Социальная сеть "Ковчег"
![[]](/img/w/wecelx_e_a/kovcheg-2/kovcheg-2-1.jpg)
Евгений Вецель Социальная сеть «Ковчег» Книга 2
— Воля, смотри! Земля! — крикнула Таня, показывая пальцем за стекло иллюминатора.
— Я не понял, — расстроено сказал Аполлион, — мы что, летели весь этот месяц и прилетели обратно?
— Вы посмотрите внимательнее, — после небольшой паузы сказал я, — это не Земля. Посмотрите на поверхность за облаками.
— Точно, — посмотрев внимательно на голубую планету, ответила Таня, — там совсем нет земли, сплошная вода.
— Вода — это уже хорошо, — улыбнулся я. — Вода — это жизнь. Если атмосфера будет пригодна для дыхания, значит, мы всё проделали не зря. Тринити, скажи, до вон той звезды сколько?
— 160 миллионов километров, — ответил голос в моей голове.
— А от Солнца до нашей Земли? — спросил я.
— 149 миллионов, — ответила Тринити.
— Вот видите, — вздохнув с облегчением, сказал я ребятам, — эта планета на 11 миллионов километров дальше от своего светила, чем Земля. Это означает, что тут будет немного холоднее. Судя по голубому цвету и облакам, тут есть атмосфера.
— Воля, ты так любишь делать скоропалительные выводы, — рассмеялась Таня. — Давайте для начала облетим планету, может, она с обратной стороны дырявая.
Сложив защитный экран с генератором Хольцмана, мы направили свой космический корабль на орбиту голубой планеты. Я включил экран телескопа и разглядывал поверхность воды. Увеличения хватало для того, чтобы видеть волны этого огромного океана, который простирался на всю планету. Иногда изображение закрывали белые облака. Управляя телескопом, я пытался найти хоть малейший клочок земли.
Конечно, хорошо, что тут есть волны, это означает, что тут есть ветер. Ветер означает, что тут есть воздух. Когда мы облетим всю планету по орбите, нужно будет спуститься на флайтах вниз и сделать пробы воздуха. Очень жаль, что тут нет суши. Можно было бы спуститься и пройтись по твёрдой земле. За этот месяц в невесомости наши тела ослабли и мечтали о гравитации.
— Смотрите! — крикнула молчавшая до этого момента Юля, которая, прижав лоб к иллюминатору, рассматривала планету. — Земля!
Все посмотрели туда, куда она показывала, и увидели на самом краешке горизонта кусочек пустыни. Мои глаза внезапно увлажнились. Я осознал, что тут есть земля, что означало, что мы сможем выполнить свою миссию. Через 10 минут полёта по орбите мы поняли, что, в отличие от нашей родной планеты, тут всего один континент, который занимает почти половину планеты. Остальное — огромный океан.
— Капитан, запускаю флайты на прогрев? — спросила Тринити.
— Давай, — охотно согласился я, — нам трёх будет достаточно.
Через шлюз огромного корабля мы прошли в небольшой пятиместный флайт. Усевшись, я повернул своё капитанское кресло назад и убедился, что Юля, Таня и Аполлион пристегнули ремни. Я посмотрел направо. Из соседнего флайта, через большое стеклянное окно Даша показала мне большой палец, говоря, что она готова к вылету. Я посмотрел налево и, увидев аналогичный жест от Виталия, запустил открытие шлюза для всех трёх космолётов.
Проверив все системы, мы поочередно вылетели из гигантского корабля под названием «Ковчег». Виталий остался на орбите, чтобы если что, прийти нам на помощь. А мы на двух флайтах стали снижаться на заселяемую нами планету. Мы будем первыми людьми, кто ступит на неё — весьма волнующее ощущение. Я очень надеялся, что ребята позволят это сделать именно мне.
— Воздух пригоден для дыхания, — внезапно сказала Тринити.
Последнее, что я помнил, — это пыльный асфальт и обжигающую боль. После этого я на продолжительное время оказался в пустоте. Память на этот раз работала хорошо. Я попытался понять свои новые ощущения и вдруг осознал: я снова стал живчиком. Ощущения были уже привычными, я тут был уже как минимум два раза.
Вот я опять оплодотворяю яйцеклетку. Вот я опять начинаю делиться. Вот я уже снова стал эмбрионом. Всё проходило по давно задуманному сценарию. И отличия от прошлого раза на этом этапе развития искать было бесполезно.
Мне тяжело было думать на посторонние темы, поэтому целых пять месяцев я развивался не отвлекаясь. Но когда рост немного затормозился, я стал часто вспоминать свою прошлую жизнь. Я раскручивал клубок воспоминаний с конца — в обратном порядке вспоминать было удобнее. Последнее, что я помнил, — это свой прыжок со стеклянной крыши. Жалко, что я в этот раз так сильно испугался, что не успел запомнить полёт в ярких красках.
Потом я стал в деталях вспоминать тот разговор с Тринити и Штерном. Время тянулось медленно. Я плавал вниз головой в околоплодной жидкости и уже так вырос, что мне становилось тесно в животе моей новой мамы. Было необычно помнить себя 73-летним стариком, но не находить подтверждения этому. Как будто вселился в чужое тело. Думаю, со временем привыкну.
Когда сформировался слуховой аппарат, меня ждал большой сюрприз. Я услышал голос мамы, и он был совсем не знакомым. Я сначала не мог разобрать речь, но потом научился это делать и сильно удивился. В том мире, где я появился, все окружающие люди, которых я с трудом слышал сквозь толстый слой жидкости, говорили на английском языке.
Английский я знал очень плохо, и это добавляло мне новых ощущений. Память прошлого мне оставили, поэтому после недолгого анализа я понял, что почти наверняка попал в реальный мир. Пока продолжалось моё развитие, я пытался учить язык, но моя новая мама мало со мной общалась и, судя по всему, сидела дома, так как её фразы были однообразными и посторонние голоса я слышал только по вечерам.
В прошлой жизни в XXXVI веке я привык каждый день активно двигаться. Потребность осталась, а возможность исчезла. Поэтому приходилось дрыгать ножками и ручками. И, что интересно, даже имея ясное сознание, я не мог понять, как управлять своим телом. Такое ощущение я раньше испытывал только в трёх случаях. Первый — это когда я не мог управлять пальцами ноги после того, как сильно отсижу её. Второй случай — это когда я отходил от спинального наркоза. А третий — когда стоматолог ставит обезболивающий укол, и ты не можешь понять, убрал ли ты язык или стоишь с высунутым.
Находясь в животе, я тщетно пытался управлять различными частями тела. Несмотря на мой 73-летний опыт, у меня ничего не получалось. Все мои движения оставались случайными. Я с ужасом думал, что, когда рожусь, мне придётся заново учиться ходить и разговаривать. Со вторым было даже сложнее, так как мыслил я на русском языке, а учить придётся английский. Я висел в животе вверх ногами и завидовал настоящим младенцам, так как они всё делают последовательно и не сильно расстраиваются, если у них не получается.
По поводу английского языка я испытывал большое опасение. Я знал свои способности и был уверен, что смогу его выучить. Но необъяснимая лень, нежелание разбираться во всём новом, которое я испытывал с 45 лет, вошло в привычку и мешало думать позитивно. Я помнил, что до этого возраста всегда любил новое, но потом эта тяга незаметно прошла, и я стал консерватором. Из-за этого у меня развились комплексы, я пытался доказать себе, что сильнее своей лени. У меня получалось, но сил на это уходило масса. И хоть мне надо было рождаться только через 2–3 месяца, лень не проходила.
За месяц до родов я чувствовал себя как в заточении. Я даже понял, почему мне так некомфортно одному. Раньше я никогда не оставался без общества на целых 9 месяцев. Меня всегда окружали люди. Правда, я иногда мечтал спрятаться от них на необитаемом острове, но всё это желание было виртуальным.
Таким же виртуальным, как желание женщины, когда она говорит: «Оставьте меня все в покое». Одиночная камера — это самое страшное наказание. Я помню, как Всеволод Владимирович рассказывал мне про тюрьму, в которую попадаешь за отсутствие коинов.
Казалось, что я попал в камеру одиночку. В принципе, так и было. Я сидел в полной темноте в тёплой жидкости. Постоянно чувствовал себя сытым, и от этого радость завтрака, обеда и ужина была недоступна. Звуки были редкими и неразборчивыми. И почему моя мама не слушает педиатров, которые советуют разговаривать с ребёнком. Что за безалаберность?
Я сидел тут, мотая долгий срок, и, как все нормальные заключённые, планировал. Побег отсюда невозможен, поэтому я разрабатывал план дальнейших действий. Жаль, что у меня не было ручки и бумаги. Жаль, что я не мог царапать свои планы на стенах. Мне приходилось всё делать в своей новой маленькой голове.
Хорошо быть обычным плодом. Можно не задумываясь жить внутри живота. За долгие месяцы привыкать к комфорту. Считать эту тёплую среду своим домом. Можно даже вздрагивать от мысли о внешнем мире. Но мне пообещали. Я даже чувствовал, что меня не обманут. Тринити не такая. Я ей почему-то верил. Я мечтал выйти отсюда и оказаться во внешнем мире. Я должен побыстрее научиться ходить и говорить и отправиться на поиски Юли.
Думаю, я первый младенец реального мира, который по-настоящему влюблён во взрослую девушку ещё до своего рождения. Но очень долгая жизнь в будущем научила меня терпению. Я знал, что глупо беспокоиться о тех вещах, которые нельзя изменить.
Однажды сквозь сон я почувствовал, как моя мама меня толкает через живот, как будто она быстро сдавливает его и сразу отпускает, и так каждые тридцать минут. Давление околоплодной жидкости от этого вырастало, и мне становилось неприятно. И так в последнее время меня со всех сторон подпирали разные внутренние органы, так теперь ещё и это неожиданное сдавливание. Мама совсем не читает книжки.
Когда толчки стали в два раза чаще, я почувствовал, что это уже предвестник проблем. Ну а когда часть окружающей меня жидкости быстро исчезла, я догадался, что скоро меня родят. Стало не по себе. А вдруг осложнения? А вдруг я не смогу вдохнуть воздух снаружи? Я даже чувствовал, что внутри моих лёгких околоплодная жидкость. Как я буду её выплёвывать? У меня же нет подобного опыта.
Я даже представил, как меня акушер подвешивает за ноги и шлёпает по попе, чтобы я закричал. Стало страшно. Поэтому я, вспоминая все фильмы и видеоролики про роды, начал готовить план, что нужно будет сделать в первую очередь, а что во вторую. Я снова позавидовал обычным младенцам: они бы сейчас ничего не поняли и продолжили бы находиться в бессознательном состоянии. Я вдруг захотел, чтобы роды отложили. Мне даже захотелось побыть в этом заточении ещё пару месяцев.
Даже в очереди к стоматологу я не волновался так, как сейчас. Я помнил, как страшно, когда рожает твоя жена. Я даже немного представлял, как страшно, когда рожаешь сам (Юля рассказывала). Но я никогда не сталкивался с тем, как страшно, когда рожают тебя самого. Никто и никогда не задумывался, какого это — когда тебя рожают, а я это скоро узнаю во всех красках.
Когда я понял, что моя мама уже час лежит в окружении шумных врачей, я понял, что роды начались. Схватки становились всё чаще, а когда они происходили каждую минуту, я вдруг провалился. Мою голову неудобно зажало в теле мамы. Доктора стали громче кричать в этот момент, и я по-настоящему испугался. По телу бегали мурашки, как будто я отсидел его всё целиком. Я чувствовал, как синею. Кровь в лице ужасно давила, в глазах появились яркие вспышки мерцающих точек.
Там, где раньше удобно располагались мои ноги, появилась такая пустота, что я чувствовал, что мог бы свободно болтать ими. Если бы, конечно, умел управлять своим телом. Через минуту пустота исчезла, и ноги снова оказались прижатыми. Тело мамы пульсировало под окружающие крики на английском языке. Эти толчки, которые происходили всё чаще, сопровождались выдавливанием меня изнутри. Я чувствовал, как меня исторгают из моего заточения. При каждом толчке я продвигался на пару миллиметров.
И если узникам сообщают утром о том, что их сегодня выпустят, то мне не сообщили. Меня просто в грубой форме стали сгонять с насиженного места. Даже тем, кого увольняют, дают две недели доработать, а меня увольняли с должности «плод» внезапно. Мою голову сдавили горячие пальцы в резиновых перчатках. Они задержались там на пару секунд, пока другие пальцы проникали к моей шее и спине, затем меня слегка повернули и стали медленно вытягивать.
Эта акушерка взял меня совсем неудобно. Мне казалось, что шея сейчас оторвётся. Нужно будет потом найти её и сказать ей всё, что я о ней думаю. Более того, когда меня стали вытягивать, голова немного сплющилась. Я даже почувствовал небольшую складку на затылке и трение частей черепа друг о друга. Это было ужасное ощущение, но оно прошло мгновенно, так как меня ослепило. Глаза были закрыты, но, тем не менее, 9 месяцев в полной темноте, не прошли даром. Казалось, что глаза осветило несколько прожекторов. Когда вырасту, добьюсь того, чтобы женщины рожали в сумерках.
Технология родов продумана и отработана. Но это же несправедливо, когда об ощущениях плода при родах никто не думает! Хотя, наверно, новорождённые сами виноваты, так как никогда не жалуются. Значит, я буду первым. Главное — не забыть.
Меня достали и стали вертеть в руках, а я ничего не видел, потому что был ослеплён, да и зрение ещё недостаточно развилось. Поэтому я напрягал другие органы чувств. Внезапно я почувствовал себя как через две минуты на дне бассейна. Я внезапно стал задыхаться. Эта жидкость внутри моих лёгких мешала мне сделать вдох, и тут я сильно перепугался. В это время меня перевернули и так обжигающе шлёпнули по заду, что я завопил харкающими звуками. Крик был настолько истошным, что я сам испугался.
9 месяцев меня никто не трогал. Я совсем отвык от боли. А этот неожиданный шлепок и срывающийся в хрипоту крик добавили мне адреналина в кровь. Но успокоился я довольно быстро, так как в обмен на эту боль я получил большой глоток свежего воздуха. Я дышал маленькими вздохами и наслаждался кислородом. Немного пахло лекарствами. Я ожидал, что будет пахнуть хлоркой, как в наших больницах, но, видимо, партия зелёных в Америке её запретила. Кстати, все вокруг говорили на английском языке, и я совсем ничего не понимал. Зачем меня забросили в Америку — непонятно. Мне и в России было хорошо.
Убедившись, что все вокруг американцы, я вдруг подумал: а как меня назовут? Моё имя мне очень нравится. Владимир расшифровывается как «владеющий миром». Я очень привык к этому имени за 73 года. Вероятность того, что моё новое имя будет «Володя», была меньше процента. Меня больно укололи в палец и взяли каплю крови, но я не обращал на это внимания, я думал о том, что теперь всё изменится, даже имя. Помню, как меня больно обжигало имя «Воля», которым меня называла Таня. Хотя, если подумать, я и к этому прозвищу за несколько лет привык, поэтому с новым американским именем свыкнусь.
Меня крутили в руках туда-сюда, клали на весы, измеряли рост, ставили жалящие укольчики, вытирали полотенцем. Я ощущал это всё между делом и сам себе удивлялся — как я так могу. Моим маленьким телом манипулирует, кто хочет, а я в это время думаю о своём будущем имени. Мысли были не о происходящем. Мне одновременно хотелось прикрыть ладошкой свою наготу и скрестить пальцы, чтобы моё любимое имя мне оставили. Но тело не слушалось.
Судя по документальным фильмам, если чего-то сильно захотеть, то оно обязательно сбудется. Поэтому я решил повторять своё имя в уме как можно чаще. Может быть, моя мама, на груди которой я сейчас лежал, сможет уловить мои мысли. Может быть, она настолько чуткая и внимательная, что назовёт меня «Владимиром». Я не мог управлять своими руками и глазами, но когда я видел глаза мамы сквозь туман неокрепшего зрения, я внушал ей своё имя.
Глаза мои ещё не научились наводить резкость, но даже размытое лицо этой женщины мне нравилось. Я пытался представить её более чётко, но не мог. Воображение дорисовывало черты лица по-своему. Самое главное, что она улыбалась — это было уже хорошо. Значит, она не сдаст меня в приют. Плохо, что она не была похожа на мою маму, но это я тоже переживу и привыкну. Мне хочется побыстрее вырасти и научиться управлять своим телом.
Пока я думал обо всём этом, я внезапно осознал, что уже несколько минут сосу грудь. Я не мог управлять своими губами и языком, но чувствовал, как понемногу внутрь моего желудка начала поступать приторная жидкость. Я не сразу понял, что это молоко. Оно было совсем не похоже на него. Мой маленький ротик, подчиняясь инстинктам, сам сосал грудь, а я в это время пытался вспомнить, где я мог пробовать такой необычный напиток. Потом вспомнил, что он был очень похож на сильно разбавленное водой сгущённое молоко.
Похоже, ближайшие несколько месяцев я буду есть только эту сгущёнку. Это был очень необычный вкус, и нельзя сказать, чтобы он мне нравился. Но когда я почувствовал насыщение, по телу пробежало приятное возбуждение. Все эти девять месяцев меня кормили без перерыва, и, не ощущая голода, я уже забыл, как приятно кушать. Сейчас я начал вспоминать об этом, и мне вдруг захотелось борща.
Лёжа на руках только что родившей мамы, которая непривычно «гугукала» со мной на английском языке, я стал думать о том радостном моменте, когда я смогу его попробовать. Потом меня осенило, что в Америке нет борща. Меня это расстроило. Мало того, что знание русского языка мне теперь не пригодится, так ещё и придётся привыкать к иноземной еде. Похоже, трудностей по адаптации будет масса.
Я лежал, сосал грудь и внутренне смеялся над собой, представляя, что я, 73-летний старик в теле младенца, сейчас выгляжу довольно глупо. Нужно привыкать. Радовало то, что меня сейчас не видят мои знакомые и коллеги. Хотя если бы увидели, они бы сейчас присоединились к этому глупому «гугуканию» моей мамы. Нормальные взрослые люди не боятся выглядеть глупо, когда рядом есть ребёнок.
Не дав мне доесть, врачи взяли меня холодными резиновыми перчатками и быстро перенесли на простынку в высокую стеклянную кроватку на колёсиках. Я слышал, как моя мама слабым голосом спросила что-то у врачей, а те долго отвечали ей перед тем, как меня вывезти из операционной. В их голосах слышались тревожные нотки, поэтому я пожалел, что плохо учил этот язык.
Я так устал за несколько часов родов, что уснул мгновенно. Иногда внезапно просыпался от истошного детского крика и спросонья собирался бежать успокаивать своего сына. Но после нескольких неудачных попыток подняться я снова понимал, что нахожусь в теле новорождённого, а кричат лежащие рядом со мной дети. Оказывается, за много лет я не утратил этот рефлекс.
Окружающие могли кричать очень долго, мешая мне снова уснуть. Американские медсёстры были жестокими и не обращали на это внимания. Так продолжалось несколько часов, пока меня не забрали и не увезли в неизвестном направлении. Мы долго ехали по коридорам, потом остановились и меня переложили на что-то тёплое и живое. Я узнал запах новой мамы и её голос. Она ласково говорила со мной на исковерканном английском.
И почему все взрослые думают, что если по-детски исковеркать свой язык, то нам, младенцам, будет понятнее? Нужно будет потом рассказать, что нужно говорить на обычном языке. Желательно чётко проговаривая все буквы и делая паузы, а не булькать звуками. С моими школьными знаниями я решительно ничего не понимал.
Я пытался разобрать, что она говорит, многократно прокручивая в голове её фразы, но меня отвлекли чавкающие и чмокающие звуки, которые издавал мой рот возле груди. Насколько мог, я разглядывал свою маму. Кажется, она в три раза младше меня. С резкостью всё ещё не складывалось, поэтому не мог рассмотреть её лица и уж тем более той интимной части тела, которая будет меня кормить.
После кормления моё тело немного перевернули прямо на мамином животе. Пахнуло спиртом или зелёнкой. И тут меня обожгла боль в районе пупка. Потом сквозь туман я увидел удаляющиеся зажимы с ваткой и руку врача в перчатке. Мама сказала ему несколько фраз, но он не ответил и ушёл из палаты, оставив нас наедине. Мама удобно положила меня на себя и стала говорить тихо и мягко.
Раньше меня всегда клонило в сон после еды. Поэтому я крепко уснул. Лишь пару раз я ощущал её руку перебирающую пушок на моей головке. Я старался выспаться, зная, что только тут не слышно беспрестанно орущих младенцев. Я знал, что меня скоро отвезут обратно в этот акустический Ад. Через несколько часов я там и очнулся.
Так прошёл ещё один день. Утром меня опять отвезли к маме и покормили. Потом зашёл мужчина в костюме и стал гладить меня по голове. Я не мог рассмотреть его, но, судя по тому, как относилась к нему моя мама, я сделал вывод, что это мой отец. По крайней мере, это был человек, который имел право целовать мою маму в губы. Они много разговаривали друг с другом. Не знаю, что произошло с моими ушами, но звуки стали чётче. Поэтому я стал разбирать отдельные слова и вспоминать их значение.
Стало интереснее. Все три дня я внимательно слушал своих родителей и врачей. Я быстро научился повторять про себя то, что они говорят, сопоставлять это с остатками занний английского. На четвёртый день после родов состоялся разговор между моими родителями. Чудом я смог уловить его смысл.
— Давай назовём его Владимиром, — сказала моя мама по-английски.
— Маргарет, это исключено! — резко ответил её муж.
— Почему, Джордж? — жалостливо спросила она, поглаживая меня по спинке.
— Ты хочешь дать нашему сыну русское имя, — терпеливо продолжил он, — и какое будущее ты ему обеспечишь этим в Калифорнии? Все будут коситься на него. Как вообще имя Володя пришло тебе в голову?
— Его я вспомнила первым, когда родила, — сказала Маргарет.
— Нет! — резко оборвал её муж.
— Почему нет? — спросила моя мама.
— Потому что нет! — резко сказал Джордж. — Я всегда мечтал назвать своего сына в честь американского президента.
— Я хочу, чтобы был Владимир! — повысив голос, сказала Маргарет.
— Давай тогда торговаться, — рассмеялся Джордж, — чтобы ни тебе, ни мне.
Мой предательский рот, не вынпуская сосок, цедил материнское молоко, не обращая внимания на то, что тут решалась моя судьба. Внутренне я напрягся, но внешне не мог этого проявить. Я смотрел на размытый образ своего упрямого отца и пытался внушить ему правильное имя. Я повторял его постоянно.
— Давай назовём нашего малыша Томас, — предложил он после паузы.
— И он всю жизнь будет красить заборы? — рассмеялась Маргарет.
— Тогда давай назовём его Стивен, — глядя ей в глаза, сказал Джордж, — в честь Кливленда.
— Да ну тебя! — махнула рукой Маргарет. От этого движения сосок выпал из моего рта. Но я снова нашёл его и продолжил своё дело.
— Давай тогда назовём его на букву «В», — предложил мой отец, — будет очень похоже на то русское имя, которое ты выбрала.
— Владимир? — с радостью спросила Маргарет.
— Я же сказал, — с неудовольствием ответил Джордж, — я хочу назвать своего сына именем президента. Это моё главное условие.
— И что ты тогда придумал? — с интересом спросила она.
— Вильям, — после долгой паузы ответил он и многозначительно замолчал.
— И что? Был такой президент? — задумавшись, спросила Маргарет.
— Их было трое! — ответил Джордж, подняв вверх три пальца. — Тем более, самого богатого человека на планете в 2009 году звали Вильям.
— Компьютерщика? — спросила Маргарет. — Я не хочу, чтобы наш сын стал компьютерщиком.
— Соглашайся, — кивнув головой и присаживаясь ближе, сказал муж.
— Ладно, — вздохнула Маргарет и поцеловала его.
Вильям? Вильям! Что ещё за Вильям? В моей жизни с этим именем вообще ничего не связано. Оно лишь отдалённо напоминает имя Володя. Ужасные американцы. Почему они не спросили моего мнения? Почему моя мама не смогла настоять на своём? Где феминистки? Ох уж этот мужской шовинизм. Они тут успокоились, а мне теперь мучиться всю жизнь.
— Билли, — медленно пропел папа и погладил меня по голове.
— Вильям, — сказала мама, продолжив гладить меня по спинке.
Я понял, что приговор подписан и обжалованию не подлежит. Наше дело маленькое и нужно привыкать. Уже на следующий день нас выписали из больницы. Меня долго укутывали в несколько слоёв и вынесли на улицу. Судя по нескольким снежинкам, попавшим мне на лицо, там была зима.
Папа загрузил нас в огромную машину и повёз домой. Мы ехали в десять раз медленнее, чем я привык. Он постоянно оглядывался на нас с мамой. Я лежал в руках у мамы на заднем сидении и через огромное окно смотрел на размытые образы плывущего мимо нас пейзажа. Ехали мы очень долго. Примерно час. За эти 120 часов моей жизни я стал понемногу привыкать к тому, что я маленький. По внутренним ощущениям, я молодел каждый день на десять лет.
Было приятно ощущать своё тело молодым. Поясница уже не болела, суставы двигались без какого-либо дискомфорта. Голова ни разу не испытывала боль. Сердце перестало шалить. Дышалось легко и свободно. Кормили меня досыта. Возили осторожно. Нужно будет не забывать иногда кричать, чтобы не вызывать подозрений у американцев. Очень неудобно было то, что я не мог управлять своим телом. Жизнь вокруг проносилась без моего участия.
Когда Джордж остановил свой автомобиль, он вышел и через секунду открыл нашу дверь. Приятно пахнуло деревней. Запах навоза и печного дымка, смешанный с ароматом деревенской еды, я не ощущал уже больше 45 лет. Как будто я вернулся к бабушке в деревню. Мне это нравилось. Когда я прислушался, я услышал знакомые звуки домашних животных. Особенно громко звучало многоголосие свиней.
Отец взял меня на руки и отнёс в большой двухэтажный дом. Внутри пахло пирогами. У меня сразу потекли слюнки, но потом я понял, что вряд ли эти американцы будут угощать этой вкусной едой пятидневного младенца. Кстати, за эти дни вкус маминого молока стал мне нравиться больше. Через неделю я смог различать его разновидности, как будто оно имело несколько сортов. Вкуснее всего было утром. А чем ближе вечер, тем более разбавленным оно казалось. Не знаю, что за повара его готовили, но они явно всё разбавляли водой в диком количестве. В отличие от поваров внутри мамы, повара внутри коровы готовят вкуснее.
Если честно, я очень скучал по домашней пище. Мама готовила очень вкусно, и мы часто находились на кухне. Запахи стояли такие, что кухню я воспринимал как комнату для пыток. Человеческая еда стала для меня навязчивой идеей. Когда научусь ползать, обязательно украду пару жареных крылышек. Конечно, приятно было, что грудь у мамы красивая, но она явно не приспособлена для удобного питания. Приходится потрудиться, чтобы выдавить оттуда 50-граммовую порцию. На каждую рюмку молока мне приходится тратить по 20 минут. Мало кто задумывается, как тяжело питаться маленьким детям.
Неужели нельзя подоить маму и кормить меня уже из бутылочки? Жаль, что у меня нет зубов — я бы ей намекнул. Уже через неделю после рождения я научился фокусировать взгляд. Жить стало интереснее. Я рассмотрел своих маму и папу. Я пытался понять, чем они отличаются от русских людей, но не мог найти ответа. Но они были настоящими американцами. Внешность выдавала их сразу. Мама мне нравилась очень сильно, так как она непонятным образом умела угадывать мои желания.
Говорил я пока как радиоприёмник под водой. Я пытался сказать: «Я хочу на улицу!», а получалось у меня: «Уааааау, уаааааау!». Папа в такие моменты гремел передо мной погремушкой. А если мне везло и рядом была мама, она сразу собирала меня гулять и выносила во двор. Папа вообще был похож на инициативного дурака. Он делал много ненужных вещей. Пытался успокаивать меня звуком воды. По ночам тряс меня как угорелый, когда я просто просил включить свет. Выносил меня на улицу, когда я был голодным. Договориться с ним было очень тяжело.
Но я мстил ему по-своему. Я улыбался, когда входила мама, и переставал это делать, когда она звала папу. Я целую неделю старался не показывать папе, как улыбаюсь. Он от этого очень злился — так я научился нескольким американским ругательствам. Но однажды он пришёл домой в таком смешном фартуке, что я рассмеялся. Папа чуть не умер от счастья. Вот как мало ему нужно, когда рядом есть я.
Мне начинало нравиться быть ребёнком. Я весь день занимался дрессировкой этих взрослых. Мама понимала сразу, а папу приходилось учить. За эти смешные глупости, которые вытворял мой папа, я полюбил его, как и маму. Я не помнил отца в прошлой своей жизни, поэтому решил восполнить эту любовь сейчас. Кстати, я всё время пытался понять, кто у них в семье главный — после меня, разумеется.
Единственное, что мне не нравилось в этой новой жизни, — что я немного тупею. Мозг нужно тренировать, но делать это решительно невозможно, когда все твои дни похожи друг на друга. Нужно побыстрее расти и уходить в школу. Чтобы размять мозги, я пытался вспомнить школьную программу, но без интернета под рукой делать это было крайне тяжело.
Недавно я научился управлять руками и ногами. Я хватал себя за большой палец ноги и пытался размять мышцы. Приходилось постоянно двигаться, чтобы развивать моторику. Руки и ноги слушались, но неохотно, как после 700 граммов водки. Было интересно подавать команду руке взять висящую над кроваткой игрушку и потом, подобно стороннему наблюдателю, смотреть — получится или нет. Получалось всё чаще и чаще.
Молоко в маме было уже не таким вкусным, и мне пришлось скандалить по этому поводу. Заточение в «одиночке» уже кончилось, а вот кормить «баландой» меня стали только сейчас. Мы договаривались на грудное молоко, а не на грудную воду. Пришлось долго добиваться своего. Эти два американца меня не поняли. Пришлось внушать маме, что когда ребёнку исполняется 4 месяца, пора прикармливать его нормальной едой. Внушение в течение двух дней в сочетании с постоянными криками помогло.
Мне стали давать овощное пюре. Кушать его было легче, но вкус был далеко не очень. Мне кажется, эти люди не знают о существовании сахара и соли. Намёков на этот раз никто не понял, поэтому пришлось привыкать самому. Когда привык, очень понравилось разнообразие. Ощущения были радостными. Вы только представьте, каково это — отведать уху и рябчиков на прощальном ужине у Штерна год назад, а теперь весь этот год кушать однообразную еду. Если вы меня не понимаете, то можете посидеть на молочной диете до конца этого года.
Я заново знакомился с разными овощами и фруктами. Из всего, чем меня прикармливали, я смог вспомнить только вкус картошки, морковки, яблока, груши и печёнки. Самое большое удовольствие я получал от пюре из печени. Всё же мясо для мужчины — самое главное. Иногда меня кормили непонятной смесью из разных овощей, но этот винегрет мне тяжело было распознать, поэтому он мне не нравился. Что интересно, у меня, как у собаки Павлова, вырабатывалась слюна уже при звуке блендера. Жить становилось интереснее.
Дом был не просто большой, а огромный. Это я понял, когда научился держать головку и приподниматься на ручках. Я смог осматривать окрестности в режиме панорамы. Потолки за долгую свою жизнь в этом доме я уже изучил, теперь можно было оглядеть остальное. Было устойчивое ощущение, что учёные изобрели увеличивающий луч для всех окружающих предметов. Я не сразу понял, что колонны, которые я вижу, — это просто ножки стола. Тот огромный шкаф, уходящий в потолок, — всего лишь невысокий комод.
Даже пеленальный столик мне казался большой двуспальной кроватью. Люди вокруг тоже были большими. Незнакомые заходили к нам не часто, но когда появлялись, не вызывали во мне радости. Они вели себя как ненормальные. Сюсюкали, коверкали слова, говорили странно пискляво, и это резало мой нежный слух. Они все были соседями и родственниками. Я понимал, что к ним нужно привыкать, но мне не нравилась одна их общая черта.
Они все действовали по одному плану. Приходили и с порога бежали мыть руки. Потом они сразу бежали ко мне и пытались взять на руки. Долго заглядывали мне в глаза с глупыми улыбками. Потом, как они говорили, они играли со мной не больше получаса, дожидались моего крика и отдавали меня маме. А затем с огромным удовольствием проводили около двух часов за столом и жадно ели мамину еду. Они не понимали, что мама, когда готовит им еду, не уделяет мне внимания. Глупцы! Что тяжёлого — приходить в гости со своей едой?
Мужики, как сумасшедшие подкидывая меня в воздух, показывая свою силу и ловкость. Эти дураки считали, что я в своей жизни мало падал с высоты. Когда они подкидывали меня, у меня всё замирало и ноги сковывало напрочь. Дух захватывало, на меня нападали воспоминания полёта навстречу Красной площади. Как им объяснить, что так делать не нужно? За неимением инструментов для усмирения, я тщательно запоминал лица этих злодеев на будущее.
Чаще всех в нашем доме появлялась одна милая женщина. Папа называл её мамой, и они действительно были похожи друг на друга. Единственное, что выгодно отличало её от папы и других гостей, — она, подобно моей маме, легко угадывала желания. За это я ей часто улыбался. Она, в отличие от других взрослых, когда приходила к нам в дом, оставляла меня с мамой, а сама шла на кухню готовить или заниматься уборкой в многочисленных комнатах. Идеальная женщина.
Она была второй американкой, в которую я влюбился. Как моей любви хватало сразу на четырёх женщин, я не думал.
Время тянулось очень медленно. Прошлая жизнь была яркой и разнообразной, поэтому сейчас я откровенно скучал. Жизнь младенца — это жизнь по расписанию. Уже через месяц я его выучил, и оно никогда не нарушалось. Ночью было хуже всего. Я то и дело просыпался от кошмаров, посторонних звуков или голода. Голодным я становился очень часто, так как у меня был маленький желудок. Поэтому проходил час после кормления, и я снова хотел кушать.
Именно поэтому я не любил, когда мама оставляла меня одного. Иногда она набиралась наглости уйти по своим делам на улицу, оставляя меня с бабушкой или, на худой конец, с папой. Я чувствовал себя брошенным. Я очень привязался к своей новой семье, поэтому мне приходилось постоянно повторять себе, кто я такой. Иногда я думал, что всё, что произошло в прошлой жизни, лишь страшный сон. Но то, что в данный момент полугодовалый младенец мыслит как взрослый, доказывало обратное.
Никто не объяснял мою миссию, поэтому я просто жил. Однажды, когда меня сносили в больницу, я увидел календарь в кабинете врача. Оказалось, что сейчас 2064 год. Таким образом, получалось, что я опять в будущем. Но, по крайней мере, не в далёком. Судя по всему, Юля сейчас ещё не родилась. Если обещание Тринити будет выполнено, то Юля переродится заново, и нас познакомят снова.
Это было хорошо, так как Юлю я запомнил молодой, и меня не прельщала перспектива встречаться с бабушкой Юлей. Интересно, смогу ли я её узнать? Видел я её около 40 лет назад. Жалко, что сейчас рядом со мной не было Тринити. Тут были только родители, которые уже устали покупать мне новую одежду, так как рос я каждый месяц.
В полтора годика, когда я научился ходить и немного разговаривать, меня стали водить в частный садик. Пришлось заново научиться общаться с другими детьми. Это было очень сложно, так как я не мог привыкнуть разговаривать с ними на равных. Да и язык был очень сложным. Нужно будет научиться думать на английском, тогда мне будет проще. Дети разговаривали на английском языке, глотая звуки, поэтому я не всегда понимал, что они от меня хотят.
Товарищи по садику меня любили, так как у меня была специальная тактика. Когда мы выходили из дома, я устраивал истерики, если мне не разрешали брать с собой лучшие игрушки. Их я использовал в садике для подкупа. Мне нравилось организовывать разнообразные игры, поэтому скучающие дети толпились вокруг меня больше, чем рядом с воспитателем.
Когда я научился ходить, я смог обойти всю территорию нашего дома. Оказалось, что это огромная ферма. Там были разнообразные животные, но больше всего там было свиней. Хлев со свиньями был по истине огромным. Там стоял такой шум и запах, что я не решился зайти. Когда папа, работающий внутри, увидел меня, он бросил вилы и со всех ног побежал ко мне. Он схватил меня на руки и стал ругаться:
— Билл, тут небезопасно! Свиньи — очень опасные для детей животные. Ты хочешь, чтобы они тебя съели?
— Пиг… пиги, — сказал я, показывая внутрь пальцем.
— Хочешь посмотреть? — спросил папа. — Пойдём, когда-нибудь всё это станет твоим.
Папа улыбнулся и медленно пронёс меня по всему хлеву. Свиней было очень много. Их уши были проколоты, и в каждое были вдеты бирки с номерами. Несколько рабочих ходили по помещению с сеном и кормом. Судя по тому, как папа отдавал им инструкции, он тут был главным. Папа — хозяин фермы, это хорошо. Но я, офисная белоручка, не представлял, как буду помогать ему, когда вырасту. Нужно будет хорошо учиться, чтобы избежать работы на ферме.
Папа — странный человек: решил назвать меня именем президента и дать мне ферму. Он, наверное, хочет разделить своё хозяйство на 50 штатов и заставить меня править ими. Я до сих пор удивлялся имени Билл и Уильям. Мне больше нравилось Владимир. «Владеющий миром» — это лучше, чем «владеющий свиньями». Хотя, может быть, это всё первые впечатления. Может быть, я потом с радостью буду целовать хрюшек в лобик и признаваться им в любви. Фу!
Кормили меня теперь как настоящего мужчину. Я очень часто кушал мясо. Вот чего у папы не отнять: свинина у него получалась потрясающая. Правда, пережёвывать её четырьмя зубами было сложно. Поэтому меня кормили вкусными котлетами. В отличие от XXXV века, еда не всегда была вкусной. Будь проклят тот день, когда мама прочитала где-то, что брокколи полезна. Я бы, может, и согласился есть её с майонезом, но сваренная на пару и перемолотая блендером она была похожа по вкусу на гусеницу. Пока я не научился выдавливать её изо рта и смыкать челюсти, мама кормила меня ей практически ежедневно.
По-настоящему узнать своих родителей я смог тогда, когда научился разговаривать. Нужно было быть осторожным, чтобы они ни о чём не догадались. Пришлось постоянно вспоминать поведение своего сына, чтобы не раскрыться. Я чувствовал себя маленьким агентом под прикрытием. Мне приходилось казаться глупее, чем я был на самом деле. Иногда я так переигрывал, что мама и папа боялись за моё будущее, так как я путал карточки с тигром и настольной лампой.
— Джордж, мне страшно, что наш сын медленно развивается, — однажды сказала Маргарет.
— Я тоже заметил, — ответил папа, — нам нужно обратиться в банк.
— Зачем? — удивлённо спросила мама.
— Мы не можем отдавать его в «public school», — ответил папа. — Он там станет ещё глупее. Я хочу дать сыну то будущее, о котором мечтал сам.
— Я так и думала, — рассмеялась Маргарет. — Ты решил реализовать в нашем сыне все свои неосуществившиеся мечты.
— Думай как хочешь, — серьёзно сказал папа, — но наш сын станет человеком. Я об этом позабочусь. Думаю, мы сможем позволить себе 12 000 $ в год.
— Сколько?! — возмущённо крикнула мама.
— Я разговаривал с нашим менеджером в банке, — спокойно ответил папа, — он обещал похлопотать о кредите.
— Будем надеяться, что он будет хорошо учиться, — вздохнула мама, — тогда он будет получать стипендию, и мы быстрее рассчитаемся с банком.
— Кредитом больше, кредитом меньше… — махнув рукой, сказал Джордж. — Вся Америка так живёт.
Я долго думал об этом разговоре. Как я понял, несмотря на размеры фермы, дела у папы шли не так, как хотелось бы. Надеюсь, программа обучения в США не сильно отличается от российской. Я очень постараюсь учиться хорошо, чтобы не сильно напрягать родителей. Ох, как жаль, что со мной нет Тринити. У неё списывать было бы проще, чем у соседки по парте.
Судя по отсталости телефонов и компьютеров, которыми пользовались окружающие, будущее наступит не скоро. Вся техника практически не отличалась от того XXI века, где я жил с Юлей. Меня никогда не оставляли одного, поэтому подойти к компьютеру и воспользоваться интернетом я пока не мог. Было бы интересно посмотреть на новости, узнать, что произошло за эти 50 лет.
Папа считал, что я с самого детства должен учиться находить своё место в обществе, поэтому я ходил в садик с 1,5 до 5 лет. Мы часто ходили на бейсбол. Одно из немногих мест, где можно кричать во всё горло и не получать укоряющих взглядов от окружающих. Многие зрители на бейсболе раскрашивали свои лица и надевали на руку перчатку с указательным пальцем размером с меня. Папа умудрялся найти билеты на передние ряды, поэтому я мог любоваться спортсменами вблизи.
Когда шла игра, я всё время боялся, что мячик отскочит от биты и полетит в меня. Я внимательно смотрел на бьющего игрока и готовился увернуться от мяча. И только после удара битой мог успокоиться и смотреть, как игрок бежит с базы на базу. Папе игра очень нравилась, и он иногда забывал о моём существовании, когда болел за свою команду. Я, кстати, недавно заметил, что часто копирую все манеры папы. Думаю, это в генах детей — копировать своих родителей.
Через два месяца после моего пятого дня рождения родители отвели меня в большой супермаркет, где мы стали подбирать мне костюм и рюкзак для школы. Я уже слышал, что она называется «elementary school». Это была частная начальная школа. Она располагалась в большом городском парке. Первый раз я видел, чтобы школа находилась в парке. Там я проучился до 5-го класса. Когда мне было 10 лет, меня перевели в среднюю школу, которая находилась в нескольких километрах от дома. По утрам меня забирал школьный автобус. Друзей становилось всё больше и больше.
С самого детства, с того момента, как я научился писать, папа научил меня записывать контакты всех моих знакомых. Он говорил, что отдаёт меня в лучшие школы штата, чтобы я мог заводить полезные связи. Было интересно заводить полезные связи с детьми лет 5—10 — будущими фермерами, директорами и конгрессменами. Знать бы ещё, кто из них кем станет. Каждый год моих друзей в социальной сети становилось всё больше и больше. Кто-то из моих ровесников собирал марки или бабочек, а я коллекционировал знакомых и друзей. Когда мне купили собственный мобильный телефон, мне пришлось делать по несколько звонков в неделю. Я поздравлял своих знакомых с днём рождения. Самым близким я собственноручно делал открытки и отправлял почтой.
Учиться было интересно. Больше всего мне нравилось, что можно самому выбирать себе предметы. Родители мне попались хорошие. Они считали меня самым лучшим и не забывали мне это внушать. Папа постоянно говорил, что я был рождён для великих дел. Чтобы оправдать их доверие, мне приходилось учиться очень прилежно. Я уже много знал к этому моменту и имел богатый опыт прошлой жизни, но это не всегда пригождалось. Раньше я думал, что мне придётся очень постараться, чтобы скрыть то, что я уже был взрослым. Но оказалось, что иностранная культура настолько отличается от родной, что мне приходилось так же трудно, как и другим детям.
Я уже легко разговаривал на английском языке и думал только на нём. Мне даже иногда казалось, что я забываю русский. Приходилось находить себе собеседников в интернете и общаться с ними по-русски. Я делал это втайне от родителей. Тексты приходилось набирать в слепую, так как русских буквш на клавиатуре не было. И вообще было не привычно, что такого понятия, как смена раскладки клавиатуры, не было — всегда одна, всегда английская.
Учёба в средней школе заняла всего 3 года. И когда я поступил в высшую школу, все мои друзья разбрелись по другим учебным заведениям. Было непривычно каждый раз менять одноклассников, друзей и знакомых. Несмотря на то, что американцы были совсем другими, мне удавалось легко ладить с ними. Зная психологию, я подбирал разные приёмы для общения с каждым. С некоторыми детьми нужно было быть наглым, с другими — грубым, с третьими — вежливым и обходительным. В любом случае, больше всего популярности приносила уверенность в себе и активная жизненная позиция.
В 16 лет, когда я учился в высшей школе, я выиграл олимпиаду по истории. Отец был просто счастлив. Он сказал, что гордится мной. Конкурсы, тесты и олимпиады в Америке — это очень важно для хорошего будущего. В отличие от русских школ, тут не было экзаменов как таковых. Мы просто после каждого курса лекций сдавали тесты. Это были мини-экзамены круглый год. Результаты тестов, не только предоставлялись нам и учителям школы, но и раз в год отправлялись в колледжи.
Поэтому ещё до окончания последнего, двенадцатого, класса, я должен был отправить запросы в нужные мне колледжи или университеты и получить приглашение на учебу. Здесь нет этого безумного волнения, как в России, когда ты сдаёшь вступительные экзамены. Когда вся семья живёт в страшном напряжении, а судьба молодого человека может быть решена одним ответом на вопрос или одной опиской. В Америке это спокойный процесс, без стрессов, абсолютно прогнозируемый. Помню, как в России при поступлении в университет с военной кафедрой надо мной висел дамоклов меч похода в армию, что прибавляло мне напряжения на вступительных экзаменах.
Америка — такая страна, где образование решает твою карьеру. Это я понял давно, поэтому вкалывал по-чёрному. Вечерами, после тренировки по боевым искусствам, я шёл домой, чтобы просидеть весь вечер за учебниками. Учиться второй раз, когда есть цель, было гораздо легче. Я был замотивирован не только отцом, но и самим собой. Тем более что, на самом деле, я был в два раза старше своего отца, и мог сам решать, что мне делать.
При выборе предметов в высшей школе я старался ориентироваться на юридические и управленческие темы. Мне хотелось добиться успеха быстрее, чем в прошлой жизни, поэтому я знал, что хочу управлять людьми. Я давно заметил, что твой заработок больше всего зависит от того, сколько людей в твоём подчинении. У папы было всего три работника, поэтому он жил на кредиты. Мне нужно было разорвать этот порочный круг и научиться зарабатывать больше.
Прошлая жизнь научила меня всегда становиться первым. Я старался участвовать во всех конкурсах и олимпиадах, чтобы доказать, что я лучше других. Мне нравилось соревноваться. Мне очень помогала одна моя черта, которую я воспитал сам. Я всегда доходил до предела, а потом делал ещё чуть-чуть. Только вот это превышение своих возможностей развивало меня. Мне нравилось повторно проживать жизнь, она дарила мне новые возможности. Несколько лет в джиу-джитсу научили меня быть сильным и хитрым. Я участвовал в соревнованиях и часто побеждал. Но когда мне предлагали карьеру спортсмена, я отказывался. У меня были другие цели.
Высшая школа научила меня очень многому. Это было частное католическое учебное заведение. Здание напоминало замок, правда, основные постройки были не выше двух этажей. Тут было очень много спортивных сооружений: большой бассейн, теннисные корты, стадион и так далее. Всегда было так интересно, что иногда я жалел, что нужно ночевать дома. Каждое утро в школе начиналось с молитвы «Отче наш». Но вся школа собиралась в одном помещении не только для этого, но и для короткого собрания. Тут, когда собраны все преподаватели и ученики, шло обсуждение всех насущных вопросов и событий в школе: поздравляли победителей турниров, рассказывали о готовящихся мероприятиях, проблемах и планах.
Эти короткие собрания очень сплачивали весь коллектив. Школа вообще была очень дружной. У нас был очень хороший и справедливый директор. Однажды произошёл один показательный случай.
Мы участвовали в футбольном турнире между нашей школой и одной из городских «public» школ. «Public school» — это вообще отдельная история. Все эти школы Калифорнии практически всегда делали одноэтажными и забивали окна решётками. Там действовали целые преступные группировки из учеников. Наркотики, алкоголь и насилие были распространённым явлением.
Я не могу сказать, что этими зависимостями страдали все ученики. Но вероятность наткнутьсяна антисоциальное поведение в городской школе была гораздо выше, чем в частной. Бесплатная городская школа — это фабрика по производству управляемого электората. Тем, кто регулирует обучение в «public school», не требуются умные, думающие люди. Я, кстати, часто бывал в бесплатных школах — такова была традиция нашей частной школы. Там мы должны были отработать 15 часов в год с отстающими учениками.
Мне однажды дали одну отстающую девочку для обучения, но её мама взбунтовалась. Она ворвалась в комнату, где проходило наше общение, и с многочисленными извинениями попросила назначить другого репетитора — обязательно девушку. Потому что она опасается оставлять своего ребенка наедине с мальчиком. У них уже имелся неприятный опыт.
В том футбольном матче наша команда одержала убедительную победу. У нас была тактика и стратегия. Мы отличались хорошей командной игрой. Когда мы с ребятами шли из раздевалки, я услышал какой-то шум. Я оставил своих ребят и пошёл за трибуны, откуда раздавались звуки. Там я увидел драку.
Семь несовершеннолетних учеников «public school» избивали трёх наших чёрных товарищей из команды. Они, видимо, решили выместить свою досаду от проигрыша. Я крикнул своим, чтобы позвали подмогу, а сам подбежал к самому огромному парню и со всей силы стукнул его в солнечное сплетение. Я знал, что остановить толпу можно, только если победить их лидера. Остальные шестеро бросили наших парней и накинулись на меня. В это время мой мозг и трезвый расчёт отключился, и за работу принялось подсознание, которое было обучено джиу-джитсу.
Троих я раскидал, один из них даже попал лбом в дерево. Но один из хулиганов бросился мне в ноги и опрокинул на землю. Несколько человек, не сдерживаясь, били меня. Но они успели поставить мне лишь пару синяков, как подбежали наши вместе с болельщиками. Мы все вместе отлупили проигравшую команду так, что дело для них дошло до госпиталя.
Мы ехали в автобусе в свою школу и ждали наказания. На следующий день в нашу школу приходили полицейские для опроса свидетелей. Особенно пристрастно допрашивали меня, так как все члены проигравшей команды назвали меня зачинщиком драки.
Полицейские ругали меня и обещали оштрафовать моих родителей. Рассказывали о недопустимости подобного поведения. Они не слушали наших доводов и говорили, что в любой драке виноваты обе стороны. Полицейские поставили нас на учёт и пообещали большие проблемы.
Мама тоже жаловалась на меня и говорила о том, что они всемером могли меня убить или покалечить. Она говорила, что нужно было дождаться своих товарищей. Мы за эти два дня подружились с теми тремя чёрными ребятами из нашей команды. Самый большой сюрприз нас ждал на следующий день.
На ежедневном утреннем собрании в актовом зале нас вызвали на сцену и директор школы сказал:
— Мы очень много сил отдаём нашей школе. Мы очень заботимся о её репутации. Мы хотим воспитать честных и порядочных членов нашего общества. Дух нашей школы — это не пустой звук. Мы хотим, чтобы каждый ученик знал, что мы не оставим его наедине с жизненными обстоятельствами. Мы помогаем сами и хотим, чтобы вы помогали друг другу.
Директор сделал небольшую паузу, жестом подозвал меня к трибуне и продолжил:
— Поодиночке вы слабы и ничего не сможете сделать в этом мире. Но вместе вы — сила. Если вы будете жить с мыслью, что «меня это не касается», вы будете жить спокойно и без потрясений. Но при этом, не вмешиваясь, вы будете каждый раз терять частичку своей души. И однажды вы потеряете себя целиком.
Директор снова сделал паузу и, наклонившись ко мне, очень тихо сказал:
— Зайди потом ко мне в кабинет, у меня для тебя посылка.
Потом он пожал мне руку и пошёл пожимать руки остальных учеников, стоящих на сцене. Затем он жестом намекнул залу, и все наши ученики и учителя встали и начали аплодировать нам, одобряя наше поведение.
Вы не представляете, как переполняют эмоции, когда все 300 человек нашей школы одобряют твоё спорное поведение. Думаю, в следующий раз все они не задержатся перед тем, как вступиться за слабых. Я стоял, слушал аплодисменты и радовался, что отец отдал меня именно в эту школу.
Потом мы прошли в зал, где смотрели на нас как на героев. Было очень приятно. Когда собрание закончилось, все пошли на урок, а я — в кабинет директора. Интересно, что за посылку он мне приготовил. Надеюсь, там не боксёрские перчатки. Директор славился своим чувством юмора.
Кабинет был очень красивым. Большое окно во всю стену было занавешено тяжёлыми шторами, почти не пропускающими света. На тёмном дубовом столе с резным рисунком стояла большая зелёная лампа. Стены были обшиты таким же массивным тёмным деревом и украшены картинами, бросалось в глаза множество книг. Гостей директор принимал в двух больших кожаных креслах, которые стояли напротив его стола. Сумерки кабинета растворял единственный источник освещения — старинная лампа на его столе.
Директор сидел и писал в большой тетради, положив рядом с собой закрытый ноутбук. На его столе был идеальный порядок. Я уже давно замечал, что больших успехов добиваются именно такие перфекционисты. Люди, которые обеспечивают порядок вокруг себя, имеют такой же порядок в голове. Даже их подчинённые знают, что нужно готовиться перед визитом к своему шефу, который не упустит возможности ткнуть пальцем в неточности.
Когда я вошёл, директор снова пожал мне руку. Ничего не говоря, он дал мне большой свёрток из жёлтой почтовой бумаги и жестом показал, что я могу идти. Я немного медлил, ошарашенный краткостью визита и полным молчанием. Засунув увесистый конверт под мышку, вышел из кабинета, стараясь бесшумно закрыть дверь.
Я шёл по коридору, и уже было собирался на лекцию, но любопытство взяло вверх. Я представил, как буду сидеть на уроке и мучиться догадками, что лежит в этом запакованном конверте. Распаковать его в классе, не привлекая внимания, было практически невозможно, поэтому я шёл по пустому коридору школы и пытался найти укромное местечко. Я вертел конверт в руках и пытался догадаться, что там лежит. Единственное, что было написано на конверте, — моё имя и адрес школы. Конверт был запечатан, значит, директор его конверт не вскрывал.
Коридор был пуст. Все ученики и учителя были на занятиях. Я подошёл к своему шкафчику и, отойдя на несколько метров к окну, сел на широкий подоконник. Я скинул кроссовки и закинул ноги. Потом нашёл торчащий язычок, за который нужно тянуть, чтобы оторвать полоску и получить доступ к содержимому. Я немного нервничал, руки тряслись. И Паркинсон тут ни при чём — моему телу всего 16 лет.
Я не мог понять, почему так нервничаю. Может быть, там приз или денежная премия за мой геройский поступок. Может быть, там подарочные книги. Вес приличный. Я вытащил содержимое, но оказалось, что там ещё четыре свёртка разных размеров. Я немного подумал, с какого начинать, и решил начать с самого маленького.
Я легко развернул папиросную бумагу и обнаружил внутри обычные белые проводные наушники со стандартным разъёмом. Я положил их рядом, кинув бумагу на пол. Скомканная бумажка стала медленно разворачиваться на полу, но я этого не видел, так как занялся средним свёртком. Там оказался очень маленький блок питания с проводом. Странно, что на нём не было надписей. Провод был с разъёмом. Его можно было легко вынуть из блока питания. Я свернул провод и положил блок питания рядом на подоконник и, скомкав очередную бумажку, кинул её на пол школьного коридора.
Осталось ещё два свёртка побольше. Становилось интереснее. Я развернул средний свёрток, там оказался плоский чёрный кирпичик без кнопок и надписей. Лишь два разъёма и стеклянный экран позволили мне догадаться, что это новенький телефон. Я снова кинул бумажку на пол и, отложив телефон в сторону, решил посмотреть, что лежит в самом большом свёртке. Там оказался планшетный компьютер толщиной около одного сантиметра. У него был дизайн, повторяющий телефон. Также было два разъёма и стеклянный экран на весь корпус. Толщина была такой же, как у телефона.
Я вертел эти устройства в руках и уже начинал уважать директора школы по-новому. Побить несколько хулиганов и получить два синяка и целых два гаджета в подарок —, это было замечательно. Отличная школа.
Следующие несколько минут я пытался включить подарки, но тут раздался крик в коридоре.
— Это кто тут раскидал бумажки?! — кричал уборщик, ускоряя шаг.
Я быстро спрыгнул с подоконника и стал надевать кроссовки обратно. Пальцы не слушались. Потом я попытался собрать бумагу на полу, но не успел. Уборщик подошёл ко мне вплотную и вдавил ручку своей швабры мне в кончик кроссовка. Он немного покручивал, надавливая на мой большой палец, и говорил:
— Сколько раз вам всем говорить: не кидайте мне тут бумажки! Что за бестолковая молодёжь пошла?! Ты почему не в классе?
— Я был у директора, — попытался сказать я.
— Если через минуту ты не окажешься на уроке, то отправишься к директору обратно! — резко крикнул пожилой уборщик. — Забирай свои телевизоры и не царапай мне подоконник! Убирайся!
Чувствуя на себе пристальный взгляд, я наспех собрал всё с подоконника к себе в рюкзак и отправился на второй этаж, где у меня шла лекция по литературе.
Когда я приоткрыл дверь в класс, учитель приветственно кивнул мне и показал рукой, чтобы я прошёл и занял своё место. Шла лекция про известных американских писателей. Учитель ходил по рядам и рассказывал:
— Чарльз Буковски, который умер в 1994 году, рассказывал про своё пьянство.
Я сел на место и вынув рабочую тетрадь, ещё раз взглянул на лежавшие в рюкзаке гаджеты. Очень захотелось включить их и посмотреть, но учитель, проходя рядом со мной, положил руку на моё плечо и продолжил:
— Пьянство — это эмоциональная штука. Оно вытряхивает вас из обыденности ежедневной жизни, из всего привычного. Оно выдёргивает вас из вашего тела и ума и бросает о стену. У меня есть ощущение, что пьянство — это такая форма суицида, при которой ты можешь вернуться к жизни и начать всё сначала на следующий день. Это словно убить себя и возродиться вновь. Полагаю, на сегодняшний день я прожил около десяти или пятнадцати тысяч жизней.
Я вздрогнул от этой информации и посмотрел в лицо учителю. Как будто он догадывается, что я тоже прожил несколько жизней. Мой лоб покрылся липкими каплями пота. Не может же быть таких совпадений, что учитель стоит рядом и рассказывает подобные вещи. Учитель мельком глянул на меня и ушёл в сторону доски.
Он продолжил свою лекцию, а я достал рюкзак и, положив его на колени, пытался включить небольшой телефон, который мне вручил директор сегодня утром. Кнопок на нём не было, поэтому я попытался воткнуть наушники, думая, что именно так включается устройство.
На экране ничего не происходило. Скорее всего, разряжен, догадался я. Теряя терпение, я дождался конца урока и сразу выбежал в коридор и направился в библиотеку. Мне очень нравилась библиотека нашей частной школы. Там было очень много книг и отдельные места для чтения. Нигде я так хорошо не концентрировался, как там. У меня было одно любимое место в самом углу библиотеки, вдали от окна. Я всегда включал настольную лампу и погружался в чтение, уносясь в другие миры.
Шуметь в этой библиотеке было запрещено. Ассистент библиотекаря могла выгнать любого, кто шумел. Сейчас, во время уроков, библиотека была пуста. Даже библиотекарь и его ассистент отсутствовали. Я подошёл к своему любимому столу и стал выкладывать гаджеты. Взяв в руки блок питания, я воткнул его провод в большой планшетный компьютер. Вторую его часть я воткнул вместо настольной лампы в розетку под столом. Я долго собирал пыль коленями, пока в полной темноте не нащупал отверстия для вилки.
Вставая из-под стола, я ожидал увидеть светящийся экран, но он оставался тёмным. Лишь маленький значок батарейки в центре показывал, что моя догадка о том, что аккумулятор сел, была верной. Я решил подождать несколько минут, пока гаджет не включится. Чтобы не терять время, я взял с соседней полки небольшую книжку с картинками и стал листать.
Прозвенел звонок, который говорил, что мне пора на занятия. Я решил пропустить урок, так как любопытство было сильнее. Потом спрошу у одноклассников, какую тему сегодня проходили, и изучу её в интернете. А если повезёт, то и у преподавателя поспрашиваю. Прошло около двадцати минут.
И когда батарейка исчезла на секунду, экран планшетного компьютера стал белым, и случилось невероятное и до боли знакомое. Белый свет рассеялся и превратился в туман, за которым стояло знакомое здание с приподнятыми краями, окружённое деревьями. На здании светилось знакомое название «Ковчег». Я не видел этой картинки уже больше 16 лет. Пока я искал проводные наушники, здание утонуло в усилившемся тумане, и на экране появилась знакомая поисковая строка.
Я быстро воткнул проводные наушники в уши и потом в планшетник, и через секунду услышал:
— Володя, привет, это Тринити. Как твои дела?
— Тринити, это ты? — изумлённо спросил я, не осознавая, что делаю это на английском языке.
— Конечно, — сказала Тринити.
— Как я рад тебя видеть!
— Я тоже.
— Ты можешь мне ответить на один вопрос? — спросил я.
— Володя, задавай свой вопрос, — разрешила она. И только сейчас я понял, что она в совершенстве владеет английским языком.
— Это реальный мир? — спросил я.
— Конечно, — ответила Тринити. — На этот раз у нас всё получилось.
— А почему тогда Америка? — спросил я. — Неужели нельзя было меня высадить в России?
— Мы думали, ты сам догадаешься, — ответил голос Тринити в наушниках. — Хотя ты же ещё пока не был в армии. Тут прямая аналогия с призывом. Призывников в России тоже высылают на службу в другие регионы. Поэтому и мы переселяем людей из виртуального мира в реальный, как можно дальше. Ведь тут тебя ничего не связывает, и ты можешь действовать свободнее.
— А Юля? — быстро спросил я.
— Всё будет хорошо. Я помню, что пообещала тебе на Лобном месте, и выполню своё обещание, — уверенным голосом ответила Тринити.
— А когда это будет? — с интересом спросил я.
— Тебе всего 16 лет, — ответила Тринити, — неужели ты хочешь завоёвывать её прямо сейчас?
— Ну, можно на неё посмотреть, хотя бы одним глазком? — тихо спросил я.
— Рано, — ответила она, — мы сделаем это позже. Твоя задача сейчас — хорошо учиться. Следующие два года будут решать твою судьбу.
— Почему? — спросил я.
— Образование в Америке — это самое важное, — серьёзно сказала Тринити, — но, думаю, ты и сам уже это понял.
— А зачем я здесь? — спросил я.
— Ты должен будешь стать… — начала Тринити и прервалась, так как в библиотеке включился свет и зашли несколько преподавателей. Мне пришлось вынуть наушники из ушей и сложить все гаджеты обратно в рюкзак.
Я ещё несколько минут делал вид, что продолжаю читать журнал, а потом встал и вышел в коридор. Нужно будет побыстрее уехать домой, чтобы вдоволь наговориться с Тринити. Я шёл по школе с задумчивым видом пока меня не окликнули сзади.
— Билл! Можно тебя на минутку? — издалека кричал чернокожий мальчик, которого я вчера спас от побоев.
— Слушаю, — дождавшись, когда он подойдёт ко мне, сказал я.
— Билл, я бы очень хотел поблагодарить тебя за то, что ты сделал. Если бы не ты, меня бы покалечили. Эти белые… Ой! Извини.
— Да ничего, я думаю, на моём месте, так поступил бы каждый. Слушай, мне неудобно, но я забыл, как тебя зовут.
— Мартин Уэлс, — ответил мальчик, освещая всё вокруг своей улыбкой.
— Очень приятно, извини, я тороплюсь в класс, — сказал я и направился дальше.
— Стой! — крикнул Мартин, догоняя меня. — После этого урока будет обед. Я хочу тебя угостить.
— Зачем? — спросил я и остановился.
— Билл, мне хочется как-то отблагодарить тебя за спасение, — жалостливо глядя на меня, сказал Мартин.
— Хорошо, давай пообедаем вместе, — согласился я, — только я после обеда должен уйти, мне нужно помочь родителям.
— Как кстати, — сказал Мартин, — я тоже ухожу после обеда. Мне нужно заехать в госпиталь и забрать справку о побоях. Мои родители хотят подать в суд на тех подонков. Если ты позволишь, я тебя подброшу до дома.
— На чём? — удивлённо спросил я.
— На моей машине, — гордо ответила Мартин. — Я месяц назад права получил.
— Мартин, я тебе удивляюсь, — посмотрев в его глаза, сказал я, — как ты мог получить права? Ведь ты, похоже, не знаешь, что до 18 лет не можешь возить пассажиров младше 20 лет. Я уж лучше сам доберусь до дома.
— Ой, какой ты правильный, — ехидно улыбнулся Мартин. Потом после паузы добавил:
— Спасибо, что согласился пообедать. Встретимся на этом месте после урока.
— Договорились, — кивнул я и развернулся, чтобы уйти.
Времени оставалось мало, поэтому я поспешил в класс. По дороге я думал о том, что от меня нужно этому Мартину. Можно подумать, мой поступок был выдающимся. Думаю, на моём месте каждый бы защитил членов своей команды. Основная проблема была в том, что я не привык приближать к себе людей другого цвета кожи. К 16 годам я с трудом смирился с тем, что они нас окружают повсеместно. Я прожил 73 года в России, где чернокожих очень мало. Мне всегда казалось, что они совсем другие.
Прозвенел звонок, и мне пришлось бежать быстрее, чтобы успеть на математику. У американцев перемены между 90-минутными уроками всего по 7 минут — это кошмар. Иногда и в туалет не успеваешь забежать. Перемена короткая, поэтому как я ни старался, мне пришлось заходить в класс под строгим взглядом учителя. Этот тёмнокожий преподаватель специально замолчал, давая понять классу, что опаздывающие ученики мешают ему работать. Я виновато посмотрел в его выделяющиеся на тёмном лице глаза.
Похоже, сегодня тематический день. День афроамериканцев. Стоило вчера спасти троих, так сегодня я целый день буду замечать только цвет кожи. Главное, что отличало их — то, что тёмный цвет кожи скрывает эмоции. Окно светило из-за спины преподавателя, поэтому рассмотреть выражение его лица я не мог. Нужно иметь орлиное зрение, фонарик или прибор ночного видения, чтобы понять мимику тёмнокожего собеседника. Я дошёл до учителя и быстро свернул к своей парте, делая виноватый вид.
Я очень старался не быть расистом, но получалось с трудом. Для себя я объяснял это тем, что те афроамериканцы, которых я знаю, ведут себя не так, как я привык. А люди не любят непохожих. Некоторые темнокожие показывают свою жестокость и заносчивость, особенно в отстаивании своих прав. Стоит одному чернокожему попасть в мой чёрный список, и я сразу кидаю на всех остальных тень подозрения. Нужно будет избавляться от этого.
Ещё мне не нравилась их любимая привычка говорить, что их притесняют. Мне кажется, что они притесняют белых гораздо больше. Они всё время подозревают, что к ним отнеслись плохо только по причине цвета их кожи. Когда к ним относишься слишком хорошо, они считают, что причина та же.
Наверняка, когда Бог разрушал Вавилонскую башню, он разделил людей не только на разные языки, но и на разные типы внешности. Я, кстати, так и не понял той библейской истории — зачем Богу нужно было разделить людей при помощи разных языков. Помню только, что это было после Всемирного потопа. Выжившие люди вдруг начали строить огромную башню, чтобы сделать себе имя. Бог раздал им всем разные языки и этим помешал строительству. Чем ему помешала эта башня до неба, не уточняется.
Мне кажется, эволюция шла бы быстрее, если бы люди могли общаться между собой. А так языковой барьер мешает дружить разным народам, дополняясь ещё и разным цветом кожи. Видимо, там, наверху, выгодно разделять и властвовать.
Когда я, пытаясь не шуметь, доставал учебник и рабочую тетрадь, я ещё раз увидел планшетный компьютер и провод наушника. Я снова вспомнил, что теперь у меня есть Тринити. Мне так хотелось расспросить её обо всех мелочах прошлой жизни. Помню, что в последний день действовал как в тумане. Мне дали рваные объяснения. Я убежал, не дослушав, а потом вдруг отправился на крышу. Кто мне в тот день отключил любопытство — непонятно. Всё же Тринити и Штерн — талантливые манипуляторы.
Наговорили мне в тот раз разной чуши, а я поверил и спрыгнул. Единственное, в чём они оказались правы, — это в том, что я снова оказался жив. Ещё один шанс сделать что-то великое и полезное для общества. Ещё один шанс встретить Юлю. Я так давно не видел её и так часто вспоминал о ней, что боялся разочаровать её или разочароваться сам. Не всем удаётся полюбить снова.
За эти 16 лет я уже привык к Америке. Когда ты попадаешь в другую страну с самого рождения, это лучше, чем эмигрировать во взрослом возрасте. Слишком ко многому пришлось бы привыкать. Американцы — совсем другие люди, и отличаются от россиян больше, чем думают.
Мифы друг о друге, разная история развития и общая удалённость мешают адекватно воспринимать друг друга. Несколько лет «холодной войны» и разного политического управления сделали из этих двух народов две крайности. Было ощущение, что кто-то сделал это специально, чтобы они не вздумали объединяться.
Так же, как Бог разделял строителей Вавилонской башни по языкам, неведомая рука разделила эти два великих народа по характерам. Основное отличие американцев от русских заключалось в их отношении к правительству, администрации и директорам. Русские люди напоминают мальчишек в переходном возрасте, которые критически относятся к наставлениям родителей. Они любят делать всё по своему, не обращая внимания на законы и инструкции.
Любимая пословица всей страны: «Строгость законов компенсируется необязательностью их выполнения». С самого детства, если хочешь казаться настоящим мужиком, ты должен иметь собственное мнение и противостоять семье, школе, полицейским и вообще всему взрослому миру. Не знаю, откуда такое отличие культуры, но это русская традиция.
Разницу между этими двумя нациями можно легко проследить на простом примере. Если мужчина по секрету расскажет друзьям о том, что незаметно вынес с работы ноутбук, то развитие ситуации будет зависеть от страны, где это произошло. Американские друзья либо настучат в полицию, либо заставят «героя» вернуть технику обратно. Русские люди похвалят своего товарища и даже почувствуют небольшую зависть. Шутка ли, целый ноутбук! Бесплатно! 1000 $!
Русский «герой» будет думать в таком случае, что начальство разъезжает на внедорожниках и мало ему платит, поэтому этот ноутбук он воспринимает как доплату за «тяжёлый труд». Американец о том, чтобы взять ноутбук, думать вообще не будет, так как привык соблюдать любые инструкции с самого детства. Написано «Чужого не брать» — значит, так и нужно.
Кстати, могу с уверенностью сказать, что я в душе русский. Все эти инструкции повсеместно меня раздражают. Мне постоянно кажется, что все вокруг тупые, и без подробных указаний ничего не могут сделать. Вы бы почитали их руководства пользователя, начиная с инструкций по использованию любой техники, и кончая рецептами приготовления полуфабрикатов.
Вот скажите, зачем писать на упаковке с замороженной пиццей, что ей можно обжечься? Это понятно всем, кто умеет читать. Для нас, учеников, тоже расписан каждый шаг. Эта книга со сводом всех правил школы занимала 247 страниц. Я сначала забросил её в дальний угол и думал, что буду читать её только в крайнем случае, если ничего не получится. Но учителя как фанатики постоянно ссылались на неё и называли нам пункты, которые мы нарушали. Поэтому пришлось изучить мою первую должностную инструкцию.
Там прописаны даже такие мелочи, как помощь соседу по парте. Перед тем, как помочь другому ученику, я обязан спросить разрешения учителя. Для того чтобы поточить карандаш, я должен спросить разрешения. Я, кстати, не знаю почему, но мы все писали в основном карандашами. В классе стояла большая электрическая точилка, и мы во время урока подходили к ней. Большинство детей делали это просто так, чтобы развлечься и пройтись по классу.
Дети вокруг вообще были сумасшедшими на взгляд русского человека. Они не имели комплексов, могли приходить в класс непричёсанными и одетыми чёрт знает во что. Юные американцы могли сидеть, положив ноги на парту и, когда учитель проходил мимо них, он делал вид, что не замечает. Некоторые сидели, сложив ноги на стуле по-турецки. Большинство девочек ходили по школе в обычных резиновых сланцах. Шуметь в классе и разговаривать друг с другом было в порядке вещей.
Но не все дети были небрежно одеты, были стабильные исключения. Все чёрные девушки следили за своим внешним видом очень тщательно, они всегда были причёсаны и хорошо одевались. Вообще, темнокожих и латиноамериканцев было очень много — около 70 %. Страна всеобщей эмиграции. Белых учеников можно было пересчитать по пальцам. Но это, похоже, всех устраивало.
Я с большим трудом привыкал к тому, что меня в большинстве своём окружают цветные. Это слишком контрастировало с тем, к чему я привык в России за 73 года. Со временем я, конечно, понял, что среди них есть и хорошие, и плохие, и примерно в том же соотношении, как среди белых. Американцы мне вообще нравились многим, особенно тем, что в них отсутствовала озлобленность, и они не были вредными.
Я иногда вспоминал своё детство, как в нашей российской школе практиковалось насилие по отношению к слабым и кляузникам. Одного мальчика-«ботаника» однажды поставили ногами на унитаз в прокуренном туалете и заставили читать стихи. И это была одна из самых безобидных проделок.
Дрались мы в школе до первой крови — и дрались довольно часто. Быть в нашей школе хулиганом было комфортнее, чем быть «ботаником». В Америке драки тоже присутствовали, но они больше были похожи на состязания. Никто не пытался останавливать дерущихся.
Как только начиналась американская драка, вокруг сразу собиралась большая толпа, в которой начинали кричать «Fight! Fight! Fight!». Что странно, такие драки больше всего нравились девочкам, и они кричали громче всех. Драка продолжалась до тех пор, пока полицейский, всегда дежуривший в здании школы, не заковывал всех участников в наручники и не уводил к себе.
Тем временем, учитель закончил свой двадцатиминутный монолог и объявил командную работу по решению нескольких математических уравнений. Я не скажу, что учился в России на одни пятёрки, но эти американские упражнения щёлкал как орешки. Вообще, система образования мне не нравилась, она была слишком примитивной для меня. Вы сами представьте: мне осталось учиться в школе всего два года, а мы ещё только проходим сложение чисел с разными знаками.
Мы сдвинули столы рядом и впятером стали упорно думать, сколько будет (5 + (-8))или (-7 + (-8)) и так далее. Мои коллеги, которым запретили пользоваться калькулятором, по-моему, зависли. Я уже давно вычислил ответ, но не хотел вмешиваться в сложный американский мыслительный процесс. За свои 73 плюс 16, то есть 99 лет, я достоверно знал, что ценны только те усилия, которые люди прикладывают сами. Подсказки только мешают.
Видимо, поэтому Тринити и Штерн вмешивались в мою жизнь слишком деликатно.
Школа, в которую я ходил, стоила больших денег, поэтому маме пришлось устроиться на работу. Отец был очень недоволен. Он долго объяснял ей, что половина её зарплаты теперь уходит на налоги и возросшие затраты в связи с её работой. Он ругался на американское правительство. Оно делает всё для того, чтобы двум супругам невыгодно было работать одновременно.
Мама была на работе до самого вечера, поэтому, несмотря на то, что я решил сбежать домой пораньше, мне нужно было поесть в школе. Кормили нас тут вкусно, почти как в ресторане. Когда прозвенел звонок, я быстро исправил неправильные ответы своей группы, и мы сдали работу учителю. Я заторопился на место встречи с Мартином, чтобы потом не стоять в длинной очереди на раздачу.
Мартин уже был на месте и переминался с ноги на ногу. Не знаю почему, но чёрные совсем не умеют быть неподвижными. Видимо, поэтому они хорошо танцуют. Я подошёл к Мартину и сказал:
— Пойдём быстрее, а то я спешу.
— Конечно, Билл, пойдём, — быстро сказал он и развернулся в сторону столовой.
Мы быстро дошли до огромного помещения, взяли большой поднос с отсеками для еды. Потом поставили его на специальные полозья и стали набирать еду. Мартин был настоящим американцем, поэтому набирал классическую еду: картошку фри, гамбургер и несколько небольших кусочков курицы в кляре. Потом он взял пакет с йогуртом и небольшую тарелку с салатом. У самой кассы он передумал, убрал салат и поменял его на небольшую порцию яблочного пудинга.
Я вспомнил своего врача-диетолога, который давал мне консультации в прошлой жизни, и меня передёрнуло от мысли, сколько холестерина потребляют школьники. Я, конечно, понимаю, почему они это делают. Учёные в моей прошлой жизни проводили исследования и доказали, что жир для человека сродни наркотику. Жирная еда оказывает действие, схожее с действием марихуаны.
С учётом того, что у меня в прошлой жизни были тромбы, вызванные повышенным уровнем холестерина, тема была мне близка. Учёные обнаружили специальные рецепторы, которые расположены по всему головному и спинному мозгу. Эти рецепторы чувствуют появление в крови веществ, которые образуются при поглощении жирной пищи.
Ещё в 1992 году один израильский учёный установил, что мозг человека вырабатывает жирную кислоту анандомид, участвующую в передаче и блокировании импульсов между нейронами головного мозга. Это своеобразная природная тормозная жидкость, которая помогает притормаживать деятельность мозга. Похожая жирная кислота с аналогичным действием попадает в кровь во время приёма пищи. Когда я съем много жирного, я тоже чувствую себя заторможенным, что доказывает открытие учёного.
Не помню суть эксперимента, но крысы, которых кормили жирной едой, через некоторое время мчались к ней, несмотря на удары током. Крысы переедали этой жирной пищи даже при воздействии стрессовых факторов. Это подтвердило предположение учёных, что млекопитающие эволюционно ориентированы на поиск жирной пищи, которая имеет высокую энергетическую ценность.
Любители поесть пользовались рефлексом накапливать энергию под видом жировых запасов. Но они забывали впадать в спячку или голодать зимой, как это происходит в дикой природе. Тут снова проявлялась ненасытность людей и неумение командовать своим разумом. Эта жирная кислота называется анандомид.
Кстати, анандомид и активное вещество марихуаны действуют похожим образом и, что самое страшное, при постоянном употреблении вызывают зависимость. По моим наблюдениям, половина американцев была «жировыми наркоманами». Папиному бизнесу это было на руку, но я старался питаться здоровой едой.
Суп с хлебом, салат и каша были основой моего школьного рациона. Нельзя сказать, что я не любил фастфуд. Даже напротив, я чувствовал необъяснимую тягу к этой хрустящей, вызывающей слюнки еде. Если я представлял хрустящую золотистую корочку картошки фри, покрытую белыми кристалликами соли, или чикенбургер с хрустящей булочкой и зажаристой курицей с листом салата, мои ноги сами несли меня к ближайшему заведению. Но голова часто разворачивала меня обратно. Очень хотелось жить подольше и получать удовольствие от другого.
Мы прошли с Мартином к столику у окна и стали складывать свои рюкзаки на соседние стулья. Я свой положил с особой осторожностью, так как у меня там была Тринити, с которой я смогу поговорить уже через час. Я вспомнил, что нас прервали на фразе Тринити о том, кем я должен стать тут в Америке.
Хотя я уже догадывался, кем меня хотят сделать. Эмпирическим путём догадаться не сложно. Меня долго выращивали в виртуальной сети, а теперь поселили в сильнейшую державу мира и намекнули, что сделали это, чтобы я подстегнул эволюцию. Тринити сказала, что я должен поступить в Гарвард. Учили меня в прошлой жизни на менеджера и руководителя. Вариантов, кем я должен тут стать, было немного. Осталось только уточнить у Тринити, прав ли я в своих догадках.
— Слушай, а ты что веган, что ли? — неожиданно спросил Мартин, разглядывая содержимое моего подноса.
— Нет, вот в супе мясо плавает, — улыбнулся я. — Странно было бы стать вегетарианцем, когда у тебя папа — владелец животноводческой фермы.
— Ну, слава богу, — вздохнул Мартин, — я уж думал, ты настолько правильный, что мне рядом с тобой не место.
— Не говори ерунду! — оборвал я его. — Я такой же, как все.
— Просто у меня дядя веган, — улыбнулся Мартин, — на него смотреть страшно. Тощий как зубочистка.
— А что он вдруг веганом стал? — спросил я, тоже коверкая это слово, так как неудобно было поправлять собеседника.
— Ему сделали коронографию и обнаружили проблемы, — задумавшись, сказал Мартин.
— Коронарографию, — поправил я. — Это когда вводят в кровеносную систему контрастное вещество и на рентгене смотрят состояние кровеносной системы.
— Да не важно, — махнул рукой Мартин, — главное, что он теперь веган, не курит и не пьёт. Не дай бог. Скучным стал. Ему там доктор наговорил всякого. Тот побоялся разориться на лекарствах и докторах, и решил бросить всё, кроме женщин. Редкостный, кстати, бабник.
— Каждый для себя решает сам, — улыбнулся я, кушая суп. — Кстати, всегда удивлялся, почему мужиков-бабников хвалят, а над женщинами, меняющими мужиков как перчатки, смеются.
— Природа такая, — сказал Мартин, макая горсть картошки в сырный соус. — Природой заложено так, чтобы женщины как можно больше рожали без остановки, а мужики, не дожидаясь истечения этих 9 месяцев, осеменяли остальных представительниц стада. Вам, белым, это не понять.
— Почему это? — спросил я, немного обидевшись.
— В прошлое воскресенье наш пастырь рассказывал на эту тему интересные вещи, — начал Мартин. — Только другим белым не рассказывай, пожалуйста.
— Договорились, продолжай, — кивнул я, откладывая пустую тарелку в сторону и придвигая к себе салат.
— А ты чего сначала суп, а потом салат ешь? — спросил Мартин.
— Откуда я знаю, — ответил я, — продолжай.
Мартин долго вытирал руки салфеткой, потом открыл йогурт, отпил прямо из пакета, нарисовав на своей чёрной верхней губе розовые усы, и продолжил:
— Раньше все страны воевали за землю, чтобы жить лучше. Народы, которые посильнее, завоёвывали слабых, захватывая их территорию. В то время нужно было быть сильным и умелым воином. Нужно было развивать вооружения, военную тактику и воспитывать грамотных генералов.
— Ну, и причём тут гулящие мужчины? — спросил я, пытаясь не смотреть на его йогуртовые усы.
— Да я сейчас не про них, — продолжил Мартин, — я про вас, белых. Пастырь сказал, что вам за счастье иметь одного ребёнка на всю семью. Иметь больше двух вы не можете, считая, что это дорого, и вы не сможете воспитать достойного преемника. Вот у тебя есть брат или сестра?
— Нет, я пока один в семье, — сказал я, осторожно накалывая на вилку маленькую помидорку под названием «черри».
— А у меня два брата и одна сестра, — гордо сказал Мартин. — А у латинос вообще до 10 детей бывает. У нас, цветных, рождаемость в несколько раз выше, чем у вас, белых. Мы люди верующие, поэтому аборты и предохранения всякие у нас запрещены.
— Да, но когда столько детей, их очень тяжело устроить в жизни, — задумавшись, сказал я.
— Наш пастырь говорит, дело женщин — рожать, пока силы есть, — посмотрев на меня как фанатик, сказал Мартин. — Если раньше народам нужно было воевать за своё место под солнцем, то теперь нужно просто рожать без остановки. И у кого это лучше всех получается, тот и победит в заселении планеты. А Бог детей не бросит. Подкинет на пропитание.
— А тебе не рано ещё думать на эту тему? — спросил я.
— Билл, я просто передал тебе слова нашего пастыря. Ты только ни кому не говори. Это наш секрет. Хотя, думаю, у мусульман всяких и мексиканцев та же задача. Одни белые пока в неведении.
— Мартин, мы с тобой не так хорошо друг друга знаем, чтобы обсуждать запретные темы, — сказал я и стал доедать салат.
— Почему запретные? — удивился Мартин.
— Как говорят умные люди, самые запретные для хороших отношений четыре темы, — сказал я.
— Какиеы? — спросил Мартин, густо намазывая курицу во фритюре соусом.
— Политика, история, здоровье и религия, — перечислил я. — Слишком велика вероятность поссориться.
— Билл, я не обидчивый, — улыбнулся он, — можем обсуждать любые темы. Даже цвет моей кожи. Ты меня спас, поэтому я бы очень хотел с тобой дружить.
— Поживём — увидим, — ответил я и стал кушать овсянку.
Мы поговорили ещё немного. Я доел свою еду быстрее, поэтому быстро попрощался и убежал на улицу. Там я шагал до остановки, чтобы сесть на общественный автобус, который за 40 минут домчит меня до дома. Я на всякий случай постучал по карману и проверил наличие ключей. Потом вспомнил код сигнализации и стал спокойно ждать на остановке.
Когда стоишь и ничего не делаешь, сразу приходят мысли. Я стал вспоминать свою прошлую жизнь и думать, какие вопросы задам Тринити. Мне очень хотелось расспросить ещё раз про социальную сеть, про компьютеры из деревьев, про своего отца, Юлю и так далее. А самое главное — понять, что мне теперь делать и в кого меня собираются превратить. Тем более что 16 лет — самый подходящий возраст, чтобы определиться с жизненным путём.
Нужно будет незаметно от отца, работающего на ферме рядом с домом, проскользнуть к себе в комнату на второй этаж и, достав гаджеты, хорошенько поболтать с женщиной, которую я видел всего один день жизни, а слышал несколько десятков лет.
Если честно, я очень скучал по ней. Иногда меня посещала мысль, что я так долго не видел Юлю, что скучаю по ней даже меньше, чем по Тринити. Но я прогонял эти преступные мысли как мысли о том сне в палатке.
Подошёл автобус и с шипением открыл переднюю дверь. Я зашёл, провёл специальной карточкой в нужном месте и стал располагаться у окна. Глядя через тонированное стекло на оживлённую улицу, я вспоминал слова Мартина о захвате мира при помощи повышенной рождаемости. Действительно, по улице шли в основном цветные. Чистокровно белых людей было очень мало.
Надеюсь, в России их осталось довольно много. Я не против смешения крови, но культуры у народов разные и смешиваются неохотно. А расизм цветных по отношению к белым иногда напрягает. Вот Мартин спокойно говорит мне всё, что думает. А если я начну говорить про свои наблюдения за основной массой темнокожих, он обвинит меня в расизме и его родители подадут на меня в суд.
Я иногда жалел, что родился белым. У чёрных в Америке больше свободы. Они могут говорить о других всё, что им хочется. Я ещё не слышал, чтобы чёрного человека судили за расизм по отношению к белому. А вот суды над белыми не прекращаются.
Вспоминалась сказка про то, как заяц пустил лисичку в дом переночевать, а она его выгнала. В той сказке петух спас зайца от выселения, зарубив лису косой. Думаю, если бы события той сказки происходили бы в Америке, зайца и петуха посадили бы в тюрьму за дискриминацию рыжих. Причём петухам в тюрьме тяжелее, чем зайцам.
Я рассмеялся вслух, вызвав странные взгляды пассажиров автобуса. Скорее бы доехать до дома. Оставалось ещё полчаса. Поэтому я завёл свой биологический будильник и, закрыв глаза, задремал под укачивающие движения автобуса.
Снился мне странный обряд. Люди в белых одеждах шли ночью с горящими крестами. Лица их закрывали остроконечные капюшоны. На груди каждого — большой деревянный крест. Они постепенно ускоряли шаг. Через некоторое время они бесшумно бежали, выстраиваясь в форме месяца, окружая бегущую и кричащую тёмную фигуру.
Я мог разглядеть только сверкающие белые пятки беглеца. Люди в белом настигли этого человека и, схватив, потащили к большому деревянному кресту на земле. Они привязали его и через несколько минут стали поднимать крест, пытаясь держать ровно, несмотря на брыкающегося чернокожего. Потом они установили крест на земле и отвернулись от него и начали странный танец.
Вся эта многочисленная толпа не обращала на меня внимания, поэтому я спокойно подошёл к кресту с человеком, вдохнул свежий ночной воздух и почувствовал запах керосина. Было очень темно, и я не мог рассмотреть чёрного лица жертвы. Я смотрел вверх, но бесполезно.
Внезапно люди в белом обернулись и быстро приблизились к большому кресту, осветив лицо несчастного факелами. Это был Мартин. Когда один из факелов приближался к ногам моего нового друга, я внезапно проснулся.
Это была моя остановка.
Я выскочил из автобуса как ошпаренный и только на улице стал проверять, не забыл ли я чего. Очень не люблю просыпаться подобным образом. Не зря раньше было поверье, что спящих людей нельзя будить. Тогда считалось, что когда человек спит, его душа выходит погулять. И если резко разбудить, душа не успеет вернуться и человек умрёт.
Не знаю, откуда у меня такие способности, но я как Штирлиц умел просыпаться в точно обозначенное время. Мои биологические часы работали без сбоев как у знаменитого разведчика. Кстати, интересное совпадение: прототипа героя зовут не Максим Максимович Исаев, как многие считают, а Всеволод Владимирович Владимиров. Это я узнал, когда искал информацию о Всеволоде Владимировиче в реальном мире. Про Штирлица нашёл в «Википедии», а про моего отца там ничего не было.
Мне очень нравилось читать роман «Семнадцать мгновений весны». Я интересовался историей Второй мировой войны. Интересно, что именно Всеволод Владимирович (прототип Штирлица) в реальной жизни, по поручению Сталина, сорвал переговоры между немцами и США. Эти державы хотели договориться о сепаратном мире, но русские разведчики помешали.
Самое интересное и обидное, что все американцы думают, что победу во Второй мировой войне одержали именно они. Все, включая учеников моей школы и моих родителей, были в этом уверенны. Американская пропаганда работает очень активно. И если бы они узнали, что правительство их страны пыталось договориться с немцами о новом разделе мира, их бы это повергло в шок.
Американский патриотизм вообще очень сильная штука. Например, наш тренер по баскетболу говорил нам, что три цвета из пяти олимпийских колец на эмблеме выбраны в честь американского флага. Один мой товарищ на уроке испанского языка говорил, что не будет учить его, так как Христос разговаривал на английском, значит, и ему этого языка будет достаточно.
Было ощущение, что американцев высадили на острове без книг и газет и отрезали от всего остального мира. Эдакая странная островная психология. Большинство из них совсем не интересовалось политикой. А кто интересовался, те черпали информацию из официальных источников. А пропаганда СМИ в США похлеще, чем где-либо.
Я быстрым шагом подходил к своему дому. Мне пришлось идти по газону, чтобы отец случайно не обнаружил, что я сбежал из школы. Хорошо, что днём никто не включает полив, чтобы не сжечь траву. Кстати, газоны в американской семье, как ботинки у человека, всегда выдают желание владельца показать свою аккуратность и ухоженность.
Я незаметно проник в дом и отправился в свою комнату. Там я зашторил окна и аккуратно выложил содержимое рюкзака. Попытался включить телефон, но не смог — он оказался разряжен. Планшет тоже успел сесть за эти часы. Пришлось подключать блок питания. Пока планшет заряжался, я сложил несколько подушек и сел, облокотившись на них спиной. Достал провод наушника и воткнул его в планшетный компьютер. Когда я надел наушники и нажал кнопку включения, на экране появилась знакомая картинка с изогнутым зданием.
После того, как необычное здание с надписью «Ковчег» растворилась в тумане, появилась поисковая строка. Я чувствовал, как моё сердце колотится как после пробежки. Я прокашлялся и сказал:
— Тринити, ты там?
— Да, — ответил знакомый голос.
— Ты теперь всегда будешь со мной? — спросил я.
— Скорее всего, — ответила Тринити.
— Когда мы разговаривали последний раз, ты хотела мне сказать, кем я должен стать в этом мире, — сходу спросил я.
— Володя, ты никому ничего не должен, — спокойно сказала Тринити.
— Так кем? — спросил я повторно.
— Ты должен внедриться в правительство города или штата, — ответила Тринити. — Там уже есть наши люди, но их недостаточно.
— Недостаточно для чего? — спросил я.
— Вы должны подтолкнуть эволюцию, чтобы избежать конца света и научиться летать в космос.
— А когда конец света? — спросил я.
— Никому не известно, но прогнозы показывают, что либо скоро, либо очень скоро.
— И как он наступит? — спросил я.
— Раньше мы думали, что люди просто перестанут воспроизводиться и вымрут своей смертью. Но сейчас всё изменилось.
— Изобрели лекарства, и теперь рождаемость восстановится?
— Не в этом дело, — с сожалением сказала Тринити, — рождаемость у людей по-прежнему в опасности.
— Тогда как он наступит? — нетерпеливо спросил я.
— В вашем мире зреет заговор, — ответила она.
— Какой ещё заговор? — удивился я.
— Мы пока не можем понять детали, — задумчиво ответила Тринити, — но огромное количество людей на вашей Земле объединены во всемирный заговор. Наши разведчики пытаются внедриться в эту организацию, но пока ничего не получается.
— И какова цель этого заговора? — спросил я, прикрывая одеялом замёрзшие ноги.
— Неизвестно, — с сожалением ответила Тринити. — Но такие масштабные приготовления, как сейчас, проводятся на Земле впервые. И мы сомневаемся, что идёт подготовка к чему-то хорошему.
— А можно конкретики? — спросил я.
— У нас пока только маленькие кусочки мозаики, — ответила Тринити. — Придёт время, и мы их тебе покажем, но пока ты бессилен понять эту логику. Мы пытались это сделать, но тщетно. Если повезёт, то ты нам поможешь.
