никогда прежде мне не приходилось видеть молодую соседку в таком состоянии. Девушка из благополучной семьи, школу закончила более-менее успешно, в институте отучилась. Замуж вышла за бывшего одноклассника. Нет, опустившейся алкоголичкой Лану никак нельзя было назвать. Что-то явно случилось.
Так мы и дошли до моей квартиры, я - на своих двоих, Лана - опершись на мои плечи и едва передвигая ноги. Дома, лишь открыв дверь и раздевшись, я первым делом повела гостью в ванную и сунула её голову под кран с холодной водой.
- Ай! Марин! Что ты делаешь? - закричала она. - Холодно!
- На, вытрись, - сказала я ей, выключая кран и протягивая полотенце.
Убедившись, что соседка малость пришла в чувство, я пошла на кухню ставить чай. А вскоре мы обе сидели за кухонным столом, и Лана, рыдая, рассказывала, как пришла сегодня с работы раньше, чем обычно, и увидела своего муженька с лучшей подругой.
- Представляешь, Марин, они были голые в постели! Сволочь Ирка! Подруга, называется! Я к ней всей душой, а она вот - мужика у меня уводит. Гадюка! А мой, паразит, её: Иришка, Ирунчик! Так на неё шары и пялит!
Я молча слушала, не найдя, что сказать. История и вправду вышла более чем некрасивая. Конец её, кстати говоря, тоже был не из лучших. Те, что ещё недавно были подругами, превратились в злейших врагов. Соперница смеялась Лане в лицо, Лана вцепилась ей в волосы, а герой-любовник скромно стоял в стороне, робко попискивая: "Девочки, не ссорьтесь! Девочки!". Понятное дело, боялся, что эти "девочки", устав царапать друг другу лица, сообща примутся за него самого. Впрочем, глядя на Ланины нарощенные ногти, справедливо можно было сказать, ему было чего бояться.
Когда же несчастная соперница уходила с поцарапанной физиономией, он увязался за ней. Так Лана в один вечер потеряла и мужа, и подругу.
- И что мне теперь делать? - рыдала она.
- Я бы, наверное, вычеркнула их обоих из своей жизни, - ответила я. - И продолжала бы жить дальше. Без них.
Возможно, кто-то упрекнёт меня в излишней категоричности, но мне всегда казалось, что если человек один раз предал, он сделает это и во второй раз, и в третий. Его можно за это простить, но можно ли продолжать считать его своим другом, любить его? Ведь дружба и любовь - это прежде всего доверие. Я своему Славику доверяла полностью, я знала, что ему можно доверять. Мне трудно было представить его в постели с другой женщиной, а тем более с моей подругой. И если бы вдруг я их застала... Нет, это были бы уже не они. Это были бы те люди, которых я не знала, чужие люди.
- Как думаешь, Марин, мой вернётся?
- А ты хочешь, чтобы он вернулся?
- Не знаю, - ответила Лана. - Знала бы ты, как я его теперь ненавижу! Но разве одной остаться лучше?
- А почему одной? Даст Бог, найдёшь порядочного, который будет тебя любить и никогда не изменит.
Она в ответ горько усмехнулась:
- Да где ж найдёшь такого? Они все по природе...
- Кто тебе такую чушь сморозил?
- Наивная ты, Марин! Я ж вижу.
Что сказать? Совершенно очевидно, что любовь и верность нынче не в моде. И подчас мужчины ведут себя так, словно в них огульный бес вселился.
