Аннотация: Сказка для "Вернисажа волшебных шляп" в ЗС
Лети, Кэролайн!
Осень в этом году совершенно неправильная - зеленая и холодная. Золота листьев на деревьях и земле оскорбительно мало, а от пронизывающего ветра не спасает даже любимый шерстяной свитер. Люди ходят злые и одновременно какие-то заторможенные, неживые. По выходным никто не гуляет, всё тихо и скучно. А сентябрь ведь даже еще не закончился, казалось бы - живи да радуйся, дорогая моя Кэролайн. А вот же, незадача, не могу в холод.
А сегодня особенно холодно, вдобавок только прошла запоздалая гроза, и мне приходится идти по какому-то извилистому пути, смысл и основное свойство которого - уровень воды ниже, чем по щиколотку. Хотя пользы от этого нет, бедные мои ноги вымокли окончательно, и единственная возможная и существующая мысль - в дом, скорее в дом, где есть сухие полосатые мохеровые гольфы, горячий чай, и Том( полное имя - Второй Том Шекспира), пожалуй, подойдёт и что-нибудь утешающе промяучит. То есть нет, не подойдёт Уже полгода как не подойдёт, так же, как и мама с папой и Дэном. Эх, был бы здесь Берт, славный умница, утешил бы меня, как только он и умеет. Но он остался там, на той стороне пролива, а я вот после окончания курсов вернулась домой в Город. Помню, в последний раз, когда я приходила на его чердак, забыла розу, подаренную Эрнестом, с которым мы после приезда в Город скоренько разбежались и я теперь вроде как кругом одна. Интересно, что этот сумасбродный поэт сделал с цветком? И как он там теперь? Наверное, сейчас, как всегда по субботам, пьёт свой адски крепкий неподслащенный чай и копается в притащенных из библиотеки книгах. И больше не звонит мне.
Но холодно, чёрт возьми, как же холодно! Пальцы рук совершенно окоченели. А идти еще долго, еще только Центральная площадь. Так, пересечь ее, помахать рукой Башенным Часам, костёл... А у костёла, как водится, стоит Рыжая Луиза. У нее, Луизы, бледные голубые глаза, тонкие полупрозрачные пальцы и неуловимый акцент в тонком жалобном голосе. Луиза, как всегда, без зонта, а потому насквозь промокла. Ее волосы спутались, и пахнет от них сыростью и корицей. Луиза обычно поёт Городу и его улицам, но всё в этом сентябре холодно и неправильно. Вот и наша Рыжая Луиза сейчас нараспев читает стихи, а голос ее доносится издалёка, будто вовсе не она грустно проговаривает чьи-то строки, а сама зелёная осень.
Там, на той стороне, где мы будем такие, как раньше,
Будто не было времени, словно никто и не умер,
Там, где мы соберемся и сядем у блюда черешни -
И такими, какими уже никогда здесь не будем.
Ангел ходит по рынкам,
по шумным московским базарам,
Хитрый ангел,
бесхитростный вор,похититель черешен.
Он ворует ее, а черешни все не убывает.***
Закончив, Луиза распахивает и без того огромные глаза и в упор смотрит на меня:
- Кэролайн, тебе понравилась песня, которую я выучила? Мне вот она очень нравится.
Я удивилась:
- Ну как же, это же стихи, ты их не поёшь!
- Правильно, - отвечает Рыжая Луиза. - Потому что у этой песни нет мелодии, но есть музыка. Кэролайн, зачем ты печалишься? Пойдём летать!
Я понемногу начинаю сердиться. Я осталась одна-одинёшенька, замерзла и промокла, зверзки хочется домой, а обидеть Луизу нельзя, иначе она куда-то уйдет, а Город останется без своей единственной фэйри, за что меня определенно не похвалят - кто же тогда все-таки призовет осень? Нормальную, вишнёво-золотую осень? Потому я успокаиваюсь и со вздохом говорю ей:
- Пойдём.
И вот Луиза ведет меня по каким-то дворам и переулкам, которых я и не видала ни разу, и тихо щебечет о каких-то разностях, например о том, что валяющиеся сейчас тут и там перья уронили ангелы во время варки снега, всем ведь известно, что после осенней линьки серафимы отдают свои перья на переработку, чтобы зимой землю укрыло уютное пуховое одеяло. Я слушаю ее вполуха и понимаю, что сейчас, рядом с ней, мне удивительно хорошо. Наконец мы стоим у высокого дома красного кирпича, и Луиза тянет меня за руку:
- Нам наверх! - Я молча иду за ней.
Мы на крыше. Луиза берет прислоненную к трубе длинную палку из гладко обструганного дерева и легко встает на канат, протянутый между этим и соседним домами. Проходит до середины, оглядывается на меня и говорит:
- Иди ко мне, не бойся. - А чего мне уже бояться? Я, судорожно вцепившись во второй балансир, медленно-медленно приближаюсь к фэйри. Она продолжает, и с каждым словом голос ее становится мощнее и резче, - теперь закрой глаза. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Открывай.
Я открываю глаза и смотрю на Луизу в ярком красно-золотом платье, держащую в руках балансир, увитый зрелым черным виноградом. Она серьёзно и ласково смотрит на меня. Осматриваюсь вокруг. Город за шесть секунд изменился до неузнаваемости. Брусчатые мостовые засыпала красная, золотая и бордовая листва, она же кружится в тёплом воздухе, который заходящее солнце окрасило в золотой. Дома над этим свето- и цветобезумием отчетливы и ирреальны, будто вышиты тонкой нитью на фетре. Где же дождь? Нет его и не было никогда, он мне, наверное, приснился.
Луиза весело и звонко кричит мне:
- Лети, Кэролайн!
И я завороженно смотрю на свои пальцы-перья, руки-крылья. А потом делаю взмах, другой, третий и отрываюсь от каната, и падаю вверх, не в силах и не желая остановиться. И оттуда, с вышины, мне видно мой город, окутанный золотым светом. Но он не важен уже, важно долететь туда, где за блюдом, полным черешни, сидят родители с братом, и Том потрется о мои ноги и обнюхает крылья, и будто не было никакой катастрофы. А еще там будет Берт, он виновато разведет руками, и я пойму, что все равно этим вечером до него не дозвонилась бы. Да, всё это будет, стоит мне долететь.
Я лечу!
*Она пришла, наконец, домой, стащила с ног разом и ботинки, и мокрые носки, стряхнула талый снег с зонта и поставила последний сушиться. Подошла к зеркалу, скорчила смешную рожу и поправила очки. Нахмурилась: что-то было не так. Сняла любимую шляпу и стала задумчиво вертеть ее в руках. Наконец она поняла. На ее прекрасном головном уборе цвета спелой черешни из дедушкиного палисадника, на котором тамбурный шов сплел целый фантастический город, кое-чего не хватало. На самом краешке третьего дома слева от золотолюрексового тулузского креста не было голубой бисерной бусины. Как она, крепко пришитая, оторвалась, хозяйка шляпы даже позднее понять так и не смогла. Но сейчас она вздохнула и пошла искать замену потеряшке - фигурке канатоходца явно было одиноко...*
***Тикки А. Шельен, "Похититель черешни". Полный текст здесь rowan.ru/read.php?ord=lyr&song=chereshnya.html