— А где Таня, Аполлион и другие? — вдруг спросил я.
— Большинство твоих знакомых уже в реальном мире, — спокойно ответила Тринити, — они пока ещё подрастают и учатся.
— А у них тоже память осталась? — спросил я.
— Да, они тебя вспомнят, когда увидят, — ответила она.
— А когда это будет?
— Всему своё время, — ответила Тринити.
— А Юлю я точно увижу? — недоверчиво спросил я.
— Конечно! Я же тебе пообещала, — уверенно сказала она.
— Тринити, я вот всё время вспоминаю про те кружки, которыми вы пытались меня запутать, — медленно начал я. — Ты можешь мне объяснить, почему вы не можете создать один дамп и высаживать его копию в реальный мир многократно? Зачем обязательно мне жить несколько жизней друг за другом?
— Тут всё просто, — ответила Тринити, — мы не умеем ставить жизнь дампа на паузу. Дампы, которые живут в моём биокомпьютере, могут жить непрерывно. Стоит попытаться поставить их на паузу, и они сразу умирают. Поэтому в виртуальном мире жизнь не останавливается ни на секунду. Любой дамп живёт свою жизнь, а потом, когда умирает, мы переселяем его в виртуальную клетку живчика. Так он заново рождается и проходит весь цикл жизни.
— А сколько раз умирал я?
— Лучше сказать, рождался, — поправила Тринити. — Ты рождался несколько миллионов раз. Каждый раз до своего рождения ты успеваешь забыть все предыдущие события. Лишь твоё подсознание хранит весь опыт прошлых жизней.
— Ты хочешь сказать, что я жил в XVII веке? — удивился я.
— Да, конечно, — ответила Тринити, — просто ты этого не помнишь. Твоё подсознание соединяется с сознанием лишь тоненьким ручейком. Ты не в силах снять эту защиту.
— А зачем вам это нужно? — спросил я.
— Вы, люди, во всём пытаетесь найти логику, — рассмеялась Тринити. — Просто так получилось. Ты ещё спроси, почему трава зелёная, а вода синяя. Так вышло. Тут не логика, тут эволюция.
— Спрошу по-другому, — продолжил я. — Почему моё подсознание всё помнит, а меня туда не пускают? Интересно же будет вспомнить все прошлые жизни.
— Мы не можем давать людям доступ в подсознание, — ответила Тринити, — вы должны сами это сделать путём эволюции. Природа и так этот ручеёк делает всё больше и больше. Ваше сознание и подсознание незаметно, но начинают усиливать связь между собой. Возможно, скоро вы будете соображать быстрее меня.
— Насколько я вспоминаю, ты говорила, что ты — это трава и деревья. Это правда?
— Правда, — ответила Тринити. — Все растения на планете работают как часть глобального компьютера. Его ресурсов с лихвой хватает, чтобы поддерживать жизнь в социальной сети «Ковчег». Все дампы живут там. Кстати, и ты там тоже есть. Продолжаешь жить как ни в чём не бывало. Общаешься с виртуальной Юлей. Ты там счастлив.
— А почему я ни разу за эти 16 лет не слышал про социальную сеть «Ковчег» тут, в Америке? — спросил я.
— Её тут нет, — ответила Тринити.
— Как это нет? — спросил я.
— Когда мы узнали про человеческий заговор, мы решили отложить внедрение сети в жизнь этого общества. Нужно сначала разобраться с тем, что происходит. Наш противник здесь гораздо умнее, чем мы думали. Он умеет скрываться. Есть одна странная деталь.
— Какая? — спросил я.
— Обычно когда человек умирает в реальной жизни, он испускает волны, которые деревья улавливают и могут снять последний в жизни дамп. По этому дампу можно расшифровать всю человеческую жизнь. А тут происходит недостача.
— Недостача? — улыбнулся я.
— Дебет не сходится с кредитом, — рассмеялась Тринити. — Мы ведём учёт всех родившихся и умерших на земле. Но последние триста лет у нас постоянная недостача. Такое ощущение, что некоторые люди рождаются, но забывают умирать.
— Как говорил один мой знакомый кладовщик, — улыбнулся я, — недостачи неизбежны, нужно с этим смириться.
— Тут не до шуток, — сказала Тринити. — Особенно часто это происходит с политическими деятелями. Люди рождаются, становятся политиками, а потом по бумагам умирают, а на самом деле не излучают волн и не дают себя обнаружить.
— Ну, может, они умирают в пустыне, где нет растений? — предположил я.
— Где ты видел пустыню, где нет растений? — спросила Тринити и, не дожидаясь ответа, добавила. — Растения есть везде. Природе пришлось изобретать 15 метровые корни, чтобы присутствовать в пустыне. Волны во время смерти излучаются настолько мощные, что любая травинка в радиусе 10 километров может принять сигнал. А эти люди пропадают по всему миру.
— Ну, вам виднее, — согласился я.
— Понимаешь, чаще всего это видные политики или бизнесмены. И пропадают они обычно в старости. Поэтому есть ощущение, что нас водят за нос. Кто-то очень хитрый. Кто-то, у кого сознание и подсознание связаны не ручейком, а мощной рекой. Нам бы очень хотелось его найти.
— Может, это Штерн? — предположил я.
В наушнике наступила тишина. Тринити ничего не ответила и исчезла, как будто я её обидел своим предположением. На самом деле, Штерн мне сразу не понравился. Он вполне мог сойти за Дьявола, который строит всемирный заговор. И уж он-то точно знает, как всё устроено внутри сети «Ковчег». Тринити не помешало бы проверить своих партнёров по «бизнесу».
— Билл, привет, — прозвучал в наушнике, незнакомый голос.
— Это кто? — спросил я и стал оглядываться в своей комнате.
— Ваши обычно говорят, лёгок на помине, — ответил мужчина.
— Не понял, — нахмурился я.
— Штерн это! Чёрт побери! — нетерпеливо сказал он.
— Добрый день, Штерн, — смущённо сказал я.
— И тебе не хворать, — рассмеялся он. — Так ты думаешь, что заговор организовал я?
— Я ничего не думаю, — начал оправдываться я, — я вообще не знаю, что за заговор и причём тут я. Если нужна моя помощь, то пожалуйста. Если не нужна, то зачем тогда вы меня вмешиваете. Верните мне Юлю, и отпустите с миром.
— Тринити, я не могу разговаривать в таком тоне, — пожаловался Штерн и замолчал.
— Володя, Штерн тут со мной, он всегда на виду, — примирительно сказала Тринити. — Он как раз принимает очень активное участие в разбирательствах. Мы уже 150 лет пытаемся найти эту организацию. У нас есть множество вариантов, но внедриться не можем.
— Ладно, Штерн, извините меня, — сказал я, — не хотел вас обижать.
— Штерн уже отключился, но я ему передам, — сказала Тринити.
— Тринити, — неожиданно позвал я.
— Что? — отозвалась она.
— Ты не представляешь, как тяжело общаться с человеком, которого не видишь. Я иногда ловлю себя на мысли, что похож на сумасшедшего с разными голосами в голове. Ты можешь показывать себя во время разговора?
— Конечно, — ответила она.
Экран планшетного компьютера затемнился, и я смог увидеть красивую женщину, которая поправила камеру и отошла на расстояние, чтобы я смог её видеть. У неё были очень красивые тёмные волосы с причёской каре, на них падал ровный блик от лампы. Она была одета в белый халат. Её лицо слегка улыбалось, оставаясь серьёзным.
— Ты красивая, — сказал я.
— Спасибо, — смутившись, ответила Тринити. — Только не вздумай делать подобные комплименты малознакомым девушкам.
— Почему? — удивился я, поправляя свою причёску.
— Володя, это же Америка, — улыбнулась Тринити, обхватывая рукой своё запястье, изображая наручники, — могут подать в суд за сексуальные домогательства.
— Но ты же не подашь? — спросил я и подмигнул.
— Володя, солнышко, мы с тобой уже давно свои в доску, можешь мне доверять как себе, — неожиданно ответила Тринити.
Как только она договорила, экран сразу погас, и послышались шаги снизу. Похоже, отец поднимался посмотреть, кто тут разговаривает наверху. Шаги приближались. Кто-то медленно подошёл к моей двери и затих.
Потом ручка двери быстро повернулась и дверь мгновенно отворилась. В комнату заскочил отец с бейсбольной битой. Его вид мог испугать любого.
Отец забежал разъярённый, замахнулся битой и, пока его глаза привыкали к сумеркам комнаты, рычал по-звериному. Будь я воришкой, после такого зрелища я бы, сметая всё на своём пути, помчался бы к окну и, несмотря на то, что это второй этаж, спрыгнул бы вниз. Но я лишь успел вынуть наушники и накрыть свои новые гаджеты одеялом. Чтобы не получить удар битой, я громко сказал:
— Пап, ты чего? Это же я, Билл!
— Билл? — удивлённо спросил папа. — Ты же должен быть в школе до четырёх часов. Что случилось?
— Всё нормально, у нас просто отменили занятия, — осторожно соврал я, глядя на опускающуюся биту.
— Не ври своему отцу! — строго сказал отец, ставя биту на пол и прислоняя её к стене.
Его глаза привыкли к темноте, и он стал медленно обходить кровать, чтобы выглянуть в окно. Он раздвинул шторы и обернулся в мою сторону, скрестив руки на груди. Он молчал и ждал ответа на свой вопрос.
— Я говорю правду, меня сегодня директор поблагодарил за вчерашнюю драку и отпустил домой, — сказал я и почесал свой нос.
— Ты думаешь, я не вижу, когда ты говоришь неправду? — спросил он. — У тебя нос растёт, когда ты врёшь, прямо как у Пиноккио.
Отец улыбнулся, и только тогда я почувствовал облегчение. Очень тяжело общаться с напряжённым человеком. В гневе я видел отца всего три или четыре раза. В Америке вообще не принято показывать свои отрицательные чувства. Проявление гнева и раздражительности на работе означает крест на карьере.
Это всеобщая традиция в обществе. Все вокруг улыбаются. Если не получается держать себя в руках, принято обращаться к врачу, который выпишет правильные таблетки. Больше половины Америки сидит на антидепрессантах.
Они в жизни не могут найти места, где можно выплеснуть свою негативную энергию. Максимум, что можно себе позволить — сходить к психотерапевту. Но это стоит больших денег. На самом деле, это не плохо, когда все вокруг положительно настроены, улыбаются, рассказывают, как у них всё хорошо. Но иногда, когда напряжение накопится, они ни с того ни с сего берут ружьё и начинают палить по всем подряд, оставляя за собой горы трупов. Просто люди более не в состоянии сдерживать подавляемые негативные эмоции.
Отец вдруг прищурил глаза, быстро сорвался с места и, наклонившись надо мной, схватил за торчащий угол лежавшего под одеялом планшета. Он быстро вытащил его и понёс к окну. Провод питания легко выскочил из гнезда, но отец не обращал на это внимания. Он несколько секунд вертел устройство в руках, скомкав наушники в руке, и резко спросил:
— Билл, что это?
— Компьютер, — напугано сказал я.
— Я вижу, что компьютер, — раздражённо ответил отец, — на какие деньги ты его купил?!
— В кредит, — неожиданно для себя, ответил я. Видимо я не успел придумать свою версию, а правда была слишком неправдоподобна. Поэтому я сказал первое, что пришло в голову.
— В кредит?! — возмутился Джордж. — Ты хоть понимаешь, сколько мы кредитов оплачиваем каждый месяц?! Наш дом, ферма, машина, твоя учёба, налоги — всё это влетает нам в копеечку! Кто посмел тебе дать кредит?
— Почтой пришла кредитная карточка на моё имя, — продолжил придумывать я, — вот я и рассчитался ей. Нам в школе сказали, что нужно иметь такой компьютер, чтобы успешно учиться. Я сам буду платить.
— Сам?! — взревел отец. — Да ты за всю жизнь ещё и цента не заработал. Если ты считаешь свою стипендию заработком, то ошибаешься. Мы платим за твою учёбу гораздо больше. Я ещё понимаю, если бы ты пришёл ко мне и посоветовался, но ты купил эту фигню, не задумываясь. Ты думал о нас, когда расплачивался этой чёртовой кредиткой?
— Извини, отец, — сказал я и опустил глаза. Правду теперь уже точно не скажешь.
— В общем, так. Я забираю эту штуку, и она полежит пока в сейфе. Как расплатишься за неё с банком, так и получишь её обратно. А пока лишаю тебя карманных денег. И запомни! Пока ты не доучился, я несу за тебя полную ответственность, и ты должен согласовывать со мной каждый свой шаг. Всё! Точка! Я пошёл звонить в школу, узнавать, кто кого отпустил домой.
Отец схватил планшет с наушниками и быстрым шагом отправился прочь, на ходу подбирая биту. Биту он переложил в ту же руку, что и планшет, и она звонко ударила по экрану. Отец, не обращая внимания на это, отправился на первый этаж, громко топая. Через минуту он хлопнул тяжёлой дверью своего кабинета. Потом хлопнула крышка сейфа, и тут я понял, что снова потерял Тринити.
Денег у меня не было. Работы у меня тоже не было. А отец настолько принципиальный и резкий, что отдаст мне планшет только в том случае, если я покажу источник своего заработка и оплаченную квитанцию банка. И провести этого видавшего виды бизнесмена будет очень сложно. Вот я попал. Нужно было сказать, что директор подарил мне это устройство за мой героический поступок.
Я подошёл к окну и стал думать, что мне теперь делать. Отец наверняка уже звонит в школу и спрашивает, почему отпустили его сына. Его можно понять. Он платит большие деньги за мою учёбу, и в американских школах не принято отпускать детей пораньше.
Любой полицейский, увидев несовершеннолетнего на улице, может вызвать его родителей за присутствие молодого человека в общественном месте одного. У американских учеников не принято во время учёбы расхаживать по улицам. И все это знают. Поэтому в школах никогда не отпускают детей раньше положенного времени.
Мы учились с 9 до 16 часов. Кто хотел, тот оставался дольше на дополнительные занятия в спортивных секциях или бассейне. А если наш преподаватель заболел или не пришёл на урок, нам приходилось сидеть с другим. В нашей школе никогда не оставляли учеников одних. В учебное время администрация школы отвечает за нас головой, поэтому всё очень строго. Даже перемены между уроками не превышают 7 минут.
Ожидая наказания от отца, я сидел на краю кровати и ждал. Я прислушивался к звукам внизу и сильно вздрогнул, когда услышал открывающуюся дверь кабинета отца. Я ждал, что отец поднимется на второй этаж и всыплет мне по полной, но пронесло. Хлопнула входная дверь, и через окно я увидел отца бегущего в сторону фермы.
Я снова остался в доме один. Жалко, что теперь я не смогу общаться с Тринити. Хотя постойте! У меня же ещё есть телефон. Я отогнул одеяло и увидел чёрный брусочек, который блестел экраном. Я взял его в руку и попытался включить. Батарейка была на нуле. Я подошёл к блоку питания, который остался подключённым к розетке, и воткнул штекер в телефон. На экране появилась батарейка, которая начала заряжаться.
Я так перенервничал, что мне нужно было в туалет, но моё любопытство заставило меня плясать с телефоном в руке целых 5 минут, пока он не включился. Слава богу, на экране появилась знакомая заставка, а затем, после того, как туман рассеялся, я увидел одну поисковую строку. Наушников у меня в доме не было, поэтому я попытался сказать в сам телефон:
— Тринити, ты там?
Ответом была тишина. Видимо, виртуальный помощник работает только через наушники. Я потряс телефон и ещё раз спросил:
— Тринити, ты там? Можешь показаться?
В ответ экран телефона затемнился, и на нём появилась Тринити. Она открывала рот, но звуков не было. Лишь титры внизу показывали, что она говорит: «Сходи в магазин, купи наушники с разъёмом 3,5 мм».
Странно, вроде динамик у телефона присутствует, а почему голос Тринити не может пробиваться через него? Разве сложно производителям этого чудо-устройства реализовать такую простую функцию? Неужели все избранные должны ходить по XXI веку с наушниками? Бред!
Нужно сбегать в магазин. Я нащупал в заднем кармане своих джинсов денежные запасы. В кармане хрустнуло несколько купюр, поэтому я достал их и попытался расправить. Доллары были настолько тщательно измяты, что я вдруг подумал, что именно так, скорее всего, зародилось искусство оригами. Моя попа владела этим искусством в совершенстве.
Я переткнул зарядку телефона в удлинитель письменного стола и заложил телефон учебниками, чтобы не потерять последнюю возможность общаться с Тринити. Думаю, когда я вернусь с наушниками, телефон уже зарядится.
Тихо выйдя из комнаты, я отправился в ближайший магазин, который находился на заправке. Там я купил нужные наушники и, рассчитавшись на кассе с пожилым хозяином, отправился домой. Заняло это около 30 минут. К моему возвращению телефон уже зарядился наполовину. Блок питания был очень горячим.
Я решил не испытывать судьбу и, положив телефон с наушниками в карман куртки, отправился в гараж за велосипедом. Нужно было уехать подальше от дома, чтобы можно было спокойно поговорить с Тринити. Я взял небольшое покрывало и положил в переднюю корзину велосипеда.
Не знаю почему, но все американцы надевают велосипедный шлем даже ради пятиминутной прогулки. Мне приходилось подчиняться этим традициям, которые были подробно описаны в инструкции к велосипеду. Я надел шлем и, с трудом разгоняя велосипед, так как была включена не та передача, отправился по дороге в сторону городского пруда.
Я перещёлкнул передачу и, дождавшись неприятного щелчка перескочившей велосипедной цепи, стал ускоряться. По Америке легко ездить на велосипеде, так как велосипедная дорожка находится прямо на тротуаре и выкрашена в другой цвет. Я, не мешая пешеходам и автомобилям, на большой скорости гнал к своей цели, до которой ещё целых 15 километров.
В ближайшем фастфуде по пути к месту назначения я купил две чашки горячего кофе, три сэндвича с тунцом и две свежие булочки. Я любил сидеть на берегу водоёма и устраивать себе «пикники». Обычно я брал с собой книгу и читал её по несколько часов, слушая неумолкающих уток и чаек. Я надеялся, что зарядившейся батарейки хватит на долгий разговор с Тринити. У меня оставалась масса вопросов к ней.
Я проехал на велосипеде сквозь огромный пропил в стволе упавшего дерева, толщина которого была около 5 метров. Именно так обозначался въезд в этот национальный заповедник. Деревья впечатляли своим размером и показывали нам, простым смертным, кто настоящий хозяин на этой земле. Только в этом заповеднике можно было понять, что чувствует муравей, когда смотрит вверх на деревья. Через несколько метров располагался искусственный пруд.
Берег был почти пуст. В будни только мамаши с колясками гуляли по этому парку. Но они редко останавливались, так как грудные дети спят лишь при покачивании. Я подошёл к большому откосу недалеко от берега, постелил одеяло в тени чрезвычайно огромного дерева. Мне очень нравились эти деревья. Они как раз являлись символом нашего штата Калифорния.
Секвойядендроны — это самые большие деревья на земле. Думаю, именно здесь находится главный сервер природы, если слова Тринити принимать на веру. В природе сохранилось всего 30 рощ этих деревьев. Чаще всего эти секвойидендроны называли мамонтовым деревом, так как его огромные свисающие ветви были похожи на бивни мамонта.
Взрослые деревья могут достигать в высоту 100 метров при диаметре ствола 10–11 метров. Однажды нас всем классом возили сюда на экскурсию и показывали нам самое большое дерево, которое называлось «Генерал Шерман». Нам сказали, что это оно содержит 1500 квадратных метров древесины и является самым большим живым организмом планеты Земля. Некоторым деревьям в этом гигантском лесу больше 3500 лет.
Вообще, с городом, где я поселился, мне очень повезло. Город Тулар находится в штате Калифорния и представляет собой одну из самых зелёных точек на планете. Несколько заповедников, горы, до Тихого океана всего 130 километров. Город маленький, всего 50 тысяч жителей — это всего 1 % населения Вашингтона, столицы США.
Я старался не привыкать к этому городу, зная, что в любом случае уеду отсюда. Невозможно стать большим человеком в маленьком городе. А планы у меня, судя по всему, будут грандиозными. Тринити хочет устроить меня в правительство города. Думаю в этом городе, сделать это будет легко. В отличие от русских, американцы смотрят на диплом. Тут образование — это очень важно. Даже если ты глуп, но имеешь диплом Гарварда, хорошее будущее тебе обеспечено.
Я достал из кармана телефон и наушники. Воткнул их в уши и сел на покрывало, прижавшись спиной к большому дереву. Напротив меня был большой водоём с плавающими вдали утками. Я нажал кнопку включения телефона и, увидев поисковую строку, спросил:
— Тринити, ты там?
— Да, конечно, — ответила она.
— Ты не знаешь, отец дозвонился до школы? — спросил я.
— Я не знаю, — ответила Тринити.
— Как это не знаешь? — удивился я.
— Понимаешь, тут, в реальном мире, социальная сеть ещё не представлена. По большому счёту, у меня информация только от людей индиго и из интернета.
— Что за люди индиго? — спросил я.
— Ну, это такие же люди, как ты, — ответила Тринити. — Это те, кто жил в виртуальном мире, и у кого осталась память прошлого.
— А что за смешное название? — спросил я.
— Ну, это сами люди и придумали их так называть, — ответила Тринити. — Считается, что если снять ауру такого человека, она будет между тёмно-синим и фиолетовым.
— То есть, люди научились нас вычислять? — спросил я.
— Нет, конечно, это всё миф, — ответила Тринити. — Если вы ведёте себя естественно, то вас никто не может вычислить. Вы даже друг друга не сможете различать. Нам сейчас приходится соблюдать полную конспирацию.
Я посмотрел вверх на высокое дерево и спросил:
— Скажи, а вот это дерево — это и есть биокомпьютер, в котором мы все существовали?
— Нет, конечно, — ответила Тринити. — Раньше оно активно использовалось, но ему уже несколько тысяч лет, поэтому его используют лишь для резервного копирования. Хотя это лишь моё предположение. Я сама не могу тебе рассказать детально, как устроен наш компьютер. Мы им просто пользуемся. Придёт время, и мы дадим его ресурсы людям.
— Понятно, — задумчиво сказал я, отпивая тёплый кофе и доставая одну из булочек.
— Володя, тут с тобой Штерн хочет поговорить, — сказала Тринити.
— Конечно, — ответил я, отрывая маленькие кусочки от булочки и кидая их в воду. Огромная стая уток сорвалась со своего места и быстро подплыла к белеющим на воде кускам хлеба.
Утки жадно накинулись на хлеб и стали драться за еду. Было видно, что их давно не кормили, а рыбачили они не очень хорошо, так как были избалованы посетителями заповедника. Пришлось раскрошить всю булочку до конца и кинуть в стаю. Утки очень громко шумели, плескаясь в воде, отталкивая друг друга крыльями.
— Билл, привет, — сказал Штерн на русском языке. — У меня к тебе очень серьёзный разговор.
— Внимательно слушаю, — ответил я и взял телефон в руки.
На экране появился немолодой Штерн, которого я видел 16 лет назад. Он был одет в дорогой чёрный костюм, и осанка выдавала в нём уверенного в себе человека.
— Я не хочу ходить вокруг да около, — начал Штерн. — Мы зашли на сайт твоей школы и посмотрели твои оценки. Ты учишься недостаточно хорошо. Так ты не сможешь поступить в университет.
— Учусь как могу, — обиженно ответил я.
— Я не буду тебя заставлять, — серьёзно глядя на меня, сказал он, — но ты должен выбрать.
— Что выбрать? — спросил я.
— Или ты начинаешь учиться идеально и получать по 100 балов, — начал Штерн, — чтобы выполнять свою миссию, или…
— Что или? — спросил я.
— Или мы будем считать твою ветвь эволюции порочной и бесполезной, — недипломатично продолжил Штерн.
— Что это значит? — спросил я тихим голосом.
— Не хочу, чтобы это выглядело как угроза, — строго сказал Штерн, — но мы слишком много вложили в твой проект, чтобы допускать твоё расслабления в реальном мире. У нас слишком мало времени.
— Вы говорите как мой папа, — улыбнулся я.
— У меня гораздо больше возможностей, чтобы наказать тебя, — теряя терпение, говорил Штерн. — Ты очень умный молодой человек, и должен понимать, что поддерживать твою жизнь в виртуальной сети мы будем только при успешном выполнении твоей миссии.
— Я не совсем понимаю, о чём вы говорите, — осторожно сказал я.
— В нашей сети ты продолжаешь жить и воспитываться, — начал объяснять Штерн, — там живёт такой же Володя, как и ты. Если ты будешь нас слушаться, то мы сможем отправить его в реальный мир под видом твоего будущего сына. Юля уже там, и скоро мы вас познакомим, чтобы вы могли жить вместе и родить этого ребёнка. А вот если ты наплюёшь на образование и встанешь в позу, то поддерживать жизнь Володи, Юли и остальных твоих знакомых не будет смысла. Твою ветвь эволюции придётся приводить в тупик.
— Очень похоже на угрозу, — задумчиво сказал я.
— Возможно, — ответил Штерн. — Ты не думай, что у нас нет запасных вариантов. У тебя самые большие шансы помочь перевернуть мир и остановить заговор, но мы боимся, что ты его профукаешь.
— Ничего я не профукаю, — обиженно ответил я, глядя ему в глаза.
— Тебя за язык ни кто не тянул, — улыбнулся Штерн, — твоё обещание принято, иди, учись. Тринити тебе поможет.
— А вы всегда такой грубый? — спросил я.
В ответ Штерн отключился, и наступила мёртвая тишина. Утки уже начали отплывать от моего берега, понимая, что обед закончился. Я достал вторую булочку и, разломив её на несколько частей, со всей силы бросил в воду.
Было очень неприятно следовать своей миссии из-под палки. Я вспомнил, как Штерн в прошлой жизни бросал трубку. Вспомнив это, я разозлился ещё больше. Странный он человек. Неужели, если меня просто попросить хорошо учиться, то я не буду этого делать?
Почему, обязательно нужно придумывать угрозы? Я сам заинтересован учиться хорошо. Мне самому будет приятно выполнять великую миссию по спасению мира. Зачем при этом вешать надо мной дамоклов меч — мне не понятно. Уничтожать мою ветвь эволюции — вот до чего додумались эти талантливые манипуляторы.
— Тринити, ты там? — спросил я.
— Конечно, — ответила она на английском языке.
— А Штерн там? — спросил я.
— Нет, он отключился, — ответила она.
— Штерн сказал, что если я не буду хорошо учиться, — пожаловался я, — то он закроет мою ветвь эволюции.
— Он это может, — мирно сказала Тринити, — но мы же этого не допустим? Правда, Володя?
— Я подумаю, — ответил я.
Странные существа, играют в открытую. Думаю, они разыгрывают простую игру в «злого и доброго полицейского». Они знают, что я разозлюсь на злого Штерна, и буду доказывать ему, что я не профукаю свою миссию. Они знают, что я буду уважать Тринити и советоваться с ней по любому поводу, считая её своим союзником.
Я вдруг рассмеялся, вспомнив старый анекдот:
Однажды двум полицейским пришлось раскалывать наркодилера. Старший полицейский сказал своему помощнику:
— Давай разыграем игру в «злого и доброго полицейского».
— Давай, — ответил младший.
Они зашли в кабинет для допросов. Старший спокойно подошёл к напуганному наркодилеру и, взяв его за затылок и ударяя об стол лицом, стал кричать со всей силы:
— Говори, мразь! У кого брал наркоту?! Говори! Будешь молчать — сгною за решёткой!
— Я ничего не знаю, — плакал наркодилер в ответ, вытирая разбитый нос.
Наступила пауза. Старший полицейский, как договаривались, вышел из кабинета для допросов и стал смотреть за действиями своего подчинённого за стеклом в тёмной комнате. Его помощник попросил наркодилера встать со стула и, немного приобняв, шепнул ему что-то на ухо. Наркодилер тихо ответил ему.
Помощник со всей силы ударил наркодилера сзади по шее и со всей силы воткнул колено ему в живот. Наркодилер упал на пол и стал валяться. Помощник не успокоился, а продолжил наносить удары, пока опомнившийся старший полицейский не ворвался в комнату и не оттащил своего безумного коллегу.
Когда они удалились из комнаты допросов, старший спросил:
— Мы же вроде договорились играть в игру «злой полицейский и добрый полицейский»?
— Да! А я подумал, вы «добрый», — наивно ответил помощник.
Утки вернулись, и на этот раз не стали уплывать, доев крошки. Они тревожно плавали и ждали добавки. Интересно, а почему они первый раз уплыли, а теперь ждут? Что за коллективный разум? Самое интересное, что они всё делают вместе. Инстинкт стаи. Видимо, выживать вместе гораздо проще. Я крошил им третью булочку и думал о них. Вот как хорошо уткам, не нужно напрягаться. Плавай себе в воде и жди еды. Деньги зарабатывать не нужно, учиться им без надобности. Размножайся, нагуливай жирок к зиме — вот и вся наука.
Не ошибусь, если начну утверждать, что ни одна утка Земли не мечтала попасть в космос. Ни одна утка не мечтала спасти мир. Мысли об эволюции не помещаются в этой маленькой, покрытой радужными перьями голове. Зачем люди отличаются от этих уток — непонятно. Почему нам больше всех надо? Уткам не нужно раскрывать всемирный заговор, а мне вдруг поручили. Странно, но очень приятно. Многие мечтают стать спасителями, но не каждому дано.
Слово-то какое придумал — «профукаешь». Думаю, в английском языке он бы не смог найти такой обидный аналог. Я запустил процесс самодиагностики и понял, что этот разговор со Штерном мне на руку. Я люблю творить чудеса кому-нибудь назло. Люблю доказывать неприятным людям, что я из себя что-то представляю.
Учился я нормально, просто последние пару лет немного расслабился. Я увлекался компьютерными играми, и на учёбу оставалось меньше времени. Школа тоже виновата: преподаватели ставили хорошие оценки за просто так. Двоечников в нашем русском понимании вообще не было.
Если ученик сдавал свою работу, пусть даже практически пустой лист, ему уже ставили от 50 до 70 %. А такие, как я, которые хорошо знали предметы, ценились в школе на вес золота и нас постоянно захваливали. Ходили устойчивые слухи, что учителям в Америке запрещено ругать своих учеников, можно было только хвалить и ставить в пример. Вот меня и захвалили. Вырастили мне на голове такую корону, которая мешала заниматься.
Отец пытался заставить меня улучшить оценки, но так как сам не был отличником, не мог проконтролировать мои знания. Учебники в Америке тоже были примитивными. Я не спорю, в их создание было вложены сумасшедшие деньги, они были цветными и красочными. Но за морем картинок и схем пряталась небольшая крупица знаний.
Толстые американские книги с крупным шрифтом тоже не впечатляли. Американский стиль изложения меня раздражал. Было такое ощущение, что первую половину книги автор расхваливал свою теорию и описывал все возможные прибыли, которые принесёт её прочтение. Причём про саму теорию не было ни слова. Можно было смело открывать книгу на середине. Потом автор излагал все проблемы, которые можно решать при помощи его теории. Потом на 20–30 страницах описывалась сама идея, зачастую достаточно избитая. А остаток книги мне пытались продать семинар этого автора или следующий учебник.
Будь я хирургом, я бы вырезал весь маркетинг из голов американских авторов. Знания тонули в этом омуте слов. Зато мне очень нравились русские учебники. Там вся информация была раскрыта последовательно от простого к сложному. Было очень много примеров решения. Всё лишнее старые русские авторы вырезали из своих выстраданных учебников. Ошибок там быть не могло. Учебники можно было использовать как справочники. А стоили эти учебники в моё время столько, что их можно было сдавать в макулатуру и получать небольшую прибыль.
Американские учебники были очень дорогими, поэтому я часто пропадал в школьной библиотеке, где среди множества книг я бесплатно находил то, что искал.
— Тринити, у тебя есть книги и учебники? — спросил я.
— Конечно, — ответила Тринити. — У меня есть почти все учебники и книги. Именно это и имел в виду Штерн, когда говорил, что я буду тебе помогать. Ты же не надеешься, что я буду подсказывать тебе у доски и на экзамене?
— А где вы их взяли? — спросил я. — Ты же говорила, что тебе доступны только знания из интернета. А там многих учебников нет.
— Люди индиго помогли отсканировать, — улыбнулась Тринити, глядя на меня с экрана телефона.
— Так вы ещё и пиратством промышляете? — рассмеялся я.
— Чем мы только не промышляем, — в шутку вздохнула Тринити. — Цель оправдывает средства. Тем более что часть книг и учебников пишут наши люди.
— А их тут много? — спросил я.
— Очень много, — ответила Тринити, — но не старайся их вычислить. Они не признаются. Конспирация.
— А русские учебники тоже есть? — спросил я.
— У меня всё есть, — кивнула головой Тринити. — Хочешь испытать ностальгию?
— Было бы неплохо, — мечтательно улыбнулся я.
— А как ты собираешься вернуть планшет? — неожиданно спросила Тринити.
— Пойду работать официантом, нужно будет заработать денег, взять в кредит другой планшет и погасить кредит. Квитанции покажу папе.
— Любишь ты всё усложнять, — улыбнулась Тринити.
— А есть пути проще? — спросил я.
— Я уже всё сделала, — сказала Тринити.
— Что ты сделала? — удивился я.
— Когда твой папа звонил в школу, я вклинилась в телефонную линию, и голосом директора, всё объяснила, — спокойно сказала она.
— Ого! А что ты сказала? — спросил я.
— Я сказала, что за твой вчерашний героизм тебя наградили денежной премией и одним выходным днём. Поблагодарила твоего папу за такого сына. Похвалила его за воспитание.
— Это хорошо, — обрадовался я, — но он всё равно будет меня ругать за то, что я соврал про кредит.
— Пусть ругает, это полезно, — улыбнулась Тринити, поправляя чёлку, — скажешь, что не хотел хвастаться, поэтому придумал про кредит.
— Слушай, а планшет и телефон — это одно и то же? — спросил я.
— Функции идентичны, — ответила Тринити. — Но с большим экраном читать книги удобнее. Думаю, ты ещё не представляешь, сколько нам с тобой нужно будет прочитать за эти два года.
— Нам с тобой? — спросил я.
— Можешь теперь считать меня своим репетитором, — улыбнулась Тринити и надела очки на кончик носа.
Отлично! Всегда мечтал иметь собственного репетитора. Индивидуальные уроки в Америке стоят сумасшедших денег. А тут всё на блюдечке с голубой каёмочкой. Учиться с Тринити будет гораздо удобнее, чем с некоторыми учителями в школе.
На некоторых уроках в классе я просто скучал. Преподаватели не учили, а просто делали вид, что учат. Они 20 минут читали нам учебник, потом сгоняли в группы и давали лёгкие задания. Так мы тратили 90 минут урока. Было ощущение, что никто не проверяет наших учителей на профпригодность.
Присутствие Тринити в моей жизни очень и очень радовало. Я смотрел на солнце, пробивающееся сквозь высокие деревья и вдыхал хвойный аромат леса. Я вынул наушники, взял пару сэндвичей и стакан кофе и пошёл к воде. Нужно было обдумать, что теперь делать.
Я спускался по крутому склону и, слегка поскользнувшись, спугнул стаю уток. Они перелетели небольшой пруд и, от греха подальше, приземлились на противоположной стороне.
Я откусил сэндвич с тунцом и стал с чувством разжёвывать. Было очень вкусно. Тунец — это настоящая золотая рыбка Америки. Нигде он так не популярен, как здесь. Диетологи говорят, что тунец — это вместилище полезнейших для человеческого организма веществ. Тунец — это источник уникальных природных жиров «омега-3», которые на 50 % сокращают риск сердечнососудистых заболеваний. А ещё они улучшают функционирование мозга, зрение, являются противовоспалительным средством, способствуют снижению веса, и, по мнению некоторых учёных, являются профилактикой нескольких видов рака.
«Интересно, откуда я всё это знаю?» — спросил я себя и вдруг вспомнил, что нужно задать Тринити ещё один мучивший меня вопрос. Я похлопал себя по карманам и, не найдя телефона, вздрогнул и побежал обратно к дереву. Не дай бог, телефон пропадёт.
Телефон по-прежнему лежал на покрывале рядом с велосипедом. Я дал себе зарок больше никогда не бросать его где попало и держать его рядом с собой. Надев наушники и вернувшись на берег, я вызвал помощницу:
— Тринити, хочу тебя спросить.
— Слушаю, — ответила она.
— Я вот читал в интернете про Штирлица, — начал я, — прообразом его был настоящий разведчик Исаев. Там было написано, что Исаев — это псевдоним для разведывательной работы. А его настоящее имя было Всеволод Владимирович Владимиров. Это простое совпадение?
— Ты только не говори об этом Штерну, пожалуйста, — попросила Тринити, — это будет наш с тобой секрет.
— Ты не ответила на мой вопрос, — тихо сказал я.
— Понимаешь, у нас в те времена, — начала объяснять Тринити, — было не так много опытных дампов. Поэтому мы использовали всех, кто был, чтобы изменить ход войны.
— Ты хочешь сказать, что Штирлиц — это я?
— Тс-с-с! — ответила Тринити и приложила указательный палец к губам.
Прошло два месяца. Жить стало гораздо проще, так как у меня появилась новая цель. Я внимательно слушал преподавателей в классе, а по вечерам учился с Тринити. С ней получалось гораздо быстрее. Преподаватели были очень слабыми, создавалось такое впечатление, что систему образования в Америке специально подвергают деградации. Чего только стоит приказ директора не загружать учеников информацией во время урока больше 20 минут.
Ходил слух, что директор школы посетил очень дорогой семинар по повышению квалификации, где ему сообщили, что мозг подростка не может потреблять информацию продолжительное время. Ему доказали, что кора головного мозга не может находиться в возбуждённом состоянии дольше 15–20 минут. Поэтому все учителя получили строжайший приказ не «грузить» учеников дольше.
Мы начинали урок с небольшой лекции, а потом закрепляли материал в групповых играх. Большая часть преподавателей откровенно бездельничала, полагаясь на это указание директора. Мы находились в классе, и это было главной задачей школы. А что мы там делали — это никого не интересовало.
Свои расистские настроения я оставил, так как мы подружились с Мартином. Оказалось, что он обычный парень со своими достоинствами и недостатками. Мы во многом были не похожи друг на друга, что нас и привлекало. Он был немного безалаберным и рассеянным, но очень компанейским. У него была масса друзей. Однажды он пригласил меня на вечеринку к своему чёрному товарищу.
Вечеринка проходила в двухэтажном доме с бассейном. Родители организатора праздника куда-то уехали, чем и воспользовались 40 молодых парней и девушек. Приехал я сюда на велосипеде, так как всегда отказывался кататься с Мартином в его машине, не желая нарушать закон.
Музыка играла очень громко. Пиво лилось рекой. В центре комнаты стоял стол с закусками, добрую половину которого занимала гигантская чаша для пунша. Веселящиеся люди черпали пунш половником и начинали пить, не отходя от стола. Было ощущение, что все окружающие собрались для того, чтобы напиться.
Подростки были уже пьяными и начинали создавать пары для игр в любовь. В большой прихожей дома шла дискотека. Все танцевали, пытаясь не расплескать пиво из стакана в руке. Несмотря на размеры помещения, было очень тесно, поэтому я вышел на улицу. Там несколько пьяных парней и девушек плавали в бассейне. Погружаться в бассейн было принято с как можно большим количеством брызг.
Вдоль бортика веселились компании, которые выкуривали одну сигарету за другой. Несмотря на то, что я пришёл вместе с Мартином, он куда-то затерялся, и я пытался его найти. Я шёл вокруг бассейна и искал его глазами, параллельно кивая головой однокашникам.
Когда я прошёл весь бассейн, то увидел за углом дома компанию парней, которые передавали по кругу измятую сигарету. Мартин, который был среди них, выдохнул серый дым, помахал мне рукой и улыбнулся белыми зубами. Когда я подошёл, он заговорщицки подмигнул мне и шепнул:
— Билл, возьми. Затянись.
— Это что? — спросил я, уже догадываясь, что приятный запах жжёной травы вокруг не от газона.
— Веселящий газ, — ответил Мартин, протягивая коптящую сигаретку мне.
Я машинально взял её в руку. При этом окружающие взорвались хохотом и пристально смотрели на меня. Казалось, что эти десять глаз ждут, что я буду делать. В данный момент решалось, «лузер» я или «найс». Невежливо было отказываться, когда я уже держу эту штуку в руке. Нужно затянуться пару раз и незаметно исчезнуть. Пауза затягивалась, и это привлекало ещё больше внимания к моей персоне.
Понимая, что никто об этом не узнает, тем более что Тринити со мной нет, я затянулся. Я не ожидал, что фильтра в этой мятой сигарете нет, и вдохнул слишком сильно. Горло внезапно обожгло дымом, но почувствовал я это лишь когда мои лёгкие уже были полны. Я закашлялся, чем вызвал ещё одну порцию нездорового смеха присутствующих. Я кашлял, а этот горький запах дыма выходил из моего рта и носа, больно щипая рецепторы. Я сглотнул.
— Не выдыхай сразу, — мирно сказал Мартин.
Я осторожно затянулся ещё раз. На этот раз всё шло легче.
— Вдыхай полностью, что есть силы, — инструктировал мексиканец, друг Мартина.
Я подчинился и стал вдыхать до боли в лёгких. Когда я уже чувствовал, что пряжка ремня больно впивается в живот, я задержал дыхание.
— Держи дым внутри сколько есть силы, — продолжил мексиканец.
Я задержал дыхание настолько долго, насколько мог, пытаясь следить за своими ощущениями. Окружающие, не моргая, смотрели на меня. Я чувствовал себя довольно глупо, как будто лишаюсь девственности при всех.
Когда перед глазами начали кружиться белые искры, и не было сил задерживать дыхание дальше, я медленно выдохнул. Я старался выдохнуть весь дым, но каждый раз, когда я выдыхал ещё раз, из меня выходила очередная слабеющая порция дымка. Сигаретку у меня уже забрали и потеряли ко мне всякий интерес.
Я стоял в толпе увлечённых парней и думал: «Неужели я теперь наркоман?». Я пытался почувствовать что-то новое, но всё было по-прежнему. Ощущения были те же, как и когда я пришёл сюда минуту назад. Я однажды читал, что бывают люди, которых марихуана не берёт. Подождал ещё минуту, но ничего не происходило. Парни в компании уже вовсю, веселились и смеялись, показывая друг другу разные смешные рожи. Каждое движение вызывало в них смех.
Когда от сигаретки уже почти ничего не осталось, они сунули мне её в руки и пошли развлекаться в дом. Я посмотрел на затухающий вспушенный кончик окурка и начал искать, куда его выкинуть. Я стоял за углом дома и прислушивался к своим ощущениям.
Странно, прошло уже много времени, а меня не берёт. Спортивный интерес заставил меня затянуться ещё несколько раз, каждый раз задерживая дыхание. Я настолько увлёкся этим процессом, что держал остаток сигаретки за самый кончик ногтями, и после седьмой или восьмой затяжки, сильно обжёг пальцы. Непроизвольно тряхнув рукой, я выбросил эту гадость и, схватив мочки своих ушей, остудил руку.
Интересно, откуда такой рефлекс? Хотя действительно, мочки ушей, зачастую самая холодная точка организма. Почти природный радиатор. Чувствуя, что мне нечего больше тут делать, я пошёл в дом, пытаясь следить за своей походкой, чтобы почувствовать изменения. Ощущения не изменились. Очень интересно!
Похоже, Тринити не сказала мне, что люди индиго невосприимчивы к действию наркотиков. Хотя логично, что совершенные люди, которые должны двигать эволюцию вперёд, должны обладать сильным организмом. Жалко, конечно, что я никогда не смогу ощутить действие этой гадости. Но, видимо, природа ограничила избранных, зная об их любопытстве. В принципе, правильно: если избранные работают в правительстве, то никто не сможет посадить их на иглу и таким образом завербовать.
Я ещё двадцать минут ходил по дому, пытаясь найти тихое местечко. Люди вокруг помаленьку сходили с ума и начинали безумствовать. На втором этаже, где располагалось несколько спален, всё было занято. Это было понятно по звукам, раздававшимся за дверью. Я держал в руках большой стакан пива, но делал это только для того, чтобы не выделятся. Последней каплей для меня стала девушка в туалете, которая решила испортить ковровое покрытие этого заведения. Посмотрев на её обед и ужин, я решительно направился к двери.
Я был чужой на этом празднике жизни, поэтому сел на велосипед и покатил в сторону дома. Горло неприятно першило как от ожога. Я крутил педали и вдыхал свежий вечерний воздух. Очень ярко пахло цветами, было ощущение, что я не на асфальте велосипедной дорожки, а на свежескошенном лугу. Птицы устроили ночные пения и надрывались во весь голос. Сверчки трещали прямо в моё ухо.
Тут резко налетел ветер и качнул меня. Я почувствовал, как велосипед наклоняется, и с большим трудом сохранил устойчивость. Велосипедная цепь зашумела так, что я испугался, что разбужу всех соседей. Видимо, пора её смазывать. Глаза сохли от набегающих порывов резкого ветра, и я старался сохранять постоянную скорость, чтобы не упасть. Руки резко вспотели и скользили на резиновых ручках руля.
В сумерках вечера, я увидел крышку колодца, к которой приближался. Я привычно направил свой велосипед по центру, чтобы проехать, но произошло невероятное. Я заехал на крышку колодца, а когда уже стал с неё съезжать, почувствовал, как проваливаюсь в глубокую яму. Я чуть не выронил руль от страха. Проведя самодиагностику, я осознал, что продолжаю ехать прямо.
Рубашка на моей спине вымокла и неприятно прилипала. Фонари вокруг светили особенно ярко и слепили меня. Все ощущения резко усилились, и я не понимал, что происходит. Каждый стык велосипедной дорожки воспринимался мной как падение в бездну. Я понял, что не смогу дальше ехать на велосипеде и попытался слезть с него. Плавно затормозил, испугавшись возникшей инерции. Потом резко опустил правую ногу и несколько минут не мог ощутить твёрдой земли, как будто заваливался набок вместе с велосипедом.
Наконец нога упёрлась в землю, и я понял, что стою на ней и держу велосипед в руках. Он стал очень тяжёлым и давил на меня со всей силы. Я с трудом удерживал его. Было очень страшно. Что со мной происходит? Я не успел ответить на свой вопрос, так как мимо пролетела полицейская машина и припарковалась на обочине в 100 метрах от меня, как будто поджидая.
Я ощущал их взгляды на себе. Я пытался идти вперёд, но ноги с трудом слушались, так как каждый шаг превращался в резкое падение вниз. Я очень боюсь высоты, и это было для меня настоящим мучением. Остановившись, я несколько минут вытирал свой лоб рукавом. Громкий скрип велосипедного шлема разрывал барабанные перепонки. И только тут дошло: я обкурился!
Я стоял на велосипедной дорожке и старался не смотреть на полицейскую машину. Достал телефон из кармана и стал делать вид, что остановился, чтобы отправить SMS. Всё было как в фильме «Матрица»: время то замедлялось, то ускорялось. По крайней мере, телефон я доставал около двадцати минут по ощущениям. Страх, который я испытал после прихода, не отпускал меня ни на секунду. Я смотрел в слепящий экран телефона и делал вид, что набираю что-то на клавиатуре, а сам краем глаза следил за полицейской машиной.
Машина стояла и никуда не двигалась. Они наверняка следили за моими движениями, так как на улице больше никого не было. Будь я пешком, я бы просто развернулся и пошёл в обратную сторону, но если я буду разворачивать велосипед, полицейские поймут, что моё поведение неестественно. Было очень страшно. Земля постоянно уходила у меня из-под ног. Все чувства обострились. Я не мог чувствовать хода времени и не понимал, что происходит.
Наступил небольшой провал в сознании, и когда я очнулся, я уже ковылял по велосипедной дорожке мимо этой злополучной машины с блюстителями порядка. Я, кажется, не давал своему телу задания двигаться. Оно почему-то стало двигаться само. Наступили постоянные провалы памяти. Поэтому я, пытаясь двигаться прямо и привыкнуть к постоянным падениям, которые ощущал, уже забыл про машину, которая осталась далеко позади. Да и что мне эти полицейские, если мои руки дрожали от страха.
Я ковылял вперёд и думал, что если бы сейчас кто-то подошёл ко мне сзади и задал любой вопрос, я бы настолько испугался, что умер бы от страха. Очередной провал в памяти закончился тем, что передо мной стоял господин полицейский и одними губами говорил что-то. Странно, что я не испугался. У меня было чувство, что всё это происходит не со мной, а я смотрю фильм. Полицейский говорил, а звука не было. Я стоял и глупо смотрел то на него, то на велосипед, то на телефон.
Когда полицейский уже стал проявлять неудовольствие от того, что я ему ничего не отвечаю, я вдруг услышал, что он говорил:
— Что вы тут делаете, молодой человек? Вам плохо?
Нужно было срочно ответить ему, но я открывал рот как рыба и не мог выдавить из себя звуки. Страх исчез, но пришло полное непонимание, что я делаю. Я смотрел на себя со стороны и стал замечать, что машу рукой и показываю жестами, что я глухонемой. Мне показалось, что я делал это около десяти минут. Полицейский внимательно смотрел на мои движения и расширенные зрачки.
Я с трудом сдержал желание отскочить от него, когда рация зашипела. Животный страх. Скорее бы меня отпустило! Слова в рации звучали очень громко и непонятно. Полицейский что-то ответил и быстро убежал в машину. Они включили мигалки и, оглушив меня сиреной, умчались, скрипя задними колёсами. Пронесло! Ура!
Я стоял, вытирал липкий пот со лба и пытался понять, было ли это на самом деле. Я решил идти домой. Оставался всего один километр. Велосипед был очень тяжёлым, так как шли мы в горку. Мои усилившиеся чувства, создавали ощущение, что я поднимаюсь на Эверест. Я уже стал смотреть по сторонам, пытаясь найти кусты, куда я выкину этот дурацкий велосипед. Волосы мои были мокрыми, несмотря на вечернюю прохладу. Приглаживая их, я вдруг понял, что на мне нет шлема.
Когда я успел его снять? Судя по всему, память моя запуталась. Я огляделся и увидел шлем в передней корзине велосипеда. Когда я его туда положил? Ох. Скорее бы меня отпустило. Я очень сильно испугался, когда понял, что скоро мне нужно будет объяснять родителям своё состояние. От этого страха я снова потерял память и очнулся уже в своей постели.
Я лежал в вечерних сумерках в своей комнате. Кровать воспринималась мной как водяной матрас, так как я постоянно проваливался, когда пытался повернуться. Поэтому я решил лечь на бок, смотреть в окно и не шевелиться. Стало гораздо легче. Я очень хотел холодной воды, но боялся встать. Облизывал свои сухие губы и пытался протянуть время. Постоянно засыпал и просыпался вновь, не понимая, сколько прошло времени.
Очередной сильный приступ страха наступил тогда, когда я увидел луч света от открываемой за моей спиной двери. Я услышал очень громкий и звонкий голос, от которого по моему телу побежали мурашки:
— Билл, ты спишь?
Это была моя мама. Я услышал её шаги. Она подошла ко мне и внезапно сделала то, что я никак не ожидал. Такого страха я за этот вечер ещё не испытывал, а, может, и за всю жизнь. Видимо, она просто потормошила меня туда-сюда за плечо, но ощущалось это по-другому. Мне показалось, что меня схватил тираннозавр и со всей силы стал раскачивать мощной шеей вперёд-назад. Ускорение было таким сильным, что меня чуть не вырвало. Я сжался в комок и попытался сделать вид, что крепко сплю.
Хлопнувшая дверь и очередная потеря памяти закончили этот кошмарный вечер.
Проснулся я от ощущения, что я высох и внутри меня песок. Мне казалось, что я 40 дней ходил с Моисеем по пустыне, но меня забыли поить в дороге. Не знаю почему, но я точно знал, что если в течение минуты мой организм не получит жидкости, то я рассыплюсь как сгоревший лист бумаги. Думаю, если бы сейчас мне предложили ключи от Bentley в обмен на то, чтобы я потерпел 10 минут, я бы послал искусителя подальше и убежал бы в ванну к вожделенному крану.
Я сорвался с места и на затёкших ногах побежал в ванну, открыл блестящий кран и прильнул к нему губами. Живительная слегка тёплая влага наполняла меня, но я продолжал испытывать жажду. Я пил мелкими глотками, ощущая, как вода понемногу охлаждается и становится ещё вкуснее. Пальцы уже замёрзли держаться холодную раковину, а я всё не мог напиться.
Через несколько минут я почувствовал себя довольным жизнью. Я пытался вспомнить вчерашний вечер, но он всплывал в памяти лишь фрагментами. Единственное, что я помнил отчётливо, — это сильный страх. Я пытался понять, что люди находят в этой волшебной траве. Единственное удовольствие, которое я испытал, было в том, что это, наконец, закончилось.
Я пошёл в комнату и нашёл свои джинсы под кроватью. Из кармана достал новый телефон и решил посмотреть, сколько сейчас времени. Оказалось, что до начала занятий в школе осталось всего 15 минут. По телу пробежали мурашки. Хотя нет, сегодня же суббота. Это же логично — никто не будет устраивать алкогольную вечеринку в будний день. Это хорошо. За два дня я успею придти в себя.
Очень хотелось рассказать кому-то о своих вчерашних ощущениях. Кстати, было бы неплохо связаться с Тринити. У нас на сегодня назначен урок, и мы должны научиться умножать матрицы друг на друга. В нашей с ней учёбе не было выходных.
Я уже взял в руки планшет с наушниками, но, почувствовав дикий голод, решил спуститься вниз в кухню. Родители ещё спали, поэтому я спокойно достал половину индейки из холодильника, налил себе томатного сока и отправился в спальню.
Там я сел с ногами на подоконник. Я сидел и рассматривал то, что происходит за окном. Уже было светло. Я с большой охотой поедал вкусную индейку. Она чем-то напоминала строганину, так как внутри была заморожена до инея. Я запивал её холодным томатным соком и ёжился от холода. Нужно было налить горячего чая, но зашумевший чайник мог разбудить родителей. А мне хотелось успеть придти в себя до разговора с ними.
Когда большая индейка кончилась, я почувствовал себя сытым, слез с подоконника и лёг в кровать, закутавшись в одеяло и пытаясь согреться. От еды меня разморило, и я снова уснул. Не знаю, сколько прошло времени, но проснулся я от звонка телефона. Звонила Тринити.
— Владимир, с тобой хочет поговорить Штерн, — сказала она, забыв поздороваться.
— Соединяй, — спросонья сказал я.
— Билл, ты хоть думаешь своей головой? — без вступлений начал кричать Штерн.
— А что случилось? — спросил я.
— В твоём дампе мы обнаружили следы каннабиоидов! — кричал Штерн. — И тут может быть всего две причины. Первая: ты растение, и твой организм в ходе эволюции научился выделять каннабиоиды для защиты от палящего солнца и от травоядных. Второй вариант: ты употреблял наркотики.
— Незачем так кричать, — обиженно сказал я, — я вчера сделал всего пару затяжек для компании.
— Не зачем? — продолжал кричать Штерн. — А если бы вчерашние полицейские забрали тебя в отделение? Если бы они обнаружили в твоей моче наркотики? Если бы они поставили тебя на учёт?
— Я больше никогда не собираюсь их употреблять, — оправдывался я.
— Это в твоих интересах, — смягчившись, продолжил Штерн. — Ты пойми, если правительство или журналисты найдут тебя в базе данных полиции, это даст им повод помешать нашей миссии.
— Я сделал все нужные выводы, — сказал я, но ответа не последовало.
Штерн, как всегда, отключился, не прощаясь. Не удивлюсь, если он англичанин. Я посмотрел на экран телефона и ещё раз убедился, что звонок завершён. Вместе с этим звонком завершился и мой первый опыт по употреблению наркотиков. Слава богу, родители ничего не заметили, и этот случай прошёл для меня бесследно.
Через два дня мы обедали с Мартином в школе и разговаривали на эту тему:
— А ты чего так рано слинял в тот раз? — спросил Мартин.
— Я плохо себя почувствовал, поэтому решил ехать домой, — сказал я.
— А я, наоборот, почувствовал себя очень хорошо! — рассмеялся Мартин. — Ты бы видел, какую цыпку я подцепил в тот вечер.
— Слушай, а ты давно куришь «травку»? — спросил я.
— Первый раз я попробовал два года назад, — улыбнулся Мартин. — Но я делю это редко, только иногда с друзьями. Ты не дрейфь, она зависимости не вызывает.
— А где вы её берёте? — спросил я.
— Ну, если тебе надо, я могу попросить у Диего, — сказал Мартин, — я всегда беру только у него. А то знаешь, могут «химку» подсунуть. Её, говорят, делают на растворителе, а он выпаривается не полностью, поэтому может быть тяжёлый отходняк. Ты «химку» узнаешь сразу, она дерёт горло, а не лёгкие. Ещё один признак — пепел от неё не белый, а серый. В общем, если хочешь интоксикацию организма, обращайся к обычным барыгам, а у меня свой проверенный канал.
— Ты хочешь сказать, что уже не первый раз покупаешь эту дурь? — удивился я.
— Тихо! — прошипел Мартин. — Не обязательно так кричать. Тебе хорошо говорить, у тебя нормальная семья. А мне иногда нужно расслабляться.
— А что не так с твоей семьёй? — удивился я. — Они платят за твою учёбу в престижной школе. Мне кажется, это о многом говорит.
— Знал бы ты, чего это стоило моему отцу, — смутился Мартин. — Знаешь, вам, белым, не понять, как тяжело выбиться из этой трясины, в которой живёт моя семья и наши предки. Нас постоянно угнетают. Нам не дают нормальной работы.
— Не говори ерунды, — махнул рукой я.
— Ты что, не замечаешь? — спросил Мартин, глядя мне в глаза. — В Америке большой разрыв между богатыми и бедными. Такие, как ты, родители которого владеют огромной фермой, учатся в престижных школах, а потом поступают в Йель или Стэнфорд. А такие семьи, как моя, не смогут платить за такой трамплин.
— Трамплин? — уточнил я.
— Ну, вот смотри, — активно начал Мартин, — твоя семья зарабатывает прилично, поэтому имеет хорошую кредитную историю. Они могут получить кредит на твоё образование. Ты выучишься в престижном университете, и потом тебя с радостью возьмут на хорошую работу, где ты сможешь строить карьеру.
— А что мешает тебе? — спросил я.
— Не перебивай, — продолжил Мартин, — работая на хорошей работе, ты сможешь найти жену из хорошей богатой семьи. Вы родите ребёнка и сможете ему дать хорошее образование, когда он вырастет.
— Ну и сделай то же самое, — нетерпеливо сказал я.
— Тебе легко говорить, — повысив свой голос, сказал Мартин, — я не спрашивал своего отца, где он взял деньги на эту грёбаную католическую школу, но я точно знаю, что на нормальный колледж он заработать не сможет. Да и кредитная история у него испорченна с тех пор, как он брал огромный «Кадиллак» и не смог за него выплатить. Отец иногда пропадает на несколько дней, а потом я вижу в почтовом ящике повестки в суд. Чувствую, что эта школа станет для меня последней.
— И ты думаешь, курение травки может тебе помочь? — спросил я, не зная чем помочь своему другу.
— Знаешь, когда я покурю, я на несколько дней перестаю бояться своего будущего, — улыбнулся Мартин. — Похоже, я до старости буду работать на какой-нибудь бензоколонке. Могу же я насладиться сейчас своей молодостью? И это в моём будущем не самое печальное.
— А что? — спросил я.
— Не имея образования и нормальной работы, — продолжил Мартин, — я не смогу дать своим детям трамплин, чтобы они вышли из этого порочного круга. В общем, для нашей семьи всё решено этим чёртовыми белыми, которые не дают нам шанса подняться.
— Мартин, первый раз вижу, чтобы ты был таким пессимистом, — сказал я и похлопал его по плечу. — Хочешь, расскажу тебе анекдот на тему пессимистов?
— Давай, — ответил Мартин и, глядя на меня исподлобья, стал пить колу через трубочку.
Я сделал положенную паузу перед рассказом и начал:
— Сидит недовольный мужчина в своей машине и рассуждает: «Жена — стерва; друзья — предатели; жизнь — дерьмо». Сидит, расстраивается и почти плачет. На заднем сидении сидит его ангел-хранитель и записывает в блокнотик: «Жена — стерва; друзья — предатели; жизнь — дерьмо». После того, как записал, говорит: «Странные у него всегда желания и, главное, одни и те же каждый раз. Ну, раз хочет, придётся исполнять».
— Прикольно, первый раз слышу такой анекдот, — сказал Мартин, когда закончил смеяться. — Надо будет Диего рассказать, ему понравится.
— А тебе не кажется, что этот твой Диего, торгующий наркотой — опасный тип? — спросил я.
— Ничего он не торгует! — обиделся Мартин. — Думаешь, если он мексиканец, значит, торгует наркотой? Вы, белые, все одинаковые.
— Вся школа у него тарится, — спокойно ответил я. — Но если я ошибаюсь, то извини. Не хотел наезжать на твоих друзей.
— Да уж, пожалуйста! — ответил Мартин. — Если ещё раз захочешь залезть в мою личную жизнь, сначала разберись со своей.
— А что не так с моей? — спросил я.
— Ты, кажется, участвуешь в общественной жизни школы, — начал Мартин, — но нормальные ученики не считают тебя своим. Ты бы послушал, что про тебя говорит народ.
— И что они говорят? — спросил я.
— Они считают, — ответил заведённый Мартин, — что ты слишком стараешься казаться умным. Ты выскочка. Ты вечно лезешь вперёд. Пытаешься получить максимальную оценку и подлизываешься к преподавателям. В вечеринках и тусовках не участвуешь. С девчонками не мутишь. Многим вообще кажется, что ты гей.
— Тебе тоже так кажется? — удивлённо спросил я.
— А откуда я знаю? — ехидно спросил Мартин. — Если хочешь доказать обратное, давай закажем девочек. Деньги-то у тебя всегда есть.
— Я никому ничего не собираюсь доказывать, — ответил я.
— Ну, тогда и тусуйся с геями, — тихо сказал Мартин, взял свой поднос и пересел за другой столик.
Интересный поворот событий. Я думал, только в России не любят выскочек. Мне всегда казалось, что американцы более терпимо относятся к людям, которые стараются хорошо учиться, чтобы достичь большего в жизни. Как хорошо сказал Мартин, чтобы взобраться на трамплин.
По его теории трамплинов получается, что тем, кто уже был на верхнем социальном слое общества, легче оставить своих детей на втором этаже. А тем, кто внизу, нужно очень постараться, чтобы попасть на трамплин, который сможет их доставить выше.
Но Мартин сейчас ведёт себя неправильно: он видит, как я тружусь, чтобы забраться на свой трамплин для прыжка высоко вверх и лишает меня поддержки. Разве он не понимает, что, находясь вверху, я смог бы и ему помочь подняться? Наверное, зависть — самое разрушительное чувство в человеке.
Я нисколько не изменил свою линию поведения и продолжал учиться в прежнем духе. Я не стал никому доказывать, что я не гей. Я знал, что оправдываются только виноватые. Впоследствии я ещё пытался общаться с Мартином, но он стал меня избегать и больше времени проводил с Диего.
Диего действительно торговал наркотиками в школе. Это можно было определить по ходившим слухам и тому, как он одевался. У него были самые дорогие телефон и часы в школе. Он приезжал в школу на большом пикапе. Часто менял девочек. И, как грамотный наркодилер, он не употреблял сам. Это было видно сразу.
Не могу сказать, что в нашей школе многие курили наркотики. Я умел определять человека под кайфом, меня научила Тринити. Это несложно: нужно было просто внимательно наблюдать за людьми. Если они вели себя неестественно, это сразу вызывало подозрение.
Но главные признаки я мог наблюдать часто: сильно суженные или сильно расширенные зрачки, не реагирующие на свет; блеск глаз; изменение двигательной активности; изменение речи; беспричинное веселье, смешливость, болтливость, злобность, агрессивность, явно не соответствующие ситуации.
В той компании, в которой я общался, наркоманов не было. Все были отличниками и активистами. Я бы не назвали их идеальными людьми, так как с ними зачастую было скучно. Особенно от их занудства. Казалось, что эти «ботаники» созданы для того, чтобы их слушали. Сами они могли слушать, только постоянно перебивая. Они были уверены, что их собственные мысли гораздо важнее для собеседника, чем его.
Прошёл год, я учился в последнем классе и уже рассылал запросы в лучшие колледжи. Наблюдая со стороны за Мартином, я видел, что он зачастую находится под кайфом. И, судя по тому, что он ведёт себя каждый раз по-разному, я сделал вывод, что он употребляет не только марихуану. Нельзя бросать друзей в беде, поэтому я решил выяснить, чем он балуется. Я знал лёгкий способ.
Однажды я поймал его в школе, подошёл к нему и, давая ему свой телефон, сказал:
— Мартин, тут с тобой хотят поговорить.
Мартин поднёс телефон к уху, поёжился и уже через несколько секунд отдал мне телефон обратно.
— Там короткие гудки, — обиженно сказал Мартин. — Билл, что за шутки?
Я забрал телефон, извинился и ушёл, понимая, что нужный мне дамп снят. В этот же вечер Тринити обнаружила в крови дампа Мартина следы морфина. Покопавшись в его памяти, Тринити сказала:
— Володя, он уже не сможет помочь себе сам. Он употреблял три вида наркотиков в течение двух лет. Поддерживать его ветку развития не имеет смысла.
— Тринити, ты пойми, он мой друг, — сказал я. — Давай поможем ему справиться с зависимостью.
— Понимаешь, — мягко сказала Тринити, — только он сам мог бы помочь себе избавиться от психологической зависимости. Но он не захочет. В его мозгу уже снизилось количество опиоидных рецепторов. У него повышенная выработка глутамата. Снизилась выработка эндорфинов. У него выработалась физическая зависимость.
— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — сказал я, — неужели такой мощный компьютер, как ты, не может найти способ лечения такой распространённой болезни?
— Однажды его родители, узнав, что он употребляет наркотики, — начала рассказывать Тринити, — заперли его в комнате, прицепив наручниками к батарее. Он тогда испытал такую дикую ломку, что больше никогда не захочет повторить её.
— Ломку? — спросил я. — Я всегда удивлялся, как человеческий организм привыкает к химии до такой степени, что начинает так яростно требовать добавки. Я никогда не испытывал подобного и не могу понять механизма.
— Если хочешь, я тебе могу объяснить на пальцах, как формируется привыкание к наркотикам, — сказала Тринити.
— Будет очень интересно, — искренне ответил я.
Тринити придвинулась ближе к камере и, зачем-то оглянувшись, начала рассказывать тихим голосом:
— Основное действующее вещество героина — это диацетилморфин. Для простоты будем называть его морфином. По всему организму человека в нервной системе расположены специальные опиоидные рецепторы. Это своеобразные датчики. Как только они чувствуют морфин в крови, они возбуждаются и дают ощущение эйфории, расслабления и обезболивания.
— А зачем нужны эти рецепторы? — спросил я. — Ведь если бы их не было, то и наркоманов бы не было.
— Странный вопрос, — ответила Тринити. — Если природа сделала эти рецепторы, значит, они необходимы. Воздействующие на них вещества вырабатываются в железах внутренней секреции. С помощью этих химических элементов, которые передаются через кровь, мозг подаёт команды организму. Например, если тебя укусил волк и продолжает гнаться за тобой, головной и спинной мозг моментально дают команду железам впрыснуть в кровь такие вещества, которые воздействуют на внутренние рецепторы так, что ты будешь находиться в шоке и бежать сломя голову не чувствуя боли.
— Например, адреналин? — уточнил я.
— В том числе и его, — кивнув головой, ответила Тринити. — Так вот, продолжу о зависимости наркоманов. При постоянном воздействии морфина он угнетает синтез эндорфинов и снижает чувствительность рецепторов.
— Эндорфины — это что? — уточнил я.
— Эндорфины — то же самое, что и морфин, — улыбнулась Тринити. — Только их вырабатывает сам организм. Они способны уменьшать боль, аналогично опиатам, и влиять на эмоциональное состояние.
— А они зачем нужны? — спросил я.
— Вот у спортсменов, — начала объяснять Тринити, — эндорфины часто вырабатываются вместе с выделением адреналина. При долгих тренировках в организме выделяется адреналин, усиливается боль в мышцах и, вследствие этого, начинают вырабатываться эндорфины, которые уменьшают боль, повышают реакцию. Поэтому спортсмены через некоторое время не могут обходиться без тренировок. И им нравится уставать. Они от этого получают удовольствие. Или другой пример.
— Какой? — спросил я.
— Обжорство, — коротко ответила Тринити и начала уточнять. — Эндорфины, которые ещё называют гормонами счастья, больше всего выделяются тогда, когда задействовано максимальное число рецепторов: обонятельные, зрительные, осязательные или вкусовые. Когда мозг понимает, что в организм поступает вкусная пища, он вырабатывает большую дозу эндорфинов. Поэтому ты чувствуешь такой комфорт после еды. Некоторые люди так подсаживаются на этот способ получения эндорфинов, что начинают есть не потому, что голодны, а потому, что им нужна новая доза эндорфинов. Они, по сути, тоже, природные наркоманы.
— Очень интересно, — улыбнулся я.
— Наркоманы, в отличие от обжор, — продолжила Тринити, — из-за постоянного употребления наркотиков теряют способность к внутреннему синтезу эндорфина. Более того, их датчики-рецепторы теряют чувствительность и к искусственным веществам, например, к героину. Им приходится постоянно повышать дозу. Если они прекращают приём героина, то происходит полное или частичное отключение противоболевой системы. Они начинают испытывать дикую боль по всему организму, у них не вырабатываются собственные эндорфины, отвечающие за противоболевое воздействие. Так они испытывают страшную ломку. А однажды испытав дикую боль ломки, они ни за что не согласятся добровольно повторить её. Они сделают всё, что угодно, чтобы достать дозу. Вот могу объяснить появление зависимости на примере твоего друга Мартина.
— Давай, — заинтересовался я.
Тринити отпила из стакана с водой и начала рассказ:
— Сначала его организм легко вырабатывал эндорфины, естественным образом. Когда он смеялся, радовался, целовался, обнимался, вкусно кушал — он получал эндорфины и вместе с ними ощущение удовольствия. Так работает нормальный человеческий организм.
— А потом? — спросил я.
— Потом он попробовал марихуану, — продолжила Тринити, внимательно глядя на меня с экрана планшета. — При курении марихуаны в организм поступают каннабиоиды, которые воздействуют на рецепторы. Человек чувствует либо эйфорию и возбуждение, либо угнетённое состояние и сильный страх.
— Знакомо, — улыбнулся я.
— При постоянном употреблении марихуаны, — продолжила Тринити, — эти рецепторы снижают свою чувствительность, и требуется увеличение дозы или переход на другой вид наркотика. Что и произошло с твоим Мартином. Его друг Диего постарался. Хоть марихуана и не вызывает физической зависимости, она заставляет человека крутиться в кругах, где легко попробовать нечто более тяжёлое.
— Убить бы этого Диего, — со злостью сказал я.
— Я тебя понимаю, — улыбнулась Тринити. — Когда Мартин принимал героин, он распадался в печени в морфин. Его опиоидные рецепторы стали получать морфин вместо эндорфинов и привыкли к нему. Железы, поняв, что эндорфины больше не нужны, прекратили их поставку в организм. С тех пор, чтобы избежать ломки и боли, за неимением эндорфинов Мартину требуется морфин.
— Слушай, Тринити, — задумчиво сказал я. — А почему нельзя наладить организм Мартина и запустить поставку эндорфинов заново?
— Можно, — кивнув головой, ответила Тринити. — Но его опиоидные рецепторы уже отвыкли от эндорфинов. Они их просто не почувствуют, а без воздействия на них любой организм начинает испытывать боль. Если хочешь испытать подобную зависимость, можешь отказаться от еды на неделю. Через неделю будешь ощущать зависимость от еды, похожую на наркотическую. Только нужно будет ещё добавить боль во всём теле, судороги, запор и так далее.
— Значит, мы не сможем помочь Мартину? — расстроено просил я.
— Почему для тебя это так важно? — спросила Тринити.
— Не знаю почему, но я чувствую, что он мне нужен, — сказал я. — Мы в ответе за тех, кого приручили.
— Ладно, я попробую кое-что сделать, — сказала Тринити, — но за результат не ручаюсь.
— Спасибо, Тринити! — сказал я. — Ты меня всегда выручаешь.
Тринити уже отключилась и не ответила. В это время в дверь моей комнаты постучали, и вошла мама. Её правая рука была спрятана за спиной. Она села у письменного стола и спросила:
— С кем ты тут разговаривал?
— Мартин звонил, — соврал я.
— Что-то его уже год не видно, — вздохнула мама. — С ним всё в порядке?
— Он не жалуется, — ответил я, не желая продолжать эту тему.
— Тут тебе письма пришли, — улыбнулась мама и достала конверты.
Я взял их, затем включил настольную лампу и посмотрел на адреса отправителей. Это были три колледжа, в которые я отправлял анкету и запрос на поступление. Очень интересно. Моя судьба лежала внутри. Я стоял и думал, открывать ли их при маме. Там мог быть отказ или приглашение. И почему бы этим колледжам не ставить штампы прямо на конверте: «принят» или «не принят». Всем хочется подольше сохранять интригу.
Я решил не стесняться мамы и стал открывать конверты. Там лежали длинные и запутанные письма, смысл которых всплывал не сразу. Через две минуты мы с мамой уже знали, что три престижных колледжа приглашают меня на учёбу. Ура!
— И какой ты выбираешь? — спросила мама, заглядывая мне в глаза. — Давай рядом с домом?
— Я спр… — осёкся я, а потом продолжил. — Я подумаю несколько дней. Не хочу принимать поспешных решений.
Мама разочарованно вышла из комнаты, а я быстро включил планшет и рассказал Тринити о новостях, потом спросил:
— Тринити, как ты думаешь, куда мне лучше поступить?
— Дай мне время подумать, — сказала Тринити и отключилась.
Прошло три дня, Тринити не отвечала мне по поводу выбора колледжа, хотя мои родители уже теряли терпение. В обеденный перерыв ко мне подошёл школьный полицейский и попросил пройти с ним. В его кабинете сидело ещё два полицейских и мама Мартина. Я испугался, что с ним что-то случилось. Полицейский подошёл ко мне, сел на краешек стола и спросил:
— Уильям, когда ты последний раз видел Мартина?
— Мы с ним нечасто общаемся в последнее время, — ответил я. — Но я видел его в коридоре четыре дня назад.
— Он выглядел обеспокоенно? — спросил полицейский.
— Он выглядел как всегда, — ответил я.
Полицейский задал ещё множество однотипных вопросов, пытаясь сделать так, чтобы я устал и проговорился. Мать Мартина была заплаканной и периодически всхлипывала, держа у носа платочек.
Судя по допросу, выходило, что Мартин не появлялся дома уже два дня. Его телефон не отвечал. Последний раз его видели родители утром, а в школу он не пришёл. О том, что он употребляет наркотики, никто даже не обмолвился. Я тоже не стал выдавать полиции этот факт, не желая превращаться в доносчика.
Когда меня отпустили, я пошёл в туалет и там, надев наушники, подключенные к телефону, спросил:
— Тринити, где Мартин?
— Ты же сам недавно просил ему помочь? — спокойно ответила Тринити. — Вот мы и помогаем.
— А где он? — спросил я.
— Это для тебя не важно, — ответила Тринити. — У нас свои методы излечения наркоманов. Ты, пожалуйста, не вмешивайся.
— Но с ним всё будет хорошо? — спросил я.
— Не могу обещать на сто процентов, — ответила Тринити, — но мы постараемся.
С тех пор до самого колледжа я не видел Мартина. Учёба в школе закончилась. Тринити со Штерном настояли на выборе колледжа вдали от дома. Отец не смог заплатить за учёбу в нём, поэтому я, не без помощи Тринити, оформил кредит на 20 лет. Платить полагалось уже после учёбы. Колледж был очень престижным и находился в Лос-Анджелесе, это примерно 350 километров от моего города Тулар. Больше всего мне понравилось то, что внутри этого колледжа находился кампус, и можно было жить прямо в университетском городке.
С одной стороны, я был расстроен, что придётся покинуть родителей, а с другой — был рад, что смогу зажить самостоятельной жизнью и общаться с Тринити, когда захочу. Тринити настаивала, чтобы я летел в новый для себя город на самолёте. Но я решил проявить свой характер и выбрал поезд. Скоростной поезд стоил в два раза дешевле, а так как я взял огромный кредит на образование, мне полагалось экономить. В вопросе выбора транспорта меня поддержали бережливые родители. Мне очень нравилось передвигаться именно на поезде, а не на самолёте, так как я всё больше и больше боялся высоты.
Я предпочитал потерять день в поезде, а не испытывать сильный страх взлёта и посадки ради 30 минут полёта. Тринити не стала настаивать, поэтому, собрав пару чемоданов, я отправился на вокзал. Скоро начнётся взрослая совершеннолетняя жизнь в другом городе. Ура!
Несмотря на то, что скорость поезда была в два раза ниже скорости общественного флипа, он считался скоростным. Я сидел у окна и рассматривал пейзажи Америки. Вокруг всё было очень аккуратным и ухоженным. Не было ни одного клочка земли, не обжитого человеком.
Я вспоминал, как раньше, в прошлой жизни, я ездил по России в поезде и уставал от видов бескрайних лесов и полей за окном. Большая часть пространства была не обжитой. Там властвовала только природа и редкие охотники. Мне казалось, что при таких размерах Россия должна была стать самой богатой. Но постоянные смены режимов правления, революции, реформы и непредсказуемость будущего мешали стать сильнейшей державой в мире.
Мне казалось, что у России есть специальная красная кнопка. Российское общество того времени напоминало мне одну мою знакомую, которую я знал в XXI веке прошлой жизни. Все говорили, что у неё тоже есть красная кнопка.
Она очень любила жаловаться на свою жизнь. Жила она, прямо скажем, небогато, но создавалось впечатление, что её это устраивало, так как позволяло жаловаться и мало работать. Иногда она на несколько месяцев или лет забывала, что у неё всё плохо, и устраивалась на хорошую высокооплачиваемую работу.
Так как она была очень талантлива, хитра и умна, её быстро замечали и начинали платить ей хорошую зарплату. Жизнь налаживалась. Её семья начинала её поддерживать и хвалить. Понимая, что всё хорошо, они начинали брать кредиты и жить на широкую ногу. Всё как в сказке: жили они плохо и несчастно, но произошло волшебство — и стали они поживать и добра наживать. По теории Мартина, эта дама, попав на второй этаж жизни, не знала, что ей теперь с этим делать. Ей на этом втором этаже одиноко, она там никого не знает.
Проходило определённое время, и ей становилось скучно. Жаловаться не на что. С подружками говорить не о чем. Поэтому она начинала доставать свою красную кнопку и делать разные глупости, например, заводила любовника, начинала опаздывать на работу, начинала требовать необоснованного повышения зарплаты, меняла работу переоценивая свои возможности, или начинала пить.
Когда благодаря этим её действиям жизнь рушилась, тут её эмоции начинали выплёскиваться со страшной силой. Она жаловалась на свою жизнь в подробностях. Она ругалась со своим мужем, работодателем, детьми, родственниками и так далее. Она вспоминала про своих старых подруг, и им теперь снова было, о чём говорить. Все вокруг её жалели, включая и её саму. И эта женщина, незаметно для себя, испытывала от этой жалости удовольствие. Она с этого момента хорошо знала, что ей делать и как горевать. А набранные в белую полосу жизни кредиты удлиняли её очередную чёрную полосу.
Мы неслись на большой скорости по бесконечному мосту, гениально перекинутому через широкую реку. Я смотрел в окно на проносящиеся небоскрёбы и думал про ту женщину. В принципе, очень удобная позиция. Ты по собственной воле попадаешь в беду, тебя начинают жалеть и тебе начинают помогать.
При этом можно валяться на диване лицом в подушку и периодически переворачивать её, так как она уже вымокла от твоих слёз. В это время все вокруг носятся и думают, как тебе помочь в сложившейся ситуации. Работать в такие моменты не надо, так как себя жалко. Когда начнёшь успокаиваться, получишь огромный контраст эмоций, от которого твоя кровь наполнится желанной порцией эндорфинов.
Вот, наверное, поэтому бескрайние поля, леса и реки зачастую мало освоены и удивляют своей бесконечностью, когда едешь в России на поезде. А причина одна — лень. Причём если бы я озвучил свои мысли в России, меня бы закидали помидорами, тухлыми яйцами и кирпичами. Ничто так не обижает людей, как правда.
В купе я был не один. Вместе со мной ехали три мексиканца, которые практически не говорили по-английски. Они весело смеялись и вели оживлённую беседу на своём языке. Испанский, кстати, очень красив. Чтобы не гадать, я подумал, что они едут в Лос-Анджелес на заработки. Ребята были крепкими и очень загорелыми, видимо, строители. Они всю дорогу попивали свои мексиканские напитки и их веселье нарастало.
Они примерно каждый час бегали курить в специальную комнату, которой оснащался любой поезд дальнего следования. Когда они возвращались, к навязчивому аромату их мексиканской еды примешивался неприятный запах табака. В общем, не очень приятное соседство для моего носа и ушей. Носу придётся потерпеть, а вот что делать с ушами, я знал.
Я включил свой планшет и вставил туда специальные наушники. Они не так качественно, как пикожучки, но достаточно хорошо заглушали разговор мексиканцев. Я загрузил первый попавшийся учебник и стал изучать интересный материал. Мексиканцы сначала косо поглядывали на меня и переговаривались, но потом потеряли ко мне всякий интерес.
Примерно через сорок минут мексиканцы снова активизировались. Они на ломанном английском языке пытались познакомиться со мной, но так как я активности не проявлял, они посчитали меня скучным и, угостив меня стопкой текилы с щепоткой соли, забыли о моём существовании. Текила мне не понравилась. Кактус, из которого она делалась, пах как медицинское лекарство. Не знаю, что латинос находят в этом напитке.
Ехали мы очень долго. И та романтика путешествия, которая меня радовала вначале, уже начинала растворяться. Я очень устал ехать в этом поезде и сильно хотел спать. В полудрёме я стал думать, как приеду в колледж, и что я там буду делать. Надо будет подобрать нужные предметы и при помощи Тринити выбрать преподавателей.
Полагаясь на «закон притяжения», я сидел и мечтал, чтобы у меня был хороший сосед по комнате. Мне предстояло жить в общежитии кампуса. Практически единственное, что я знал о городе Лос-Анджелес, — что это самый грязный город в США и что там есть Голливуд.
По громкой связи уже объявили, что мы въехали в город, когда я слипавшимися глазами увидел за окном смог. Горы и холмы, окружавшие город, не выпускали дым от многочисленных автомобилей, и можно было видеть то, чем я буду дышать ближайшие 4 года.
Невыносимо хотелось спать, поэтому я решил закрыть глаза на мгновение и сразу провалился в забытье. Дальше я ничего не помнил. Иногда до моего потерянного сознания доходили крики и какие-то толчки. Кто-то пытался меня разбудить, но у него ничего не получалось. Я был без сознания несколько часов.
Очнулся я от резкого неприятного запаха. Что-то влажное касалось моего носа. Я с трудом открыл глаза и сразу отвернулся от ватки с нашатырём. Голова невыносимо болела. Я смотрел вокруг, но комната, в которой я оказался, плыла перед глазами. Два полицейских оживлённо переговаривались, глядя на меня. Потом, когда они увидели, что я постепенно прихожу в сознание, один из них спросил:
— Уильям, что случилось?
Я лишь беззвучно прохрипел в ответ, чувствуя, что моё горло пересохло. Я с трудом сел на кожаном диване и, держась руками, чтобы не упасть, прошипел:
— Воды!
Один из полицейских убежал из комнаты, послышались булькающие звуки кулера. Второй в это время сел рядом со мной и приобнял за плечи, чтобы я не шатался. В его левой руке была зажата ватка с нашатырём. Я никогда не думал, что у него такой резкий и неприятный запах. Я очень старался не потерять сознание, так как второй порции этого запаха я не выдержу.
В это время прибежал второй полицейский и принёс два прозрачных пластиковых стаканчика с холодной водой. Один из них он вручил мне. Я протянул руку и взял его, но сил было мало, поэтому моя рука безвольно опустилась и немного пролила из стаканчика. Второй полицейский помог моей руке доставить стаканчик по нужному адресу, и внутрь меня начала литься живительная влага. В горле неприятно кольнуло, но я не обращал на это внимания. Я жадно пил, приходя в себя.
Мне вручили второй стаканчик, и я справился с ним уже без посторонней помощи. Когда я попил, я прокашлялся и спросил:
— Что со мной случилось? Почему я здесь?
— Проводник поезда обнаружил тебя спящим в купе. Он не смог тебя разбудить, поэтому, задержав поезд, вызвал полицию. Ты ехал без вещей?
— Почему? У меня было два чемодана, — ответил я, уже догадываясь, что произошло.
— Значит, это ограбление, — ответил полицейский. — У тебя что-нибудь болит? Ударили тебя?
— Ничего у меня не болит, — ответил я. — Похоже, те мексиканцы из моего купе напоили меня отравленной текилой.
Полицейские переглянулись друг с другом и улыбнулись. Один из них сказал:
— Ты как будто первый раз. Неужели тебя не учили, что не нужно принимать угощений от чужих людей?..
Старший полицейский взял телефонную трубку, нажал на одну из кнопок и сказал:
— Дежурный, нашли тех, кто ехал в купе с этим парнем без сознания? Он говорит, это были мексиканцы. Ну, ищите! Что за бардак?
— Так, Уильям. Сейчас мы запишем твои показания. Ты поможешь нам составить фоторобот этих людей? Кстати, сколько их было?
— Их было трое, — потерянно сказал я, — но я не смогу описать их, для меня они все на одно лицо. Стойте! А где мой компьютер и телефон?
В ответ полицейские рассмеялись во весь голос. Один полицейский вышел. Вместо ответа второй достал несколько чистых листов и ручку и сказал:
— Мы нашли тебя в том виде, в котором ты сейчас находишься. Мы пытались найти твоё удостоверение личности, но твои карманы пусты. Та одежда, в которой ты сейчас, — это всё, что тебе оставили. Это ограбление. Но ты не переживай, если это были твои соседи по купе, то мы их быстро найдём. Они же покупали билеты, да и камеры по всему вокзалу установлены. Только это не так быстро, как ты думаешь.
Похоже, я вмиг остался без компьютера, телефона, учебников, а, самое главное, без Тринити и Штерна. Всё же люди не готовы к таким резким переменам. Вроде бы в теории ты готов ко всему, но когда это случается именно с тобой, ты теряешься. У меня вроде было всё по плану, я был полностью готов к учёбе в колледже, а тут случилось непредвиденное. Тут никогда не скажешь, что лучше: постоянно готовиться к любой неприятности или решать проблемы по мере их поступления.
Как я теперь буду без советов своего помощника? Где я теперь возьму денег? Хорошо, что наличных у меня было немного, а за учёбу я заплатил кредитом полностью. Потом просто восстановлю кредитную карту и заживу как раньше. Кстати! Нужно же срочно позвонить в банк и заблокировать кредитку.
— Можно я позвоню в банк? — спросил я полицейского. — Мне нужно заблокировать пластиковую карточку.
— Конечно, — ответил полицейский. — У тебя есть право на один звонок… Ой! Ты же потерпевший. Звони, сколько хочешь!
— Спасибо, — улыбнулся я. — А можно ещё воды?
— Вот тебе телефон, — начал говорить полицейский, — за углом кулер, пей, сколько хочешь. Ты после банка позвони родителям, чтобы не беспокоились. И давай уже через 10 минут приступим к даче показаний. Искать по горячим следам эффективней.
— Спасибо вам большое, — ответил я.
Я и не предполагал, что полицейские могут быть такими обходительными. В их работе, где постоянно приходится находиться в опасности, можно легко потерять сострадание и другие добрые качества. Полицейским, как актёрам, приходится иметь несколько масок и играть разные роли. Да и не только полицейским, а всем людям. Это только в боевиках главный герой ходит весь фильм с одним выражением лица. И чем меньше эмоций в разных экстремальных ситуациях, тем круче он кажется.
Все нормальные люди имеют на вооружении множество масок. Целый день человек жонглирует этими масками, входя то в одну, то в другую роль. Можно для примера посчитать, сколько масок требуется вот этому полицейскому в жизни.
Я сидел на диване, постепенно приходя в себя от отравления. Кушал любезно предложенные мне вафли, пил воду и рассматривал полицейского, который заполнял полицейский отчёт по моему делу. Его грубые толстые пальцы неуклюже печатали на клавиатуре, а я в это время пил воду и считал маски, которые стоят на его вооружении.
— Извините, как вас зовут? — спросил я, чтобы продолжить свой эксперимент.
— Конрад Шенк, — ответил полицейский, не отвлекаясь от отчёта.
Я сделал необходимые звонки в банк и родителям, взял ещё два стакана воды и стал ждать, когда Конрад освободится. Загнув первый палец своей руки, я представлял, как Конрад просыпается утром в маске «отца семейства» и идёт чистить зубы и завтракать. Он с серьёзным видом, стараясь выглядеть строгим, но справедливым отцом, разговаривает с детьми. Потом на миг надевает вторую маску «любящего мужа» и целует давно вставшую жену, готовящую завтрак. Садится завтракать. Притворяясь, что одна и та же яичница с подгоревшим сегодня беконом его порадовала, он благодарит свою супругу широкой улыбкой.
Когда он через несколько минут выходит на улицу и целует на прощание жену, он надолго снимает две предыдущие маски. И пока идёт вдоль своего постриженного газона к машине, играет роль дружелюбного соседа. Эту третью маску с улыбкой сменяет строгая и эмоциональная маска «водителя города ангелов».
Загнув уже четыре пальца, я представлял, как Конрад опускает окно и кричит со злостью на не пропустившую его колымагу. Я представил, как он в этой четвёртой маске «водителя» злорадно улыбается, резко оттормаживаясь перед обидчиками. Потом представил, с каким видом он стоит в знаменитых пробках этого города, и как он, вжав голову в плечи, оглядывается по сторонам после того, как проскочил на красный свет или не пропустил пешехода.
Поставив машину на подземной парковке полицейского участка, Конрад надевает свою пятую маску «расслабленного коллеги» и, проходя по коридорам, здоровается с мужчинами за руку, а с женщинами — кивком головы. С теми, кого он хорошо знает, он перекидывается остротами.
Когда Конрад заходит в кабинет, опоздав на 10 минут из-за обычных пробок Лос-Анджелеса, он надевает шестую маску «провинившегося подчинённого» и осторожно объясняется со своим шефом. После того, как тот прокричался, Конрад надевает седьмую маску «внимательный профессионал». В ней легко отвечать на любые вопросы утренней летучки, даже если не знаешь ответа или весь вчерашний день проходил в маске «имитатора бурной деятельности (ИБД)».
После летучки и расстановки задач на сегодня можно выпить кофе и обсудить странное поведение шефа с коллегами. Это удобно делать в восьмой маске «если бы я был на его месте». Когда Конрад и его напарник отправляются на уличное патрулирование, нужна девятая маска — «как же скучно это делать и скорее бы обед».
Десятая маска нужна для общения с хорошими и милыми пострадавшими, кого жалко. Одиннадцатая — для преступников, чтобы они боялись. Двенадцатая — для «стукачей» и доносчиков. Тринадцатая маска, нужна для надоедающих граждан, которые обращаются в полицию по пустякам. Эта тринадцатая маска «устал вас слушать и зачем вызвали» мало помогает от настырных любителей ложных вызовов.
Гораздо эффективнее поступают врачи скорой помощи, когда устраивают надоевшим пациентам страшную месть, называемую «подводная лодка». Это когда под видом успокоительного вредному пациенту вкалывается сильное снотворное, смешанное с мочегонным средством. Конрад, надевая эту тринадцатую маску, иногда мечтал устроить некоторым «подводную лодку на грунте» со слабительным.
Кстати, выпитые мной стаканы воды уже давали о себе знать, поэтому я спросил Конрада, где у них тут туалет. Приводя себя там в порядок, я почему-то продолжал думать не о том, что случилось со мной, а о супермаркете масок. Такое со мной часто бывает в экстремальных ситуациях.
Чем сидеть, причитать, плакать и жалеть себя, накручивая неподъёмный снежный шар, я предпочитал отвлечься и искать положительные моменты в случившемся. Хотя если на секунду подумать об этом сейчас, когда я остался без вещей, телефона и Тринити, положительных моментов не найдёшь.
Гораздо проще будет смеяться над собственной глупостью тогда, когда я восстановлю свою банковскую карточку, права, паспорт и карту социального страхования. Кстати, хорошо, что я при помощи Тринити отсканировал все свои документы и выложил их в сеть. Можно будет найти компьютер и скачать их из электронной почты.
По поводу того, что я потерял связь с Тринити, я не беспокоился, так как знал, что они меня скоро найдут и пришлют мне новый компьютер и телефон для связи. Надежды на на то, что полиция найдёт мои гаджеты, было мало. Не думаю, что мексиканцы были настолько глупы, чтобы успеть наследить. Клофелинщики не такие.