Полночи моя гостья вспоминала то счастливое время, когда она вместе с будущим мужем и подругой учились в школе, в одном классе, и все считали их неразлучными. Одна только Тайка - чудаковатая и неловкая - говорила: "Кончится тем, что эти трое вдрызг разругаются". Впрочем, её никто не слушал. Точно так же она говорила и про Иру с Ланой, когда Серёга ещё не учился с ними. И она, по всей видимости, хотела, чтобы подруги рассорились. Тогда бы они, может быть, не издевались так над ней, и она бы могла каждой из них дать отпор. Справиться же с двумя было тяжело, и этот азарт, с которым девочки клевали Тайку, словно хищные птицы беззащитного зайца, только укреплял дружбу Иры и Ланы. Когда пришёл Серёга, девочки довольно быстро приняли его в свою компанию. Так их стало трое. К их "общеклассному развлечению" парень отнёсся более чем терпимо. Когда девочки вместе с одноклассниками стали наглядно показывать, как они умеют доводить Тайку, он не только не помешал им, но ещё и предложил им ещё сотню "замечательных идей".
Слушая это, я думала, как права была их одноклассница-изгой. Стоит ли удивляться, что человек, который ещё в школе вёл себя как последний слюнтяй, впоследствии предаёт собственную жену? Да и может ли дружба против кого-то быть настоящей и крепкой? Вот уж где действительно "пакт о ненападении", пока кто-нибудь более подлый и хитрый не нарушит его первым.
Когда Лана, попрощавшись, ушла в свою опустевшую квартиру, ночь уже заканчивалась, и утро медленно, но верно вступало в свои права. Как хорошо, что суббота - на работу идти не надо!
В понедельник я услышала от коллег, что Ире всё лицо расцарапали. Какая-то психопатка выскочила из-за угла и ни с того ни с сего набросилась на бедную девушку.
- Так я и поверила! - усмехалась главбухша. - Психопатка напала! Небось, это подружка её так, у которой она мужика увела.
- Кто ж их знает? - ответила я, вспоминая несчастную Лану.
Последующие лет десять я провела в изгнании. Причиной тому были президентские выборы, состоявшиеся на следующий день после нашего с Ланой чаепития. А вернее, вступивший в силу закон, по которому лица, испортившие свой избирательный бюллетень, лишались права проживать и работать в крупных городах и областных центрах (и вообще, находиться там более семи дней).
Не то чтобы я так рвалась в маленький городок, но когда я взглянула на списки кандидатов... Катастрофа! И я испортила, изрисовала бюллетень карикатурами из "Синего индюка", исписала анекдотами и стишками. Уж если безобразничать, думала я, так чтоб весело и от души. А что касается ссылки - сначала вычислите, потом пугать будете.
Вычислили. Пришли во вторник. Приговор - двадцать лет подальше от родных мест.
Так я оказалась в Ярцеве (к счастью, на райцентры это правило не распространялось). Городок довольно миленький и от Смоленска километров шестьдесят. Так что я не лишена была возможности изредка навешать оставшихся там родных и друзей. Со Славиком я теперь виделась гораздо реже и уже не после работы. Да теперь мне никто и не позволил бы задерживаться там до полуночи - Виктор Павлович вскоре успокоился рядом с той, которой столько лет хранил верность. Надеюсь, они там, на небе снова вместе и счастливы.
В материальном плане, конечно, было трудновато - и с работой плохо. Так что привередничать особо не приходилось, что предлагают - за то и хватайся. Телефонный оператор, уборщица, санитарка - все эти профессии пришлось освоить. А для души и для экономии взяла участок в пригороде, заброшенный более удачливыми хозяевами, перебравшимися в Москву.
Изменения нагрянули неожиданно, когда на очередных президентских выборах победил не тот, кто побеждал всегда. Вынужденных переселенцев стали постепенно возвращать на родину.
Я вернулась в Смоленск в середине июля. Какое это счастье - снова оказаться дома! Бродить по знакомым с детства улицам, не глядя на часы, не высчитывать время до отправления поезда. Не носить в сумочке билет, чтобы доказать полицейскому, что приехала только вчера. Идти с рынка пешком до дома, а не на вокзал. И главное - по истечении семи дней больше не нужно будет возвращаться в Ярцево. Пожалуй, тот, кто пережил ссылку, прекрасно меня поймёт. Но, к слову сказать, мне ничуть не жаль тех десяти лет. Ведь в Ярцеве я познакомилась с замечательными людьми, увидела хорошие места и научилась много чему полезному.