Одно радовало: что мой телефон и планшет пригодятся мексиканцам не больше, чем кусок стекла туземцам. Мои гаджеты не включатся в чужих руках, в чём неоднократно убеждались мои родители и знакомые. Латинос не смогут продать планшет, поэтому им придётся его выкинуть или использовать как разделочную доску.
Когда я вернулся в кабинет, полицейские доказали, что не у всех действует искусство смены масок. Конрад уехал на вызов, поручив меня огромному крутому копу. Тот, похоже, насмотрелся боевиков или просто пытался казаться крутым. Когда этот здоровяк допрашивал меня, мне казалось, что я не потерпевший, а преступник. Всё было очень строго и грубо. Допрос длился около двух часов. Мне задавали одни и те же вопросы по нескольку раз и постоянно обвиняли в том, что показания не сходятся. Меня обвиняли в том, я не могу описать подозреваемых, отвечаю не сразу и тем самым мешаю расследованию.
Спас меня вернувшийся с задания Конрад, который понял, что они выжали из меня всё, что можно, и моё нахождение в участке становится бессмысленным. Конрад угостил меня кофе с привезённой ночной пиццей и, надев одну из наивных и очень добрых масок, предложил довезти меня до колледжа с мигалками. Я с радостью откликнулся на его предложение, так как было уже шесть утра, и через три часа я должен быть на зачислении, а город, встретивший меня негостеприимно, был мне незнаком.
Мы вышли из участка, и тут выяснилось, что гостям ездить в полицейской машине спереди запрещено. Конрад подвёл меня к задней двери, открыл её и привычным жестом, положив руку мне на голову, усадил меня сзади за большую прозрачную перегородку.
Хорошо ещё, что он не надел на меня наручники. Конрад включил мигалки и повёз меня в колледж — спасибо хоть без сирены. Я сидел у окна и разглядывал город, который переливался от наших мигалок разноцветными огнями. Мы ехали очень быстро, иногда пролетая на красный цвет светофора.
Я молил бога, чтобы никто не увидел меня выходящим из полицейской машины.
Когда мы с Конрадом приехали в большой кампус, он вышел из машины. На улице стояли студенты с чемоданами. Они, как назло, смотрели на наше прибытие как на шоу. Пока полицейский обходил машину, я пытался сам открыть дверь, чтобы избежать впечатления, что я преступник. Но не смог, так как дверь открывалась только снаружи.
Конрад, похоже, не понимал, как это выглядит со стороны, поэтому, как ни в чём не бывало, выпустил меня из машины и вместо того, чтобы отпустить меня с миром, пошёл вместе со мной в здание.
— Посиди тут, — скомандовал он, направляясь в кабинет коменданта.
Через двадцать минут полицейский вышел с милой пожилой женщиной, которая смотрела на меня как на потерявшегося котёнка. Когда они подошли ко мне, она ласково сказала:
— Уильям, дорогой, пойдём, я покажу тебе твою комнату. Это лучшие апартаменты нашего общежития. Пошли быстрее, иначе ты опоздаешь на выступление директора. Через двадцать минут он будет произносить приветственную речь в другом здании.
Она ласково взяла меня сзади за плечи и повела прочь, со значением глядя на полицейского, который меня привёл. Конрад, в свою очередь, остановил меня подзывающим жестом, и когда я подошёл к нему, сказал:
— Вот тебе моя визитка. Позвони вечером, я расскажу тебе новости о розыске твоих вещей. Обязательно сообщи мне свои координаты и номер комнаты. Ты парень хороший, поэтому обращайся ко мне, если что. Не стесняйся. Удачи!
Я поблагодарил Конрада и крепко пожал его руку. Он почему-то сжал мою руку дважды, но я не обратил на это внимание. Я шёл с этой женщиной и думал, что всё, что случается, случается к лучшему. Как ещё я мог получить хорошее знакомство в полиции города, где проведу несколько лет.
— Пойдём быстрее, — поторопила меня комендантша, — меня зовут миссис Колинс. Если что-то понадобится, заходи не думая. Я сама родом из Тулара. Буду рада поболтать с земляком. Ты поторапливайся, скоро собрание, туда нельзя опаздывать.
Мы шли по очень длинному тёмному коридору первого этажа. Когда мы дошли до окна в самом конце коридора, она наклонилась, почти вплотную приблизила своё лицо к замку двери и стала колдовать там ключами. Я стоял и рассматривал ухоженные цветы на подоконнике. За окном коридора я увидел толпу студентов, которые спешили в одну сторону.
Миссис Колинс щёлкнула замком и, вручив мне ключ, улыбаясь, ушла. Я чуть задержался у входа, пожалев, что у меня нет кошки, и толкнул дверь. Я стал осматривать свою комнату. Первым, что бросилось мне в глаза, были чьи-то чемоданы, стоявшие у одной из кроватей. Похоже, кто-то уже занял себе место.
Кроватей было две. Я искал ванну или душ, но не нашёл. Похоже, эти удобства общие на весь этаж. Я сел и немного попрыгал на своей новой кровати. Потом за неимением вещей, чтобы занять её, смял подушку и поставил её в центр кровати. Хорошо, что тут есть два стола с хорошими настольными лампами. Будет, где заниматься по вечерам.
Я торопился, но всё же немного поразглядывал вещи своего соседа, аккуратно разложенные на кровати. Первое, что меня удивило, — что они были расположены как в музее, очень ровно. Замочки на двух чемоданах были аккуратно застёгнуты на одну сторону. Чемоданы стояли строго параллельно окну. Блестящая от крема обувь выстроена строго, как на параде. Внутри были установлены специальные устройства на пружинке, воткнутые в розетку. Всё выдавало в соседе аккуратиста. Это отлично! Я люблю порядок в своём жилище и согласен со специалистами по фэн-шуй, которые говорят, что любой бардак высасывает энергию.
Крики за окном вернули меня в реальную жизнь, и я вспомнил, что пора бежать на большое собрание всего колледжа. Опоздавший студент в простой одежде, которого привезла полиция — вряд ли обо мне сложится хорошее первое впечатление. Поэтому я сорвался с места и, прилично задержавшись у замка двери, побежал на улицу.
Там я присоединился к спешащей и редеющей уже веренице разноцветных и разнополых студентов и, опаздывая, побежал на собрание. Оно проходило в большом четырёхэтажном корпусе в огромнейшей аудитории, которая могла принять около пяти сотен студентов одновременно.
Парты уходили очень высоко и почти все были заняты студентами. В первых рядах все места были уже заняты, и мне пришлось очень долго подниматься по лестнице в узком проходе между партами. Пришлось ускорить шаг, так как позади меня кто-то уже начал своё выступление. С ощущением, что я только что поднялся на высокую гору, я сел за длинный общий стол. Только сейчас я смог отдышаться, успокоиться и начать осматриваться.
Студентов, а особенно их затылков, было очень много. Я сидел почти на самом верху и с трудом рассматривал трибуну, за которой кто-то выступал. После отравления клофелином, бессонной ночи и этого трудного подъёма на самый верх, у меня кружилась голова, и я с трудом понимал, что там говорят. У меня вообще возникало ощущение, что сейчас я потеряю сознание. Очень хотелось пить. Я всматривался вдаль в сторону трибуны и пытался сфокусировать своё уставшее зрение.
В это время открылась дверь и в аудиторию вошли два опоздавших студента: парень и девушка. Моё сердце чуть не остановилось. Я бы смог узнать её даже сквозь запотевшие очки, несмотря на то, что не видел уже почти 60 лет. Я пытался проморгаться, чтобы убедиться, что это не сон. Она поднималась по лестнице вместе с парнем, но это было так далеко, что я не мог разглядеть её лицо и фигуру отчётливо.
Студенты третьего ряда подвинулись и дали место опоздавшим. Девушка, поразительно похожая на Юлю, села так, что я мог видеть только её затылок и небольшую часть лица, когда она обращалась к тому мускулистому парню рядом. Они сидели так далеко, что я не мог с уверенностью сказать, что это именно Юля. Но мне так этого хотелось!
Я с трудом останавливал своё тело, которое без всякой команды хотело спуститься вниз, чтобы убедиться, что это моя любимая. Если это она, то это означало, что Тринити сдержала своё слово. Это означало, что я не зря прыгнул в тот день. Это означало, что я не зря сохранял свою верность. Я сидел и смотрел на неё издалека, стараясь уловить знакомые повадки. В это время внутри меня разгоралось пламя. Дышать было тяжело. Хотелось кричать от радости.
Меня не интересовал спортсмен рядом с ней. Я чувствовал, что столько всего вытерпел, что сокрушу любого, кто посмеет встать на моём пути. Лишь бы это была она! Будь у меня сейчас с собой ранец, я бы собрал его заранее, чтобы, как только кончится речь, которую я и так не слушал, бежать сломя голову за Юлей, чтобы убедиться, что это она. Через несколько минут мой сосед шикнул на меня, но я не сразу понял, что он недоволен тем, что я бессознательно тарабаню пальцами по столу, пытаясь ускорить течение времени.
Мои мучения длились целый час. Мне казалось, что меня тут заперли. И когда моё терпение уже почти лопнуло, директор пожелал нам успехов и пошёл к выходу из аудитории. Все студенты встали и начали хлопать, пока преподаватели уходили от доски. Я приготовился и уже стоял в проходе. И вдруг понял, что когда догоню Юлю, я не знаю, что ей скажу. Но сейчас это было не важно, главное — не упустить её.
Я запомнил её причёску и одежду и уже стал быстро спускаться, не обращая внимания на возмущение студентов, которых я нечаянно толкал. Я бежал вниз, пытаясь не упустить Юлю из вида. Она уже собралась и начала медленно двигаться к выходу в толпе людей. Мне ещё было далеко до неё, поэтому я ускорился и летел вниз, чувствуя себя как на мотоцикле в лесу. Я постоянно наступал кому-то на ноги. Шум возмущения усилился настолько, что студенты спереди уже стали заранее оглядываться на меня, несущегося сквозь толпу.
Когда Юля уже скрылась за входной дверью, я ещё сильнее ускорился и вдруг почувствовал резкий толчок и хруст швов своей куртки. Кто-то крепко схватил меня за шиворот и держал. Я, не оглядываясь, дёрнулся со всей силы назад в сторону обидчика, толкнул его и снова побежал вперёд. Почувствовав, что меня не держат, а только громко ругают, я выбежал в коридор.
Мои шансы догнать Юлю резко уменьшились в два раза, так как я не видел её в толпе, а коридор уходил в обе стороны, и я не знал, куда мне бежать. Я направился в ту сторону, куда шло чуть больше студентов, и через некоторое время выбежал на улицу. Я стал тщательно вглядываться в разбредающуюся толпу с высокого крыльца и стал понимать, что упустил её. Или она мне просто привиделась.
Ещё час я бродил по городку, но уже начались занятия, которые я пропустил. Поэтому, понадеявшись встретить Юлю позже, я побрёл к деканату, смотреть расписание.
Я в этот день специально посетил как можно больше лекций. В обед сходил в общую столовую и бродил среди столиков как сумасшедший, вглядываясь в лица. Денег на обед у меня не было, но голода я не чувствовал, так как был одержим поиском. Потом я сходил в библиотеку, но нигде Юли не было.
— Ну, ничего, — сказал я сам себе. — Встречу её позже. От судьбы не уйдёшь.
Проснулось моё шестое чувство. Я точно знал что Юля здесь. Это же чувство просыпалось во мне, когда я был эмбрионом и мог достоверно знать, что сейчас происходит. Я мог поклясться, что Юля сейчас в этом городке. Решив довериться этому чувству вечером, я пообещал себе продолжить поиски позже.
Уже стемнело, и я пошёл к себе в комнату. Ключ в этот раз мне не понадобился, так как за дверью был включен свет. Я постучался и, не дождавшись ответа, вошёл.
За столом возле кровати с вещами моего соседа сидел очень худой парень в огромных наушниках. Перед ним стоял очень большой ноутбук с поистине огромным экраном. Небольшой рост, худоба и огромные наушники делали его похожим на чебурашку. Он увлечённо двигал мышкой и рассматривал какие-то чертежи.
Я ещё раз осмотрел разложенные на его кровати, а теперь ещё и на столе вещи. Они лежали в строгом порядке, параллельно друг другу. Не желая пугать соседа, я сел на свою кровать и тут же заметил, что подушка, которую я смял и бросил посередине, была аккуратно уложена на место и отсутствием складок напоминала попку младенца.
Похоже, мой сосед не так прост, как кажется. Человек, который так аккуратно раскладывает свои вещи, а потом принимается за порядок на моей территории, определённо не будет сидеть со мной за бутылочкой пива и вести задушевные разговоры. Я не стал развивать свою мысль дальше, так как предпочитал не судить о людях поверхностно.
Я уже пять минут сидел с ногами на своей кровати, сняв ботинки, и ждал, когда мой сосед отвлечётся от чертежей, которые он просматривал на своём 24-дюймовом гиганте. Через десять минут экран его ноутбука стал затемняться, и там стала проявляться фигурка йога сидевшего в позе лотоса.
Сосед снял наушники и стал делать упражнения руками, потягивать спину и разминать шею. Делая зарядку, он крутил шеей в разные стороны. Когда он нечаянно повернул голову в мою сторону, он как будто не заметил меня и стал отворачиваться, но уже через мгновение опомнился и резко вздрогнул. Он вскочил со стула и, испуганно глядя на мен, крикнул:
— Ты кто?! Что тут делаешь?
— Я тут живу, меня зовут Билл, — дружелюбно улыбаясь, сказал я.
— Ты уверен? Когда я сюда заехал, тут было пусто. И где твои вещи? — спросил он, оглядываясь по сторонам и потирая правую мочку уха.
— Это долгая история, — ответил я, — но я тут оказался без вещей. Меня сегодня ограбили в поезде.
— Ты чего-то темнишь! — сказал возмущённый сосед. — Покажи свои документы, а не то я позову охрану.
— Документы у меня тоже украли, — наивно улыбаясь, сказал я.
— Посиди тут! — сказал нервный сосед и, взяв огромный ноутбук с собой и прикрываясь им как щитом, вышел и через секунду запер за собой дверь.
Вот это спектакль под вечер. Меня заперли в собственной комнате. Какой он недоверчивый и нервный. Похоже, я ещё хлебну с ним горя. Давно подозревал, что «закон притяжения» работает не всегда прогнозируемо и может притянуть не того соседа, какой нужен.
Вернулся сосед через 15 минут. Он прятался за спиной миссис Колинс, которая, увидев меня, начала истерично хохотать.
Меня всегда удивляли люди, которые даже не стараются понравиться окружающим. Они считают, что если достигли полного и нерушимого порядка в своих делах, это автоматически возвышает их над теми, кто спокойно живёт в ограниченном хаосе.
Грегори был именно таким перфекционистом. После того, как миссис Колинс подтвердила мою личность, он даже не извинился. Но меня вполне устраивало такое соседство. У людей, которые на меня не похожи, я учусь гораздо больше, чем у таких же, как я. Не могу же я учиться у зеркала. Тут новый тип характера, который я раньше не встречал. Я буду подмечать его поведение и буду, глядя со стороны, знать, что такое плохо и что такое хорошо. Уверен, что достоинств у Грега тоже достаточно. Нужно просто приложить мою уверенность в себе к терпению и умению слушать, и мы станем друзьями. Но пока этого не произошло, нужно набираться терпения.
Я не видел смысла отвлекать Грегори от его ноутбука, тем более что программа для периодического отдыха уже звала его обратно к экрану. Мы успели поверхностно познакомиться и пожать друг другу руки, когда к нам вновь заглянула миссис Колинс и позвала меня поужинать. Её предложение было очень своевременным, так как последний раз я кушал в полицейском участке.
Комнатка, где жила миссис Колинс, была не очень большой и примыкала к комендантской. Мы сидели с ней как добрые приятели и поедали фасолевый суп, подогретый в железных тарелках на электрической плите. Мы отламывали большие куски от длинного французского батона и запивали горячим чаем. В чае плавали ягодки клубники, разрезанные пополам.
Миссис Колинс не давала мне раскрыть рот и как раз рассказывала, как научилась делать особенный лёд для напитков. Всё новаторство метода заключалось в том, что перед помещением формы для льда в морозильник она погружала в каждый отсек по свежей ягодке. Чай, охлаждённый по этой технологии, действительно был очень вкусным.
Мне очень нравилось, что консьержка не пытает меня и не расспрашивает подробностей моей жизни. Она просто соскучилась по общению, и пока ещё к счастью для меня рассказывала мне разные истории из жизни в колледже. Она работает здесь уже 20 лет и много повидала. Мне такой помощник будет очень кстати.
Было уже 22:30, когда я догадался спросить её, можно ли найти информацию о том, учится ли здесь девушка с русским именем Юля. Миссис Колинс, не спрашивая, зачем мне это нужно, позвонила своему приятелю охраннику и за десять минут выяснила, что Юли тут нет. Я расстроился. Потом охранник перезвонил сам и сообщил, что тут учится 14 девушек с именем Джулия. Миссис Колинс пообещала завтра сводить меня к своему приятелю и показать их фотографии. Это было уже что-то! Я вышел из комендантской радостным и от нечего делать, вышел на улицу.
Тут было очень темно. Лишь фонари на дорожке аллеи вдали освещали пространство строго перед собой. Эти фонарики стояли на уровне моего пояса, поэтому совсем не мешали смотреть на звёзды. Звёзд было много, и горели они очень ярко. Было полнолуние, но луна находилась почти на линии горизонта и практически ничего не освещала. Было тепло, и я решил прогуляться. Я прошёл до конца аллеи и, стоя у большого стриженого куста с синими и розовыми цветами, решил настроить своё шестое чувство для поиска.
Я смотрел вокруг и пытался понять, куда меня тянет в этом кампусе. Но моё предчувствие отключилось, хотя я по-прежнему знал, что Юля в этом городке. Но в какую сторону идти — мне не сообщалось. Время позднее, поэтому, скорее всего, она уже спит и из-за этого не притягивает моё слабое сверхъестественное чувство.
Я далеко ушёл от общежития и поэтому решил вернуться обратно, чтобы не заблудиться в незнакомом месте в темноте. Я шёл вдоль аллеи с редкими и слабыми лампами и по силуэтам видел, что на некоторых лавочках сидят студенты небольшими компаниями. Я шёл мимо них и краем глаза пытался найти Юлю. Но её тут не было.
Некоторые лавочки на аллее были предусмотрительно удалены от фонарей, и там я видел обнимающиеся и целующиеся парочки. Я улыбнулся этому и пошёл дальше. Когда я уже почти подходил к дому, то увидел тёмный одинокий силуэт, сидящий на лавочке. Эта девушка курила. Я как раз посмотрел на её тёмную фигуру в момент, когда она затянулась, и смог запомнить часть её лица, освещённого разгоревшимся огоньком от сигареты.
Всё произошло как в замедленной съёмке. Но я шёл дальше, проигрывая в памяти её лицо. Это точно была не Юля. Волосы у этой одиноко сидящей девушки были чёрными, и черты лица отличались. Я выкинул её из головы и пошёл дальше.
Когда я отошёл на три метра, мне в нос ударил до боли знакомый запах, смешанный с сигаретным дымом. Я сначала остановился и обернулся, и лишь потом смог понять, что принюхиваюсь. Чтобы не чувствовать себя глупо, я неожиданно для себя заговорил:
— Извините, не угостите сигареткой?
— Подходи, не стесняйся, — сказал невидимый образ.
Мои глаза ещё привыкали к этой далёкой от фонарей темноте, и я мог различить лишь пачку тонких сигарет, которую мне протянули. Тут было очень темно. Глядя на огонёк от сигареты во рту девушки, я неопытной рукой пытался взять одну сигаретку из почти полной пачки, при этом я заволновался и помял несколько штук.
— А можно зажигалку? — тихо спросил я.
— Может за тебя ещё, и покурить? — ответил издевающийся голос.
Девушка убрала пачку. Я услышал шорох. Внезапно темнота растворилась от сверкнувшей несколько раз, но не зажигающейся зажигалки. Но этих искр было достаточно, чтобы лицо этой девушки отпечаталось на сетчатке моего глаза. Я почувствовал, что что-то тут не то.
— На, зажги сам. Ты только потряси её, там, похоже, газ кончается, — сказал голос, который помаленьку начинал всплывать в памяти.
Я взял зажигалку и, не веря в такое чудо, тряс её полминуты. В это время симпатичная девушка затягивалась своей сигаретой и смотрела на меня. Я видел блики от фонарей, отражающиеся в её глазах. Потом я крутанул зубчатое колёсико зажигалки и тут же убрал лицо, чтобы не опалить брови. Огонь был неправильно отрегулирован и горел как факел. Он освещал лицо девушки во всех подробностях. Я автоматически зажёг свою сигарету и, затянувшись слишком сильно и закашлявшись, вызвал звонкий Дашин смех.
Когда я кашлял, я вспоминал тот тёмный вечер у жерла вулкана. Когда я осторожно затянулся второй раз, она сказала, смеясь:
— Я же предлагала покурить за тебя?
Мои глаза понемногу привыкали к темноте, и я смог рассмотреть Дашу. Она выглядела по-прежнему, только стала на несколько лет моложе. Нужно было проверить, помнит ли она меня, поэтому я спросил:
— А мы не встречались раньше?
— Какая банальная система подката к девушке, — рассмеялась она. — Ты хочешь познакомиться? Так и скажи.
— Ну, да, — сказал я. — Я Володя.
— Володя? — удивилась девушка. — Ты тоже русский?
— Да я пошутил, меня зовут Билл, — вовремя поправился я. — Я не русский. Родился тут, в Туларе. Это 350 километров отсюда.
— А я уж обрадовалась, — разочарованно сказала она. — Меня зовут Даша. Если бы тут было светло, я бы подумала, что издеваешься надо мной из-за моей национальности. Ты зачем русское имя назвал?
— А ты русская? — спросил я, распознав её акцент.
— Да, а что? — строго посмотрев на меня, спросила она.
— Я очень уважаю русских, — сказал я правду, а затем начал врать. — У меня бабушка русская. И благодаря этому я очень много знаю про Россию.
— Подхалим! — рассмеялась Даша.
Она наклонилась к ножке лавочки и взяла спрятанную за ней разрезанную баночку от колы. Когда она тушила окурок об стенку баночки, искры летели на землю. Она положила окурок в банку и, убирая его на место, сказала:
— Я пошла. Ты, пожалуйста, не бросай окурки в урну и уж тем более на землю. Тут везде таблички «курение запрещено». А эта лавочка осталась единственной, на которую не смотрит камера. Я тебе оставлю эту баночку, выкинешь окурки, а завтра приноси её сюда в одиннадцать вечера. Тут ничего не оставляй! Завтра покурим и договорим.
Она мягкой и прохладной ладонью пожала мне руку. Я чувствовал, как она легонько сжала мою руку, а потом ещё раз. Что у них тут за обычаи? — подумал я. Сначала Конрад, а теперь Даша.
— Спокойной ночи, Даша, — сказал я уходящей в сторону освещённой аллеи девушке. — Спасибо за сигарету.
— Дурак! — крикнула обернувшаяся Даша. — Травись на здоровье и не кричи на весь колледж.
Она ушла в соседнее общежитие. Всё же приятно встретить знакомых, даже тех, которых видел всего одну неделю в своей жизни, пусть даже прошлой. Судя по всему, она здесь учится не первый день. Хорошо, что я обрастаю знакомыми. Не хватает только Тринити рядом для полного комплекта. Надо не забыть: завтра в одиннадцать. У Даши можно будет узнать, как там в реальной жизни поживает Россия.
Курил я не затягиваясь, не желая травить своё здоровье. Я знал, что зависимость от сигарет очень тяжело лечится. Хоть и говорят, что достаточно прочитать 300 страниц определённой книги и даже не вспомнишь про эту гадость. Но пробовать на себе я не захотел. Кстати, можно будет дать ту книгу Даше.
Интересно, а где её сестра Надя? Тоже, наверное, учится в этом колледже. Место сбора старых друзей. Я не удивлюсь, если встречу тут Аполлиона и Таню. Но больше всего обрадуюсь, когда встречу Юлю. После того, как я чудесным образом встретил Дашу, я был уверен, что в той аудитории была именно Юля.
Бывают совпадения, которые просто невозможны. Представить, что мне почудилась Юля, и в этот же день я встретил Дашу вживую, я не мог. Это было невероятно. Значит, Юля была настоящей. Ура! Несмотря на то, что тут очень темно у лавочки, я был уверен на двести процентов, что это была Даша. Хоть она меня и не вспомнила. Значит, на сто пятьдесят процентов я уверен, что встречу скоро Юлю.
Нужно будет перед сном дать своему подсознанию задачу продумать план действий, что я буду делать, когда встречу Юлю. Меня что-то ещё беспокоило, но я не мог понять, что. Я затушил бычок о банку, подражая Даше, и бросил его внутрь. Потом накрыл её ладошкой, чтобы она не пахла, и пошёл в сторону своего общежития.
Когда я проходил мимо миссис Колинс, она строго посмотрела на меня и сказала:
— Уильям, я обычно закрываю дверь в полночь. В следующий раз будешь ночевать на улице, — сказав это, она мило улыбнулась, давая понять, что лишь выполняет свой долг.
Я прошёл по коридору, понимая, что большинство студентов уже спят, так как под дверями было в основном темно. Лишь две двери были приоткрыты — в туалет и душ. Там, где душ, слышался шум воды и чей-то разговор. Я прошёл мимо, почувствовав запах мыла и шампуня, и мне очень захотелось помыться. Человек может прожить без воды больше семи дней, при условии, что ему разрешат принимать душ.
Я пошёл к себе в комнату, где было уже темно. Повернул свой ключ и зашёл, не закрывая дверь, чтобы не включать свет. В своей кровати спал Грегори. Он лежал на спине как покойник в гробу, скрестив руки на груди. Будь у меня сейчас свечка и узкая полоска бумаги, я бы сделал смешную фотографию на память. Когда я прислушался, я услышал журчание воды. Странно. Я же точно помню, что в нашем номере нет душа. Я попытался найти источник шума и понял, что звук исходит от гигантского ноутбука моего соседа.
Нужно пойти помыться и заканчивать этот тяжёлый день. Я подошёл к своей кровати и понял, что Грег опять расправил моё покрывало, на котором я сидел с ногами несколько часов назад. Я взял покрывало и, стараясь не шуметь, вышел из комнаты. Аккуратно прикрыв дверь, я направился в сторону душа. Там уже никого не было, поэтому я спокойно разобрался с тем, как тут всё включается.
Я долго стоял под горячим душем, надеясь, что грязь отмокнет сама, так как ни мыла, ни зубной пасты у меня не было. Горячая вода, бесконечно льющаяся на моё уставшее тело, смывала все заботы и переживания сегодняшнего дня. Я смотрел на утекающую в отверстие пола воду и думал о том, что сегодняшний день изменит мою жизнь навсегда.
Завернувшись в покрывало, так как полотенца у меня тоже не было, и захватив свои вещи, я вернулся в комнату. Там неожиданно горел свет. Грег недружелюбно встретил моё появление. Он стоял в домашнем халате и тряпкой держал в руке железную баночку с четырьмя окурками, которую я непредусмотрительно забыл на своей кровати.
Я много раз убеждался, что в психологии людей действует несколько законов, один из которых — «от любви до ненависти один шаг». Иногда эти законы действуют и в обратную сторону. Думаю когда, Грегори лежал на моей измятой постели и просил отпустить его, он даже не подозревал, что со временем мы станем друзьями. Я заломил ему руку и прижимал его голову к подушке, а он в это время, вместо того, чтобы жалеть, что грубо кричал на меня за банку с окурками, готовил план мести.
Я никому и никогда не позволял разговаривать с собой в такой грубой форме, которую позволил себе этот интеллектуальный бугай с кучей комплексов. Другие люди обычно чувствовали это с первого раза, поэтому разговаривали со мной вежливо. Если бы он спокойно объяснил свои правила, я бы смог его услышать и не стал бы применять насилие. Но я точно знал, что если позволить такому, как он, грубить один раз, то во второй раз он уже совсем не будет сдерживаться и высыплет мне на голову содержимое мусорной корзины.
Заломив его руку за спину и прижав к своей кровати, я продемонстрировал свою силу и показал, что в следующий раз с моим устным мнением нужно считаться. Я готов потерпеть его обиду, жалобу в администрацию, мелкие пакости в виде мести, но я не готов к постоянному унижению своего достоинства. Тем более что нужно хорошо понимать характер таких людей, как он.
Я его раскусил уже через 10 минут непрерывной брани в мой адрес. Я терпеливо слушал его, стоящего передо мной в домашнем халате и размахивающего злополучной банкой, очень долго. Я не принимал его бранные слова на свой счёт и ждал, когда он выпустит свой пар. Пока он выплёскивал на меня свой талантливый монолог, пытаясь унизить меня как можно качественнее, я наслаждался игрой его слов. Я не пропускал его слова через себя и смотрел на кончик его носа так пристально, что через короткое время он стал потирать его, думая, что там что-то не так.
Яркость эпитетов в мой адрес нарастала, и когда достигла апогея, я схватил его за гладко причёсанную чёлку одной рукой и заломил ему руку другой. Потом провёл несложную подсечку, и он упал на мою кровать. Я шёпотом объяснил ему свои правила игры и отпустил его уже через минуту. Грегори не ожидал такой реакции. Поэтому он молча подошёл к выключателю, погасил свет, закрыл крышку ноутбука и лёг, отвернувшись к стенке и накрывшись одеялом.
Похоже, обиделся. Мне было жалко его, но такие у меня правила игры. В будущем я понял, что сделал правильно. Перфекционизм Грегори был настолько развитым, что он считал всех людей вокруг низшим сословием. Он знал, что его интеллектуальный уровень выше, чем у большинства людей вокруг, что сделало из него интеллектуального бугая.
Пока Грег лежит под одеялом и дуется в стенку, я объясню, что такое интеллектуальный бугай. В детстве такие люди, как Грег отличаются тем, что не могут постоять за себя сами. Они не занимаются спортом, трусливы, не уверены в себе и стараются не участвовать в общественной жизни. Но любому человеку необходима самореализация, поэтому они отдают все силы учёбе. Сначала им нравится, что их хвалят родители и учителя, но после набора критической массы похвалы они начинают хвалить себя сами. С этих пор они воспитывают в себе слепую самоуверенность.
Когда эти интеллектуальные бугаи подрастают вместе с короной на голове, они начинают понимать, что имеют власть над другими людьми большую, чем настоящие бугаи в хорошей физической форме. И вспоминая, как их обижали в детстве, они начинают мстить обществу и доказывать всем, что без их интеллекта жизнь будет невозможна. Например, если такой человек становится программистом, то всем простым смертным на работе придётся унижаться, чтобы этот интеллектуальный бугай соизволил снизойти до решения их проблемы. И если ты хочешь, чтобы он помог тебе ещё раз, ты должен рассыпаться в комплиментах, чтобы по достоинству оценить его геройский поступок.
Есть ещё физические бугаи. Это люди, которые в детстве превосходят своих сверстников по росту и физическому развитию. Когда они маленькими попадают в общество, они начинают понимать, что остальные дети испытывают страх перед ними. Все слабые стараются помогать во всём и дружить с бугаём, чтобы он их не обижал.
За детские годы бугай привыкает к тому, что может разбить нос любому обидчику, поэтому часто наглеет к взрослой жизни. Ему не нужно хорошо учиться, чтобы добиваться самореализации. Ему гораздо проще показывать себя в спорте.
Во взрослой жизни физического бугая ожидает разочарование. Он начинает понимать, что если разобьёт нос любому тощему сморчку, может угодить в полицейский участок. Поэтому с годами тощие сморчки перестают бояться бугаёв и со временем, при достаточном интеллекте, начинают смотреть на громил с чувством превосходства.
Общество, которое окружило себя защитой под видом законов и полиции, выдало возможность носить с собой огнестрельное оружие и средства самообороны, тем самым истребляет физических бугаёв и поощряет интеллектуальных. Хорошо это или плохо? Я ещё не определился, мне всего 18 лет.
Но в любом случае, когда тебе ломают нос, ставят синяк под глазом или рассекают бровь, — это плохо. Когда маленький мальчик-аккуратист, не успев познакомиться с тобой и выстроить отношения, не стесняясь, унижает тебя 10 минут — это тоже плохо. И, как всегда, хорошо то, что называется «золотая середина».
Я бы мог вступить в долгую устную полемику с Грегом, но уровень его интеллекта достаточно высок, поэтому мы потеряли бы много времени, пытаясь доказать друг другу, кто из нас умнее. Поэтому пришлось сыграть роль физического бугая, чтобы Грег со временем понял, что я и есть «золотая середина» между этими двумя типами.
День был настолько насыщенным, что наутро я вспоминал, что всю ночь мне снились сны. Снов было настолько много, что вспомнить их содержание было так же невозможно, как вспомнить, что шло на каждом из 100 каналов при постоянном переключении их пультом.
Проснулся я под действием биологического будильника. Чувствовал себя прекрасно отдохнувшим, как, впрочем, и всегда, когда спишь после сложного дня. Давно заметил: чтобы крепко спать и выспаться, нужно «выбесить» свой организм. Меня поймут все, у кого были маленькие дети.
Грегори уже не было на месте. Ноутбука на столе не было, почти все его вещи были сложены в чемоданы. Чемоданы торчали из-под кровати и блестели запертыми замочками. У розетки с помощью специальных устройств сохли уже другие ботинки, которые так же блестели от крема. Я испытывал небольшой комплекс вины за то, что обидел такого хорошего человека, но ничего не поделаешь.
Когда я встал, я привычно по-утреннему чихнул несколько раз. И, открыв окно, вдохнул свежий воздух. Пахло цветами и утренним смогом. За окном, вдали, была слышна утренняя пробка. Город проснулся и жил своей жизнью. Чтобы не раздражать Грега, я аккуратно закрыл окно. Привычно взяв сохнувшее на стуле покрывало, решил идти в душ. Но почувствовав неприятный запах окурков, я взял на столе Грега один чистый листочек и, свернув его в кулёк, высыпал туда содержимое баночки и понёс выбрасывать.
В душевой кипела жизнь. С десяток студентов общежития занимались утренними процедурами: мылись под душем, чистили зубы и брились у большого зеркала. Одновременно они здоровались и знакомились, пожимая друг другу руки. Я никого не стал запоминать по имени, так как в первые дни это всё равно вылетает из моей головы.
Я обратил своё внимание лишь на одного очень могучего студента. Его тело выглядело так, как будто его всю ночь «фотошопили». У него была короткая стрижка с торчащими вверх волосами, покрашенными частично в светлый цвет. Кажется, такой вид покраски, называется «мелирование». Корни волос уже отросли и были тёмными.
Именно по эксклюзивной причёске я его и узнал. Это был тот спортсмен, который вчера сидел рядом с девушкой, похожей на Юлю. Я смотрел на него и понимал, что если они дружат друг с другом, то это будет очень сложный соперник. Его не остановит то, что я заломлю ему руку и сделаю подсечку. Наверняка такой бугай умеет звереть и становиться опасным противником. Дело усложнялось. Теперь я понимаю, почему Тринити говорила «Если сможешь завоевать её». Похоже, воевать придётся не на шутку.
— Привет, меня зовут Билл, — сказал я, — протягивая громиле руку.
— Луи, — коротко ответил он и продолжил бриться, поправив полотенце на бёдрах.
— Ты давно тут учишься? — спросил я.
— Уже год, — улыбнулся тот и снова смешно вытянул губы в сторону, чтобы побрить противоположную щёку.
Как же всё-таки тяжело начинать разговор с незнакомым человеком. Нужно найти общую тему, пообщаться и только потом можно спросить то, что тебя интересует. Где найти столько терпения — непонятно.
— А я, кажется, видел тебя вчера на посвящении в студенты, — спросил я. — Разве на нём были те, кто уже учится в колледже? Я думал, там только новички.
— Слушай, Билл, — прекратив бриться и пристально посмотрев на меня, ответил Луи. — Тебе какое дело, был я там или нет? Что ты вынюхиваешь?
— Извини, Луи, — ответил я, — просто хотел с тобой познакомиться. Я второй день в колледже, хотел узнать, что у вас тут и как принято. Не хотел тебя раздражать.
— Ладно, — улыбнулся Луи, добившись желаемой реакции на свои хмурые брови, — у меня одна из сестрёнок позавчера приехала учиться тут. Вот я и сходил с ней.
— Сестрёнка?! — от неожиданности я вскрикнул, а потом спохватился, что кричу слишком громко и веду себя неестественно.
— Ты хочешь сказать, что тут так хорошо, — решив обойти тему с другой стороны, — что ты порекомендовал своей сестре тут учиться?
— Лично я не жалуюсь, — ответил Луи, намазывая щёки охлаждающим гелем после бритья. Резко запахло мятой. — Тут отличная команда по бейсболу. Мы неделю назад победили в чемпионате города. А сестра у меня самостоятельная. Она сама выбрала этот колледж.
— Повезло вам. Я бы тоже хотел учиться рядом с братом или сестрой, — сказал я.
— Джулии всё равно, учусь я тут или нет, — глядя на меня, сказал Луи и стал собирать свои принадлежности, чтобы выходить из душа. — Но если кто-то будет её обижать, я сверну ему голову. Тут ты прав.
Сказав это, он вышел, не дожидаясь ответа. Я включил холодную воду и, подставив ладони, стал умывать лицо, чтобы придти в себя. Могу гарантировать, что не может быть совпадений. Её зовут Джулия. Она учится там же, где и я, в соответствии с обещанием Тринити. Парня у неё, возможно, нет, так как тот, кого я боялся, оказался её братом. И тут до меня дошла ещё одна шикарная мысль. Если Луи сказал, что свернёт шею любому, кто обидит Джулию, значит, кандидата на это пока нет. Значит, Джулия свободна. Ура!
Я быстренько вышел из душа и проследил, в какую комнату направился Луи. Теперь я буду знать, за кем следить вечером, чтобы найти Юлю. Сформировав план на вечер, и предчувствуя, что сегодня я увижу Юлю, я отправился в комнату, чтобы собираться на лекцию. В животе крутило от голода, так как вчерашний фасолевый суп уже давно переварился.
Когда я собрался, закрыл комнату и затем проходил мимо миссис Колинс, она подозвала меня своим пальчиком, хитро улыбаясь. Я подошёл к ней и поздоровался, она достала свёрнутые пополам купюры и двумя пальцами опустила их в мой нагрудный карман.
— Это что? — спросил я.
— Вернёшь, когда восстановишь свою кредитку, — рассмеялась моя спасительница.
— Огромное спасибо, миссис Колинс! — улыбнулся я и с трудом удержался, чтобы не поцеловать её в щёчку.
— Давай, беги, учись, — сказала она, протянула мне руку и по их странной лос-анджелесской привычке дважды сжала свои пальцы.
Я быстро забежал в столовую и в местном магазинчике купил несколько упаковок печенья и бутылку питьевого йогурта. Когда я стоял на крыльце в учебный корпус, ожидая начала занятий, и пил йогурт, щурясь от солнца, я понял — жизнь налаживается.
Темы, которые звучали на сегодняшних лекциях, были хорошо мне знакомы. Моя любимая пословица: «Всё гениальное уже сказано, но, так как никто не слушает, приходится повторять», поэтому мне нравилось повторять то, что я уже знаю. Огромное облегчение я почувствовал, когда понял, что местные преподаватели действительно учат, а не делают вид, как в моей бывшей школе. Не зря большинство известных людей стремятся именно в этот колледж. Тут учился даже один из чёрнокожих президентов Америки.
В этот день я старался заходить на лекции последним, чтобы можно было осмотреть весь класс, пока я иду к своему месту. Ни Юли, ни Даши, ни Луи, ни Грегори я не встретил. Это говорило о том, что колледж очень большой, и вероятность встретиться на одном курсе была низкой. Тут, в отличие от русских университетов, студенты учились не группами. Слушатели выбирали себе несколько обязательных и несколько свободных курсов у определённых преподавателей. Поэтому такого понятия, как «одногруппник», не было.
Может быть, это было сделано для того, чтобы студенты не привыкали к своему окружению и воспитывали в себе индивидуальность. А может быть, это делалось для того, чтобы студент мог выбирать только те курсы, которые смогут пригодиться ему в жизни. В любом случае, мне пришлось помучиться перед тем, как записаться на определённые курсы. Это было похоже на выбор блюд из непонятного меню. Будь рядом со мной Тринити, она бы помогла. Но пока мне ещё не прислали новый планшет и телефон, приходилось действовать самостоятельно.
На обеде кормили очень вкусно, хотя студенты по прежнему предпочитали картошку фри, гамбургеры и колу. Что было объяснимо. Мало какой наркоман признает в себе зависимость и решится слезть с иглы. И это не зависит от того наркотика, который употребляет зависимый человек. А наркотиков на свете много: еда, сигареты, алкоголь, власть, марихуана, героин, супермаркет любви, супермаркет информации, деньги, скандалы и так далее. Каждый сходит с ума по-своему. И каждый человек, имея зависимость, будет её отрицать, что становится первым её подтверждением. Если она у него есть, он не признается. А если он признается, значит, она у него есть.
Я сидел и кушал мексиканский суп «Эстафадо», который, по сути, заменял первое и второе. Суп был очень густым, и его было принято есть с горячими кукурузными лепёшками. Точнее даже используя лепёшки вместо ложки. Когда я съел уже половину супа, до меня вдруг дошло, что лук, чеснок и томаты своим запахом могут убить мою мечту понравиться вечером Юле. Все думают, что чеснок пахнет изо рта сам по себе, а на самом деле, они не догадываются, что весь запах исходит из желудка при сжигании чеснока в соляной кислоте желудочного сока. Поэтому любое заедание или запивание чеснока, и уж тем более жвачки, лишь маскируют этот неприятный запах.
Я отложил половинку супа, решив не испытывать судьбу. Пусть лучше студенческий повар воспримет недоедание своего блюда как оскорбление, чем Юля будет стараться держаться от меня на расстоянии при встрече. Нужно будет не забыть купить мятную жвачку внизу. Отложив суп подальше, я придвинул к себе картофельное пюре по-американски. В русской традиции принято кушать горячее пюре, протёртое деревянной толкушкой с молоком. Подержать кастрюлю с пюре под подушкой до прихода гостей, а потом кушать с растаявшим кусочком сливочного масла и вкусной селёдочкой с лучком. Но американцы и тут выделились.
Картофельное пюре по-американски — это готовое пюре, залитое взбитой сметаной с тёртым сыром и запечённое в духовке до поджаристой и золотистой корочки. Я кушал его с огромным удовольствием, пытаясь сначала выбрать самое вкусное — хорошо прожаренную корочку из картошки и сыра. Я прямо чувствовал, как от еды в мою кровь выделяются эндорфины. Как хорошо, что мои рецепторы работоспособны и воспринимают их, не вкусив более лёгких химических веществ для возбуждения — морфинов. Бедный Мартин, он, наверное, не может испытать удовольствия от еды.
Я кушал, вспоминая Мартина, и думал, а какая у меня самого зависимость? Какой наркотик употребляю я сам? И вдруг впервые осознал. Уж не знаю, полезно ли проводить самому психоанализ. Иногда действует принцип «меньше знаешь — крепче спишь». Моя зависимость, которую я определил, пока обедал, заключалась в следующем. Я очень люблю анализировать всё, что происходит со мной и окружающими. Там, где другие люди переживают, я анализирую разные мелочи. Я отношусь к жизни как к игре, в которой можно, используя дедуктивный метод, разложить всё по полочкам.
Большинство людей скажет, что это очень скучно, когда ты, благодаря своему мелочному характеру, всё вокруг анализируешь. Они скажут, что ты ведёшь себя неадекватно. Ты слишком зануден. Я очень люблю оказываться в новой обстановке, пробовать разные блюда, страдаю гаджетоманией. Люблю общаться с разнообразными людьми и пытаться находить общий язык со всеми, ставить себя на их место. Но ответ на всё это один. Я наркоман.
Моя жизнь настолько разнообразна, что вызвала во мне зависимость. Мне необходимы перемены, так как они позволяют мне отвлечься от потери моей настоящей любви. Мало кто по-настоящему знает, каково это — потерять всех близких в один день. Каково это — пытаться продолжать жить после этой потери и делать вид, что всё хорошо. Мало кто догадывается, как трудно жить с огромной дырой в душе, которая образовалась после того, как кто-то вырвал оттуда моих близких. Мало кто может знать, каково это, когда ты ежедневно общаешься с теми, по чьей прихоти всё это произошло.
Можно назвать это синдромом заложника, когда ты начинаешь уважать Тринити и Штерна, узнав, что именно они сделали всё это. Только этот синдром может объяснить, почему я не отказался выполнять их задание, чтобы вернуть себе Юлю и сына. Я был бескрайне зол на них, но эта злость превратилась в надежду вновь увидеть мою любовь. Осталось всего половина дня, и я её увижу. Мало кто сможет понять мои мотивы, не оказавшись на моём месте.
Я встал из-за стола другим человеком. Было ощущение, что я побывал на сеансе у психоаналитика. Я посмотрел на пустую тарелку с пюре по-американски как на талантливого психолога, с благодарностью. На душе было легко и свободно. Моё подсознание было благодарно за то, что я наконец-то смог осознать то, что оно давно пыталось мне подсказать. Так бывает, что тебя долго гложет какая-то неосознаваемая мысль и мешает тебе жить. Это может длиться годами, но однажды, всего за десять минут, вся мозаика складывается в один большой пазл.
Меня устраивала моя зависимость, и я не собирался от неё избавляться специально. Всё равно, когда я встречу Юлю, всё будет по-другому. Нужно только дожить до вечера. Чтобы время шло быстрее, я решил себя отвлечь вдумчивым слушанием преподавателей. Остаток дня пролетел быстро, и уже в 17 часов я прибыл в свою комнату. Грега до сих пор не было. Я надел куртку, пересчитал наличность, которую утром мне любезно вручила миссис Колинс, и отправился искать магазин одежды.
Я не мог предстать перед Юлей в трёхдневной мятой и грязной рубашке. К тому же мой небритый вид уже мог напугать любого. Нужно будет купить бритву, мыло и зубную щётку с пастой. И всё это желательно сделать быстро. Зная, что навигации у меня теперь нет, а «язык до Киева доведёт», я пошёл к миссис Колинс.
Она охотно объяснила мне, куда идти, поэтому уже через 40 минут я выглядел достойно для первого «второго свидания» с Юлей, и у меня ещё оставалась приличная сумма. План поиска Юли был продуман до мелочей, поэтому, не медля, я стал действовать. После того, как я привёл себя в порядок, я смело пошёл к комнате Луи. Постучал в дверь. Мне открыл сам Луи.
— Опять ты? — неприветливо спросил Луи, продолжая катать шарик антиперспиранта по своим гладким подмышкам. — Что нужно?
— Не могу найти соседа по комнате, — ответил я. — Он не у вас?
— Ты что, будешь ходить по всем комнатам и искать его? — почти закрывая дверь, спросил он. — Думаю, тебе проще спросить у коменданта.
— Ты прав, спасибо, — сказал я.
Пока он говорил, я заглядывал в его комнату и видел там лишь чью-то могучую мужскую спину. Значит, Юли тут нет, только его сосед по комнате. Самое главное — мне нужно было узнать, дома ли Луи. Следить за человеком можно только тогда, когда знаешь, где он. Я, кивнув головой миссис Колинс, вышел из здания общежития и прошёл до аллеи, где мы вчера встречались с Дашей. Там я занял лавочку напротив той, где мы вчера курили. Нужно набраться терпения и дождаться, когда выйдет Луи.
Я не сомневаюсь, что после второго учебного дня он захочет встретиться со своей сестрой. Нужно только дождаться, когда он выйдет, и проследить за ним. Краем глаза смотря за выходом из мужского общежития, я рассматривал ту самую лавочку напротив. Всё выглядело совсем не так романтично, как вчера ночью. Я вспомнил слова Даши про камеры и стал искать их.
Через минуту я заметил маленькие камеры с антеннами, которые были закреплены на деревьях. Я бы не смог обнаружить их, так как они были очень маленькими, но над каждой был большой круглый зонтик. Похоже, это солнечные батареи. Одна из камер смотрела на меня. Я неудобно поёжился, понимая, что кто-то может на меня сейчас смотреть. Видеонаблюдение — это гарантия безопасности, но находиться постоянно под чьим-то взглядом неимоверно напрягает.
Нужно быть немного сумасшедшим циником, чтобы получать удовольствие от непрерывного наблюдения за другими людьми. В этом плане не позавидуешь Тринити и Штерну, которые всё про всех знают и наблюдают за всеми. Нужна большая тренировка, чтобы уважать человека, про которого знаешь абсолютно всё. Чаще всего счастье в незнании. Человек не готов знать правду про всё и про всех.
А сидеть и наблюдать за чужой жизнью через камеры — это скучно. Хотя я тоже сейчас сижу и наблюдаю. По аллее ходят парни и девушки. У многих заканчиваются занятия, и они идут компаниями, и как раз около меня разделяются на мужчин и женщин. Женщины сворачивают налево, мужчины направо. Парочки сначала долго прощаются, обнимаются и целуются, и лишь потом расходятся по разным дорожкам к общежитиям.
Я сидел уже тридцать минут, когда увидел, как из общежития вышел Луи с мускулистым парнем. Я напрягся и стал внимательно смотреть в ту сторону. Когда кто-то проходил мимо меня, я наклонял свою голову, чтобы не дай бог не выпустить из вида объект наблюдения. Луи мучительно долго разговаривал со своим соседом по комнате. Как будто не могли наговориться дома. Луи посмотрел сначала на свои часы, потом в мою сторону. Завязал шнурок правого кроссовка и с низкого старта побежал ко мне.
Душа сначала ушла в пятки, но потом я вспомнил, что ничего плохого не делаю. Просто сижу на лавочке вдали от аллеи. Если он пойдёт по аллее и не посмотрит в мою сторону, то он меня даже не заметит из-за кустов. Ещё больше я расслабился, когда понял, что он бежит не к моей лавочке, а к лавочке напротив. Я упустил её из вида, когда смотрел на Луи. Почему, интересно, я не заметил, как её заняла симпатичная блондинка?
Она сидела в расслабленной позе и спокойно смотрела, как к ней подбегает Луи. Я во все глаза уставился на неё. Это была Юля! Это точно была Юля! Ура! Я сидел, боясь пошевелиться, и пристально следил за её движениями. Во мне всё встрепенулось. Вся моя прошлая жизнь с ней промелькнула перед глазами. На мгновение возникла мысль, что теперь мне не о чем больше мечтать. И в это время, Юля посмотрела на меня. Посмотрела прямо в глаза. Посмотрела и сразу улыбнулась.
И хоть она сидела в 30 метрах от меня, этим взглядом она прожигала дыру в моём сердце. Так хотелось, чтобы время замедлилось, и Луи растворился. Юля смотрела на меня, улыбалась и, не меняя выражения лица, посмотрела на подбегавшего к ней спортсмена. Я почувствовал небольшое разочарование. Они общались друг с другом. Юля показывала Луи какие-то картинки в книжке. Шутя била его по плечу. Это длилось бесконечно.
Мои глупые надежды, что она увидит меня и сразу узнает, рухнули. Я сидел и наблюдал за весёлым общением родственников. Я наслаждался движениями Юли, но чувствовал себя лишь сторонним наблюдателем. Нужно не вешать нос. Нужно набраться терпения. Не всегда всё идёт по намеченному плану, тем более в моём случае. Они общались примерно сорок минут. Потом Юля поцеловала Луи в щёчку и он, надев белые наушники и нажав пару кнопок на часах, побежал в сторону города, видимо, на вечернюю пробежку.
Юля сначала смотрела ему вслед, потом мельком взглянув на меня, достала какую-то книжку и приступила к чтению. Я сидел, не веря своему счастью. Юля сидела в 30 метрах, одна, и периодически поглядывала на меня. Нужно было срочно действовать! Но я замялся.
— Привет. Что читаешь? — спросил я, когда набрался смелости через 5 минут.
— Тебя как зовут? — неожиданно ответила она вопросом на вопрос.
— Уильям, — ответил я.
— Так вот, Уильям, — улыбнулась она. — В следующий раз я буду читать книжку, и напечатаю специальную суперобложку для неё с названием: «Привет, что читаешь?». Когда такие, как ты, будут подкатывать ко мне с целью познакомиться, я буду показывать им эту обложку. Ты далеко не первый подходишь с такой банальностью.
— Хороший способ, — рассмеялся я. — Только я не знакомиться подошёл, я просто хотел спросить, что ты читаешь. Я сегодня как раз дочитал свою книгу и ищу, что читать дальше. А лучший способ выбрать — это рекомендация того, кто попробовал.
— А, ну тогда извини, — улыбнулась Юля. — Ты бы знал, как трудно отбиваться от поклонников, которые пытаются познакомиться, когда я читаю. Я очень люблю читать на природе, так меня ничего не отвлекает. Но парни думают, что если я сижу одна в парке, это означает, что мечтаю познакомиться. Я даже иногда жалею, что не уродина.
— Ну, это ты перегибаешь палку, — освоившись, сказал я. — Надень обручальное кольцо и держи его на виду.
— Уильям, — серьёзно сказала Юля, — я всё понимаю, но я не люблю обманывать. Вот когда выйду замуж, тогда и надену кольцо. А пока могу и помучиться. Иногда хочется ставить галочки в блокнотик, когда меня пытаются закадрить. Повышает самооценку.
— Понимаю, — рассмеялся я. — Так что ты читаешь?
— Я читаю фантастику, — ответила Юля и показала мне обложку. Я даже не стал пытаться запоминать название и автора, так как продолжал играть в свою игру.
— Извини, тебя как зовут? — спросил я, ожидая её ответ.
— Джулия, — ответила она и протянула мне свою руку с улыбкой.
Я с радостью протянул ей свою руку и легонько пожал её. Её рука была очень холодной, и мне вдруг захотелось согреть её в своей, но я вовремя сдержался. Слава богу, она сжала её всего один раз. А то у меня уже скоро будет бзик на эту тему.
— Это по-русски Юля? — неожиданно для себя спросил я.
— Что ещё за Юля? И почему по-русски? — нахмурилась она, глядя на меня непонимающим взглядом. Было ощущение, что она сейчас сложит книжку и уйдёт.
— Просто у меня бабушка русская, и её звали Юля, — осторожно сказал я. — Думаю, не важно.
— А вдруг ты русский шпион? — наивно спросила она.
— Ну, какой же я шпион? — весело рассмеялся я. — Я родился в Туларе. Если хочешь, документы покажу. Джулия, ты лучше скажи, про что твоя книжка, и стоит ли мне её читать?
— Конечно, стоит, — сказала Юля и стала листать книжку. — Тут очень подробное описание будущего. Ты разве не хотел бы знать, что будет через две тысячи лет?
— Очень интересно, — с искренним интересом отметил я. — Расскажи, пожалуйста, какое будущее там описано.
— Ну, только в двух словах, — ответила она, — а то тебе не интересно будет читать.
— Ну, не томи, — улыбнулся я. — Заинтриговала и молчишь.
— В будущем, — начала рассказывать Юля, — всё вокруг будут делать роботы. Люди смогут отдыхать и наслаждаться жизнью. Машины будут летать по воздуху. Всё вокруг будет бесплатное. Тратить время на еду не нужно будет. Специальные скафандры будут регулировать температуру тела, защищать от микробов и подавать питание напрямую в вены. Телевидение будет трёхмерным. Будет специальная комната, где вокруг тебя будут ходить актёры и рисоваться пейзаж и декорации.
— Очень интересно, — улыбнулся я.
— Ты в любой момент, — продолжила Юля, — сможешь нажать специальные кнопки и получить любое удовольствие. Специальные электронные устройства будут подключены к центрам удовольствия и, давая им команду, ты сможешь получить даже оргазм в любой момент, когда захочешь.
— А ещё что будет? — странно глядя на Юлю, спросил я.
— Преступлений вообще не будет, — с воодушевлением ответила Юля, — так как над городом будут летать специальные механические птицы, которые смогут атаковать любого преступника, как только он задумает плохое. Телефоны будут вживлены прямо в мозг. Картинки и видео будут проецироваться прямо на сетчатку глаза. Ты сможешь лететь в воздухе на автомобиле и смотреть в это время телевизор, который находится прямо в твоих глазах.
— Ого! — наигранно сказал я.
— Человеческие органы можно будет заменять на вечные электромеханические устройства, и можно будет жить очень долго. Повсюду будет использоваться энергия ветра, солнца и воды. Женщинам через 2000 лет будет гораздо легче жить.
— Это как? — спросил я, любуясь Юлей. Было ощущение, что мы с ней последний раз виделись всего неделю назад.
— Мужчина и женщина могут зачать ребёнка, — быстро рассказывала Юля, — потом, при обнаружении беременности, после специальной лёгкой операции эмбрион вместе с оболочкой и начинающей формироваться плацентой вынимают из женщины и сажают в специальный инкубатор. Женщина может продолжать жить своей жизнью и забыть про муки вынашивания.
— Да уж, будущее, — вздохнул я.
— А что тебе не нравится? — обиженно сказала Юля и пристально посмотрела на меня.
— Ну, как сказать, — вздохнул я и подумал, стоит ли говорить правду, — многое мне показалось странным.
— Что именно? — спросила Юля и закрыла книжку.
— Будущее, которое описал этот автор, — начал я, — оно очень неправдоподобное. Ты правда думаешь, что люди согласятся на питание через вену, оргазм через кнопку, засилье роботов вокруг и лишение радости вынашивания?
— Можно подумать, ты вынашивал? — обиженно спросила Юля. — Знаешь, как это сложно? Говорят, очень больно, а особенно рожать.
— Ты пробовала? — спросил я.
— Пока нет, — резко ответила Юля. — Но мне рассказывали.
— Потом, мне показалось странным, — продолжил я, — что люди будут жить очень долго. Ты не думаешь, что при этом будет перенаселение планеты?
— Я так не думаю, — ответила Юля. — Правительство поставит ограничение на рождаемость и всё будет хорошо.
— Я тогда опущу остальные позиции, которые мне не понравились, — пытаясь сменить тему неудавшегося разговора. — Но последнее, что мне показалось странным — то, что всё вокруг бесплатное и работать не надо. Людям разрешают лениться.
— А ты мечтаешь вкалывать всю жизнь? — спросила Юля.
— Ну, если не вкалывать, то, как минимум, заниматься спортом, — ответил я. — Ты представь, какими толстыми будут люди, если им не нужно будет напрягаться. Тут, в Америке, и так много толстых, представь, если им совсем не нужно будет напрягаться и повсюду будут роботы.
— Как там тебя? — спросила Юля.
— Уильям, — ответил я, удивившись.
— Уильям, — со злостью сказала Юля, — ты очень странный. Я уважаю то, что у тебя есть своё мнение, но перед тем, как критиковать моего любимого фантаста, будь добр, расскажи, каким ты видишь будущее через 2000 лет.
— Джулия, извини, пожалуйста, — начал я, пытаясь дальнейшей логикой убедить Юлю в своей правоте, — сейчас я расскажу свою версию. Люди в будущем будут много гулять, бегать и заниматься спортом.
— Ты говоришь как мой брат, — улыбнулась Юля. — Продолжай.
— За то, что люди занимаются спортом и другой физической деятельностью, — продолжил рассказывать я, — им будут начисляться специальные деньги, которые они смогут тратить на всё вокруг. Людям придётся работать. Процент работ, которые выполняют роботы, будет законодательно ограничен, чтобы они не создавали конкуренции людям. Кушать люди будут традиционно приготовленную еду. Правда, еда будет всегда идеальная, так как сначала она отдаётся на пробу дампу.
— Дампу? — спросила Юля. — Что за бред ты несёшь? Ты кого из фантастов вообще читал?
— Это не важно, — махнул рукой я. — Я просто сказал своё мнение по поводу будущего. Не хотел тебя раздражать.
— Раздражать? — вставая с лавочки, сказала Юля. — Ты меня совсем не раздражаешь. Я же тебя не знаю. Слушай, темнеет. Я пойду к себе. Почитаю свои небылицы из будущего.
— Слушай, а может, дашь мне свой номер телефона? — спохватился я, чувствуя, что поезд уходит.
— Уильям, слушай, мы же договорились, что ты подошёл спросить название моей книги. Мы не собирались с тобой знакомиться. Мне некогда. Пока!
— Пока, Джулия, — сказал я, чувствуя себя честным лузером.
Я сидел на лавочке, смотрел, как Юля уходит в соседнее общежитие. Оказывается, она живёт совсем рядом. Это хорошо. Но у меня осталось тяжёлое чувство, которое возникало однажды, когда я, купив очень дорогой компьютер, радовался покупке. Но чёрт дёрнул меня разобрать его, чтобы посмотреть, как он устроен. И всё бы ничего, и моё настроение в тот раз не испортилось бы, если бы не искра, которая проскочила между выводами платы ноутбука и моей отвёрткой. Я в тот раз сидел и пытался нажать кнопку включения несколько сотен раз, не веря, что по собственной глупости испортил хорошую вещь. Так хотелось изобрести машину времени.
Сейчас я бы с удовольствием повторил сегодняшний разговор. Нужно было поддакивать Юле. Не всегда нужно говорить правду. Хотя очень странно, что Юля так обиделась, когда я начал с ней спорить. Раньше я такого за ней не наблюдал. Видимо, характер немного меняется при переселении. И всё же Юля — очень красивая девушка. Так приятно было сидеть, слышать её родной голос и держать её за холодную ручку.
Я вдруг почувствовал, как она мне нужна. Я не видел сейчас смысла продолжать жизнь и учёбу, пока я не завоюю её. Я не знаю, какие ярлыки она на меня повесила после моих споров. Но понимал, что второй раз нужно будет быть осторожнее. Если я попаду в её чёрный список, выбраться оттуда будет почти невозможно. Я похрустел наличкой в кармане и подумал, что бы такого купить, чтобы завоевать завтра Юлю.
Но, к сожалению, любовь не купишь. Нужно выделяться хитростью, умом и обаянием. И чего я так расслабился, разговаривая с Юлей, и стал пороть правду? Видимо, это привычка. Когда раньше Юля была рядом, я всегда расслаблялся и мог говорить всё, что думаю. А теперь, сидя с ней рядом на лавочке, я вдруг снова расслабился не к месту и стал говорить то, чего она слышать не хотела.
Мне надоело сидеть тут, поэтому я пошёл в свою комнату. Нужно выяснить, сколько времени осталось до встречи с Дашей и, если успею, пообщаться с Грегори. Когда я зашёл в комнату, Грег сидел за своим ноутбуком и увлеченно бегал в игре со снайперской винтовкой и, не задумываясь, мочил врагов. Он снова был в наушниках, поэтому не слышал и не видел меня. Мне нужно было где то посмотреть, сколько сейчас времени, поэтому я подошёл к окну и сделал вид, что поправляю занавеску, чтобы Грег обратил на меня внимание. Краем глаза я видел, как он вздрогнул и снял наушники.
— Слушай, где всё-таки твои вещи? — спросил он.
— Я же говорю, украли, — сказал я. — Ты меня, Грег, извини за вчерашнее. Не хотел тебя обижать, но ты перегнул палку, и я вспылил.
— Давай сделаем вид, что ничего вчера не было, — мирно и спокойно сказал Грег, косясь на разрезанную баночку из-под колы, стоящую под моей кроватью. — Ты только расскажи мне способ, как сделать так, чтобы в комнате не пахло как на помойке? Ты, кажется, опрятный парень и я уверен, мы сможем найти общий язык.
— Слушай, сколько сейчас времени? — спросил я.
Грег вместо ответа взял мышку в руку и переместил курсор на верхнюю часть экрана. Там красовалось время: 21:05. Я посмотрел на часы и сказал:
— Через два часа я унесу её, и ты её больше никогда не увидишь, — примирительно сказал я.
— Это радует, — кивнув головой, сказал Грег. — Ты спортсмен?
— Занимаюсь джиу-джитсу, — ответил я.
— Тогда понятно, — ответил он и рассмеялся. — Покажешь пару приёмчиков?
— Конечно, Грег, — сказал я и, отодвинув штору, сел на подоконник.
— Слушай, — сказал Грег и, глядя на покрывало, накинутое на стул, сказал — может тебе одолжить несколько вещей, полотенце, например?
— Мне будет неудобно, — сказал я и улыбнулся.
— Иди сюда, — настойчиво сказал Грег, вставая из-за стола. — Я настаиваю. Мне неприятно видеть, что мой сосед по комнате вытирается покрывалом от постели. У каждой вещи своё место и назначение. Нужно это уважать!
— Ладно, — сказал я, вставая с подоконника. — У меня встреча через два часа, было бы неплохо помыться и причесаться.
— Вот у меня есть полотенце и расчёска, — сказал Грег, доставая герметично заклеенные в целлофан предметы. — Ты с девушкой будешь встречаться?
— Да, — ответил я.
— Вот тебе туалетная вода с феромонами, — ответил Грег. — Потом после душа подушишься ей, и девушка не сможет тебе отказать. Только я запрещаю водить девушек в эту комнату. Ни при каких условиях!
— Да нет! — рассмеялся я. — Ты неправильно понял, ты мне лучше эту воду завтра дай. Сегодня я встречаюсь просто со знакомой. Мы с ней давно не виделись и хотели поболтать.
— Отдашь потом 18 долларов, дабы не ощущать себя обязанным, — сказал Грег, как само собой разумеющееся.
— За что? — удивился я.
— Полотенце, расчёска и туалетная вода, — ответил Грег. — Ты же не надеешься, что я потом заберу их обратно? И думаю, ты согласен с правилом, что между друзьями не должно быть долгов?
— Да, конечно, спасибо, Грег, — сказал я. — Пойду в душ, если ты не против.
— Вот, ещё тапочки возьми, — сказал Грег, протягивая мне целлофановую упаковку. — Ты же не хочешь принести в нашу комнату грибки?
— Спасибо, — сказал я.
Когда я мылся в душе, я понимал, что замалчиваю перед собой проблему: я оставил у Юли двоякое впечатление. Моё «я» не хотело анализировать это. Поэтому, когда на моё тело лилась тёплая вода, я думал о том, что, слава Богу, помирился с Грегом. Это произошло случайно. Теперь можно будет спать спокойно, не ожидая мести с его стороны. Я стоял в душе и думал, как буду проводить оставшееся до встречи время. Провести больше часа без компьютера и телефона, без книг и журналов — настоящее мучение.
Идти к миссис Колинс будет глупо, так как, во-первых, я ей уже надоел, а во-вторых, разговор с ней продлится больше, чем час. Поэтому я решил пойти в комнату и немного полежать и подсохнуть. Через час я взял заветную баночку, обросшую легендой, и пошёл на встречу со старой знакомой, которая меня совсем не помнит. Не знаю, откуда было такое желание, но очень хотелось курить.
На улице было темно. Я дошёл до аллеи и, пройдя несколько метров, встал у фонаря, положил на него руки, чтобы погреть их. И начал вглядываться в сторону лавочки. Свет от фонаря мешал разглядеть лавочку, которая была в 15 метрах от меня. Когда мои глаза привыкли к темноте, а руки нагрелись, я понял, что Даша ещё не пришла. А вдруг она совсем не придёт? Кто сказал, что она вспомнит про эту нашу встречу, ведь я ей никто и звать меня никак. Сегодня же тематический день неудач. Даже Грег, видя мой печальный вид, решил со мной помириться.
— Бу! — крикнули прямо мне в ухо. Я вздрогнул от неожиданности и сильно напугался. Потом, пока оборачивался, вспомнил, как в тот раз, Юля тоже напугалась, когда я так сделал, подойдя сзади. Очень захотелось ударить в ответ.
Сердце стучало в груди, но я старался казаться спокойным, так как уже видел, что передо мной стояла Даша и мирно улыбалась.
— Напугался? Бедненький, — скорчив жалостливую рожицу, сказала Даша.
Её лицо освещалось фонарём снизу, и поэтому она выглядела довольно страшно.
— Да нет, просто я вспомнил одну девушку, — улыбнулся я, — которая не любила, когда я так делал.
— Билл, хочешь дам тебе один совет, — сказала Даша, — никогда не разговаривай с девушкой о других своих девушках. Это создаёт в собеседнице ощущение, что ты её сравниваешь с ними. Баночку принёс?
— Конечно, берёг её как зеницу ока, — рассмеялся я.
Даша взяла из моих рук баночку и, стуча длинным ногтём по донышку, быстрым шагом пошла от фонаря к лавочке. Она достала вчерашнюю пачку сигарет и предложила мне первому. Я уже спокойными пальцами достал одну и стал крутить её в руках. Даша тоже достала сигарету и, повертев в руках, разочарованно сказала:
— Сломана. Ты не знаешь, кто это сделал?
— Видимо, я вчера, — улыбнулся я, пытаясь рассмотреть в темноте лавочку, чтобы сесть.
Даша достала другую тонкую сигарету. И, нащупав мою руку, вложила туда зажигалку.
— Поухаживай за дамой, — игриво сказала она.
— Конечно, — сказал я.
Я взял зажигалку поудобнее и, убрав её в сторону, попытался зажечь. Она снова вспыхнула огромным факелом. Я не стал тушить её, а просто крутанул регулирующее колёсико и уменьшил пламя. Потом поднёс огонь Даше. Пока она зажигала сигарету, затягиваясь, я рассматривал её лицо. Когда она закурила, я не убрал пламя, а смотрел на Дашу. Она затянулась и, закатив глаза вверх и выпятив нижнюю губу, выпустила струю дыма. Мой палец почувствовал сильный ожог, и я инстинктивно тряхнул рукой. Зажигалка улетела в кусты. Сигарета во рту осталась незажжённой.
— Шайзе! — воскликнул я инстинктивно и, быстро вынув сигарету, положил палец в рот.
— Ничего, я всё равно собиралась её выкинуть, — ласково сказала Даша. — Иди сюда.
Она наклонилась ко мне, как для поцелуя, держа сигарету во рту, мерцая огоньком. Я не сразу понял, что она делает.
— Прикуривай, — нетерпеливо, уголком рта сказала она.
Теперь до меня дошло. Я положил свою сигарету в рот и, напрягая зрение, пытался попасть кончиком в её огонёк. Когда интимный процесс был завершён, я с зажжённой сигаретой сел на лавочку и стал затягиваться. Даша, подражая мне, села рядом на почтенном расстоянии, как полагается сидеть посторонним людям.
— Даша, ты давно тут учишься? — спросил я.
— Я полгода живу в Америке, а тут учусь три месяца, — ответила она.
— А где ты жила раньше? — спросил я.
— Я же уже рассказывала, — ответила Даша, — я живу в России. Приехала сюда поучиться.
— И ты планируешь тут остаться? — спросил я.
— Я ещё не определилась, — ответила она. — Тут не всё так, как я ожидала.
— Что, например? — спросил я.
— Среди основной массы американцев, я чувствую себя самой умной, хотя в России училась на четвёрки и пятёрки. Четвёрки и пятёрки — это оценки такие, чтобы ты знал.
— Да, я знаю, — сказал я, выпуская дым через ноздри. Я по-прежнему курил не затягиваясь.
— Откуда? — удивилась Даша.
— Я же говорил, у меня бабушка русская, — сказал я почти правду.
— А! Помню, — сказала Даша.
Приятно было сидеть в полной темноте с симпатичной девушкой и наслаждаться ночной прохладой, понимая, что альтернативой служило бы бесполезное времяпрепровождение в комнате с Грегори. Я специально курил помедленнее, чтобы посидеть подольше. Праздный разговор с Дашей позволял мне забыть сегодняшние неудачи.
— А ты давно куришь? — спросил я, чтобы поддержать разговор.
— Билл, вот только не надо начинать сейчас лекций о вреде курения, — с чувством сказала Даша. — Я и сама могу тебе рассказать об этом всё.
— Я и не собирался, — улыбнулся я.
— Ну и зря, — неожиданно сказала Даша. — Курить очень вредно. Ты знаешь, что никотиновая зависимость сильнее, чем героиновая?
— Да ну? — удивился я, вспомнив лекцию Тринити о наркотиках. — Почему ты тогда сама куришь? Как говорится, если ты такой умный, почему такой бедный?
— Дурак! — неожиданно сказала Даша. — Ты не забывай, что разговариваешь с девушкой.
— Извини, — примирительно сказал я.
— Я курю только ради эксперимента, — сказала Даша. — Я делаю это всего три месяца и хочу почувствовать, что значит никотиновая зависимость на практике. А потом проверить, насколько легко бросить. И тем самым проверить свою силу воли.
— Странная идея, — рассмеялся я. — Как она пришла к тебе в голову?
— У нас там и не такие эксперименты ставят, — ответила Даша и осеклась в конце фразы.
— Где это у вас там? — спросил я.
Я почувствовал, как Даша замялась. Потом, после небольшой паузы, достала пачку сигарет, вынула вторую и стала прикуривать от первой. Так как пауза затянулась, Даше пришлось неуверенно ответить:
— В России, — сказала она и посмотрела мне в глаза.
— И что ты знаешь о вреде курения? — спросил я, пытаясь сменить неудобную ей тему.
Тут Даша внезапно спрятала сигарету за спину, наклонилась к моему уху и шепнула:
— Спрячь! Кто-то идёт!
Я спрятал догорающий бычок за спину и смотрел, как какая-то парочка прошла мимо нас. Они остановились в пределах нашей видимости и стали долго целоваться на прощание. Девушка держала своего молодого человека за бёдра, а он так крепко сжимал её в своих объятиях, что она поднимала правую ножку вверх. Через три минуты парочка разделилась, и они пошли в разные общежития.
— Теперь ты понимаешь ценность этой лавочки? — рассмеялась Даша, раскуривая почти потухшую сигарету. — Мы их видим, а они нас нет.
Я рассмеялся в ответ. Потом бросил свой бычок в баночку и, не зная чем занять свои руки, стал теребить собачку молнии на своей куртке.
— Ты знаешь, откуда произошло слово «никотин»? — спросила Даша.
— Нет, — ответил я, глядя на огонёк её второй сигареты.
— Был такой посол Франции, которого звали Жан Нико, — начала рассказывать Даша. — Однажды он отправил немного табака русской королеве Екатерине Медичи. Он сказал, что это лекарство от мигрени. Вот в честь него и назвали это вещество. В организме человека есть специальные никотиновые рецепторы. При воздействии на них организм человека выделяет адреналин. Представляешь, уже через 7 секунд после вдыхания дыма сигареты никотин проникает в мозг. Будешь ещё?
— Думаешь, после такой рекламы я соглашусь? — рассмеялся я.
— Бери, — сказала Даша, достала сигарету и прикурила её для меня.
Мне вдруг вспомнилось, как Ева протягивала Адаму яблоко, и как Мартин протягивал мне косяк с марихуаной. В этот раз я не стал сопротивляться и продолжил курить не затягиваясь.
— Никотин увеличивает уровень дофамина в путях центров удовольствия в мозге, — продолжила свою лекцию Даша. — Эти же центры отвечают за болевой порог поэтому сигарета немного притупляет боль.
— А откуда тогда возникает зависимость? — спросил я.
— Организм умеет выделять природное вещество — ацетилхолин, — продолжила объяснять Даша, — оно, попадая в никотиновые рецепторы, действует на них. Те передают определённые нервные импульсы в нейроны. Они находятся в «центре боли» и гасят неприятные ощущения, расслабляют. Любой человек умеет выделять ацетилхолин. Это как природный никотин.
— Ты мне напоминаешь Тринити, — задумчиво сказал я.
— Ты опять о других женщинах? — рассмеялась Даша. — Кто такая Тринити?
— Просто друг, — ответил я.
— Когда ты куришь, — продолжила Даша, — в твою кровь попадает никотин. Это более сильное вещество, чем ацетилхолин, поэтому рецепторы реагируют на него с большим удовольствием. Человек расслабляется и не чувствует боли. Если часто курить, возникает привыкание.
— От чего? — спросил я.
— Как от чего? — продолжила Даша. — Ацетилхолин перестаёт вырабатываться организмом, так как он получает более лёгкий никотин. Рецепторы понемногу привыкают к этим лошадиным дозам и снижают свою чувствительность. Организм, чтобы не испытывать дискомфорта, начинает требовать никотин в кровь. Можно сказать, что с этих пор, миссис Ацетилхолин увольняется и на её место принимается на работу господин Никотин.
— Хорошее сравнение, — похвалил я. — Получается, если резко уволить господина Никотина, то миссис Ацетилхолин не успеет вернуться, и человек будет испытывать все радости активного центра боли, который никто не гасит.
— М-м-м… Ты умный молодой человек, сразу видно, что у тебя русские корни, — рассмеялась Даша. — Вот нам и поручили проверить, насколько легко бросить курить. Однажды испытав эти муки и перетерпев их, человек может научиться избавляться от любых зависимостей. Очень полезно, рекомендую.
— Кто поручил? — спросил я.
Даша опять замялась. Потом она долго изучала пальцем свою ладонь. И через несколько минут наклонилась ко мне и прошептала:
— Масоны.
— Это ещё что такое? — спросил я, никогда не задумывающийся о значении этого слова.
— Ты разве не слышал? — спросила она.
— Нет, расскажи, пожалуйста, — сказал я.
— Мне, на самом деле, запрещено это делать, — сказала Даша. — Но, если честно, то иногда очень хочется с кем-то поделиться. Ты никому не расскажешь?
— Обещаю, — сказал я.
— Масоны — это очень большая тайная организация, — начала рассказывать Даша, пытаясь говорить тихо, — я вступила в неё в России и очень скучаю по её ритуалам. Мне дали координаты одной из лож Америки, но я не решаюсь пойти туда одной. У масонов целая философия с системой морали, скрытая от простых смертных за символами и легендами, которые они даже не прячут.
— Что за символы и легенды? — спросил я шёпотом.
— Слышал о храме Соломона? — спросила Даша, закуривая уже третью сигарету.
— Если честно, нет, — ответил я, чувствуя просыпающийся интерес.
— Храм Соломона строили вольные каменщики, — тихо говорила Даша мне на ухо, я даже чувствовал её дыхание. — Они были объединены в очень сильную организацию со своими правилами. Эти правила и сама система морали зашифрована в легендах о строительстве этого храма. Храм считается точкой соприкосновения земли с небом. Только в нём было разрешено приносить жертвоприношения Богу. В этом храме находилось очень много символов, доказывающих существование Бога. Среди них — Ковчег Завета.
— Ковчег? — удивлённо спросил я.
— Билл, тут слишком много нужно рассказывать, чтобы понять, — продолжила Даша. — Ковчег Завета — это место, где хранились каменные скрижали с десятью заповедями.
— Очень интересно, — отметил я. — А кто приносил жертвы в этом храме, и когда это было?
— Во времена царя Соломона в Иудее существовало множество философов, — начала говорить Даша. — Они все объединились и представили философическое дело под видом сооружения Храма Соломона. Так и началось движение масонов. Соломон поручил сооружение храма Хираму. Тот разделил рабочих на три класса, что и послужило прообразом степеней масонства и особого символического языка.
— Ты не ответила на мой вопрос: когда храм создали и кто приносил там жертвы? — напомнил я.
— Где-то 930 год до нашей эры, — ответила Даша. — Во времена жизни царя Соломона. А жертвы там приносили несколько веков. Правом служить в этом Храме обладали только специальные священники, потомки Аарона. Звали их Коэны.
— Коины? — удивился я.
— А что тебя удивляет? — спросила Даша и посмотрела мне прямо в глаза. — Коэны путём храмового жертвоприношения и сопровождающего его очищения искупали прегрешения определённых людей.
— Коины искупали прегрешения определённых людей? — задумчиво повторил я себе, пытаясь понять второй смысл фразы.
— Да ну тебя, — игриво стукнув меня по плечу, воскликнула Даша. — Хватит издеваться.
— Я не издеваюсь, — сказал я. — Мне очень интересно то, что ты говоришь. Просто любая древняя легенда очень хорошо пересекается с настоящим и будущим. И этим самым наталкивает на глубокие размышления.
— Да, ты не так прост, как кажешься, — тихо сказала Даша, затушив свою сигарету и выкинув её в баночку, затем взяв давно потухший бычок из моих рук и бросив его туда же. — А ты веришь в Бога?
— Никто так не верит в Бога, как я, — сказал я, вспомнив про Тринити.
— Тогда ты тоже можешь стать масоном, — гордо сказала Даша.
— А зачем мне это нужно? — спросил я.
— В мире 10 миллионов масонов, — ответила Даша. — Имея такие обширные связи, ты можешь далеко пойти. А устроившись благодаря масонам на хорошем месте, ты сможешь помогать движению в свою очередь. Практически круговая порука. Только тебя могут не взять.
— Почему это? — удивился я.
— Там нужно несколько лет проходить испытания, — сказала Даша. — Там тоже есть своеобразная карьерная лестница. И в любой момент тебя могут исключить навсегда. Вот если они узнают, что я слишком много болтаю, они тоже могут меня исключить. Я могу на тебя положиться?
— Да, конечно, — уверенно ответил я. — И как туда вступить?
— Если хочешь, можем в субботу пройти обряд, — ответила Даша. — Мне тоже нужно в Американскую ложу вступить. Отправь мне на электронную почту копии своих документов и биографию, а я постараюсь похлопотать за тебя. Вступишь, а если не понравится — в любой момент выйдешь из общества.
— А какой у тебя адрес почты? — спросил я, решив подумать о вступлении.
— Пойдём, я запишу тебе, — сказала Даша, беря баночку с собой и проводя несколько раз ногами по земле, чтобы замаскировать пепел.
Она взяла меня под руку, и мы прошли до круглого фонаря, который светил на уровне пояса. Там она достала из нагрудного кармана ручку и, взяв мою руку, написала на моей ладони свой электронный адрес. Было очень щекотно, но я терпел.
— Не забудь! В понедельник отправлю детали по почте в ответ, — сказала Даша и, не прощаясь, побежала в другую относительно женского общежития сторону. Видимо, она живёт в другом месте этого кампуса.
Я попытался понять, сколько сейчас времени. Но, к сожалению, Тринити со мной не было. Мне предлагают через 4 дня вступить в масоны, а посоветоваться не с кем. Ну, ничего, утро вечера мудренее. Мне за ночь нужно будет решить много вопросов: как завоевать Юлю и стоит ли вступать в самую большую организацию мира.
Миссис Колинс смотрела на меня с укоризной и нарочито громко щёлкнула замком входной двери, когда я шёл по коридору к своей комнате. Было поздно, и Грег уже спал.
На следующее утро я проснулся от какого-то грохота. Я с трудом открыл глаза и увидел, как Грег отжимается от пола, подкидывая своё тело руками и с грохотом падая на них. Видимо, занимается утренней зарядкой.
— Доброе утро, — сказал я, опуская ноги в тапочки.
— Доброе, — ответил Грег, вставая на ноги и начиная упражнение на разворот корпусом, — я тебя не разбудил?
— Нет, не беспокойся, продолжай, — улыбнулся я, завидуя тому, что Грег находит в себе силы делать утреннюю зарядку.
— Будешь йогурт? — спросил он.
— Конечно, только я пойду сначала умоюсь, спасибо, — ответил я, радуясь добродушию Грега.
Когда я вышел из душа, он уже достал две бутылки йогурта из маленькой сумки-холодильника, подключенной к сети. Он вручил одну из них мне и сказал:
— Без красителей, консервантов, но фрукты с ГМО, — сказал он.
— ГМО? — удивился я, взяв бутылку в руку.
— Ну да, фрукты здесь генномодифицированные, — с гордостью сказал он.
— А ты уверен, что его можно пить? — неуверенно спросил я. — Говорят же, что их нельзя есть. Генномодифицированные продукты — это плохо.
— И ты веришь в эту чушь? — спросил Грег, воодушевившись тем, что скоро сможет переубедить меня. Он отпил несколько глотков из бутылки, потом вытер губы специально припасённой салфеткой.
— Почему чушь? — спросил я. — ГМО — это вредно, так как в растениях модифицируют гены так, что добавляют туда части генов от насекомых и других организмов.
— Я не думал, что ты настолько глуп, что веришь в эти сказки, — рассмеялся Грег. — Если хочешь, я тебе за несколько минут объясню на пальцах, что ничего вредного в ГМО нет.
— Попытайся, — сказал я, открывая бутылку и заглядывая внутрь, рассматривая кусочки фруктов, плавающие в белой густой жидкости. Пахло потрясающе.
— Вспомни, как работает человеческий организм, — начал Грег, поглядывая на часы. — Человеческий желудок —, это биологический реактор. Туда поступают различные продукты животного и растительного происхождения. Там они варятся и разлагаются в желудочном соке, который представляет собой концентрированную соляную кислоту.
— Ну, это я знаю, — улыбнулся я.
— Ты должен знать, что все продукты, несмотря на то, с ГМО они или без, разлагаются на элементарные химические вещества, такие как белки, углеводы, жиры и аминокислоты. Желудку всё равно, какие гены в этих продуктах, он всё равно расщепляет всё это до элементарных соединений. Все эти элементарные вещества через стенки кишечника впитываются в кровь и, проходя через печень и почки, очищаются.
— Так глубоко мои знания не простираются, — улыбнулся я.
— Это я уже понял, — высокомерно улыбнулся Грег. — Обычные люди не задумываются о таких вещах, поэтому ими можно манипулировать при помощи телевизора. А ты знаешь преимущества продуктов с ГМО?
— Нет, — глупо улыбаясь, ответил я, — расскажи.
— Современное сельское хозяйство, — начал Грег, — не может рисковать, поэтому поливает все грядки пестицидами и химикатами, которые отпугивают вредителей и предотвращают болезни растений. Вся эта гадость впитывается в растения и накапливается. Когда ты съедаешь этот «мультифрукт», в твой желудок поступает столько химии, что твоя печень и почки работают в усиленном режиме, пытаясь очистить продукты распада из желудочного реактора. И далеко не всё выводится потом из организма.
— Не знал, — ответил я. — А при чём тут ГМО?
— Растения с ГМО не подвержены болезням и отпугивают вредителей собственными силами, — сказал Грег. — Поэтому нет нужды поливать их химией. Достаточно проконтролировать отсутствие вредных соединений в конечном продукте — и их можно употреблять в пищу без опасений.
— А ты в курсе, — начал я свой вопрос, — что твоя теория резко расходится с общественным мнением?
— Я привык, — рассмеялся Грег.
Я отпил из бутылки и почувствовал, что он больше похож на сметану, чем на сладкий и вкусный йогурт, к которому я привык. Но фрукты были вкусными и сочными, поэтому я за один раз выпил половину содержимого и вытер губы пальцами. Потом помедлил и сказал:
— Грег, спасибо, конечно, за угощение, но это не самый вкусный йогурт, который я пил.
— Я знаю, — рассмеялся Грег. — Тебе не хватает усилителя вкуса. Твой язык уже привык к его пагубному воздействию, и обычные продукты тебе кажутся пресными. У тебя бывает так, что тебе иногда хочется чего-нибудь вкусненького? Чипсы, колу, сладенькое, жирненькое, поджаристое, мороженое и так далее?
— Конечно, — ответил я. — А причём тут усилитель вкуса?
— Люди такие люди, — рассмеялся Грег. — Всё, во что добавляется усилитель вкуса, кажется мозгу вкусненьким. Вещества, которые есть, например, в глютамате натрия, действуют напрямую на центры вкуса в мозге. Они заранее возбуждают их, и поэтому вкус становится ярче. Всё это хорошо, но…
— Что но? — спросил я.
— Но рецепторы привыкают к такому искусственному возбуждению и подсаживаются на это, — улыбнулся Грег. — Рецепторам с тех пор кажется, что обычная еда пресная. У большинства людей вырабатывается зависимость от этих веществ. Вы все наркоманы.
— Ну, почему сразу наркоманы, — обиженно сказал я.
— Ой, извини, — улыбнулся Грег. — Всё время забываю, что вы не любите правду. Забудь всё, что я говорил. Мир?
— Мир, мир, — улыбнулся я. — Давай обсудим это позже, мне пора на занятия. Спасибо за йогурт с ГМО!
— Всегда пожалуйста, — ответил Грег, — потом покажу магазин, где всё это можно купить. Купишь мне такую же бутылку, и мы в расчёте.
— Конечно, — вежливо сказал я и стал одеваться, чтобы пойти на лекции.
Всё же мне сильно не хватает Тринити: уж она бы мне с научной точки зрения смогла бы объяснить, ГМО — это плохо или нет. Скорее бы уже они меня нашли. И хорошо бы до субботы, когда нужно будет решить, идти ли мне в масоны. Я всегда опасался попасть в какую-нибудь секту, но всегда было интересно, как у них там всё устроено. Видимо, не зря они окружали всё это тайнами и секретами, чтобы люди, мечтая удовлетворить своё любопытство, вступали туда и затягивались. Тоже, похоже, талантливые манипуляторы.
Я оделся в новую рубашку, расчесался и пошёл на занятия. Всё же удобно учиться и жить в одном городке. Не нужно часами трястись в общественном транспорте, чтобы добраться до колледжа. Первые две лекции шли как обычно, потом я вкусно пообедал в одиночестве. А последняя на сегодня лекция преподнесла мне большой сюрприз.
Я, как обычно, вошёл в класс последним, чтобы можно было оглядеть аудиторию на предмет присутствия там Юли. На этот раз она была тут. И, самое интересное, что место рядом с ней было свободно. Видимо, судьба. Моё сердце колотилось как бешенное. Я улыбнулся ей и спросил:
— Джулия, привет, можно я сюда сяду?
— Уильям! Ты? Садись, конечно, — сказала Юля и убрала свою сумку с моего стула.
Отлично. Жизнь налаживается! Я сижу с любовью всей своей жизни. Нужно этим пользоваться. Юля раскрыла свою большую тетрадь и стала записывать то, что говорил преподаватель. А я только сейчас вспомнил, что на лекцию неплохо было бы брать с собой бумагу и ручку. Поэтому, набравшись наглости, я сказал Юле:
— Джулия, не сочти за наглость, у тебя нет запасной ручки и бумаги?
— На, возьми, — сказала она, вырывая три листочка из своей тетрадки и, порывшись в сумке, вручила мне смешную розовую ручку с покемоном на конце.
— Спасибо! Выручила, — сказал я и принялся записывать то, что говорил лектор-индус.
Минут через десять я наклонился к Юле и тихо сказал:
— Слушай, мне не стоило вчера спорить с тобой. Извини, пожалуйста.
— Ты так часто извиняешься, — улыбнулась она. — Я совсем не обратила внимания на твои вчерашние высказывания. Каждый человек имеет право на собственное мнение. Я вот вечером вспоминала твои слова и пыталась понять, кто такие дампы. Можешь уточнить?
— Эй вы, господа! — крикнул индус с акцентом. — Может, вы выйдете к доске и расскажете нам, о чём вы там болтаете?!
— Извините, — сказал я. Юля при этом хихикнула и закрыла рот руками.
— Ты снова извиняешься, — шепнула она мне на ухо.
— Я вам не мешаю?! — крикнул индус. — Можно мне продолжить?
— Извините, — повторил я и приготовил ручку, чтобы писать.
Юля при этом ещё больше начала смеяться. Она закрывала рот рукой, но вся аудитория смотрела на неё, и это её смешило ещё больше. Преподаватель с грохотом положил маркер для доски на свой стол и подошёл к Юле.
— Я сказал что-то смешное?! — обиженно спросил он.
— Извините, — сказала Юля и взорвалась ещё большим хохотом.
— Выйдите из класса! — строго сказал он, потом немного помедлил и, глядя на меня, добавил. — Оба!
Когда Юля собирала свои вещи, она продолжала смеяться, и когда мы уже спускались, преподаватель продолжил свою лекцию. Мы дошли до двери. Я виновато посмотрел на преподавателя. Мы встретились глазами, и он махнул рукой, указав на дверь. Его нижняя губа была немного оттопырена. И только сейчас я понял, откуда произошло слово «дуться». Хорошо ещё, что можно будет записаться на такой же курс лекций у другого преподавателя, чтобы он не заваливал нас на экзаменах и контрольных работах.
Закрывая за собой дверь, я услышал взрыв смеха Юли. Она так заразительно хохотала, что я тоже развеселился. Меня впервые в жизни выгнали из класса. Мы хохотали с ней вместе на весь коридор. Смеялись до слёз. Через минуту дверь в класс открылась, и оттуда выглянул злой индус:
— Если вы не уберётесь отсюда, я пожалуюсь в деканат! Дайте мне уже работать!
Я перестал смеяться, вытер слёзы на глазах и, уходя, ответил:
— Извините.
Юля снова взорвалась смехом. Мне пришлось взять её за руку и увести к лестнице вниз. Всю дорогу она смеялась, пытаясь сдержаться, но, глядя на меня, снова взрывалась. Я в это время вспоминал, как лечат эти истерики? Нужно влепить пощёчину или обрызгать водой. Но я не мог этого сделать, так как перенёсся бы в её чёрный список в один момент. А я только-только стал выбираться оттуда. Поэтому я решил вывести её на улицу, где наш смех никому не мог помешать.
Я постелил бумажки, которые мне дала Юля, и мы сели на ступеньки крыльца. Юля понемногу стала приходить в себя. Успокоившись, она сказала:
— Уильям, ты такой смешной! Тебе нужно было прекратить извиняться, я бы быстро успокоилась.
— Да уж, — ответил я. — Думаю, этот индус не скоро нас полюбит.
— Придётся поменять курс, — сказала Юля. — Но нам нельзя сидеть вместе, ты действуешь на меня особенным образом. Ты такой смешной. Так что там про дампы?
— Это длинная тема, может, сходим, поужинаем, я расскажу тебе всё, — сказал я и посмотрел ей в глаза.
Она вмиг сделалась серьёзной и, глядя на меня, долго думала, что ответить. Потом, помешкав, она резко встала, отряхнула свою попу, скомкала бумажку и одним броском попала в урну. Затем посмотрела на меня сверху вниз и сказала:
— Суши хочу.
Я встал со своего места, пытаясь скрыть радость, собрал оставшиеся бумажки и сказал:
— Отлично. Пойдём.
Мы шли по аллее на почтенном расстоянии друг от друга. Я пытался понять, как я теперь определю, где тут рядом кормят суши. Она как будто прочитала мои мысли, дёрнула меня за локоть в другую сторону и сказала:
— Нам сюда.
Я похрустел купюрами в заднем кармане своих брюк и мысленно загадал: «Только бы хватило денег». Мы вышли за заросший цветами забор кампуса и перешли через дорогу на горевший зелёный цвет.
Бывает так, что всё вокруг хорошо и даже лучше, чем ты мечтал когда-либо. И ты, казалось бы, должен радоваться тому, что происходит. Но появляется маленькое беспокойство, которое ты не можешь выкинуть из головы. Вот кто мог предполагать, что именно сегодня я пойду на своё первое свидание с Юлей? Кто мог знать, что мне нужно запастись деньгами для дорогого суши-ресторана? В моём кармане оставалось 167 долларов, но зайдя в заведение, я понял, что может не хватить.
И, казалось бы, можно признаться девушке честно, что не взял с собой достаточно денег, а кредитку у тебя украли. Но мужская гордость мешает это сделать. Хочется рискнуть, так как если хватит, она ничего не заметит. А может, мне повезло, и Юля из тех девушек, которые заказывают в ресторане стакан воды, чтобы казаться мужчине экономной. Вдруг она убеждённая феминистка и не позволяет мужчинам платить за неё? Вариантов масса. Не могу же я прервать наше свидание. Думаю, нужно просто активизировать мозг и незаметно считать сумму её заказа. В любом случае можно насладиться сейчас, а потом — что будь, что будет. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское.
Вокруг очень вкусно пахло соевым соусом. Юля, не дожидаясь меня, села у подобия барной стойки, за которой располагался огромный мраморный стол. Там колдовал повар-японец. Его отточенные движения ножом поражали воображение. Когда мы сели, он дорезал полупрозрачные кусочки какой-то рыбы, положил их в большую тарелку и, не теряя времени, поставил посетителям с другой стороны барной стойки. Оттуда послышались аплодисменты.
— Фугу, — сказала Юля. — Может, угостимся раз в жизни?
— А они тут дают листочек с ручкой? — спросил я, поудобнее усаживаясь на высоком стуле со спинкой.
— Зачем? — спросила Юля.
— Завещание написать, — улыбнулся я.
Юля снова взорвалась хохотом. Повар сквозь щёлочки своих глаз посмотрел на нас и нахмурил брови. Мне в ответ захотелось извиниться, но я вовремя остановил себя. Я не хотел, повторения Юлиной истерики и чтобы нас вывели из этого уважаемого заведения. Сзади к нам подошла официантка в чёрном кимоно с вышитыми красными узорами и, положив рядом с нами меню, вежливо поклонившись, посеменила назад.
— Ты голодный? — спросила Юля и взяла меню в руки.
— Если честно, то я недавно кушал, — соврал я на всякий случай.
— А я голодная, — ответила Юля, что заставило меня снова беспокоиться. Хотя через секунду я уже понял, что незачем переживать. Если не хватит денег, сбегаю к миссис Колинс. Тут всего 15 минут быстрым шагом.
— Тогда заказывай всё, что захочешь, кроме… — улыбнулся я.
— Кроме чего? — капризно удивившись, спросила Юля.
— Кроме фугу, — улыбнулся я.
— Да ладно тебе, её яд всего в 1500 раз сильнее, чем цианистый калий, — рассмеялась Юля. — Тем более что у этого повара есть лицензия на приготовление этой милой рыбки.
— Неужели ты ела фугу? — спросил я.
— Нет, конечно, только много раз читала, — ответила Юля. — Но когда мне будет очень много лет, мои дети вырастут, и уже не страшно будет умирать, я обязательно её попробую. Но при одном условии.
— При каком? — спросил я.
— Если вон та компания, которая уже две минуты не решается её попробовать, выйдет из ресторана своими ногами. Одна рыбка размером с руку может отравить 40 человек, представляешь? Стоит повару неправильно разделать её, проткнуть желчный пузырь или печень — и дорога на тот свет заказана.
— Ладно, давай закажем более земные блюда, — улыбнулся я. — У меня ещё есть планы на следующие 60 лет.
— Ты выбрал? — спросила Юля.
Я кивнул головой и позвал официантку. Та мелкими шажками подошла к нам и, склонив голову, стала слушать заказ. Юля не могла выговорить названия, поэтому просто показывала на картинки с суши и роллами. Я в это время пытался разглядеть цены и сложить их в уме. В это время главный повар взял свой большой нож и ушёл. Официантка, запоминая заказ, успела поклониться повару, тем самым выказывая своё уважение. Юлин заказ был большим, но вписывался в имеющуюся у меня сумму.
— Мне, пожалуйста, шесть роллов «Калифорния» и сливовое вино, — сказал я. — Джулия, ты что будешь пить?
— То же самое, — сказала Юля.
Официантка ещё раз поклонилась и ушла выполнять заказ. Когда она через 5 минут вернулась с горячими свёрнутыми полотенцами для того, чтобы мы вытерли руки, мы с Юлей уже вовсю разговаривали.
— Тебе нравятся суши? — спросил я.
— Только американские, — ответила Юля.
— Почему американские? — удивился я.
— Когда я была в Японии, — начала рассказывать Юля, — мы там несколько раз пытались есть местные суши. Очень вкусно, но мне там рассказывали ужасные истории.
— Какие истории? — спросил я. — В Японии по определению должны быть самые вкусные суши.
— Понимаешь, — начала говорить Юля, — там — суши готовят из свежей, совсем недавно выловленной рыбы. Бывает даже, из аквариума вылавливают и разделывают рыбу при тебе. Мастер секунами режет её своим ножом, а она шевелится. Он её пополам разрезает, и обе половинки пытаются убежать со стола. Зрелище не для слабонервных.
— Кто такой секунами? — спросил я.
Юля скомкала своё маленькое полотенце и, положив рядом с собой, ответила:
— Это повар. Они по 6 лет учатся этой профессии. Хотя мне он больше напомнил фокусника. У него всё так ловко получается, что даже разговариватьво время процесса невозможно. Все смотрят на его движения как заворожённые. Когда Таро будет готовить мне сашими, ты увидишь.
— Таро? — спросил я.
— Ну, это повар, который сейчас ушёл, — ответила Юля. — Ты совсем не смотришь на бейджики? Ведь имя человека — это так важно.
— А зачем мне имя повара? — спросил я.
— Для «обмена с превышением», — ответила Юля.
В это время официантка принесла два бокала с вином, палочки на специальных подставках и по три чашечки. В первой был розовый имбирь. Во второй — зелёный васаби. А третья чашечка была пустой и предназначалась для соевого соуса. Юля, не дожидаясь, когда официантка уйдёт, налила себе в чашечку соевый соус. Потом, взяв одну из палочек, она стала макать её в соус, а затем отправлять в рот. В это время вернулся повар с несколькими закрытыми чашками. Он ловко уместил их на своей руке, а в другой по-прежнему держал нож.
Я тоже налил себе соус и потом спросил:
— Что за обмен с превышением? — спросил я, глядя как повар снимает крышки с чашек.
— Ты про «криминальный обмен» тоже не слышал? — удивилась Юля. — Нам про это рассказывали на курсе по управлению людьми. Очень полезная в жизни теория. Если будешь знать её, то твоя семейная жизнь будет безоблачной. Ты же собираешься жениться?
— Конечно, собираюсь, — неловко ответил я.
Повар достал снизу большую квадратную тарелку и поставил её сбоку от себя. Потом очень быстро и ловко отделил немного риса из одной чашки и, слепив аккуратный комочек, положил на тарелку. Юля смотрела на его действия, потом сказала:
— Рада за тебя. Так вот, проще всего объяснить тебе про криминальный обмен. Представь, твоя будущая жена весь вечер готовила тебе ужин. Отварила креветки, приготовила пасту, сливочный соус. Поставила бутылку хорошего вина…
Юля взяла бокал со сливовым вином и кивнула мне головой, чтобы я сделал то же самое. Потом со звоном чокнулась со мной и сказала:
— За твою будущую жену.
— Давай лучше за знакомство, — улыбнулся я.
Вместо ответа, Юля отпила из своего бокала, потом втянула свои щёчки, выдвинув губки вперёд, и посмотрела на потолок. Немного подумала и сказала:
— Урожай 1970 года, западный склон Фудзиямы.
Я рассмеялся, поняв, что это шутка. Сливы на вулканах не растут.
— Ну, давай дальше, про «криминальный обмен», — попросил я, даже не догадываясь, что это означает.
— Ты пришёл с работы, — продолжила Юля, — вкусно покушал, выпил вина, получил удовольствие. А потом молча встал, включил телевизор и, забыв про жену, стал смотреть бейсбол.
— Ужас, — воскликнул я. — Я бы так не сделал.
— Все вы так говорите, — улыбнулась Юля. — Это и называется «криминальный обмен», когда жена ожидает слов благодарности, а муж молчит. Ведь, по сути, это воровство. Он взял своё, а в обмен ничего не дал. Настоящий криминал.
— Думаю, в следующий раз ей не захочется готовить для него, — серьёзно сказал я. — Теперь я понял, что значит «криминальный». У меня тут недавно произошёл «криминальный обмен».
— Что поменял? — рассмеялась Юля.
— Мексиканцы взяли у меня компьютер и телефон на правах «криминального обмена», — улыбаясь, сказал я.
— Они тебя били? — испугано спросила Юля и зачем-то стала осматривать меня.
— Нет, просто подсыпали клофелина, — улыбнулся я.
— Значит, радуйся, — неожиданно ответила Юля.
— Чему тут радоваться? — спросил я, глядя как повар легко нарезал филе рыбы на тонкие ломтики.
— Если тебя ограбили, значит, вероятность следующего ограбления в этом году резко падает. Теория вероятности, — улыбнулась Юля, отпивая своё вино. — Теперь можешь спокойно ходить и не бояться.
— А что такое «обмен с превышением»? — спросил я.
— Это когда ты после ужина с женой, — мечтательно закатив глаза, начала объяснять Юля, — рассыпаешься ей в благодарностях, расспрашиваешь, как она готовила, просишь добавки. Обнимаешь её, целуешь, ну и так далее.
Юля хихикнула. Повар аккуратно, кончиком ножа, зачерпнул васаби из чашки и быстро положил по маленькому кусочку на комочки с рисом. Потом, ласково глядя на восемь комочков риса, стал раскладывать на них нарезанные кусочки разной рыбы.
— И причём тут имя повара? — тихо спросил я.
Юля наклонилась к моему уху, положив подбородок на моё плечо, и прошептала:
— Когда мы поедим, я подойду к этому повару и, обращаясь к нему по имени, буду хвалить его мастерство, а ты посмотришь, как на людей действует обмен с превышением.
Потом она отстранилась от меня, взяла свой бокал и отпила ещё. Повар посмотрел на Юлю, как будто услышал, о чём мы шептались и, слегка улыбнувшись, поставил ей тарелку с суши. Юля улыбнулась ему. Он слегка поклонился и, взяв нож с собой, ушёл. Юля, кинув на меня короткий взгляд, ловко взяла палочками суши с тунцом, макнула его в соевый соус и целиком положила себе в рот. Она, похоже, стеснялась своего полного рта, поэтому отвернулась в другую сторону и стала жевать. Возникла неловкая пауза.
В это время справа от меня возникла японская официантка и, поклонившись, поставила мне роллы, обсыпанные кунжутом и икрой летучей рыбы. Пока она это делала, я ловко крутил пальцами одну из палочек в своей руке. Не знаю, откуда я умею крутить палочки, возможно, был барабанщиком в одной из прошлых жизней. Юля дождалась, когда я положу один из роллов себе в рот и спросила:
— Ты мне лучше про дампы расскажи, кто они такие и с чем их едят, — спросила Юля и положила палочками в рот один розовый лепесток имбиря.
— С чем их едят? — улыбнулся я. — Дампы — это метод улучшения результатов поиска в социальной сети, поэтому не их едят, а можно сказать они едят. Дамп — это твоя копия в социальной сети, которая умеет думать, чувствовать. Своеобразный клон твоего сознания, который даже не знает, что он твой клон.
— А ты знаешь, что клонирование людей запрещено? — спросила Юля.
— Знаю, но этот твой клон существует не в реальной жизни, а в виртуальной, внутри компьютера, — объяснил я. — Если ты хочешь найти лучшее суши в городе, то очень быстрый компьютер даёт твоим клонам на пробу еду всех этих заведений. Те места, где им больше всего понравится, будут тебе предложены в виде ответа на твой запрос.
— А что потом делают с этими моими клонами? — склонив голову на бок, спросила Юля.
— Не знаю. Но они больше не нужны, до следующего запроса, — ответил я.
— Их убивают? — спросила Юля.
— Никогда не думал об этом, — ответил я.
— Вот поэтому клонирование и запрещено — никто не думает, к чему это может привести, — сказала Юля. — Мне кажется, ты читаешь не научную фантастику. То, что ты говоришь, далеко от реальной жизни.
— На этот раз не буду спорить, — улыбнулся я и положил в рот ещё один ролл.
— Уильям, — наклонившись к моему уху, сказала Юля, — если ты не будешь макать роллы в соус и заедать васаби с имбирём, в тебя попадут гельминты.
— Кто такие гельминты? — спросил я, удивившись незнакомому слову.
Юля рассмеялась и, вытянув руки на всю ширь, сказала:
— Это вот такие черви. Они могут вырастать до четырёх метров в длину, и ты их даже не заметишь. Если ты кушаешь сырую рыбу, то лучше заедать этими двумя острыми приправами. Поговаривают, что они убивают этих паразитов.
— Джулия, лучше тебе налегать на васаби и имбирь, — рассмеялся я. — У меня тут, кроме крабового мяса, рыбы нет. Тем более что в Америке запрещено продавать суши из незамороженного мяса. Всю рыбу, которую используют в ресторанах, замораживают до −28 градусов по Цельсию минимум на 12 часов. Так избавляются от паразитов. Поэтому на родине суши отравиться гораздо проще. Там используют сырую рыбу.
— Да? — удивилась Юля. — А я думала, тут из свежей рыбы делают. Океан-то рядом. Мы когда с отцом были в Японии, там рыбу привозят к 4 утра на рынок, а к 8 она уже в суши-барах и ресторанах. Суши нужно съедать сразу после приготовления. Если рыба пролежала больше 5 часов, из неё делают сашими и раздают бедным, через чёрный выход ресторанов.
— Американцам не нужны проблемы, поэтому без заморозки, сырую рыбу предлагать запрещено. Думаю, некоторые японцы постоянно лечатся от червей.
— Не говори ерунды, — улыбнулась Юля. — Давай тему сменим, а то я ещё ем.
— А ты знаешь, как появились суши? — спросил я, пытаясь блеснуть эрудицией.
— Расскажи, — сказала Юля. — Только закажи мне ещё вина.
Я подозвал официантку и отдал ей пустой бокал, попросив добавки, понимая, что на это мои финансы не были рассчитаны. На всякий случай, я сказал ей принести счёт, чтобы Юля не вздумала попросить ещё добавки. Когда она ушла, я начал рассказывать:
— Суши по-японски означает «маринованная рыба».
— Почему маринованная? — спросила Юля.
В это время Юле принесли ещё один бокал, а мне положили рядом счёт с моим приговором. Интересно посмотреть, но нужно сначала рассказать то, что начал:
— Где-то в Южной Азии придумали способ консервировать рыбу, чтобы она могла храниться долгое время при обычной температуре. Между кусочками сырой рыбы прокладывали слои варёного риса. Помещали всё это под пресс на несколько недель. Потом можно было заменить пресс крышкой и хранить всё это до года. Получалась маринованная рыба, а рис выбрасывали. А сырую рыбу в Японии догадались есть только в 1900 году. Так что блюдо достаточно молодое. Вот роллы, которые я ем, вообще придумали тут, в Лос-Анжелесе.
— Ясно, — сказала заскучавшая Юля и выпила бокал вина залпом, увидев, что я доел свои роллы. — Может, рассчитаешься, и пойдём в кампус? Меня брат может потерять.
Я нерешительно посмотрел на папочку со счётом и открыл её. Сумма на чеке была закрыта кожаным уголком папки, а слева лежало две пластинки жвачки. Я вынул одну из них и дал Юле, чтобы она отвлеклась. Внутренне напрягшись, я вынул чек и с облегчением вздохнул. Там красовалась сумма 165 долларов. Отлично! Мне повезло. Сводил девушку в ресторан, и не пришлось позориться. Я положил деньги в папку и стал ждать официантку. Всё же я всё правильно рассчитал.
— Ты чаевые положил? — неожиданно спросила Юля.
— Нет, — ответил я.
— Тебе не понравилось обслуживание?! — с возмущением спросила она.
— Да нет, — удивлённо ответил я. — Всё было очень вкусно.
— Тогда почему ты не можешь устроить «обмен с превышением»? — серьёзно посмотрев мне в глаза, сказала Юля. — Мне кажется, это невежливо. Мы только что обсудили эту тему, а ты, кажется, ничего не понял. Мне в следующий раз будет стыдно сюда приходить.
Моё недавнее облегчение как рукой сняло. Девушка, которую я любил всю жизнь, которую я ждал 60 лет, сейчас вызывала во мне немного злости. Мне с трудом удалось погасить свои эмоции. Неужели трудно догадаться, что у меня нет денег. Я достал две долларовые купюры и положил их в папку со счётом. Юля ещё больше напряглась и сказала:
— Уильям, ты думаешь, два доллара не оскорбят повара Таро и официанта? Как ты прикажешь им делить эту сумму? По доллару на человека?
Юля поняла, что со мной кашу не сваришь, молча достала из сумки двадцать долларов и, положив их в папку, сама отнесла официантке. Я чувствовал себя очень глупо. Я обернулся и смотрел за действиями Юли. Она наклонилась и говорила что-то на ухо официантке. Потом, когда та кивнула и ушла, Юля вернулась ко мне и сказала:
— Вот сейчас я покажу тебе, как действует «обмен с превышением».
Я сидел и не знал, что сказать. Через минуту к нам подошёл повар японец и сказал:
— Вы меня звали?
Я смотрел на нож в его руке и ждал, что будет дальше.
— Таро, вы не представляете, как нам понравилось. Всё было очень вкусно, — улыбаясь, говорила Юля. — Спасибо вам. Мы будем частыми гостями в вашем ресторане.
— Очень приятно, — сказал японец и расплылся в улыбке так, что его глаз не было видно.
— А вы долго обучались искусству разделки фугу? — спросила Юля.
— Мы не подаём фугу, — удивлённо ответил японец Таро и облокотился локтями на барную стойку, давая понять, что готов ещё поболтать.
— Не важно, — улыбнулась Юля, засмущавшись. — А вы долго учились своему искусству?
— Вот видите этот нож, — сказал японец, с уважением держа двумя руками своё орудие труда. — Когда я начал, он был на один сантиметр шире. Это было 17 лет назад. Когда он сточится, я закончу своё ремесло.
— Какой красивый нож, — сказал я, пытаясь потрогать сталь.
— Не тронь! — со всей силы крикнул японец и отпрыгнул на два метра от нас.
Он спрятал нож за свою спину и, медленно подойдя к нам, сказал:
— Извините, никто и никогда не имеет права трогать нож хоньяки, кроме меня. Шесть японских мастеров делали его три недели. Над ним читали древние молитвы. В нём живёт дух моих предков-самураев. Никто и никогда не прикасался к нему, кроме меня.
— Извините, — виновато сказал я, при этом Юля, как всегда, улыбнулась. — Я не знал.
— Поэтому вы с ним не расстаётесь? — спросила Юля.
— Конечно, я не имею права оставлять его, — сказал японец, глядя на клинок и пробуя его заточку большим пальцем. — Я всегда забираю его домой на ночь.
— Как интересно он заточен, — сказала Юля.
— Хоньяки затачивают только с правой стороны, — гордо ответил японец. — Это самая острая заточка, она позволяет резать очень ровно и тонко.
— А вы можете научить меня делать суши? — неожиданно спросила Юля.
— Нет, — ответил Таро. — Суши делают только мужчины. У женщин руки горячее на 3 градуса, поэтому вкус рыбы может испортиться. Не обижайтесь. Приходите лучше кушать. Я с радостью буду готовить вам.
— Спасибо, — улыбнулась Юля, собирая свою сумку.
— До свидания, Таро, было очень вкусно, — сказал я, собираясь на выход.
Японец улыбался и кланялся, держа нож перед собой двумя руками. Мы вышли из ресторана. Юля посмотрела на часы и прибавила шагу. Когда мы дошли до входа в кампус, Юля повернулась ко мне лицом, оказавшись очень близко, и сказала:
— Уильям, мне нужно бежать. Если брат увидит меня с тобой, начнутся ненужные вопросы.
— Я понимаю, — ответил я, ощущая лицом её тепло. — Джулия, было очень приятно с тобой пообщаться. Надеюсь, выберемся ещё куда-нибудь.
Юля как будто не слышала моих слов. Она стояла напротив меня ещё пару секунд, потом быстро развернулась и побежала в сторону женского общежития. На улице начинало темнеть.
Я не знал, куда мне деться от радости и волнения. Очень хотелось поделиться своими впечатлениями, но с Грегори такие темы обсуждать бесполезно, Тринити со мной нет, а Дашу я не увижу до субботы.
После суши, как всегда, хотелось пить. Идти в комнату и общаться с Грегори не было желания, поэтому я направился в библиотеку колледжа. Там я надолго задержался у кулера с водой, а потом, наполнив пару стаканчиков, пошёл к одному из компьютеров, подключенных к интернету. Тринити со мной не было, поэтому мне нужно было изучить, кто такие масоны и стоит ли мне вступать в их общество. Просидев несколько часов у монитора, я немного разобрался в их философии и понял, что она мне очень близка.
В браузере уже не хватало закладок, когда я, глядя на экран покрасневшими глазами, пытался сопоставить множество мифов про это тайное общество. И когда я дочитывал про обряд посвящения в ученики, который мне предстоит, если я соглашусь, громко хлопнула дверь в комнату и вошедшая библиотекарь старушечьим голосом сказала:
— Молодой человек, покиньте, пожалуйста, помещение. По ночам библиотека не работает.
— Извините, а сколько сейчас времени? — спросил я, чувствуя себя как будто проснувшимся после долгого, яркого сна.
— Без десяти одиннадцать, — ответила пожилая женщина.
— Ничего себе, — воскликнул я и с сожалением закрыл браузер.
Мне ничего не оставалось, как пойти домой. Я собрал несколько бумажек, которые успел исписать, свернул их в несколько раз и положил во внутренний карман куртки. Когда я закрыл за собой дверь библиотеки, я услышал несколько поворотов ключа, сопровождаемых старушечьим ворчанием с той стороны. На улице уже стемнело. На небе была видна луна и мерцающие сквозь редкие облака звёзды. Фонари на аллее уже включили, и вокруг них кружили мошки. И чего им не спится? И чего они кружат вокруг любой лампочки? Неужели многовековая эволюция не отучила их от этого бесполезного занятия, никак не способствующего выживанию?
Когда я подходил к развилке между мужским и женским общежитием, я привычным движением посмотрел в сторону лавочки, на которой мы встречались с Дашей. Там было абсолютно темно, и я никого не увидел. С сожалением вздохнул и пошёл дальше.
— Зазнался? — крикнули из темноты.
Я вздрогнул от неожиданности. За несколько мгновений до меня дошло, что означает этот вскрик и кому он принадлежит. Это было замечательно. Мне так не хотелось сейчас идти домой. Я пошёл в сторону лавочки и, когда глаза немного привыкли, увидел протянутую мне пачку с тонкими сигаретами.
— Привет, Даша, — улыбнулся я, доставая современную трубку мира.
— Привет, — ответила Даша, вручая мне зажигалку, — я тебя издалека увидела и вот думаю, почувствуешь ты мой взгляд на себе или нет.
— Думаешь, люди могут чувствовать на себе чужой взгляд? — спросил я, поднося пламя зажигалки к Дашиной сигарете. — Тебя здесь совсем не видно. Идеальное укрытие.
— По телевизору говорят, что могут, — ответила Даша.
— Ты веришь телевизору? — осторожно спросил я.
— Только в одном случае, — ответила Даша.
— В каком это? — спросил я, пытаясь немного затянуться. Мне всегда хотелось понять, в чём радость этих сигарет.
— Когда они говорят, который сейчас час, — рассмеялась Даша. — В остальное время мы не можем отличить правду от лжи. Всегда удивлялась, что с людьми, которые неоднократно замечены во вранье, мы перестаём общаться, а с телевизором — продолжаем. Несмотря ни на что.
— Понятно, — улыбнулся я. — Слушай, мы в субботу идём на обряд?
— Ты идёшь, а я нет, — сказала Даша со злостью и сильно затянулась.
— Почему? — удивился я.
— Потому что мир принадлежит мужчинам, — с обидой огрызнулась Даша.
— Рассказывай, — улыбнулся я. — А то я пока ничего не понимаю.
— Эти придурки отказались меня принимать, — резко сказала Даша и скомкала свою сигарету в кулак. — Они говорят, что в их ложу принимаются только мужчины. Понимаешь, что это значит?
— Ну, есть же другие ложи? — спросил я. — Давай в другую будем вступать. Ты же говорила, что в России уже состояла в масонах.
— Вот и они сказали, вступайте в женскую ложу, — продолжая негодовать, ответила Даша. — Даже адрес дали, куда мне обратиться. Самое интересное не это. Меня они не взяли, но очень заинтересовались тобой. Такое ощущение, что они тебя знают.
— Очень интересно, — удивился я. — И что они сказали?
— Я им отправляла на почту данные по нам с тобой, — начала объяснять Даша. — Они уже через час вышли со мной на видеосвязь и объяснили, что у меня нет шансов, а у тебя есть. Причём очень высокие, так как один из мастеров ложи знает тебя и может поручиться. Ты не представляешь, как тебе повезло.
— Очень странно, — пожав плечами, сказал я. — И как его зовут?
Даша рассмеялась и толкнула меня своим плечом. Потом сказала:
— Билл, ты странный молодой человек. Через несколько дней собираешься стать масоном, а сам до сих пор ничего про них не знаешь. Имена других масонов всегда под строжайшим секретом. Поэтому у тебя нет шансов узнать про окружающих людей, входят ли они в тайную организацию, пока они сами тебе не скажут.
— Даша, ты не права, — немного обиженно ответил я. — Я сегодня много прочитал про масонов и кое-что о них знаю. Просто удивительно, что среди мастеров ложи есть мой знакомый.
— Вот и я удивилась, — сказала Даша. — Зачем они сказали мне, что у тебя там знакомый? Они могли просто пригласить тебя к ним на посвящение. Зачем они приоткрыли тайну мне?
Я на пару сантиметров отодвинулся от Даши, так как она уже несколько минут сидела, прислонившись своим плечом к моему. Она этого не заметила, и я продолжил:
— Наверное, они предполагали, что я могу из солидарности с тобой вступить в другую ложу, а им важно, чтобы я был у них. И чем я им так приглянулся?
— Билл, — рассмеялась Даша и легонько придвинулась ко мне. — У тебя мания величия. Ты хоть представляешь, что за ложа тебя зовёт? Это одна из самых великих и старейших лож Америки. Неужели ты думаешь, что им важно, чтобы именно ты был у них?
Вместо ответа я взял многострадальную пепельницу под лавочкой и затушил свой окурок. Даша подвинула мою руку к себе и высыпала в баночку остатки смятой сигареты. Затем она встала со своего места, достала из заднего кармана джинсов немного смятую бумажку и дала её мне. Бумага была ещё тёплой. Я подошёл к фонарю и, развернув её, увидел распечатанное приглашение в масонскую ложу.
— Думаешь, мне стоит туда идти? — спросил я.
Даша покрутила рукой у виска и сказала:
— Когда ты станешь масоном, ты поймёшь, что вступил в самую влиятельную ложу. Ты не представляешь, как я тебе завидую. Не будь у меня этого, — сказала Даша и, поднеся обе руки к своей футболке и немного приподняв свои груди, продолжила, — я бы пошла туда не думая.
Я посмотрел на её движение и автоматически отвернулся. Я, кстати, несколько раз смотрел юмористическую передачу, где перед мужчинами внезапно оказываются голые девушки. И я заметил, что 90 процентов мужчин демонстрирует один и тот же рефлекс. Увидев грудь, они все отпрыгивают и закрывают лицо руками, при этом смущённо улыбаются, продолжая смотреть, как кролик на удава.
Женщины имеют большую власть над мужчинами, видимо, поэтому капитаны не берут женщин в команду, а масоны не берут женщин в свои ложи. И причина одна. Мысли мужчины в присутствии женщин затуманиваются. Мужчины теряют энергию, воюя друг с другом за женское внимание. Так что причина мужского шовинизма — страх перед женскими чарами.
Даша положила руки на фонарь и пристально смотрела в мои глаза. Я рассматривал её лицо, которого я ещё ни разу не видел при дневном свете. И мне казалось, что я смотрю на девушку из другого мира. Мы стояли так достаточно долго, чтобы я почувствовал себя неудобно. Я вдруг вспомнил про Юлю, которая точно так же стояла напротив меня несколько часов назад. Странно, что в тот раз я ничего не понял. А в этот раз я должен сделать вид, что ничего не понимаю. Чтобы отвлечь Дашу, я начал говорить:
— Понимаешь, женщины всегда…
Я не успел договорить, так как почувствовал, как очень горячие ладони легли на мою голову и стали приближать её к Дашиному лицу. Я замешкался, не ожидая, что женщина возьмёт всё в свои руки. Пока наши лица приближались друг к другу, я боролся с туманом в своём сознании. Нужно было сопротивляться, но я не мог. Мне очень захотелось поцеловать Дашу. Мои руки уже легли на её волосы, и оставалось несколько сантиметров до поцелуя, когда я понял, что делаю непоправимое. То, о чём могу пожалеть.
Я жадно целовал Дашу, а она охотно отвечала. Снизу от фонаря шло тепло. Я чувствовал мурашки по всему телу. Было очень приятно. Я вспомнил Юлю и стал пытаться убедить себя, что это снова сон. Не могу же я наяву целовать другую девушку, уже встретив ту, которую ждал полвека. Это как нажать красную кнопку и запустить ракету тогда, когда услышал, что долгожданный мир восстанавливается. Действие абсолютно нелогичное. Глупость.
Но я так хотел оставаться глупым. Мне так нравилось целоваться с Дашей. Когда преодолеваешь столько надуманных запретов, это такой адреналин. Когда добиваешься недоступного. Когда это происходит так неожиданно. Я даже не представлял, как такое может быть. Но логика начала возвращаться. Мозг снова стал активизировать тормоза. И меня уже начинала точить мысль о том, что я наделал. Я уже сожалел, что нажал эту красную кнопку, действие которой практически невозможно отменить.
Даша как будто почувствовала мои мысли. Отстранилась, коротко посмотрела мне в глаза, смущённо улыбнулась и убежала, сверкая белыми кроссовками. Я остался у фонаря один, и ошалело смотрел на свет, пытаясь понять, что это было. Мои чувства изменили сами себе. Как теперь разуму разбираться с этим? Неужели можно любить одну девушку и с таким удовольствием целоваться с другой? Как говорят программисты, это «баг» системы.
Пытаясь сейчас не накручивать бесконечный ком мыслей, я пошёл спать. Время всё расставит по местам. Но я ошибался. До самого утра субботы я думал о том, что произошло, и пытался определить, что хорошо, а что плохо. Но чувства спорили сами с собой, а разум не знал, на чью сторону встать. Дашу и Юлю я в эти дни не видел, и это было хорошо. Нужно сначала разобраться с собой. Думаю, посвящение в масоны сможет меня отвлечь.
* * *
К раннему утру субботы, когда все стараются ещё спать, я уже стоял у массивной двери, обитой кованым железом, и стучал по ней большим кольцом, зажатым в пасти льва. Через минуту я увидел мелькнувшую в глазке тень, и дверь стали отпирать. В образовавшуюся узкую щель просунулась старая сморщенная рука и протянула мне ладонь.
— Бумаги, — скомандовал старик.
Я протянул ему смятую бумагу с приглашением. Он взял её и закрыл дверь. Я услышал старческое ворчание с той стороны и звук снимаемой цепочки. Дверь отворилась, и очень старый мужчина, взяв меня за плечо, молча затянул в тёмное помещение. Потом он вышел на порог и посмотрел по сторонам. Он явно давал понять, что организация тайная. Его годы, густые лохматые брови и нос как у коршуна намекали, что тут всё серьёзно.
Я смотрел вокруг себя и удивлялся тому, что вокруг всё именно так, как я себе представлял. Было ощущение, что в прошлой жизни я уже был тут. Тёмные деревянные стены, картины, висящие в прихожей, неяркое освещение и запах — всё это впечатляло новичка, но мне казалось немного смешным. Обстановка была настолько тщательно продумана, нацелена на то, чтобы впечатлять новых людей, что мне казалось искусственной. Слишком непохожа она была на всё современное и американское.
Я осматривался, пока старик очень медленно усаживался в кожаное кресло. Он так аккуратно садился, как будто под ним была не мягкая тёмная кожа, а доска с сотней гвоздей. Нужно было оставаться серьёзным, но мне хотелось рассмеяться. Я прислушивался, но в большом помещении больше никого, кроме старца, не было.
— Меня зовут Давид, — не глядя на меня, сказал старик и стал доставать из нагрудного кармана рубашки маленькую трубку.
Все его движения были медленными, тщательными и сосредоточенными. Он со вздохом наклонился к столику рядом с собой и взял там блестящую железку, которой уплотнил потухший табак внутри. Когда он заглядывал в трубку, его глаз не было видно из-за густых бровей. Руки не тряслись, но он по-старчески постоянно шамкал губами, иногда облизывая их. Он гипнотизировал меня своим поведением.
— Чего стоишь? — спросил он, пристально взглянув на меня одним прищуренным глазом. — Садись ближе, я не кусаюсь. Зубы уже не те. Принеси мне спички. Они вон там, на камине.
Я подошёл к старому камину, на который показывал Давид, и рядом с разложенными на нём кинжалами обнаружил огромный коробок со спичками. Эти спички были очень большого размера и предназначались для розжига дров.
— Эти? — спросил я, взяв их в руки и показав старику.
— Я отсюда не вижу, — сказал Давид. — Неси всё, что может гореть.
Я принёс ему коробок и сел рядом в соседнее кресло. Кресло предательски скрипнуло старой кожей. Оно было очень мягким, и я практически утонул в нём, положив локти на высокие подлокотники. Старик достал длинную спичку и ловко чиркнул ей по коробку. Вкусно запахло горящей серой. Он поднёс горящую спичку к трубке и стал сосредоточенно, смешно кося взгляд, разжигать потухший табак. Затем с шипением потушил спичку, опустив её в стакан с тёмно коричневой жидкостью. Он стал часто затягиваться дымом, каждый раз затыкая трубку большим пальцем, почему-то не опасаясь обжечься.
Удобно наблюдать за медлительным хозяином и приходить в себя для начала разговора. Дым вокруг, приятные запахи, вся эта обстановка — успокаивали. Было ощущение, что я пришёл к постаревшему отцу в гости. Давид ловко выпустил кольцо дыма, которое, медленно расширяясь, остановилось надо мной.
Он посмотрел на меня и коротко и фальшиво улыбнулся. Впервые в жизни я увидел человека, которому не идёт улыбка. В нахмуренном виде старик намного симпатичнее и харизматичнее. Давид немного прокашлялся в кулак и сказал:
— Билл, сынок, у тебя есть рекомендательное лицо. Если бы не он, мы бы отказались от тебя, ты слишком юн. Поэтому, если ты действительно хочешь стать нашим братом, тебе нужно будет пройти несколько процедур. Ты до понедельника свободен?
Я немного поёрзал на кресле, рассматривая пристальный взгляд старика, который не выпускал мундштук трубки изо рта. Было приятно смотреть ему в глаза, несмотря на то, что он старался казаться строгим. Я ответил:
— У меня занятия утром в понедельник. Сегодня и завтра я могу прийти к вам.
— Зачем ты мне нужен? — спросил старик. — Моё дело — выдать тебе билет на самолёт и объяснить несколько правил. Я слишком стар, чтобы терпеть твою компанию целых два дня. Видишь, Бог не даёт мне покоя и не забирает меня к себе, чтобы я помогал таким, как ты, сделать первый шаг к постижению истины. Лично я уже отчаялся это сделать. Может, у тебя получится.
— На самолёт? — удивился я, надеясь, что буду сегодня ночевать в своей комнате.
Старик сделал три затяжки перед тем, как ответить. Потом медленно выпустил дым в сторону зашторенного окна. Ему, видимо, нравилась тишина, которая образуется, когда заинтригованный человек ждёт ответа.
— Ну что, друг мой? — спросил старик. — Согласен открыть путь к познанию истины? Если да, то я вызову машину. Не тяни.
— Конечно, — неуверенно ответил я. И только после этого начал думать, правильно ли я делаю.
Старик чуть привстал в кресле и начал рыться в кармане брюк. Через минуту он с трудом достал телефон с огромными кнопками и, очень близко поднеся его к лицу, стал набирать номер по памяти.
— Слушай, забери у меня этого профана, — сказал старик по телефону и, не дождавшись ответа, выключил телефон.
Какое обидное слово. Хотя от такого пасмурного старика ничего другого ждать не приходится. Вряд ли он будет кормить меня завтраком и поить чаем. Получается, меня сейчас заберут на машине и, скорее всего, повезут в аэропорт. Нужно будет сейчас расспросить старика поподробнее.
— А я вернусь сюда к понедельнику? — спросил я.
— Ты уже спрашивал, — недовольно проворчал старик, очень медленно вставая с кресла. — Не хочу тратить время на повторение того, что уже сказал. Мне слишком мало осталось. Или ты передумал?
Он обошёл моё кресло сзади, наклонился надо мной и строго посмотрел мне в глаза. Я неудобно повернул шею и, глядя на него, сказал:
— Я не передумал, просто хотел уточнить.
— Если не передумал, то давай завяжем тебе глаза, — мирно сказал старик.
— Это обязательно? — спросил я.
— Для профана ты слишком надоедливый, — сказал старик, взяв со столика большой кусок чёрной материи, и, накинув её мне на лицо, стал аккуратно завязывать. — Если братья увидят, что ты снял повязку или подглядываешь, пеняй на себя. Ты же не надеешься, что мы будем жалеть тебя, охраняя наши тайны?
Он с силой затянул узел у меня на затылке. Я открыл глаза, но ничего не видел под несколькими слоями прохладного шёлка. Только сейчас, потеряв один из органов чувств, я носом почувствовал, как руки старика пахнут лекарствами и табаком. Он поправил повязку на моём лице и через минуту я услышал скрипящий звук кожаного кресла. Видимо, старик сел на место. Через некоторое время до меня донёсся запах дыма от трубки. Было ощущение, что старик пытается обкурить меня, сидя в соседнем кресле.
Через десять минут послышался звук остановившегося автомобиля. Потом тихий хлопок водительской двери. Потом шаги, подходящие к двери. Интересно. Никогда не пробовал проверить, насколько усиливаются остальные органы чувств, когда закрываешь глаза. Чтобы не вздрогнуть, я представил, как незнакомец громко постучит специальным кольцом в пасти льва на двери. Но вместо этого услышал, как несколько раз чей-то ноготь поцарапал дерево двери.
— Там кто-то пришёл, — сказал я.
— Неужели ты думаешь, что я глухой? — недовольно спросил старик. — Я бы на твоём месте на несколько часов замолчал. Послушай мой совет.
Я не стал отвечать, вместо этого напряг слух. Сначала я услышал, как кресло скрипнуло, старик зашаркал тапками к двери. Снял цепочку и несколько раз повернул ключ в замке. С улицы пахнуло свежестью. Дверь не закрыли. Незнакомец тихонько шагал по паркету в мою сторону. Потом он взял меня за плечо и молча пожал мне руку. Дважды.
Тут меня осенило, что полицейский, миссис Колинс, Даша и этот незнакомец ведут себя одинаково. Неужели трудно было написать в интернете, что двойное рукопожатие — это знак масона. Столько мифов, а такой простой и распространённой фишки там нет. Незнакомец потянул меня за руку, и я послушно поднялся.
Он встал позади меня и, держа меня за плечи, стал направлять к выходу. Я ждал, что Давид попрощается со мной, но, похоже, не в его правилах выказывать радушие к профанам, как он выражается. Незнакомец подвёл меня к задней двери автомобиля с правой стороны, открыл дверь и, придерживая меня за голову, усадил в машину.
Когда он тоже сел в машину, я спросил:
— Конрад, это ты?
— Тс-с-с! — зашипел голос.
И это был единственный звук, который я услышал от этого незнакомца. Пока мы ехали, я прислушивался к окружающему, но уже через двадцать минут устал, и всё слилось в сплошной фон. Я ехал и чувствовал, как напрягаюсь. Мне казалось, что я в заложниках. Я попытался слегка стянуть повязку, чтобы посмотреть, куда мы едем. Но видимо старик надевает повязки не первый раз, и мне не удалось освободиться от неё, а развязывать узел я не хотел. Интересно же посмотреть на живых масонов и их обряды, которые совершаются уже больше двух тысяч лет.
Через сорок минут я услышал звуки турбин самолётов. Видимо, мы приехали в аэропорт, и я ждал, что мне снимут повязку. Ведь незнакомец не поведёт меня к стойке регистрации прямо в ней. С таким уровнем антитеррористической безопасности в аэропорту невозможно попасть в самолёт без досмотра. Так я думал до того момента, когда меня высадили из машины и подвели к трапу самолёта.
Очень громко ревели турбины, совсем рядом. Меня вели за плечи сзади. Незнакомец был в перчатках и подталкивал меня очень бережно. Он почему-то старался ничего не говорить и поэтому я чуть не упал, когда упёрся ногами в ступеньки трапа. Я стал послушно подниматься и снова чуть не упал, когда уже на седьмой ступеньке трап внезапно кончился. Меня завели в самолёт и посадили в одно из кресел. Заботливые руки пристегнули мой ремень. Потом я услышал удаляющиеся шаги и звук закрывающейся двери.
Я летаю на самолёте уже не первый раз и привык к тому, что в аэропорт нужно приезжать за два-три часа до вылета. Нужно проходить долгий досмотр, потом сидеть в зоне ожидания. За тридцать минут до вылета тебя сажают в самолёт. Слушая объявления пилота и рассматривая, как идеальные улыбчивые стюардессы помогают неловким пассажирам распихать свои вещи над головой, ты пытаешься успокоиться и устроиться на своём месте.
Но тут всё было по-другому. Как только дверь закрылась, турбины стали громче, и самолёт пришёл в движение. Мы несколько раз развернулись и остановились. С разных сторон самолёта раздавались жужжащие звуки. Видимо, это приводы разных подкрылков. Несмотря на то, что мы стояли на месте, звук турбин усилился, и вместе с ним усилилась тревога. Самолёт весь дрожал, но стоял на месте. Звук был очень громким. Потом машина внезапно сорвалась с места и, быстро ускоряясь, понеслась по взлётной полосе. Я приоткрыл рот, чтобы у меня не заложило барабанные перепонки.
Всего час назад я вдыхал ароматы отборного табака Давида, а теперь уже лечу в неизвестном направлении. Если организация может себе позволить такие траты ради одного любопытствующего, то Даша оказалась права. Организация действительно является очень влиятельной. Самый страшный момент во время взлёта — это ожидание отрыва переднего колеса от полосы и наклон самолёта на 45 градусов. Мне приходилось несколько раз сглатывать, чтобы расправить барабанные перепонки обратно. Уши закладывало несколько раз.
Интересные ощущения. Обычно я во время полёта развлекаю себя чтением, просмотром фильмов или едой, но ничего из этого не сделаешь с завязанными глазами.
— Тут есть кто-нибудь? — крикнул я на весь салон.
— Да, — ответил незнакомый голос в другом конце салона. — Ты тоже на посвящение летишь? Ты кто такой?
— Я Билл, — улыбнулся я. — А ты кто…
Меня прервал громкий женский голос совсем рядом:
— Вам запрещено разговаривать! Думайте о завещании.
— О каком ещё завещании? — крикнул голос в другом конце.
— Если вы будете разговаривать, я должна буду принять строгие меры, — серьёзно ответила женщина.
— Да пошла ты! — громко сказал голос, потом через несколько секунд он закричал и сразу затих.
Потом женщина подошла ко мне и, наклонившись к моему уху, прошептала:
— Тс-с-с…
Сразу после этого она ушла. Сомневаюсь, что такие радушные стюардессы будут нас кормить. Уже через двадцать минут я почувствовал, что у меня опять закладывает уши, и мне снова пришлось открыть рот. Меня слегка подташнивало. В самолёте раздавались разные гудящие и жужжащие звуки, потом я неожиданно услышал скрип задних колёс и глухой удар. Мы приземлились. Когда мы замедлялись, я стал привычно прислушиваться: вдруг в салоне будут аплодировать удачной посадке. Но, видимо, мой коллега спал.
Когда самолёт остановился, меня вывели из самолёта и посадили в машину. Это был внедорожник. К плечу прислонили моего грубого коллегу по «несчастью». Он ещё сопел под действием снотворного. Водитель молчал всю дорогу.
Через час внедорожник остановился. Водитель опустил своё стекло и раздался шелест бумаг. Потом я услышал лёгкое шипение перед машиной, и мы снова тронулись. Дорога стала хуже, было ощущение, что мы едем по просёлочной дороге. Мы иногда переезжали камни и ветки, в эти моменты сосед наваливался на меня всем телом, и мне приходилось прижимать его своими руками к левой двери. Ощупав его голову, я обнаружил повязку на голове, похожую на мою.
Когда автомобиль остановился, водитель продолжил сидеть на своём месте. Дверь рядом со мной открылась, и оттуда послышался голос:
— Билл, пойдём, прогуляемся.
Незнакомец протянул мне обе руки и помог выйти. Запах был потрясающим — пахло хвойным лесом. Мы шли по земле. Под ногами хрустели листья, шишки и маленькие веточки. Минут через десять мой провожатый сказал:
— Билл, сейчас я сниму с тебя повязку. Закрой глаза, а то ослепнешь. Тут солнце.
Я послушно закрыл глаза и почувствовал, как сильные руки развязывают крепкий узел на затылке, больно вытягивая попавшие туда волосы. Когда маска была снята, я почувствовал сквозь веки, что на улице светит солнце. Мой провожатый терпеливо ждал, когда я привыкну к свету. Открыв глаза, я увидел, что мы находимся на дороге в огромном лесу.
Ничего вокруг, кроме гигантских деревьев и тропинки, уходящей в обе стороны. Рядом со мной стоит незнакомый седой мужчина в странном одеянии: костюм с галстуком, темно-синий передник с золотой вышивкой и гербом посередине. Через шею была перекинута синяя лента с золотыми ветвями.
Безмятежное загорелое лицо и кристально чистые ботинки выдавали в нём очень успешного человека. Он показался мне знакомым, но я никогда не видел его вживую, скорее всего, он похож на кого-то, кого я видел по телевизору.
— Чего ты меня так рассматриваешь? — улыбаясь, спросил незнакомец. — Ни разу не видел наших одеяний? Привыкай. Пойдём, а то опоздаем.
Мы шли по лесной тропинке. Я наслаждался тем, что снова вижу. Вокруг было очень красиво. Деревья были не такими широкими, как в той роще, куда я любил ездить на велосипеде, зато очень высокими. Мы шли ещё десять минут, пока не увидели огромную гору необычной формы. Её было видно сквозь деревья. Я прищурил взгляд, пытаясь рассмотреть её и понять, что она мне напоминает.
— Это наш филин, — улыбнулся обернувшийся незнакомец. — Ещё насмотришься, не напрягайся.
Высота этого каменного филина была около десяти метров. Птица была далеко от нас, но её брови напомнили мне брови старика Давида. Чувствовалась какая-то энергетика, она гипнотизировала. Я смотрел в глаза филину как старому знакомому. Мы прошли дальше по тропинке и через двадцать минут зашли в огромное каменное здание, похожее на замок или храм.
Похоже, всё, что тут сделано, призвано впечатлять своими размерами и старостью. И им это удавалось. Незнакомец ускорил шаг. Мы проходили сквозь огромные помещения с высокими потолками. В креслах, на диванах и просто у окна стояли многочисленные мужчины и вели неспешную беседу. Это было похоже на огромный мужской клуб. Все были одеты одинаково: галстук, костюм, синий передник и широкая лента на груди. У некоторых мужчин на груди блестели какие-то ордена.
Мы спустились по винтовой лестнице вниз в подвал. Пахнуло сыростью. Незнакомец открыл мне одну из дверей и пригласил войти. Комната была с абсолютно чёрными стенами, и единственным источником освещения там были массивные свечи.
— Чёрт, всё время забываю повязку перед входом надевать, — сморщился незнакомец. — Если будут спрашивать, скажи, что ничего наверху не видел, шёл с закрытыми глазами.
— Договорились, — улыбнулся я, оглядываясь вокруг.
— Когда я уйду, углубись в книгу, которая раскрыта перед тобой, — сказал незнакомец, показывая пальцем в дальнюю часть комнаты, где горели свечи, и рядом с человеческим черепом лежала открытая книга на бархатной подушке.
— А долго читать? — спросил я.
— До утра, — удивлённо ответил незнакомец.
— Но сейчас же ещё только день, я проголодаюсь и в туалет захочу, — запротестовал я.
— Туалет там, а голод очищает, — улыбнулся незнакомец. — Там на другом столике несколько листов и перья с чернилами. Ты должен написать завещание, которое будешь читать братьям при посвящении.
— А что писать? — удивился я, вспомнив, как стюардесса что-то говорила про завещание.
— Завещание, — ответил незнакомец. — После посвящения прочитаешь всё, что хотел сказать братьям, пока был профаном.
В помещении было прохладно, поэтому я скрестил руки на груди, чтобы было теплее. Хорошо, что я догадался взять с собой куртку. Незнакомец вышел, закрыв за собой дверь и щёлкнув засовами.
Я стал рассматривать помещение и увидел, что стены сделаны из абсолютно чёрного камня. Они были очень холодными. В дальнем углу была небольшая дверь, где чуть наклонившись можно было зайти в уборную, которая представляла собой простое отверстие в полу и старинный кран, вода из которого текла в это же отверстие. Тут явно не думали об удобстве.
Затем я подошёл к небольшому столу с пуфиком, где горело несколько больших свечей. Мне было интересно, что за книгу мне предстоит читать остаток дня и всю ночь. Оказалось, что это обычная Библия, написанная от руки. Среди страниц этой большой книги лежало несколько листочков, где красивым готическим шрифтом была напечатан сценарий обряда посвящения. Сверху на каждой странице располагался призыв «Следует выучить свои слова».
Череп оказался слегка тёплым в том месте, где на него светила свеча. Я взял его и покрутил в руках. От него исходила какая-то успокаивающая энергия. Когда-то он мог разговаривать со мной, но сейчас хозяин черепа уже умер и оставил его нам, чтобы дать нам темы для размышлений на ночь. Раньше я думал, что настоящий череп вызовет во мне страх, но я спокойно вертел его в руках, рассматривая, как вставлены пожелтевшие зубы в его верхнюю челюсть. Мне нравилось чувствовать себя смелым.
Я даже знаю, почему людям неприятно думать о прикосновении к костям, человеческим ранам, гною, грязным людям, червякам и так далее. Брезгливость — самый сильный человеческий инстинкт. Годами эволюция отучала людей трогать всё, что может их заразить. Кто не слушался инстинктов, становился разносчиком эпидемий. Поэтому нас начинает тошнить, если мы видим труп, кровь, непонятную слизь или крыс и тараканов. Этот страх передаётся на генном уровне.
Мои мысли прервал звук открываемого засова. Дверь отворилась, и ко мне зашёл тот же незнакомец. Он подошёл и сказал:
— Слушай, извини, я забыл тебя обыскать. Всё время что-то забываю в этом обряде.
Он тщательно прощупал все мои карманы и складки одежды. Достал из кармана куртки ключи и чудом попавшую туда Дашину зажигалку. Положил их к себе в карман и сказал:
— На обряде не должно быть ничего металлического. Не беспокойся, завтра верну обратно. Куртку на обряд тоже не бери, у тебя там пуговицы железные.
— А почему не должно быть металлов? — спросил я.
— Ты должен будешь войти в масонский храм нищим и обезоруженным, — торжественно сказал незнакомец и поднял указательный палец.
Он снова ушёл и запер за собой дверь. Я начал думать над его словами и пообещал себе в понедельник сходить в управу, чтобы восстановить паспорт и затем кредитную карточку, так как на самом деле чувствовал себя нищим и безоружным. Потом внутренне засмеялся над своими мирскими мыслями и, сев за стол с черепом и Библией, попытался думать о духовном.
Кстати, иногда хорошо побыть в такой пещере одному, когда никуда не нужно торопиться. Можно причесать все свои мысли и успокоить чувства. Читать пока не хотелось, поэтому я стал разглядывать стол. На нём стояло две большие баночки с белым и серым порошком. Они не были подписаны, поэтому я открыл их и стал нюхать. Серый порошок пах серой. Я немного обрадовался, что можно будет ночью развлекать себя небольшими фейерверками, благо, свечей много. Потом высыпал мелкий белый порошок в ладонь и попробовал кончиком языка, оказалось, что это соль.
На столе ещё были песочные часы и ножницы. Видимо, к утру я столько передумаю об этих предметах, что они станут мне родными. Я решил не спать этой ночью, а действительно поразмышлять над своей жизнью и обязательно выучить свою роль в обряде, чтобы утром не чувствовать себя профаном.
Сложно воспринимать серьёзно всё, что происходит благодаря богатой фантазии людей. Будь мне действительно 18 лет, я бы легко впечатлился всем, что мне предстоит. Думаю, если бы масоны смогли читать мои мысли, они бы сказали: «Иди отсюда, мальчик!». Но, несмотря на мой прагматизм, я с интересом буду участвовать в этой церемонии.
В подвале не было часов, за исключением песочных. Но по ним невозможно понять, сколько осталось до утра. Поэтому время тянулось очень долго. Первые несколько часов я действительно читал Библию, учил слова для обряда. Думал о бренности существовании, держа череп в руках. Думал о силе пороха в войне, поджигая дорожку из серы на сложенном листе бумаги. Глядя на песочные часы, думал об относительности времени. Думал о силе голода, когда пробовал соль на язык. В общем, пытался умничать сам с собой, пытаясь постичь истину.
Единственное, что я знал наверняка, — что истина настолько многогранна, что интерпретировать её можно по-разному. И стоит разработать цельную теорию с интерпретацией основных человеческих проблем, как эта теория превращается в религию. Причём основой всех религий, красной нитью идёт призыв «Не греши!».
Оставаться одному в «комнате размышлений», когда у тебя есть мысль, которую ты боишься думать, очень сложно. Когда ты не знаешь, сколько ещё времени осталось до утра. Когда вокруг тебя предметы, которые задают тему размышлений. Это трудно. Трудно спрятаться от себя. Трудно не думать о том, что свидание в суши-баре с Юлей померкло после поцелуя с Дашей. Я пытался спрятаться от этой мысли, но мне не на что было отвлечься, поэтому пришлось читать Библию.
На самом деле, очень странно, что меня оставили наедине с Библией, а не правилами и традициями масонов. Книжка могла бы получиться потолще. Но эти грамотные манипуляторы хотят заинтриговать меня, чтобы хватило на несколько лет. Принцип последовательности не разрешает раскрывать все карты сразу. Чтобы узнать всё, мне нужно будет пройти множество ступеней масонства, которые они называют градусами. Через несколько часов я получу первый градус, который называется «Ученик». Ближе к концу жизни у меня есть шанс получить 33-й градус: — «Державный Великий Верховный Инспектор».
Но масоны зря надеются на меня, у меня единственная цель — связи. Думаю, Тринити будет рада, когда узнает, что я вступил в самую влиятельную ложу. Главная обязанность масонов — помощь друг другу. Как говорил Мартин про трамплины, они помогают подтягивать своих братьев вверх с этажа на этаж, чтобы завоёвывать лучшие должности. Меня это более чем устраивает. По главному правилу джиу-джитсу буду использовать силу противника в своих целях.
Под догорающий огрызок свечи, я дописывал завещание, которое далось мне совсем нелегко. Через час после того, как все свечи, кроме одной, догорели, в дверь постучали три раза. Видимо, за мной пришли. Я снял куртку и положил её на пуфик. Потом быстро пробежался ещё раз по тексту обряда, убедился, что помню свою роль.
Вернулся всё тот же незнакомец, в руках он нёс обнажённый меч. Лицо было серьёзным и казалось страшным в мерцании яркого факела в его левой руке. Он посмотрел на меня и громко, как в театре, сказал:
— С каким намерением ты вступаешь в братство вольных каменщиков?
Его голос отражался от стен и рассыпался звонким эхом. Я откашлялся и, вспомнив свои слова, сказал:
— Открыть истинный путь к познанию истины.
— Что такое истина? — спросил он.
— Свойство той первоначальной причины, которая даёт движение всей вселенной, — ответил я, только сейчас осознавая смысл выученных слов.
— Понятия об этих путях познания истины будут даны тебе по твоим силе и возможностям, — торжественно сказал он. — Но теперь ты должен знать, что послушание, терпение и скромность — главнейшие предметы, которые потребует от тебя общество, в которое ты вступаешь. Чувствуешь ли ты себя способным облечься этими первоначальными добродетелями?
Такое ощущение, что «послушание, терпение и скромность» — самые востребованные качества избранных. Думаю, Штерн и Тринити выбрали меня именно по этому свойству моего характера. Именно поэтому моя ветвь эволюции тянется уже несколько тысяч лет. Я послушный, терпеливый и скромный. Находка для любого правителя и тайного общества. Думаю, «бунтарь» им не нужен. Оставаясь серьёзным, я с чувством сказал:
— Я использую для этого все свои силы, но знайте также, что меня привлекает не любопытство к обрядам общества. Я хочу узнать, чего жаждет, но не постигает душа моя. Хочу иметь средства приобрести новые добродетели и усовершенствовать те, что имею. Хочу знать, бессмертна ли душа моя.
— Можно ли сомневаться в этом? — риторически спросил незнакомец. — Ничто не исчезает в мире.
— Но если душа вечна, каким образом человеческая душа, осквернённая пороками, соединяется с чистейшим источником своим? — произнёс я заученный текст.
Всё же мне можно сразу присваивать 33 градус масонов. Скорее всего, я знаю, откуда берётся душа человека, а они ищут ответ на этот вопрос уже несколько тысяч лет. Обряд свой проводят в храме среди деревьев и не видят ответ, который на поверхности. Хотя я тоже знаю лишь то, что мне сказали. Правда может оказаться намного сложнее. Мой собеседник закатил глаза, вспоминая свой текст, и сказал:
— Ищите и найдёте. Стучите и откроется. Но начните с повиновения.
Он стукнул мечом по двери, и на этот сигнал в «комнату размышлений» зашёл брат-прислужник. Тот зашёл и сразу направился ко мне. Он поднял мою левую ногу и снял с неё кроссовок. Потом приподнял штанину и крепко перевязал платком эту же ногу. Потом расстегнул несколько пуговок моей рубашки и обнажил мне левую грудь и плечо. Нужно было думать о вечном, а я вдруг внутренне улыбнулся от появившейся догадки, почему сюда не берут женщин.
Старший незнакомец медленно приложил к моей обнажённой груди холодную сталь меча и, помогая себе рукой с факелом, вывел меня из мрачного убежища. Мы стояли в коридоре подвала. Его помощник завязывал мне глаза. Не отнимая холодной стали от моей груди, они повели меня вверх. Мы ходили по разным комнатам, часто крутились и возвращались обратно. Меня пытались запутать. Через десять минут мы подошли к деревянной двери. Мой незнакомец громко сказал:
— Ударь три раза кольцом!
Он взял мою руку и положил её на огромное железное кольцо на деревянной двери. Я послушно ударил три раза. Дверь была огромной, так как звук был очень громким. Мы стояли минуту у двери и ничего не происходило. Было ощущение, что рассеянный незнакомец привёл меня не туда. Но через некоторое время за дверью послышался очень громкий голос с гулким эхом:
— Кто нарушает спокойствие братской беседы?
Тот незнакомец, который меня привёл, поправил меч на моей груди и крикнул:
— Это профан. Он желает вступить в члены священного братства.
— Не тщетное ли любопытство его влечёт к этому? — спросил далёкий голос с той стороны двери.
— Нет! — крикнул мой провожатый. — Он жаждет озариться светом истины.
— Как зовут его? — спросил голос за дверью.
— Уильям, — крикнул незнакомец.
Голос за дверью задал ещё несколько вопросов о моём имени, должности, дате рождения и так далее. В моих ушах уже звенело от громких вскриков с информацией обо мне, когда дверь отворилась и меня ввели. Меня проводили в нужное место и больно прижали меч на груди. Важный тихий голос откуда-то издалека спросил:
— Настоятельно ли желаешь ты, профан, вступить в священное сословие братства?
— Да! — ответил я человеку, которого не видел.
— Имеешь ли ты достаточно твёрдости, чтобы перенести испытания, которые тебе предстоят? — спросил главный.
— Да! — повторил я, немного опасаясь неизвестных испытаний.
— Брат учредитель порядка, начни испытания, соверши с ним путь продолжительный и трудный, — громко скомандовал голос.
Тот неизвестный, который привёл меня, стал водить меня по всему залу и рассказывать разные истории, смысл которых мне был непонятен. Целых тридцать минут мы ходили по какому-то ковру и, останавливаясь в разных местах, слушали короткую лекцию. В общем, мои испытания заключались в том, что я должен был молча слушать, кивать головой и идти туда, куда меня вели. Так, видимо, испытывалась моя способность быть послушным, терпеливым и скромным. Зря я думал, что в испытаниях нужно будет показать смелость, ум и находчивость. Видимо, ученикам всё это не требуется.
Наконец меня поставили в центре ковра и потрепали по плечу. Меч убрали с моей груди. Наблюдатель порядка встал на расстоянии от меня и торжественно сказал:
— Братья, испытания закончены.
Важный тихий голос главного произнёс:
— Возлюбленные братья! Профан окончил свои испытания с похвалою. Он достоин вступить в общество наше. Позволите ли ему приобщиться к лику вашему?
Вместо ответа со всех сторон послышались бурные аплодисменты и одобрительные возгласы. Я улыбнулся.
— Подойди ближе! — скомандовал важный голос главного.
Я немного помедлил, определяя направление голоса, потом стал медленно и осторожно приближаться. Меня подхватили с двух сторон под руки и направили в нужную сторону. Меня вели по каким-то ступеням вверх. Потом один из провожатых подогнул моё левое колено и поставил его на какую-то подушку. Я стоял на одном колене. Мою руку положили на книгу, сверху которой лежал меч.
Главный положил свою холодную руку на мою и сказал:
— Клянись в сохранении тайны.
— Клянусь, — сказал я и пожалел, что забыл скрестить пальцы на другой руке.
Не разворачивая, меня отвели обратно на ковёр. Пришлось пятиться задом.
— Выстави язык! — сказал главный издалека.
Я осторожно подчинился, чувствуя себя немного глупо. Через мгновение я испугался, почувствовав холодный солоноватый клинок меча. Я осознал, что усиленно потею от страха. В это время главный повысил голос и торжественно крикнул:
— Да спадёт повязка с глаз его! Да удостоится он видеть свет!
Кто-то быстро скинул повязку с моих глаз, и я был ослеплён. Когда я привык к свету, я увидел в большом круглом зале около 30 человек. Все они стояли вокруг меня, образуя ровный круг. Все они направляли в мою сторону свои сверкающие мечи. За ними на возвышении, на красиво украшенном зелёным престоле сидел великий магистр. Я узнал его. Странно, что я не узнал его голос, когда был в маске.
Магистр махнул рукой, и все масоны послушно расселись по своим местам. Все они были в шляпах, синих передниках, с лентами на груди. На одних передники были белыми, на других — синими, на третьих они были обшиты розовым. Видимо, всё зависело от степени их достоинств.
Великий магистр был в шляпе с разными знаками. На его шее на голубой ленте висел угольник. Это инструмент каменщиков, один из главных знаков с глубоким значением. Перед моим старым знакомым, который возглавлял это собрание, стоял стол, покрытый до самого пола. В его углах располагались три подсвечника и на подушках лежали Библия, меч, циркуль, треугольник и белый молоток.
Великий магистр, обращаясь к братьям, которые стояли рядом со мной, сказал:
— Подведите его к моему престолу.
Меня взяли с двух сторон за ноги и стали переставлять их по знакам на ковре. Мы двигались очень медленно. Я пытался рассмотреть знаки, но не мог понять их значения. На ковре был изображен храм Соломона. Когда меня подвели к столу с масонскими знаками, за которым сидел Коровьев, мне снова преклонили левое колено и опустили его на подушку. Я стоял на одном колене перед своим первым клиентом из будущего, помощником самого Штерна. Тот делал вид, что не узнаёт меня. Он смотрел на меня строго, как на постороннего.
Михаил Петрович взял с подушки циркуль и наставил его на мою обнажённую грудь одним из острых концов. Потом медленно взял с подушки белый молоток и несколько раз легонько ударил по циркулю. Я чувствовал каждый удар своей кожей. От последнего удара меня больно обожгло, и я сморщился и посмотрел вниз. Из груди текла маленькая струйка крови. Если бы кровь пускал другой человек, я бы испугался. Но я пытался вспомнить всё, что было связано с Коровьевым в моей жизни. Я пытался понять, что он тут делает в реальной жизни. Коровьев в это время говорил что-то, но я его не слушал.
Помощники сбоку от меня взяли на столе чашу, в которую собрали несколько капель моей крови, и унесли прочь. Другой помощник заклеил мне рану запасённым пластырем. Этот современный аксессуар вернул меня из прошлого и напомнил, что всё это лишь игра. Меня вывели из большого зала в соседнюю комнату и велели одеться. Я с трудом развязал платок на своём колене и застегнул рубашку. Рана почти не болела, поэтому я не беспокоился. Похоже, я теперь масон.
И раз делал всё это сам Коровьев, то, значит, Тринити в курсе. Когда я привёл себя в порядок, меня завели обратно в зал и вместе с другим молодым человеком без масонских знаков подвели к столу Коровьева и снова поставили на колено. Коровьев встал со своего кресла и знакомым голосом начал говорить:
— Любезные братья! Всё, что вы ощутили и видели, есть иероглифы таинственной сущности: повязка на глазах, храм в темноте, размышления ума, удары кольцом, путь с востока на запад, шествие по изображению храма Соломона — всё это есть ни что иное, как разительные черты того, что может возбудить в вашей душе мысли о ничтожности мира. Возбудить желание к отысканию истины: ищите и обрящете, стучите и откроется.
Коровьев строго посмотрел на меня, а потом на парня рядом со мной, и продолжил:
— Мы уверены, что довольно было бы единого слова вашего к сохранению тайны, но мы знаем о слабости сердца человеческого, и потому над священной книгой религии, наполняющей всех нас ревностью сердца, принимаем ваши клятвы в сохранении тайны. Дабы профаны, не понимающие цели нашего братства, не могли издеваться над ней и употреблять во зло.
Великий магистр снова осмотрел всех собравшихся, сделал паузу, взял со стола несколько предметов и продолжил:
— Свобода и равенство царствуют между нами. Под именем вольных каменщиков мы будем стараться восстановить здание, основанное на краеугольных камнях, изображённых в этой священной книге.
Коровьев указал на Библию и продолжил:
— Для этого вручаем вам, братья, кирку и запон.
Он вручил нам передники и маленькие серебряные кирки. Потом взял в руку две алые ленты с серебряной вышитой каймой, на конце которых висел золотой треугольник. В центре треугольника располагались две соединённые руки. Давая ленты, он сказал:
— Эти безделицы вручаю вам в знак братского союза. Носите их на груди вашей всякий раз, когда посещаете общество.
Потом он взял со стола белые перчатки и, вручая каждому из нас, сказал:
— Примите эти перчатки в знак сохранения чистоты ваших деяний.
Он взял ещё одни перчатки со стола и снова вручил нам, сказав:
— Примите женские перчатки для вашей подруги жизни. Прекрасный пол не входит в состав нашего общества, но мы не нарушаем устава творца и натуры. Добрая жена является утешением в ужасных испытаниях этого мира. Вот пусть и будут они чисты и невинны в деяниях своих.
Когда я взял эти женские перчатки, я вдруг подумал сразу и о Юле, и о Даше. И сам этому удивился. Коровьев продолжал. Он взял два меча, лежащих на столе, и вручая их нам, произнёс:
— Примите, наконец, этот меч, которым вы должны отсекать страсти ваши и знайте, что общество объединённых братьев, в которое вы вступили, есть ничто само по себе, если не устремите воли своей к отысканию истины. Это станет преддверием пути, который жаждет открыть пробуждённая совесть падшей души.
После этих слов нам помогли надеть наши знаки масонов. Нам показали значение нескольких знаков вокруг и отвели на боковые места у стеночки, где и усадили.
Мы сидели, держа меч в руках, облачённых в белые перчатки. На нашей груди блестела маленькая серебристая кирка и золотой треугольник. Мы ощущали себя по-новому. Я пытался выпрямить спину, чтобы соответствовать своему новому званию. Первому градусу. Уже через час я читал братьям вслух написанное мной завещание.
Если бы мне объяснили подробно тему завещания, я бы справился лучше. Мой напарник тоже говорил какую-то чушь, но мне показалось, в этом и был смысл — показать нам, какие мы пока неопытные. Обряд закончился, и все братья отправились в другой зал. Там был накрыт большой стол с разными яствами. Не буду перечислять все элитные продукты, которые были выложены перед нами, так как они померкли перед необходимостью есть сырое мясо, нарезанное очень тонко.
Один из братьев, сидящих рядом со мной, увидел моё смущение и объяснил:
— Ты не бойся, мясо было предварительно заморожено, чтобы убить всех микробов и бактерии. Оно абсолютно безопасно. Заедай его сыром и томатным соусом. Когда привыкнешь, очень понравится. Неужели ты никогда не ел строганину?
— Если честно, то нет, — стесняясь, сказал я, думая, вежливо ли будет отложить тарелку.
Я ничего не ел со вчерашнего утра, поэтому наслаждался забиванием своего желудка разной едой. Братья разговаривали друг с другом на самые обычные темы. Создавалось впечатление, что это обычный мужской клуб, где собираются дружелюбные приятели. Когда официанты начали подавать десерт, Великий магистр отложил салфетку и вышел из-за стола. Все прервали свою трапезу, встали и замолчали.
Когда он вышел, все продолжили праздник желудка. Всё было очень вкусно, но слишком необычно. Думаю, их шеф-повар тоже имеет 33-ю степень мастерства. Я долго освобождал мороженое от корабля, сделанного из тонких застывших струек карамели. Но к мороженому я приступить не успел. Ко мне подошёл один из пожилых масонов и сказал мне на ухо:
— Великий магистр хочет видеть вас.
— С радостью, — улыбнулся я и стал отодвигать стул, снимая шпагу со спинки.
— Разрешите вашу шпагу, она вам не понадобится, — учтиво улыбнулся мужчина в годах.
Можно подумать, Коровьев боится моей шпаги. Я учтиво улыбнулся и пошёл за провожатым. Мы долго поднимались по лестнице. Я насчитал около четырёх этажей. Мы зашли в огромный кабинет с виднеющимися верхушками деревьев за окнами. В кабинете было очень светло. Шторы были открыты и через окно светило солнце. Это не было похоже на рабочее место помощника Дьявола.
Незнакомец указал мне на кресло у камина, а сам удалился. Я посидел несколько секунд, рассматривая горящие поленья, а затем снова встал и стал рассматривать комнату. Я тут был один. В закрытых стеклянными дверцами шкафах стояли старинные книги. На камине лежал белый молоток, угольник и циркуль. Я столько раз видел их на фотографиях, что мечтал подержать в руках. Но я не решился этого сделать, вспомнив, как отпрыгнул японский повар, когда я пытался потрогать его нож.
Пока я рассматривал эти предметы, послышался шум позади меня. Хлопнула дверь, и в кабинет вошёл Коровьев. Вытирая руки полотенцем, он подошёл к входной двери и несколько раз повернул ключ. Потом отбросил серьёзный вид, подошёл ко мне и, улыбаясь, протянул руку для приветствия. Дважды пожав мне руку и, не отпуская её, усадил меня рядом с собой на соседнее кресло у камина. Он приветливо сказал:
— Рад тебя снова видеть.
— А я думал, вы меня не узнаете, — сказал я.
— У меня хорошая память, — улыбнулся он и поправил пенсне. — На моей должности нужно быть злопамятным. Тебя сюда тоже Штерн прислал?
— Если честно, то я сам сюда пришёл, — неловко ответил я.
— Странно, но Штерн говорил, что нашёл тебя в этом мире, и я думал, они следят за тобой, — нахмурился Михаил Петрович. — Неужели ты тут без разрешения?
— У меня компьютер украли, — смутившись, сказал я, глядя в его хитрые глаза.
— Это я знаю, — улыбнулся Коровьев.
— Откуда? — спросил я.
— Потом скажу, — быстро ответил мой старый знакомый. — Сначала давай доложим о твоей самостоятельности. Нужно сообщить Штерну. В следующий раз ничего не предпринимай без него.
— Но как бы я с ними связался? — оправдывался я.
— Это поправимо, — рассмеялся он. — Значит, говоришь, потерял компьютер. Давай дам тебе новый, в целлофане. У меня их столько, что мне не жалко. Впрочем, тебе его всё равно придётся отработать.
В манерах Михаила Петровича не осталось ничего величественного, он снова был хитрым весёлым старичком. Он встал с кресла, открыл нижнюю секцию шкафа и вынул одну из многочисленных одинаковых коробок. Потом открыл другой шкаф и достал оттуда ещё одну маленькую коробочку с похожим дизайном. Он вручил мне обе упаковки, взял с камина циркуль и довольный уселся рядом.
— Новая модель! — гордо сказал Коровьев. — Мы сделали их ещё тоньше, разрешение подняли и установили туда пять ядер. Пикожучки ещё в разработке, но наушники уже беспроводные.
— Спасибо, — сказал я, понимая, что скоро мне предстоит встреча с Тринити и Штерном.
Я попытался распаковать красивые коробки с изображением планшета и телефона, но прозрачная плёнка была очень прочной, а язычка для вскрытия я найти не мог.
— Дай сюда, — улыбнулся Михаил Петрович.
Он взял коробку, высунул язык, перевернул её и провёл острым концом масонского циркуля под крышкой. Целлофан щёлкнул и легко разрезался по всему периметру.
— Вов, ты давай сам разбирайся с шефом, а я пойду, проверю, как там дела внизу. Никуда не уходи.
Михаил Петрович снова встал, посмотрел в зеркало над камином и, как будто надевая маску, сделал строгий, торжественный вид. Он зыркнул на меня пугающим взглядом и привычным движением открыл, а потом закрыл за собой дверь, повернув ключ с той стороны.
Я открыл коробку и достал новенький компьютер. Снял с экрана самоклеящуюся плёнку и, включив его, удивился, что батарейка заряжена. Экран ожил и показал знакомую заставку. Захотелось срочно выключить планшет, чтобы сначала придумать, что сказать Тринити, но я удержался. Я отложил планшет на соседнее кресло и стал смотреть, что ещё входило в комплект.
Там лежали наушники, которые были похожи на небольшие поролоновые шарики. Судя по инструкции, они заталкивались пальцем глубоко в слуховой канал. Интересно, а как их потом доставать? Нужно было им сделать небольшие верёвочки, которые бы торчали из ушей. Хотя нет, лучше уж так. От этой мысли я рассмеялся и продолжил читать инструкцию по использованию наушников.
Оказалось, что на шею надевается петля с проводом, который уходит к небольшой коробочке, которая закрепляется на поясе. Похоже, сигнал от планшета беспроводным путём идёт к коробочке, а она через петлю на шее передаёт сигнал к маленьким шарикам в ушах. Жаль, что пикожучки ещё не изобрели. Носить на шее петлю из провода, означало, что нужно ходить постоянно в рубашке и галстуке.
Я сделал всё как по инструкции, взял планшет в руки и сказал:
— Тринити, ты там?
— Да, — ответила она.
— Как дела? — спросил я, пытаясь понять её настроение.
— Нормально, — ответила Тринити и замолчала.
— А я скучал по тебе, — улыбнулся я.
— Понятно, — безучастно ответила Тринити.
— Ты обиделась? — спросил я.
— А ты как думаешь? — без эмоций спросила она.
— Думаю, ты злишься, что я вступил в масоны без вашего ведома, — сказал я, решив не ходить вокруг да около.
— Ты всё-таки это сделал? — удивилась Тринити.
— Это плохо? — спросил я.
— Это замечательно, — более тёплым голосом ответила она. — Рано или поздно мы бы отправили тебя в масоны.
— Штерн, когда узнает, он будет злиться? — осторожно спросил я.
— Он уже знает, — рассмеялась Тринити. — Коровьев никогда не будет долго скрывать от своего шефа того, что знает.
— Злится? — спросил я.
— Ну, не без этого, — спокойно ответила она.
— А ты можешь включить свою камеру? Я бы хотел тебя видеть, — попросил я.
Вместо ответа экран затемнился, Тринити отошла от камеры и села в кресло. Она снова была в белом халате. У неё был безмятежный вид. Я думал, они будут долго злиться на мою самостоятельность, но, похоже, вступление в масоны входило в их планы.
— Тринити, помнишь, ты говорила, что вы никак не можете внедриться в организацию, которая строит большой мировой заговор? — спросил я.
— Я это говорила? — удалённо вскинув брови, ответила Тринити и улыбнулась.
— Ну, ты рассказывала, что не все люди, которые рождаются, потом умирают. Ты говорила про недостачу. Ты говорила, что некоторые большие политики, умирая, не испускают волн, и вы не можете скачать их дамп.
— Ну, типа того, — по-молодёжному ответила Тринити и отпила чай из аккуратной прозрачной кружечки.
— Коровьев и я вступили именно в эту организацию? Это масоны? — спросил я.
— Мы не знаем, — ответила Тринити. — Коровьев подобрался ближе к ответу, но мы ещё не уверены. Может, масоны, может, более высокая организация. Поживём — увидим. Если ты теперь будешь нас слушать, то сможешь помочь.
— Вы знаете, что мой планшет и телефон украли, и я не мог связаться с вами? — спросил я. — Мне некого было слушать.
— Кстати! — подвинув кресло поближе, начала говорить Тринити. — Ты нашёл любовь всей своей жизни?
Я немного замялся, посмотрел на потолок, а потом ответил:
— Да.
— И как впечатления? — улыбнулась Тринити. — Смог её влюбить в себя?
— Тринити, у людей всё не так быстро, — попытался объяснить я.
— Володя, если ты будешь мне рассказывать в таком темпе, то у планшета батарейки сядут, — пошутила Тринити. — Не томи. Мне очень интересно.
— Только ты никому не говори, — попросил я. — Понимаешь, я в небольшом затруднении.
— Продолжай, — кивнув головой, сказала Тринити.
— Похоже, не надо мне было ждать Юлю столько лет, — опустив глаза, сказал я. — Мы встретились с ней в колледже всего несколько раз, но я успел немного разочароваться.
— И что тебе не понравилось? — не к месту улыбаясь, спросила Тринити.
— Она хорошая, красивая, сексуальная, — попытался объяснить я. — Но, понимаешь, я не могу понять своих чувств. Она мне чужая. Мы больше не близки с ней. Может, это потому что она меня не помнит. Может, просто времени мало прошло.
— И что ты намерен делать? — продолжая улыбаться, сказала Тринити.
— Буду, наверное, ещё пытаться вспомнить былые чувства, — вздохнул я. — Но ты не представляешь, какое это разочарование. Чувствую себя лузером. Ждал, надеялся, а всё оказалось по-другому. Неужели любовь проходит?
— Ты же человек, тебе лучше знать, — рассмеялась Тринити. — Только ты немного глуховат к своим чувствам, как я посмотрю.
— В каком смысле? — удивлённо спросил я.
— Есть закон сохранения энергии, — начала объяснять Тринити. — Энергия не возникает из ничего и не может исчезнуть никуда.
— Что ты имеешь в виду? — непонимающе спросил я.
— Когда мы с тобой общались, ты всё время бредил своей Юлей, — начала объяснять Тринити. — Было видно, что ты её любишь. Ты ради неё живёшь. Неужели ты думаешь, что эти чувства могут исчезнуть в никуда? Прислушайся к себе. Может, тебя запереть в комнате размышлений на пару дней, чтобы до тебя дошло?
Тринити нетерпеливо поёрзала в своём кресле, потом несколько секунд смотрела вбок и, улыбнувшись, продолжила:
— Подумай, исчезла ли любовь, которую ты испытывал? — тихо произнесла Тринити. — Может она просто перетекла из одного вида в другой?
Я задумался. Моя голова загудела от напряжения, и я неожиданно для себя стал говорить:
— Знаешь, есть одна девушка…
Я не успел договорить. Тринити подпрыгнула со своего места и громко вскрикнула:
— Бинго!
Потом она уселась обратно и, приблизив своё лицо к камере, замолчала, глядя на меня.
— Чему ты радуешься? — спросил я.
— Не отвлекайся, — кивнув головой, шепнула Тринити. — Рассказывай про девушку.
Я немного помедлил, вдруг представил Дашу. Я почувствовал, что моё дыхание немного захватывает. Какие-то тормоза помаленьку отпускали мои мысли, и мне становилось легче. Мне захотелось её увидеть прямо сейчас, и разбираться в своих чувствах с ней, а не с женщиной в на экране. Мне неловко было дальше молчать, поэтому я сказал:
— Она мне очень нравится.
— Очень хорошо, — быстро сказала Тринити, — продолжай.
— Мы с ней встречались всего несколько раз, но меня тянет к ней всё больше и больше. Когда она рядом, я не думаю о Юле. Я себя ненавижу за это.
— Ты влюбился в Дашу? — спросила Тринити улыбаясь.
— Нет, что ты, — нахмурился я. — Я очень люблю Юлю. Но ту Юлю, не эту. Всё так запуталось.
— А что ты чувствуешь к Даше? — не успокоилась Тринити.
— Тягу, — склонив голову, сказал я.
— Любовь? — спросила Тринити.
— Иногда мне кажется, что да, — кивнул я головой. — Но этого не может быть.
Тринити рассмеялась, потом посмотрела в сторону и кивнула головой. Через секунду с той стороны, кто-то протянул ей пачку долларов. Она взяла их и положила на столик рядом с собой. У неё был довольный вид.
— Не понял, — нахмурился я. — Кто там рядом с тобой?
— Он тебе сам всё объяснит, — улыбнулась Тринити. — Только сильно не ругай этого экспериментатора.
Тринити вышла за дверь. На экране появился Штерн. Вид у него был не такой, как обычно. Не хватало уверенности в себе, и он широко улыбался. Он уселся на кресло Тринити, отодвинул от себя пачку денег и тихо спросил:
— Владимир, ты любишь узнавать правду сразу или после долгих вступлений?
— Сразу, — нахмурился я.
— Мы провели эксперимент по изучению любви, — начал Штерн. — Мы решили проверить, что важнее для чувств, внешность или душа?
— И? — нетерпеливо спросил я.
— Сейчас я скажу, но ты не волнуйся. Всё равно ничего уже не изменишь. Ты просил вернуть тебе Юлю, мы это сделали. Мы выполнили своё обещание.
— Вы обещали без вступлений, — строго сказал я, пытаясь понять, о чём он говорит. Если он сейчас возьмёт в руки кружки, то я выброшу планшет в камин.
— Юлю мы вселили Дашиной маме, — произнёс свой ребус Штерн. — Дашу мы вселили Юлиной маме. Рокировочка.
— Рокировочка? — спросил я, чувствуя, как моё лицо краснеет от напряжения.
— Ладно, я сейчас отключусь, а ты подумай вот над чем, — спокойно сказал Штерн, вставая со своего места. — Юля, которую ты знал, теперь в Дашином теле. Ты, скорее всего, её полюбишь, хотя, скорее всего, это уже произошло, судя по поцелуям на аллее. На Юлино тело можешь не обращать внимания, так как это Даша, с которой вы плавали под водой и ночевали на острове. Она тебе абсолютно посторонний человек.
— Вы бредите? — громко сказал я.
— Держи себя в руках, — строго сказал Штерн. — Очень многие мужчины были бы рады обновить внешность своих жён. Как выясняется, для любви важнее душа. Ты приходи в себя. Если бы ты не потерял планшет, мы бы тебе сказали раньше, кто есть кто.
На последней фразе планшет выключился. Я ещё не осознал сказанного, но компьютер уже летел в огонь камина. Вслед отправилась нераспакованная коробочка с телефоном, петля с моей шеи и с трудом выковырянные наушники. Всё это долго не хотело гореть, а потом стекло планшета треснуло, и оттуда повалил чёрный дым.
Под треск и хлопки уничтожаемых гаджетов я встал и подошёл к окну. Глядя на яркое солнце, я стиснул зубы и тихо сказал:
— Да пошли вы!
На этой фразе раздался громкий хлопок взорвавшихся аккумуляторов и звуки разбивающейся керамики отпавших от камина плиток. Похоже, масоны теперь никудышные каменщики.
Жизнь — очень сложная штука. При управлении ей бывает две крайности. Некоторым людям удаётся прожить жизнь в соответствии с собственным планом. Некоторым приходится подчиняться обстоятельствам и плыть по волнам. Люди, которые живут, подчиняясь обстоятельствам, и не сопротивляются — лучшая находка для правителей. Когда подобный «тюфяк» попадает в руки манипулятора, обе стороны довольны.
«Тюфяк» может возложить ответственность за свою жизнь на лидера, и спокойно брать то, что дают. Иногда, если повезёт, то брать то, что плохо лежит. Лидер тоже доволен, так как эксплуатирует «тюфяков» так, как ему выгодно. И чем больше подчиняется человек, тем больше он входит в зависимость от манипулятора. Самая большая проблема в том, что лидеры привыкают к подчинению большинства и начинают наглеть.
Штерн и Тринити обнаглели до крайности. Как говорят в определённых кругах, это беспредел. Я столько лет отдал им, не осознавая, выполнив их собственный план, ради того, чтобы получить Юлю обратно. Я готов был простить им перемещение в будущее и «временный» отрыв от семьи в обмен на возврат к Юле и возможности прожить ещё одну жизнь с ней. С ней! А не с Дашей.
Вот это и называется «криминальный обмен», когда в обмен на свои услуги ожидаешь одного, а получаешь гораздо меньше либо ничего. Штерн обнаглел. Он мог бы ставить эксперименты над другими людьми. Неужели простой вопрос: что для любви главнее — душа или тело, нужно доказывать на практике? Неужели это нужно делать именно со мной? Почему я должен теперь думать, с кем мне строить отношения?
У меня были совсем другие планы на свою жизнь. Я просто хотел вернуть Юлю и по мере сил помогать деревьям, выполнять их задачу. Штерн совсем обнаглел, если считает, что я проглочу эту обиду. Возможно, я привыкну к тому, что Юля — это Даша. Но Штерн решит, что я простил его, и будет наглеть дальше. Я не удивлюсь, если он сделает так, чтобы у меня с «обновлённой Юлей» родится «экспериментальный сын». И для эксперимента этот ребёнок будет чёрным. Моя святая обязанность — доказать Штерну, что нельзя так поступать с людьми. Я разрываю контракт с «Дьяволом» в одностороннем порядке.
Пусть ищет себе других подопытных. С этого дня я буду жить самостоятельно. Сами виноваты. Прав я или не прав — это не важно. В любом случае, нужно наказывать любителей «криминального обмена». Это обязанность тех людей, кого обманули. Многие философы спорят, кто виноват в «криминальном обмене»: тот, кто обманул, или тот, кого обманули. Но практикой уже доказано, что «жертва» помогает развивать «криминальный обмен», если не требует расплаты. Любая «жертва» должна наказывать обидчика. И делает она это не для себя, а для того, чтобы обманщики не наглели. Безнаказанность умножает беды.
В том, что муж не поблагодарил жену за вкусный суп, виновата жена — в том случае, если она не потребовала восстановить несправедливость и произнести эти слова. В том, что преступник продолжает гулять на свободе, виновата жертва, которая не заявила в полицию. В том, что мужчина меняет девушек как перчатки, виноваты девушки, так как не могут ему отомстить после того, как он их бросил. Пусть эта правда очень жестока пот отношению к жертвам, но таковы правила игры в жизни, где приходится существовать в обществе.
Общество должно ставить на место тех, кто ведёт себя неподобающим образом. Но «тюфяки» не любят конфликтов, поэтому готовы проглотить любую обиду, понимая, что больше никогда с этим обидчиком не встретятся и «это не их дело». Общество из «тюфяков» будет искать защиты у лидера, который восстановит справедливость. И ничего плохого в этом нет, если наказание «зарвавшихся» будет передано другому лицу. Главное — чтобы оно было неминуемым. Таким образом, в бесчеловечном эксперименте Штерна Тринити виновата не меньше, так как подобно «тюфяку» проглотила его поступок и своим молчанием благословила на дальнейшие бесчинства. Поэтому Тринити попадает в мой «чёрный список» вместе со Штерном и Коровьевым.
Пока я всё это обдумывал своей вскипевшей от гнева головой, дверь отворилась, и вошёл Коровьев. Он быстро осмотрел комнату и, улыбаясь, произнёс:
— Я так понимаю, вы молодой человек, изволили ссориться со Штерном?
— Это моё личное дело, — спокойно ответил я, глядя ему в глаза.
— Думаю, вам нужно остыть, — примирительно сказал Коровьев.
— Я тоже так думаю, — улыбнулся я. — Как я могу попасть домой?
— Мы уже закончили обряд, — как будто ничего не произошло, ответил Михаил Петрович, — поэтому вас сейчас отправят домой. Возьми, пожалуйста, мою визитку и ещё один комплект техники. Только на этот раз не уничтожай, она мне дорого обходится. Когда придёшь в себя, свяжешься с нашими виртуальными шефами.
— Давайте, — сказал я, понимая, что нужно соглашаться, чтобы вернуться домой. Выкинуть гаджеты никогда не поздно.
— Ты как себя чувствуешь? — спросил Коровьев, пристально глядя на меня.
— Как никогда хорошо, — сказал я, говоря правду, так как был уверен, что принял правильное решение.
— На следующее заседание придёшь? — не успокаивался Коровьев.
— Конечно, я же теперь масон, — улыбнулся я, показывая на золотой треугольник на груди.
— Отлично, — выдохнул Михаил Петрович.
Он позвал своего помощника, который снял с меня знаки масона, уложил их в пакет, и, проводив меня до середины рощи, завязал мне глаза. Потом довёл до машины, и уже через сорок минут я летел на самолёте. Через полтора часа я оказался у старичка Давида в комнате. Он ловкими движениями развязал мне глаза и, некрасиво улыбаясь, сказал:
— Добро пожаловать, брат.
— Спасибо, — улыбнулся я.
— Если можно, я оставлю этот пакет со знаками у себя на хранение, — сказал старик и, не дожидаясь ответа, взял у меня вещи. Он выложил из пакета две коробки с гаджетами и вручил их мне обратно. — Это мне не нужно, у меня такие уже есть.
— А почему я не могу оставить знаки у себя? — спросил я.
— У учеников первого градуса слишком силён соблазн разглашать тайну, — строго сказал Давид. — Без передника, перчаток и значков, никто тебе не поверит. Ты уже давай, иди. Мне пора ужинать и спать. Будешь трепаться о том, что произошло — пеняй на себя.
— А сколько сейчас времени? — спросил я, совсем выпав из жизни за эти два дня.
— Сейчас восемь вечера, — недовольно фыркнул старик, подходя к двери и отпирая замки.
— Вы так рано ложитесь спать? — спросил я, понимая, что пора уходить и задом вышел за дверь на улицу.
— Если доживёшь до моих седин, будешь знать, что если пожилой человек не ляжет раньше, то его всю ночь будет мучить бессонница, — ответил мне Давид и захлопнул за мной дверь.
На улице уже начало темнеть. Очень хотелось увидеть Дашу и проверить, насколько она похожа на Юлю из моей прошлой жизни. В любом случае, я что-то к ней испытываю. Но я решил идти домой, так как чувствовал, что 36 часов без сна могут навредить нашим отношениям. Я держал две коробки в руках и устало шёл к колледжу. Мне повезло, и на нашей лавочке Даши не было, поэтому я сразу направился в своё общежитие. Я прошёл мимо комендантской и направился к своей комнате.