Как раз был жаркий день, когда я, бегая по магазинам, встретила "старую подругу". Я даже не сразу её узнала - ухоженная, уверенная в себе - не чета той Лане, которую я лет десять назад обнаружила пьяной. Она, по-видимому, тоже не сразу сообразила, кто это окликнул её по имени.
- Ой, Марин, привет! Давно тебя не видела! Ну, как ты, насовсем или так заехала?
- Надеюсь, что насовсем, - ответила я.
- Слушай, может, зайдём ко мне, чайку попьём. Я, кстати, живу теперь недалеко.
Новая квартира Ланы действительно находилась в двух шагах от рынка. Мы поднялись на третий этаж, хозяйка поставила чайник.
- Ну, как тебе живётся? - стала я расспрашивать Лану.
Оказалось, она замужем, и у неё семилетняя дочь. От первого брака.
- Так ты сейчас не с Серёжей?
- Нет, Марин. Послала я его. Он мне всю душу вымотал. Надо было гнать его ещё тогда, а я, дура, испугалась, что одна останусь. Ирка-то его вытурила - он ко мне: прости, виноват, больше не буду. Чуть ли не на коленях ползал.
Однако ползал он, как выяснилось, недолго. Стоило только Лане его простить, он тут же стал тосковать по Ире. Начал пить. А у пьяного у него, что называется, башню сносило - пошло и рукоприкладство.
Пять лет Лана это терпела. Сначала надеялась, что одумается мужик, а когда родилась Сонечка - из жалости к ней - не хотела, чтоб ребёнок рос без отца. Но когда Серёжа в пьяном угаре поднял руку на дочь, этого Лана стерпеть уже не могла. Разводились со скандалом и взаимными упрёками.
- Вот так я осталась одна. Ты не представляешь, Марин, просто выть хотелось!
Я в ответ промолчала, не в силах сказать, что прекрасно её понимаю. Да и понимала ли я её полностью? Для меня смерть мужа стала тяжёлым ударом - ножом в сердце. А каково, когда от твоего сердца каждый день отрезают по кусочку?
- Ну, а потом ничего - привыкла к одиночеству. Надо ж Соньку кормить, воспитывать. А потом думаю: ну их, мужиков! Хватит, не хочу больше!
- Но потом ведь захотела? - спросила я, но больше утвердительно.
- Да, Сашка молодец. Он меня добился.
А сделать это, к слову сказать, было непросто. Когда они познакомились, Лана была уже не юной девушкой, а матерью-одиночкой с неудачным браком за плечами и с сердцем закрытым для любви. Не вдруг "летним зноем стала стужа", не сразу смирилась дочь с тем, что в доме появится третий. Лана снова училась любить и верить, как инвалид, на долгие годы прикованный к креслу, заново учится ходить.
- И знаешь, Марин, - откровенно призналась Лана, - с Сашкой я стала другой. Почувствовала себя женщиной, что ли. Живой. Ну, как тебе объяснить? Вроде как уверенности в себе прибавилось. Себя нашла. Вот позавчера пришла ко мне Наташка (помнишь, из десятой квартиры, светленькая, с чёлкой?). Сейчас она в Москве, вышла за бизнесмена, за границы два раза в год ездит. Раньше я ей готова была глаза выцарапать, а тут вдруг поняла, что не завидую. Может, я стала сильнее, а, Марин?
Да, я действительно считала Лану сильной женщиной. Только такая смогла бы выдержать столь жестокие удары судьбы и начать жить заново. Сумела бы я, окажись я на месте Ланы? А она сумела не только пережить, но и стать лучше.