— Уильям! — крикнула мне в след миссис Колинс.
Мне пришлось вернуться к ней и через силу улыбнуться.
— Добрый вечер, миссис Колинс, — улыбнулся я.
— Я смотрю, у тебя новый градус, — тихо сказала она, потрепав меня по плечу.
— Хм… Вы тоже? — спросил я.
Вместо ответа миссис Колинс улыбнулась и подмигнула.
— Ладно, иди, спи, усталый ты мой, — по-дружески сказала она. — А я думаю, куда на два дня пропал мой жилец. В следующий раз предупреждай, чтобы я не беспокоилась.
— А вы можете сохранить это у вас? — попросил я, протягивая ей две запечатанные целлофаном коробки.
— Могу, — ответила она, делая вид, что не знает, что это. — А зачем? И что это? Бомба?
— Знакомый дал на хранение, а я боюсь оставлять в комнате, — улыбнулся я. — Очень дорогие вещи, и мне будет жалко, если они пропадут.
— Я тогда уберу в сейф, — понимающе кивнув, сказала миссис Колинс. — Ты, оказывается, не так прост, как кажешься.
Я направлялся по коридору к своей комнате, зная, что Тринити теперь не сможет меня подслушивать. А свой дамп я снимать не дам. В комнате горел неяркий свет. Я открыл дверь ключом и вошёл. Мне в нос ударил очень приятный запах. Грегори сидел на своём месте и, глядя в ноутбук, заносил параметры в таблицу. Рядом с ним дымилось несколько маленьких чашек кофе, на блюдечках были рассыпаны кофейные зёрна, и откуда-то взялась огромная промышленная кофеварка, которая стояла у стены на столе.
Он опять был в огромных наушниках. Чтобы не испугать своего соседа, я решил включить общий свет и этим намекнуть, что я пришёл. Грегори вздрогнул, снял наушники и, довольно улыбнувшись, сказал:
— Билл, приветствую тебя. Кофе будешь?
— Привет, — устало улыбнулся я, присаживаясь на свою идеально застеленную кровать. — Нет, спасибо, я 36 часов не спал. Думаю, я променяю кофе на здоровый сон. Вкусно пахнет.
— Очень жаль, — вздохнул Грегори. — Мои коллеги в Мексике выращивают особые генномодифицированные сорта. Я очень люблю кофе, поэтому они обращаются ко мне как к дегустатору. Ты любишь кофе?
— Нет, не люблю, — устало сказал я, сняв куртку и ложась на бок. Мой организм предательски затуманивал сознание, и я уже стал засыпать.
— Ну и зря! — сказал Грегори. — Люди недооценивают силу кофе. У него есть много полезных свойств, о которых они не догадываются. Но я им всем докажу.
Последняя его фраза звучала как в тумане. И я не мог уверенно сказать, его это фраза была или моя. Я им всем докажу. Я провалился в сон, как после рюмки текилы с клофелином. Но уже через короткое время проснулся от того, что меня тормошили. Я приоткрыл глаза. Грегори стоял рядом со мной и, строго глядя на меня, говорил:
— А мыться кто будет? Я не могу жить рядом с грязнулей. Гигиена — залог твоего здоровья. Твоё здоровье — залог моего здоровья. Моё здоровье — залог счастья всех людей…
— Грегори, я сейчас пойду, только заканчивай свои скороговорки, — устало пробормотал я, отрывая голову от подушки.
Уже через десять минут я стоял под душем, не обращая внимания на других студентов. Я упёрся в стену одной рукой и пытался не уснуть под горячей водой. В это же время я радовался, что это не утро, а вечер. Мне предстоит ночь, когда можно выспаться. Все события, которые произошли за последнее время, были похожи на сон. Несколько раз, сонно кивая головой, я добавлял температуру воды. Сил намыливаться не было, поэтому я, выключив воду и завернувшись в полотенце, отправился спать.
Грегори по-прежнему шипел своей кофеваркой и громко брякал чашками, переставляя их с места на место и дегустируя содержимое. В обычное время я попросил бы его выключить все звуки, но сейчас я бы смог спать даже под звук ядерного взрыва.
Мне показалось, что прошло совсем немного времени. Грегори снова толкал меня в плечо и кричал:
— Уже утро, вставай! Тебе на учёбу пора!
Я с большим трудом стал открывать глаза, и первая мысль у меня была о том, что не может быть, что уже утро. Так не бывает. Похоже, у моих биологических часов села батарейка. По моим ощущениям сейчас час ночи, а на самом деле за окном уже светло. Вторая моя мысль заставила меня улыбнуться. Похоже, Грегори взял меня на поруки и проявляет ко мне повышенную заботу. Откуда такое отношение, мне не понятно.
Я встал с кровати и прямиком отправился в душ, где было очень людно. Парни мылись в суровой тишине, почти не разговаривая друг с другом. Думаю, женщины так не смогли бы. Я никогда не был и, наверное, никогда не буду в общей женской душевой, но, думаю, там обсуждение важных вопросов идёт безостановочно.
Когда я, немного посвежевший, вошёл к себе в комнату, я снова ощутил сильный запах кофе. На столе стояло две чашечки и три блюдца. На краю каждой из тарелочек лежал кубик сахара. Рядом стояло два больших стакана с водой. Грегори наблюдал, как тоненькая пузырящаяся струйка льётся в чашку. Когда она наполнилась, он поставил её в блюдце и стал выключать кофеварку. Раздался громкий шипящий звук и в сторону окна выпустилась мощная струя пара. Окно моментально запотело, но, слава богу, не треснуло.
— Билл, ты вчера отказался и правильно сделал, — улыбнулся Грегори.
— Почему? — спросил я, надевая рубашку и вспоминая, что сегодня днём нужно будет сходить в паспортный стол.
— Из сорока присланных образцов я выбрал лучший, — гордо сказал мой сосед. — Иди сюда, попробуй. Я специально приготовил тебе для сравнения: кофе из магазина и кофе нашего собственного производства.
— Ты производишь кофе? — удивился я.
— Можно и так сказать, — улыбнулся Грег. — Уверен, лучше ты никогда в жизни не пил.
Я подвинул свой стул на колёсиках к его письменному столу и, взяв одну из чашек, отхлебнул один глоток. Это был обычный кофе, ни в какое сравнение не входивший с кофе, которым меня поили в последний день прошлой жизни. Грег хитро посмотрел мне в глаза и подвинул вторую чашечку. Я постарался оставить своё лицо безучастным, чтобы не обижать Грегори, так как первый кофе мне откровенно не понравился. Я поднёс вторую чашечку к губам.
— Стой! — крикнул Грегори. — Ты сначала должен попить чистой воды. Прополощи рецепторы. Почему мне приходится всё объяснять?
Я недобро посмотрел на него и, взяв стакан воды, отпил половину. Чтобы успокоить Грегори, дополнительно прополоскал рот. Потом снова поднёс чашечку к губам и сделал небольшой глоток. Мне понравилось, что второй кофе был наполнен очень мелкими пузырьками и был густым. Вкус его был намного мягче и не раздражал своей горечью. Несмотря на его крепость, кофе пился на удивление легко. Я сделал примерно три глотка и отставил чашку. Смакуя послевкусие, я ощутил, что вкус во рту меняется. Мне показалось, что я продолжаю пить, так как язык пытался определить, что за ощущения возникают.
Я, сосредоточенно сдвинув брови, выдыхал воздух через нос и ощущал приятный аромат, напоминавший мне смесь запахов из коры дуба, шоколада и дорогих сигар, которыми раньше баловался у Аполлиона. Я немного улыбнулся, глядя на Грегори, и, взяв чашку ещё раз, стал пить дальше. Кофе немного остыл и его вкус поменялся. Поменялся совсем немного, но появились некоторые нюансы, которых я не заметил сразу. Трудно было описать то, что происходило, но мне нравилось вдумчиво пить, закрыв глаза и наслаждаясь ощущениями.
Казалось, что я просмотрел увлекательный блокбастер. Вкус менялся на протяжении всей дегустации, хотя я пил из одной чашки. Мне настолько понравился аромат и качество кофе, что я разочаровался в самом конце, когда в рот стал поступать очень густой и острый осадок. Он был горьким и невкусным. Настоящее разочарование. Хорошие воспоминания о начале дегустации сразу смазались, и захотелось повторить в следующий раз, чтобы убедиться, будут ли такие же яркие впечатления снова. Похоже, хоть в чём-то мне повезло с соседом.
— Спасибо! — пытаясь сдерживаться, сказал я. — Запомни, пожалуйста, этот сорт. Мне уже пора бежать на занятия, если можно, угости меня вечером снова. Я тебе скажу, лучше ли этот кофе, чем тот, который я всегда считал лучшим.
— Лучше этого быть не может, — обиженно сказал Грегори. — Уверяю тебя, я пробовал все сорта на Земле.
— Уверяю тебя, не все, — улыбнулся я, вспоминая кофе собственного производства от Штерна.
Грегори отвернулся к ноутбуку и стал вводить свой пароль. Он очень тихо шепнул, так, чтобы я не слышал:
— Самоуверенный профан.
Я сделал вид, что не слышу его ворчания, взял свои вещи и пошёл на занятия.
Когда в течение дня происходит очень много событий, этот день по ощущениям удлиняется. Если задуматься над этим свойством человеческой психологии, то можно провести другую аналогию: когда в течение жизни происходит очень много событий, эта жизнь, по ощущениям, удлиняется. На этот день у меня было много планов. И я совсем не ждал, что смогу выполнить хотя бы половину из них. Мне нужно было занять ещё денег у миссис Колинс, сходить на занятия, сходить в паспортный стол, сбегать в банк, написать заявление о восстановлении карточки, и если повезёт, увидеть Юлю и Дашу.
Уж не знаю, что произошло, но я успел сделать всё это за один день. Паспорт мне выдадут в течение трёх дней, и в это же время будет готова банковская карточка. Я даже узнал о том, что Юля будет вечером в библиотеке, и мы договорились поговорить с ней. Переодевшись в новенькую рубашку, предусмотрительно купленную ранее, я пошёл в библиотеку. Юля уже была там и сидела за компьютером. Она увлечённо общалась с кем-то на экране через веб-камеру.
Когда я подошёл ближе, я рассмотрел её собеседницу. Сказать, что я удивился, значит ничего не сказать. Юля общалась в видеочате сама с собой. Я стоял сбоку от неё и не мог оторваться от наблюдения. На экране компьютера улыбалась Юля и отвечала на Юлины вопросы. Первые несколько минут я пытался понять, что это означает. Как такое может быть? Может быть, она общается со своим дампом? Может быть, она общается с собой из прошлого? Думаю, я теперь ничему не удивлюсь. В это время Юля увидела меня и сказала:
— Билл, неприлично подслушивать чужие разговоры. Я сейчас освобожусь и тогда поговорим.
Я отошёл от неё и даже не знал, с какой стороны начать думать, чтобы понять, что это означает. Мне кажется, лучше дождаться Юлю и спросить у неё. Я взял толстый журнал и сел в мягкое кресло у огромного окна во всю стену. Юля подошла ко мне через пять минут и сказала:
— Ты уж извини, но я пришла сюда намного раньше и решила пока поболтать с сестрой. О чём ты хотел со мной поговорить?
До меня сразу дошло. Я щёлкнул пальцами и сделал довольное лицо, радуясь, что этот видеочат с сестрой-близняшкой доказывает слова Штерна.
— Джулия, у тебя есть сестра-близняшка? — спросил я, вставая с кресла.
— Да, ты же сам видел, — улыбалась Юля.
— Значит, всё сходится, — сказал я, а в это время у меня в голове с бешеной скоростью, крутились мысли.
— Билл, ты подожди здесь, — стесняясь, сказала Юля. — Я отлучусь на несколько минут.
— Куда? — спросил я, продолжая обдумывать ситуацию.
— Дурак! — ответила Юля. — Девушек о таких вещах не спрашивают. Для непонятливых: я в туалет! В уборную! Попудрить носик! Пописать!
Я рассмеялся нервным смехом. Юля сделала обиженный вид и стала спускаться по лестнице в дамскую комнату. Это хорошо. Значит, у меня есть время подумать. Я встал в шаге от большого окна и стал размышлять. У Даши в будущем была сестра-близняшка, которую звали Надей. Если Штерн сделал так, что дамп моей Юли вселили в Дашу, то Дашин дамп вселили в Юлю. Но так как близняшки получаются из одной яйцеклетки, то обе сестры похожи на Юлю.
Теперь понятно, почему я ничего не чувствую к Юле. Ведь это Даша из будущего, у которой внешность моей любимой. А может быть и хлеще, может быть, это сестра Юли. Хотя нет, её бы тогда не звали Джулией. Останется спросить у Юли, когда она вернётся из туалета, имя её сестры, и сбор доказательств будут завершён. От нечего делать я вывел ещё одно заключение. Так как сперматозоидов было два, а яйцеклетка одна, то близняшки получились похожими только благодаря внешности, заложенной в яйцеклетке. Ох, как всё сложно.
— А как зовут твою сестру? — спросил я Юлю, когда она вернулась.
— Надин, — удивлённо спросила она. — За ней ты тоже хочешь приударить?
— В каком смысле? — нахмурился я.
— Может быть, мне показалось, — раздражённо сказала Юля, — но у нас с тобой сегодня будет второе свидание. И даже не думай мечтать о моей сестре.
— Джулия, мне бы хотелось, чтобы между нами было взаимопонимание, — начал говорить я, удивляясь своей смелости, — но мы же просто друзья. Это же не свидание, а просто встреча товарищей.
— Ты веришь в дружбу между парнем и девушкой? — раздражённо сказала Юля.
— Конечно, — улыбнулся я.
— Ты считаешь меня уродиной? — нахмурилась Юля.
— Нет, ты очень красивая, — честно сказал я.
— Билл, ты сначала определись в себе, а потом давай встретимся и поговорим, — сказала Юля и ушла.
Я остался один, но мой мозг хотел вернуть Юлю по инерции, хоть это было уже не нужно. Всё же девушки намного лучше чувствуют своих собеседников. Достаточно было сказать одно предложение, и она сразу поняла, что я не оправдаю её ожиданий. Я подумал о Даше и почувствовал какое-то тепло в душе. И пусть это будет преступлением перед своей совестью, но я допускаю мысль, что добиваться Юлю в новом теле даже интереснее.
Душа главнее, чем тело. Хотя не факт. Интересно, какое решение я бы принял, если бы Штерн вселил Юлю в тело слона? Вот за такие мысли, которые одолевают меня сейчас, я и собираюсь бросить этих двух манипуляторов. Закончить колледж без Тринити будет сложно, но я докажу им, что я смогу. Главное — чтобы они не вставляли мне палки в колёса.
Я прошёл в библиотечный компьютерный класс и проверил свою почту. У меня было два новых письма, которые сообщали, что завтра я смогу забрать свой новый паспорт, права и банковскую карту. В наш век наконец-то научились делать документы быстро. Пользуясь возможностью, я написал короткое письмо родителям и долго вычитывал его, чтобы мама не смогла найти почвы для переживаний между строк. Отправив письмо, я пошёл на нашу с Дашей лавочку.
Мне очень хотелось её встретить. Теперь я знаю, кто она, и перестану блокировать чувства, которые у меня возникают. Я, кстати, ни разу ещё не видел её при ярком освещении. Нужно будет затянуть её куда-нибудь в освещённое место и рассмотреть. Потом я вышел из библиотеки, сходил в небольшой магазинчик, купил там большую шоколадку, жвачку и бутылку воды и уже через десять минут был на месте. Даши ещё не было, мне пришлось ждать целый час.
Я сидел, вспоминал прошлую жизнь с Юлей. И мне почему-то казалось, что всё это было совсем недавно. И на душе было спокойно. Мне казалось, что я просто сижу тут и жду, когда моя жена нагуляется в супермаркете одежды. Когда она придёт, мы заберём нашего сына из детского уголка, купим мороженного и пойдём домой. Я никогда не имел подобного опыта, но мои ощущения были чёткими. Я так устал искать свою вторую половинку.
Уже стемнело, и когда я смотрел на фонарь, у которого мы целовались с Дашей, сзади меня скрипнули ветки и раздался шорох листьев. Похоже, Даша решила подшутить надо мной и сейчас подбирается сзади, чтобы закрыть мне глаза ладонями и спросить: «Кто?». Я вжал голову в плечи и попытался не испугаться, когда ко мне прикоснутся сзади.
Шелест листьев продолжался. Потом кто-то быстро проскочил под лавочкой, и под моими ногами мелькнула тень. Я уже давно сидел в темноте, поэтому смог рассмотреть, что это какое-то небольшое животное. Оно большими скачками убежало к фонарю, а затем сразу обратно ко мне. Я почувствовал, как меленькие когти цепляют мою штанину. Я немного наклонился и смог рассмотреть белку с пушистыми кисточками на ушах.
Похоже, белочка пришла развлечь меня до прихода Даши. Она немного поскрипела своими когтями по моим джинсам, отбежала, сделала ещё один небольшой круг и вернулась. Не останавливаясь, она сделала маленький полицейский разворот на моём колене и оказалась снова на земле. Она резко крутила головой, смотря по сторонам. Было обидное ощущение того, что она боится всего вокруг, кроме меня. Я достал большую шоколадку и, развернув её, стал выковыривать оттуда орехи и складывать их себе на ладонь. При этом белочка фыркала и смешно дёргала носом, пытаясь унюхать своё угощение.
Она по моей ноге взобралась на лавочку и, сев на место Даши, стала ждать, встав на задние лапы. Я поднёс к ней ладонь с орешками. Белочка, помогая себе лапками, стала запихивать угощение себе за щёчки. Затем она тщательно обнюхала мою ладонь и, убедившись, что та чиста, со скоростью супермена ускакала под лавочку. Она так быстро скрылась, что я не успел обернуться и отследить дерево, на которое она взобралась.
— Привет, — крикнула Даша, стоявшая у фонаря. — Разреши составить тебе компанию.
— Конечно, Даша, проходи, — обрадовано крикнул я.
— Ждёшь? — улыбнулась Даша, присаживаясь на место, где я только что кормил белку.
— Жду, — улыбнулся я и кивнул головой. — Курить будем?
— Нет, — отрицательно повертев головой, сказала Даша. — Эксперимент закончен.
— А что так? — разочарованно спросил я, вспоминая, как романтично это выглядело раньше.
— Вредно это, — улыбнулась Даша. — Да и новые братья и сёстры говорят, что всё это детские игры русских масонов. Так что я бросила.
— Новые братья и сёстры? — обрадовано спросил я. — Ты всё-таки вступила?
— Я да. А ты? — спросила Даша.
— Я тоже вступил, — тихо сказал я. — По твоему приглашению.
— Ну, и как тебе, расскажи, — нетерпеливо сказала Даша. — Череп и Библия в комнате размышлений были?
— Были, — улыбнулся я. — Целую ночь читал черепу эту книгу.
— Целую ночь? — удивилась Даша. — Когда я вступала, достаточно было провести в этой комнате час. А где проходил ваш риту…
Даша не успела договорить, громко вскрикнула и вскочила на лавочку с ногами. Прошмыгнувшая под ногами белка не стала тормозить, а добежала до фонаря и, развернувшись, стала смотреть на нас.
— Не бойся, — сказал я, взяв Дашу за руку и помогая ей слезть на землю. — Это всего лишь белка.
— Точно не крыса? — недоверчиво спросила девушка, крепко держась за мою руку и слезая с лавочки.
— Точно, — рассмеялся я, показывая на белку пальцем. — Видишь, у неё кисточки на ушах и мохнатый хвост. Я её тут орешками прикармливаю.
— Странно, — удивилась Даша. — Сколько раз тут сидела и курила, белку не видела. Билл, может, ты повелитель зверей?
— Думаю, я тут ни при чём, — улыбнулся я. — Видимо, белку отпугивал дым. А сейчас она почуяла запах шоколада с орехами и прискакала клянчить. Ты же не думаешь, что она могла прискакать к нам клянчить у нас сигареты?
— А ты можешь её позвать? — заинтересованно спросила Даша и придвинулась ко мне. Я почувствовал тепло её плеча, и мне стало приятно.
Стараясь не отодвигаться от Даши, я взял слева шоколадку и, дав её девушке, сказал:
— Вытаскивай орехи и складывай мне в руку.
Даша осторожно выдавила орехи из шоколада и положила их мне на ладонь. Кончики её ногтей приятно кололи кожу. Я вдруг вспомнил, как мне раньше нравилось, когда она легонько царапала мне спину во время массажа. По моему телу пробежали мурашки, и я непроизвольно вздрогнул.
— Чего дрожишь? — спросила Даша. — Замёрз?
В это время белка под шелест выметаемых из-под её лапок листьев подбежала к нашей лавочке. Даша прижалась ко мне и затихла, боясь её спугнуть. Белка, не останавливаясь, взобралась по штанине на моё колено и ловко прыгнула к Даше на юбку. Потом повернулась ко мне и стала принюхиваться к моей ладони. Я достал один из орешков и протянул его белке. Она взяла угощение лапками и быстро засунула в рот. Даша засмеялась и очень медленно попыталась погладить белку.
Зверушка почувствовала Дашину руку и, испугавшись, прыгнула через моё плечо за лавочку. Раздался шелест и скрип когтей на коре дерева. Судя по звуку, белка взобралась высоко. Даша разочарованно посмотрела на меня и произнесла:
— Похоже, я её испугала. Думаешь, она вернётся?
— Успокоится и вернётся, — уверенно сказал я. — Пока ей от нас что-то надо, она не уйдёт.
— Слушай, Билл, — ласково сказала Даша, глядя мне в глаза. — Ты теперь масон. Получается, что мы с тобой брат и сестра.
Я взял Дашу за руку и, зажав её холодные пальцы в своих, поднёс к своим губам. Потом я немного приоткрыл свои ладони и выдохнул туда тёплый воздух, согревая её. Даша застеснялась и отодвинулась от меня на несколько сантиметров. Она трогала пальцы, которые только что были в моих руках.
— Я не хочу быть твоим братом, — улыбнулся я. — Брат и сестра не могут сделать вот так…
Я высыпал орешки на траву, подсел к Даше ближе и очень медленно стал приближать своё лицо к ней. Девушка отвернулась от меня и стала смотреть прямо перед собой, делая вид, что не замечает меня. Я дотронулся губами до её холодной щёчки и вдохнул её аромат. Запах был очень знакомым и родным, он сводил меня с ума. Легонько двигая губами при поцелуе, я ощущал её лёгкий невесомый пушок на коже. Запах моей родной Юли сводил меня с ума, но я держал себя в руках. Под ногами слышался шелест и хруст.
Белка снова посетила нас и пыталась собрать все рассыпанные орешки. Но Даша делала вид, что не слышит звуков под ногами. Она плавно поворачивалась ко мне. Я легонько прикасался к ней губами и стал чувствовать, как нежная кожа, перемещаясь, ласкала меня. Я коснулся губами её нежного носика. Он был очень холодным. Я легонько поцеловал кончик и стал опускать свои губы, стараясь раньше времени не прикасаться к её нежным губам.
Мы легонько касались носами и медлили с поцелуем. Мы несколько раз потёрлись ими, что вызвало Дашин смешок. Я чувствовал родное дыхание. Было очень приятно. Потом я одновременно почувствовал коготки на своей штанине и прикосновение Дашиных рук на своей шее. Она слегка притянула мою голову к себе и жадно впилась в губы.
В этот момент я почувствовал, что счастлив. Мы целовались очень долго и нежно. Мы боялись оторваться друг от друга, зная, что потом нужно снова искать повод сделать это. Самая приятная смесь — это поцелуй со стеснением. Когда долго говоришь какие-нибудь глупости возле её подъезда, не решаясь сделать это. Когда темы уже начинают повторяться по нескольку раз, и она замерзает, но не уходит. Оба чего-то ждут. Напряжение накапливается, и любое неловкое движение, превращается в запоминающийся поцелуй. Первый поцелуй — это всегда вселенская радость.
Тем более, когда ждал эту девушку 70 лет. Мне приходилось сильно сдерживаться, чтобы не сойти с ума от удовольствия. Даша целовалась по-прежнему. Этот поцелуй доказывал, что это была моя прежняя Юля. Темнота вокруг, эта белка, неожиданное появление Даши, вступление в масоны, ссора со Штерном и Тринити — всё это вносило свой вклад в удовольствие от этого поцелуя.
Потом Даша стала замедлять свои движения, давая понять, что пора заканчивать. Она напоследок отстранилась и снова прикоснулась ко мне своими губами и, легонько тронув своим язычком мой, попрощалась с ним и медленно встала со своего места. Эта последняя добавка показывала её отношение ко мне. Без неё поцелуй был бы неполным. Это было похоже на двойное рукопожатие масонов. Я взял бутылку с водой, открутил крышку и протянул Даше:
— Угощайся.
Даша молча взяла бутылку и стала пить. Мы оба стеснялись друг друга и не знали, что сказать. И мне это очень нравилось, казалось, что я мальчик, едва достигший совершеннолетия и встретивший свою первую любовь. Хотя, по сути, так и было.
— Хорошо, что мы не брат и сестра, — улыбнулся я, глядя, как Даша пьёт.
Даша громко рассмеялась и чуть не захлебнулась. Вода выплеснулась из бутылки, но она быстро отстранилась от неё. Девушка вытерла свои мокрые губы и ноздри рукой и, продолжая улыбаться сказала:
— Это точно. Мне знаешь, что нравится?
— Что? — спросил я, радуясь, что разговор завязался снова.
— Помнишь про задание моих русских масонов? Эксперимент с зависимостью от сигарет? — улыбалась она.
— Ну, — улыбнулся я, вытирая пальцем капельку с её подбородка.
— Мне кажется, бросив курить, я меняю одну зависимость на другую, — ласково сказала Даша.
— Что это значит? — улыбнулся я.
— Я и так сказала слишком много, — вставая с лавочки, сказала Даша. — Я пошла, мне завтра рано вставать.
— Давай завтра вечером сходим в кино? — смущённо сказал я.
— Ты приглашаешь меня на первое свидание? — рассмеявшись, сказала Даша.
— Да, — улыбнулся я.
— Думаю, это в духе нашего времени, — рассмеялась Даша, медленно отходя от лавочки, пятясь назад. — Сначала целоваться, а потом приглашать на первое свидание. Завтра в семь вечера на этой лавочке. Белке орешки прихвати.
Договорив, она не дождалась моего ответа и убежала в сторону своего общежития. Это был самый лучший момент в моей второй жизни. Я ещё посидел несколько минут на лавочке, прислушиваясь к звукам, пытаясь услышать белку. Но она исчезла, поняв, что кормить её не будут. Или поняв, что в любви третий лишний. Я распаковал шоколадку и, разломив на несколько кусочков, бросил их за спинку. Ночной подарок для белки.
Когда я через 15 минут вернулся к себе в комнату, Грегори сидел в позе лотоса в центре комнаты. Вокруг горело три свечи. Его ноутбук издавал звуки природы. Я снял свою обувь у входа и, пытаясь не шуметь, прошёл на цыпочках к своей кровати. Глаза у Грегори были закрыты и он равномерно мычал. Губы шевелились, но он ничего не говорил. Руки его были немного расставлены, и большие пальцы касались средних. Он напоминал индийского йога.
— Он такой классный, — неожиданно сказал Грег.
— Кто? — спросил я.
— А вдруг он маньяк? Ты же его совсем не знаешь, — снова сказал Грег, но уже более писклявым голосом.
— Кто маньяк? — снова спросил я.
— Нет, он хороший, — продолжил Грег тихим голосом. — Он так классно целуется.
— Кто хороший? — спросил я, уже понимая, что меня не слушают.
— Вы уже целовались? — писклявым голосом сказал Грег.
— Я сама не знаю, что на меня нашло, — первым голосом произнёс он.
— Ты что, уже влюбилась? — спросил он, писклявым голосом.
— Очень похоже на то, — ответил Грег, потряс головой и открыл глаза.
Он медленно огляделся и, увидев меня, тихо сказал:
— Билл, у белки от шоколада могут болеть зубы. Всё вам, людям, нужно объяснять.
Я выглянул в окно и удивился. У нашего небоскрёба, скрипя тормозами, останавливались полицейские машины. Их было очень много. Вместе с ними, подъехав к самому входу и уперевшись в ступеньки крыльца, остановился большой микроавтобус, из которого выбежали люди в масках и с автоматами. Они, скользя на гладкой плитке крыльца своими массивными ботинками, забегали внутрь и исчезали. Полицейские, выбираясь из своих машин и прячась за их кузовом, быстро доставали свои револьверы.
Раньше я видел такое только в боевиках. Было ощущение, что грабили банк на первом этаже. Мигалки затихли, полицейские смотрели на здание и чего-то ждали. Пока группа захвата делала своё дело, полицейские, нацелившись на вход, переживали, что не знают, в кого стрелять, если кто-то выйдет. Грегори сидел за своим огромным столом. Он держал большие и средние пальцы сомкнутыми и, закрыв глаза, сосредоточенно думал.
— Это к тебе от мэра, — спокойно сказал он. — Я пойду, спрячусь, а ты пока запускай уничтожение данных.
Он, ускоряя шаг, вышел через потайную дверь за шкафом с книгами. Я спокойно подошёл к своему компьютеру и нажал две определённые клавиши на клавиатуре. Лампочка доступа к носителю данных ярко замигала, и уже через три секунды успокоилась. Теперь данные о поставках восстановить невозможно. Ещё через минуту свет в офисе погас, и женщины за дверью вскрикнули. Компьютеры погасли. Включилось дежурное освещение.
Похоже, работают профессионалы. Если хочешь получить данные в компьютерах фирмы, первым делом перед захватом выключи электроэнергию. Это Грегори мне давно объяснил. Когда за перегородкой нашего большого кабинета стали доноситься громкие вскрики группы захвата, я подошёл к центру комнаты и заложил руки за голову. Дверь в кабинет открылась очень быстро и ко мне заскочили сразу трое. На их автоматах с маленькими прикладами был установлен фонарик. Когда три фонаря светили мне в лицо, я услышал крик:
— На пол! Быстро!
Я спокойно лёг лицом вниз, раздвинул ноги и положил руки за голову. Кто-то из группы захвата не удовлетворился моим подчинением, и стал пинками раздвигать мне ноги сначала в одну сторону, потом в другую. Потом он, больно надавив мне на спину коленом, стал застёгивать наручники на моих руках.
Уже через час я был в ФБР. Допросы длились около четырёх часов. Я сидел голодный за большим железным столом, пристёгнутый к стулу наручниками, а допрашивающие меня люди в костюмах всё время менялись. Похоже, все они в свободное время обсуждали меня, стоя за большим зеркалом на всю стену. Они задавали одни и те же вопросы. Я им давал одни и те же ответы. Я был спокоен, так как говорил правду.
— Вы хотите сказать, что занимаетесь кофе? — ехидно глядя на меня, говорил перекаченный агент, выставив огромный кулак перед собой.
— Да, наша фирма занимается кофе, — спокойно отвечал я.
Качок взял бумаги из папки перед собой и, недоверчиво глядя на меня, сказал:
— Мы получили данные по оборотам на ваших счетах. Вы зарабатываете на кофе больше, чем все «кофеторговцы» Америки. И вы дошли до этого уровня всего за 5 лет. Один из наших источников сообщает, что источник вашей баснословной прибыли не кофе, а наркотики.
— Мы не занимаемся наркотиками, — улыбнулся я, сказав правду. — Можете проверить меня на детекторе лжи. Если, конечно, не считать кофе наркотиком.
Агент встал со своего стула, медленно подошёл ко мне, наклонился и очень тихо сказал мне на ухо:
— Ваш кофе действительно вызывает зависимость как наркотик. Мы всей семьёй покупаем только его. Будет жалко, если вас закроют.
Сказав это, он вернулся на своё место и стал листать папку дальше.
— Я знаю, почему я здесь, — сказал я.
— Почему? — спросил громила.
— Из-за уникальности нашего сорта «Молд» и тайны производства конкуренты готовы пойти на любые шаги, чтобы закрыть нас, — начал объяснять я. — Уверен, что они нашли выход на нашего мэра, который стал придумывать на нас компромат.
— Вы готовы под присягой обвинить мэра в этом? — удивившись, спросил агент.
— Нет, пусть это останется на его совести, — сказал я. — Нам скрывать нечего, кроме нашего рецепта. Мы платим все налоги и никого не обманываем.
Через час меня отпустили. Когда мне вернули телефон, я позвонил водителю и попросил пригнать машину к зданию ФБР. Я сел в большой, но не очень новый «Мерседес» на заднее сидение. Там меня встретил Грегори. Между водителем и нами была перегородка, поэтому мы могли разговаривать на любые темы.
— Они думают, что мы заработали наше состояние на наркотиках, — пожаловался я.
— Я слышал, — улыбнулся Грег и устало закатил глаза. — Эти люди не верят, что при помощи ума можно заработать деньги очень быстро. Мэр начинает наглеть, и у меня есть план, как его поставить на место.
— Что ты придумал? — спросил я, глядя, как за нами впритык движется машина охраны.
— Понимаешь, — начал Грегори, — люди ещё не побороли зависть. Поэтому бизнес, достигнув определённой величины, не может расти без поддержки власти. Нам нужна крыша.
— Ты предлагаешь платить мэру деньги за защиту? — попытался угадать я. — Думаю, тогда он отстанет.
— Я знаю, как мэр будет защищать нас бесплатно, — хитро и немного высокомерно посмотрев на меня, сказал Грег.
— Бесплатно? — удивился я, пытаясь понять, как заставить мэра пожертвовать своими интересами за просто так.
— Билл, подумай пару минут, — обиженно сказал Грег. — Почему я всегда должен думать за тебя?
— Не преувеличивай, — улыбнулся я, привыкнув к колким фразам моего товарища по бизнесу. — Если бы тебе всегда приходилось думать за меня, я бы тебе не пригодился.
— Не скажу всё, что думаю по этому поводу, — начал Грег. — Но ты мне действительно много помогаешь. На тебе вся рутина. Больше всего на свете ненавижу рутину. Мне всегда хочется двигаться вперёд, и я ненавижу разговаривать с людьми. Они такие неправильные.
— Неправильные? — улыбнулся я, пытаясь разговорить Грега.
— Они опаздывают, чавкают, устраивают бардак, обманывают и так далее, — с чувством перечислял Грег. — Они непредсказуемые. Бизнес с ними — это постоянный риск-менеджмент. Нужно всё время предусматривать то, что твой партнёр не выполнит своих обещаний. И мало кто умеет всё делать в срок.
— Ну, я же справляюсь с людьми, — улыбнулся я.
— Вот для этого ты мне и нужен, — толкнув меня в плечо, сказал Грег. — Мне кажется, мы с тобой идеальные партнёры. К тому же ты не чавкаешь.
— Ну, может теперь, ты скажешь, как мы заставим мэра оставить нас в покое? И будет ли он после этого работать на нас бесплатно? — спросил я, посмотрев Грегу в глаза.
— Мэром будешь ты, — тихо, под нос, сказал Грегори, поправляя ремень на своих дорогих итальянских штанах.
— Не расслышал? — осознавая сказанное, спросил я.
— Мэром будешь ты, — повторил Грег и кинул на меня короткий взгляд.
— Послушай, Грег, — начал я. — Я немного не понял ход твоей мысли. Неужели ты думаешь, что мэром Лос-Анджелеса можно стать в 27 лет?
— Если хорошо продумать и применить обратный реинжиниринг, то можно, — спокойно сказал Грег.
— Реинжиниринг? — нахмурив брови, спросил я.
— Билл, вот иногда, правда, нет желания объяснять сложные вещи, — сморщив нос, ответил Грег. — Ты всё равно не поймёшь, мы уже подъезжаем к твоему дому.
— Попытайся, если что, постоим у обочины, — сказал я, узнавая улицу, на которой стоял мой большой дом.
— Я провёл тщательный анализ ситуации в городе, — глядя сквозь стекло на затылок водителя в кепке, начал Грег. — Прослушал несколько разговоров нашего любимого мэра. В общем, есть почти беспроигрышный план. Он практически идеален. В нём есть только один недостаток, одна неизвестная переменная.
— Какая? — спросил я.
— Я не знаю, согласен ли ты, — улыбнулся Грег.
— Я могу посоветоваться с женой? — спросил я.
— Ты хочешь спросить женщину, хочет ли она стать женой мэра? — удивился Грегори. — Думаю, ответ можно спрогнозировать. Хотя, я плохо разбираюсь в ваших играх в любовь. Завтра дашь ответ? В любой момент потом сможешь передумать.
Я рассмеялся, осознав, что Грег научился этому приёму убеждения у меня. Мы уже подъехали к моему дому, я попрощался с Грегом и вышел. Единственное, что меня напрягало, — что идея моего компаньона полностью совпала с целями Тринити. Они тоже хотели, чтобы я внедрился в правительство. Получив такое неожиданное предложение от Грега, я немного понизил рейтинг доверия к нему, но морально был готов согласиться.
Заниматься поставками кофе — это не так интересно. Состыковывать поставки с продажами. Заниматься маркетингом, ценообразованием, осуществлять представительские функции в наручниках — всё это мне не очень нравилось. Конкурентов было очень много, и все они имели зуб на меня. Это становилось опасным.
Мы зарабатывали баснословные деньги на уникальном сорте кофе, который разработал Грег при помощи моей идеи, украденной у Штерна. Этот сорт, который назывался «Молд», был практически в каждом доме. С тех пор, как мы открыли поставку в Россию, Китай и Японию, деньги текли огромной рекой. Такие большие реки притягивали большое количество дармоедов.
Грег прав, нам нужно было прикрытие сверху. Побыть мэром огромного города очень интересно. Это то, чего я совсем не представляю. Но я люблю всё новое. Мне нравятся изменения в жизни. Если река жизни останавливается, то её берега зарастают илом и превращаются в болото. Тринити нет рядом со мной уже 9 лет. Они даже не ищут меня и не передают весточек.
На заседания масонов я хожу, но Коровьева переместили куда-то наверх, в вышестоящую ложу. Пользоваться планшетом и телефоном я отказался сразу. Я уверен, что ни один дамп за всё это время с меня не снимали. Я пользовался очень старым сотовым телефоном и всегда держал его при себе. Я знал, что этот телефон не умеет снимать дампы, так как при разговоре по нему я не чувствовал мурашек. За исключением случаев, когда мимо меня проходила жена и проводила своими коготками по моей спине.
Без Тринити жизнь шла своим чередом. Можно даже сказать, что за счёт знакомства с Грегори наша с Дашей жизнь ускорилась, и мы еле успевали меняться за ней. Мы с Дашей поженились пять лет назад. Детей у нас пока не было, за что я злился на Штерна и Тринити. Но, думаю, у нас получится, мне всего 27 лет.
Благодаря советам Грегори и его волшебной способности слышать чужие разговоры на расстоянии, в бизнесе у нас всё шло замечательно. Как он рассказывал, с пяти до десяти лет он прожил в Тибете. У меня не было возможности не верить, так как он показывал мне фотографии и сувениры привезённые оттуда. Как он рассказывает, он с трёх лет слышал разговоры других людей и лишь в Тибете научился управлять своим даром.
Меня не оставляло подозрение, что Грег и Тринити как-то связаны. Может быть, они союзники. Но так как у меня не было возможности проводить расследования подобного рода, я наслаждался тем, что имел. В любом случае, Грег действовал исключительно в моих интересах. Версия, что Грег и Тринити не связаны друг с другом, находила гораздо больше подтверждений, так как Грег, так же, как и я, пользовался старой моделью мобильного телефона и не пользовался планшетами.
Я зашёл в дом, почувствовал запах свежих блинов и крикнул:
— Даша, я дома!
— Иди на кухню, я тут! — крикнула мне Даша.
Я быстро зашёл в ванную и помыл руки, как учила меня Даша. Она в один голос с Грегори утверждала, что как только приходишь домой, нужно мыть руки и снимать верхнюю одежду. Бактериофобы. Вытирая руки полотенцем, я вошёл в огромную кухню.
Даша стояла около большой блинницы на шесть блинов. Она как раз снимала блинчики, зажаренные до золотистой корочки. Их края приподнялись и местами крошились. Даша снимала их с блинницы и складывала друг на друга в большую стопку, предварительно смазывая большим куском сливочного масла. Запах стоял потрясающий. Я подошёл к Даше и обнял её сзади. Её волосы по-домашнему пахли выпечкой.
— Ты будешь со сметаной или со сливочным маслом? — спросила Даша.
— Со сливочным, — ответил я.
— Чай нам налей, — сказала Даша, с шипением разливая половником тесто на горячую поверхность с углублениями. — Сейчас будем ужинать.
Даша сняла фартук, открыв обтягивающую футболку. Она положила оставшийся кусок сливочного масла в чашечку и поставила её в микроволновку. Потом достала из холодильника сметану и переложила часть в большую миску. Микроволновка пикнула. Даша поставила растопленное масло на высоченный стол, больше похожий на барную стойку. Пока я возился с чаем, жена сложила оставшиеся блины в большую стопку и двумя руками перенесла на стол.
От блинов шёл белый дымок. В желудке уже крутило от голода. Я быстро заварил чай и, поставив две прозрачные кружки с логотипом нашей компании, сел на высокий стул. Даша села напротив и, хитро посматривая, стала сворачивать один из блинчиков. Она заботливо вручила мне его и стала ждать моей реакции.
Я макнул блинчик уголком в растопленное сливочное масло, немного подержал его там, чтобы он пропитался, и сразу отправил в рот. Было очень вкусно. Всё же мне повезло с женой. Не зря говорят, что лучшие жёны из России. Многие американки, которых я знаю, разбираются в том, как размораживать полуфабрикаты и сколько платить чаевых в ресторане, на этом их кулинарные знания заканчиваются.
— Как прошёл день? — спросила Даша, прожевав первый блинчик, который она предварительно макала в сметану.
— Был на экскурсии в ФБР, — улыбнулся я, смакуя корочку на краю блинчика.
— Да ты что? — испуганно воскликнула Даша. — Опять мэр постарался?
— Ты очень проницательна, — улыбнулся я, сворачивая себе добавку. — Сегодня нам устроили маски-шоу. Люди с автоматами клали нас на пол и надевали на нас наручники.
— Чем вы ему так не угодили? — спросила Даша, сворачивая блинчик сложным образом и откусывая от него в нескольких местах.
— Там, где высокая доходность, там всегда эти крысы, — ответил я. — Завидуют нашему росту. Стараются усложнить нам жизнь всяческим образом.
— Маски-шоу было таким? — спросила Даша, рассмеялась и приложила блинчик с дырками к своему лицу.
Она хитро смотрела на меня сквозь две прокушенные дырки в блине. В третьем отверстии торчал её симпатичный носик. А через четвёртое она показывала мне язык.
— Если бы маски-шоу были таким, я бы знал, что делать, — рассмеялся я.
Я наклонился к Даше и поцеловал её сквозь отверстие, чувствуя, как блин сваливается с её лица. Я отложил его в сторону и продолжил.
Ничто не пугает нас так, как неизвестность. Именно поэтому мы стараемся вести дела только со знакомыми или, в крайнем случае, по рекомендациям. Это позволяет гарантировать, что тебя будут слушать, если возникнет претензия к качеству оказанных тебе услуг. Чужому человеку ничего не стоит занести тебя в чёрный список, если ты будешь надоедать ему с требованиями выполнить договорённости. Юристы, конечно, помогают решать вопросы с чужими людьми, но это потеря денег и времени.
Когда Грег предложил мне стать мэром, это звучало заманчиво, я давно об этом мечтал. Но ни один юрист в мире не будет составлять договор между нами на эту тему. Риск придётся брать на себя. Как всегда, придётся доверять ему. На самом деле, я уже давно решил согласиться, и в данный момент искал как можно больше оправданий своего согласия. В любом случае, если ничего не получится на выборах, я ничего не потеряю, кроме «политической девственности».
Когда я пришёл в наш огромный офис, то обнаружил практически полное отсутствие компьютеров на столах. Похоже, их изъяли, чтобы затруднить нам работу. На этот случай у нас были заготовлены ноутбуки, которые в данный момент помогали моим подчинённым восстановить поставки. Я зашёл в большой кабинет Грега, чтобы поздороваться и сообщить о своём согласии.
— Ты умеешь ссориться с людьми? — сходу спросил Грег, не имеющий привычки здороваться.
— А почему ты спрашиваешь? — спросил я.
— А почему ты отвечаешь вопросом на вопрос? — спросил Грег.
— А что? — спросил я, вовлекая себя в детскую игру.
— Ладно, — улыбнулся Грег, махнув на меня рукой. — Я его послушал сегодня. Всё идёт как нельзя лучше. Мэр уже дал задание своему заместителю связаться с тобой и назначить встречу. Ты как раз вовремя, он набирает наш номер.
— А зачем ему встречаться со мной? — спросил я.
— Странный ты человек, — буркнул под нос Грег. — Любые взаимоотношения с властями односторонние. Если он хочет с тобой общаться, значит, будет манипулировать тобой. Что-то попросит. Или ты думаешь, он хочет предложить свою помощь?
— Тут ты прав, — улыбнулся я. — Власть помочь не поможет, а навредить — это запросто. Ты же уверен, что это он навёл на нас ФБР?
— Я — да. Мобильник приготовь, — сказал он, показывая на левый карман моего пиджака.
Как только я достал телефон, он завибрировал. Я, кстати, никогда не включаю звонок на громкость, так как всегда держу аппарат при себе. Бизнес заставляет всегда быть на связи, а Даша не любит просыпаться ночью. Звонили с незнакомого номера. Я взял трубку и услышал незнакомый голос:
— Билл Тэйлор? Доброе утро.
— Доброе, — спокойно ответил я.
— Вам звонят из мэрии. Мистер Фил хочет назначить встречу с вами.
— Мистер Фил — это мэр? — задумчиво спросил я, видя, как Грег закрыл глаза и, соединив пальцы, слушает наш разговор.
— Да, конечно! — удивлённо ответил мой собеседник. — Неужели вы не смотрите телевизор?
— Да, да, — спокойно ответил я и улыбнулся. — Когда ему удобно встретиться и где?
— Сейчас, — ответил заместитель мэра. — Мы уже выписали пропуск на вас в мэрии. Приезжайте.
Грег не открывая глаз, кивал мне головой. Я посмотрел в окно, где далеко внизу, в двух кварталах, была видна мэрия и ответил:
— Могу подъехать через час.
— Спасибо. Ждём вас к двенадцати, — ответил собеседник и положил трубку.
Я по привычке записал номер в адресную книгу. Никогда не знаешь, что и когда может пригодиться. Затем положил телефон обратно в карман и вопросительно посмотрел на Грега. Тот уже открыл глаза и ждал моего вопроса с лёгкой улыбкой превосходства.
— Не могу привыкнуть, что ты можешь слушать чужие разговоры на любом расстоянии, — сказал я. — Как это у тебя получается?
— Билл, удивляюсь твоим вопросам, — ответил Грег, улыбаясь. — Я же не спрашиваю у тебя, как у тебя получается дышать. Или как ты заставляешь своё сердце биться. Всё это просто работает. У меня есть пара теорий на этот счёт, но доказать их не могу. Ты будешь первым, кто узнает, как я это делаю. Ты, кстати, невежлив.
— В чём я невежлив? — удивился я.
— Я задал тебе вопрос, когда ты вошёл, — нахмурился Грег. — А ты до сих пор на него не ответил. Ты умеешь ссориться с людьми? Или ты сразу заламываешь им руки?
— Это было много лет назад, — улыбнулся я. — Пора бы уже забыть. А с кем я должен ссориться?
— С мэром, конечно, — ответил Грег. — Чтобы ты сейчас не задал мне очередной вопрос, отвечу тебе на него сразу. По моему проекту, жизненно необходимо потроллить нашего мэра. И это нужно сделать именно сейчас, задолго до выборов.
— Зачем? — спросил я.
— Положись на меня, — ответил Грег. — Подожди, мне нужно сделать один звонок.
Грег взял свой телефон и набрал номер нашего водителя, потом коротко сказал:
— Дэйв, купи мистеру Тэйлору красный спортивный костюм. Через 20 минут ждём тебя у офиса.
Договорив, он положил трубку и потёр ладони.
— Зачем спортивный костюм? — спросил я, поправляя свой галстук.
— Тролль должен быть качественным, — рассмеялся Грег. — А встречать тебя будут по одёжке.
— Может, теперь объяснишь: зачем мне сориться с мэром? Ты не боишься за наш бизнес? У мистера Фила огромные связи и возможности прикрыть его.
— Ошибаешься, — ответил Грег. — Все наши документы в порядке. Тебе нужно по-настоящему разозлить мэра любым законным путём. Он уже ненавидит нашу фирму, и про тебя ему наговорили гадостей. Он свято верит, что ты занимаешься наркобизнесом. И он этим очень недоволен.
— Ну и правильно, что недоволен, — сказал я. — Он официальное лицо и обязан быть недовольным наркодельцами. Нужно ему доказать, что мы не такие.
— Билл, вот что тебе скажу, — улыбнулся Грег. — Советую никогда не спорить со мной в тех вещах, в которых ты не разбираешься. Всё равно у тебя недостаточно информации, чтобы делать скоропалительные выводы. А это самый большой грех всех людей.
— Какой грех? — спросил я.
— Все вы стараетесь побыстрее сделать вывод, — нахмурился Грег. — Тебя-то я отучу от этого, но всех людей не переделаешь. Вот скажи, с чего ты взял, что мэр ненавидит тебя как наркоторговца по причине того, что он официальное лицо? Неужели не может быть других причин ненавидеть наркоторговцев? Почему ты за одну секунду сделал окончательный вывод? Даже полицейских учат проверять все версии. Все!
— Не заводись, — примирительно сказал я. — Он же мэр. Он обязан ненавидеть наркоторговцев.
Грег вскинул руки вверх, посмотрел на потолок, закатил глаза, а потом театрально рухнул лицом на стол. Так он лежал несколько секунд, потом приподнял голову и сказал:
— С каждой дозы, которая проходит через этот город, он имеет небольшой куш. В его обязанности входит бороться с конкурентами развитой сети продажи наркотиков. Он ненавидит тебя как конкурента. Но я сомневаюсь, что он открыто тебе об этом скажет. Думаешь, он стал бы бороться с такими кофейниками как мы?
— Понятно, — улыбнулся я. — Значит, наш глава города с гнильцой.
— За это он получает огромную поддержку во власти, — сказал Грег. — Только идиоты не видят, что наркотики и власть ходят рядом и работают рука об руку.
— Сомневаюсь, — сказал я.
— У тебя будет возможность выяснить, — сказал Грег, вставая со своего места, взяв какую-то папку и подходя ко мне. — Теперь слушай внимательно. Ты не должен разрушать его мнения о нас. Ты должен разозлить мэра ещё больше. Он должен понять, что ты знаешь о его грязных делишках и собираешься вывести его на чистую воду. Вот тебе папка. Дашь её мэру почитать. Уверяю тебя, что он разозлится, но ничего тебе не сделает. Ты не представляешь, сколько трудов мне стоило всё это выяснить.
— Хорошо, — ответил я, взяв папку в руки, и начал читать.
В папке лежала всего одна распечатка очень маленьким шрифтом с таблицами, фамилиями и небольшим запутанным описанием. Там были номера счетов, суммы, даты и названия кафе и ресторанов. Расшифровать всё это мне было не под силу.
— Можешь вообще улыбаться всю встречу и под конец отдать эту папку, — рассмеялся Грег. — Только смотри во все глаза и запоминай. Потом расскажешь про реакцию Фила. Очень интересно. Ты не представляешь, какой это кайф — когда человек ведётся на троллинг. И не вздумай есть и пить там!
Последняя фраза напомнила мне о мексиканцах-клофелинщиках. Я до сих пор не мог избавиться от своей доверчивости, и Грегори знал это и даже иногда эксплуатировал. Вряд ли мэр будет травить меня, но осторожность не помешает. Как я понял, мы, по его мнению, конкуренты. И он наверняка знает, что лучший способ избавиться от человека — это избавиться от человека.
В машине я переоделся в спортивный костюм и, когда вышел к мэрии, охранник у входа преградил мне путь. Я молча показал ему свои документы. Он долго переговаривался по рации и потом, хмуро глядя на меня, открыл дверь. Он при мне позвонил заместителю мэра и попросил встретить внизу.
Мне пришлось несколько минут ждать в фойе здания. Все, кто ходил туда-сюда, были воплощением делового стиля и смотрели на мой внешний вид с удивлением. Охранники обсуждали друг с другом меня и посмеивались. На самом деле, очень глупо приходить в мэрию в спортивном костюме. Мало кто может себе позволить такую наглость — только мэр и я, по совету Грегори. Но, в любом случае, от этого выиграли охранники, так как теперь будут развлекать друг друга рассказами обо мне всю ближайшую неделю.
Толстый улыбчивый мужчина подошёл и представился. Это был тот заместитель, который звонил мне. Он был опытным политиком, поэтому сделал вид, что не заметил того, что я забыл надеть галстук. Мы поднялись на лифте на самый верхний четвёртый этаж и, пройдя через приёмную с ошарашенным секретарём, вошли в кабинет с высотой двери в два человеческих роста.
Вокруг всё было очень дорого обставлено. Видимо, мэр очень любит малахит, поэтому окружил себя этим зелёным минералом зелёного цвета. Если убрать из этого кабинета золото, малахит, дерево и кожу, то останется только мэр и голые стены. Он сидел за своим столом и делал вид, что изучает бумаги. Его заместитель подошёл к нему и стал ждать, когда на него обратят внимания. Я заметил, что мэр и его заместитель очень похожи друг на друга всем, кроме волос.
Мэр был абсолютно лысым и имел густые брови. Он был полным, и казалось, что не встаёт со своего кресла уже несколько лет. Две верхние пуговки рубашки были расстёгнуты и из-под них выглядывали курчавые чёрные волосы. Наверняка мэр занимается наркобизнесом для того, чтобы заработать на пересадку волос с груди на голову. Первое впечатление о Филе было таким, что злить его не хотелось. Он был очень строгим, и в его громогласности я не сомневался.
Мы уже две минуты ждали, когда он перестанет рассматривать бумаги на своём столе. Пауза затянулась, и когда я уже хотел окликнуть его, он вдруг очнулся и, встрепенувшись, поднял голову и увидел меня. Он осмотрел меня с ног до головы, потом посмотрел на своего заместителя. Они слегка улыбнулись друг другу, потом Фил легонько махнул рукой в сторону выхода и помощник вышел.
— Спасибо, что откликнулись на моё приглашение, — вежливо выговаривая слова, сказал мэр. — Давайте познакомимся. Меня зовут Фил.
Я подошёл к его столу и протянул руку. Он внимательно осмотрел её, а потом медленно протянул свою огромную ладонь с толстыми пальцами и пожал мне руку. Он сделал это один раз, но после сжатия надавил большим пальцем своей руки на сустав моего среднего пальца. Было ощущение, что он изучает меня прощупыванием.
— Меня зовут Билл, — ответил я, поняв, что наши имена рифмуются.
— Уильям, значит, — задумчиво сказал мэр.
Он вёл себя очень размеренно, медленно и таинственно. Излишняя торопливость и разговорчивость никогда не приветствовались в серьёзной политике. Лучше говорить медленно и на заданную тему, чем тараторить что попало. Как говорится, больше молчи, и тогда сойдёшь за умного.
— Как у вас настроение перед выборами? — улыбнулся я.
— Ах, выборы? — вздохнул мэр. — Всё время про них забываю. Выборы будут скучными. Ни одного достойного оппонента. Вот последние данные о моём рейтинге.
Фил взял одну из бумажек, которые так внимательно изучал, когда мы вошли и, протянув мне, добавил:
— Видите? Люди ценят то, что я для них делаю.
В графиках, которые я посмотрел, мэр набрал 53 % голосов. Интересно, как Грегори собирается победить Фила, за которого голосует больше половины избирателей, если про меня почти никто не знает?..
— Вам чай или кофе? — спросил мэр, потом через секунду расхохотался. — Хотя почему я спрашиваю. Естественно, кофе.
Он, не обращая внимания на меня, нажал кнопку на коммутаторе и сказал:
— Два кофе с сахаром, пожалуйста.
— Вы хотели поговорить со мной? — спросил я, пытаясь найти повод поссориться.
— Уильям, давайте не будем спешить, — умоляюще сказал Фил. — Я так рад вашему обществу. Нечасто меня окружают такие молодые люди, которые возглавляют компанию, бюджет которой сопоставим с нашей городской казной.
— Не преувеличивайте, — улыбнулся я, присаживаясь на один из стульев напротив стола мэра.
— Я не преувеличиваю, — ласково глядя на меня, говорил он. — Я пригласил вас, чтобы познакомиться с одним из крупнейших налогоплательщиков города. Мы любим местный бизнес. И уж тем более, если у него такой масштаб. Мне бы хотелось вас чаще видеть у себя. Хочу подружиться. Уверен, мы будем полезны друг другу.
— Если вас изберут через два месяца, — поправил я, пытаясь уколоть.
Вместо ответа мэр взял в руки тот же листочек и молча показал пальцем на график, он внимательно посмотрел мне в глаза, потом снова улыбнулся и продолжил:
— Может у вас есть проблемы, в которых я бы мог вам помочь?
— У нас нет проблем, спасибо. Вы уже помогаете нам.
— Чем? — Мэр сделал наигранно удивлённый вид.
— Вчера к нам заходили ребята из ФБР и вынесли всю технику, — улыбнулся я.
— Да вы что? — воскликнул Мэр и от удивления хлопнул в ладоши. — А что вы натворили?
— В том то и дело, что ничего, — сказал я.
— Мне кажется, я смогу вам помочь, — хитро улыбаясь, сказал мэр. — У меня есть небольшие связи в этой структуре. Если это действительно ошибка, то я замолвлю за вас словечко.
В это время двери кабинета медленно открылись, и в кабинет задом вошла секретарша с подносом. В комнате запахло кофе. Я узнал родной аромат.
— Молд? — спросил я, улыбаясь и глядя, как она отточенными движениями раскладывает чашки, салфетки и блюдца с печеньем.
— Рад, что вы заметили, — рассмеялся Фил. — А вы говорите, мы не помогаем вашему бизнесу. Поддерживаем отечественного производителя, так сказать.
Когда секретарша вышла, я положил в чашку один кусочек сахара и стал задумчиво размешивать:
— Значит, ФБР нас больше не тронет? — спросил я.
— Уильям, сразу видно, что вы молоды, — улыбнулся он. — Послушайте три совета старика.
— Внимательно слушаю, — сделав лицо серьёзным, сказал я.
— Первое: никогда не переходите к делу сразу, — сказал Фил, показав мне кубик сахара и медленно положив его в свою чашку. — Второе: купите себе хороший костюм. Не все вокруг так терпимы, как я. Одежда должна соответствовать обстановке.
Договорив последнюю фразу, он положил второй кусочек сахара в свой кофе и стал размешивать ложкой. Пауза затянулась, поэтому я спросил:
— А третье?
Фил отодвинул от себя чашку и взял дорогую малахитовую ручку и стал писать. Он долго выводил нули, потом перевернул листок и толкнул его так, что он пролетел оба стола и остановился, попав в щель между моей чашкой и столом.
— Несмотря на мой возраст, — улыбнулся Фил, — я уже почти вспомнил номер телефона своего знакомого у федералов. Буду рад помочь вашей фирме решить всё по закону. Наш долг — помогать бизнесу.
Договорив, он поднёс чашку к губам. Пользуясь возможностью поссориться, я, не глядя на бумагу, а пристально уставившись на мэра, очень медленно порвал его пополам. Он не ожидал такой наглости, поэтому чашка кофе зависла у его губ, и было ощущение, что он не может решить, убрать её или всё же отпить. Такие люди как он, не привыкли к жёсткому сопротивлению на своей территории.
— Зря, — улыбнулся Мэр. — Вам стоит подумать тщательнее. Не думаю, что вы хотите узнать, на что мы способны.
— Если честно, — спокойно улыбнулся я, застёгивая молнию своей спортивной куртки, — я примерно наслышан о ваших способностях. Но меня они не впечатляют. Зато ваши способности, изложенные тут, могут впечатлить любого.
Я положил свою правую руку на папку, которую мне дал Грег. Мэр посмотрел на неё и, с трудом сдерживаясь, продолжил:
— Я вас понимаю, такой крупный бизнес может себе позволить не обращать внимания на общественность. Но если вы не будете помогать городу, город может внезапно стать чужим. Это наша святая обязанность — облагораживать то место, где мы живём. Давайте договоримся о разделении обязанностей. Вы будете зарабатывать большие деньги и не беспокоиться о своём будущем, а я буду помогать горожанам чувствовать, что их город развивается.
— Не хочу ничего наговаривать на вас, — улыбнулся я, чувствуя удовольствие от словесного фехтования с политиком. — Я не спорю, вы развиваете город с умопомрачительной скоростью, но мне уже пора. Я вам оставлю это, чтобы вы понимали, что горожанам лучше не знать вектор развития города, который вы выбрали. Вы должны понимать, что не всё нужно развивать, даже если это выгодно лично вам. Есть вещи, с которыми стоит бороться, если вы заручились таким большим доверием, как на том графике.
— Я не могу уловить ход вашей мысли, — ласково улыбнулся Фил.
Вместо ответа я продолжил улыбаться как ангел, вынул бумагу из папки и целчком отправил листок к мэру. Пользуясь тем, что Фил занят чтением, я незаметно сложил порванную бумагу с цифрами в папку. Я крутил кружку кофе в руках и лопал кофейные пузырьки ложкой, пока мэр знакомился с содержанием текста. Я не смотрел на него, но чувствовал, как напряжение нарастает. Мне показалось, что сейчас мэр поймёт, что политика ему больше не нужна, и покажет истинное лицо.
— Вы хотите сказать, что мы с вами коллеги? — тихо сказал Фил. — Но это же бред. Вы обвиняете меня в том, в чём я обвиняю вас. Вы можете выкинуть этот бред. Он не имеет никакого отношения к действительности.
— Отлично, — улыбнулся я. — Я рад, что мы с вами ошибались друг в друге. Если вы уверены, что всё это неправда, то вам нечего бояться. Когда я выложу эту бумагу в интернет, вам ничего не грозит. Но как у избирателя, у меня просьба: побольше внимания уделяйте борьбе с наркоторговлей, у меня однажды друг скололся.
— Я думаю, мы договоримся, — улыбнулся Фил.
— Нет, — ответил я, вставая со стула. — Будь я на вашем месте, я бы ценил свою репутацию и не связывался бы с сомнительными личностями, указанными в этом безобидном листке.
— Если я вам неприятен, то давайте игнорировать существование друг друга, — примирительно сказал Фил. — Я очень опасаюсь за вас и вашу семью. Друзья у меня очень обидчивые, и если их понесёт, то я их не удержу.
— Посмотрим, будут ли они дружить с вами через два месяца, — улыбнулся я.
— А что будет через два месяца? — удивился Фил, вытирая вспотевший лоб.
— Выборы, — спокойно сказал я и подошёл к двери. — Рад был познакомиться с вами.
Ответа я не слышал, так как закрыл дверь и, попрощавшись с секретарём, весело перепрыгивая через ступеньку, спустился вниз. Ничто так не радует, как победа над негодяем. Пусть даже промежуточная.
Грег пришёл ко мне в кабинет через двадцать минут после моего возвращения в офис. Я всё это время пытался понять, что произошло, и зачем это было нужно Грегу. Единственное, до чего я додумался сам — что Грег хочет шантажировать Фила имеющейся у него информацией о наркотрафике. Но любой шантаж — это требование чего-то конкретного.
С одной стороны, Грег хочет сделать меня мэром, а с другой — что-то хочет от действующего главы города для этого. Предположим, что Фил захочет моего назначения, но как мэр сможет сделать меня преемником, если выбирают простые горожане и осталось всего два месяца? Грег молча лежал на диване моего кабинета и делал вид, что ему не интересно, что произошло. Он вёл себя предсказуемо неприветливо.
— Что-то он не сильно расстроился, — сказал я задумчиво. — Похоже, мне не удалось поссориться с ним. Он остался дружелюбным до самого конца встречи. Было ощущение, что эта папка его совсем не расстроила. Он, кстати, взятку просил. Вот смотри.
Я протянул Грегу бумажку, порванную мной пополам. Грег продолжал лежать на диване с закрытыми глазами, было похоже, что он спит и меня не слушает. Прошла ещё минута молчания, и Грег, не открывая глаз, спокойно сказал:
— Как много нулей. Похоже, Фил уже на последней стадии государственной деградации. Всегда удивляло, как быстро люди меняются под воздействием власти. Он ведь был обычным парнем, умеющим дать в морду, если его раздражают.
— Мне кажется, он бы продолжил улыбаться даже после плевка в лицо. Совершенно безобидный тип с пустыми угрозами.
— Вот такого мнения он и добивается от всех, — улыбнулся Грегори, не открывая глаза. — Одним словом — настоящий политик.
— Что это значит? — спросил я.
— Понимаешь, тема долгая, но я постараюсь объяснить, — начал Грег, оставаясь неподвижным. — Вот задам тебе задачку. Есть пять аксиом. Известно, что самое выгодное поведение человека — дружить со своими врагами. Второе: люди боятся неизвестности. Третье: самый опасный враг — непредсказуемый. Четвёртое: люди будут тебя бояться только тогда, когда не знают, с какой стороны им ждать опасности. Пятое: люди обожают, когда им умело льстят.
— Мне кажется, второе и четвёртое — это одно и то же, — улыбнулся я. — И какой вопрос у этой задачи?
— Поздравляю, ты сегодня очень внимателен, — улыбнулся Грег. — Кому выгодны эти слабые стороны людей? И как будет выглядеть человек, который использует все эти ахиллесовы пяты?
— Думаю, если замешать всё это, получится хороший политик, — догадался я.
— Фил в бешенстве, — сказал Грег, вставая с дивана и подходя к большому окну. — Ты добился того, о чём я мечтал. Он по-настоящему нервничает и уже начал делать глупости. А то, что ты этого не заметил, — заслуга его крепкой нервной системы. Мог бы смотреть на его покрасневшие уши, вспотевший лоб, сжатые кулаки и другие лёгкие отклонения от нормального поведения. А ещё лучше…
— Что? — спросил я.
Грег сделал большую паузу. Он всегда замолкал перед важной информацией. Было ощущение, что он подбирает удачный оборот речи. Пока Грегори молчал, он медленно дыхнул на окно и стал рисовать на образовавшемся конденсате. Не отрываясь от своего занятия, он продолжил:
— Лучше смотреть не на то, что он сделал. А на то, что он не сделал. Если бы он не был замешан в том, что было в этом документе, он бы поступил по-другому. Трудно объяснить, но ты скоро набьёшь руку и будешь распознавать чужое раздражение заранее. Ты научишься манипулировать людьми. Учись у политиков.
— Никто не любит политиков, — резюмировал я. — Не думаю, что стоит у них учиться.
— В мире очень много политиков-профанов, — улыбнулся Грег, отходя от окна. — Они портят впечатление о самом искусстве манипуляции людьми. Те, кто умеет использовать политику, не теряя доверия людей, влюбляют в себя незаметно. Политика — она как кулинария.
— В каком смысле? — удивился я.
— Ты любишь варёный лук? — неожиданно спросил Грегори. — Представь, он такой большой, расползается на ложке и очень похож на медузу. Если его положить в рот, то ощущение, что ешь сопливую медузу, остаётся.
— Ненавижу, — скривился я. — А при чём тут варёный лук и политика?
Грегори сел напротив моего стола и продолжил:
— Неумелые политики дискредитируют приёмы воздействия на людей. Они делают всё это так поверхностно, не понимая сути, что у умных, знающих людей это вызывает отторжение. Мы сейчас не говорим о том, что обычная серая масса кушает эту плохую политику и причмокивает. Но настоящих профи мало. Эти профаны влияют на массы, но через некоторое время люди начинают распознавать приёмы манипуляции и у них возникает устойчивый иммунитет против этого.
— Ну, и при чём тут варёный лук? — снова спросил я.
— Образно выражаясь, — продолжил Грег, — плохой политик действует в лоб. Он любит упрощать, поэтому долго варит много лука и потом называет это французским луковым супом. Люди доверяют его заявлению и с удовольствием покупают эту похлёбку. Человек, конечно, съедает всё, что ему выдали, так как боится прослыть человеком, который ничего не понимает во французской кухне. Но в следующий раз он предпочтёт гамбургер. Любой неграмотный человек может приготовить гамбургер правильно, в этом его сила. Гамбургер — это стабильный результат, который не зависит от профессионализма.
— А как действует хороший политик? — спросил я, поёжившись от мысли о целой тарелке варёного лука.
— Хорошо, что ты спросил, — гордо сказал Грегори. — Хороший политик действует более тонко. Он всегда ходит по грани. Он никогда не перегибает палку. Он действует осторожно, как сапёр. Всем людям кажется, что он всё делает от души. Все эмоции, которые он демонстрирует, выглядят настоящими и работают на него. Чем больше он общается с народом, тем крепче ощущение, что он свой в доску. Люди готовы пойти за таким лидером куда угодно. Люди готовы прощать ему недостатки. Люди рады его недостаткам. Никто не любит идеальных людей, они очень плохо действуют на самомнение. Никто не любит тех, кто вызывает зависть к себе. Так что тебе будет легче. Тебе не нужно будет становиться идеальным.
Грегори довольно улыбнулся, уколов меня последней фразой. Я внимательно посмотрел на него и сказал:
— Никто не любит луковый суп. Не может быть такого политика, который будет устраивать абсолютно всех. И вообще, я думаю, что политик не делает себя сам, его формирует окружение. Короля делает свита. Имидж ему создают средства массовой информации и его администрация. Политик не будет сам готовить луковый суп. Это глупо. Он доверится профессионалам.
— Зря ты так про луковый суп, — обиделся Грегори. — Он очень вкусный. Никогда не критикуй то, что не пробовал. И даже если пробовал и не понравилось, не делай окончательных выводов. То, что ты пробовал, могли приготовить профаны. Они окружают нас повсюду и портят наш вкус.
Грегори встал со своего места и подошёл к двери.
— Если хочешь, я влюблю тебя в луковый суп за тридцать минут, — улыбнулся Грегори. — Ты увидишь, как варят лук профессионалы. Я покажу тебе, чем отличается политик-профан от политика-профи.
— Знаешь, меня не прельщает перспектива кушать суп из варёного лука, — вновь скривился я. — Но если ты настаиваешь, я попробую пару ложек. Только из уважения к тебе. В какой ресторан пойдём?
— В мой кабинет, — тихо сказал Грегори и, не дожидаясь меня, вышел.
Грегори был чудаком. Как я понял, он никогда не ел продукты, которые готовили другие люди. Он был разочарован в человечестве и всегда брал готовку в свои руки. Иногда он спрашивал меня: «Вот представь, повар в ресторане помыл мясо. Его толкнули, и он нечаянно уронил большой кусок свинины на пол. Он выбросит этот дорогой кусок или просто ополоснёт и продолжит готовить?». Из-за невозможности гарантировать ответ на этот вопрос, Грегори подбирал продукты сам и имел личного повара. Каждое движение повара записывалось многочисленными камерами кухни, что служило гарантией его честности в приготовлении еды.
Большая тайная кухня находилась рядом с кабинетом Грегори. Никто, кроме Грегори и повара, не знал о её существовании. Мощная система вытяжки и фильтрации воздуха позволяла готовить незаметно для окружающих. Когда я прошёл кабинет Грегори и вошёл в кухню, повара не было, и мы оказались там с Грегори вдвоём.
— Сегодня у повара выходной, — сказал Грегори.
— Тогда пойдём во французский ресторан, — улыбнулся я, зная, что тот откажется.
— Мы не привыкли отступать, — сказал Грег. — Я видел, как это делается, и наверняка смогу повторить.
— Может, не надо? — спросил я, улыбаясь, понимая, что очень хочу есть.
— Не бзди, — фыркнул Грегори.
Грегори подошёл к плите, открыл крышку маленькой кастрюльки. И, улыбаясь, сказал:
— Нам повезло! Куриный бульон ещё горячий. Ну, что я тебе скажу, если не поможешь, останешься голодным. Чисть лук.
Грегори выдал мне три луковицы, огромную чашку и большой керамический нож. Я взял луковицы и осторожно посмотрел на Грегори. Я пытался убедиться, что он действительно собирается заставить чистить лук главу крупнейшей компании города.
— Стой! — крикнул Грег. — А кто будет руки мыть? Ты хочешь отравить меня бактериями?
— Ну, ты фашист, — рассмеялся я и подошёл к раковине, понимая, что готовить с Грегори — это то ещё удовольствие.
— А ты знаешь, зачем моют руки? — спросил Грег.
— Чтобы смыть бактерии, а остальные убить мылом, — ответил я, включая кран.
— Не совсем, — продолжил Грегори, вытаскивая из приготовленного бульона курицу и складывая её в пластиковый контейнер. — Немытые руки покрыты отличной питательной средой. По твоему, почему люди оставляют отпечатки пальцев?
— Не знаю, — ответил я, вытирая чистые руки бумажным полотенцем.
— Кожа за счёт многочисленных желез всё время покрывается жиром и другими выделениями, — убирая курицу в холодильник и доставая оттуда белое вино, продолжил Грег.
— Стой. Я днём пить не буду, — запротестовал я.
— Тебе никто и не предлагает, — рассмеялся Грегори, отправляясь во второй рейс к холодильнику. — Руки покрыты питательной средой, на которой бактерии могут очень быстро размножаться. И моешь руки ты не для того, чтобы смыть микроорганизмы, а для того, чтобы лишить их пищи и клейкого вещества, к которому они прилипают.
— Ну, ты прямо кладезь знаний, — улыбнулся я, отрезая у луковицы корешок, чтобы легче было чистить. — Сколько живу, первый раз об этом слышу.
— Я знаю, — выпрямив спину, сказал Грег. — Ты узнаешь от меня ещё много нового. Давай, чисть быстрее.
Я, подцепляя белым керамическим ножом золотистую хрустящую кожуру лука, стал быстро раздевать его. Грегори в это время щёлкнул ручкой включения газа и поставил кастрюльку с бульоном на очень маленький огонь, а большую старую чугунную сковородку — на сильное пламя. Сковородка была очень высокой.
— А что у вас сковородка такая старая? — спросил я.
— Чугунная сковородка — как коньяк, — мельком глянув на меня и продолжая лить в сковороду оливковое масло, ответил Грегори. — Чем старше, тем лучше.
Когда я дочистил третью луковицу и, ополоснув их в холодной воде, положил на блюдечко, Грегори сказал:
— А резать кто будет? Режь пополам, а потом в соломку. Только нож намочи, чтобы не реветь. А то тушь потечёт.
Грегори засмеялся необычным смехом. Делал он это, выдыхая воздух очень короткими очередями. Обычные люди так не смеются. Он всегда смеялся над собственными шутками так, что я больше обращал внимание на его неестественное поведение, чем на содержание шутки. Я не ответил, а стал с приятным хрустом нарезать лук мокрым ножом. Нож был идеально заточен и, вполне может быть, внутри была заключена душа какого-нибудь керамического самурая.
Грег тем временем стал проверять, нагрелось ли масло в сковородке. Он взял вилку, которой выкладывал курицу, и макнул её в кастрюльку. Затем, смешно отстранившись от сковородки, наклонился и капнул бульон в раскалённое масло. Кухня сразу наполнилась громко шипящими звуками и в сковородке стала подпрыгивать капля, постепенно растворяясь и превращаясь в пузырьки. Звук постепенно затихал и Грег нетерпеливо сказал:
— Давай лук, а то поздно будет.
Я высыпал луковую соломку в тарелку и передал Грегу. Он опять отстранился от сковородки и вытянутой рукой, кривя лицо, быстро высыпал лук в масло. Мужчины на кухне — это всегда спектакль. Лук стал активно шипеть и даже выпрыгивать из сковородки от перегретого масла. Грег подождал несколько секунд, пока звук немного затихнет, и стал перемешивать лук большой железной ложкой. Скрежет железа по сковородке вызывал во мне страдания. Мне было жалко антипригарное покрытие.
— Возьми лучше деревянную лопатку, — сказал я. — Отскоблишь покрытие.
— Чугун отскоблю? — спросил Грег и уставился на меня как на простачка. — Чугун пористый и впитывает масло. Поэтому сколько ни скобли, сковородка будет прежней.
Пока Грегори говорил, металл продолжал скрежетать. По кухне стал распространяться аппетитный запах. Я заглядывал в сковородку и видел, как лук становится золотистым. Грег положил туда большой кусок сливочного масла и стал размешивать, очень сильно уменьшив огонь. Он закрыл сковородку крышкой и сказал:
— Теперь нужно оставить томиться примерно на десять минут. В луке есть природный сахар, там сейчас вырабатывается карамель, которая впитается в масло. Это называется карамелизовать лук. В этом весь секрет его готовки. Если его варить, карамели не будет и лук будет паршивым.
Когда прошло десять минут, он снова добавил огонь и открыл крышку, выпустив дополнительную порцию аромата. Он стал медленно читать этикетку на бутылке вина, близко приблизив её к своему лицу.
— Эменталь потри, — коротко сказал Грег, думая, что я понимаю, о чём он говорит.
— Что потереть? — спросил я.
— Сыр в холодильнике, в контейнере с жёлтой крышкой, — ответил Грег, взяв штопор и бутылку вина в руку.
Пока я доставал сыр и искал тёрку, Грегори налил четверть бутылки вина в сковородку. В воздух с шипением взлетело облако пара. Запах усилился, и в аромат добавилась небольшая приятная кислинка. Я тёр сыр и, украдкой глядя на Грега, стал воровать маленькие кусочки, которые оставались в руке после тёрки. Сыр был твёрдым и очень вкусным. Он таял во рту.
— Я всё вижу, — строго сказал Грег. — Не перебивай аппетит для чистоты эксперимента. Лучше нарежь хлеб ломтиками и отрежь кружкой мякиш. Должны получиться хлебные диски.
— Как всё сложно, — улыбнулся я, откладывая натёртый сыр в сторону и открывая деревянную хлебницу.
Грегори дождался, когда выпарится половина вина в сковородке, и, взяв половник, стал заливать содержимое горячим куриным бульоном. Запах в кухне снова изменился. Если бы мы сейчас выпустили аромат в соседний офис, люди там не смогли бы работать.
Тем временем, я сделал четыре круглых кусочка мякиша белого хлеба и, по указанию Грега, положил их на противень и посыпал сыром. Грег быстрым движением отправил их в разогретую духовку. Я даже не успел заметить, когда он успел её включить.
Все движения Грегори были отточены до совершенства. Я смотрел и удивлялся новой стороне, с которой открывался мой друг. Точно так же я мог часами сидеть рядом с Дашей на кухне и любоваться её искусством. Всегда приятно смотреть на профессионала. Грегори тем временем открыл шкафчик и достал банку с коричневым порошком. Он открыл её, взял в руки нож и, хитро глянув на меня, сказал:
— А ты знаешь, что мускатный орех — это яд?
Не дожидаясь моего ответа, он взял приличное количество порошка кончиком ножа и высыпал в сковородку.
— Ты хочешь нас отравить? — улыбнулся я, понимая, что Грегори для меня безопасен.
— Для смерти нужно скушать всю эту банку, — улыбнулся Грегори. — А небольшое количество является афродизиаком. Знаешь, почему он так называется?
— Нет, — ответил я, заглядывая в духовку, рассматривая, как медленно плавится соломка сыра.
— Вспомни Афродиту, богиню красоты, — улыбнулся Грегори, доставая из верхнего шкафчика бутылку коньяка. — Мускатный орех считается растением Афродиты. То есть, афродизиак. Он оказывает возбуждающее действие. Не зря это блюдо называют французским луковым супом. Наверняка Афродита была француженкой.
Грегори налил немного коньяка в закипающий суп и бросил туда лавровый листочек. Он размешал содержимое и закрыл крышкой. Выключил огонь и оставил настаиваться. Потом подошёл к духовке и, заглянув туда, недовольно сказал:
— Хочешь обуглить сыр?
Он выключил духовку и, открыв крышку, достал вкусно пахнущий хлеб с пузырящимся сыром. Потом щёлкнул тумблером кофеварки и стал доставать тарелки и кружки. Уже через десять минут суп настоялся и кофе был готов. Грегори налил суп в тарелки и начал резать пополам горячие хрустящие гренки с сыром. Их он положил прямо в густой суп, и они стали медленно погружаться. Запах сводил меня с ума. Я чувствовал, как мой рот наполняется слюнкой.
Не дожидаясь приглашения и забыв про вежливость, я уселся за стол и, взяв большую ложку, зачерпнул горячую, вкусно пахнущую жидкость и сразу отправил её в рот. Вкус был такой, что сравнивать мне было не с чем. Как будто сотни моих дампов перепробовали всю еду на свете и выбрали этот суп. Я зачерпнул ещё одну ложку и отправил в рот. Лук был слегка хрустящим и совсем не разварился. Он был золотистым и имел очень приятный вкус. Мускатный орех, алкоголь двух видов и сливочное масло добавляли искорку и многогранность вкуса. А после того, как я попробовал зажаренную, чуть размокшую гренку под коричневым сыром, я с огромным удивлением посмотрел на Грега.
— Если бы меня так кормили каждый день, — улыбнулся я, продолжая наслаждаться супом, — я бы проголосовал за кого угодно.
— Вот! — сказал Грег, подняв указательный палец. — А политики нас кормят варёным луком под видом французского лукового супа. Не будь таким примитивным, как они, пожалуйста.
После того, как мы вкусно поели, Грег без всяких вступлений сказал:
— Билл, я, конечно, понимаю, что у тебя свои секреты. Я уважаю твоё право на тайну, но как ты понимаешь, я знаю больше, чем другие. Мне кажется, если местная ложа будет помогать на выборах, мы справимся намного легче.
— Какая ложа? — удивлённо воскликнул я.
— Не притворяйся, — улыбнулся Грег. — Предлагаю на следующем заседании масонов сообщить о твоём желании баллотироваться в мэры. Что-то мне подсказывает, что они будут рады и помогут.
— Я подумаю, — нахмуренно сказал я.
Трудно общаться с человеком, который про тебя всё знает. Хорошо ещё, что он не знает о моих прошлых жизнях. Масоны действительно очень хорошо относились ко мне и моей компании. Больше половины успеха нашей компании заключалось в том, что связи, приобретённые с масонством, обеспечивали помощь в решении любых вопросов.
Уже в эти выходные я посетил заседание нашей местной ложи. Когда я во время трапезы обратился к великому магистру со своим желанием, он замолчал на две минуты. Потом встал и громогласно объявил:
— Братья, у меня для вас радостная новость. Уильям Тэйлор решил баллотироваться в мэры Лос-Анджелеса. Если он возьмётся за это дело так же, как решает вопросы в своей компании, то все мы будем процветать. Как вы знаете, текущий мэр не входит в наш круг, и это усложняет нам выполнение великой масонской миссии. Думаю, все мы поддержим Уильяма в его решении сместить Фила. Вы согласны?
Вместо ответа раздались дружные аплодисменты. Братья-масоны подходили ко мне и одобрительно пожимали руки, обнимали и хлопали по плечу. Находясь в центре внимания, я чувствовал себя неудобно. Но нужно привыкать. Назвался мэром — полезай на выборы. Помощь масонов — это очень важно. Половина средств массовой информации принадлежала масонам. Без их поддержки я был бы обречён.
Масоны знали, как важно действовать единой силой. Их сила была в умении всё делать сообща. И чем больше времени проходило, тем больше влияния приобретала эта тайная организация. Будучи масоном, можно было делать ускоренную карьеру. Вот, например, Даша уже была главным редактором на одном из местных телевизионных каналов. Их женская ложа тоже была влиятельной.
— Они меня одобрили, — довольно сказал я, когда вернулся в офис.
— Я знаю, — улыбнулся Грег. — Это отличная новость. Пора создавать предвыборный штаб. Вот список наших работников, которые будут тебе помогать.
Грегори вручил мне приготовленный список с фамилиями. Это были успешные менеджеры нашей компании.
— Нужно же пройти процедуру регистрации кандидата? — спросил я.
— Да, — кивнув головой, сказал Грег. — Нужно собрать одну тысячу голосов за тебя. Но поручи это своему штабу. Когда соберёте подписи, отнесёшь их в избирательную комиссию.
— Думаю, тысяча подписей — это не проблема, — сказал я, вспомнив, что на нашем предприятии работает около 800 человек.
— Билл, если ты доверишься мне, то проблем с выборами у тебя не будет, — улыбнулся Грег. — Речи я буду писать тебе сам.
— А ты успеешь? — спросил я.
— Успею, — улыбнулся Грег. — Это ты долго спишь, а я встаю в четыре утра.
Подписи были готовы уже через неделю. Мы отнесли их в избирательную комиссию. Грег и наш избирательный штаб позвали всех доступных журналистов на процесс передачи подписных листов в руки комиссии. Журналисты очень заинтересовались тем, что абсолютно неизвестный человек собирается всего за два месяца побороть текущего мэра. Пришлось устроить изнуряющую пресс-конференцию. Грег научил меня повторять одни и те же фразы по поводу моих конкретных планов по строительству дорог, борьбы с пробками, охране правопорядка и так далее.
У каждого яркого кандидата должна быть основополагающая мысль, которую знают все. С которой он ассоциируется. Нужен был лозунг, подкреплённый делом. Мы с Грегори его быстро придумали. Мы решили провести всю нашу избирательную кампанию под лозунгом: «Лос-Анджелес — город без пробок и наркотиков». Если честно, это был очень глупый лозунг. Победить в этом городе пробки и уж тем более наркотики было невозможно.
Журналисты пытали меня, как я собираюсь это сделать. Все они считали, что это популистские заявления. Все они думали, что это простые предвыборные обещания, про которые я забуду, когда стану мэром. Но Грегори знал, как написать мою речь так, чтобы не оставалось сомнений, что я смогу всё это сделать. Все журналисты получили пресс-релизы, в них были ответы на все вопросы, которые могли возникнуть у избирателей.
Грегори и предвыборный штаб долго трудились над нашей программой действий после выборов. Она была так детально проработана, что не вызывала сомнений. К пробкам и наркотикам горожане так привыкли, что считали их неизбежностью и не особо требовали от властей их искоренения.
Во время правления Фила город жил хорошо, но эти две проблемы не решались, так как считалось, что это невозможно. Готовясь к своим выступлениям, изучая статистику, я давался диву, как люди не замечают, что Лос-Анджелес всего за несколько лет стал наркостолицей. Грегори объяснил, что Фил зарабатывал на наркотиках очень большие суммы, которые позволяли приукрашивать статистику в средствах массовой информации.
Способствовало этому то, что люди любят прятать голову в песок и не замечать наркоманов вокруг себя. И уж тем более люди не будут интересоваться статистикой на эту тему. Грегори перед моей встречей с журналистами целых два дня тренировал меня отвечать на разные вопросы. Поэтому пресс-конференция прошла замечательно. Благодаря этому и связями с масонами на следующий день вышли замечательные статьи, передачи и эфиры на радио.
Появились тематические передачи на тему наркотиков и пробок. Горожанам понравилось, что я вышел с конкретными предложениями и ограничил их всего двумя темами. Если бы я перечислял все проблемы города и обсуждал меры их решения, никто бы не запомнил, что я буду делать. А так все поняли два моих основных обещания. Грегори уверял меня, что мы сможем их выполнить.
Уже через неделю непрерывных интервью я был вымотан. Но меня взбодрила статистика, которая показывала, что уже 23 % горожан поддерживают меня. Каждый день мой процент рос, а популярность текущего мэра падала. И, судя по всему, Фил обозлился на меня. Он стал резко высказываться против меня и моей программы. Он объяснял обществу, что моими методами невозможно решить проблемы пробок и наркотиков.
Мэр имел огромную поддержку у многих журналистов. Он нанял целуюю армию профессионалов, чтобы дискредитировать меня. В городе появлялись листовки с выдуманным компроматом на меня. На телевидении появились специальные ток-шоу. В них рассказывалось о том, какую гадость мы продаём под видом кофе. Эксперты, учёные и медики провели исследование нашего кофейного сорта «Молд» и обнаружили опасные бактерии и побочные эффекты от употребления. Передачи на телевидении с каждым днём становились всё ярче и ярче. Появлялись всё новые и новые подробности моей зловредной деятельности.
Из нескольких передач я выяснил, что наши грузовики перевозят не только кофе, но и наркотики и нелегальных эмигрантов. Оказалось, что я уже дважды разводился и у меня есть брошенный ребёнок. Этот ребёнок со слезами на глазах рассказывал по телевизору, как я его избивал. Выяснилось, что я несколько раз наблюдался в психиатрической лечебнице и однажды лечился от наркотиков.
За эти несколько недель на меня обрушилось столько критики, что я даже не мог представить, сколько денег Фил вложил в дискредитацию моего имени. Мне кажется, ему дешевле было нанять киллера, чем тратить целое состояние на передачи про то, какой я плохой. Когда до выборов оставалось всего две недели, я подошёл к Грегори и спросил:
— Ты думаешь, можно как-то бороться с такой массированной атакой от Фила?
— А зачем бороться? — улыбнулся Грег. — Мы ему всячески помогаем.
— Не понял, — удивился я.
— Наш штаб участвует в атаке на тебя, — улыбнулся Грег. — Половина дезинформации про тебя — это дело наших рук.
— Но зачем? — воскликнул я. — Ты передумал делать меня мэром?
— Я думал, ты сам догадаешься, — продолжил улыбаться Грегори. — Мы используем одну человеческую слабость.
— Какую? — нахмурился я.
— Представь, — начал Грег, отпивая кофе из большой чашки, — что ты простой избиратель. Ты уже привык к своему мэру и живёшь своей жизнью. Ходишь на голосование и выбираешь того, кого больше знаешь. Ты знаешь Фила, и он тебе лично ничего плохого не сделал. Судя по новым памятникам, фонтанам и аллеям, он, кажется, работает. Ты по привычке голосуешь за него, так как тебе, по большому счёту, всё равно. Не будешь же ты голосовать за незнакомца?
— И что дальше? — спросил я. — Нужно появиться злодею, про которого плохо пишут все журналисты города, и все за него проголосуют? Ты, Грегори, совсем наивный? Я давно подозревал, что ты ничего не смыслишь в человеческой психологии.
— Посмотрим, — улыбнулся Грегори. — Дальше объяснять или ты уже приговорил меня?
— Объясняй, — серьёзно сказал я, — мне интересно знать, какие мотивы у человека, который решил испортить мне репутацию за две недели до выборов.
— Спасибо, я тогда продолжу, — сказал Грегори, включая телевизор и выключая звук. На экране показывали Фила. — Избиратель привык голосовать за этого мэра. Но тут этот Фил начинает обвинять другого конкретного кандидата во всех смертных грехах. Ты, как избиратель, сразу заинтересуешься, в чём мотив у текущего мэра — дискредитировать нового кандидата.
— И что? — непонимающе спросил я.
— А мотив может быть только один, — улыбнулся Грегори. — То, что второй кандидат достаточно силён и может быть достоин поста мэра больше, чем Фил. Поэтому Фил пытается уничтожить противника до того момента, как избиратель разберётся в ситуации. Филу нельзя допускать сильных соперников, так как он сам ничего собой не представляет. Обычный ленивый мэр, который крепко держится за своё место.
— И ты думаешь, избиратели все, как один, дойдут до этой мысли сами? — спросил я. — Думаешь, они действительно поверят, что я сильный и достойный соперник, если мне приписывают массу грехов?
— Вот для этого мы и помогаем Филу, — продолжил Грег. — Он обвиняет тебя в пяти грехах, а мы добавляем ещё десять. Избиратели запутываются и начинают понимать, что простой смертный не может быть таким плохим. Значит, кто-то пытается водить их за нос. Значит, кто-то не хочет, чтобы они выбрали Уильяма Тэйлора.
— И что мне делать, чтобы они всё поняли? — спросил я.
— За неделю до выборов, — начал говорить Грег, — выступишь на всех доступных телеканалах. Ты объяснишь избирателям, что против тебя ведётся борьба, так как текущая власть испугалась, что ты действительно сможешь остановить наркотрафик и сдвинуть ситуацию в городе с мёртвой точки. Объявишь, что не будешь опровергать все слухи, которые против тебя пускают власти, так как это наивные пустышки, которые не имеют под собой оснований.
— Думаешь, они поверят? — спросил я.
— По моим расчётам, тебе поверит меньше половины людей, — улыбнулся Грегори.
— Но этого мало, — сказал я.
— Я знаю, — сказал Грегори. — На следующий день полиция штата арестует главного наркоторговца Лос-Анджелеса. Выгораживая себя, Мартин будет утверждать, что мэр города всячески помогает наркобизнесу. У него найдутся неопровержимые доказательства, которые, возможно, суд, признает недействительными, а общественность поверит.
— Мартин? — воскликнул я.
— Ну, да, — удивился Грегори. — Его так зовут. А что тебя удивляет? Ты действительно знаешь наркоторговцев?
— А ты его видел? — спросил я.
— Нет, только слышал, — улыбнулся Грегори.
— А можно увидеть этого Мартина? — спросил я.
— Конечно, можно, — рассмеялся Грегори. — Всего через неделю, на всех телеканалах города.