Дай-то Бог, чтобы её с Сашей счастье оказалось более долговечным, чем наше со Славиком! Она ведь его заслужила. Тай дай Бог им прожить долгие годы в любви и согласии, состариться вместе и умереть в один день.
Иру я встретила лишь в следующее воскресенье, когда возвращалась от того, с кем не расставалась надолго даже в годы изгнания (а мысленно - так и вовсе ни на минуту). Я говорила со Славиком о своей новой работе, о планах Петра Ильича зарегистрировать и вновь возродить "Синего индюка" - в память об отце, год назад отошедшем в лучший мир.
- Сказал, если всё получится, приходи к нам работать - с радостью примем. Как думаешь, соглашаться?
"Конечно, соглашайся", - отвечал он мне с фотографии.
Домой я ехала на маршрутке. Мост через Днепр был почти пустым. Почти. Лишь одинокая женская фигурка стояла у перил, глядя на воду. Не успели мы проехать, как вдруг она стала потихоньку через перила перелазить.
Попросив водителя остановиться, я пулей выскочила из автобуса.
- Девушка, может, не надо? - крикнула я ей на бегу. - Здесь высоко, разобьётесь!
- Идите Вы к чёрту! - проговорила та, обернувшись.
А я вдруг узнала её. Ира! Но куда подевалась та прежняя, красивая, модная и ухоженная Ира? Передо мной стояла растрёпанная, сломленная судьбой молодая женщина. А её глаза... Никогда прежде я не видела в них столько безнадёжной тоски.
Я не нашла ничего умнее, как сказать:
- Ой, привет, Ира! Давно не виделись.
Она посмотрела на меня недоверчиво. Видимо, не узнала.
- Это я, Марина, - напомнила я ей. - Не помнишь? Индюшка. Пойдём, может, чайку попьём? С печеньем.
- Было дело. А недавно вот вернулась. Ну, так как насчёт чайку?
Было видно, что Ира растерялась. Пожалуй, стань я её уговаривать не прыгать, она бы скорее это сделала. Хотя я никогда не была на её месте, поэтому не смогу, наверное, до конца понять, что происходит в душе потенциального самоубийцы. Как на него повлияет встреча со старым знакомым и предложение попить чайку - я тоже не могла бы сказать точно. Но я надеялась, что гордость не позволит Ире убиться у меня на глазах.
Так оно, собственно, и вышло. Вижу, она уже лезет обратно.
- Ну, пошли, что ли, - сделала она мне одолжение.
До дома оставалось всего две остановки, поэтому шли пешком. А вскоре случайная гостья уже вовсю пробовала лимонное печенье с глазурью.
Спрашивать, как дела, я не решилась, опасаясь лишний раз травмировать девушку. И так было понятно, что плохо. От большого счастья с моста не прыгают.
- Ну, как твоя мама, Ир?
- А никак! Уже месяц как умерла.
- Прости, Ира, я не знала.
- Я потеряла всё! Понимаете, всё! - разрыдалась гостья. - Никто меня не любит! Никому я не нужна!
"Должно быть, для бедной девочки смерть матери - большое горе, - подумала я. - Наталья Аркадьевна действительно была для неё всем. И любила до самозабвения".
Конечно, я понимала, как ей тяжело, и стала утешать. Говорила что-то вроде: держись, Ирочка, не отчаивайся, мама сейчас на небесах, смотрит на тебя, её назад не вернёшь, но её душа с тобой, пока ты её любишь и помнишь, она в твоём сердце...
- Да причём здесь она? - перебила меня Ира, даже не дослушав. - Фирма рухнула! Мамке хорошо, а я вся в долгах! Машину, дачу, всё пришлось продать. А мужик слинял, сволочь!
Я ошеломлённо молчала, не смея до конца поверить, что Ира нисколько не жалеет о родной матери, а только о потерянном богатстве. Впрочем, Наталья Аркадьевна, как выяснилось, тоже о нём жалела. Её сердце, которое в последнее время и так пошаливало, оказалось не в силах выдержать этот удар.
Встреть я Иру на месяц раньше, я бы наверняка застала её радостной, услышала бы горделивое: а я замуж собираюсь. По любви? Не будьте наивной, Марина, какая в наше время любовь? Какой он? Молодой, красивый, а главное, состоятельный, у него папка бизнесом занимается, в общем, единственный наследник, получается, я уверена, он обеспечит мне достойную жизнь. Мы уже дату свадьбы назначили, отель забронировали на Мальдивах, где собираемся проводить "медовый месяц" (разумеется, номер люкс).
Но этим мечтам не суждено было сбыться. Этот молодой красавчик не выдержал несчастий, свалившихся на его невесту. Он даже не пришёл на похороны её матери - а ведь покойная принимала его как сына родного.
Поклонники, от которых прежде не было отбоя, развеялись, как дым. Обедневшая невеста пришлась им не по вкусу. А друзья... Словом, они тоже куда-то испарились.
Не буду врать, будто я сама никогда не сталкивалась с предательством. Были и те, кто бросил меня, когда я осталась без мужа, без работы, с подмоченной, благодаря нашим СМИ, репутацией, и те, чья дружба не выдержала испытания ссылкой. Но оттого ещё дороже становятся настоящие друзья, которые в те горькие часы были рядом.
А Ира, бедняжка, осталась со своей бедой совсем одна. Неудивительно, что ей не хотелось жить.
Я попыталась вселить в её сердце веру и надежду, что жизнь наладится, а эти люди не стоят того, чтобы о них жалеть, ты, Ирочка, ещё найдёшь настоящих друзей и человека, который полюбит тебя по-настоящему.
Она, как и десять лет назад, смотрела на меня как на инопланетянку.
- Дружба, любовь - всё это сказки! В реале всё зависит от денег. Деньги есть - ты нужен, денег нет - всем на тебя плевать.
- Но у меня их никогда не было много. И при этом меня и любили, и друзья есть. Уверена, ты тоже найдёшь своё счастье.
- С дураками мне неинтересно, - безапелляционно заявила Ира с горькой усмешкой. - Вон у Тайки дебил полный. И чё ему надо? Я тут такая модная, стильная была - даже не глянул. Жена у него, видите ли! А у неё, между прочим, ни жопы, ни рожи. Идиот, блин!
Тут она истерически захохотала.
Ну, а дальше ничего особенного - мы ещё попили чай, поговорили ни о чём, и Ира пошла к себе домой. Провожая её взглядом, я подумала, что если что-то и способно сделать её счастливой, то только чудо. Не потому, что на неё столько свалилось, не потому, что её бросили в несчастии, а потому, что нет в её сердце любви и света. Вместо веры её душа выбрала цинизм, вместо надежды - зависть. Жалко мне её. И сейчас, и тогда было жалко, когда она, заносчивая и высокомерная, приходила к нам на фирму. Как жалеют инвалида, который сам себе отрезал обе ноги.
Неожиданно мне вспомнилась одна сцена, которую я наблюдала, возвращаясь с рынка. Молодая женщина, покупая картошку, взяла с прилавка пакет, но тут же её опередил её спутник:
- Тебе нельзя - отдай мне.
- Но Дим, - возразила она. - Мне не тяжело.
- Не упрямься, Тай. Ты же хочешь, чтоб наш малыш родился здоровым?
Они стояли ко мне в полоборота. И я видела, сколько любви было в их глазах, устремлённых друг на друга! Так же смотрел на меня Славик, так же смотрела на него я. И, наверное, всякому, кто нас видел, становилось ясно, что мы просто созданы друг для друга.
Может быть, и в Ириной жизни произойдёт нечто, что растопит в её сердце многолетнюю мерзлоту и пробудит в нём то, ради чего стоит жить - любовь.