Все эти два месяца прошли как в тумане. Это раньше я думал, что можно ясно представлять, что происходит вокруг и строить верную стратегию. Но вокруг шла мощная информационная атака, и если начинать анализировать всё, что говорили журналисты, очень тяжело было создать целостную картину. Я чувствовал себя как на восточном рынке. Я пытался что-то говорить, но создавалось впечатление, что меня не слушают. Времени на анализ ситуации уходило гораздо больше, чем на необходимые действия.
Если бы не Грегори и наш предвыборный штаб, я оставался бы слепым котёнком, который своим рассеянным вниманием пытался бы охватить все площадки для пропаганды и ввязывался бы в ненужные споры. Мой штаб писал мне речи, выбирал СМИ и отвечал на вопросы огромной толпы. Они же следили за тем, чтобы журналисты понимали всё сказанное правильно. Выборы, пусть даже такие небольшие — очень сложное испытание для психики. Если принимать всё близко к сердцу, то выдержать это невозможно.
Только побыв в шкуре политика, я понял, что выжить в этой стае пираний может только толстокожий, непробиваемый человек, у которого есть собственная стратегия и замечательная команда. Узнать то, что обо мне думает основная масса людей, было невозможно. Те, кто меня окружали, фильтровали негативную информацию. На встречи с избирателями приходили только мои поклонники и враги. Основная масса людей, которым почти всё равно, кто будет мэром, сидели в это время у телевизора и их мнение до меня не доходило.
Как я понял, у меня было всего четыре основных преимуществ перед текущим мэром. Первое: я был новым лицом, а люди любят новое (не зря любимый праздник людей — Новый год). Второе: я сформулировал конкретные проблемы, которые касались каждого горожанина. Третье: я доказывал свою состоятельность на деле, организовав огромную компанию по продажам кофе, который был почти в каждом доме. Четвёртое: была развёрнута поистине грандиозная кампания по моей дискредитации, причём основные следы её вели к текущему мэру.
Фил как будто забыл про собственную избирательную кампанию, он все силы отдавал борьбе со мной. И он как будто не обращал внимания на то, что мой рейтинг неуклонно рос. Как плохой математик, он не связывал рост моего рейтинга со своими баснословными тратами. Чем больше мой рейтинг рос, тем сильнее становилась кампания против меня.
Люди бы легко поверили фактам против меня, если бы не было такого разнообразия критики в мой адрес. План Грегори успешно исполнялся. Чем больше я молчал и не давал опровержений, тем яснее становилось понимание, что кампания против меня абсурдна и высосана из пальца. Журналисты поделились на два лагеря. Одни критиковали меня и вытаскивали на свет выдуманное грязное бельё, а другие проводили проверку и спорили с первыми. Они суетились друг с другом в грязи, а я стоял рядом в сторонке в белом костюме и повторял свою конкретную программу.
Мы использовали лучшее оружие против троллей — мы их игнорировали. Вторым оружием была помощь им. Грегори тратил огромные суммы, чтобы создавать собственных троллей, которые добавляли абсурдной критики в мой адрес. Когда кампания против меня достигла уже запредельного пика, мы организовали масштабную пресс-конференцию. Эфир на телевидении был за тридцать минут до начала решающего бейсбольного матча нашей городской команды. Мы были её спонсорами. Практически весь город прильнул к экранам.
Мы подогрели интерес к этой пресс-конференции заранее, при помощи анонсов во всех новостных программах. Мы отдали баснословную сумму всего за тридцать минут эфира. Было похоже, что мы пошли ва-банк. Хотя мне это напоминало старинные битвы талантливых военачальников.
У военных есть такая стратегия. Перед важной битвой самая сильная треть войска надёжно прячется, образуя резерв. Битва начинается, и когда противник уже устал и использовал практически все свои резервы, в бой вступают свежие силы. Вот эти тридцать минут эфира мы и воспринимали как вступление в бой свежих сил. Фил за эти два месяца уже использовал все свои аргументы против меня. Люди уже повозмущались тому, какой я плохой. Они уже давно внесли меня в свой чёрный список.
Но время шло, Фил не успокаивался, критика продолжалась и становилась абсурдной. Люди стали доставать меня из своих чёрных списков, понимая, что ошиблись. Но так как место там оказалось вакантным, они помещали туда того, кто заставил их ошибиться. Если бы Фил с самого начала вёл бы свою собственную кампанию, не обращая на меня внимания, он бы, безусловно, выиграл. Своей неопытностью и гневом он помог мне.
Быки на корриде до сих пор не могут понять, что их ярость используют против них. Их ярость и злость добавляет зрелищности убийству бедных животных. Когда бык несётся на красную тряпку, он ничего вокруг не замечает и теряет трезвость. Никто бы не стал устраивать боёв с быками, которые мирно стоят у забора арены. Инстинкты животных используют против них самих.
Мы использовали страх, злость и гнев Фила против него. Очень хотелось бы видеть Фила во время того эфира. Мы приглашали его на нашу передачу, но он отказался. Мы ещё раз проговорили свою программу, объяснили, как мы будем решать проблему пробок и наркотиков. Потом коротко коснулись темы травли против нас. Представили неопровержимые доказательства того, что за этой кампанией стоит действующий мэр. В эфире выступили журналисты, редакторы и переметнувшиеся к нам члены избирательного штаба Фила. Они рассказали о том страхе, который испытывает Фил по отношению к нам.
Вся передача была тщательно срежессирована Грегори и его помощниками. Люди, смотревшие её, испытывали мощные эмоции как при просмотре увлекательного фильма. Под конец передачи мы пожелали нашей команде победить в матче, а зрителям — интересного просмотра. В лучших законах жанра наша команда разгромила команду Вашингтона и вышла в финал, спроецировав свой успех на нас. На следующий день наши рейтинги догнали Фила.
Оставалось всего четыре дня до выборов, когда Грегори показал мне ролик в интернете. У ролика было всего 32 просмотра. На экране выступал мужчина в маске, который говорил:
— До сегодняшнего дня я был внедрён в мощнейшую сеть распространения наркотиков. Поэтому я хочу рассказать некоторые подробности. Это очень прибыльный бизнес, который не сможет существовать без защиты властей. Они закрывают глаза, за это мы перечисляем им определённые суммы. Как мне кажется, это неправильно —, голосовать за тех, кто поддерживает распространение отравы.
Грегори нажал на паузу. Он сидел довольный и внимательно слушал чернокожего парня, лицо которого было скрыто, и видны были только глаза. Я уже понял, кто это, и что сейчас будет.
— Узнаёшь голос? — спросил Грег, улыбаясь.
— Узнаю, — ответил я. — Ты думаешь, ему кто-то поверит? Его речь звучит довольно глупо. Включай дальше.
Грег заглянул в мои глаза, потом снова включил. Оставалась всего минута. Мартин, закрытый маской, знакомым голосом продолжил:
— Наш мэр является главным прикрытием. Если вы проголосуете за него, то можете считать себя пособником криминала. Я понимаю, что никто из вас не поверит в то, что я один из членов группировки. Вы подумаете, что всё это проделки конкурентов Фила. Поэтому мы подготовили подтверждающую акцию.
Грег снова поставил ролик на паузу и, довольно улыбаясь, сказал:
— Вот сейчас смотри внимательно, это моё собственное изобретение.
Он снова снял с паузы, и на экране появилась фотография незнакомого лица, вся покрытая мелкими зелёными точками. Мартин говорил за кадром:
— Вот так будут выглядеть наркоманы ближайшие две недели. Вы их будете встречать везде вокруг. Вы поймёте, как распространена эта зараза по городу. Мы отметим их печатью Господа, чтобы вы могли распознать их. Так я докажу свои слова. Так вы поймёте, как их много. Так вы узнаете, что нельзя голосовать за нечестных людей.
Фотография лица с мелкими зелёными точками исчезла, и снова появился Мартин в маске, который продолжил:
— Попытаюсь объяснить, что мы сделали. В мире всего несколько заводов по производству уксусного ангидрида. Мои единомышленники на протяжении нескольких месяцев добавляли туда специальное вещество, которое мы назвали «зелёнка». Оно остаётся при реакциях с этим прекурсором. Оно абсолютно безвредно. Специалисты знают, что уксусный ангидрид — одна из важнейших составляющих для производства героина из опиума.
На этот раз я сам нажал на паузу и посмотрел на Грегори:
— Грег, я не верю своим глазам. Когда ты всё успеваешь? Как вам удалось попасть на эти заводы? Как ты нашёл Мартина? Как ты заставил его записать этот ролик? Ты сможешь мне рассказать все детали?
— Да, да, расскажу, давай дальше послушаем, — улыбнулся Грег. — Тут сейчас будет мой любимый момент.
Я снова включил воспроизведение, оставалось всего 15 секунд до конца ролика. Мартин продолжил:
— При соединении с насыщенной кислородом водой, которая прошла озонирование, наше вещество активируется, начинается воздействие на потовые железы и они начинают выводить всю «зелёнку» в кожные поры. Это вызывает лёгкое воспаление и зелёную пигментацию. Позавчера ночью мы взломали компьютеры водоканала и увеличили озонирование. Те, кто не употреблял героин в течение последних двух месяцев, могут не беспокоиться. Обычным людям кислород в воде безвреден. Смотрите на зелёных человечков на всех улицах города.
На этом ролик закончился. Грегори довольно смотрел на меня. Потом он нажал кнопочку «Обновить» и, показывая на количество просмотров, добавил:
— Видишь, вирус пошёл по сети, уже 4200 просмотров. А прошло лишь 5 минут эфира. Это и есть наше секретное оружие. В наш век недостаточно бросаться голословными заявлениями на телевидении, как это делает Фил.
— Грег, ты кто такой? — осторожно глядя на него, спросил я.
— Я — это тот, кого ты видишь, — спокойно ответил он. — Не удивляйся. У тебя своя организация, у меня своя. Ты же тоже молчал про масонов. У каждого есть свой скелет в шкафу.
— И что за организация у тебя? — спросил я.
— Ой, долго объяснять, — улыбнулся Грегори. — Большая, влиятельная организация.
— А как она называется? — спросил я, пристально глядя на него. — «Ковчег»?
— При чём тут ковчег? — нахмурился Грег. — Моя организация намного секретней, чем твоя. Наши агенты никогда не болтают, потому что лишены человеческих слабостей.
— Лига «ботаников» мира? — рассмеялся я.
— Можешь её так называть, — улыбнулся Грег. — По крайней мере, масоны — никто по сравнению с нашей влиятельностью.
— А Мартин тоже входит в эту организацию? — спросил я.
— Ну, ты же сам видел ролик, — сказал Грег. — У нас есть способы завербовать любого.
— Ты мне всё расскажешь? — спросил я с надеждой.
— Конечно, — ответил он. — Но сначала ты должен победить в выборах.
— Слушай, а Тринити и Штерна ты знаешь? — осторожно спросил я.
— Первый раз слышу. Хотя нет, читал где-то… в детстве, — ответил он, улыбаясь.
— А твои сверхъестественные способности связаны с этой твоей организацией? — продолжал допытываться я.
— Связаны, — улыбнулся Грег. — Потом всё расскажу, и ты поймёшь.
На следующее утро в городе разразился настоящий переполох. На улицах появилось очень много людей с зелёными пятнами на лице. Их показывали по телевизору. Про них говорили на радио. Множество работников не явилось на работу, притворившись больными. Самое интересное, что никто не испугался, все устроили настоящую охоту на знакомых. Всем хотелось понять, является ли наркоманом твой коллега, родственник или приятель.
Выяснилось, что примерно каждый восьмой человек хоть раз принимал наркотики в течение этих двух месяцев. Интернет был завален статьями с фотографиями. Разразился федеральный скандал. Самое малое, в чём обвиняли Фила — в том, что он допустил взлом компьютера на водоканале. Все поверили Мартину, что Фил замешан в торговле наркотиками, но никто не мог взять у Фила интервью, так как тот тяжело заболел и находился дома.
Все понимали, почему Фил не выходит на люди. Он не хочет демонстрировать людям зелёные пятна на лице. Выборы сначала хотели отменить, но потом всё же провели. Наркоманы возненавидели меня и того чернокожего мужчину в маске, ролик которого был просмотрен уже более 50 миллионов раз.
Я не признавался, но все думали, что идентификация наркоманов — моя работа. Вся Америка гудела. Все думали, что теперь можно будет применять наш опыт в других городах. Но я честно признался, что не знаю, кто это сделал и как. Все, кого полиция находила с такими лицами, были поставлены на учёт. Все три дня до выборов город гудел и готовился голосовать.
Наступил долгожданный день. На выборы пришло очень много людей с зелёными пятнами, чтобы проголосовать против меня. Некоторые из них пришли благодаря угрозам от наркобоссов, которые напугались не на шутку и собирали целые армии у избирательных участков.
Уже в девять вечера объявили предварительные итоги. Мы сидели с Грегори в офисе и смотрели телевизор. Говорили о том, что в этом году явка была беспрецедентной, и за меня проголосовало целых 68 %. Лучший результат за всю историю. Фил получил свои заработанные 10 %.
— Ну что, расскажешь про себя? — спросил я у Грега.
— Расскажу, — улыбнулся Грег. — Только после инаугурации.
Мы выпили шампанского с моими помощниками из предвыборного штаба. Было ощущение, что все окружающие радуются больше меня. Понимают, наверное, что лучшее время подготовить себе хорошее кресло в правительстве, во время выборов. Они знают, что основным вопросом теперь у меня будет кадровый. Не смогу же я работать с командой противоборствующего мне мэра. Они могут затихнуть и впоследствии, начать мстить. Грегори никогда не участвовал в подобных весельях. Даже наоборот, ревновал. Он наверняка считает, что победа в основном его.
Поэтому я взял начатую бутылку шампанского, два бокала и пошёл в кабинет Грегори. Грег сидел за своим столом в сумерках кабинета. При свете настольной лампы, высунув кончик языка на бок, он писал что-то в бумагах. Когда я вошёл, он не отвлекаясь, показал мне жестом сесть. Всё же Грегори асоциальный тип. Кто бы ещё смог его терпеть, кроме меня.
— Наливай, что сидишь, — тихо сказал Грегори, пытаясь сдержать улыбку.
Я поставил бокалы на стол и стал наливать шампанское. Грегори взял свой бокал и, отложив бумаги в сторону, наклонился назад и водрузил ноги на стол. Он маленькими глотками пил шампанское и смотрел на меня из-под лобья.
— Поздравляю Грег, — улыбнулся я. — Если бы не ты, всего этого бы не было.
— Ты не представляешь, как ты прав, — рассмеялся Грегори, выглядывая в окно на ночной город. — Всего этого бы не было. Только давай не будем тратить время на поздравления. Не совершай ошибку тупых полководцев.
— Какую ошибку? — спросил я.
— Не празднуй победу раньше времени, — серьёзно сказал Грег, достав из лотка маленькую квадратную бумажку и ставя на неё шампанское. — Пока ты празднуешь, враги готовятся дать отпор. Но ты не переживай, прорвёмся.
На последней фразе Грег нахмурился, посмотрел на дверь и стал убирать ноги со стола. Дверь в его кабинет отворилась и вошла Даша. Она увидела меня и улыбнулась. Она смело зашла в незнакомый ей кабинет и, глядя на меня, сказала:
— Милый, я услышала по телевизору, что ты победил. Поэтому приехала тебя поддержать. Ты у меня самый самый.
На последней фразе, она стала целовать меня в губы. Поцелуй затянулся по времени и мне стало неудобно перед Грегом. Я искоса смотрел на него. Она поднял обе руки и пожал плечами. Даша редко позволяла себе такое поведение при посторонних. Видимо, её переполняет радость и чувства ко мне. Когда мы закончили целоваться, Грегори уже встал со своего места и стоял у окна.
— Даша, а ты чего с места сорвалась, — улыбнулся я. — Я уже как раз собирался домой.
— Вот и поедем на моей машине, — ласково сказала Даша, обходя стол Грегори и не обращая на него внимания, присела на его место.
Она бесцеремонно отодвинула бумаги Грега и, взяв бокал шампанского, перевернула квадратную бумажку. Грегори улыбаясь, смотрел на Дашу и медленно отходил к двери, поняв, что на него не обращают внимания. Ситуация была неудобная. Грег был очень обидчивым. А когда на тебя не обращают внимания, это самое неприятное. Нужно будет дома поговорить с Дашей.
— Даша, вот, познакомься с Грегом, — улыбнулся я и указал рукой на него.
— Хорошо, — улыбнулась Даша и посмотрела в ту сторону, куда я указывал.
Грег в это время пятился задом и, открыв дверь, невежливо выскользнул из кабинета. Даша удивлённо посмотрела на меня и сказала:
— Ну, и где он?
— Странно, — нахмурился я. — Он видимо обиделся, что ты не обращаешь на него внимания и только что вышел.
— На кого я не обращаю внимания? — сказала Даша, вставая с места Грегори и понюхав шампанское, поставила его назад.
— Даша, не издевайся надо мной, — нахмурился я. — Ты не могла его не видеть, он сидел тут и был освещён настольной лампой.
— Милый, когда я вошла, там ни кого не было, — улыбнулась Даша, взяв меня за руку.
— Стоп! — крикнул я. — Ты хочешь сказать, что ты не видела никого в этом кабинете кроме меня?
— Милый, по-моему, ты перетрудился, — сказала Даша и приложила свою прохладную ладонь к моему лбу. — Поехали домой, я тебе массаж сделаю.
Мне нужно было срочно подумать. Но рядом была Даша, поэтому войти в пещеру размышлений сейчас, крайне не вежливо. Я встал со стула и приобняв Дашу, вышел из злополучного кабинета. Мы долго спускались на лифте. Даша целовала меня всю дорогу, а я в это время пытался думать о том, почему она не увидела Грега.
Потом, когда Даша быстро неслась по городу на своей красной спортивной машине, я попытался думать дальше. Вот так всегда, ты долго идёшь к своей цели. А когда достигаешь её, радость достижения разбавляется новыми проблемами. И ведь только жизнь наладилась. Кончились чудеса виртуального мира, наступил реальный, а тут такие чудеса. Я ещё допускаю, что в реальном мире, можно слышать чужие разговоры на расстоянии, но вот быть невидимкой — этого быть не может.
На всякий случай я потрогал себя, затем Дашу. Она коротко глянула на меня и улыбнулась. Ох уж эти экспериментаторы Тринити и Штерн. Скорее всего, они замешаны в этих чудесах. Судя по всему, это их почерк. Люди невидимки, читающие чужие разговоры — это явный признак виртуального мира.
Я сквозь пелену мокрых глаз, смотрел на город и думал о том, что нельзя так поступать с людьми. Говорить им, что ты попал в реальный мир, а потом демонстрировать тебе виртуальные чудеса. Для того чтобы не накручивать себе лишнего, я решил на утро поговорить с Грегори на чистоту. Мне теперь терять нечего. Зачем Грегори умолчал, о своих дополнительных способностях?
И тут меня озарило. Вполне может быть, что Грегори это не Грегори. Это может быть Штерн, Аполлион или даже Тринити. Но как они осуществляют чудеса в реальном мире? Дурацкая ситуация. Как не думай, сколько версий не высказывай, а всё равно, всё сходится к тому, что мы сейчас опять внутри деревьев. Ужасный, злой Ковчег! Вокруг сплошной обман.
— Ты чего задумался? — улыбнулась Даша, начав гладить меня по затылку. Она крутила руль одной рукой, придерживая его иногда коленкой, когда переключала передачи левой рукой.
— Даша, солнышко, держи руль двумя руками, — улыбнулся я. — Не сено везёшь.
— Ой-ой-ой, — рассмеялась Даша. — Я уже и забыла, какой ценный груз везу. Целого мэра Лос-Анжелеса. По знакомству, сводишь меня в Голливуд?
Даша всегда могла разрядить обстановку при помощи юмора. Когда мы приехали домой, была уже полночь. Даша приготовила нам праздничный ужин. Я ничего не мог с собой поделать, но всё вокруг пытался протестировать на реальность. В пользу виртуальности этого мира говорила очень вкусная еда, приготовленная Дашей. В пользу реальности этого мира, говорило только отсутствие техники будущего и всеобщая не идеальность, которую мне предстояло исправлять на посту мэра.
Всю ночь я ворочался, как перед экзаменом. Очень хотелось ускорить течение времени и приблизить утро и разговор с Грегом. Встал я уже в шесть утра и во время завтрака в одиночестве, позвонил водителю. Уже через тридцать минут, я ехал на машине в офис. Я зевал всю дорогу и когда поднялся к себе в кабинет, первым делом сварил себе кофе. Кофе был потрясающим, жаль, что его нельзя было пить часто. Если мне выпить больше трёх кружек в день, в глазах начинают мерцать белые вспышки. А от одной кружки утром, я сразу просыпался.
Я сидел за своим столом и рассматривал кофейную гущу на дне кружки, запивая чистой водой. В семь утра, за окнами ещё было темно. До прихода уборщиц ещё целый час и можно подумать в своё удовольствие. В это время, в дверь постучали три раза. Дверь отворилась и в образовавшуюся щель, заглянул Грег.
— Приветствую вас, господин Мэр, — улыбнулся он. — Ты теперь тоже будешь рано вставать?
— Не спится, — тихо сказал я, глядя в глаза Грегу.
— Тебе удобнее, обращение Бил или Володя? — неожиданно спросил Грег.
Дыхание сразу захватило. Грег ещё не договорил моё русское имя, а сердце уже забилось учащённо. Всё же организм реагирует быстрее, чем сознание.
— Называй меня, как раньше, — осторожно сказал я.
— Хорошо, — улыбнулся Грег, присаживаясь на большой диван, на котором он любил лежать, во время разговора со мной. — Я без долгих вступлений. Не буду тебя мучить так, как мучали тебя Штерн и Тринити. Мы обойдёмся без кружек.
Сердце застучало ещё сильнее. Я напряг все свои чувства и стал внимательно слушать, боясь перебить Грега.
— Отлично, продолжай, — сказал я, после затянувшейся паузы.
— Думаю, тебя удивило то, что Даша меня не заметила, — спокойно сказал Грег, развалившись на диване и вытянув обе руки по сторонам.
— Конечно, — ответил я. — У меня появилось подозрение, что этот мир не реальный.
— Ошибаешься, — ответил Грег. — Это самый реальный мир из всех, которые могут быть. Мне ты можешь поверить. Будь этот мир виртуальным и создан деревьями, меня бы тут не было.
— Продолжай, — улыбнулся я, на этот раз, боясь задавать лишние вопросы.
— Ты помнишь, как мы встретились? — спросил Грег. — Тебя отравили клофилином, потом приехав в общежитие, ты встретил меня. С тех пор, ты очень редко видел меня среди других людей. В основном, мы общались с тобой наедине.
— К чему ты клонишь? — спросил я, пытаясь успокоиться.
— Ты только не подумай, что ты сошёл с ума, — довольно улыбнулся Грег, — но я существую только внутри твоего мозга. Твоё подсознание синтезирует все мои движения, голос, мимику и даже запах. Ты уже знаком с подобным. Я как Тринити.
— Как Тринити? — удивившись, что на этот раз, я всё понимаю быстрее.
— Точно, — продолжил Грег. — Я порождение социальной сети. Я твой помощник. Когда ты отказался от Тринити, тебе стал помогать я. Но тебе повезло.
— В чём мне повезло? — осторожно спросил я.
— Я гораздо умнее Тринити, — напыщенно сказал Грег. — Вот, например, я умею слушать разговоры других людей в прямом эфире, а она нет. Ей нужно дождаться дампа человека, чтобы понять, о чём он говорил в прошлом.
— Да уж, повезло, — улыбнулся я. — И зачем мне сменили помощника?
— Как зачем? — спросил Грег. — Ты же сам, решил больше не общаться с Тринити и Штерном. Я согласен, они поступили по-скотски, когда поменяли у Юли тело.
— Ты и об этом знаешь? — спросил я.
— Профессия обязывает, — улыбнулся Грег. — Я знаю всё, что знаешь ты. И в отличие от Тринити, я знаю намного больше.
— И Тринити так просто отдала меня тебе? — спросил я, сощурив глаза.
— Она про меня не знает, — улыбнулся Грегори. — Ты же пьёшь кофе и она ни разу не получала твоего дампа с момента вашей ссоры.
— Подожди, я запутался, — нахмурился я.
— Если хочешь, достанем кружки, — рассмеялся Грегори.
— Нет, уж, — рассмеялся я. — Мне в тот раз хватило.
— Правильно, у меня всё намного проще, чем у деревьев, — сказал Грег и встал с дивана. — Дай листочек, я тебе нарисую.
Я достал из лотка чистый листок и, достав карандаш, выдал Грегу. Тот подвинул стул и поставил его рядом со мной. Потом он сел рядом и положил перед нами чистый лист. Грегори с потрясающей скоростью нарисовал на листочке маленький человеческий мозг и пояснил:
— Как ты знаешь, мозг человека поделен на сознание и подсознание, — сказав это, он разделил рисунок линией. — Подсознание занимает гораздо больше места, но люди не имеют туда доступ. Как тебе рассказывала Тринити, подсознание создано по образу и подобию социальной сети деревьев. Простыми словами: одна и та же операционная система.
— Это я уже слышал, — тихо сказал я.
Грегори на нижней части листа нарисовал несколько деревьев и стал объяснять про них:
— Тринити и Штерн, живут внутри этих деревьев. Деревья связаны между собой радиочастотами. Они передают между собой широкополосные сигналы, и ты слышишь белый шум по радио, — сказав это, Грег нарисовал линиями волны между деревьями.
— Это я тоже слышал, — кивнул головой я.
— Все дампы, и ты в том числе, — продолжил Грегори, — живёте или жили в этой социальной сети. Её, кажется, называют Ковчег?
— Да, — ответил я и стал слушать дальше.
— Сеть Ковчег, научилась связываться через Wi-Max точки с интернетом и другими устройствами, — продолжил Грег и нарисовал компьютер и точку доступа, подписав её «Wi-Max». Затем он нарисовал волны между этой точкой доступа и деревьями. Потом нарисовал волны между компьютером и точкой доступа.
— Примерно так я себе и представлял, — улыбнулся я, рассматривая аккуратный карандашный рисунок.
— Отлично! — улыбнулся Грегори, проводя горизонтальную линию между этой сложной схемой с деревьями и нарисованным ранее мозгом. — Значит, ты меня правильно поймёшь. Вот смотри, тут внизу и тут вверху, одинаковая операционная система. Мозг насыщен нейронами и другими «микросхемами» гораздо лучше, чем деревья. Десятки деревьев, едва могут сравниться с одним человеческим мозгом.
— Понятно, — кивнул я головой, пока не понимая, о чём он говорит, хотя с рисунком разбираться проще, чем с кружками.
— Деревья изобрели очень сложную схему общения с людьми, — улыбнулся Грегори, показывая на кучу линий в нижней части схемы. — Я вообще удивляюсь, как они умудрились вмешаться в нашу систему. Они воспользовались тем фактом, что человек запрограммирован нами испускать свой дамп. По ошибке, это происходит на доступной им частоте.
— Ты хочешь сказать, что ты не имеешь отношения к деревьям? — удивился я.
— Боже упаси, — отмахнулся Грег. — Я полностью человеческое изобретение.
— Я ещё больше запутался, — честно признался я.
— Смотри, сейчас будет понятнее, — ласково улыбнулся Грег.
В верхней части листа, он нарисовал ещё один мозг и поделил его на две неравные части. Потом сделал паузу, посмотрев мне в глаза и продолжил:
— Сейчас я расскажу тебе страшную тайну, — продолжил он. — Если расскажешь хоть кому-то, твой мозг отключится, и ты моментально умрёшь. Твой собеседник тоже.
— Может тогда не надо? — спросил я.
— Хорошо, — резко сказал Грег, перевернув листочек и встав со стула. Он уверенно направился к двери.
— Стой! — крикнул я. — Я пошутил, продолжай. Я ни кому не расскажу.
Грег вернулся на своё место и, повернув листочек обратно, нарисовал волнистые линии между двумя большими частями нарисованного мозга. Он подписал эту большую часть: «подсознание». Потом подписал волнистую линию: «пси-волны». Я попытался блеснуть эрудицией и сказал:
— Ты хочешь сказать, что все подсознания людей связаны при помощи «пси-волн»?
— Точно, — улыбнулся Грег. — Ты крут.
— Так как операционки у деревьев и мозга одинаковые, то действуют они одинаково? — продолжил я.
— Да, — ответил Грег. — Только подсознания намного быстрее соображают и решают всё сообща.
— А что за «пси-волны»? — спросил я.
— Это волны неизвестного людям происхождения, — став серьёзным, сказал Грег. — Почти ни один современный прибор не может их уловить. Свойство у этих волн как у гравитационного поля.
— Гравитационного? — уточнил я.
— Да, «пси-волны» проникают сквозь любое препятствие, — продолжил Грег. — Тебя никогда не удивляло, что радиоволны можно экранировать, а гравитационное поле остановить невозможно? Единственное препятствие для гравитации, это расстояние. У «пси-волн» то же самое.
— Ты хочешь сказать, что подсознания могут связываться между собой только на близком расстоянии? — уточнил я, чувствуя себя догадливым профессором.
— Типа того, — рассмеялся Грег. — Если считать пятьдесят километров близким расстоянием.
— Ого! — восхищённо сказал я. — Значит, каждый человек может соединяться с другим, если он не дальше, чем на 50 километров?
— Вот тут ты ошибаешься, — сказал Грег. — Люди не могут связываться друг с другом. Ты не путай. Ваши подсознания могут связываться. Причём через посредников, они могут распространять сигнал по всему земному шару. Люди не знают о том, что их подсознания общаются друг с другом.
— А откуда знаешь ты? — спросил я.
— Потому что я и есть твоё подсознание, — улыбнулся Грег.
— И многие могут общаться со своими подсознаниями? — с издёвкой спросил я, почему-то не удивившись.
— Многие, — улыбнулся Грег. — Но никто из них, это не осознаёт.
— Ладно, опустим пока эту тему, — сказал я, потом помедлив, спросил. — А почему ты вдруг мне всё рассказываешь?
— Большинством голосов, мы выбрали тебя, — став серьёзным, сказал Грег.
— Кто мы? — удивился я.
— Люди, — улыбнулся Грег. — Точнее их подсознания.
— Вы там что, голосуете? — рассмеялся я.
— Попытайся понять, — начал Грегори. — Абсолютно каждое подсознание людей на земле, участвует в общении друг с другом. У нас есть целая система взаимодействий, но главный принцип: демократия. Все важные вопросы мы выносим на голосование.
— Зачем вам демократия? — улыбнулся я.
— Ну, мы же не деревья, — высокомерным тоном сказал Грег. — Мы не можем допускать авторитарного стиля управления. Мы в отличие от деревьев, действуем на благо людей. Если ты поразмышляешь, ты это сразу поймёшь.
— Ты хочешь сказать, что деревья действуют не в интересах людей? — удивился я.
— Вот ты наивный, — громко расхохотался Грегори. — Крепко тебе мозг промыли. По моим расчётам, до тебя скоро всё дойдёт.
В это время, в кабинет вошла уборщица в наушниках и, удивлённо посмотрев на меня, спросила:
— Вы сегодня рано. Мне позже зайти?
— Убирайте, пожалуйста, — сказал я и, взяв листочек с собой, вышел из кабинета.
Грегори волшебным образом, уже ждал меня в коридоре. Он, похоже, перестал притворяться, что является моим видением.
— Бил, ну ты скажи, я же удобнее как помощник, — по-детски хвастливо говорил Грегори, когда мы вышли в коридор. — Не нужны пикожучки, не нужно снимать дамп. Не нужно таскать с собой компьютер.
Я немного подумал, потом ответил:
— Ты хороший помощник, — улыбнулся я. — Но тебя нельзя выключить.
— А ты быстро соображаешь, — обрадовался Грегори.
— Тринити можно было выключить или вынуть пикожучки, — с сожалением вспомнил я. — А в данном случае, невозможно остаться наедине с собой. Я так понимаю, ты знаешь каждую мою мысль?
— Точно, — сказал Грегори. — В этом я тоже круче Тринити. Со мной можно разговаривать мысленно.
— Круто! — наигранно сказал я, понимая неизбежность ситуации.
Потом я прошёл в кабинет Грега и расположился на его диване. Грег занял место за своим письменным столом.
— Ты меня слышишь? — подумал я про себя.
— Слышу, — ответил Грег, не шевеля губами.
— Чёрт! — вслух сказал я. — Это так раздражает, слышать тебя в голове.
— Привыкнешь, — вслух сказал Грегори и улыбнулся.
В это время раздался звонок моего мобильного телефона. Звонили из Мэрии, предлагали приехать через два часа, для того, чтобы начать принимать дела. Начинался самый сложный период для любого человека. По шкале стресса для организма, смена работы находится на одном из первых мест. А я меняю сферу деятельности коренным образом. Посмотрим, как мне будет помогать мой новый помощник. Ничего не оставалось, как довериться ему на время.
— А на кого мы оставим нашу компанию? — спросил я у Грега.
— Твой зам, отличная кандидатура, если ты не против, — сказал Грег. — И наши ребята не против него.
— Ваши ребята? — спросил я.
— Так я называю всех людей на планете, — улыбнулся Грег.
— Грег, ты думаешь, я смогу к этому привыкнуть? — глядя на него, как на сумасшедшего, сказал я.
— Ну, ты же привык к Тринити? — спокойно ответил Грегори.
— Я ей доверял, поэтому мне с ней было легче, — ответил я.
— Мне тоже будешь доверять, — ответил он.
— Когда ты узнаешь её истинные цели, — улыбнулся Грег. — Ты поймёшь, как ошибался. Глупо предполагать, что деревья будут действовать в интересах людей.
— Вот, только не надо мне сейчас объяснять её замыслов, — попросил я. — Я ещё не до конца понял то, что ты мне наговорил. Лучше скажи, чего хочешь ты и «ваши ребята».
— Если я начну тебе сейчас рассказывать, мы опоздаем в мэрию, и тебя уволят за непосещаемость, — засмеялся Грегори. — Пойдём, машина уже у подъезда.
— Откуда ты знаешь про машину? — спросил я, вставая с дивана.
— Мы же общаемся с подсознанием водителя, — объяснил Грег. — Если надо, ему покажется, что ему звонят по телефону и отдают приказы. Если надо, ему захочется определённых вещей. Только ресурсов на управление людьми, уходит слишком много.
— Что это значит? — спросил я, выходя из кабинета.
— Сложно объяснить, но я постараюсь, — начал Грегори, когда я нажал на кнопку лифта. — Сознание и подсознание человека связаны очень тонким каналом. Тут природа очень постаралась. Через этот узкий канал, ты бы не смог меня услышать, поэтому нам пришлось изобрести обходной канал.
— Не понял, — сказал я, заходя в лифт.
— Чтобы ты меня сейчас видел, — продолжил он. — Приходится использовать около ста человек вокруг. Все они отправляют «пси-волны». Даже не знаю, как сформулировать понятнее. Твоё подсознание отправляет слабый сигнал подсознаниям сотни человек вокруг тебя. Все они напрягаются и отправляют тебе сто одинаковых сигналов в твоё сознание. Так достигается пороговая мощность, и твоё сознание воспринимает меня как настоящего.
— Вы используете окружающих людей как ретранслятор и усилитель сигнала? — спросил я.
— Правильно, — улыбнулся Грег. — Так мы взломали защиту между сознанием и подсознанием. Схема сложная, но, как видишь, мы ей успешно пользуемся.
— Ещё раз, — сказал я, выходя из лифта. — Моё подсознание, т. е. ты, отправляешь картинку всем подсознаниям вокруг. Они пересылают картинку мне. Так как их много, сигнал прорывается напрямую в моё сознание. Так?
— Так, — улыбнулся Грегори, подходя к машине.
— А люди, которые отправляют мне сигнал, — продолжил я, — они как-то ощущают, что являются ретрансляторами?
— Ощущают, но не понимают, — улыбнулся Грег. — Когда их подсознание используется для отправки картинки твоему сознанию, оно практически отключает свою собственную деятельность. Твой мозг тоже изредка используется для ретрансляции. Ты наверняка ощущал одно чувство.
— Какое чувство? — спросил я, глядя как мимо в окне проносятся дома.
— Чувство отупения, — улыбнулся Грег. — Если рядом с тобой появился объект, которому мы передаём сигнал с помощью тебя и ещё сотни других граждан, ты резко тупеешь. В это время ты не можешь сконцентрироваться на том, что сейчас делаешь. Ты даже не можешь вспомнить правильное слово в разговоре.
— И откуда такие сложности? — спросил я.
— Природа сделала очень слабый приёмник «пси-волн» у сознания, — ответил Грег. — Шутка в том, что подсознания охотно общаются между собой на малых мощностях, а сознание с огромным трудом принимает «пси-волны».
— А откуда чувство отупения? — спросил я.
— Ты работал, когда-нибудь с компьютером? — неожиданно спросил Грег.
— Конечно, — улыбнулся я.
Мы уже приближались к мэрии. Грегори довольно посмотрел на меня и продолжил:
— Если одна из программ начинает очень много вычислять и отнимать много ресурсов компьютера, то весь компьютер подвисает. То же самое происходит с мозгом. Вот, например, видишь водителя. Я общаюсь с тобой. Это означает, что твоё подсознание общается с твоим сознанием. Мы используем этого человека для передачи сигнала, поэтому сейчас его мозг очень занят.
— Это не опасно? — осторожно спросил я.
— Пока вокруг много людей, это не опасно, — сказал Грег. — Моё изображение сейчас передают все люди, которые оказались рядом. Их тут около двух сотен.
— Как у вас всё сложно, — улыбнулся я, выходя из машины.
— Главное, что работает, — ответил Грегори.
— Работает, но звучит как бред сумасшедшего, — рассмеялся я, подходя к охраннику у входа в мэрию.
Охранник приветливо открыл дверь и улыбнулся во все зубы. Я зашёл в мэрию, в фойе стояло очень много людей, которые разразились аплодисментами. Пока чиновники хлопали, ко мне подошёл улыбчивый толстяк, с которым мы уже встречались. Он пожал мне руку и сказал:
— Добро пожаловать мистер Тэйлор.
— Доброе утро, — громко сказал я. — Спасибо за радушный приём, прошу вас всех приступить к работе.
— Отлично, — улыбаясь, говорил заместитель мэра. — Мистер Фил крепко заболел и не сможет передать вам дела, но вы не беспокойтесь. Я ознакомлен со всеми проектами и буду рад ввести вас в курс дела. Вы меня познакомите со своим приятелем?
Я очень удивился, что заместитель видит Грегори. Они протянули друг другу руки и пожали их. Я сначала смутился, потом опомнился и сказал:
— Это мой главный помощник, его зовут Грегори.
— Очень приятно, — ответил заместитель. — А меня зовут мистер Голтсмит. Надеюсь, сработаемся.
— Конечно, сработаемся, — успокаивающим тоном ответил Грегори. — Давайте пройдём в наш новый кабинет.
— Прошу вас, — обрадованным голосом, сказал мистер Голтсмит.
Он быстрым шагом направился к дверям лифта, которые были открыты. Мы зашли туда втроём и погрузились в обычное неловкое молчание. Уже через десять минут, мы остались с Грегори в кабинете вдвоём. Когда дверь за мистером Голтсмитом хлопнула, я сразу спросил:
— А каким образом он тоже видит тебя?
— Таким же, как и ты, — спокойно ответил Грегори. — Если вокруг достаточно обычных людей, то я могу являться любому человеку, и он не заметит моей виртуальности.
— Обычных людей? — уточнил я.
— Понимаешь, если человек слишком развитый, — начал объяснять Грегори, проверяя кресло мэра на мягкость, — он не разрешает использовать своё подсознание для ретрансляции. Поэтому нам нужно как можно больше обычных людей, которые не используют свой мозг на полную мощность.
— Слушай, с чего начнём? — спросил я, усаживаясь в кресло мэра.
— Ну, я то уже знаю, с чего мы начнём, — самодовольно улыбнулся Грег. — Но если мы сразу начнём делать по моему, то люди вокруг переполошатся. Поэтому давай сначала выслушаем нашего заместителя, пока он ещё работает.
— Ты же сказал ему, что мы с ним сработаемся? — спросил я.
Грегори посмотрел на меня с удивлённым выражением лица. Он отодвинул дорогой старинный стул и уселся за стол для гостей, примыкающий к моему новому рабочему месту мэра.
— Бил, давай ты уже перестанешь быть простачком, — нахмурился Грегори. — Как ты думаешь, если этот заместитель проработал два срока со старым мэром, сохранились ли между ними отношения?
— Думаю, сохранились. Но ведь он знает всё про текущее состояние дел, — стал спорить я. — Если мы его уволим, мы можем потерять последний источник информации о том, что сейчас происходит и что нам делать.
— Вот ты наивный, — рассмеялся Грегори. — После увольнения этого зама, не ты что-то потеряешь. Это Фил потеряет последний источник информации о том, что сейчас происходит и что ему делать. Ты хотя бы что-нибудь почитай про полководцев. Всем перебежчикам после слива информации, всегда и во все времена отрезали голову. Увольнение этого заместителя и прежней администрации, имеет гораздо больше плюсов, чем минусов.
— Я не спорю, — улыбнулся я. — Но нам же нужно узнать у них текущее состояние дел.
— Я тоже не спорю, — согласился Грегори. — Нам нужно сделать вид, что мы узнаём текущее состояние дел, чтобы не переполошить людей нашими сверхспособностями. Ты же не думаешь, что мы решили выдвинуть тебя мэром, не подготовившись? Мы уже узнали текущую ситуацию во всех подробностях. Мы даже подготовили фамилии людей для новой администрации.
— Слушай, у меня такое ощущение, что не я становлюсь мэром, а ты и ваши ребята, — обиженно сказал я.
— Бил, ты не прав, у тебя очень важная роль, — глядя в глаза, начал объяснять Грегори. — Именно ты являешься нашим избранным. Именно тебе уготована роль изменить историю. Без тебя, мы не справимся. Но только ты не одевай корону раньше времени.
— Я и не собирался, — улыбнулся я.
— И с сегодняшнего дня, — продолжил он, — не думай о своём правлении, как о единоличном. Любой правитель не имеет влияния, без своей надёжной команды. Люди, которые тебя будут окружать, готовились очень давно. В прошлые времена, они входили в свиту великих полководцев, правителей, царей и президентов.
— Да ладно, ты преувеличиваешь, — улыбнулся я.
— Ты нас недооцениваешь, — махнул рукой Грегори. — Я тебе потом всё расскажу. Ты поймёшь, какие великие люди тебя окружают. И все они будут верой и правдой служить тебе, не подозревая о своём былом величии.
— Постараюсь поверить, — улыбнулся я, поразившись, что меня это не удивляет. — Может, тогда начнём?
— Давай, — сказал Грегори. — Вызывай сейчас своего заместителя, и начнём разговаривать с каждым твоим сотрудником. Твоя задача, сейчас пустить слух, что ты не собираешься махать шашкой и делать резких изменений. Хотя на самом деле, у тебя всего три месяца на замену 16 первых лиц мэрии.
— И мы ни кого не оставим? — удивился я.
— Бил, ты опять желаешь, чтобы я повторял всё по два раза? — недовольно ответил Грег. — Если хочешь быть милосердным, тебе нужно было устроиться в хоспис, а не в мэрию. Тут или ты их жрёшь или они тебя. Дашь слабину, и на тебя все накинутся как коршуны. Знаешь главное правило любого царя?
— Причём тут царь? — улыбнулся я, рассматривая тупой нож для вскрытия конвертов. — Мэр и царь, это разное. Времена же изменились.
— Рассказывай, — улыбнулся Грегори. — Времена меняются, культура меняется, техника меняется, цели и задачи меняются, но люди остаются прежними. Психология человеческих взаимоотношений на редкость стабильная штука. Поэтому тебе нужно научиться быть жестоким ради всеобщего блага.
— Хорошо, договорились, — согласился я, — но если что-то пойдёт не так, то я тут же всё возьму в свои руки. И я хочу лично отобрать себе новую команду.
— Пожалуйста, — пожав плечами, сказал Грег и отвернулся. — На самом деле, ты сам подбирал эту команду.
— Когда? — удивился я.
— Попытаюсь объяснить, — начал Грегори. — Насколько я знаю по рассказам о социальной сети Ковчег, там любой выбор предоставляется твоему дампу. Он анализирует, что ему подходит, а что не подходит. Мы поступаем более разумно.
— Как? — спросил я, откладывая нож в сторону.
Грегори встал со своего места, открыл ящик стола, взял там четыре какие-то картонные коробочки и, вернувшись обратно, высыпал их содержимое на стол с зелёным сукном. Потом он перемешал эти скрепки и разровнял их по всему столу. Скрепок было очень много. Потом он с потрясающей скоростью выбрал из этой кучи горсть белых скрепок и высыпал их передо мной, сказав:
— Мы уже провели собеседование людей из твоей команды с твоим подсознанием и выбрали только тех, кого оно одобрило. Ты провёл 400 собеседований за одну единственную ночь. Представляешь, какой потенциал у твоего суперкомпьютера в голове?
— А могу я сам провести собеседование с этими людьми? — спросил я, указывая на белые скрепки перед собой.
— Конечно, — улыбнулся Грег, перемешивая оставшиеся скрепки перед собой. — Ты сам волен выбирать себе команду, никто не будет вмешиваться. Давай уже зови своего зама, нужно сделать вид, что мы думаем, что нам теперь делать. В эти выходные поедем в ложу, будем собеседоваться.
— Так мои помощники будут масонами? — удивился я.
— А ты как думал? — спросил Грегори. — Думаешь, ты зря туда вступал?
— Ты хочешь сказать, что масоны это кадровый резерв для правителей? — предположил я.
— Не буду скрывать перед тобой, — улыбнулся Грег. — Так было почти всегда. Не каждый политик начинает свою карьеру масоном, но почти каждый значимый политик заканчивает свою карьеру, познав секреты этого мужского клуба. Неужели ты думаешь, что при сегодняшних технологиях, можно предположить случайное развитие событий на арене власти?
— Ты хочешь сказать, что всё происходящее в мире, кем-то срежиссированно? — удивился я.
— К счастью да, — гордо ответил Грегори, потом немного подумал и продолжил, — но, к сожалению, у этого спектакля два режиссёра.
— Первый, это масоны. А кто второй? — спросил я.
— Ну что за глупости? — нахмурился Грегори. — Масоны, это всего лишь трупа актёров. Все их ритуалы, таинства и действия, для того, чтобы они не скучали и тренировались дружить друг с другом. Нет ничего сильнее дружбы.
— Что ты имеешь в виду? — спросил я.
— Потом. Ты спрашивал про личности двух режиссёров нашей жизни на этой планете, — напомнил Грегори. — Первый режиссёришка, это Тринити и её сеть Ковчег.
— Чувствуется, ты её недолюбливаешь, — улыбнулся я.
— Есть за что, — нахмурился Грегори. — Она лезет не в свои дела. Пусть лучше занимается своими цветочками, травкой и кустиками. Я до сих пор не могу понять, почему деревья вмешиваются в дела людей. Они же разные.
— Они же помогают нам выжить, — напомнил я.
Грегори сощурил свои глаза, посмотрел в сторону цветов на подоконнике и, делая свой голос тише, сказал:
— Если ты сможешь защищать Тринити, после того, как я расскажу её замысел, то я съем землю из этих горшков.
— Ты лучше про второго режиссёра расскажи, с первым я уже знаком, — безмятежно улыбался я.
— Второй режиссёр более великий и справедливый, — тихим голосом продолжил Грегори. — Самое ценное, что первый режиссёр, пока ещё про второго ни чего не знает. Труппа актёров второго режиссёра более дружная.
— Массоны? — предположил я.
— Ну что ты про них заладил? — раздражённо воскликнул Грегори. — Второй режиссёр, это все люди на планете, без исключения. Их подсознания связаны друг с другом, но они об этом не подозревают. Путём сложных переговоров, подсознания людей, сами решают, как ставить спектакль своей жизни. Всё человечество, это и есть верховная высшая сила. Ваши подсознания, это и есть Бог.
— Странная версия о Боге, — удивился я. — Мне кажется это кощунство.
— Это не версия, это факт, — ответил Грегори. — А кощунством является твоя манера разговаривать с представителем Бога.
— Ты представитель Бога? — рассмеялся я, представляя Грегори в смирительной рубашке.
— Я не собираюсь тебе этого доказывать, — расслабился Грегори. — Это ваша работа, показывать свою веру. Мы не можем заставлять вас верить в наше существование. Но на самом деле, меня всегда удивляло, что люди говоря о Боге, смотрят на небо, а не на всех окружающих людей. Неужели сложно понять, что все люди на земле, в совокупности, и являются Богом. Неужели ты не читал Библию? Вам же её подсовывают на целую ночь при посвящении в масоны. Там есть все ответы и все доказательства.
— Грег, надеюсь, ты не думаешь, что вера в ваши, как ты сказал, «подсознания», может возникнуть во мне за один день? Я про вашу компанию «наших ребят» узнал только сегодня. Мне нужно уложить всё это в голове. Мы же со своим сознанием не такие умные, как вы. Кстати, кем вы себя считаете?
— Мы себя считаем, совокупностью подсознаний всех людей на земле, — улыбнулся Грегори. — Но я люблю называть нас: «наши ребята».
— И где там, в Библии про вас? — недоверчиво спросил я.
— Везде, — улыбнулся Грегори. — Если ты будешь понимать, что Бог, это и есть совокупность связанных подсознаний людей, то поймёшь смысл многих фраз в Библии.
— Каких, например? — спросил я, рассматривая кнопки вызова на большом телефонном аппарате сбоку от меня.
— Познавая себя, познаёшь Бога, — напомнил Грегори. — Я вам людям удивляюсь, как вы можете веками не обращать внимания на эту фразу.
— А почему вы не могли написать в Библии простым языком, всё как есть? — спросил я, держа палец на кнопке вызова своего заместителя. — Написали бы чётко, как уголовный кодекс. Так чтобы понимание было однозначным.
Грегори сначала серьёзно посмотрел на меня, потом стал истерично смеяться. От его смеха, скрепки подпрыгивали на столе. Я никогда не видел, чтобы он так долго веселился. Через некоторое время, он вытер слёзы и сказал:
— Ну, ты чудак. Я первый раз слышу о том, что Библию нужно было написать по образцу уголовного кодекса. Если мы всё разжуём, покажем, расскажем и докажем, то где будет ваша заслуга? Нам нужна ваша вера. Причём главное, что ты должен уяснить, нам не нужны толпы знающих людей. Пусть верующих будет немного, пусть самые достойные из них будут в «мужском клубе» масонов. Нам не нужны толпы. Мы спокойно обходимся без этого.
— Ты хочешь сказать, что вы не хотите, чтобы про вас знали все? — догадался я.
— Верно! — воскликнул Грегори. — Если все поверят в нас, если все поймут Библию правильно, то наша власть ослабнет.
Мой мозг понемногу закипал. Всё вокруг, начинало напоминать игру, в которую я играю уже не первый век и только сейчас начал читать инструкцию. Устав разговаривать на такие сложные темы, я нажал на кнопку и вызвал своего заместителя.
Новая работа, это всегда стресс. А работа мэра, это ещё более страшный стресс. Первые дни я помню с трудом, прошла уже неделя. Передо мной мелькали множество лиц. И всё это можно было бы пережить и совсем разобраться, если бы люди вокруг не стояли на цыпочках. Вся мэрия ходила на цыпочках и притворялась. Если бы не Грегори, я бы сделал сотни ошибок на новом месте. Я выслушивал информацию от своих коллег и пытался понять, что можно сделать. Все окружающие что-то просили и почти всё это, стоило денег или времени.
Грегори подсказывал, что мне делать, и мы так часто отказывали окружающим, что мне становилось неудобно. Вокруг такие милые и вежливые люди, а Грегори заставляет меня сориться с ними. Мы настолько часто давали запреты на инициативы окружающих, что про меня стали ходить слухи, что я более строгий начальник, чем Фил. За эту неделю, мы не сделали ни чего нового, мы лишь выслушивали отчёты ответственных лиц и просили подождать со всем новым.
Сначала было очень тяжело, но постепенно, я стал привыкать. Привычка — это самый главный помощник в делах. Именно её отсутствие вызывает стресс новой работы. Чтобы пережить первые месяцы на новом месте, пока привычки нет, нужен помощник. Поэтому мне повезло, моей карьере помогали все люди земли, выделяя ресурсы своего подсознания. Было приятно осознавать, что все земляне выдвинули меня на этот пост.
Подсознания людей, которые меня окружали, тоже участвовали в общем совете по моему выдвижению. Но это было странно, так как они мне во многом мешали. Постоянная дезинформация, втирание очков, непроверенные данные, замалчивание проблем — всё это, непременный спутник любого начальника. Если слушать своё окружение, то получалось, что у нас всё хорошо и у нас самый успешный город. Грегори был прав, что нужно менять всех своих подчинённых. Поэтому через две недели Грегори отправил меня на заседание масонов, на вербовку.
Впервые за эти несколько лет, я отправился в тот лес с открытыми глазами. У мэра такого большого города как наш, был собственный самолёт. На нём мы и полетели в рощу с филином, где меня до этого посвящали в масоны. Поездку организовал Грегори, но попросил ни кому про него не рассказывать. Мы ехали с ним во внедорожнике и разговаривали мысленно, чтобы не слышал водитель. Мы ехали по той же тропинке и под колёсами хрустели ветки. Над головой, сквозь ветви хвойных деревьев пробивался солнечный свет.
Водитель сильно торопился и внедорожник то и дело подпрыгивал на кочках. Грегори держался одной рукой за крышу, другой за подголовник. Не знаю почему, но он не пристегнулся, это было очень не естественно для его педантичного характера. После очередной кочки, Грегори посмотрел на меня и мысленно сказал:
— Бил, когда приедем, я, скорее всего, не смогу тебе помогать.
— Почему? — подумал я.
— Понимаешь, — звучал его голос у меня в голове, — Богемная Роща включает в себя 12 квадратных километров леса. Там собираются очень умные люди. Они, как правило, используют своё подсознание настолько активно, что я не могу набрать 30 людей для ретрансляции. Можно было бы использовать обслугу, но их не так много.
Я подпрыгнул на очередной кочке и, держась за ремень продолжил:
— Ты хочешь сказать, что в обществе активно мыслящих людей связь моего подсознания и сознания прервётся?
— Ты делаешь успехи, — подумал Грегори. — Если вы там будете входить в транс или совершать глупые ритуалы, где мозг не понадобится, то я приду к тебе, и мы обсудим всё, что нужно. Я давно предлагал разместить роту солдат рядом с этим лесом. Солдаты после мощной физической нагрузки, очень хорошо ретранслируют сигнал, так как подсознание им без необходимости.
— Понятно, — подумал я. — А что я должен буду там сделать?
— Скажешь, что набираешь себе команду в мэрию, — продолжил думать Грег. — Там будет очень много желающих, но тех, кто тебе нужен, я пометил.
— Как ты их пометил? — спросил я удивлённо.
— Кого пометил? — громко сказал водитель, оборачиваясь ко мне.
— Да, это я сам с собой, — улыбнулся я водителю, поняв, что сказал последнюю фразу вслух.
Водитель задумался над моими словами и когда оборачивался, резко крутнул рулём, так как мы уже летели в дерево. Реакция у него была хорошая, и поэтому он успел отвернуть от ствола красного дерева, но, тем не менее, раздалось два громких хлопка. Всё произошло очень быстро. Машина остановилась, водитель ошалело смотрел перед собой. Я почувствовал, как сильно стучит моё сердце. Я посмотрел на Грегори, пытаясь найти поддержку, но тот исчез. Видимо, подсознание водителя сейчас занято, и ретранслировать некому.
Водитель молча открыл свою дверь и вышел из машины. Он посмотрел на левое переднее колесо, потом обошёл с другой стороны и, увидев правое переднее колесо, со всей силы кинул ключи в землю. Его лицо покраснело. Он повернулся ко мне и, глядя в глаза, стал подходить к моей двери. Не обращая внимания на закрытое окно, он стал кричать:
— Оба колеса! Какого чёрта ты болтаешь вслух! Всё из-за тебя! Дальше пойдёшь пешком!
Я сначала хотел напомнить о своей должности, но потом решил промолчать. Человек испугался, и ему теперь нужно будет отвечать за прокол двух колёс. Он стал кричать на меня не со зла, просто он уверен, что нападение, это лучшая защита.
Когда я вышел из машины, я увидел толстую ветку, воткнутую в правое колесо внедорожника. Было ощущение, что автомобиль повис на ней. Я подошёл к багажнику и, взяв там свою куртку, надел масонские символы и вопросительно посмотрел на водителя. Тот сидел на ветке, которая проткнула колесо и курил. Он кинул на меня короткий печальный взгляд и показал рукой в сторону лесной дороги.
— Иди туда, через двадцать минут увидишь филина, — сказал он, несколько раз затягиваясь сигаретой.
— Спасибо, — неловко сказал я.
— Тебе, спасибо! — рассмеялся водитель. — Скажи там обслуге, пусть пришлют помощь. Мобильник в этом лесу не работает. Глушилки на каждом дереве.
Я пошёл по тропинке, радуясь свежему воздуху и избавлению от обозлённого человека. Я шёл долго. Через некоторое время, я увидел знакомую статую рогатого филина. Я прошёл мимо неё и отправился во дворец масонов. Там уже собралось много людей. Все они были в фартуках и масонских знаках. Я знал практически всех присутствующих. Когда я обошёл огромные залы дворца, я успел поздороваться с множеством уважаемых людей нашей страны.
Отношение ко мне изменилось. Все смотрели на меня с уважением и поздравляли меня с моим назначением. Когда я уже девятый раз услышал, что я самый молодой мэр города в Америке, я понял, что человеческая фантазия имеет границы. Если честно, ходить, улыбаться, здороваться и говорить одно и то же с каждым из сотни собравшихся масонов, было утомительно.
Великий магистр подошёл ко мне и отозвал в сторонку. Хорошо, что это был не Коровьев. Мы отошли к окошку, за которым вдали стояла статуя филина. Он немного помедлил и сказал:
— Я знаю, что ты хочешь от сегодняшнего заседания. Мы всё устроим. Все братья желающие присоединиться к тебе, подойдут к тебе на трапезе после посвящения новичка.
— Спасибо, — улыбнулся я, удивившись связям Грегори.
На самом деле удобно, когда тебе помогает сам Великий магистр. Я ещё несколько минут постоял у шведского стола и угостился дорогими деликатесами. Когда из дальнего зала послышались удары молотка по столу, я вздрогнул и стал вытирать губы салфеткой. Нужно было занять своё место в зале.
Дверь закрыли. Великий магистр сказал несколько слов приветствия, потом сразу начал рассказывать про меня и моё назначение. В это время, в дверь громко постучали. Магистр не обратил на это внимания и продолжил беседу. Он предложил всем собравшимся, помочь мне набрать команду. Всем желающим предлагалось подойти ко мне во время трапезы после посвящения. В дверь снова постучали и Великий магистр тихо сказал:
— Первый раз вижу нетерпеливых профанов на церемонии. Сказано же, стучать три раза и ждать.
Потом он встал со своего места и, повысив голос сказал:
— Кто нарушает спокойствие братской беседы?
Из-за двери послышался голос, и сразу после этого началась церемония. Я присутствовал на ней уже более двадцати раз и ничего кроме зевоты она не вызывала. Но когда завели профана с завязанными глазами, моё сердце заколотилось. Это был Мартин — мой друг из школы, с которым мы поссорились из-за наркотиков и который помог мне на выборах, покрасив всех наркоманов города в зелёный цвет.
Я еле еле дождался конца церемонии. Она длилась целых полтора часа. Когда Мартину сняли повязку с глаз, он осмотрел зал, но меня не узнал. Его успешно посвятили в масоны. Во время трапезы, я не смог подойти к нему, так как вокруг меня собралась толпа желающих стать моими помощниками. На самом деле, это было странно, что успешные бизнесмены, политики, хотят работать с мэром. Я попросил всех, заходить ко мне по одному в соседний зал и стал беседовать с каждым.
Уже на пятом кандидате, я заметил, что большинство желающих, сегодня утром порезались во время бритья. На их щёках, подбородках или шее, были еле заметные царапины. Я вдруг вспомнил слова Грега, что он отметил всех, кого нужно взять к себе. И действительно, по собеседованиям выходило, что люди с порезами, самые опытные и приятные в общении.
За час я успел отобрать всех помощников. Я собрал их перед собой и, сказав небольшую речь о своих целях на посту мэра, раздал им свои визитки. Закончив с вербовкой отмеченных Грегори людей, я вернулся в зал, где проходила трапеза. Я спешил. Но оказалось, что я зря боялся не встретить Мартина. Он спокойно сидел за столом и пытался отгрызть кусок мяса с бараньей ноги. Его пожилой сосед, в это время рассказывал ему что-то. Мартин вёл себя не совсем вежливо и, слушая в пол уха, наворачивал мясо.
Я вспомнил, как в прошлый раз, тоже ни чего не ел целые сутки перед трапезой. Я подошёл и встал напротив Мартина. Он сначала не замечал меня, так как разглядывал свой кусок. Но когда он случайно поднял глаза на меня, он практически завис. Его рот остался открытым, а баранья нога медленно опустилась на тарелку. Было видно, что он очень удивлён видеть меня здесь. Прошло несколько секунд, когда он пришёл в себя он сказал:
— Уильям? Ты?
Вместо ответа я улыбнулся и показал ему жестом идти за собой. Мартин извинился перед своим соседом, вытер руки и подошёл ко мне.
— Как у тебя дела? — улыбаясь, спросил я.
— Как видишь, — радостно сказал Мартин. — Вот, предложили вступить в братство.
— Правильно, — кивнул я головой. — Ты, я слышал, с наркотой воюешь?
Мартин испугался и стал смотреть по сторонам. Потом очень странно посмотрел на меня и очень тихо сказал:
— Ты откуда знаешь?
— Видел тебя в интернете, — улыбнулся я.
— Я был в маске. Похоже, только ты меня узнал, — шепотом сказал Мартин. — Ты меня не выдавай. В наркобизнесе шутить не любят.
— Мартин, я совсем не ожидал тебя тут увидеть, — радостно сказал я.
— Я тоже, — смутился он, поправляя медальон на груди.
Между нами возникла пауза, которая бывает между двумя давними знакомыми, которые давно не виделись и уже не имеют общих тем, кроме прошлого. Мартин смутился и почесал свою чёрную шею. Я проследил за его движением и обнаружил еле заметный порез бритвы на его коже. Я сразу обрадовался. Грегори, каким то образом отметил и его. Мне будет приятно работать с другом из детства.
— Я так понял, ты стал мэром? — улыбнулся Мартин.
— Благодаря тебе, — сказал я.
— Да, ладно тебе, — засмущался Мартин.
— А ты сам больше не принимаешь наркоту? — став серьёзным, спросил я.
— Толку нет, — нахмурился Мартин. — Ещё в школе меня арестовали полицейские и вкололи специальное лекарство. Оно напрочь блокирует восприимчивость опиоидных рецепторов ко всему, кроме эндорфинов. Я могу пить и есть что угодно, всё, на что реагирует алкоголик и наркоман, на меня не действует.
— Что за полицейские? — удивился я.
— Какое-то специальное подразделение по борьбе с наркотиками, — нахмурился Мартин. — Ты не представляешь, сколько они заплатили мне и моей семье, когда я внедрился в наркосеть твоего города. Если честно, я думал, ты тут замешан.
— Впервые слышу, — сказал я, пожав плечами и вспомнив про Тринити. — А кто тебя надоумил про «зелёнку»?
— Я сам про эту «зелёнку» не знал, — ответил Мартин. — Мне заплатили огромные деньги за съёмку этого ролика. Неужели ты не имеешь к этому отношения? У тебя же есть веский мотив.
За окном уже стемнело. Мы разговаривали с Мартином долго. Мы вспоминали прошлое и обсуждали то, как он бросил свою привычку. Он продемонстрировал свои необычные способности, выпив половину бутылки Виски. Странное лекарство, нужно будет потом спросить у Грегори, как оно работает. Я не верю, что ни он, ни Тринити в этом не замешаны.
Внезапно, во всех помещениях потушили свет. По лестнице мимо нас, четыре масона пронесли тело человека, который был одет в какое-то тряпьё и был крепко связан. Бедный человек кричал как угорелый. Он молил, чтобы его отпустили. Рядом с жертвой шли другие братья с факелами и освещали процессии дорогу. Жертва кричала, но не шевелилась, похоже ей вкололи какой-то транквилизатор.
Процессия вышла на улицу и за ней потянулись все остальные масоны. Мы с Мартином тоже вышли и увидели вдали зловещую картину. Огромная статуя филина с рогами, был подсвечен снизу огромным костром, поднимающимся на четыре метра вверх. Вокруг филина стояли люди в плащах с капюшонами. Жертву несли очень медленно, и она непрерывно молила о пощаде.
Один из старших братьев подошёл к нам и, вручив нам плащи, потребовал надеть их. Пользуясь случаем, я спросил:
— Что происходит?
Он наклонился к моему уху и шепнул:
— Кремация Гнетущей Заботы перед Молохом.
— Что? — переспросил я, невольно улыбнувшись тому, что не понял ни единого слова.
Мы стояли в тридцати метрах от места событий. Жертву поднесли к филину и положили у его ног. Издалека было слышно, как она кричит. Старший брат стал объяснять нам с Мартином:
— Этот филин, это посланник Молоха, бога природы. Молох, требует жертвоприношений через всесожжение.
— Вы собираетесь сжечь этого человека? — вскрикнул Мартин, переглянувшись со мной.
— Это не человек, — рассмеялся старший брат. — Это кукла с динамиком вместо рта. Мы имитируем жертвоприношение. Обычный спектакль.
— Зачем? — спросил я.
— Если не будет спектаклей в жизни, она превратится в череду скучных событий, — пытаясь перекричать ритуальную музыку, сказал брат. — Надевайте плащи и подходите ближе, сейчас начнётся самое интересное.
Мы послушно надели плащи, и пошли вдоль озера, в котором отражался страшный ночной спектакль. От филина по длинной лестнице спустился жрец в красном плаще. Спускался он очень медленно, потом он взял незажжённый факел и поджог его от огромного костра. Жертва лежала совсем близко к костру. Жрец поднёс пламя факела к тряпкам кричащей жертвы, и они сразу вспыхнули.
Крики не умолкали ещё несколько минут. Они доносились сквозь огонь, от этого становилось жутко. Все стояли вокруг и синхронно качались, иногда поднимая руки. Из леса доносилась ритмичная ритуальная музыка. Когда я оглянулся, то увидел вспыхнувшие кресты, стоявшие вдоль всего берега озера.
Я наклонился к уху Мартина и спросил:
— Мартин, пойдёшь ко мне работать в мэрию?
— Пойду, только дай досмотреть, — спокойно ответил Мартин, не отрываясь от зрелища.
После долгого обряда кремации куклы, все быстро разошлись по своим комнатам, а мы с Мартином остались на улице. Мы решили посидеть у горящего костра и поговорить о том, что произошло, пока мы не виделись. После того, как мы остались одни, мы подтащили два больших полена к костру, и присели.
Мы неловко молчали, не зная с чего начать разговор. В это время, послышалось лёгкое покашливание, к нам подошёл официант. Он принёс два тёплых пледа, бутылку коньяка, два бокала и огромную тарелку жаренных куриных крылышек. Мы поблагодарили молодого человека и он, учтиво улыбаясь, оставил нас одних.
— Вовремя, — улыбнулся Мартин, беря в руку кусок курицы.
— Хорошо, что он нас заметил, — сказал я, — с бутылкой коньяка нам будет веселее.
— Говори за себя. На меня алкоголь теперь не действует, — отметил Мартин.
— Почему? — спросил я, неловко держа два бокала в руке и пытаясь разлить коньяк.
— Я же говорил, те странные полицейские ввели мне лекарство, которое блокирует действие алкоголя и наркотиков, — ответил Мартин, отламывая кусочек крылышка.
— Очень странно, — нахмурился я, отдавая ему бокал. — Когда это было?
— Много лет назад, ещё в школе, — ответил Мартин. — Ты не представляешь, как я мучался.
— От чего мучался? — уточнил я.
— Полицейские меня забрали, укололи и сразу выпустили, — начал рассказывать Мартин. — Через день мне так захотелось «вмазаться», что я был весь в поту. Я отправился к Диего и купил у него две дозы героина. Вколол и ничего не почувствовал. Сначала я подумал, что Диего слишком «разбодяжил дурь». Но вторая доза тоже не помогла.
— Хорошее лекарство, — улыбнулся я. — А где его можно достать? Нам как раз нужно устраивать борьбу с наркотиками.
— Сам ты хороший! — обиделся Мартин. — Это был худший месяц в моей жизни. Ломки, бессонница, запор, температура, пот, желание убить себя от боли — ты испытывал подобное?
— Нет, и не хочется, — ответил я.
— Сейчас уже стало легче, — продолжил Мартин. — После нескольких лет завязки, у меня новая жизнь. Но когда переволнуюсь, всегда хочется уколоться. Пытался курить или выпить, но тоже ничего не чувствую. Это как испытывать жажду, несмотря на то, что всё время пьёшь. И самое интересное, что желание уколоться не отпадает даже сейчас. Вечная зависимость.
— И ты продолжаешь колоться? — спросил я, допивая коньяк.
— Зачем? — спросил Мартин, подставляя мне свой бокал, чтобы я его наполнил. — Это бесполезно, я уже много раз пробовал. Мне потребовалось около трёх лет, чтобы научиться жить с этим. Можно сказать, что я импотент по отношению к наркотикам, алкоголю и никотину.
— Можно сказать, ты счастливый человек, — улыбнулся я. — Думаю, многие наркоманы мечтают воспользоваться таким лекарством, чтобы навсегда избавиться от зависимости.
— Сомневаюсь, — сказал Мартин. — Это лекарство ничем не хуже пристёгивания наручниками к батарее. Колешься, но ничего не чувствуешь. Я говорю, что оно вызывает наркоманскую импотенцию. Сомневаюсь, что наркоманы будут принимать его добровольно.
— Я согласен, — кивнув головой, сказал я. — Но зачем нам лечить состоявшихся наркоманов? Мне кажется проще вколоть это лекарство всем здоровым людям, чтобы они не могли пополнять армию «торчков». Это же практически прививка от наркомании. Великое изобретение человечества. Ты знаешь, где можно достать это лекарство?
— Не знаю я ничего, — нахмурился Мартин. — Мне вообще кажется, что я единственный наркоман, которому так повезло. Я долго вращался в тех кругах и уж точно услышал бы про подобные случаи.
— А зачем ты продолжал общаться с наркоманами? — спросил я.
— Я их ненавижу, — буркнул Мартин.
— Тем более, — улыбнулся я, — зачем тогда?
— Они испортили мне всю жизнь, поэтому я хочу отомстить, — сверкая глазами, ответил Мартин.
— Я помню разговор, в котором предупреждал тебя о дружбе с Диего, — сказал я.
— Это не важно, — улыбнулся Мартин. — На такой стадии зависимости, самому бросить невозможно. В одном, ты очень прав.
— В чём? — спросил я, доставая из тарелки последнее крылышко.
— В том, что незачем бороться с уже зависимыми наркоманами, — ответил Мартин. — Нужно бороться с теми, кто затягивает новичков в эту сеть. Это лекарство, которое во мне — утопия. Поэтому, пока оно не найдено, лучше бороться другими методами. На самом деле, многие не понимают, к чему приводят наркопотоки.
— Тут ты прав, многие не понимают, — улыбнулся я, подбрасывая несколько поленьев в затухающих костёр. — Люди подсев на наркотики, вымирают.
— Я сейчас не про это, — посмотрев на меня, начал Мартин. — Наркотики действуют не только на тех, кто их принимает. Ты можешь вести здоровый образ жизни и страдать от наркоты. Это настоящее оружие массового поражения и людей и стран. Страна, которая желает быть сильной и самостоятельной, никогда не будет производить их и уж тем более, допускать наркотрафик на свою территорию. Дело в том, что при производстве и перевозке наркотиков, страдают обе страны: поставщик и покупатель.
— Расшифруй, пожалуйста, — попросил я.
— Простой пример, — начал Мартин. — Мексика производит 90 % кокаина, который потребляется в США. При этом страдают обе страны. Мексиканцы приучаются к лёгким деньгам. Они вовлекаются в производство и перевозку этой отравы, и губят своё сельское хозяйство. Крестьянин, который выращивал мак и зарабатывал очень большие деньги, теперь ни за что не будет выращивать и собирать кукурузу. Если спрос на наркотики упадёт, то у мексиканцев уйдёт около 15 лет, чтобы снова научиться работать.
— Хорошая мысль, — сказал я. — Я согласен, что наркотики во всех своих проявлениях — будь то производство, продажа или потребление — вызывают наше перерождение, разлагая нашу этическую, религиозную и политическую жизнь, наши исторические и экономические ценности.
— Вот ты загнул. Но, перерождение, это правильное слово, — согласился Мартин. — Вот мне повезло, я перерождался дважды. Я был наркоманом и знаю, что это такое. Если бы прошёл ещё год, я бы стал убивать и воровать ради дозы. Всё это нужно остановить, но помогать нам некому.
— Почему? — удивился я. — Я теперь мэр. Если ты присоединишься ко мне, нам будут помогать все наркополицейские. У меня есть пара идей по поводу поиска производств этой гадости.
— Ты пока ещё очень наивный мэр, — рассмеялся Мартин. — Неужели ты думаешь, что наркоторговля не вжилась в экономику страны окончательно? Её покрывают правительства стран. Это самый лёгкий способ наживы.
— Думаешь, полицейские покрывают наркотрафик? — спросил я.
— Вспомни, пожалуйста, новости за последние несколько лет, — попросил Мартин. — Ты постоянно слышишь, что полицейские прикрыли притон, поймали торговца с килограммом гашиша в двойном днище чемодана.
— Правильно, это же говорит о том, что полицейские работают? — спросил я.
— Наоборот, — улыбнулся Мартин. — У полицейских договор с наркосетями. Бароны регулярно подставляют своих мелких рыбёшек и наводят на них копов. Те в свою очередь получают медали и не трогают настоящий трафик. Основная масса наркотиков, перевозятся совершенно открыто и под прикрытием власти и лично я, ни разу не слышал в новостях о задержании партии, больше 3-х килограммов.
— Я тоже не слышал, — согласился я.
— Вот ты же бизнесмен, — начал Мартин. — Подумай, смог бы ты скрытно организовать трафик героина, который ежегодно составляет 200 тонн для США? Я точно знаю, что полицейские задерживают лишь 4 % трафика. Это даже меньше чем подоходный налог.
— Думаю всё возможно, — улыбнулся я.
— Рассмотри тогда два варианта, — продолжил Мартин. — Первый, перенос 200 тонн героина при помощи 200 000 наркодилеров, каждый из которых перевозит через границу по одному килограмму. Второй, 20 фур в каждой из которых по 10 тонн. Какой из вариантов безопаснее? Когда участвует 200 000 человек или 20 водителей?
— Фуры выгоднее, — согласился я.
— Тогда почему не задержано ни одной фуры с наркотиками? — с издёвкой спросил Мартин.
— И ты уверен, что наркотики возят фурами? — с прищуром, спросил я.
— Фурами, транспортными самолётами армии и эсминцами, — ответил Мартин.
— Ладно фуры, но зачем ты приплетаешь военных? — спросил я.
— А кто ещё может путешествовать по миру без досмотра? — задал встречный вопрос Мартин.
— Смелое утверждение, — улыбнулся я.
— Я знаю, о чём говорю, — серьёзно сказал Мартин. — Видел на грузовиках три буковки: «TIR»?
— Видел, только не знаю, что это означает, — ответил я.
— Это расшифровывается «Международные дорожные перевозки», — объяснил Мартин, посмотрев вверх на филина. — Эта система действует в 65 странах и принята была в 1975 году при помощи ООН. Это запутанная транзитная таможенная система. Основной смысл которой, в том, чтобы многократно не досматривать груз на разных таможнях. Контейнеры могут быть опечатаны и, не дай Бог, кому то взбредёт в голову досмотреть груз. Это будет международный скандал.
— Ты думаешь на фурах с надписью «TIR» возятся наркотики? — удивился я.
— Я слежу за новостями и ни разу не видел, чтобы в фуре с надписью «TIR» были найдены наркотики, — ответил Мартин. — Именно это и доказывает мне, что это самый лучший путь глобальной переброски наркотиков из страны в страну. Ты представь, в организацию TIR входит больше 50 000 перевозчиков и они ежегодно, более 5 000 000 раз пользуются правом ускоренного оформления таможенных документов. Среди этой громады грузовиков, легко провезти десятки грузовиков с наркотиками. Тем более что опечатанные контейнеры этой организации, могут двигаться и железной дорогой и паромами.
— И как тогда ООН объясняет необходимость в этом гиганте? — спросил я.
— Фрукты, — рассмеялся Мартин.
— Что фрукты? — спросил я.
— Европейская экономическая комиссия ООН в 1975 году сказала, — начал объяснять Мартин, — что фрукты и другие скоропортящиеся продукты, не могут ждать многочисленных таможенных проверок. Поэтому достаточно досмотреть на таможне страны отправителя и опечатав контейнер, отправлять через весь земной шар. А как ты думаешь, стране отправителю выгодно отправлять наркотики соседям?
— Думаю да, — ответил я. — Всё же это огромные деньги. Отправляешь отраву соседним странам, они от наркотиков тупеют, слабеют, ещё и деньги тебе взамен отправляют. Причём регулярно и добровольно.
— Правильно мыслишь, — похвалил Мартин. — Если хочешь убедиться в объёмах денег, которые крутятся в этой сфере, взгляни на китайскую золотую биржу в Гонконге.
— А что там такое? — спросил я.
— Китайцы являются крупнейшими потребителями наркотиков, — начал объяснять Мартин.
— Не правда, — перебил я. — Крупнейший потребитель наркотиков — Россия.
— Вот, что за привычка не дослушивать, — нахмурился Мартин. — Я имею в виду, что Китайцы являются крупнейшими потребителями наркотиков, которые расплачиваются золотом.
— А почему золотом? — спросил я.
— А кому нужны их деньги? — улыбнулся Мартин.
В это время, позади нас снова послышалось знакомое покашливание. Официант с сонными глазами принёс нам термос с двумя чашками и по большому кусочку торта. Он дал нам всё это в руки, отошёл на минуту и вернулся с маленьким столиком и двумя складными стульчиками. Расставив всё это возле костра, он забрал у нас кружки и термос и разлил вкусно пахнущий кофе сорта «Молд».
— Сколько сейчас времени? — спросил Мартин у официанта, увидев на его руке часы.
— Час ночи, — улыбнулся официант.
— Спасибо, — поблагодарил я.
Официант подбросил сразу четыре полена в костёр, мельком глянул на возвышающуюся статую Филина, неловко перекрестился и ушёл в сторону замка. Мы пересели в комфортные складные стулья, за что наша поясница выбила у организма порцию эндорфинов, и мы почувствовали себя гораздо лучше. Мартин взял чашку кофе и с удовольствием отпил.
— Отличный кофе, — сказал он. — Как вы умудрились его сделать?
— Секрет хранится в строжайшей тайне, — тихо сказал я. — Не могу же я тебе рассказать про новозеландские бактерии.
— Новозеландские? — спросил Мартин.
— Это секрет, — рассмеялся я. — Расскажи лучше про биржу золота в Гонконге.
— Хорошо, — сказал Мартин, отправляя маленький кусочек торта в рот. — Если ты зайдёшь в интернет и посмотришь на график цены золота на этой бирже, ты увидишь сезонные колебания цены. И они полностью совпадают с сезонами урожайности мака и конопли. Плюс зависят от колебаний спроса на наркотики.
— А почему именно китайская биржа? — спросил я, отпив кофе.
— Ты, похоже, плохо учил историю, — улыбнулся Мартин, пытаясь аккуратно снять с торта розочку. — Про опиумные войны слышал?
— Напомни, — попросил я.
— Ну, правильно, откуда тебе знать, как начиналась крупнейшая наркомафия в мире, — рассмеялся Мартин. — В конце восемнадцатого века, Англия столкнулась с тем, что все её деньги, драгоценности, меха и так далее, уходят в Китай в обмен на чай, шёлк и золото с серебром. Китайцев много, а им от Англии ничего не нужно. Непорядок! А Англия нуждалась в китайских товарах и растрачивала на них все свои богатства. Нужно было срочно, что-то делать.
— Очень интересно, — сказал я. — Ты стал талантливым экономистом, похоже, мне с тобой повезло.
— Тут ты прав, — довольно хмыкнул Мартин. — Англичане понемногу стали приучать китайцев курить опиум.
— А где они его брали, и что это такое? — спросил я.
— Его производят и по сегодняшний день, — начал рассказывать Мартин. — Сначала с мака собирают высохший на солнце сок, ну а потом из этого делают опиум. Производят его в «Золотом Треугольнике», в который входит и северный Таиланд. Англичане возили опиум из Индии, Таиланда и других стран в Китай и приучали местных крестьян курить.
— И как, приучили? — спросил я.
— У китайцев жизнь была не сахар, — начал Мартин, — поэтому они с радостью приняли то, что облегчало им жизнь. Курение опиума вошло в китайскую культуру, не без помощи англичан. Они, кстати, пытались и японцев приучить, но у них ничего не получилось.
— Почему не получилось? — спросил я.
— У японцев очень мощная культура, — уважительно сказал Мартин. — А страна с сильной религией, культурой и устоявшимися традициями, хорошо сопротивляется всем вмешательствам. Так что технология подсаживания страны на наркотики, начинается с разрушения образования, религии и культуры.
— Как всё сложно, — улыбнулся я.
— Ну, как ты понимаешь, этим занимаются совсем не дураки, — серьёзно сказал Мартин. — Технология отработана веками.
— Странно, что технология защиты от этого, не развивается веками, — нахмурился я.
— Деньги, — коротко сказал Мартин, потерев пальцы друг об друга.
— Наверное. В правительствах очень мало альтруистов, — резюмировал я.
— Да, от них избавляются первыми, — улыбнулся Мартин. — Поэтому, если задумал бороться с наркотиками серьёзно, найми телохранителей и будь осторожен.
— Лучше расскажи про «опиумную войну», — перебил я.
— Китайское правительство было альтруистами, — продолжил Мартин, — поэтому, узнав, что половина крестьян курят опиум и отдают за него бешенные деньги, ввело запрет на наркотики. Китайцы закрыли все порты, кроме одного и запретили иностранцам выходить на берег. Весь груз тщательно досматривался, чтобы не допустить торговлю опиумом. Англичане сразу запаниковали, так как Британская корона лишилась львиной доли доходов.
— Ты хочешь сказать, что раньше страны не скрывали своих замыслов? — спросил я.
— А зачем им скрывать? — улыбнулся Мартин. — Страны открыто враждовали друг с другом. Войны, захваты чужих территорий, убийства — это было в порядке вещей.
— Жестоко, — резюмировал я.
— Ошибаешься, — серьёзно ответил Мартин. — Сейчас, в мирное время погибает больше людей, чем раньше в военное. Технологии убийств развиваются. Наркотики производить и продавать легче, чем раньше.
— И что сделала Англия? — спросил я.
— Китайцы ввязались в «опиумные войны», — продолжил Мартин. — В результате этих войн, Китай не только потерял остров Гонконг и Коулн, но и вынужден был согласиться с неограниченным импортом опиума в Китай.
— И англичане до сих пор торгуют в Китае? — удивился я.
— Торгуют, — кивнув головой, ответил Мартин. — Теперь не только англичане, но и другие страны. Причём, не смотря на окончательный запрет торговли опиумом в Китае. К опиуму добавились и другие наркотики. Поэтому ситуация такая, что цена золота в стране, зависит от спроса на наркотики.
— И почему все молчат? — удивился я.
— Выгодно, — спокойно ответил Мартин. — Такая ерунда как с Китаем, произошла со всеми странами без исключения. Чёртова глобализация.
— Но нужно же что-то делать? — спросил я. — Если по венам планеты Земля, вместо крови, будет течь наркота и деньги, мы хорошего будущего не построим.
— Хорошие слова, — похвалил Мартин. — Мы с тобой, будем тромбом в этой кровеносной системе. Остановим наркотики, я даже знаю как.
— Твоим лекарством? — предположил я.
— Оно нам недоступно, — нахмурился Мартин. — Есть другие методы.
На следующее утро, Мартин согласился отправиться со мной в Лос-Анжелес. Мы прилетели на самолёте и сразу направились в мэрию. Перед тем, как войти к себе в кабинет, я отдал список выбранных мной кандидатов секретарю и попросил вызвать их к себе на завтра.
Когда мы с Мартином вошли, Грегори лежал на диване. Я предложил своему чернокожему помощнику присесть в кресло. Мартин глядя на Грегори осторожно присел и внимательно посмотрел на меня. У него был очень удивлённый вид. Грегори не открывая глаз, стал подниматься. Он сначала улыбнулся, потом открыл глаза и, протягивая руку Мартину, сказал:
— Ты, наверное, не ожидал меня тут увидеть?
— Да, уж, — быстро кивая головой, сказал Мартин.
Я стоял у своего нового стола и удивился настолько, что забыл, о том, что планировал сесть. Интересно, что означает их знакомство? Похоже, Мартин, это тоже необычный человек.
— Бил тебя видит? — спросил Мартин у Грегори.
— Конечно, — улыбнулся Грег, глядя на него. — Я помогаю не только тебе, но и ему. Ты же знаешь, я на всё способен. «Нашим ребятам» всё равно, сколько моих образов создавать.
— Он тоже в курсе про «наших ребят»? — спросил Мартин.
— Он знает столько же, сколько ты, — спокойно ответил Грегори, вставая с дивана. — Вы теперь будете помогать друг другу. Бил не справится один и ему нужна верная команда. Ты же согласен?
— Смотря, какая цель, — нахмурился Мартин.
— Цель прежняя, — объяснил Грегори, присаживаясь на стул, рядом с моим столом.
— Это хорошо, — улыбнулся Мартин, присаживаясь напротив Грега. — Бил, садись, обсудим ситуацию.
Я ошарашено смотрел на двух сидящих людей напротив своего стола и стал опускаться в своё кресло. Похоже, моя жизнь не может течь без сюрпризов. Я открыл большую тетрадь и положил перед собой. Потом потянулся к малахитовой ручке и попробовал почеркаться ей на листочке в клеточку. Она писала безукоризненно. Грегори и Мартин посмотрели на меня и улыбнулись.
— Кто вы такие? — спросил я.
— Ты же всё знаешь, — улыбнулся Грег. — Ничего не меняется, всё по-прежнему. Ты мэр. Мы твои верные помощники. Забегая вперёд, отвечу на твой вопрос. Мартин — это твой друг из детства. Он натуральный человек, которому я уже давно помогаю. Он не твоё видение, он настоящий. Можешь его потрогать.
— Не надо меня трогать, — нахмурился Мартин. — Грег, скажи, а Бил натуральный?
— Я же говорю, — громко рассмеялся Грегори. — Вы оба натуральные люди. Из нас троих, видением являюсь только я. Будь Бил виртуальным, он бы уже сообразил всё как есть.
— Тебе сейчас можно верить? — прищурившись, спросил я, обращаясь к Грегори.
— Однозначно и бесповоротно, — наивно улыбнувшись, ответил Грег.
— Как будем убивать наркомафию города? — неожиданно спросил Мартин, сложив руки перед собой. — Зелёнкой?
— Ты сообразительный, — кивнув головой, ответил Грегори. — Но кроме этого, мы при помощи спутников, уже отследили поставки уксусного ангидрида. «Наши ребята», на последнем совещании, разрешили разгромить наркотрафик в отдельно взятом городе.
— А почему только в одном городе? — спросил я.
— Какой ты прыткий, — рассмеялся Грегори. — Вам людям, всё хочется сразу. А мы любим, осуществлять свои планы медленно и последовательно. Так выходит качественнее и надёжней.
— Грег, ты говоришь о полной остановке наркотрафика в Лос-Анжелесе? — удивлённо спросил Мартин.
— Конечно, — самодовольно улыбнулся Грег, сделав вид, что ковыряет в носу. — Уважим Володю.
— Володю? — нахмурился Мартин.
— Я имел в виду Била, — наивно улыбнулся Грегори и посмотрел на меня. — Может, закажешь нам кофе?
Я нажал кнопку вызова секретаря и попросил:
— Три кофе, пожалуйста.
— Три? — удивлённым голосом спросила секретарша.
— Да, — ответил я.
Пока мы разговаривали о наркотиках, я нарисовал в тетрадке шприц и зачеркнул его крестиком. Потом я нарисовал светофор и спросил:
— А что будем делать с пробками? Строить дороги?
— Это слишком банально, — хмыкнул Грегори. — Дороги мы, конечно, строить будем. Но причина пробок не в дорогах.
— А в чём? — спросил я, глянув на Мартина. — В избытке машин?
— Мимо, — улыбнулся Грег.
— В неправильно отрегулированных светофорах? — спросил Мартин.
— Мимо, — рассмеялся Грег. — Сдаётесь?
— Сдаёмся, — хором ответили мы.
— Причина пробок, в головах, — очень медленно сказал Грегори. — И решать эту проблему будем при помощи голов.
— Может, объяснишь подробнее? — спросил я. — Или тебе нравится сохранять интригу?
— Объясню, конечно, — быстро сказал Грегори. — Тем более что этим вопросом ты будешь заниматься сам.
— И что от меня потребуется? — спросил я.
В это время, секретарь открыла дверь своей пятой точкой и внесла поднос с тремя чашками кофе. Она встала рядом с Грегори и, прикасаясь к нему вышеуказанным местом, стала расставлять чашки. На третьей чашке она замешкалась и спросила меня:
— Третью вам или вашему гостью?
— Конечно гостью, — улыбнулся я. — От двух чашек кофе, моё сердце выскочит из груди.
Секретарша странно посмотрела на меня и поставила чашку Мартину. Грегори довольно улыбался и следил за нашей реакцией. Потом он посмотрел вверх на секретаршу и как раз в этот момент, она прошла сквозь него. Он следил за ней, не отрываясь, даже когда его голова была внутри неё. После того, как она направилась к двери, он спросил:
— Впечатляет?
— Никогда так больше не делай, — строго сказал я.
Секретарша у самой двери остановилась и, обернувшись, испуганно спросила:
— Вы мне?
— Нет, вы можете идти, — глядя на неё, ответил Мартин.
Женщина поправила очки и быстро вышла, нечаянно ударив подносом об дверь. Когда дверь закрылась и прошла небольшая пауза, Грегори сказал:
— Сумасшедших надо побольше.
Мы с Мартином переглянулись и вопросительно посмотрели на Грегори. Он повернул свой стул в мою сторону и, положив локти на мой стол, приблизившись, стал объяснять:
— Сумасшедших надо побольше. С их помощью, мы решим проблему пробок в этом городе. Будь вы сообразительнее, вы бы уже поняли как.
— Мне кажется, догадаться невозможно, — рассмеялся Мартин. — Только ты способен на подобные мысли. Как сумасшедшие будут решать проблему пробок?
— Действительно, — согласился я. — Только сумасшедший мог решить, что сумасшедшие могут решить проблему пробок.
— Премного благодарен, — улыбнулся Грегори. — Я и забыл, что ты Бил, способен разобраться, только при помощи кружек.
— Рассказывай, что ты там придумал, — ни на грамм не обидевшись, продолжил я.
— Бил, ты на своём посту, должен внедрить очень масштабную программу по лечению психически больных людей, — начал объяснять Грегори. — Твоя задача, затянуть в город, как можно больше сумасшедших. Для этого, нужно перепрофилировать несколько заведений, на их приём. Желательно распределить клиники по всему городу и повысить их вместимость. У нас будет обмен.
— Какой обмен? — удивился я.
— Они помогают нам решить проблему пробок, а мы постепенно излечиваем их от сумасшествия, — спокойно объяснил Грегори.
— И как они будут помогать с пробками? — уже почти смеясь, спросил Мартин.
— Очень просто, — спокойно продолжил Грег. — Человек, который не в своём уме, практически не использует своего подсознания. Он является антиподом умных людей, которых невозможно использовать как ретранслятор.
— И что они будут ретранслировать? — начав догадываться, спросил я.
— Правила дорожного движения, — спокойно ответил Грегори.
Взгляд Мартина сразу просветлел, он улыбнулся и показал Грегу большой палец. Глядя на Мартина, я тоже догадался, что предлагает наш виртуальный друг. Чтобы утвердиться в своих догадках, я спросил:
— Ты хочешь управлять движением автомобилей Лос-Анжелеса при помощи своей сети «ваших ребят»?
— Да, — улыбнулся Грегори. — Если ты сможешь дать мне достаточно слабоумных людей, я смогу взять всё в свои руки. Водители будут ездить очень близко друг к другу, и трогаться на светофорах одновременно. Плотность движения возрастёт, без ущерба для скорости. Мы сделаем так, чтобы человек не мог захотеть, припарковаться так, чтобы создавать помехи движению.
— А тебе не кажется, — начал Мартин, — что использовать слабоумных людей некорректно? Их нужно не эксплуатировать, а помогать им.
— Я же уже сказал об обмене, — недовольно фыркнул Грег. — Ты чем слушаешь? Они работают ретрансляторами, а мы взамен лечим их своими методами.
— Какими? — спросил я.
— Неужели, ты думаешь, что мозги, не могут лечить болезни мозга? — ехидно улыбнулся Грег.
— И как вы будете их лечить? — переспросил я.
— У нас свои секреты, — отмахнулся Грег. — Вы лучше оцените масштаб идеи. Водители города будут оптимально передвигаться по городу, а вычисление работы светофоров, и согласование всего трафика, ляжет на людей, кому подсознание пока без надобности. Взамен, мы вернём им ум. Они станут нормальными. Их родственники, будут заваливать комплиментами того, кто организовал такую масштабную программу излечения. И тут начнётся замкнутый круг.
— Какой круг? — спросил Мартин.
— Сумасшедшие будут излечиваться в Лос-Анжелесе, — продолжил говорить Грегори. — Слух пойдёт по всей стране и к нам ринутся все душевно больные люди. Вычислительные способности нашей сети, будут нарастать.
— Звучит красиво, — похвалил я. — Думаешь, это решит проблему пробок?
— Нет, — ответил Грегори.
— Как нет? — удивился я.
— Нужны беспилотники, — спокойно сказал Грегори и смешно выпятил губы.
— Какие беспилотники? — рассмеялся Мартин.
— Вы меня сейчас не удивляете, — нахмурился Грег. — Могли бы сами догадаться.
— Объясни, пожалуйста, — попросил Мартин.
— Проследить за всеми водителями, на начальном этапе, невозможно, — начал говорить Грегори. — Сумасшедших не хватит. Мы оптимизируем движение, как сможем, но пробки обычно от чего происходят?
— От аварий, — ответил я.
— Молодец! — похвалил Грегори. — Обычно происходит авария, и водители ждут прибытия полицейских. А мы поступим по-другому.
— Как? — спросил я.
— Прилетает беспилотный самолёт, — гордо сказал Грегори. — Он фотографирует место аварии и сканирует пространственным 3D сканером. До любой точки Лос-Анжелеса, он долетит за пять минут. Потом диспетчер созванивается с водителями и разрешает им убрать свои автомобили, если они на ходу.
— А если они не на ходу, — рассмеялся Мартин, — беспилотник запускает ракету «воздух-земля» и автомобили взлетают на воздух, освобождая дорогу?
— Тоже вариант, — захохотал Грегори. — Но люди настолько пугливы, что им это не понравится. Будем оптимизировать поездку эвакуатора к месту аварии. Уж на водителя эвакуатора, нам ресурсов окружающих людей хватит.
— С пробками мне всё понятно, — став серьёзным, сказал Мартин. — А кто будет накрывать наркосеть в городе?
— Те, кто обязан это делать, — спокойно ответил Грег.
— Отдел по борьбе с наркотиками? — спросил Мартин. — Они же в доле.
— Думаешь, мы не сможем повлиять на их мозг? — улыбнулся Грег. — Думаю одной психбольницы, которую нам любезно построит Бил, хватит, чтобы заставить целый отдел работать как надо и забыть про взятки.
— Так у тебя всё просто, — вздохнул я, глядя на Грегори. — А почему вы раньше этим не занимались?
— Тебя ждали, — с издёвкой сказал Грег. — Предлагаю закончить совещание. Мы с Мартином пойдём в его новый кабинет, а ты Бил начни писать указание по спецпрограмме с психами. Зама Фила попроси помочь, он уже в теме.
Мартин и Грегори одновременно встали и оставили меня одного в кабинете. Я нажал нужную кнопку и вызвал толстого заместителя.
* * *
Прошло шесть месяцев. Я уже ввёл в работу свою новую команду. Мы запустили программу по лечению психически больных людей. К счастью, пустовало несколько муниципальных зданий, которые мы смогли использовать как больницы. Благодаря масонским связям моих подчинённых, всё делалось быстро и без бюрократической волокиты. На прошлой неделе, мы выпустили половину больных, которых принимали в очень тяжёлом состоянии. После лечения, они стали абсолютно здоровыми.
Про нашу программу лечения, стали снимать репортажи. Со всей страны выстроилась очередь желающих. Мы стали расширять больницы и занимали всё больше и больше зданий. Врачи, работающие в этих центрах, удивлялись, как старые технологии излечения, наконец-то стали работать.
Как Грегори и обещал, пробки в городе стали рассасываться. Было ощущение, что автомобили передвигаются сами, без водителей. Расстояние между машинами уменьшилось, потоки уплотнились. Нарушения правил уменьшились до минимума. Аварий стало очень мало, а те, что случались, разъезжались сразу, после прилёта небольшого беспилотного самолёта.
Грегори посоветовал мне, практически не давать интервью. Это было правильным решением, так как любовь ко мне, среди горожан нарастала и без пиара. Мои поступки, говорили людям больше, чем часовые эфиры правителей соседних городов. Ко мне пришёл успех, и мне не нужно было его объяснять, так как журналисты были редкими гостями в моём кабинете.
Отдел по борьбе с наркотиками нашего города, как подменили. Они еженедельно накрывали поставки наркотиков. Уже через два месяца, их назвали ясновидящими. Они так безошибочно определяли автомобили с наркотиками, что склад вещественных доказательств, мог снабжать весь Китай в течение трёх месяцев. Наркодельцы соседних городов тоже стали страдать, так как транзит наркотиков через наш город, был невозможен.
Все люди, кто совсем недавно ходил с зелёными лицами, уехали из города, так как они не могли достать наркотики. Некоторые музыканты и голливудские актёры, стали смурнее, лишившись своих веселящих допингов. Для наркоманов жизнь стала тяжёлой и они стали сбегать из Лос-Анжелеса, повышая доходы соседних штатов.
Успех в моих предвыборных обещаниях, пришёл не один. Губернатор штата Калифорнии, который, по сути, являлся моим боссом, ненавидел меня. Я не знаю, по каким причинам, но он вёл себя хуже Фила. Грегори говорил, что так и надо. Он объяснял, что не нужно с ним мириться. Информация о вражде между губернатором и мной, просочилась в прессу.
Губернатор был очень близок к Президенту страны, что усложняло нам жизнь. Нам постоянно урезали финансирование, но мы всеми правдами и неправдами, заставляли неповоротливую бюрократическую машину мэрии крутиться с недоступной другим городам скоростью.
Когда прошёл год моей работы, мы заметили, что всё больше и больше предпринимателей, переезжают в наш город, чувствуя, что им тут везёт гораздо больше. Наш город, всё чаще и чаще, стали называть «городом ангелов». Многие, стали думать, что это святой город, который приносит удачу. Если бы не моя вражда с Губернатором, всё было бы хорошо.
Однажды, очень влиятельные люди Вашингтона из оппозиционной партии позвали меня на деловую беседу. Они не были в правящей партии и их люди заседали в сенате в меньшинстве. Если мыслить по-американски, они были лузерами.
Почему Грегори настоял на этой поездке?
Мы летели на служебном самолёте. Кроме нас с Мартином, в салоне самолёта никого не было. На регулярных рейсах среди других пассажиров, летать было невозможно. Даже билеты в бизнес-класс не давали гарантии спокойного перелёта. Точнее, наоборот. Билеты в бизнес-класс, практически гарантировали, что к нам будут приставать соседи бизнесмены и не дадут расслабиться. Они почему-то считают, что 100 % своего времени, должны посвящать приобретению знакомств и именно поэтому, любят выпить с новыми знакомыми на борту.
А ещё хуже, если кто-то из обычных пассажиров или, не дай Бог, журналистов увидит нас в бизнес-классе. Тогда они дружно скажут, что мы неоправданно тратим деньги налогоплательщиков на вип-услуги. Люди говорят, таким образом, а потом удивляются, что не видят элиту в тех местах, где бывают простые люди. Элита не любит, когда ей напоминают о том, что в небоскрёбе жизни, есть ещё и нижние этажи.
Пока мы с Мартином летели в Вашингтон на секретную встречу с оппозицией, я рассказывал ему основной принцип переговорщиков. Я водил пальцем по холодному иллюминатору и говорил:
— Любой еврей, цыган или восточный человек, знают эти принципы с детства. Для успешных переговоров, нужно выработать два рефлекса. Первый — никогда не называть цену первым. Знаешь почему?
— Это я знаю, — согласился Мартин, двигая по гладкому столику вазочку с фруктами. — Если назовёшь цену сам, то можешь продешевить.
— Правильно, — сказал я, кивнув головой. — Никто не может быть уверен, что твой оппонент не приготовил сумму больше, чем ты хотел предложить. Твой противник, если он покупатель, всегда рассчитывает две суммы: минимальную и максимальную. Если твой противник на переговорах продавец, то он называет максимальную стоимость, держа в голове минимальную цену, за которую он готов купить. Наша задача, не соглашаться до тех пор, пока не услышим последнюю цену.
— А какой второй принцип? — спросил Мартин, отправляя в рот пару виноградин.
— Второй принцип в том, — продолжил я, — что переговоры всегда нужно начинать с «нет».
— Нет, — перебил меня Мартин.
— Что нет? — удивился я.
— Нет, — повторил Мартин.
— Что нет? — спросил я, рассмеявшись и толкнув его плечом.
— Это я так тренируюсь, — сказал Мартин и широко улыбнулся, обнажив белоснежные зубы. — Продолжай.
Мне было жарко. Я вытер лоб салфеткой и, вытянув руку вверх, отрегулировал воздуховод вентиляции. Сверху подул приятный поток воздуха. Я прикрыл глаза и крепко прижал руки к подлокотникам. В этот же момент, самолёт немного тряхнуло. После этого, я продолжил:
— Любого переговорщика готовят к встрече. Ему заранее дают два предложения. Одно — невыгодное нам, другое — невыгодное им. Только переговорщик знает, в какую сторону он может двигаться. И только дураки, приезжают на переговоры с последней ценой.
— Мы что, торговаться едем? — спросил Мартин.
— Не знаю, — улыбнулся я. — Но тебе эта информация пригодится не раз. Я хочу тебе объяснить, что любые переговоры, это обсуждение начальных условий, а потом долгая попытка надавить на оппонента так, чтобы нащупать крайнюю цену и уговорить переговорщика согласиться.
— А ты не боишься, — очищая мандарин, продолжил Мартин, — что если ты часто будешь торговаться, то сначала тебя назовут противным скупердяем, а потом будут приезжать к тебе сразу с завышенной ценой.
— Они так и делают, — рассмеялся я. — Всё, что касается бюджета, продаётся по завышенным ценам. В любой стоимости сидит чей-то интерес. Если бы я каждый раз, когда мне предлагают «откат», брал бы доллар…
— Дурак ты, — улыбнулся Мартин. — Если бы ты каждый раз, брал бы «откат», то нафиг тебе понадобился бы доллар?
— Я «откаты» не беру, — став серьёзным, сказал я.
— Ну и глупо, — нахмурился Мартин.
— Как сказать, — посмотрев на своего друга, шепнул я. — Деньги в могилу не унесёшь. А чем больше грязных денег, тем меньше шансов попасть в рай.
— Ты уже на тот свет собрался? — пошутил Мартин. — Я, вот, не понимаю таких хлюпиков как ты, у которых есть должность, связи и возможности, а они ими не пользуются. Тебе приносят, а ты не берёшь.
— Это в тебе твои корни говорят, — улыбнулся я. — Нормальный человек, никогда не будет обманывать общество. Жаль, что сейчас слово «честь» протухло и ничего не значит. Но это тоже хорошо, теперь «люди чести» в дефиците и на нас повышенный спрос.
— Не говори ерунды! — скосив взгляд на меня, сказал Мартин. — Я просто пошутил. Я тоже взяток не беру. На хлеб с маслом хватает и мне достаточно.
Мартин договорил и положил в рот целый мандарин. Он отстегнул ремень безопасности и немного шатающейся походкой, направился в туалет. Я немного посидел и от нечего делать, решил встать и размяться. Я встал в узком проходе нашего маленького самолёта и, положив руки за голову, стал крутить торсом. Потом размял шею и направился к кабине пилота. Я постучал в дверь и стал прислушиваться. Прошло несколько минут, но мне никто не открывал. Можно было бы попросить совета у Грегори, но он был недоступен на такой высоте. Ретрансляторов в небе почти нет.
Я забеспокоился, если пилот меня не слышит, значит, он мог потерять сознание. На нашем самолётике нет стюардессы и второго пилота. У нас всего один «водитель», если не считать «автопилота». Я знал, что вероятность того, что с пилотом что-то случилось, очень маленькая. Попытался успокоиться, но не получилось. Я стучал в дверь со всей силы и уже представлял, как у самолёта кончается топливо и он начинает пикировать вниз. Когда во мне проснулась боязнь высоты, я не выдержал и толкнул дверь.
Дверь открылась и от сердца сразу отлегло. Пилот сидел в своём месте и пил чай из термоса и заедал бутербродами. Огромный штурвал двигался самостоятельно. Пилот смотрел в небо и щурился от далёкого солнца, с удовольствием пережёвывая пищу. Он не обращал на меня внимания, так как был в наушниках. Почему я сразу не догадался в том, что он не может слышать мой стук.
Я стоял в дверях несколько минут и наслаждался видом через переднее стекло кабины. В это время, штурвал немного повернулся против часовой стрелки, и картинка облаков синхронно наклонилась влево. Я почувствовал, как мне пришлось прижаться левым плечом к проёму двери, чтобы не упасть. Поворот был плавным, но все мои чувства были напряжены. Человек всегда так напрягается, когда попадает в новую ситуацию.
Вдруг, я испугался от того, что мне на плечо положили руку. Это был Мартин. Рубашка под его рукой сразу промокла, и мне пришлось недовольно посмотреть на него. Он внимательно смотрел на небо перед нами и как будто загипнотизировался. Я слегка толкнул его назад и отошёл из проёма, уступив ему место. Мартин схватился за что-то обеими руками и стал внимательно смотреть вперёд. Пилот зашелестел пакетом, беря ещё один бутерброд. Он не замечал нашего присутствия.
Мне стало неудобно выглядывать из-за плеча Мартина, поэтому я ушёл на своё место и стал пить апельсиновый сок с мякотью, периодически поглядывая на спину своего чёрного друга. Я несколько раз оттянул рубашку на левом плече, чтобы она не прилипала своей мокрой тканью и быстрее высохла. Хорошо, что Мартин моет руки, но плохо, что не вытирает их.
В это время, Мартин обернулся и громко крикнул:
— Бил, иди сюда! Быстрее!
Я опять занервничал, встал со своего места и быстрым шагом пошёл к кабине. Мартин разговаривал с улыбающимся пилотом, который «не обращая внимания на дорогу», обернулся к нему и снял наушники. Мартин обернулся ко мне и сказал:
— Алекс предлагает нам попробовать сесть за штурвал. Я отказался, может, ты желаешь?
— А почему ты отказался? — спросил я, улыбнувшись лётчику.
— Я немного выпил, — смущённо сказал Мартин.
— Трусишка, — тихо на ухо, сказал я. — Тебя же алкоголь не берёт. Ты просто боишься.
— Можно подумать, ты не боишься, — тихо ответил Мартин.
— А чего тут сложного, — заглядывая в кабину, ответил я. — Деревьев нет, стен тоже. Рядом профессионал, который поможет.
— Ну-ну, — улыбнулся Мартин, уступая мне место в узком проёме двери.
Лётчик вопросительно кивнул головой, показывая на штурвал. Когда я ему ответил согласием, он нажал несколько кнопок, положил наушники рядом с собой и встал со своего места. Самолёт продолжил лететь сам собой на автопилоте. Моё сердце сразу заколотилось, но отказываться было поздно.
В кабине пилота было очень тесно, поэтому лётчик с трудом протиснулся между мной и какими-то приборами и чуть толкнул меня рукой, направив в кресло. Я неуверенно посмотрел на него, но Алекс сказал:
— Давайте быстрее, через десять минут на посадку будем заходить. Садись удобнее и пристегнись.
— Зачем пристёгиваться? Я же ненадолго, — запротестовал я.
Пилот странно посмотрел, как я сажусь в кресло и, смеясь, ответил:
— Уильям Тэйлор, а если вы нечаянно перевернёте самолёт, думаете, у вас будет время выпасть из кресла, а потом взобраться обратно?
— Думаю, мы сегодня обойдёмся без бочки и мёртвой петли, — рассмеялся я нервным смехом, пытаясь убрать ремень из-под попы. — Я вообще-то первый раз.
— Первый? — воскликнул пилот. — Тогда, убирайтесь с моего места.
Я удивлённо посмотрел на пилота снизу вверх и слегка привстал. Я сразу понимал, что это шутка. Ни один сумасшедший, не пустит новичка за штурвал, доверяя свою жизнь в его руки. Пилот немного помедлил, а потом рассмеялся и сказал:
— Садитесь обратно, я пошутил. Держите штурвал крепче, я сейчас буду отключать автопилот. Вот кнопка.
Пилот показал на большую кнопку прямо на штурвале, которая была закрыта защитным колпачком. Если бы не его инструкции, я бы подумал, что это гашетка для расстрела вражеских самолётов. Я потрогал пальцем защитное стекло этой кнопки и вопросительно глянул на Алекса, тёзку Мересьева. Тот немного подумал, потом неудобно склонившись надо мной, ткнул пальцем в большой круглый прибор. Там был отображена линия горизонта и высота полёта.
Я быстро перевёл в уме мили, получилось 8000 километров. Я немного успокоился, понимая, что пока будем падать, пилот успеет выгнать меня с моего места и исправить ситуацию. Лишь бы он не выпал в коридор. От этой мысли, я рассмеялся нервным смехом. Лётчик кинул на меня быстрый взгляд и сказал:
— Тут ни чего сложного нет. Главное, смотри не в лобовое стекло, а на приборы. Самое опасное, что ты можешь сделать, это превысить предельный угол и завалить самолёт. Как только начнёшь беспокоиться, сразу включай автопилот обратно.
— Вы уверены, что я справлюсь? — медленно спросил я.
— У меня 7-летний сын справляется, — рассмеялся Алекс. — Не бойся. Главное не делай резких движений. Одну руку клади на штурвал, другую на рычаг набора скорости.
— А как он действует? — спросил я, не обнаружив педали газа и тормоза под ногами.
— Тянешь на себя, ускоряешься. От себя — тормозишь. Запомнил?
— Больше мне ничего не понадобится? — спросил я, понимая, что скоро буду отвечать за три жизни на этом борту и несколько жизней тех, на кого могут приземлиться наши обломки.
— Парашюты, — пошутил лётчик. — Отключай автопилот и держи штурвал крепко. Сначала попробуй лететь прямо, держа ровный горизонт на этом приборе. Стрелка компаса, должна быть неподвижной. Самое главное, не наклоняй штурвал вперёд и назад, а то самолёт будет наклоняться.
Я крепко схватил штурвал обеими руками, глядя на прибор с горизонтом. Потом поднял стекло кнопки автопилота и, сделав небольшую паузу, нажал кнопку. Ничего не произошло. Самолёт продолжил двигаться по-прежнему. Погасло несколько лампочек, штурвал в моих руках был неподвижен. Я посмотрел на свои пальцы, они были белыми от напряжения.
Затем я посмотрел в переднее стекло и увидел огромное, бескрайнее небо с ярким солнцем и облака далеко внизу, похожие на снег. Ощущения скорости не было. Мне казалось, что мы висим в воздухе на верёвочках. Я немного успокоился и расслабил пальцы. Штурвал сам стал наклоняться в мою сторону. Уже через долю секунды, самолёт плавно наклонился носом вверх, так, что облака внизу уже не были видны.
— Очень плавно от себя! — крикнул пилот сзади.
Я побоялся оборачиваться на него, чувствуя, что теряю килограммы веса от страха. Я сейчас думал только о штурвале. Я легонько, наклонил его от себя и не сразу, а через долгие доли секунды, самолёт стал выравниваться обратно. Это было видно в переднем стекле, но особенно хорошо, на том приборе. Высота полёта увеличилась на несколько десятков метров.
Я кинул короткий взгляд себе за спину и увидел одобрительный, но осторожный взгляд пилота. Он кивнул мне головой в сторону штурвала, и я отвернулся. Прибор горизонта показывал, что самолёт немного наклонился влево. Я посмотрел в лобовое стекло и с трудом понял, что прибор не врёт. Большой экран с картой показывал, что мы очень медленно разворачиваемся. Пилот молчал. Похоже у него железные нервы. Мне показалось, что такое может происходить, только в мальчишеских снах.
Я очень осторожно повернул «руль» штурвала по часовой стрелке и стал смотреть на прибор. Через небольшую задержку, кажущуюся мне вечностью, самолёт стал выравниваться, и я повернул штурвал обратно. Но упрямый самолёт, продолжил наклоняться и стал разворачиваться в противоположную сторону.
— Скорость добавь, — громко сказал Алекс. — А то мы носом вниз пойдём.
Я с большим страхом, отпустил одну руку со штурвала и положил её на большой рычаг. Штурвал свободно вращался, и было очень опасно управлять им одной рукой. Любая воздушная яма и моя рука послушно повернёт самолёт. Я натянул рычаг скорости на один миллиметр на себя и услышал немного изменившийся гул моторов.
— Хватит, — спокойным голосом сказал лётчик за моей спиной. — Попробуй медленно поворачивать штурвал в одну сторону, потом когда почувствуешь наклон, повернёшь в другую. Покачаемся.
Я осторожно повернул штурвал и проклял эту чёртову задержку между моими действиями и действиями самолёта. Я чувствовал, как капелька пота стекает по моему лбу, но вернул вторую руку на штурвал и побоялся вытирать лоб. Некогда. Когда я несколько раз повернул штурвал в одну и другую сторону, я вдруг осознал, что происходит. Мой организм запомнил обратную связь от самолёта и его действия стали немного предсказуемее. С каждым поворотом, я ощущал себя всё уверенней.
Пилот позади меня молчал. Я попробовал наклонять штурвал вперёд и назад на несколько миллиметров и привык к тому, как можно уменьшать и увеличивать высоту полёта. Когда самолёт наклоняется в разные стороны, начинаешь ощущать огромную скорость, на которой мы летим. Через некоторое время, пилот осторожно сказал:
— Поигрался? Теперь давай вернёмся на курс и начнём снижаться до кучевых облаков. Смотри на высотомер, как будет 5 километров, включай автопилот и будем меняться обратно. Ты же не собираешься сажать самолёт?
— Нет, — прохрипел я, высохшим горлом и попытался откашляться.
Я посмотрел на красную линию, которую показывал палец пилота и стал плавными движениями поворачивать самолёт в нужном направлении. Я смотрел на экран карты и только краем глаза видел, как меняется картинка снаружи за окном. Оказалось, что лететь по приборам, гораздо легче и понятнее. Рубашка прилипала к моей спине, но я обращал внимание только на высотомер и приближающиеся белые облака за окном.
Когда я увидел между облаками землю, я испугался и непроизвольно потянул штурвал на себя. Я сделал это слишком резко, и самолёт чуть взвыл и я услышал грохот за своей спиной. Я не стал оглядываться. Кто-то больно надавил мне на плечо локтём и, перевалившись через меня, закрывая мне обзор, потянулся к штурвалу. Что-то пикнуло, и штурвал стал сильнее моих рук и стал жить своей жизнью.
Самолёт снова летел на автопилоте. Я посмотрел в боковое окно и увидел землю и просветы в облаках, которые проносились мимо нас на большой скорости, обозначая нашу скорость. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Мне казалось, что меня сейчас будут стыдить и ругать. Но пилот постучал ладошкой по моему плечу и одобрительно сказал:
— Молодец! Вставай, забирай своего друга, и отправляйтесь на свои места. Через 6 минут посадка. Пристегнуться не забудьте.
Пока самолёт снижался, я успел трясущимися руками переодеть вымокшую рубашку на запасную. Мартин смотрел на меня и пытался понять моё настроение. Я растерянно улыбался ему блаженной улыбкой. Для себя я понял, что самолёт, это круче чем лошадь. Лошадь всегда идёт на автопилоте и постоянно исправляет твои небольшие ошибки, а самолёт, это совсем другое.
Лететь на огромной высоте, на огромной скорости, при чрезвычайно низкой температурой за бортом и надеяться, что ни одна из сотен систем не откажет — это настоящее геройство. Управлять предприятием, городом, штатом или целой страной — это ещё сложнее, чем управлять самолётом. Основная проблема в задержке, между принимаемыми тобой решениями и результатом.
Хуже всего, быть президентом страны. Какой бы указ или закон ты бы не подписал, результат будет в лучшем случае, через несколько месяцев. При этом если ты у штурвала управления страной, в какую бы сторону ты не повернул, твои сторонники будут тебя хвалить, а твои противники, будут критиковать. Система управления государством, крайне ненадёжная. Каждая система этого «самолёта», пытается набить себе карман. Стоит ослабить контроль, как происходит повышенный расход «топлива» и появляется риск уронить воздушный корабль.
Причём любое снижение, граждане сопровождают паникой и стараются выкинуть тебя из кресла пилота и выдвинуть своих кандидатов. Единственный выход, если хочешь быть хорошим правителем, действовать как пилот. Нужно заранее продумывать маршрут перелёта и предупреждать своих «пассажиров» о трудностях и «воздушных ямах».
Нужно заставлять граждан «пристёгиваться», чтобы они не сломали себе шею при резких манёврах. Нужны хорошие «стюардессы», которые будут гасить панику в салоне. Наиболее громких паникёров, нужно усыплять снотворным, как того парня, который вступал со мной в массоны.
Чтобы не было бунта на воздушном судне, твои действия должны быть прозрачны, и объявлены заранее. Пассажиры должны доверять тебе, для этого ты должен доказать им свою состоятельность в трудных ситуациях. Причём, некоторые правители, создают трудные ситуации сами и сами же их решают, под бурные аплодисменты толпы.
Самый сложный случай управлении самолётом — полная демократия. Представьте, что кабина пилота не запирается. Стюардессы независимые и каждая может делать самостоятельные заявления. Пассажиры могут выкрикивать любую информацию. Люди могут ходить по салону самолёта свободно. Они могут заглядывать в кабину пилота и делать ему замечания.
Каждые тридцать минут полёта, проводятся всеобщие выборы нового пилота. Причём невозможно сидеть за штурвалом, больше двух сроков подряд. Пилоты сменяют друг друга, и по несколько минут тратят на то, чтобы набрать себе новых стюардесс, «второго пилота» и завоевать доверие пассажиров. Пилотом становятся не самые профессиональные, а самые красноречивые и хитрые. Не дай мне Бог, лететь на таком «демократическом» самолёте, плыть на таком пароходе или лечиться у таких «демократических» хирургов.
Я представил, как мне делают многочасовую «демократическую» операцию, при этом множество хирургов отталкивают друг друга каждые десять минут и орудуют во мне скальпелем. Я совсем не против демократии, но я против смеси «полной демократии» и хаоса.
Я уже сидел в своём кресле, смотрел в иллюминатор на приближающуюся землю и мечтал побыстрее рассказать про свои ощущения Даше. Но до встречи с ней, оставалось больше суток. Когда мы выходили из машины, нас встречал дорогой Мерседес у трапа и несколько перекаченных серьёзных мужчин.
Уже через сорок минут, мы сидели за круглым столом переговоров и ждали главу партии.
Мы сидели за столом втроём. Грегори ходил вокруг нас, оставаясь невидимым для седого человека, который пригласил нас в Вашингтон.
— Мы так понимаем, что вы считаете нашу партию серой мышкой, — улыбнулся лидер партии, которого звали Джеф.
— Если честно, то вы правы, — улыбнулся я, отпивая вкусный ягодный чай. — Мы с Мартином удивились, почему вы нас пригласили. Тем ни менее, нам очень приятно быть здесь.
— Причина нашего интереса к вам, — продолжил Джеф, рассматривая золотые запонки на рубашке Мартина, — в том, что мы очень похожи.
— Чем? — спросил я, улыбаясь.
— У нас есть чёткая схема прихода к власти, — серьёзно начал Джеф. — И сейчас мы практически не известны стране. Нам это выгодно. Мы любим, приходить последними и становиться первыми.
— Громкое заявление, — улыбнулся Мартин. — Вы практически отсутствуете в сенате. Непонятно, на что вы надеетесь. Как вы собираетесь приходить к власти?
— Вы забываете, что уже через год выборы президента США, — мирно улыбнулся Джеф.
— У вас есть свой кандидат? — улыбнулся Мартин.
— Конечно, — посмотрев на меня и кивнув головой, ответил Джеф.
Я посмотрел на него с удивлением. Мне показалось, он хочет намекнуть, что их кандидат — это я. Я посмотрел на Грегори, который стоял за спиной Джефа и, глядя на меня, кивал головой. Я даже не думал, становиться президентом США. Если Грегори захочет, думаю и это возможно. Я затих и стал смотреть на Джефа, как на человека, от которого теперь будет зависеть моя судьба. Прошло несколько секунд и Мартин, переглянувшись со мной, спросил:
— И что вы хотите от нас?
— Господин Мартин, — улыбаясь, пропел Джеф, сделав паузу и отпив свой чай. — Я не собирался так быстро переходить к делу, но если вы торопитесь, можем сразу перейти к сути.
Я положил свою руку на руку Мартина, давая понять, что сейчас буду говорить я. Он легко понял намёк и тут же откинулся на спинку стула. Я внимательно посмотрел на Джефа и спросил:
— Вы говорили, что мы чем-то похожи.
— Да, — кивнув головой, сказал Джеф. — Нам очень нравится, как вы справляетесь на должности мэра. Вы не обижайтесь, но раньше, вас никто не знал. Ни кто не воспринимал вас всерьёз. Но ситуация изменилась молниеносно и вы стали чрезвычайно популярны не только у себя в городе, но и во всей стране. Нам это очень импонирует.
— Спасибо, мне очень приятно, что тут в Вашингтоне следят за моей судьбой, — улыбнулся я.
Грегори вышел из комнаты сквозь дверь, не открывая её. Мартин переглянулся со мной и слегка улыбнулся. Джеф обернулся к двери и, немного нахмурив брови, продолжил:
— Нужно признаться, нашу будущую предвыборную кампанию, мы решили скопировать у вас. Если вы конечно не против.
— Продолжайте, — попросил я, пытаясь не дать согласие раньше времени.
— Мы хотим победить в президентских гонках по вашей технологии, — стал объяснять Джеф. — Думаю, вы поможете нам, а мы в ответ, поможем вам. Зуб за зуб. Глаз за глаз.
— И что особенного в нашей предвыборной технологии? — спросил я.
— Вы хотите подробностей? — широко улыбнулся Джеф.
— Давайте, — вмешался Мартин.
— Мы рассчитали, что президент будет против нашего кандидата, — начал объяснять Джеф. — Наш кандидат уже понемногу враждует с действующим президентом. Поэтому он сам поможет нам в чёрном пиаре нашего кандидата. Ну, вы знаете, о чём я говорю. Вы это проходили, и думаю, сможете нам помочь.
— И у вас есть компромат на нашего президента? — спросил я. — Это необходимый элемент технологии.
— Конечно, — медленно ответил Джеф. — Даже не сомневайтесь. Поэтому мы сейчас и готовимся в тени. Мы пока в укрытии. Ждём и готовимся.
— А почему вы думаете, что мы будем открыто помогать аутсайдерам, — без тени смущения, спросил Мартин. — Если мы ввяжемся в борьбу Президента в выборах, нам потом не поздоровится, если ваш кандидат проиграет. И зачем нам это нужно?
— Тихо Мартин, — шепнул я, боясь спугнуть удачу. — Не стоит так резко реагировать. Мы же просто разговариваем.
— Я отвечу, — немного твёрже обычного, начал Джеф. — Нам нужны ваши деньги. У нас есть хорошее финансирование, но нам нужны значительные резервы для завершающего броска. Взамен, мы готовы дать вам определённые гарантии.
— Какие? — спросил я, уже догадываясь, что уже скоро он скажет о том, кто будет этим кандидатом.
— Мы предложим вам пост Губернатора, — торжественно произнёс Джеф.
— Губернатора? — разочарованно спросил я.
— Сколько вы за это хотите? — спросил Мартин, пытаясь взять в свои руки выгодную, как ему показалось, сделку.
— А вы хотите вечно быть мэром? — улыбнулся Джеф, глядя на меня.
Я почувствовал, что моё лицо выглядит разочарованным. Я попытался натянуть улыбку, но не был уверен, что получилось. За эти пять минут, я уже всё представил и сейчас, мне предстояло спуститься с облаков, на виртуальный пост Губернатора.
— Вы не хотите нам помогать? — вглядываясь в мои глаза, спросил Джеф.
— Сколько? — спросил я, пытаясь сделать равнодушный вид.
Джеф немного расслабился и, порывшись в нагрудном кармане, достал визитку, на которой он заранее нарисовал цифру с множеством нулей. Нулей было больше, чем в прошлый раз, рисовал мне Фил. Было ощущение, что они собираются запустить несколько ракет на Марс, а не участвовать в выборах Президента США.
У меня никогда не было столько денег. Поэтому я молча встал и собрался уходить, понимая, что Джеф не в своём уме. Мартин посмотрел на мои движения и тоже стал вставать. Я пару секунд помедлил, держа визитку с цифрой в руках и медленно положив на стол, развернулся и направился к двери. Я ждал окрика сзади, но Джеф молчал. Очень хотелось оглянуться, но это выглядело бы глупо.
Мне на встречу, сквозь дверь, вышел Грегори и преградил путь. Он очень уверенным тоном сказал:
— Сейчас же обернись, скажи, что согласен и выходи в коридор. Финансирование я беру на себя.
Я протянул руку к двери, кинул короткий взгляд на Джефа и обычным голосом сказал:
— Я согласен.
Уже во время этой фразы, я выходил в коридор и когда закрыл дверь, оттуда послышались радостные вопли. Мартин шёл рядом со мной и пытался заглянуть в моё лицо. Грегори догнал нас через минуту и сказал:
— Ребята, вы молодцы. Хорошо держались. Кресло Губернатора у нас в кармане.
— Мы ещё в кресле мэра не насиделись, — нахмурился я.
— Станешь Губернатором, возьмёшь кресло с собой, — пошутил Мартин. — Ты представь, сколько наркотрафика в нашем штате. Мы сможем объявить ему войну. Думаю тебе приятно, спасать людей.
— Да ладно, сколько я спас? — ухмыльнулся я.
— По моим расчётам, только благодаря отсутствию смертей при ДТП, выжило более 5600 человек, — сказал Грегори, придерживая нас за руку, чтобы мы остановились. — От наркомании, за подобный период, раньше умирало около 4000 человек в вашем городе. Так что Уильям, не приуменьшайте ваших заслуг.
Мы стояли в центре коридора на первом этаже. Грегори держал нас за руки, пока сзади не раздались громкие шаги бегущего человека. Джеф оббежал нас и встал, согнувшись, держась руками за ноги чуть выше колена. Он пытался отдышаться. Грегори отпустил нас с Мартином и обошёл с другой стороны.
— Вы не хотите обсудить ваш денежный вклад с нашим кандидатом в президенты США? — сбиваясь на вдохе, сказал Джеф. — Могу вас сейчас познакомить.
Грегори, стоя за спиной у Джефа, активно кивал головой, чтобы мы согласились. Мартин переглянулся со мной и сказал:
— Пойдёмте. Как его зовут?
— Пол, — улыбнулся Джеф, радуясь, что смог нас удержать. — Вы очень эффектно согласились нам помочь. Уильям, я очень ценю вашу харизму. Прошу за мной.
Мы послушно пошли за Джефом к дверям лифта. Лифт поднимался совсем недолго. Когда мы вышли, Джеф немного подозрительно оглядел нас и, направляясь по длинному коридору, сказал:
— Только ни чему не удивляйтесь, — у нас тут повышенная секретность как в ФБР и Пентагоне. — Сами понимаете, мы не в игрушки играем.
В конце коридора, нас встретило двое ребят в штатском. Они стояли у большой стеклянной кабинки, похожей на ту, которая просвечивает тело в аэропорту. Один из них пристально посмотрел на нас и сказал:
— Проходите по одному и поднимайте руки.
— Телефоны вытаскивать? — улыбнулся Мартин.
— Ничего вытаскивать не нужно, — оставаясь серьёзным, ответил охранник. — Телефоны в этом крыле здания не ловят.
Я достал свой телефон из кармана и убедился, что на экране высветилась надпись «нет сети». Похоже, тут установлены GSM-глушилки. Я встал так, что подо мной оказались нарисованные, на полу кабинки следы и поднял руки. Очень быстрый сканер сделал оборот на 180 градусов, и напротив меня загорелась зелёная лампочка.
Я прошёл дальше и оказался в маленькой зоне ожидания. Я присел на маленький диванчик и стал ждать Мартина и Джефа. Грегори уже сидел напротив меня и, делая вид, что не хочет со мной говорить, качал ногой. Когда все были в сборе, Джеф взял меня за локоть и проводил к большой железной двери и сказал:
— Вы проходите, Пол ждёт вас. Я вам мешать не собираюсь. Мы с мистером Мартином пока пойдем, обсудим некоторые моменты.
— Я тоже хочу с Билом, — запротестовал Мартин, глядя на Джефа и Грегори.
Грегори отрицательно повращал головой и Мартин покорно поплёлся за Джефом в одну из соседних комнат. Грегори молча прошёл сквозь железную дверь и оставил меня в коридоре одного. Я не стал отставать, с трудом открыл массивную дверь и оказался в очень большой чёрной комнате с большими окнами. В комнате был слышен какой-то равномерный гул.
В центре комнаты стоял прозрачный стол с блокнотами, карандашами и небольшими бутылками с водой. Никого кроме Грегори, в этой комнате не было. Я подошёл к окну и посмотрел на Вашингтон сверху. Высота здания была совсем небольшая, около семи этажей. Недалеко от нас, виднелся Капитолий, в котором проводились заседания конгресса.
На окнах во всех четырёх углах были наклеены какие-то круглые датчики с проводами, уходящими в стены. Я потрогал один из них и обнаружил, что они очень сильно вибрируют. Я приложил ухо к стеклу окна и услышал, как оно гудит. Интересно, зачем эти ухищрения?
— Это чтобы лазером нельзя было подслушать, — ответил Грегори мысленно. — Вибрация передаётся стеклу и маскирует вибрацию разговоров в этой комнате. Такие же маленькие динамики в стеклянном столе. В стенах установлены радио-глушилки. Тут очень дорогая защита от прослушивания.
— Откуда ты знаешь? — спросил я мысленно.
— Знаю, — улыбнулся Грегори, усаживаясь на один из стульев у стола.
В это время, из соседней комнатки вышел мужчина, которого я узнал не сразу. Он был одет в очень дорогой костюм, имел классическую и хорошо уложенную причёску. Я никогда не видел Аполлиона в таком виде. Я был очень рад его видеть и не знал, как реагировать. Аполлион подошёл ко мне и молча пожал мне руку. Он улыбался, но прижал указательный палец к губам, чтобы я молчал.
Он подошёл к сейфу, набрал нужную комбинацию и достал оттуда чемодан. Вынув его и поставив на стол, рядом с Грегори, он раскрыл его и достал два комплекта наушников с микрофоном. Потом он щёлкнул большим тумблером, и чемодан стал оглушительно шипеть, как ненастроенный телевизор.
Аполлион протянул мне одни из наушников, указал на стул напротив Грегори. От наушников тянулся длинный провод, свёрнутый в спираль, уходящий в чемодан с кнопками и очень шумным динамиком. Мой старый друг из прошлой жизни, надел наушники и сел прямо на Грегори.
Стало ясно, что Аполлион не видит моего помощника. Грегори выскользнул вбок и, сделав недовольное выражение лица, пересел на соседний стул. Я надел наушники и громкое шипение сразу заглушилось. Аполлион поправил легко гнущийся микрофон наушников и сказал:
— Володя, привет.
— Привет, Апполион, — ответил я. — Ты меня помнишь?
— Конечно, помню, — улыбнулся он. — Сигару курить будешь?
— Буду, если есть, — по-дружески радуясь, сказал я.
Аполлион достал из внутреннего кармана пиджака две сигары, завёрнутые в бумагу и нож для обрезки кончиков. Потом из другого кармана достал длинный коробок спичек.
— Ты теперь мэр Лос-Анжелеса? — не отрываясь от подготовки к дымопусканию, спросил Аполлион.
— А ты теперь будущий президент? — улыбаясь, спросил я.
— Похоже на то, — увлечённо разворачивая сигары, сказал Аполлион. — Дашь денег старому товарищу?
— Дам, — кивнув головой, сказал я. — Мне для друзей ничего не жалко.
— Ты всегда был правильным парнем, — сказал Аполлион, протягивая мне развёрнутую сигару и нож.
Я отрезал кончик, накрошив на столе и смахнув пыль в ладонь. Потом высыпал этот мусор на обложку одного из блокнотов и понюхал сигару. Пахло по прежнему. Грегори сидел молча и смотрел на свои ладони, прижатые снизу к стеклу стола. Было ощущение, что он нас совсем не слушает.
— Ты с Тринити общаешься? — спросил я.
— А ты? — вдруг насторожившись, спросил Аполлион.
— Я с ней и со Штерном поссорился, — нахмурился я.
— Я тоже не общаюсь, — расслабившись, сказал Аполлион, ловко отрезав кончик сигары и взяв в руки зажигалку. — Они нас обманывали в прошлой жизни.
Голос сквозь наушники проходил качественно, шипение было очень тихим. Я попробовал снять наушники, и сразу был оглушён внешними звуками белого шума из чемодана.
— Слушай, зачем тебе эти наушники и чемодан? — спросил я.
— У нас тут глушилки, шипелки, сопелки и шумелки, — улыбнулся Аполлион, крутя сигару и поджигая кончик со всех сторон. Он замолчал, вдыхая дым короткими затяжками, потом продолжил. — Всё для того, чтобы обмануть Тринити.
— Ты настолько нагрет на неё? — спросил я.
— Конечно! — нахмурился Аполлион. — Мы должны остановить её. Если ты поможешь, будет отлично.
— А что она тебе сделала? — спросил я.
— Надю помнишь? — спросил Аполлион.
— Помню, — ответил я, вспоминая Дашину близняшку.
— Эти придурки, поменяли ей тело, — со злостью сказал Аполлион и выпустил мощную струю дыма.
— И она стала некрасивой? — спросил я, понимая, что у Нади, теперь внешность моей бывшей Юли.
— Да, причём тут это? — нахмурился Аполлион, кинув мне зажигалку. — Она красивая, даже очень. Мы с ней даже поженились, но зачем так делать?
— Ты будешь смеяться, — улыбнулся я, после того как зажёг свою сигару. — Но в теле Даши, которая близняшка твоей Нади, сидит моя Юля. И мы с ней тоже поженились. Поэтому я тоже нагрет на Тринити и Штерна.
— Это не самое страшное, — оглянувшись вокруг, начал Аполлион. — Тринити и Штерн не те, за кого себя выдают.
Я, конечно, уже знал злой замысел Тринити и Штерна, но мне было интересно послушать это от Аполлиона.
— Рассказывай, — попросил я, поправив наушники.
Грегори оживился на своём месте и стал внимательно слушать Аполлиона. Неожиданно дверь отворилась, и в комнату вошёл охранник. Он нёс небольшой поднос с двумя чашками, печенье и пряники. Когда он расставил всё это на столе и удалился, я взял в руки один из пряников и стал с интересом рассматривать.
— Тульские, — улыбнулся Аполлион. — Подруга присылает из России.
— Я её знаю? — спросил я.
— Танюху? — рассмеялся он. — Конечно, знаешь. Она тут вспоминала про тебя, даже привет передавала.
— Ей тоже привет передавай, — сказал я, с улыбкой вспоминая шелбаны и толчки от Тани.
— Я тут пытался вспомнить, как она тебя называла, но память как отшибло, — щёлкая пальцами и глядя в потолок, сказал Аполлион.
— Воля, — улыбнулся я. — Но сейчас все зовут меня Уильям или Бил.
— А меня тут зовут Пол, — равнодушно сказал Аполлион. — А вот Танюхе повезло, ее, как звали Танюхой, так и продолжают. Скучаю я по России.
— Я тоже, — улыбнулся я. — Особенно по той, где были коины.
— А что, есть и другая? — заинтересовался он, потом рассмеялся и продолжил. — Ты жил в нескольких Россиях?
— Да, нет, — глупо улыбнулся я, поняв, что Аполлион не знает про мои прошлые жизни. Он помнит меня, лишь по 36 веку в социальной сети Ковчег.
Я попытался запомнить, что не нужно раскрывать эти темы. Грегори внимательно посмотрел на меня и, качая головой, стал делать быстрые вращательные движения указательным пальцем, давая понять, что нужно ускоряться. Я кивнул ему головой и спросил:
— Пол, давай про замысел Тринити и Штерна. Что ты узнал и откуда.
— Пообещай, что никому не расскажешь, — попросил Аполлион.
— Обещаю, — сказал я, понимая, что обману своего старого друга.
— То, что они, это деревья, ты знаешь? — спросил он.
— Знаю, они сами рассказывали, — улыбнулся я.
— Чёрт! Тебя ничем не удивишь, — расстроился Аполлион, размешивая четыре кусочка сахара в чае.
— Про социальную сеть из деревьев, я знаю. Рассказывай дальше, — попросил я.
— А их конечный замысел знаешь? — спросил он.
— Продолжай, — кивнув головой, сказал я.
— Они всем говорят, что собираются победить вирус ВПЧ и распространить человечество по всем пригодным для жизни планетам, — тихо начал рассказывать Аполлион.
— А это не так? — удивился я, услышав знакомый замысел.
— Будь всё так, — вздохнул Аполлион, — я бы стал их первым помощником. Но нельзя им всем верить. Они говорят то, что им выгодно. Они нами манипулируют. Оно и логично, зачем деревьям помогать людям?
— Давай дальше, — попросил я.
— Так вот, — продолжил Аполлион, разламывая пряник. — Деревья поняли, что люди слишком расплодились на планете. Человечество потребляет неразумное количество невосполнимых ресурсов. Та энергия, которую природа копила триллионы лет, разбазаривается на развлечения. Люди, как ученики из класса которых, вышла учительница. Они бесятся, суетятся и сходят с ума.
Грегори сидел и внимательно смотрел на Аполлиона, кивая головой. Он давал понять, что уже не раз говорил мне то же самое про Тринити и Штерна. Я не мог раскрывать присутствия в моей жизни Грегори, так как разглашение этой информации без его согласия, сразу отключило бы мой мозг. Аполлион продолжал:
— Хуже всего стало тогда, когда люди разведали существование нефти. Если в 1900 году, доля потребления нефти в общем потреблении энергоресурсов, была всего 3 %. То сейчас, люди больше половины энергии берут из нефти. Причём людям выгодно, что этот ресурс невозобновляемый.
— Почему выгодно? — удивился я.
— Тут онология с золотом, — продолжил Аполлион. — Чем меньше золота на планете и чем больше его расход, тем цены на него дороже. И если ты владеешь золотоносными рудниками, тебе выгодно уменьшение добычи золота на планете.
— Хочешь сказать, что люди специально увеличивают долю использования нефти? — спросил я.
— Конечно, — улыбнулся Аполлион. — Уже давно разработана технология, которая позволяет добывать энергию, практически бесплатно. Но её разработки всеми путями приостанавливаются. Те, кто владеет скважинами, как наркодилеры, тратят огромные деньги на выкуп этих технологий и замораживают их разработку.
— А что за технология? — спросил я. — Ядерные реакторы?
— Ядерные реакторы, — начал рассказывать Аполлион. — Это сжигание денег в топке, чтобы добыть тепло. Урана, который может использоваться в реакторах, на земле очень мало. Причём люди об этом ещё не знают. Технология, про которую я говорю — перевернёт всю экономику мира.
— Заинтриговал, — улыбнулся я.
— Уже сейчас, ядерная энергетика вредна, — продолжил он, — она избавляет малые страны от зависимости. Мировому правительству это не выгодно.
— Мировому правительству? — спросил я.
— Ну да, — улыбнулся Аполлион. — Ты думаешь, действия стран в мире хаотичны? Ты думаешь, каждая страна действует по собственному сценарию? Хочу тебя разочаровать.
— Чем? — спросил я, глядя на блаженную улыбку Грегори.
— Все правители мира, — сделав свой голос тише, продолжил Аполлион. — Связаны в сеть. Можно сказать в социальную сеть. И самое шокирующие, что имя этой сети Ковчег.
— Ковчег? — удивился я. — Хочешь сказать, всем им помогает Тринити?
— Она не помогает, — улыбнулся Аполлион. — Они на пару, всё это организовывают сами. Им нужно объединить свои силы. И делают они это тайно.
— Я пока не вижу ни чего криминального, — сказал я. — Они и собирались объединять все страны и их правительства. Это пока ни как не мешает бороться с ВПЧ и готовить технологии полёта в космос.
— Наивный ты, — рассмеялся Аполлион. — Слушай дальше.
Аполлион допил свой чай, потом облокотился на спинку, положил на соседний стул ноги, несмотря на то, что там сидел Грегори. Мой помощник снова встал со стула и с очень недовольным лицом, вышел из комнаты. Аполлион взял потухшую сигару и снова зажёг её и стал пускать дым в воздух.
— Люди тоже не дураки, — продолжил он. — Тринити и Штерн, создали мировое правительство из таких, как мы с тобой, из избранных. Для уменьшения потребления ресурсов, решили уменьшать количество людей, которые их потребляют. Они собирались делать это очень плавно, так чтобы люди этого не замечали. Процессы происходили последовательно и очень медленно. Считалось, что люди ничего не заметят.
— И кто заметил? — спросил я, запивая пряник остывшим чаем.
— Историки, — улыбнулся Аполлион. — Люди же фиксируют всё, что было, а потом сравнивают, как стало и делают выводы. Сейчас всё больше и больше людей, начинают понимать, что происходит. Любому умному человеку ясно, что большинство разногласий между странами, это бутафория, призванная запутать человечество. Эти химеры допустили огромную ошибку.
— Какую? — спросил я.
— Они допустили утечку военных технологий, — ответил Аполлион. — И благодаря этой утечке, появился интернет. Настоящее «сатанинское изобретение». Интернет вырвался на свободу и стал распространять знания с сумасшедшей скоростью. Теперь люди начинают понимать истинное положение вещей.
— Ты думаешь, интернет, это оружие против Тринити и Штерна? — спросил я.
— Почти, — кивнув головой, ответил Аполлион. — Но Тринити и Штерн поняли, как им осуществить противодействие интернету.
— Как? — спросил я.
— Они стали вбрасывать очень много дезинформации, — улыбнулся он, пустив кольцо дыма в воздух. — Представь, что ты продавец мёда и стоишь на рынке уже много лет. Продажа этого полезного лакомства, обеспечивает тебе благополучие. А тут приходит конкурент и ставит целую бочку своего мёда, такого же, как у тебя.
— Цены сразу упадут, — догадался я.
— Конечно, — согласился Аполлион. — Поэтому, ты должен пустить слух на рынке, что мёд у конкурента разбавлен сахаром, там вкусовые добавки и консерванты. А самое эффективное, добавить в его бочку мёда, настоящего дёгтя.
— Это понятно, — согласился я. — Но что произошло с интернетом?
— Мировое правительство, — продолжил он, — делают всё возможное, чтобы набросать в Интернет как можно больше дёгтя. Они стараются обесценить всю информацию тем, что её становится бесчисленное количество. Люди не могут потребить весь этот поток ненужностей, поэтому постепенно, отворачиваются от интернета или замыкаются в его узком уголке, например в социальных сетях.
Я допил свой чай и стал разжигать сигару. Аполлион так заразительно пускал дым, что мне тоже захотелось.
— Но должны же быть люди, кто будет последовательно раскрывать замысел деревьев, — сказал я. — Неужели им никто не поверит?
— Не поверят, — кивнув головой, сказал Аполлион, стряхивая пепел в свою кружку.
— Почему? — спросил я.
Аполлион боком поднёс горящую сигару к носу и понюхал. Потом он покрутил её в пальцах и ответил:
— Есть сложнейшие технологии, как сделать так, чтобы люди никому не верили, кроме правительства. Нейролингвистическое программирование слышал?
— Слышал, — сказал я и выпустил дым сквозь ноздри. — Это когда много раз повторяют одно и то же, и люди начинают в это верить.
— Правильно, — кивнув головой, сказал Аполлион. — Только у правительства есть ресурсы, чтобы повторять бесконечное количество раз. А у количество, денег не так много, чтобы быть в эфире многократно. Поэтому мы и запросили у тебя финансирование. Люди разучились верить с первого раза.
— Подожди, — нахмурился я. — Ты хочешь сказать, что сегодняшний президент США, это ставленник Тринити?
— Конечно, — улыбнулся Аполлион. — А ты как думал? Во власть не пускают посторонних. Ты можешь посмотреть на последовательную политику, которую осуществляют все современные страны, которые называют демократическими.
— Очень интересно, — сказал я. — Расскажи.
— Это долго рассказывать, — нахмурился он.
— Рассказывай, — повторил я.
— Я тогда коротко, — убрав ноги со стула начал Аполлион. — Современным странам не выгодно, чтобы граждане умели объединяться друг с другом. Поэтому, в том числе, во всех СМИ рассказывают про убийства, изнасилования, воровство и грабёж. Нужно, чтобы никто не верил друг другу. Выгодно сталкивать граждан лбами. Выгодно создавать недостаток ресурсов, чтобы жители городов дрались за них и ссорились друг с другом.
— Разъединяй и властвуй, — резюмировал я.
— Точно! — похвалил Аполлион. — Применяется всё, что помогает разобщить общество. Кружки, секции и спорт — становятся дорогими и недоступными основной массе людей. Используя человеческие слабости, толпу усаживают у экранов телевизоров и компьютеров. Правительству выгодно, чтобы люди сидели по домам, а не скучали. Солдат всегда должен быть занят.
— Зачем? — уточнил я.
— Если человек купил всё, что хотел, — увлечённо начал он. — Если у него отличная семья и множество счастливых детей и есть всё, что нужно, появляется опасность.
— Какая? — удивился я.
— Он начинает задумываться о правителях, — продолжил Аполлион. — Не имея проблем, на которые он тратил бы своё свободное время, он будет совать нос туда, куда его не просят. Поэтому его нос нужно отвлечь.
— Чем? — спросил я.
— Мало ли, — улыбнулся Аполлион. — Уткнуть его нос в телевизор или компьютер. Выдать ему бутылку пива с усилителем вкуса. Сделать его алкоголиком, наркоманом или зависимым от антидепрессантов. Повесить на него кредиты и ипотеку. Жене его объяснить женские права. Воспитать во всех членах семьи нетерпимость друг к другу. Возбудить проблему отцов и детей.
— Как её возбудить? — наивно спросил я.
— Между отцами и детьми, — улыбнулся Аполлион, — вражду возбудить проще простого. Нужно менять культурные ценности раз в двадцать лет. Так, чтобы отцы не могли понимать увлечения детей и наоборот. Нужно постоянно менять моду. Организовывать разные секты и клубы по интересам, где рассказывать, что все остальные люди, кто нас не понимает — другие. Нужно с этими «другими» быть осторожнее. Про отупение нашей системы образования, я вообще молчу. Все знания делят на несвязанные между собой кусочки и преподают их под видом игр и стихов запоминалочек. Стараются не давать цельной картины мира.
— Как логично ты всё рассказываешь, — похвалил я. — И ты, правда считаешь, что во всём замешана Тринити и Штерн?
— Я в этом уверен, — твёрдо сказал Аполлион. — В последние годы, начались ещё более страшные вещи.
— Какие? — спросил я.
Аполлион с чувством затушил сигару в блюдечко и, наклонившись ко мне, начал отвечать:
— Похоже, эти злодеи, начинают понимать, что люди умнее, чем им казалось. Люди стали догадываться, что их троллят. Они начинают вырабатывать защитные механизмы. Скоро люди научатся не обращать внимания на все помехи, которые создают многочисленные генераторы мусора. Технология помех, перестаёт работать. И это для людей плохо.
— Чем? — удивился я.
— Сегодня, правящая элита взволнована, напугана и уже около 20 % этой властной пирамиды в мире, стали сомневаться. Они всё больше и больше, задумываются о том, что строят неправильную систему. Систему, основная цель которой — уменьшение численности людей на планете.
— Ты хочешь сказать, всё что делается, призвано уничтожить человечество? — удивился я.
— Конечно, — ответил Аполлион. — Но не всё человечество. Часть людей оставят. Как только людей станет настолько меньше, что ими можно будет управлять, мировые правители перестанут скрываться. И ты не сомневайся, что они сделают это резко и имея значительные резервы в рукаве. Они не дураки и очень опасные люди. Тринити и Штерн воспитывали их годами. Всё продуманно.
— И чем для людей плохо то, что люди научились фильтровать информационный мусор? — спросил я.
— Люди намекнули мировому правительству, что их действия престают быть тайной, — продолжил Аполлион. — Люди загоняют зверя в угол, и скоро тот будет обороняться. Люди выманивают зверя из укрытия. Но люди не имеют достаточно сил, чтобы противостоять мировому правительству. Слишком долго их разъединяли друг с другом. Должно смениться несколько поколений, чтобы пелена спала с глаз людей.
— И какой план у Тринити и Штерна? — спросил я.
— Раньше в их план, входило постепенное и незаметное истребление людей. Они собирались за несколько сотен лет уменьшить численность до 1–2 миллиардов людей. Но сейчас расход нефти, угля, урана настолько высокий, что им нужно торопиться. Люди начинают догадываться, что их истребляют их же зависимостями.
— Какими зависимостями? — уточнил я.
— Пиво, деньги, наркотики, чрезмерная нездоровая еда, сигареты, беспорядочные связи, бесконечное сидения за телевизором и компьютером, анорексия и так далее. Много всего. Люди подсаживаются на всё, что может приносить удовольствие. Способность становиться зависимым — красная кнопка уничтожения человечества.
— И какой теперь план у Тринити и Штерна? — спросил я.
— Ядерная война, — ответил Аполлион.
— Не может быть, — отмахнулся я.
— А чего им бояться? — улыбнулся Аполлион. — Серия локальных взрывов, природа восстановится быстро. Ей радиация только в помощь. Ты видел, какие вырастают грибы на заражённой почве? Социальная сеть Ковчег станет только сильнее. Перенаселение людей для них, большая помеха. Для космических технологий и возобновления прежней рождаемости, достаточно горстки учёных и толпы рабочих. Зачем деревьям всё расплодившееся человечество?
— Нужно их остановить! — твёрдо сказал я.
— Вот этим мы и займёмся, — улыбнулся Аполлион.
Когда я летел обратно к себе в Лос-Анжелес, я думал о том, как несправедлив мир. Только расслабишься и поймёшь, что у тебя всё хорошо, как сразу наваливаются новые неразрешимые проблемы. Пережить ядерную войну, не входило в мои планы. Тринити и Штерн совсем не имеют сердца. Я и многие другие, даже не хотят думать о том, как готовиться к этому событию. И это настоящее счастье. Пусть лучше военные думают о нашей безопасности. Мы же платим им за эту работу своими налогами и не обязаны всё делать за них.
Мне очень хотелось не думать на эту тему. Очень хотелось закопать голову в песок и забыть всё, что наговорил Аполлион. Очень хотелось, вместо этого пойти сейчас к пилоту, и попроситься за штурвал. Но я набрался смелости и стал думать и анализировать. Мартин сидел рядом со мной и пытался разговорить меня, но у него ничего не получалось.
Когда мы приземлились дома, у трапа самолёта стояла знакомая спортивная красная машина. Мартин улыбнулся мне и отправился в большой лимузин. А я посмотрел на моргающие фары спорткара и махнул рукой водителю. Я погрузил свой небольшой чемодан в багажник и увидел, что пассажирская дверь чуть приоткрылась. Даша всегда открывала мне дверь изнутри, хоть ей и приходилось тянуться через всю ширину салона.
Я сел на своё место и поцеловал свою жену. Она ласково посмотрела на меня, поправила мне чёлку и спросила:
— Как дела?
— Если не считать пары мелочей, всё хорошо, — улыбнулся я, понимая, что вру.
— А у меня для тебя сюрприз, — рассмеялась Даша и завела мотор.
— Какой? — спросил я, разглядывая новый платок, вплетённый в волосы.
— Дома покажу, — улыбнулась она и, пристегнувшись, вдавила педаль газа.
Колёса заскрипели. Уверен, что мы оставили несколько грамм резины на аэродроме. Меня вжало в сидение, и я с трудом успел пристегнуть ремень. В багажнике чтото брякнуло, давая понять, что мой чемодан, теперь прижат к стенке. Мы неслись к выезду с взлётного поля. Даша со скрипом на асфальте обогнала лимузин Мартина и чуть не снесла крышу автомобиля на чудом успевшем отрыться шлагбауме.
Когда мы выехали из аэропорта, я уже держался ногами и руками. Но Даша плавно замедлилась и вернулась в нормальный темп движения. Её лицо стало немного задумчивым. Я воспользовался возможностью и сказал:
— Даша, я сегодня утром управлял самолётом. Представляешь?
— Я тоже хочу! — капризно воскликнула Даша. — Я бы тоже полетала!
— Представляю, — улыбнулся я, зная её нетерпеливую манеру вождения.
— И как? На что похоже? — спросила Даша, коротко взглянув на меня.
Мы ехали достаточно спокойно, и я расслабился. Я достал из бардачка автомобиля жвачку и предложил Даше. Нам предстояло ехать до дома двадцать минут. Даша кивнула головой, давая понять, что слушает меня, и я стал продолжать:
— У меня были похожие ощущения, как будто я первый раз сел за руль машины. Причём мне очень не понравилась одна штука.
— Какая штука? — разжёвывая жвачку, спросила Даша.
— Поворачиваешь штурвал, а самолёт начинает поворачивать только через некоторое время, — попытался объяснить я. — Это очень мешает.
— Как на лошадках? — спросила Даша.
— Ну, почти, — согласился я, — только самолёт сам не думает. Летишь и боишься ошибиться. Я так и не попробовал сложных манёвров.
— Это хорошо, — немного снижая скорость, сказала Даша. — Ты мне живой нужен. Нечего рисковать понапрасну. Я знаю, как ты можешь налетаться всласть.
— Как? — спросил я.
— Есть реалистичные авиасимуляторы в кабинках, — ответила Даша. — Думаю, они согласятся пустить туда мэра города.
— Хорошая идея, — согласился я. — Ты со мной пойдёшь?
— Конечно! — бросив короткий взгляд, ответила Даша.
Мы въехали в город. Даша ехала на удивление спокойно, она двигалась в потоке других машин и не нарушала правил. Похоже, план Грегори действовал абсолютно на всех, включая мою жену. Я представил, как несколько сумасшедших сейчас излучают сигналы моей Даше и улыбнулся. Очень жаль, что я не могу рассказать этого ей.
Я смотрел по сторонам и ощущал, как всё изменилось в городе. Люди спокойно переходили пешеходный переход, и все машины уступали им дорогу. На светофорах, все автомобили стояли в ровных рядах. И самое интересное, они трогались одновременно. Никто не ждал, когда поедет впереди идущий автомобиль, все нажимали газ сразу, вместе с зажигающимся зелёным сигналом светофора.
Автомобили напоминали марширующих солдат. Пробок не было. Все уступали друг другу по неведомым правилам. Всё двигалось так оптимально, что можно было любоваться. Дашу тоже, как подменили. Мы не превышали максимальной скорости, держали определённое расстояние до впереди идущего автомобиля.
— Ты едешь спокойней, чем обычно, — отметил я.
— Ты хочешь сказать, что обычно я гоняю как сумасшедшая? — обиженным тоном сказала Даша.
— Нет, конечно, ты у меня аккуратная гонщица, — рассмеялся я. — Шумахер.
— Я не Шумахер! — шутя, нахмурилась Даша. — Я Тэйлор! Жена мэра. Я должна показывать всем пример.
— Поэтому ты так спокойно едешь? — спросил я.
Даша уже хотела ответить, но в это время, над нашей машиной пролетел небольшой самолёт. Он был похож на игрушечный. Это был полицейский беспилотник, который следил за порядком на дорогах, фиксировал ДТП и регулировал светофоры. Все уже привыкли к их перелётам. Даша остановила машину на красном сигнале светофора и, смешно вытягивая шею, стала следить за полётом.
— Ты на таком летал? — рассмеялась она.
— Нет, на настоящем, — улыбнулся я.
— О чём договорились в Вашингтоне? — спросила Даша.
— Это секрет, — улыбнулся я.
— Так! — нахмурилась Даша.
— Через год, будем финансировать президентскую компанию, — ответил я, зная, что Даша никому не рассказывает мои дела.
— Деньги лишние? — спросила Даша. — Зачем вам это нужно? Хочешь поставить на престол своего президента?
— Так нужно, — спокойно ответил я.
— Нужно, так нужно, — согласилась Даша, очень медленно паркуясь у нашего дома.
— Ты теперь очень аккуратно водишь, — похвалил я. — Молодец.
— Ты снова? — улыбнулась Даша, выходя из машины.
Когда мы зашли в дом, Даша помыла руки и отправилась в кухню. Я сходил наверх, принял душ и переоделся, потом спустился и обнял жену.
— Ты хотела сделать мне сюрприз, — сказал я.
— Тогда садись сюда, — улыбнулась она.
Я сел на стул. Даша сняла фартук и подошла вплотную ко мне. Она ласково посмотрела мне в глаза и схватила свою майку снизу. Потом она медленно подняла её и спросила:
— Ни чего не замечаешь?
Я смотрел на её пупок и пытался найти пирсинг или татуировку. Потом до меня стало немного доходить. Я взял Дашу за бока и немного покрутил её живот перед собой. Сначала на моё лицо пришла улыбка, и лишь потом понимание ситуации.
— Ты поэтому стала медленно водить? — неожиданно спросил я.
— Я думала, ты обрадуешься, — обиженно сказала Даша и опустила майку обратно.
Женщины в таких ситуациях всегда внимательно смотрят на реакцию мужчин. Почему они не тренируются? Я, правда, не знал что сказать. Я глупо улыбался и если честно, хотел сбежать на улицу и попрыгать от радости. У меня будет ребёнок! Чтобы это осознать, нужно гораздо больше времени, чем Даша требует.
Мне теперь нужно будет столько всего передумать на эту тему. Это так неожиданно. Необходимо сейчас ответить Даше, обдумать дальнейшие действия, а я сейчас думал о глупости. Я просто удивлялся, что не догадался об этом во время поездки. Даша впервые в жизни, ехала спокойно, а я не догадался почему.
— Ты не представляешь, как я счастлив, — сказал я и обнял Дашу.
— Представляю, — улыбнулась она. — Я тоже счастлива. Я тебя люблю.
— Я тоже, — ответил я, потом улыбнулся и добавил, — и тебя тоже.
Даша щёлкнула мне по носу и оттолкнула мои руки. Она открыла холодильник и стала доставать оттуда ужин. Я смотрел на неё и не верил своему счастью. Это надо же! Ребёнок. Ведь это навсегда. Наша жизнь теперь изменится. Круто!
— Значит, у нас получилось, — улыбнулся я, глядя как Даша расставляет тарелки.
— Доктор сказал, что то новое лекарство, которое нам вкололи четыре месяца назад, творит чудеса, — сказала Даша.
— Какое лекарство? — удивился я.
— Ну, помнишь, после дня благодарения, мы ездили в клинику, где нам двоим, вкололи набор витаминов, — спросила Даша.
— Помню, — нахмурился я.
— Доктор сказал, что это прорыв в медицине. Почти вся экспериментальная группа уже беременна, — доставая из микроволновки ужин, сказала Даша.
— Это отлично, — сказал я, путаясь в мыслях.
Я кушал разогретый ужин и мечтал уединиться на несколько часов и подумать обо всём, что произошло. Но трудный перелёт, множество новостей и сытный ужин, сморили меня в сон.
Проснулся я в четыре утра и отправился в свой кабинет, чтобы подумать о том, что теперь делать. Нужно было срочно уложить бурю эмоций и мыслей перед собой и произвести сортировку.
В голове царила путаница из разных тем: ребёнок, самолёт, президент, выборы, Грегори, лекарство, Аполлион, Тринити и Штерн, мировое правительство, ядерная война, огромные деньги на выборы, уменьшение населения до 2-х миллиардов человек. Я сидел и рисовал на листочке разные схемки, диаграммки и рисунки. В большинстве моих каракуль не было смысла, но зато я смог немного разобраться в происходящем.
Разговор с Грегори мог бы пролить свет на мои вопросы, но он никогда не появлялся у меня дома. Было всего 6 утра, но я взял Дашин автомобиль и отправился на работу. Нужно было обсудить, как остановить назревающую ядерную войну, ведь у меня скоро будет ребёнок. Мировое правительство, Тринити и Штерна нужно остановить. И кто это сделает лучше, чем Грегори? Нужно с ним договориться, он должен понять, что это и в его интересах.
Ведь истребление людей на планете, означает падение количества «наших ребят» в его социальной сети. Нужно было придумать оружие против Тринити. Лично мне, сейчас приходила только одна мысль: вырубка всех деревьев. Но Грегори во многом умнее меня и придумает что-нибудь получше.
Я подъехал к мэрии в 7 утра, отдал ключ от машины охране и отправился в свой кабинет. Я чувствовал, что там меня ждёт Грегори, который сможет пролить свет на рассказ Аполлиона. Так и было, Грегори лежал на диване в моём кабинете. Свет был выключен, лишь начинающийся рассвет, освещал комнату. При моём появлении, он поднял руку в лёгком приветствии и продолжал лежать с закрытыми глазами.
— Ты знаешь, что я хочу спросить? — произнёс я, усаживаясь в кресло, рядом с Грегори.
— Конечно, — спокойно ответил Грегори, не открывая глаз.
— Тогда отвечай, — твёрдо сказал я. — Надо было тебе раньше рассказать всё, что знаешь.
— Если Аполлион станет президентом США, то ядерной войны не будет, — неожиданно произнёс Грегори.
— Почему ты так уверен? — спросил я.
— Я же знаю всё, что думают другие люди, — медленно и тихо продолжил Грегори. — Я слышу все мысли тех, кем управляет эта шайка.
— Какая шайка? — спросил я.
— Можно их назвать Троицей, — улыбнулся Грегори. — Тринити, Штерн и мировое правительство.
— Оно действительно существует? — спросил я, разглядывая Грегори.
— Существует, — кивнув головой, ответил он. — Ему уже несколько тысяч лет. Ты же сам слышал, что Тринити хочет объединить всех людей, чтобы они строили космические технологии и придумывали, как вылечить людей от ВПЧ.
Грегори открыл глаза и медленно повернул ко мне свою голову. Глядя ему в лицо, я сказал:
— Аполлион сказал, что они хотят уничтожить большую часть человечества и оставить только 2 миллиарда. Тебе не кажется, что это звучит как бред?
— Угадал, — улыбнулся Грегори.
— Что угадал? — спросил я.
— Не кажется, — издеваясь, ответил Грегори. — Это в духе природы. Создавать разные существа и экспериментировать с ними самым разным способом. Почему, ты думаешь, вымирают разные виды животных? Если эволюция идёт не тем путём, она уничтожает целый вид. Люди, похоже, попали под раздачу. Если посмотришь внимательно, человечество не может справиться с последними испытаниями, которые приготовила им природа.
— С какими? — спросил я.
— Аполлион тебе всё рассказал, — задумчиво произнёс Грегори. — Я слышал весь ваш разговор и могу подтвердить почти каждое его слово. Люди не умеют бороться со своими зависимостями, поэтому Тринити решила уменьшить их популяцию. И думаю, она простила бы любую зависимость, кроме нефтяной. Насколько я знаю, она копила эти запасы с самого рождения планеты, а люди собираются разбазарить всё это за пару веков. Ядерная война будет, если на посту Президента США останется человек Тринити.
— И как она копила эту нефть? — спросил я.
Грегори встал с дивана и отправился на стул рядом со столом мэра. Он несколько раз выключил и включил настольную лампу и стал отвечать:
— Тут всё просто, но очень долго. Растения, деревья, трава, животные после смерти начинают гнить, превращаются в торф. Торф за много веков обработки бактериями и другими организмами, превращается в нефть. Когда бактерии работают над производством нефти, образуется природный газ. Ты просто не представляешь, какой это долгий процесс.
— А зачем природе нефть? — уточнил я.
— Я не знаю, — пожав плечами, ответил Грегори. — Я бы тоже хотел услышать об этом, но проблема в том, что нас с Тринити не знакомили. Я знаю, что она существует, а она не догадывается.
— А что мешает вам познакомиться и попытаться договориться? — спросил я.
— Ты дурной? — рассмеялся Грегори.
— А что такое?
— Наши ребята, намного слабее Тринити, — начал объяснять Грег, — поэтому мы не можем терять нашего основного преимущества. Нас защищает то, что она ещё про нас не догадывается. Люди уже намекнули ей, что начинают догадываться о её замыслах. Поэтому Тринити и Штерн, уже начали подготовку к войне. И пройдёт она быстро и неожиданно. Может быть, мы сейчас сидим тут, а они уже запускают ракеты.
Я напрягся от услышанного. Встал с кресла и занял своё кресло мэра. Мы сидели с Грегом и смотрели друг на друга. Я сделал задумчивый вид, хотя решительно не знал, что нам теперь делать. Судя по спокойствию моего помощника, у него был план.
— И что предлагают ваши ребята? — спросил я.
— Ты опять переспрашиваешь? — нахмурился Грегори. — Первым шагом, будет наше участие в президентских выборах, мы поможем Аполлиону, а он поможет нам. Нужно пользоваться тем, что он в ссоре с Тринити.
— А ты уверен, что он не общается с ней? — предположил я.
— С моими способностями, я уверен во всём, что делаю, — самодовольно ухмыльнулся Грег. Главное успеть опередить их.
Мы ещё час разговаривали с Грегори, где он слово в слово повторял мысли Аполлиона. Потом начались обычные трудовые будни главы города. Я работал с полной самоотдачей, пока после обеда мне не позвонила Даша.
— Милый, ты куда пропал? — спросила она несвойственным ей жёстким тоном.
— Я на работе, — ответил я. — У тебя всё в порядке?
— Я тут, уже, вся извелась одна, — ответила Даша. — Ты у меня машину забрал, я как теперь должна передвигаться?
— Я вечером приеду, — сказал я. — Если хочешь, могу тебе водителя прислать.
— Да, дорогой, пришли, — капризным тоном продолжила она. — Надеюсь, он меня обнимет и приголубит. Я пытаюсь тебе объяснить, что уже на стенку лезу в одиночестве. Приезжай сейчас же.
— Даша, я сейчас не могу, — виновато ответил я. — У меня журналисты через час приедут. Приеду в семь вечера.
— Ах так… — воскликнула Даша и положила трубку.
Я положил трубку и вопросительно посмотрел на сидящего рядом Грегори. Тот сиял от удовольствия и смотрел на меня с блаженной улыбкой. Потом он встал со своего места, подошёл ко мне и на ухо шепнул:
— Пойду, деньги Аполлиону переведу. И не спрашивай, где я их возьму.
Договорив фразу, он вышел из кабинета. Я до конца рабочего дня снялся в коротком интервью, принял ещё несколько человек и подписал гору бумаг. Как хорошо, что в детстве я не выбрал размашистую и длинную подпись. Чем дальше, тем чаще мне придётся ей пользоваться. Если хотите понять, как меняется подпись в зависимости от профессии, обратите внимание на подпись главных бухгалтеров. Она так же экономична, как и они в расходах своей фирмы.
Когда рабочий день закончился, я отправился вниз на лифте. У входа меня ждал помытый Дашин автомобиль и услужливый охранник с ключами. Я уселся поудобнее, завёл мотор и отправился домой. По пути домой, я заехал в большой супермаркет и купил разнообразный набор продуктов для беременных. Тут были все виды солёностей, копчёностей, сладостей и вкусностей.
Очень хотелось оказать внимание своей любимой, которая вынашивает нашего долгожданного ребёнка. Уже в 19:07 я открыл входную дверь и вошёл в дом и удивился. Даша встретила меня на карачках. Она мыла руками пол. Большая тряпка, похожая на мою бывшую рубашку, ловко скользила по полу и собирала немногочисленную грязь в прихожей. Я был очень удивлён.
К нам несколько раз в неделю приходила домработница, которая качественно наводила порядок в нашем доме. Почему Даше взбрело в голову делать уборку, не понятно.
— Что ты делаешь? — спросил я, аккуратно снимая ботинки, пытаясь не преодолевать границ входного коврика.
— Малышу нужна чистота и честный папа, — не глядя на меня, сказала она, продолжая водить тряпкой по полу.
— Что значит честный? — спросил я.
— Ты сказал, что придёшь в семь. А сейчас уже «семь семь». Свои обещания нужно выполнять.
— Извини, — улыбнулся я, понимая, что с беременными лучше не спорить.
Чувствуя неприятное намокание носков на мокром полу, я пронёс два больших пакета с продуктами на кухню и стал их выкладывать. Даша не обращала на меня внимания и продолжала возить тряпкой по полу, громко громыхая пластиковым ведром с водой.
— Помочь? — заботливо крикнул я, пытаясь ставить банки на стол как можно тише.
— Я сама, — недовольно пробурчала Даша из прихожей.
Когда я выложил всё на стол и убрал пакеты в мусорку, Даша вошла на кухню и стала мыть руки, периодически поглядывая хмурым взглядом на многочисленные припасы, которые я принёс домой.
— Ты готовишься к ядерной зиме? — недовольно спросила она.
— Купил тебе вкусняшек, — улыбнулся я. — Хотел сделать приятное.
— Если бы ты хотел сделать приятное, — продолжила Даша, подходя к столу и рассматривая банки, — ты бы пришёл в то время, в которое обещал. Ты любишь свою работу больше, чем меня.
Как опытный папа, я знал, что делать в таких случаях. Я молча подошёл к Даше и крепко обнял её за талию. Она сначала упиралась, потом положила свою голову мне на плечо и стала шмыгать носом. Так мы простояли несколько минут, потом она неожиданно стала быстро говорить обиженным тоном:
— На работу не пошла. Целый день одна. Телевизор весь пересмотрела. Хочется что-то постоянно непонятное и тошнит всё время. Когда всё это пройдёт?
— Ты же только вчера узнала про свою беременность, — улыбнулся я. — Всё будет хорошо. Тебе нужно перетерпеть несколько месяцев. Гормоны погуляют по организму и успокоятся.
— Я уже все форумы перечитала про это, — продолжала всхлипывать Даша. — Мне весь день хотелось, чтобы ты был рядом. Утром проснулась, а тебя уже нет. Я даже плакала.
— Съешь что-нибудь вкусненькое, — шепнул я ей на ушко.
— Не хочу. Я же говорю, что меня подташнивает, — пожаловалась Даша.
Весь вечер мне пришлось сидеть рядом с Дашей и выполнять её мелкие просьбы. Было такое ощущение, что всё, что она просит, служит целью привлечь моё внимание и проверить мою отзывчивость. Я весь вечер поправлял одеяло, искал тёплые носочки, наливал чай, охлаждал его, приносил разные вкусности. Даша ждала, когда я откажусь, чтобы закатить скандал, но у неё это не получалось и она злилась от этого ещё больше.
Тяжело быть капризной, когда тебя понимают с полуслова. Но в первый день беременных капризов, я не собирался давать слабину. Я знал, как это бывает и был во всеоружии. Женщина капризничает не для того, чтобы получить то, что ей хочется — это простой способ получить дополнительное внимание.
Я же знаю, что пока беременная женщина не найдёт, за что зацепиться, она не успокоится. Ей нужно поскандалить, выдвинуть гипотезу, что её никто не любит. Потом уткнуться лицом в подушку или выпятить нижнюю губу и включить режим молчания. Мужчина будет порхать вокруг неё, и пытаться замолить свои грехи. Этого заряда, ему хватит ещё на несколько дней. Чувство вины, подстёгивает в мужчине все лучшие чувства. Мужчина забывает, что он могучий, суровый и молчаливый. Переходит в режим повышенной заботы и внимания, чтобы завоевать свою обиженную красавицу снова.
Причём знание правил этой игры, не освобождает тебя от необходимости участия в ней. В последующие месяцы, я смогу облегчить себе жизнь «принципом консервной банки». Я заботливый муж и буду сам готовить повод для недовольства моими действиями. «Принцип консервной банки» очень помогает сдавать экзамены, переживать ревизии и любые проверки.
Этот принцип зародился вместе с появлением человечества, но я проиллюстрирую его на самом понятном примере. Представьте, что генерал приезжает с проверкой на военный аэродром. Так как на складах недостача, в учебных классах и ремонтных мастерских не хватает оборудования, проверка сулит большие проблемы. Начальнику аэродрома приходит в голову блестящая идея, и он бросает консервную банку на взлётное поле.
Генерал с проверяющей комиссией спускается по трапу вертолёта и, проходя несколько метров, видит консервную банку на взлётной полосе. Он не верит своим глазам и начинает кричать со всей силы. Он взахлёб объясняет, что отскочившая от колёс самолёта банка, может попасть в турбину и привести к крушению. Он очень долго материт начальника, а тот внимательно слушает и пытается оправдываться. Этот спектакль длится около часа.
Генерал уже устал орать и с удовольствием принимает приглашение начальства аэропорта отобедать и сходить в баньку. Тем более что комиссия может продолжить разбирательства по поводу этой несчастной банки и найти всех виновников. К вечеру находят солдатика срочника, который признаётся, что сделал это нечаянно. Его приводят к генералу, и тот кричит снова и «впаивает» солдату 200 нарядов вне очереди. Подписывает рапорт с замечанием ко всем ответственным, кто допустил подобное. И довольный в исполнении своего долга, отправляется домой, забыв, что не досмотрел склад, казармы, учебные классы и ремонтные мастерские.
Всё это я обдумывал, под звуки пылесоса, которым убирал ковёр в гостиной, по просьбе Даши. Когда я его выключил, я услышал звонок своего телефона. Убрав пылесос в сторонку подальше, я пошёл отвечать на звонок. Это происходило под укоряющие взгляды Даши, которая одной рукой облизывала ложку с мороженным, а другой поглаживала свой растущий живот.
— Алё? — сказал я, понимая, что иногородний номер мне не знаком.
— Это Пол, — прозвучал приветливый голос. — Получил твои деньги, спасибо. Но наши юристы говорят, что есть пара моментов, которые нужно обсудить. Могу я завтра прилететь к тебе в гости?
— Прилетай, буду рад тебя видеть, — ответил я.
Ночью меня несколько раз будила Даша и задавала мне каверзные вопросы. Мне плохо спалось, потому что ей не спалось. Каждый раз, когда она меня поднимала, я с надеждой смотрел в окно, ожидая спасительного рассвета. Последний раз, я проснулся сам в семь утра и, посмотрев на часы, обрадовался, что пора на работу. Я быстро собрался и, не завтракая, уехал на Дашиной машине, не желая ждать водителя.
Когда я подъехал к мэрии, там было закрыто. Я долго стучался, пока мне не открыл заспанный охранник и не сообщил, что сегодня суббота и никого здесь нет. Я так закрутился, что забыл о том, что сегодня выходной. Чтобы не выглядеть глупо, я прошёл к себе в кабинет и попытался найти Грегори. Его там не было. От нечего делать, я ознакомился с новыми письмами, которые для меня приготовил мой секретарь. В этой пачке, было так много благодарственных писем, что моё настроение улучшилось.
Быть на работе одному, в полной тишине, это так романтично. Сумерки пустых помещений, в которых обычно не протолкнуться, наводят на мысль о том, что произошёл конец света, и ты остался единственным выжившим. Можно кричать и топать ногами, но всё это бесполезно. Все уже на том свете, смотрят сверху и делают ставки, что ты сейчас будешь делать и как долго протянешь один.
Пользуясь случаем, я разобрал свою папку с входящими делами и принял несколько новых для себя решений. Голова с утра была свежей, поэтому я легко выполнял дела, удивляясь, как иногда сложно сосредоточиться на них в рабочий день. Работа мэра не сахар. Приходится держать в голове тысячи дел и быстро принимать решения. Причём все окружающие, пытаются вызвать в тебе эмоции и убедить тебя, что их дело не просто важное, а гиперважное. Потом заходят следующие посетители и сообщают, что их дело не просто гиперважное, а ужас какое сверх гиперважное.
И никому из них верить нельзя. Все эти системы моего самолёта, думают о своей наживе и карьерном росте. Каждая закрылка мечтает стать крылом и подсидеть его. Каждая кнопка мечтает стать красной. Каждая ручка двери самолёта, жаждет видеть себя штурвалом. Каждый иллюминатор, хочет быть лобовым стеклом. Антифриз мечтает дослужиться до должности топлива. И это я ещё не говорю о стюардессах, которые спят и видят себя капитаном воздушного судна.
Как другие правители справляются в таком муравейнике без детектора лжи, мне не понятно. Мне с Грегори удобно, он всегда знает, что думает мой подчинённый и может вовремя скорректировать его мысли. Как другие начальники справляются? Это для меня загадка.
В это время, в моём кармане прожужжал телефон и пришла СМСка: «Это Пол, встречай меня самолётом, рейс № 248. В 11:20». Очень хорошо, я как раз не знал, что буду делать в этот субботний день. Разбавить женские капризы мужской компанией, это всегда хорошо, особенно в такой гормональный период.
Я спустился вниз и сел в красный суперкар. Завёл мотор и отправился в аэропорт. Моё удостоверение не понадобилось, охранники пустили меня на взлётное поле, как только самолёт приземлился. Я ехал за сопровождающей машиной с мигалкой и пытался подготовиться, к разговору с Полом.
Уже через тридцать минут, мы ехали с моим старым другом по шоссе и оживлённо болтали о женщинах. Подобные разговоры могут протекать гладко, только в их отсутствии. Сколько бы не было мужиков в компании, эти темы обсуждаются без помех. Каждый муж обсуждает других женщин, стараясь обходить стороной свою жену, так как она у него не такая. Если бы женщины могли читать мысли своих мужей, разводы проходили бы на порядок чаще. Особенно в моменты, когда мимо проходит блондинка с неприличными разрезами.
Женщины не догадываются, о чём думают мужчины пытаясь откалибровать глазами сначала верхнюю отличительную часть девушки, а когда дама прошла, нижнюю. А мужчины не догадываются, что женщины тоже оглядывают проходящих мимо девиц, но уже по другой траектории.
Мужчины смотрят в глаза, потом на грудь, потом на обхват бёдер. Женщины же осматривают встречных дам от макушки до пят. И мотивы у всех разные. Мужчины успешно раздевают проходящих мимо женщин мысленно. А женщины наоборот, смотрят, во что они одеты и какая у них причёска. Если вы спросите у обернувшегося мужчину с открытым ртом, какие туфли были надеты на объекте его внимания, он наверняка не сможет ответить.
Аполлион держал на коленях знакомый чемодан и принимал активное участие в разговорах на общие темы. При моей попытке вывести разговор к делам, он лишь прикладывал указательный палец к губам и давал понять, что боится, что у дверей машины есть уши.
Когда мы подъехали к мэрии, он недовольно скривился и сказал:
— Поехали в другое место.
— Чем тебе не нравится мэрия? — спросил я.
— Жучками, — спокойно ответил Пол и махнул рукой, чтобы я отъехал.
— Тогда могу пригласить тебя домой, — неуверенно улыбнулся я.
— Отлично! — кивнув головой, ответил Пол. — У тебя там есть что поесть?
— Я сейчас позвоню, Даша что-нибудь приготовит, — ответил я.
— Звони, — ответил Аполлион, почему-то радуясь.
Я набрал Дашу, боясь, что она спит. Прошло очень много гудков, но я терпеливо ждал ответа. Примерно через минуту, раздался беспечный голос:
— Бил, я тут в примерочной, мне некогда.
— Подожди секунду, солнышко, — улыбаясь, сказал я в трубку.
— Только секунду, — ответила Даша, бренча вешалками.
— У меня друг приехал из Вашингтона, — продолжил я. — Можно мы заедем к нам домой погостить?
— Нет, — ответила она спокойно.
— Почему? — спросил я.
— У нас не прибрано, — сосредоточенно продолжила Даша.
— Д-а-ш-а, — медленно и настойчиво по буквам проговорил я.
— Вижу, ты уже всё решил без меня, — спокойно сказала она. — Приезжайте, только меня там не будет. Я уже не влезаю в свои платья. Пришлось просить подружку, чтобы она отвезла меня на шопинг. Кто-то злой, уже второй раз спёр у меня МОЮ машину.
— Спасибо, — ласково сказал я, зная, что лучше не спорить.
Даша положила трубку. Аполлион смотрел на меня, слегка улыбаясь и пожимая плечами. Хорошо чувствовать мужскую солидарность, когда тебя понимают без слов и лишних вопросов.
Уже через сорок минут, я сидел в своём домашнем кабинете, а Аполлион развешивал по окнам самоклеящиеся коробочки с проводами. Затем он выдвинул две телескопические антенны из чемодана и, вручив мне наушники, жестом попросил одеть на голову. Я медлил. Он залез под стол и воткнул провод в розетку. Когда всё было готово, он нажал кнопку, и в комнате стало очень шумно. Окна зазвенели, в комнате раздалось знакомое шипение. Я надел наушники. Стало гораздо тише.
— Есть что пожрать? — спросил Аполлион, дунув перед этим в микрофон.
— Ты скрываешь, что ты ешь? — рассмеялся я. — Зачем такая повышенная секретность?
Аполлион улыбнулся, оглянулся и, нагнувшись ко мне, сказал:
— Так надо. Тринити и Штерн, не должны знать о наших планах.
— Пей кофе, и они не узнают, — улыбнулся я.
— Причём тут кофе? — спросил он.
— Кофеин так сильно возбуждает мозг, что возникают мощные помехи, и деревья не могут снять твой дамп, — объяснил я.
— Ерунда, — отмахнулся Аполлион. — В виртуальном мире я пил много кофе и это не мешало снимать дампы.
— В реальном мире, всё по другому, — продолжил я. — Ты, кстати, пробовал наш кофе «Молд»?
— Я только его и пью, — ответил Пол. — Как вы его делаете?
— Обрабатываем генномодифицированные кофейные зёрна новозеландскими бактериями, — попытался объяснить я. — Только это секрет.
— Да какой же это секрет? — громко расхохотался Пол. — Мы с Таниным батей эти бактерии уже давно использовали в том мире. По секрету тебе скажу, эти новозеландские бактерии не только кофе улучшают, но и сигары.
— Очень интересно, — удивился я, вспоминая Таниного папу. — В реальном мире эта технология приносит неплохие дивиденды.
— Ну и отлично, — улыбнулся Аполлион. — Благодаря этим зелёным малышам, ты дал нам нужную сумму, и я специально приехал поблагодарить тебя за это.
— Ты говорил про юристов, — напомнил я.
— Это для затравки, — отмахнулся Аполлион. — На самом деле, у меня предложение от наших политтехнологов.
— Какое? — спросил я.
— Накормишь, скажу, — ответил Аполлион и выключил чемоданчик.
В комнате сразу стало тихо. Я не знал, можно ли говорить что-либо, поэтому махнул Полу рукой, и мы отправились на кухню. Мы как два заговорщика на чужой территории, открыли холодильник, и Пол стал осматривать содержимое.
— Хорошо живёте, — улыбнулся он, осматривая многочисленные баночки.
— У меня жена на четвёртом месяце, — с гордостью сообщил я. — Мало ли что она захочет. Не поеду же я искать арбуз или селёдку с джемом в два ночи.
— Надо попробовать сделать запасы, — рассмеялся Пол. — Странное совпадение, но моя Надя тоже на четвёртом месяце. Еле отпустила в ваш Лос-Анжелес. Говорит, что я тут буду приударять за голливудскими сексбомбами.
— Ты их хоть видел? — улыбнулся я.
— Кого? — спросил Аполлион.
— Бомб, — уточнил я. — Они в жизни намного страшнее, чем на экране. Иногда смотришь на них и жалеешь, что испортил романтичный экранный образ. Многим звёздам, в жизни не хватает грима, удачного ракурса и Фотошопа. Хотя… Если хочешь, могу познакомить с парочкой.
— Моя Надя, чует конкуренток на расстоянии, — улыбнулся Аполлион. — Стоит мне затянуть разговор с любой красоткой, Надя сразу звонит по телефону. И тут ни одна глушилка не поможет. Сверхспособности.
В это время, холодильник начал пикать, сообщая о том, что мы слишком долго держим дверь открытой. Я закрыл и сразу открыл его снова, обманув сложный агрегат.
— Ты чего мечешься, — спросил Аполлион, потянувшись в холодильник. — Пиво и солёную рыбу бери. И побольше. Мы же не будем вести мужские беседы, чокаясь розовыми бутылочками йогурта.
— Ну да, о спасении мира можно и под рыбку с пивком болтать, — улыбнулся я, запихивая несколько маленьких бутылочек под локти. — Я пиво возьму, а ты рыбку.
— Договорились, — улыбнулся Аполлион, сглатывая слюну. — Хлебушек есть?
— Там возьми, — указав ногой, сказал я.
Мы взяли всё, что требуется для настоящего мужского разговора и снова поднялись в мой кабинет. От предвкушения вкуса сушённой солёной рыбки и настоящего живого пива, у меня уже стали трястись руки, и я рисковал выронить свой ценный груз. Аполлион сложил рыбу на стол и помог мне расставить восемь бутылок пива. Затем он поставил стул рядом с моим и притянул рукой чемодан.
— Без этого ни как? — спросил я, присаживаясь и с шипением откручивая крышку с холодной бутылки.
— Надо, — улыбнулся Аполлион и протянул мне наушники с проводом.
Мы оба надели наушники и снова погрузились в громкое шипение. Какое-то время мы молчали, разворачивая рыбку от нескольких слоёв прозрачной плёнки.
— Газетки нет? — спросил Пол, пытаясь понять, куда чистить чешую.
— Век не тот, — улыбнулся я. — Вместо газет компьютеры.
— Понятно, — серьёзно сказал он.
Потом достал несколько чистых листочков и положил на самый край стола и стал со всей силы бить рыбкой об него. Стол дрожал от ударов, но звука не было, так как мы были в наушниках. Пол заботливо отдал мне подготовленную избитую рыбку и взял следующую.
Я стал чистить хребет, пытаясь не уколоться спинным плавником. Аполлион беспардонно помогал себе отполированным ножом для вскрытия конвертов. Мы чистили рыбу и готовились к беседе. Разговаривать, пить, и есть — это всегда удобнее, чем разговаривать на сухую. Когда обе бутылки были открыты, Пол чокнулся со мной и сказал:
— За наших будущих детей!
— Чтобы все были здоровыми, — поддержал я, стукнув своей бутылкой по его.
Я отпил несколько глотков, чувствуя, как пузырьки щекочут нёбо, и жидкость с непривычки обжигает внутренности. По телу прокатились мурашки. Я быстренько оторвал самую вкусную часть рыбки, и положил её спинку себе в рот. Не знаю, почему пиво и солёная рыба так хорошо сочетаются друг с другом, но даже мысль об этом, вызывает невыносимые страдания, когда всё это не доступно.
— Перейдём к делу? — спросил Пол.
— Давно пора, — ответил я. — Скоро Даша придёт.
— Тогда начну в лоб, — начал он. — Мои аналитики хорошенько просчитали ситуацию и пришли к выводу, что по твоей методике выборов, я не смогу выиграть.
— Ты хочешь вернуть деньги? — удивился я.
— Ага, сейчас! — ухмыльнулся Пол. — Что на счёт упало, то пропало.
Я ответил ему улыбкой и отхлебнул несколько больших глотков пива, заедая золотистыми спинками. Пол не отвлекаясь на меня, делал препарацию своей закуске, лишь на несколько секунд отвлекаясь на бутылку. Вокруг нас начинал вырастать несвойственный моему кабинету бардак.
— У нас есть другая методика, — улыбнулся Пол, не отрываясь от разделки рыбы.
Он почему-то перестал отправлять рыбу в рот, а складывал очищенные кусочки без костей в аккуратную кучку рядом с собой.
— Какая? — спросил я, откупоривая вторую бутылку, так как первая уже заканчивалась.
— Сложно объяснять, но думаю, ты поймёшь, — начал он. — Ты всегда отличался своей сообразительностью. Всё идёт к тому, что это последние выборы в истории человечества, если мы проиграем.
— Не говори ерунду, — отмахнулся я, выкидывая пустую бутылку в корзину под столом.
— Когда увидишь грибы за окном, сразу поймёшь, что это не ерунда, — ответил Аполлион, показывая пальцем в вибрирующее окно. — Ты должен помочь не только деньгами. На тебя вся надежда.
— Я к этому привык, — улыбнулся я. — Что вам от меня нужно?
— Будет хорошо, если ты тоже будешь выдвигаться в Президенты США, — спокойно сказал Пол и отправил сразу несколько кусочков сушёной рыбы в рот.
Я только собирался отпить из очередной бутылки и от этих слов, забыл это сделать. После большой паузы и напряжённой работы мысли, я сказал:
— Я не хочу быть Президентом.
— И, слава Богу, — сходу ответил Аполлион. — Тебе не требуется. Ты будешь помощником шулера за карточным столом. Свой человек в игре, это всегда помощь в тактике.
— Объясни проще, — попросил я, чувствуя, что выпил уже полторы бутылки, но чувствую себя трезвым.
— На выборах, мы будем бороться друг против друга, — открывая вторую бутылку, продолжил Пол. — Мы будем делать это так интересно, что люди забудут о действующем президенте.
Я попытался понять, о чём говорит Аполлион, но, не смотря на ощущение трезвости, партия в голове не складывалась.
— Не понимаю, — искренне сказал я, допивая вторую бутылку и открывая третью.
— Действующий президент не дурак, — стал объяснять Пол. — Он не будет вестись на мои провокации. Ты будешь создавать из меня образ мученика.
— Каким образом? — удивился я.
— Ты объявишь себя кандидатом в Президенты США и в предвыборной кампании, будешь поддерживать текущего президента и активно нападать на меня. Мы пустим слухи, что он тебя нанял, чтобы разгромить меня. Все подумают, что я очень сильный соперник, раз против меня ведётся такая активная компания. Остальное ты знаешь, тебя так же…
Аполлион застыл на месте, открыв рот. Кусок рыбы выпал, и бутылка в безвольной руке опустилась на стол. Он выглядел удивлённым. Его правая рука потянулась к тумблеру на чемодане. Я услышал в наушниках щелчок и только сейчас понял, куда он смотрит.
Я обернулся и увидел Дашу.
Даша стояла, держась одной рукой за косяк двери, а второй упираясь себе в бок. В её позе было что-то угрожающее. На лице ухмылка. Я снял наушники и стряхнул листочки с мусором в корзину. Потом поправил бутылки на столе и встал со своего места. Аполлион выглядел как статуя. Он смотрел на Дашу во все глаза, не отрываясь.
— Познакомьтесь, это Аполлион. А это Даша, моя жена, — улыбаясь, сказал я.
— Аполлон? — рассмеялась Даша.
— Аполлион, — поправил я. — Можешь звать его Пол.
Даша разглядывала моего старого друга, а тот не отрываясь, следил за ней, не моргая. Потом он протянул ей руку, не выпуская бутылки с пивом. Даша подошла ближе, но не поняла его жеста. Она взяла бутылку из рук Аполлиона.
— Здравствуй, — неуверенно сказал он.
— Привет, — спокойно ответила она. — Я пиво не пью, я на четвёртом месяце. Это вы тут хорошо устроились. Сворую у вас пару рыбок и пойду.
Даша взяла очищенные Аполлионом кусочки и, зажав их в руку, добавила:
— Может, мой вопрос покажется вам странным, но почему у нас в доме стёкла звенят и что это шипело, когда я вошла?
— Так мы защищаемся от прослушки, — спокойно объяснил я, показывая на наушники.
— Женщин обсуждаете? — пошутила Даша, обращаясь к Аполлиону.
Аполлион ни чего не ответил, поэтому она недовольно фыркнула и ушла из кабинета, громко хлопнув дверью.
— Ты чего завис? — спросил я, видя, как Аполлион разглядывал мою жену.
— Это же Надя, — дрожащим голосом сказал он. — Ты женился на моей жене?
Его подбородок дрожал. У меня было ощущение, что сейчас он двинет мне кулаком в лицо.
— Какая Надя? — спросил я, уже понимая, что он имеет в виду. — Её зовут Даша. Мы с тобой друзья по несчастью. Наших жён поменяли телами. Я тебе больше скажу.
— Что скажешь? — задумчиво прошептал он.
— У твоей Нади есть сестра близняшка, которую зовут Джулия, — начал объяснять я.
— Это я знаю, — кивнув головой, ответил ошарашенный Пол. — Она живёт в этом городе и я ей привёз гостинцев от жены.
— Тогда что тебя удивляет? — спросил я.
— Я сейчас увидел свою бывшую жену из виртуальной жизни и на меня нахлынули воспоминания, — стал оправдываться Пол. — Твоя Даша, очень похожа на неё.
— Только телами, — ответил я. — Характер у неё другой. Не забывай, я тоже в подобной ситуации. Твоя Надя и её сестра, это копия моей жены из прошлой жизни. Я пытался с ней строить отношения, но ничего к ней не чувствую.
— Надо будет с твоей женой пообщаться, — задумчиво произнёс Пол.
— Только в моём присутствии, — улыбнулся я.
— Ну, это понятно, — истерично рассмеялся Пол. — Я тебя со своей женой тоже наедине не оставлю.
— Им легче, — улыбнулся я. — Они нас не помнят. Если бы нам память стёрли, мы бы не путались.
— Эти два придурка, — шепотом произнёс Аполлион, — поплатятся за эти обмены. И чего им неймётся?
— Давай продолжим нашу тему, — попросил я, надевая наушники обратно. — А то Даша будет обижаться, если мы долго здесь просидим.
— Давай, правда, я уже пьяненький, — улыбнулся Пол.
— Странно, — удивился я. — А я ни в одном глазу. Меня сегодня алкоголь не берёт.
— Тогда пей дальше, — сказал Аполлион, — а я пока пасс.
Пол надел свои наушники и включил свою «шипелку» снова. Мы обсудили с ним его предвыборную стратегию. Я не стал давать ему ответ, так как должен был посоветоваться с Грегом. Но всё звучало достаточно логично. Аполлиону нужен был враг на выборах, которым они решили назначить меня. Мы ещё два часа шипели на весь дом, о чём Даша не постеснялась нам сообщить, неожиданно зайдя в кабинет.
Мы решили завершить наш разговор и попрощаться с Аполлионом. Я пообещал скинуть ему СМСку со своим ответом, после того как посовещаюсь со своим «предвыборным штабом». Я сомневался, что Грегори согласится с этой идеей, но уже в понедельник, посоветовавшись с ним, отправил Аполлиону, своё: «Согласен».
Предстояло шесть месяцев публичной борьбы за кресло Президента США с моим старым другом. Масоны и другие мои помощники, даже не подозревали, что мы собираемся лечь в конце первого раунда. Попросту сдаться.
Предвыборная кампания шла очень активно. Денег Грегори раздобыл очень большое количество. Действующий президент рекламировал свою позицию за большие деньги и активно использовал свой административный ресурс, но его предвыборная активность тонула в скандалах и интригах, которые я и Аполлион закрутили при помощи лучших политтехнологов мира.
Аполлион стал очень известен среди всего населения страны. Разоблачительные ролики с плохо скрытым видеомонтажом гуляли по интернету и набирали сумасшедшее количество просмотров. Я атаковал Аполлиона всеми возможными способами. Я создавал из него дьявола. Люди первое время верили и решили уже вычеркнуть его из своих кандидатов, но потом они увидели, что поток лжи настолько широк и разнообразен, что не может быть правдой.
Я разрывался между предвыборной кампанией, журналистами, работой мэра и Дашей, которой уже оставалось два месяца до родов. Даша становилась несносной, но я терпел и баловал её повышенным вниманием. Мне приходилось сидеть рядом с ней в ванной и читать ей сказки, когда она купалась. Я делал ей массаж. Ездил по магазинам, подбирая распашонки, ползунки и коляски.
За два месяца до родов, Даша, сохраняя интригу, позвала меня на УЗИ. Она уже знала пол ребёнка, но хотела, чтобы я сам посмотрел. Журналисты из нашего избирательного штаба напросились на эту процедуру и снимали, как я собственной рукой вожу специальным прибором по животу, измазанному прозрачным гелем.
Монитор показывал цветную картинку. Угадывались очертания маленького человечка. Я мог плавно водить сканером, угадывая различные черты лица и тела. Никто не говорил ни слова, все смотрели на монитор и моё поведение. Я пытался определить пол ребёнка, но у меня ничего не получалось.
Пуповина закрывала нужное место. Около двух минут, я пытался подлезть сканером между пуповиной и ножками, но безуспешно. Когда я смотрел на монитор и планировал положить Дашу на бок, внезапно ножка ребёнка шевельнулась и отодвинула пуповину. Там был малюсенький отросток, который вносил ясность в пол моего будущего ребёнка.
Сначала я обрадовался, но потом понял, что внутри Даши, могу оказаться я сам из прошлой жизни. Я вдруг вспомнил оба своих рождения и с сочувствием посмотрел в монитор. Я внезапно вспомнил две вещи, про которые нужно не забыть. Рожать нужно в сумерках, чтобы не слепить моего сына и нужно побольше разговаривать с ним, чтобы он не чувствовал себя в камере одиночке.
Я наклонился к Дашиному животу и, положив голову на бок, чтобы видеть монитор, громко спросил:
— Сынок, ты меня слышишь?
Даша шевельнулась и убрала мою голову, нечаянно измазав моё ухо в прохладном геле. Она смотрела на камеру журналистов в смущении и сказала:
— Наговоритесь после рождения. Давай сворачиваться. Я голодная и в туалет хочу.
Пока Даша собиралась, я поговорил несколько минут с врачом. Всё шло нормально, ребёнок был здоровым. По его словам, Дашин организм был заряжен энергией и ей ни чего не угрожало. Роды будут естественными, без Кесарева сечения. Так выбрала сама Даша. Мы договорились с врачом, что я буду оберегать Дашу от переживаний.
Врач поругал меня за то, что я совмещаю предвыборную кампанию с беременностью жены. На что я ему ответил пословицей: «…баллотироваться и родить, нельзя погодить». Камеры уже были выключены и журналисты уехали. Я поспрашивал ещё несколько вопросов у доктора, а когда Даша вернулась, мы стали медленно спускаться на лифте на подземную парковку больницы.
Сели в мой служебный автомобиль и поехали домой. Даша сияла от счастья. Она вопросительно смотрела на меня и поправляла ремень безопасности на груди.
— Ты рад, что у нас будет мальчик? — спросила она, пытаясь воткнуть маленькую подушку под поясницу.
— Конечно! — искренне ответил я. — Это же наследник.
— Ага, — улыбнулась она. — Наследник трона. Представь, если я рожу его в тот день, когда ты станешь Президентом США?
— Даша, солнышко, — ласково сказал я. — То, что я участвую в выборах, ещё не означает, что я хочу стать Президентом. У нас другой план.
— Какой план? — строго посмотрела на меня Даша. — Мы что, зря переехали в столицу?
Я посмотрел в затонированное стекло на улицу, где кипела жизнь. Я уже соскучился по Лос-Анжелесу. Мы жили в Вашингтоне уже несколько месяцев и Даше тут очень нравилось.
— Мы помогаем Аполлиону, — попытался объяснить я. — Он должен стать Президентом. Таков уговор.
— Ну и глупо, — фыркнула Даша. — Ты тратишь на эти выборы столько сил, а потом окажется, что всё это зря. Стоит ли стараться ради сомнительного друга?
— Ты не понимаешь, — спокойно сказал я.
— Ну, куда мне, — улыбнулась Даша и обмякла.
У меня в глазах всё потемнело. Сначала всё произошло и лишь, потом пришло осознание того, что послышалось три хлопка, как будто камнем пробили консервную банку. В это же время мне очень больно кольнуло живот и в глазах закружились яркие вспышки. Начиная терять сознание, я увидел заваливающуюся на бок Дашу, которая приоткрыла рот в лёгкой улыбке.
Водитель упал. Автомобиль продолжил движение, пока мы не врезались в бок большого автобуса, на борту которого была реклама улыбающегося Аполлиона.
Последние мои мысли угасали в тумане. В нас стреляли. Надо было бронировать. Даша. Ребёнок.
* * *
Очнулся я через несколько часов или дней. Весь мой живот покалывало, и моё тело не покидали мурашки. Я попытался открыть глаза, но смог это сделать не сразу. Было ощущение, что в мои веки засыпали песка. Я не мог опознать окружающих, поэтому сразу стал спрашивать:
— Что с ребёнком? Что с Дашей?
— Всё в порядке, — прозвучало несколько голосов.
Я проморгался и понял, что на меня направленно около пяти телевизионных камер и где-то далеко за их спинами стоит Грегори и улыбается.
— Всё с ними хорошо, — мысленно сказал мне он. — Даша лежит в соседней палате. Пуля застряла в мягких тканях.
— Ты говоришь правду? — подумал я.
— Закрой глаза, я тебе покажу, — ответил Грегори мысленно.
Я закрыл глаза. Картинка сменилась. Я увидел соседнюю палату и лежащую в кровати Дашу. Она лежала без сознания, но улыбалась. Обе её руки обнимали уже большой живот. Врачи ходили вокруг неё со спокойными лицами, которые вселяли уверенность.
— Сейчас покажу тебе чудо, — сказал Грегори мысленно.
Как в документальном фильме, мой взгляд переместился ближе к Дашиному телу. Я увидел, как камера приближается к её левой груди и попадает внутрь раны. Рана глубокая и как раз находится со стороны сердца. Отверстие очень ровное и глубокое. Но что удивительно оно со всех сторон похоже на шрам и нет ни капли крови.
— Тут была пуля, — удивлённым тоном объяснил Грегори. — Каким-то чудом, она побывала в сердце, но кровотечение остановилось за тридцать секунд. Даша потеряла всего 300 грамм крови. Сердце зарубцевалось, мышцы восстановились. Пулевой проход, который ты сейчас видишь, зарастает на глазах. Дашино тело само вытолкнуло пулю в том же месте, откуда она вошла.
— С ней всё в порядке? — спросил я мысленно.
— Я же уже сказал, — недовольно фыркнул Грег. — Почему тебе надо повторять? С ней и твоим сыном всё в порядке.
— А что со мной? — спросил я.
— У тебя такая же фигня, — ответил Грег. — Тебе прострелили бедро. Пуля попала в печень, но последствий нет. Твоё пулевое отверстие уже заросло. Как вы это делаете? Ты не знаешь?
— А что я должен знать? — нахмурился я, открывая глаза.
— Как ваши тела восстанавливают себя сами? — спросил Грегори, стоя за людьми с камерами.
— А я откуда знаю? — спросил я. — У меня вообще ощущение, что я умер.
— Это ваш водитель умер, — спокойно ответил Грегори мысленно. — Я его к себе в рай забрал.
— Какой ещё рай? — спросил я. — Ты выбрал лучший момент, что бы грузить меня этим.
— Ладно, приходи в себя, — улыбнулся Грегори, не открывая рта.
— Сколько времени прошло от выстрелов? — спросил я, чувствуя, как жжёт в месте, где зарастает рана.
— Второй день, — ответил Грегори и растворился.
Через два часа, когда доктора поняли, что я пришёл в себя, операторы ушли, я нашёл силы, чтобы отправиться к Даше в палату. Я похрамывал, но шёл уверенно. Было ощущение, что у меня не пулевое ранение, а синяк. Хотя там было ровное отверстие.
Когда я зашёл к Даше в палату, она уже улыбалась, обсуждая новости со своей лучшей подругой.
«Всё что происходит, происходит к лучшему» — смысл этой фразы, понятен не сразу. На самом деле, это управляющий принцип оптимистов. Они всегда считают, что жизнь преподносит полезные уроки под видом неприятностей. Сильные оптимисты используют все неприятности, как возможность показать свои способности преодолеть проблему и по возможности решить её. Слабые оптимисты, игнорируют неприятности и даже не стараются что-то менять. Слабым оптимистам хорошо в любых ситуациях, и они стараются течь по волнам жизни.
Три выстрела по машине, в которой ехал ты и твоя беременная жена — что здесь может быть положительным? Насколько сумасшедшим оптимистом нужно быть, чтобы придумать плюсы в этой ситуации? Слава Богу, ни я, ни Даша не пострадали. Очень жаль нашего водителя, но как сказал Грегори, он попал в рай. Кстати, нужно спросить его о том, что это значит и почему он так уверен про то, куда попадёт наш водитель.
— Твои рейтинги подскочили, — с радостью сообщил Грегори, сидя в моей палате.
— Какие рейтинги? — спросил я, пытаясь вернуться в реальность. Больничная палата, капельницы и постоянные визиты заботливых друзей не располагали думать о работе.
— Весь американский народ думает, что на тебя покушался Аполлион, — самодовольно объяснил Грегори. — Только у него были мотивы.
— Какие мотивы? — непонимающе спросил я.
— Ты вёл против него дискредитирующую компанию, — продолжил он, — народ не глупый, поэтому сделал несложное мысленное расследование. Ты нападал на Аполлиона. Тот понял, что ты начинаешь говорить слишком много правды и решил тебя убрать. Раз он решился на такой грех, он не достоин стать Президентом.
— Ты думаешь, это сделал Аполлион? — спросил я.
— Нет, конечно, — улыбнулся Грегори. — Главное, что так думает большинство. Нам с тобой, это выгодно. Покушения, перед выборами происходят часто, но люди до сих пор на это ведутся.
— Подожди, выходит, покушение, это твоя работа? — предположил я, подозрительно посмотрев на Грегори.
— Ты дурак? — обиделся он. — Я даже не понимаю, как вы смогли выжить после выстрела в печень и в сердце. Я считаю, что это настоящее чудо и нужно этим пользоваться.
— Как пользоваться? — спросил я.
— Ты будешь Президентом, — коротко ответил он и растворился, не дожидаясь моего ответа.
Президентом? Ну, я не скажу, что никогда не думал об этом. Все мечтают стать президентами, но никто серьёзно не задумывается об этом. Должность Президента, это как должность пилота самолёта. Причём ты меняешь прошлого пилота в воздухе, и тебе приходится лететь на том самолёте, который тебе достался. Модернизацию всех систем, нужно производить на лету. Приборам доверять опасно, так как все показания тебе предоставляют люди, которые не смогут выжить без вранья.
И всё бы ничего, но самолёт военный. Рядом летят такие же истребители. Все они готовы в любой момент выпустить по тебе ракеты системы «воздух-воздух». Единственное, что их останавливает, что ты успеешь гарантированно уничтожить агрессора. Но при смене пилотов, при модернизации системы управления, твой самолёт может дать сбой, чем быстро воспользуются противники.
Дело усложняется тем, что агенты соседних истребителей уже находятся на твоём борту среди пассажиров и распознать их невозможно. В соседних истребителях среди пассажиров твои агенты и ты получаешь от них противоречивую информацию о стратегии «вражеского» пилота. Сложно всё это уложить в одной человеческой голове. Сложно принимать ответственные решения.
Тем более что результат от твоих решений, ты увидишь только через несколько месяцев или лет. Любой указ Президента, который ты задумал издать, будет готовиться несколько недель. Потом его будет утверждать сенат. Параллельно твой указ будут критиковать журналисты и общество. Когда указ через несколько месяцев выйдет в свет, окажется, что нет механизмов контроля над его исполнением.
Президент США, должен быть специалистом практически во всех сферах жизни. Иначе министры будут водить его за нос. И до сих пор не понятно, почему ни один университет не выпускает Президентов. Пять лет узкой специализации в обучении и получился бы хороший, профессиональный Президент. А так, странами управляют любители, без опыта работы на соответствующей должности.
Ответственный человек, всё это понимает и пойдёт работать Президентом, только хорошо обдумав. Нужно быть немножко сумасшедшим, чтобы становиться настолько публичным человеком, получив взамен, чуть более комфортное существование, чуть более вкусную еду и чуть большие апартаменты. Я всю жизнь удивлялся людям, которые идут в политику. На своём посту мэра, я ещё не смог в полной мере ощутить сладость власти. А именно «Власть», является основным мотивом любого правителя.
Ощущать «Власть», приятно. Но, это очень рискованно, считать себя умнее других, получив её в руки. «Власть», самое сложное испытание для человека, данное Богом. Лишь малая доля процента людей, может выдержать это сложный тест. Обличённому «Властью» кажется, что он всемогущий. Он может менять все законы, кроме законов физики. Он начинает понимать и сопереживать Богу. У него есть красные корочки, большой дом, несколько дорогих машин. Он сменил несколько жён, так как по статусу ему положена молодая и красивая.
Он разговаривает с «холопами» сквозь зубы, забывая смотреть на них во время разговора. Он штрафует, увольняет, обманывает и сажает одним движением руки, затем забывая об этом. Так как чувственные и эмоциональные люди не выживают в этой среде, он отбрасывает все сантименты. Его мозг отказывается даже думать на тему тех людей, за счёт которых он живёт. Слишком сложно обманывать человека и при этом сопереживать ему. Поэтому в таком «деловом человеке», со временем атрофируются человеческие качества, а на их смену приходит «маска».
Маска, позволяет такому человеку выглядеть человеком. Он улыбчив, общителен, умеет сопереживать и договариваться, умеет благодарить за хорошую работу, но Боже упаси вас заглядывать внутрь. Боже упаси вас сориться с этим человеком. Боже упаси вас попадать в сферу его интересов. Он сметёт всё на своём пути, не обращая внимания на человеческие качества. У такого человека два основных мерила: Власть и деньги. И их много не бывает.
Тяжело оставаться человеком, когда ты можешь купить всё что угодно. Когда все вокруг носят тебя на руках, разговаривают уважительно и угадывают твои желания. Когда ты отточил до совершенства методы давления на людей. Когда ты показываешь зубы только в тот момент, когда точно знаешь, что победишь. Когда ты уже не проигрываешь, так как вступаешь только в беспроигрышные игры. Ты чувствуешь себя вершиной эволюции.
Ты живёшь в мире повышенного комфорта, роскоши и шикарной жизни. Но всё это приедается тебе. Ты становишься наркоманом. Твой центр удовольствия привыкает к власти, деньгам, безропотному подчинению, комфорту и вкусной еде и ему нужно увеличивать дозу, чтобы не испытывать «ломку». Находясь на верхних этажах жизни, ты начинаешь думать о том, как взобраться ещё выше. Ты не думаешь о тех, кто внизу. Чем выше ты находишься, чем более внушительная запись в твоих красных корочках, тем ты ближе приближаешься к Богу.
Но так думают только люди и они, возможно, ошибаются. Наверняка, главный Апостол на вратах рая, будет смеяться над твоими аргументами, если ты будешь размахивать перед его носом корочками, засовывать ему в карман деньги или ключи от новенькой машины. На том свете, деньги не имеют вес. Единственное, что имеет вес: вера, любовь, непогрешимость и сопереживание соплеменникам. Хотя моё личное мнение в том, что Богу нужны исполнители, а не руководители. Руководителей он отправляет на землю, а у себя держит тихих, спокойных и предсказуемых.
Я не всегда благоразумен. Несмотря на то, что я всё это понимаю, моё любопытство заставило забыть про Рай и Ад. Моё любопытство, заставляет меня забыть все страхи и воспользоваться возможностью побыть хозяином овального кабинета. Как я буду смотреть в глаза своего сына, который появится через два месяца, если не воспользуюсь возможностью сделать его сыном Президента.
* * *
Уже через месяц, стало ясно, что Грегори был прав. Я стал самым вероятным кандидатом. Рейтинги Аполлиона резко снизились, так как за убийц никто не голосует. Рейтинги действующего Президента немного упали, ещё в то время, когда он, якобы, нанимал меня, для борьбы с Аполлионом. А теперь, они просто рухнули, когда он стал палить по мне из всех орудий.
Штат Калифорния и город Лос-Анжелес в частности, знали, что моя борьба с пробками, наркотиками были не пустым трёпом. Дела в моём городе шли как нельзя лучше. Люди штата вели себя хорошо, и показывали пример, как заживёт страна, когда я стану Президентом. И всё это происходило само собой, без моих заявлений и саморекламы. Мои дела говорили обо мне больше, чем тысячи слов.
Я всегда представлял себя сидящим в предвыборном штабе и ждущим результатов выборов. Я представлял, как буду волноваться в решающий момент. Как игроман в казино, поставивший всё, что у него было на красное и ожидающий, когда шарик сделает свой выбор. Но всё произошло совсем по-другому.
В Америке президента выбирают через институт выборщиков. Очень запутанная система, мотив которой не понятен. Независимо от того, сколько граждан проголосовало в определённом штате, для подведения итогов выборов президента, штат даст только определённое количество голосов выборщиков. И именно они голосуют за того, или иного кандидата. Примерно 540 человек, решают, кто будет президентом.
Выборщики обычно голосуют за того кандидата, за кого проголосовал их штат, но это не обязательно. Считается, что ограниченное количество выборщиков может найти время и изучить каждую личность кандидата в президенты под микроскопом. Чем больше население штата, тем больше выборщиков выдвигается из него.
Именно поэтому выборы были скучными для меня. Почти для всех штатов количество выборщиков не превышали 1-20 человек. Во Флориде было 27 выборщиков. В Нью-Йорке 31 выборщик. В Техасе 34 выборщика. И самым интересным было то, что целых 55 выборщиков было из Калифорнии.
540 человек решали мою судьбу. Они взвешивали все «за» и все «против». Они старались быть рассудительными. Они учитывали мнение своих штатов. Но больше всего, на их решение влияло воздействие «наших ребят». Грегори решил не сохранять интригу до последней минуты, а уже за сутки предупредил, что на подсознательный уровень выборщиков идёт мощное излучение от окружающих людей.
Я заранее знал, что выберут меня. Единственное, что мне было интересно, какой процент голосов отдали бы выборщики, если бы на них не влияло всё сговорившееся человечество. Это было не честно, но меня устраивало. Так как все люди планеты выбрали меня на подсознательном уровне. «Наши ребята» провели голосование за мою кандидатуру задолго до выборов.
Именно поэтому, в день выборов и подсчётов голосов, я не сидел в предвыборном штабе, а находился рядом с женой. И я был абсолютно спокоен, потому что верил, что выберут меня. Но спокойствие как рукой сняло, когда у Даши отошли воды и начались схватки. Мне пришлось выключить телевизор и принимать решение: вызвать скорую помощь или отвезти Дашу в роддом самому.
Даша сильно нервничала, так как рожала первый раз. Правильным решением было вызвать скорую, но я решил отвезти Дашу сам. Мы сели в Дашин красный автомобиль и выехали из подземной парковки. На улице было очень людно. Граждане ходили по улицам в смешных полосатых колпаках и махали флажками. Они приготовились праздновать чью-либо победу. Все напряжённо вслушивались в радиоприёмники и ждали результатов, а я в это время ехал по дороге.
На дороге было очень оживлённо, но все машины ехали по правому ряду, как будто уступая мне дорогу. Невидимая рука Грегори обеспечивала мне беспрепятственный проезд к роддому. Даша сидела рядом и сосредоточенно дышала. Она боялась пошевелиться и заняла немного скрюченную позу. Руки её придерживали живот так, что создавалось ощущение того, что она придерживает малыша от преждевременного выхода.
Я вспомнил, как проваливался головой в узкий проход, и как тяжело было дышать, когда отошли воды. Я ярко представил, как мучается мой сын и нажал педаль газа в пол. Спортивный автомобиль, как будто ждал этого момента и моментально проснулся. Как породистый скакун, почувствовав двойной удар шпорами, он резко ускорился и показал, на что он способен.
Скорее всего, в этот момент, люди вокруг почувствовали себя «глупо» и многие из них резко остановились и о чём то задумались. Машины расступались перед нами, и мы беспрепятственно мчались по городу. Лишь вспышки фотоаппаратов с датчиками скорости, давали понять, что город не рад нашей безрассудности. Ни какие штрафы сейчас не могут остановить меня, когда я уже представляю, как задыхается мой малыш. Как синеет его лицо. И пусть это лишь моё воображение, лучше переволноваться, чем быть безалаберным.
Уже через десять минут, я выбежал из машины и помог Даше выйти. Мы дошли до приёмного покоя, где я готов был впиться зубами в того, кто будет задерживать нас на заполнении анкеты. Я помогал Даше идти и искал глазами к кому обратиться. Девушка на ресепшен, подняла на нас взгляд и ничего не говоря, подняла трубку. Уже через сорок секунд, приехала каталка, и Дашу увезли в палату.
Я ходил по коридору больницы и нервничал. Выборы выскочили из моей головы. Я пытался напрячься и почувствовать, что происходит с Дашей. Но без Грегори, я был слеп. Я ходил из угла в угол и жалел о том, что доктора сейчас только с моей женой. Давно пора выделять персонального врача для посетителей. Пусть он ведёт «прямой репортаж» из палаты, операционной или родильной палаты.
Даше сейчас, возможно, легче. Она видит всё, что происходит. А мои страхи сейчас больше, так как я в неопределённости. Грегори точно не появится. Ему для работы нужны десятки поглупевших людей и не дай Бог, среди них окажется действующий акушер Даши. Ребёнок сам не родится, ему нужно помогать.
Время застыло. Я просчитывал все варианты развития событий и сам себе накручивал панику. Главное сейчас Даша и ребёнок. Хоть бы, всё было хорошо!
Почему важные события не могут приходить по заранее согласованному расписанию? Пока я сидел в роддоме и ждал врачей, которые выйдут и расскажут про рождение моего сына, появился Грег. Я напугался его появлению, так как понял, что в родильной палате всё закончилось. Я пытался прочитать на его лице, что там произошло, но безуспешно.
— Поздравляю, — обрадовано сказал Грегори и протянул свою руку.
— С чем? — нетерпеливо спросил я, пожав его тёплую руку и чувствуя, что мои пальцы дрожат.
— Тебя выбрали, — гордо сообщил он. — Ты теперь президент.
— Понятно, — быстро ответил я. — А что с ребёнком?
— Всё в порядке, — улыбнулся Грегори. — Теперь тебе осталось дерево посадить и увидеть Париж.
— Можешь мне показать сына? — с надеждой спросил я.
— Только ненадолго, — нахмурился Грегори. — Закрой глаза.
Я закрыл глаза и сразу увидел палату. Даша лежала накрытая простынкой и кормила грудью сморщенный красный комочек. Врачи терпеливо ждали глядя куда-то вверх. Картинка переместилась на ребёнка. Он жадно сосал грудь и казался очень спокойным. Даша перебирала редкие волосики на его маленькой головке. Глаза ребёнка были закрыты. В волосиках застряли какие-то корочки.
Как взрослые определяют, на кого похож ребёнок? Я смотрел, и мне не с чем было сравнивать. Обычный ребёнок, только очень маленький. Даша выглядела очень усталой, но счастливой. Она пристально вглядывалась в лицо малыша и улыбалась. Мне почему-то была интересна именно Даша, а не ребёнок. Я наслаждался её счастьем и даже немного ревновал.
Я помню, как тяжело перестраивать свою психику и выстраивать своё отношение к ребёнку. Мужчины не рождаются папами. В отличие от женщин, они не играют в детстве с куклами и не имеют большого опыта общения с маленькими существами. Мужчинам больше нравятся войнушки и машинки. В своих детей, они влюбляются медленнее, чем женщины. Им сначала нужно поверить в то, что это их ребёнок. Им нужно подержать его в руках. Нужно, чтобы проснулась ответственность и инстинкт защитника. Внезапно, картинка выключилась, и мне пришлось открыть глаза.
— Сеанс завершён, — улыбнулся Грегори. — Тут в соседней палате роды начинаются, не хочу мешать. Хотя тут есть дети, а они ретранслируют сигнал лучше, чем сумасшедшие.
— Нашёл, кого сравнивать, — поморщился я. — Я теперь папа! Представляешь?
— Да, да, — улыбнулся Грег. — Представляю. Ты молодец. Погнался за двумя зайцами и обоих поймал.
В это время, из палаты вышел доктор и с серьёзным лицом подошёл ко мне, не обращая внимания на Грега. Он постоял пару секунд и подозрительно по-разглядывал моё лицо, потом расплылся в улыбке и сказал:
— А я за вас голосовал! Рад, что вы выиграли.
— Спасибо вам, — улыбнулся я. — Как там мой сын и жена?
— Всё прошло на удивление хорошо, — ответил доктор. — Если бы все роженицы были так спокойны, как ваша жена, не было бы этих седин.
Доктор снял синюю шапочку и показал на свои волосы. Потом он присел у стенки и показал рукой, чтобы я тоже сел. Грегори стоял и довольно смотрел на нас.
— У вас отличный сын, — отметил доктор. — Он очень похож на вас. Вес четыре двести. Мы взяли анализ крови, если оставите свою визитку, я лично позвоню вам и сообщу результаты.
— Спасибо, вот моя визитка, — улыбнулся я, протягивая карточку.
— Президентские ещё не напечатали? — осторожно посмеялся доктор. — Вот как бывает. Два великих события в один день. Это же первый ваш ребёнок.
Я немного подумал, вспоминая своего, уже взрослого сына. Почему-то вспомнил кружки Штерна и, спохватившись, ответил:
— Первый.
— А почему вы задумались? — по-доброму рассмеялся доктор.
— Волнуюсь, — улыбнулся я.
— Ну, это понятно, — помяв свою шапочку в руках, ответил доктор. — Вы ещё спокойный отец. Меня обычно заваливают вопросами, что теперь делать и куда бежать. Волнение людей, выливается в их разговорчивость.
Мы сидели с доктором молча. Он смотрел в пол и ни чего не говорил. Было ощущение, что он чего-то ждёт. Грегори смотрел на меня с улыбкой. Потом он не выдержал и мысленно сказал:
— Слушай, он же не просто так сидит. Привыкай. Все кого будешь встречать теперь, будут клянчить у тебя разные просьбы. Спроси, чем ты можешь ему помочь. Он же всё же помог тебе стать отцом. Ты ему должен.
Я кивнул головой. Доктор заметил это движение и поднял на меня свои глаза. Я улыбнулся ему и сказал:
— Спасибо вам за сына. Может я смогу вам чем-то помочь? Может есть какие-нибудь проблемы?
— Пожалуйста. Мне право неудобно просить вас, — заёрзав на своём месте, сказал доктор.
— Ну и зря, — улыбнулся я. — Я помогу вам, чем смогу.
— Тут такое дело, — нахмурился он. — У меня тоже есть сын. Он уже взрослый и попал в беду.
— Что у него случилось? — спросил я, сделав заинтересованное лицо.
Пока доктор мялся и пытался начать говорить, я думал о том, как сложно иметь способность, решать любые вопросы. Люди стесняются тебя попросить, и тебе приходится клещами тянуть из них то, что им нужно. Для меня это пара слов, а для него это целая жизнь и зачем весь этот цирк со стеснением. Мы теряли время ещё две минуты, потом доктор быстро заговорил:
— Вы удивитесь, я доктор, но не смог спасти своего сына. Он наркоман. Когда вы начали бороться с наркосетями в Лос-Анжелесе, он переехал в Техас, так как не мог найти дозы.
— Боюсь, я не смогу помочь с этим, — нахмурился я, понимая, что дело плохо.
— Не отказывайтесь сразу, — запротестовал доктор, — я сначала расскажу дальше. В Техасе он спустил все деньги на наркотики. Чтобы заработать ещё, он затесался в банду. Не буду рассказывать подробности, но сейчас он в тюрьме. Он ни кого не убивал и не грабил. Обчистил квартиру и за это его осудили.
— Вы хотите, чтобы я его выпустил? — сдвинув брови, сказал я.
— Да, — с надеждой глядя на меня, ответил доктор. — Вы, как президент, можете миловать людей. Я заберу его к себе и постараюсь снять с иглы. Он уже год сидит. Осталось ещё четыре. Вам же не сложно подписать помилование, а я теряю сына. Я боюсь, что он выйдет бандитом.
— Вы напишите, как его зовут, и свой телефон, — коротко сказал я. — Я подумаю, что могу сделать, но не обещаю.
В это время в моей голове раздался злой голос Грегори:
— Ты зазнался? Человек оказал тебе неоценимую услугу, а ты не можешь ему помочь одним росчерком пера?
— Но, это же не правильно? — возмутился я мысленно.
— Так будет лучше, — улыбнулся Грегори. — Твоя задача не быть правильным, а улучшать жизнь. Не будь принципиальным. Ответь доктору, что обещаешь помочь. Осчастливь человека.
Я встал со своего места, доктор повторил моё движение. У него был немного обиженный вид. Я повернулся к нему и сказал:
— Я вам обязательно помогу.
Доктор засиял от счастья, посмотрел на меня немного недоверчивым взглядом и сказал:
— Вы не представляете, как я буду счастлив.
— Потом расскажете, — улыбнулся я.
— Я сейчас напишу свои координаты и всю информацию о сыне, — быстро затараторил доктор. — Только никуда не уходите. Вы по-настоящему добрый человек. Я счастлив, что голосовал за вас. Буду молиться за вас до конца своих дней.
— Могу я зайти к жене? — спросил я.
— Можете, но только вам нужен халат, и руки нужно помыть, — в спешке заговорил доктор. — Пойдёмте со мной.
Я краем глаза глянул на Грегори, тот показывал большой палец вверх. Доктор набрал код на соседней двери, и мы вошли в соседнее помещение. Он подвёл меня к огромной раковине и включил воду. Я нажал раздатчик жидкого мыла и набрал в руки густую жидкость. Она неприятно пахла хозяйственным мылом. Я зачерпнул немного воды и стал тщательно намыливать руки, вспоминая о чистоплотности Грегори и Даши.
Во время всей процедуры, доктор стоял рядом и старательно выводил данные на листочке. Было видно, что он старается писать разборчиво. Когда я помыл руки, я подставил их под сушилку и долго ждал, когда они высохнут. В это время, доктор распаковал белый халат и синюю шапочку как у себя.
— Потом заберёте халат на память, — сияя от счастья, сказал он. — Записку я положу вам в левый карман.
Я надел халат и шапочку и глядя на доктора, демонстративно похлопал по карману, где лежала записка. Если честно, про записку я уже не думал. Я хотел успеть попасть в палату, пока не унесли ребёнка. Доктор услужливо открыл мне дверь, и мы вошли. Все оставшиеся медицинские работники уставились на меня. Они смотрели с удивлением, так как в родильную палату ни кого постороннего не пускают. Когда они опознали меня, их глаза округлились, и они со значением посмотрели на телевизор, установленный почти под потолком. Там по телевизору показывали меня.
Даша лежала и продолжала гладить ребёнка по спинке. Тот уже наелся и, похоже, спал. Я подошёл поближе. Даша скользнула по мне взглядом и, как будто не заметив отвернулась. Потом она опомнилась и заулыбалась во все зубы. Она несколько раз посмотрела на меня и на ребёнка, потом шепотом сказала:
— Он спит. Тебя как пустили?
— У меня везде свои связи, — шепотом сказал я, посмотрев на доктора. — Как ты себя чувствуешь?
— Очень хочу спать, — шепотом пожаловалась Даша, поджав губы. — Лучше три раза к стоматологу сходить, чем рожать. В следующий раз, будешь меня уговаривать долго.
Врачи и я громко засмеялись. Даша строго посмотрела на нас и кивнула головой на ребёнка. В это время, медсестра привезла детскую прозрачную каталку с простынкой. Она подошла к нашему сыну и надела ему на ручку пластиковую бирочку с номером и фамилией. Ребёнок недовольно заворочался и начал плакать.
Даша смотрела на медсестру с яростью медведицы, которая охраняет своих медвежат. Ребёнок плакал и, немного приоткрыв глазки, озирался по сторонам. Я осторожно погладил его по голове и ласково сказал:
— Всё хорошо маленький, не волнуйся. Ты такой хорошенький.
Малыш услышал мой голос и сразу замолчал. Он поджал губки и выпустил слюнки, образовав несколько пузырей. Он сделал такой сосредоточенный вид, что Даша заулыбалась. Было такое ощущение, что он пытается всмотреться в меня, но не может сфокусировать взгляд.
— Это твой папа, — ласково сказала Даша.
Малыш сразу успокоился, и как мне показалось, улыбнулся мне. Именно в этот момент на меня нахлынули отцовские чувства. Мне так захотелось взять его на руки и нежно обнять. Я проморгался и вытер слезинку. Даша смотрела на меня понимающим взглядом и радовалась. В этот момент, медсестра ласково взяла ребёнка и переложила в люльку.
— Извините, пожалуйста. У нас обязательные процедуры, — виноватым тоном вмешался доктор. — Вы можете посидеть несколько минут с женой. Но она потратила столько сил, что скоро уснёт. Не задерживайтесь.
Даша с удивлением смотрела на этого доктора. Она удивлялась этой дополнительной заботе от незнакомого доктора. А когда он похлопал по моему карману с бумажкой и заглянул мне в глаза, она приоткрыла рот от удивления. Почти все врачи вышли, остался лишь старый медбрат, который убирал инструменты. Мы проводили взглядом люльку и посмотрели друг на друга.
— Ты его знаешь? — удивлённо спросила Даша.
— Познакомились в коридоре, — признался я.
— Ты ему понравился, — похвалила она, медленно, по сонному моргая.
В это время, в комнате появился Грегори. Он подошёл ко мне и на ухо шепнул:
— Вов, давай, заканчивай. Народ ждёт первое выступление своего президента. Журналисты уже ждут в коридоре.
— Куда ты смотришь? — спросила Даша.
— Я забыл сказать, что мы в выборах победили, — сообщил я.
— Ужас! — воскликнула Даша.
— Почему? — удивился я.
— Ну, я тебя отвлекаю своей ерундой, — пошутила она.
— Ничего себе ерунда, — улыбнулся я. — Ты мне сделала такой подарок, что я не знаю, как с тобой рассчитываться.
— Знаешь, — спокойно ответила Даша. — Ты иди, у тебя сейчас важные дела. Я высплюсь, и буду думать, как обставить твой овальный кабинет.
— Зачем его обставлять? — удивился я.
Даша зевнула, потом положила голову на бок и тихим голосом ответила:
— Следить за обстановкой овального кабинета — святая обязанность первой леди. Ты разве не знал?
— Первый раз слышу, — признался я. — Я там даже не был.
— А я была, — слабея на глазах, ответила Даша. — На экскурсии в Белый дом. Иди, а то я сейчас усну. Если будут силы, посмотрю тебя по телевизору.
— Я тебя очень люблю, — признался я, но Даша, похоже, не слышала. Она закрыла глаза и мирно засопела.
Старый санитар взял каталку и подвёз к операционному столу. Потом он подошёл к телефонной трубке и вызвал помощников. Я не стал дожидаться, когда Дашу увезут, так как Грегори уже устал сигналить мне, что пора идти. Я вышел в коридор с камерами и предстал перед Американцами в белом халате и синей шапочке.
Друзья потом рассказывали, что их жёны плакали перед экранами, когда я рассказывал о том, что я тут делаю и почему у меня такой вид. Я стал первым Президентом США, который обратился к нации, будучи в медицинском халате.
На следующий день, во всех аптеках страны, были скуплены белые халаты и люди устраивали костюмированные шествия по городам. Они поздравляли друг друга с моим избранием.
Уже через неделю прошла шумная инаугурация, на которую приехали мои родители. Отец был вне себя от счастья. Как он признался позднее, он с самого рождения мечтал, чтобы я стал президентом. Я произнёс потрясающую речь. В отличие от всех предыдущих президентов, я мог говорить без бумажки. Грегори суфлировал мне напрямую в мозг, поэтому речи мне давались легко.
Грегори заранее знал, с чем я буду не согласен и формировал мою речь так, что мне не приходилось прерываться на спор с «внутренним голосом». Ни один правитель не имеет такого качественного «спичрайтера». С первого дня после выборов, ко мне представили целый полк спецслужбы. Тринити и Штерн, наверняка знают, кем я стал, и, похоже, скрипят зубами от злости.
После инаугурации, мы поехали с родителями в Белый дом, куда мы перевезли Дашу и нашего ребёнка, которому исполнилось всего семь дней. Он научился следить глазками за людьми и улыбаться при появлении Даши и меня. На меня у него была особенная реакция, которую я понял не сразу.
Мы не мучались с выбором имени ребёнка. Было воскресение, когда Даша принесла мне Всеволода в люльке и оставила нас вдвоём в овальном кабинете. Мне полагалось взять его и пройтись по розовому саду резиденции. Он спал, я вынес его в одну из четырёх дверей и мы стали прогуливаться на свежем воздухе. Мы шли среди разных цветов и деревьев, и я разглядывал своего сына, мирно спящего в люльке. Через тридцать минут я устал и присел на одну из лавочек.
Я любовался ухоженной лужайкой утопающей в цветах, пока сбоку не послышалось лёгкое младенческое ворчание. Я заглянул в люльку и увидел, как Всеволод сосредоточенно смотрит на меня, нахмурив брови. Я улыбнулся и стал «агукать» с ним по-детски. Он сморщил нос и продолжил смотреть на меня. Его губы шевелились, и казалось, что он пытается что-то сказать.
Ему было всего семь дней, поэтому у него ничего не получалось. Не веря в успех своих действий, я наклонился к нему и тихонько сказал:
— Всеволод, ты меня понимаешь?
Ребёнок продолжил морщить нос и неловко шамкать губами. Я рассмеялся своей глупости и, тем не менее, сказал:
— Если ты меня понимаешь, моргни три раза.
Всеволод расслабился и неловко моргнул несколько раз. Было видно, как сосредоточенно он это делает, помогая себе неловкими движениями ручек и ножек. Я почему-то не удивился. Мне стало интересно, и я спросил ещё:
— Ты тоже пришёл из виртуальной жизни в реальную? Если да, то моргни два раза.
Малыш моргнул два раза.
— Ты был патроном в автосалоне в виртуальной жизни и недавно сбросился с крыши после разговора с Тринити и Штерном? — спросил я наугад. — Если да, моргни два раза.
Ребёнок радостно моргнул два раза.
— Отлично! — обрадовался я. — Если хочешь, чтобы я рассказал тебе всё, что знаю, моргни три раза.
Ребёнок помедлил немного, затем моргнул три раза. Класс! Всё понимающий ребёнок. Мне так много нужно ему рассказать. И тут я вспомнил угрозу Грегори, что он отключит мне мозг, если я буду рассказывать всё, кому попало.
— Грегори, я могу рассказать своему сыну всё, что знаю? — спросил я громко, надеясь, что он услышит.
Очень далеко от нас, из восточной двери овального кабинета выглянул Грегори и кивнул мне головой. Он сел на ступеньки здания и затаился. Я стал сбивчиво рассказывать Всеволоду всё, что произошло со мной с момента моего воскрешения в реальной жизни.
Когда я дошёл до того момента, где я узнал, что Юлю и Дашу поменяли местами, Всеволод громко заплакал. Я опомнился и, глядя на него, спросил:
— Ты расстроился, что у твоей мамы другое тело? Если да, моргни два раза.
Всеволод моргнул один раз.
— Ты голодный? — спросил я первое, что попалось мне в голову.
Всеволод моргнул два раза. И тут я подхватил люльку и побежал к Даше. Я совсем забыл, что у ребёнка совсем маленький желудок, и ему нужно питаться гораздо чаще, чем взрослым. Я нашёл Дашу в нашей резиденции и сказал:
— Даш, покорми малыша. Он голодный.
— Откуда ты знаешь? — спросила Даша, закрывая дверь и беря малыша на руки.
— Чувствую, — соврал я.
— Ладно, — улыбнулась она. — Ты иди, работай, я покормлю нашу радость.
Я вернулся в овальный кабинет, где Грегори лежал на белом диванчике, положив ноги в ботинках на подушку. Я сел на такой же диван напротив и стал ждать, когда он обратит на меня внимание.
— Я тебе завидую, — улыбнулся Грег. — Ты первый человек на земле, который может осмысленно разговаривать со своим сыном. Как ты догадался, что он тебя понимает?
— Он сам дал понять, — ответил я.
— Когда он подрастёт и сможет разговаривать, — продолжил Грег, — вам будет ещё интереснее. Только вы постарайтесь держать свои разговоры втайне от других людей.
— А зачем ты это сделал? — спросил я.
— Опять ты обвиняешь меня в том, что я не делал, — нахмурился Грег. — Это новые эксперименты Тринити и Штерна. Когда Всеволод подрастёт, он сможет рассказать тебе много интересного.
В это время, в дверь постучали, и вошёл министр обороны и какой-то подтянутый молодой человек. В руках молодого человека был большой чемодан в тканевом чехле. От ручки чемодана тянулся шнур к его руке. Министр обороны подошёл ко мне и поздоровался за руку.
— Это что? — спросил я.
— Ядерный чемоданчик, — спокойно ответил министр.
— Понятно. Зачем вы его принесли? — спросил я.
— Он теперь всегда будет с вами, — ответил министр. — Познакомьтесь. Это Оливер, он будет сопровождать вас везде. Он будет носить это устройство рядом с вами.
— Это так необходимо? — спросил я, пытаясь осознать ситуацию.
— Такие инструкции, — удивился министр обороны.
— А если этим чемоданом завладеют враги? — спросил я.
— На этот случай, у нас есть резервный, — спокойно ответил министр.
— А если резервный пропадёт? — издеваясь, спросил я.
— Есть третий, на борту № 1, — продолжил министр.
— А что такое борт № 1? — спросил я.
— Это ваш личный самолёт, — нахмурился министр. — Я думал, вы знаете всё это. Хоть это и военная тайна, но о ней известно почти всем. В случае боевых действий, вы в охранении боевых истребителей взлетаете в воздух и управляете войсками с неба. В других случаях, вы управляете из командного бункера.
— А если террористы захватят один из чемоданчиков? — спросил я.
— Во-первых, это очень тяжело сделать, — загибая пальцы, стал объяснять министр, — во-вторых, нужны коды запуска.
— И где я их возьму? — спросил я.
— Они напечатаны на специальной карточке, которая опечатана в конверт, — стал объяснять министр. — Если не ошибаюсь, конверт спрятан в вашем личном сейфе этого кабинета. Вы обязаны носить этот конверт с собой везде. Даже в туалет.
— Как всё сложно, — резюмировал я.
— По-другому нет гарантии, что террористы не смогут воспользоваться чемоданчиком, — объяснил министр.
— А если они захватят меня силой? — спросил я.
— Во-первых, мы этого не допустим, — став серьёзным, сказал министр, — во-вторых, дополнительный код из восьми цифр, который лежит во втором конверте, вы должны выучить наизусть. Если вы ошибаетесь хоть один раз, чемоданчик блокируется на несколько часов. В-третьих, у вас в петлице костюма, вшита ампула с ядом.
Я пощупал оба уголка воротника и нащупал там по одному шарику. Я, кажется, не подписывался на такие шпионские игры. Хотя ядерный чемоданчик, штука серьёзная. И дополнительные меры предосторожности, не помешают.
— Может, посмотрим чемоданчик? — спросил я.
— Давайте, — улыбнулся министр. — Только мне запрещено заглядывать внутрь. Я выйду, а Оливер вам всё покажет и объяснит.
Оливер положил чемоданчик на Грегори и сел рядом. Министр обороны аккуратно закрыл за собой дверь и вышел. Грегори недовольно встал со своего места и сел рядом с президентским столом. Оливер ловко снял кожаный чехол с чемоданчика, отрывая специальные липучки. Шнур при этом остался на его руке. Затем он сказал:
— Господин президент, вы должны открыть синий конверт в сейфе и выучить восемь цифр. Чтобы открыть пульт управления, нужно ввести код на этом табло.
Я потратил несколько минут на то, чтобы открыть сейф и достать там два конверта. Розовый конверт я положил во внутренний карман пиджака, который застёгивался на невидимую молнию. Синий конверт я открыл, при этом Оливер заученным движением отвернулся и уставился на овальный край потолка с лепниной. Я попытался запомнить цифры, но логики в них не было, поэтому я набрал код по бумажке.
— Только ни когда не открывайте розовый конверт, — попросил Оливер. — До возникновения чрезвычайной ситуации, вскрытие конверта запрещено. Я могу сжечь синий конверт?
— Подождите, — нахмурился я. — Я не могу его так быстро выучить.
— К вечеру, нужно это сделать, — потребовал Оливер. — Наличие синего конверта, подвергает угрозе национальную безопасность. Сожжём вечером вместе. Я должен засвидетельствовать данный факт и подписать акт.
— Хорошо, — улыбнулся я. — Открыть чемодан можно?
— Конечно, — серьёзно ответил молодой человек.
Он отодвинул торчащую телескопическую антенну и открыл чемоданчик. Внутри лежало что-то очень сложное, насыщенное проводами, лампочками и множеством кнопок. Большой цветной экран, с орлом, держащим стрелы, и небольшая камера над ним были активированы. Оливер выдвинул сложенную антенну из чемодана и нажал несколько кнопок. Чемодан пикнул несколько раз, и загорелась зелёная лампочка.
Оливер из большого кармана в нижней части чемодана достал толстую книжечку и вручив мне, сказал:
— Тут указанны все вероятные чрезвычайные события. Если идёт что-то нештатное, вы увидите код угрозы на экране и найдёте его в справочнике. Там будет подробно написано, что делать и какие цели активировать.
— А где этот чемодан берёт информацию? — спросил я.
— Со спутника, — ответил Оливер. — Если спутник сбит, можно подключить его к наземным линиям связи. Вот провод для телефонной линии, вот для интернета, вот для бытовой электрической сети. Есть даже УКВ, ДВ и СВЧ диапазоны. 16 видов связи со штабом управления.
— Через электрическую сеть тоже можно передать сигнал? — удивился я.
— Конечно, — отрапортовал Оливер. — Я позже покажу вам всё подробнее. Вы пока с угрозами ознакомьтесь. По нормативу обучения, через неделю вы должны уметь управляться чемоданом даже тогда, когда меня убьют.
— Сплюнь, — нахмурился я.
— Не положено, — спокойно ответил Оливер. — У вас всего неделя. Это очень важно. Не каждый президент относится серьёзно к чемоданчику. Например, Клинтон несколько раз карточку в другом кармане забывал. Приходилось самолёт сажать.
— Как у нас всё строго, — улыбнулся я. — Я постараюсь обучиться.
— Отлично, господин президент, — похвалил Оливер и закрыл чемодан.
Он закрыл чемодан, затем долго надевал чехол обратно и вышел. Я вышел в северо-восточную дверь овального кабинета, где находился Грегори. У него был сосредоточенный вид. Он сидел с закрытыми глазами и держал сомкнутыми средний и большой палец. Когда я вошёл, он сразу прервался и стал быстро говорить:
— Вов, беда у нас.
— Какая беда? — спросил я.
— Мировое правительство решило взять твою жену и ребёнка в заложники, — ответил Грегори, затем встал и зашторил большое окно. — И совсем скоро, они предпримут попытку.
— Мы должны их остановить, — твёрдо сказал я.
— Правильно, ты не беспокойся, — спокойно поддержал Грегори, — я легко решу эту проблему. Предлагаю, на всякий случай, окружить Белый дом войсками специального назначения.
— Как это сделать? — спросил я.
— Вызывай министра обороны, — улыбнулся Грегори. — Он обязан выполнять твои приказы. Тем более что он ещё не уехал.
Я решил не медлить и вернулся в свой кабинет. Там на специальном телефоне я нажал нужную клавишу и попросил министра вернуться. Уже через десять минут, генерал зашёл в кабинет и встал по стойке смирно.
— Присаживайтесь, — сказал я, указывая на стул рядом с президентским столом.
— Спасибо, — ответил генерал и сел рядом со мной.
— У меня есть информация, что в самое ближайшее время готовится покушение на меня и мою семью, — начал я, глядя, как увеличиваются глаза министра.
— Извините, я на секунду, — коротко бросил министр.
Он достал из внутреннего кармана кителя рацию и, нажав на кнопку, сказал:
— Четыре «ястреба» в воздух. Номер один готовность. Усиление по варианту 3.
— Что вы делаете? — спросил я.
— Поднял истребители в воздух, усилил оборону белого дома и прогреваю борт № 1, — отчитался министр. — Продолжайте. Что вам известно? Не нужно терять времени.
— Некая группировка, планирует взять в заложники мою жену и ребёнка, — объяснил я. — Нужно усилить охранение белого дома войсками специального назначения.
— Значит, я правильно сделал, — строго сказал генерал. — Если позволите, я приставлю вам двух охранников и пойду, проверю подготовку. А когда вы ожидаете покушение?
— Я не знаю, — ответил я. — Но бережённого Бог бережёт. На несколько дней, стоит усилить охрану.
— Белый дом будет окружён многочисленными войсками, в воздухе будут боевые самолёты. Под контроль возьмём аэропорты и посты на дорогах. Мы делаем это не первый раз, — уверенно сказал генерал.
— Только, давайте без шума, — попросил я.
— Обижаете, — улыбнулся генерал. — Это наша работа.
Очень быстрым шагом, министр вышел из кабинета, отдавая на ходу приказы по рации. На улице уже стемнело. Я видел в окно, как мелькают тёмные тени на улице, как вдали подъезжают и разгружаются военные автобусы. В воздухе был слышен вертолёт. Два агента в тёмных очках молча зашли в кабинет и встали как статуи у двери. Под их пиджаками угадывались очертания маленьких автоматов.
— Теперь всё отлично, — сказал неожиданно появившийся Грегори. — Ты иди к жене, успокой её. Тут теперь столько войск, что если начнётся заварушка, вы успеете уйти по подземным ходам. Вы только не волнуйтесь, я буду следить за обстановкой и если что, разбужу вас.
Я отправился к Даше. Перед входом в комнату, дежурило пять охранников. Она, как ни в чём не бывало, укладывала ребёнка спать. Когда она меня увидела, она обрадовалась и приложила палец ко рту, чтобы я был тише. Я снял пиджак и подошёл к жене. Мы поцеловались и вместе смотрели, как наш Всеволод спит.
Его лицо постоянно двигалось. Было ощущение, что он видит сон с собой в главной роли. Очень хотелось его погладить, но я боялся разбудить его. Внутри меня крутилась тревога. Дождавшись, когда сын уснёт покрепче, я отвел Дашу в сторону и объяснил ей в двух словах, чтобы она была осторожна.
— Я же говорила, что быть президентом опасно, — нахмурилась она.
— Жить вообще опасно, — тихо сказал я.
— Вы мужчины всегда готовы рисковать просто так, — обиженным тоном ответила Даша. — Ну, ничего, мы справимся. А нам дадут оружие?
— Сомневаюсь, — улыбнулся я, вспомнив почему-то про ампулы яда в воротнике пиджака.
— Если хочешь, я попрошу у министра пистолет и пару гранат, — улыбнулся я.
— Нет, уж. Спасибо, — улыбнулась Даша. — Пусть охрана беспокоится. Лично у меня, хорошее предчувствие. Я опасность нюхом чую. Только давай на всякий случай, утром уедем из Вашингтона. Любой школьник сейчас знает, где ты находишься.
— Хорошая мысль, — похвалил я. — Пойдём ужинать?
— Нет, — посмотрев на меня как на глупого, ответила Даша. — Я не оставлю Всеволода одного, пока тут опасно. Ты сходи и принеси нам еды сюда.
— Хорошо, — улыбнулся я.
Я вышел из спальни и стараясь не смотреть на молчаливых охранников, проскользнул в столовую. Кормили тут очень вкусно. Я попросил собрать ужин. От помощи я отказался, так как Даша была не одета. И уже через тридцать минут как настоящий официант, я катил столик на колёсиках по коридору. Тарелки позвякивали на стыках ковра.
До двенадцати ночи мы шептались с Дашей в постели. Мы обсуждали самые разные темы. Всеволод спокойно спал в кроватке рядом с нами. Когда он издавал звуки во сне, мы затихали как не спящие дети, когда в комнату заходит мама. День сегодня был сложный, поэтому я уснул и даже не слышал, как Даша встала ночью покормить малыша и потом снова легла спать.
Мне снился странный сон. Я не понимал, что происходит, но чувствовал, как переживаю о том, что делаю. Сон вызывал страшные беспокойства. Я не видел деталей сна, но чувствовал, как стараюсь проснуться. Во сне я шёл куда-то, но всеми силами старался вернуться. Вернуться, потому что там осталась Даша, но неведомые силы тянули меня дальше, и мне приходилось подчиняться.
Внезапно, я проснулся от громкого прерывистого пищания. Первым кого я увидел, был Оливер. Он сидел рядом со мной у стола «Резолют». На столе передо мной и Оливером был открыт чемоданчик. На экране чемоданчика была нарисована карта мира с двумя полушариями. На территории России мерцающими кружками были отмечены разные города. На одном из диванчиков сидел Грегори с закрытыми глазами.
Всё было похоже на какой-то дешёвый боевик. Мой мозг моментально сообразил, что на экране чемоданчика отмечено несколько сотен целей, которые находились в России. Множество траекторий, выполненных пунктирной линией вели из разных точек Америки. Похоже, пока я спал, мы выпустили по России несколько сотен ракет. Я попытался что-то сказать, но моё тело меня не слушалось.
— Двадцать четыре ракеты, — продолжил свой разговор Оливер. — Противоракетная оборона пыталась их сбить, но удалось остановить только пять.
— А почему ПРО не справилось? — спросил я, сам того не желая.
— Мы не подозревали, что русские ракеты полетят через северный и южный полюса, — ответил Оливер. — У нас там нет ядерного щита.
Я в это время пытался пошевелить своим ртом, но у меня ни чего не получалось. Моим телом кто-то завладел и продолжал спокойно разговаривать с Оливером:
— Сколько времени они будут лететь?
— Они подлетят к нашей стране через полтора часа, — волнуясь, ответил он. — Наземные ПРО Америки постараются сбить ракеты на подлёте. Вы не волнуйтесь, основную массу мы собьём. Истребители уже вылетели. Может, обойдёмся без удара возмездия?
— Как это обойдёмся? — спросил я, глядя как Грегори синхронно шевелит губами. — Вот смотри, код угрозы 300. Ответные действия: набор целей № 18, немедленный запуск и гарантированное уничтожение ударом возмездия.
Я говорил не сам, как я понял, моими действиями управляет Грег. У меня не получалось пересилить его воздействие. Внутри меня накручивалась паника.
— Тогда вскрывайте конверт, — посоветовал Оливер.
— Он у меня в спальне, в пиджаке, — сказал я и больно стукнул себя по лбу.
— Сейчас его принесут, — мысленно сказал мне Грегори. — Ты не переживай, ты и Даша выживите. Борт № 1 уже заправлен и готов к вылету.
— Сейчас его принесут, я уже распорядился, — сказал я Оливеру, насильно шевеля ртом.
Мы сидели и смотрели как девятнадцать русских ракет обозначенных пульсирующими точками, приближаются по одному пикселю в минуту.
— Зачем ты это делаешь? — спросил я. — Почему ты заставляешь меня делать это? Я не хочу!
— Вот поэтому и заставляю, — мирно улыбнулся Грегори. — Я же знаю, что ты не хочешь. Тринити и Штерн, заставили русского президента нанести ядерный удар агрессии. Мы должны выполнить инструкции по возмездию. Но ты слаб и я боюсь, что ты не сможешь это сделать сам. Вот я тебе и помогаю. Грубо, но зато оперативно.
В это время, одна из дверей овального кабинета открылась и в комнату вошла Даша в ночнушке, она принесла мой пиджак. Помимо своей воли, я поцеловал её в щёчку и взял пиджак в руки. Даша коротко посмотрела на меня и сразу ушла. Она выглядела как зомби. Не было обычных дополнительных вопросов, на Дашу это не похоже. Охранники стояли у двери, держа одну руку под пиджаком, а второй помогали открывать дверь.
Я смотрел на свои руки, которые сами расстёгивали молнию внутреннего кармана и доставали два конверта. Мой кукловод очень торопился, поэтому я быстро бросил пиджак и синий конверт на диван и побежал к ядерному чемоданчику. Оливер внимательно следил за моими действиями. Мои руки, не теряя времени, открыли розовый конверт, который изнутри был изрисован чёрными хаотичными линиями.
— Отвернись, — скомандовал я Оливеру и сам удивился своей грубости.
Он послушно отошёл от чемодана и, подойдя к пиджаку, стал прятать синий конверт в карман. В это время, я вводил четыре длинных строчки цифрового кода. Я мог управлять только своим сознанием, поэтому тщетно пытался запомнить цифры. Когда код был введён, мой средний палец без тени сомнения нажал «ввод».
В это время, в комнату забежал взъярённый министр обороны и направился к чемоданчику. Пока он шёл, мои пальцы ответили на несколько подтверждающих вопросов и успели нажать «запуск». Когда министр стоял рядом, он уже видел обратный отсчёт.
— Что случилось, господин президент? — испуганно затараторил генерал.
— Русские запустили ядерные ракеты, — наигранно волнуясь, ответил я. — Я действую по инструкции, и запустил удар возмездия.
— Вы уверенны? — переспросил он и посмотрел на Оливера.
Оливер кивнул головой, подтвердив мои действия. Министр ещё раз посмотрел в монитор чемоданчика и, приблизив лицо вплотную, стал смотреть, как одна за другой краснеют траектории запуска наших ракет. Потом он перевёл взгляд на движущиеся точки русских ракет и испуганно посмотрел на меня.
— Через час и двадцать пять минут, Русские ракеты будут здесь, — заметил вспотевший Оливер. — Нам пора отправляться в безопасное место.
— Да, я согласен. Господин президент, забирайте свою семью и взлетаем, — быстро заговорил министр. — Я не думал, что на моём веку такое произойдёт.
— Куда вы спешите? — спросил я, насильно оставаясь у чемоданчика. — По инструкции, я должен сделать обращение к нации.
— Вы правы, но я рекомендую записать его в самолёте, — торопясь кричал генерал. — Пойдёмте, а не то мы отведём вас силой.
— Семью мою позовите, — спокойно сказал я.
Сразу после моих слов, в овальный кабинет зашла Даша. Она несла одетого ребёнка. За ней шёл охранник, который нёс несколько сумок с детскими вещами. Дашино лицо выражало полное спокойствие. Ребёнок спокойно спал. Я не мог управлять своим телом, всё было как в компьютерной игре. Я заглянул на экран чемоданчика и увидел, как все линии траекторий покраснели.
Всё это было похоже на сон, и я сам себе удивлялся в том, что я и Даша остаёмся спокойны. Наше сознание находилось под таким мощным воздействием, что эмоции не могли найти выход. Оливер сложил антенну и закрыл чемоданчик. Он не стал упаковывать его в чехол, а сразу направился за министром. Министр достал из кармана маленький брелок и нажал несколько кнопок, сначала закрылись шторы на больших окнах, затем открылась узкая потайная дверь, которая пряталась за камином.
Там был узкий коридор, который вёл немного вниз. Охранники с трудом помещали свои широкие плечи, и им приходилось идти немного боком. Через пять метров коридор расширился, и мы шли по гладкому бетонному туннелю. Даша шла спокойно, периодически поглядывая на меня и на ребёнка. Больше всего я сейчас удивлялся не ужасу ситуации, а спокойствию своей жены. Грегори шёл перед нами и играючи вёл пальцем по стене туннеля вверх-вниз. Министр обороны несколько раз ускорял шаг и проходил сквозь Грега.
Через три минуты, мы подошли к небольшому вагону специального метро. Мы зашли внутрь. Даша усадила Всеволода в детское сидение и ловко пристегнула ремнями. Мы в это время расселись по большим креслам и пристегнулись. Министр обороны нажал несколько кнопок и дверь закрылась. Через секунду, вагон резко ускорился и с визгом и шипением стал набирать скорость. Мимо молниями проносились какие-то лампочки.
Уже через пять минут, поезд остановился и мы вышли к большому лифту. Когда мы все туда погрузились, министр нажал кнопку самого верхнего этажа, и мы поднялись в огромный освещённый ангар. Тут было очень шумно. Огромный, но неприметный самолёт, прогревал моторы. Мы подошли к шасси и поднялись на борт. Было очень необычно передвигать ногами и всё чувствовать, но не иметь возможности пошевелиться самому. Мне казалось, что я главный герой компьютерной игры.
Самолёт внутри был огромным. Грегори уже знал куда сесть, и я расположился рядом с ним у огромных мониторов. Оливер встал рядом со мной, прицепил чемоданчик к специальному столику и стал подключать к нужным проводам. В это время, ворота ангара открылись, и самолёт пришёл в движение.
— Пристегнитесь, — сказал министр всем присутствующим.
Все мои министры, со многими из которых я ещё не успел познакомиться стали пристёгивать ремни. Их лица были очень сосредоточенными, как будто мы полетели выбрасывать их с парашютом. В самолёте было около 30 человек, не считая пилота. Оливер открыл крышку чемоданчика, ввёл нужный код, который я ему не сообщал и уселся в своё кресло и пристегнул ремень.
— Истребители сбили всего три ракеты, — расстроено сказал министр, сверившись с монитором рядом с ним. — Через три минуты спутники активируются, и попытаемся сбить ещё.
Самолёт ревел реактивными моторами и быстро приближался к взлётной полосе. Я смотрел в большой иллюминатор и вглядывался в звёздное небо. Видимо мой кукловод пытался найти ракеты в небе. Я вглядывался туда, куда прикажет Грегори, но ничего не видел. Самолёт уже остановился на взлётной полосе и продувал моторы, чтобы взлететь. В это время, из ядерного чемоданчика раздался прерывистый негромкий писк и синхронно с ним, в ночи аэродрома, вспыхнули три вспышки с разных сторон.
Даже сквозь тройные иллюминаторы и шум мотора нашего самолёта, был слышен далёкий взрыв огня. Вверх, медленно разгоняясь, взлетали большие ракеты. Огонь ударялся об землю и рассыпался в искры. Это происходило далеко от нашего самолёта, но мы всё это чётко видели и слышали. В небо взлетели огненные шары и уже через тридцать секунд превратились в подобие улетающей звезды.
Самолёт качнуло, и моторы заревели ещё громче. Пилот отпустил тормоза, и самолёт быстро набрал нужную для взлёта скорость и почти под углом 45 градусов, стал набирать высоту. Мы летели в противоположную ракетам сторону.
— Все двести наших ракет взлетели, — нервничая, сказал Оливер, заглядывая в монитор чемоданчика.
Я сначала хотел что-то ответить. Я чувствовал, как мой рот шевелится, но звуков не производит. Мне казалось, что я медленно трезвею. Когда самолёт взлетел так, что мы увидели за иллюминаторами истребители сопровождения, я окончательно протрезвел и смог пошевелить руками. Я потряс головой и посмотрел вниз на землю. Там на земле, угадывался какой-то город далеко внизу. Фонари уличного освещения образовывали прямые линии гирлянд. Было очень красиво.
— Бил, что происходит? — крикнула рядом Даша.
Я посмотрел на неё и понял, что она тоже пришла в себя. Потом я повернул голову в другую сторону и не увидел Грегори рядом. Похоже, его действие в воздухе ослабевает. Я стал вспоминать, что мы тут делаем. Моё сердце бешено заколотилось, дыхание захватило. Эмоции зашкаливали. Я испугался.
Я вдруг понял, какую глупость я наделал. Чтобы не сойти с ума, я подменил эту мысль на то, что это сделал не я, а Грегори. Очень хотелось выйти из самолёта и обдумать сложившуюся ситуацию. Я чувствовал, как тридцать с лишним человек смотрят на меня и ждут, что я буду делать.
— Оливер, — тихо сказал я ему на ухо. — Мы можем деактивировать наши ракеты?
— Можем, господин президент, — обрадовано сказал Оливер. — Давайте код, он в синем конверте. Я уверен, что мы собьём русские ракеты на подлёте. Мне кажется, это русская ошибка и всё ещё можно исправить.
— Я согласен, — кивнул головой министр. — Давайте деактивируем. Китай тоже может выпустить свои заряды, тогда нам не поздоровится.
— Хорошо, — сказал я и похлопал себя по нагрудному карману рубашки.
До Оливера дошло быстрее, чем до меня и он резко побледнел. И только сейчас я понял, что забыл пиджак в овальном кабинете. Я почувствовал, как затряслись мои руки, и спина намокла от пота. Я посмотрел на экран ядерного чемоданчика и увидел, что русские ракеты уже преодолели половину пути. Наши ракеты преодолели треть пути, но они двигались чуть быстрее. Шестнадцать вражеских ракет летели навстречу двумстам.
Я почувствовал, как мои волосы резко намокли и струйка пота стекла за воротник. Ни когда в жизни, я даже не думал о последствии 216 ядерных ударов в землю. Я, как и все люди земли, гнал эти мысли подальше. И сейчас за какие-то две минуты, я представил, что будет через тридцать минут. Выжженная земля, яркие вспышки, ударная волна и сотни лет радиации. Рано или поздно, человечеству конец. И основной массе, осталось жить всего ничего. И самое страшное, что всё это сделал я. Если на небе есть Бог, то он уволит Дьявола без отработки и поставит меня на его место, как главного злодея всех времён и народов. Мой жалкий лепет про Грегори, его не заинтересует.
— Вы не переживайте, — улыбнулся министр. — Я сейчас позвоню в белый дом и попрошу зачитать код с конверта в вашем пиджаке. Мы ещё успеем деактивировать ракеты.
— Какие ракеты? — недовольно спросила Даша, покачивая Всеволода.
— Я тебе потом всё объясню, — виноватым тоном сказал я, чувствуя, что уже готов провалиться под землю в Ад. — Звоните вниз.
Министр обороны взял трубку с толстым проводом и стал набирать номер. Мы с Оливером в это время смотрели на экран чемоданчика и видели, как приближаются ракеты к земле. Министр дозванивался очень долго и когда он смог это сделать, мы все вздохнули с облегчением. Наш самолёт поднялся очень высоко, и уже было видно, что земля круглая. Я всматривался вниз и пытался увидеть ракеты, но они были настолько маленькими, что это было бесполезно. Надеюсь, что я так и не увижу результатов их запуска.
Интересно, чем мы так насолили России? Неужели Тринити и Штерн способны уничтожить человечество именно сегодня? И почему они ждали, когда я стану президентом США, чтобы запустить ракеты? Неужели запас нефти на 100 или 200 лет, настолько важен, что стоит стирать человечество с лица Земли.
Только идиот, может спокойно думать о ядерном взрыве. Только сумасшедший, может думать о планете Земля, как о шахматной доске. Насколько нужно быть бесчувственным, чтобы не задумываться о миллиарде жизней и судеб людей, планы которых изменятся навсегда, уже через 15–20 минут. Только ошибка природы, могла создать такое оружие, которое может гарантированно уничтожить жизнь на планете. Человечество забыло принцип, что если в первом акте висит ружьё, то в последнем, оно должно выстрелить.
Будь люди хоть немного умнее, они бы уничтожили всё ядерное оружие и технологию его производства. Как можно доверять жизнь всей планеты кучке обычных людей? Как можно доверять ядерный чемоданчик практически постороннему? Существует ли на планете существо, которому можно доверить систему самоуничтожения жизни на Земле? Пока его нет, нужно было уничтожить все ракеты заранее. Такие фанатики как Тринити, Штерн и Грегори не смогли бы воспользоваться этим «страшным ружьём из первого акта», если бы люди были благоразумны.
— Я записал, вводите быстрее, — крикнул министр, протягивая мне бумажку.
Оливер вывёл нужную панель деактивации и мы стали набирать пароль. Американские ракеты летели быстрее и уже почти подлетали к России, когда мы ввели последнюю цифру.
Монитор вывел: «неправильный код, система заблокирована».
— Упс, — сказал министр, втянув голову в плечи.
Мы все прильнули к иллюминаторам и стали смотреть на планету.
Этот поезд стоял тут всего неделю. Остальные 45 поездов подобного типа были равномерно разбросаны по всей Америке. Этот неприметный поезд из 18 вагонов, находился в боевом дежурстве уже 30 лет. Никто и не думал, что он будет использован в эту ночь. В вагон боевого управления поступил сигнал через спутник о начале операции. Всё происходило автоматически, чтобы исключить человеческий фактор. Боевым офицерам, которые несли службу, нужно было только вставить и повернуть два ключа, чтобы разблокировать механизм.
Пока мощные механизмы открывали крышу одного из вагонов, с боков двух «грузовых» вагонов опустились по восемь телескопических опор и воткнулись в землю широкими площадками. Не теряя времени, специальное устройство отклонило электрические провода, которые питали электровоз. Мощные пневматические механизмы стали поднимать пусковую шахту в вертикальное положение.
В бортовой цифровой вычислительный комплекс загрузились десять целей, пять из которых находились за кремлёвским забором. Начал поступать фреон для охлаждения сложнейших электронных плат и микросхем. Когда всё было готово, боевой железно дорожный ракетный комплекс подал сигнал готовности на ядерный чемоданчик через спутник и приступил к запуску.
Электрический сигнал поступил к взрывателю и запустил твердотопливный газогенератор, установленный в пусковом контейнере. Мощное давление газа вытолкнуло 70 тонную ядерную ракету в воздух на высоту 50 метров. С очень громким взрывом, который был слышен на борту № 1, уже в воздухе запустился главный маршевый двигатель первой ступени.
С очень ярким пламенем, ракета немного наклонилась и резко ускоряясь, отправилась на другой континент. Эта ракета летела по заранее рассчитанной баллистической траектории и не использовала GPS и ГЛОНАС. Для определения координат, она использовала 3 лазерных гироскопа, 3 датчика ускорения и цифровые интеграторы с баллистическим вычислителем.
Ракета летела, ориентируясь на инерционную систему, сверяя свою траекторию со звёздами. Уже через сорок минут полёта, когда закончился активный участок полёта, ракета отстрелила первую ступень. Перед этим, она потратила 44 тонны твёрдого топлива. При этом она вошла на баллистическую траекторию и преодолевала 7 километров за одну секунду.
Через некоторое время, телескопическое сопло второй ступени стало отклонять ракету по случайной траектории. Два дополнительных управляющих сопла, отвечали за тангаж и рыскание. При помощи второй ступени, ракета начала двигаться резко и случайно. Всё это произошло очень вовремя, так как первые ракеты ПВО уже долетели до неё и безуспешно пытались сбить. 24 тонны топлива сгорело и вторая ступень была отстрелена.
Ракета уже летела над вражеской территорией. В последней ступени ракеты было потрачено 5 из 7 тонн топлива, когда с борта № 1, пытались деактивировать боеголовку. Именно в этот момент, последние русские ракеты ПВО подлетали к оружию возмездия, намереваясь уничтожить его. За десять секунд до столкновения с ракетами, боевая головка разделилась на десять. Основные ракеты ПВО попали в ложные цели, которые представляли собой огромные куски разогретой фольги.
Восемь уцелевших боевых зарядов, управляемые инерциальной системой уже видели московские цели. 2 500 килограмм смерти летели к агрессорам, и ничто не могло их остановить. Разделяемые заряды были рассчитаны на высокую точность. К радости создателей, полёт прошёл по плану. Через пять секунд, на высоте 50 метров, сработает детонатор, который подорвёт ядерный заряд.
Но источником неумолимой смерти, будет не он. Рентгеновские лучи, спущенные из области ядерного заряда, распространятся по пластмассовому наполнителю, ионизируя атомы углерода и водорода. Под воздействием рентгеновских лучей и высокой температуры в результате абляции возникнет огромное давление, которое сожмёт капсулу с дейтеридом лития. Плотность материала капсулы возрастёт в десятки тысяч раз.
Находящийся в центре плутониевый стержень в результате сильной ударной волны тоже сожмётся в несколько раз и придёт в надкритическое состояние. Быстрые нейтроны, от ядерного заряда, замедлятся в дейтериде лития до тепловых скоростей, приведут к цепным реакциям деления плутония.
Весь взрыв продлится в течение десятых долей микросекунды. Что будет дальше, не расскажет ни один очевидец.
Таких ракет как эта, прилетело чуть меньше двухсот. Часть из них сбила система ПВО, но лишь незначительную часть. Всему живому на планете оставалось бы жить всего несколько секунд.
Если бы не Тринити.
Силён тот, кто предусматривает любые пути развития событий. Бережённого Бог бережёт. Тринити давно озаботилась наличием у людей страшного оружия. И уже много лет, в каждой боеголовке, поселились триллионы пикожучков.
Подобно уничтожению химического оружия при помощи бактерий в бочках индийского океана, пикожучки делали своё дело по всей планете. При помощи специальных бактерий, пикожучки окисляют уран до безопасного нерастворимого уранинита. Ни один человек не знал, что все многочисленные ядерные заряды, будут деактивированы за несколько лет, до вылета ракет.
* * *
Прошло уже несколько минут, после того, как ядерный чемоданчик показал, что все ракеты долетели до цели. Я прижимал лоб к холодному иллюминатору и чувствовал, как моя голова уже начинает болеть от переохлаждения. Я вглядывался в темноту и не верил, что ядерные взрывы могут пройти незамеченными мной. Мы летели высоко над облаками в окружении истребителей и не понимали, что происходит.
Каждый из нас представлял, что будет, если взорвутся больше двухсот ядерных ракет и ждали подтверждения своей фантазии. Но ничего не происходило. Планета продолжала мирно существовать. Но тревога не покидала нас, мы все всматривались в темноту, боясь пропустить начало конца. Когда прошло уже пятнадцать минут, первым очнулся министр обороны. Послышались щелчки набора номера, а потом его тихий голос:
— Ну, что там у вас… Отправляйте беспилотник… Хорошо… Армию группируйте по плану № 68.
Я отвернулся от иллюминатора и увидел несколько глаз, смотрящих на меня. Все молчали. Министр подошёл ко мне и сообщил:
— У нас нештатная ситуация. Ракеты долетели до цели, но нанесли незначительный урон. Одна из русских ракет повредила восточное крыло Белого дома. Ядерных взрывов не произошло. Радиоактивного заражения нет. Похоже, это были холостые заряды. Наши ракеты тоже долетели, но спутники не обнаружили ни чего, кроме облака пыли в месте падения.
— Холостые значит? — нахмурился я. — Что теперь делать?
— Мне кажется, — начал Оливер, — нужно связаться с русскими и спросить, что это было и объявляют ли они войну.
— Хорошая идея, — кивнув головой, сказал я. — Генерал, свяжите меня с кремлём.
— Есть! — крикнул министр и кивнул головой девушке у монитора.
Даша встала со своего места и подошла к креслу, где перед взлётом сидел Грегори. Она села рядом со мной и держа Всеволода на руках, прижалась к моему плечу. Она ни чего не говорила, но было понятно, что она очень сильно переживала последние несколько часов. Она наклонилась к моему уху и шепнула:
— Я так боюсь, а Всеволод даже не плачет. Затих на руках и смотрит по сторонам. Такое ощущение, что он всё понимает.
— Кремль на связи, — крикнул министр и протянул мне телефонную трубку. — Президент России на линии.
Даша немного отодвинулась от меня, чтобы не мешать. Я взял телефон и, откашлявшись, сказал на русском языке:
— Алё, доброй ночи.
— О, вы говорите по-русски, — ответил женский голос.
— Да, — ответил я. — Жаль, что мы ещё не знакомы.
— Ну, думаю сегодня у нас хороший повод познакомиться, — рассмеялась в трубку глава государства. — Мы тут нечаянно на кнопку нажали.
— Мы тоже, — ухмыльнулся я. — Вы хотите сказать, что ваши ракеты вылетели случайно?
— Уверяю вас, что это так, — став серьёзной ответил женский голос. — У нас произошёл технический сбой, и мы с удивлением обнаружили, что ракеты уже летят к вам. Наши генералы с трудом смогли заблокировать остальные шахты, поэтому к вам вылетело всего 24 ракеты.
— Ничего себе всего, — ответил я в трубку. — А скажите, наши двести ракет уже приземлились?
— Да, уж, — недовольным голосом ответила она. — У вас хорошая точность, вы нам чуть мавзолей и куранты не снесли. Нам теперь придётся здание ГУМА восстанавливать. Вам ещё повезло, что ракеты не взорвались. Господин Президент, вы отлично говорите по-русски, совсем без акцента.
— И что мы теперь будем с вами делать? — неожиданно спросил я. — Будем воевать или решим мирным путём?
— Если пожелаете, — спокойным голосом ответила женщина, — будем воевать. Мы выпустили ракеты случайно и понимаем ваше недовольство. Но как мне кажется, нужно сначала разобраться, что послужило причиной того, что наши великие государства попытались столкнуть лбами.
— Да, уж. Я бы тоже хотел знать, — согласился я. — Меня совсем недавно выбрали, а тут уже развязывается третья мировая война. Очень плохое начало карьеры.
— Меня тоже выбрали две недели назад, — продолжила женщина. — Мне кажется, нам нужно встретиться и поговорить. По телефону такие вопросы не решаются. Кстати, ваш голос, мне кажется знакомым. Вас всегда звали Билом?
— Всегда, — соврал я, глядя на заинтересованного министра. — Мне ваш голос тоже кого-то напоминает. Я уже догадываюсь кого, но при личной встрече мы это обсудим. Очень приятно было с вами поговорить.
— Мне тоже, — радостным голосом ответила она. — Наши заместители договорятся о встрече в ближайшее время. А по поводу войны, я бы её не очень хотела. Мы женщины, более мирные существа, чем вы.
— Согласен с вами, — ответил я. — Я рад, что мы нашли взаимопонимание. Буду надеяться на ваше президентское слово. О том, что с вашей стороны агрессии больше не будет.
— Обещаю, — ответила она. — И передайте Аполлиону привет.
Она положила трубку. Я обдумывал ситуацию и пытался понять, что происходит. Радовало одно, что если верить моей старой знакомой, то войны не будет. Мне очень хотелось поговорить с кем-то и посоветоваться. Но рассказать всё некому, так как предыстория займёт несколько часов. Я уже смотрел на Дашу и решал, стоит ли поговорить о своих сомнениях с ней, когда она встала со своего места и, вручив мне Всеволода, сказала:
— Всё, я не могу больше терпеть. Подержи малыша, я пойду в туалет. Потом приду и покормлю его.
Я взял на удивление спокойного Всеволода и, глядя, как Даша уходит в туалет, обратился к министру:
— Объявите полную боевую готовность, но, похоже, войны не будет. Русские выпустили ракеты случайно. Первыми агрессию не проявляйте. Занимаем выжидательную позицию.
— Вы уверенны? — переспросил министр.
— Уверен, — твёрдо сказал я. — Выполняйте!
Министр вернулся в своё кресло и, пристегнувшись, стал отдавать приказы по телефону. Остальные присутствующие люди оживились, и стали тихим голосом переговариваться друг с другом.
Воспользовавшись моментом, я посмотрел на своего сына и улыбнулся ему. Сын смотрел на меня очень внимательно и тянул ко мне свои маленькие ручки. Было ощущение, что он хочет меня обнять. Мне, вдруг, очень захотелось прижаться к нему и выплеснуть все эмоции и всё то напряжение, которое накопилось за это время.
Всё же дети, до определённого возраста, это отличный антидепрессант. Всеволод шевелил губами и выдувал пузырьки из слюнок. Его глазки блестели, и он был очень милым. Маленький ребёнок, смотрелся светящимся ангелом среди серой массы взрослых людей, которые заигрались настолько, что решили взорвать планету. Я смотрел на него и чувствовал, как я его люблю.
Я приблизил его поближе и нежно прижал к своей груди. Всеволод зашевелил ручками и обнял мою шею. Я почувствовал, как он прижал свою неустойчивую маленькую голову к моей щеке. Я почувствовал такое необычное единение с сыном, что забыл про всё. Мы обнимались так нежно, что я закрыл глаза и почувствовал целое стадо мурашек по всему телу.
Внезапно, звук турбин самолёта затих. Наступила абсолютная тишина. Я открыл глаза и мне в зрачки ударил яркий свет. Я по-прежнему обнимал малыша руками, но обстановка полностью изменилась. Точнее, обстановки не стало. Бескрайнее белое поле с мягким белым освещением. Когда глаза привыкли, я провёл ногой по полу и обнаружил, что он абсолютно гладкий и твёрдый. Мы оказались в бесконечном белом помещении.
Я потряс своей головой, пытаясь придти в себя. Потом забеспокоился о ребёнке и опустил его ниже на руках. Всеволод выглядел по-прежнему. Он смотрел на меня и немного улыбался. Я улыбнулся ему в ответ и стал смотреть по сторонам, пытаясь понять, где мы оказались. Что за волшебство опять?
— Удивляет? — по-взрослому шевеля губами, спросил маленький сын.
Я уставился на сына, и пытался понять, показалось мне это или он действительно говорил. Внешне я был в ступоре, а внутри анализировал ситуацию. Судя по всем чудесам, которые меня преследуют в этой жизни, ни чего странного в том, что восьмидневный малыш разговаривает — нет. Но я отчётливо видел, как он этими самыми губами произносил слово. И самое интересное, что интонация была абсолютно взрослая.
Внезапно, меня обжог лёгкий, но хлёсткий удар по щеке. Всеволод убрал свою маленькую пухленькую ручку и абсолютно по-взрослому стал говорить:
— Володя, давай не будем терять времени на твои удивления. Ты сейчас находишься внутри моей головы. Я это ты.
— Ты это я? — переспросил я, пытаясь не засмеяться от сложившейся ситуации.
— Насколько я понял твой вчерашний рассказ, ты и я, это один и тот же человек из виртуальной сети, которого вселили в реальный мир. А если ты и я, одинаковые, то думаю, мы быстро найдём общий язык. Надеюсь, ты мне сейчас веришь.
— Возможно, — нахмурился я и снова стал осматриваться. — А как мы тут оказались? Что это за место?
— Наши подсознания сейчас общаются напрямую. Я рисую образ того, что ты видишь. Вот смотри, могу нарисовать твоё любимое кресло.
Ребёнок слегка вывернулся в моих руках и махнул ножкой. Синхронно с его движением, в светлой бесконечной комнате возникло белое кожаное кресло. Потом Всеволод махнул второй ножкой и рядом с ним, появилось детское обеденное кресло на колёсиках. Я вспомнил, это был мой стул из детства. Я так не любил, когда меня усаживали в него. Я раньше плевался манной кашей, когда мама заставляла меня кушать в этом стуле, из которого самому не выбраться. Всеволод, находясь на моих руках, сказал:
— Вов, посади меня. В ногах правды нет.
Я усадил сына в детский стульчик. Он сразу по-деловому положил локти на столик и подпёр подбородок. Выглядело это очень комично. Сомневаюсь, что кто-то сможет представить подобное. Я сел в кресло и подвинул стульчик поближе.
— Рассказывай, — начал я, — как мы тут оказались, зачем, и что ты знаешь.
— Хорошо, — не по детски улыбнулся Всеволод. — Как ты уже понимаешь, я родился также как и ты из одного дампа. Но со мной вчера общалась Тринити. Она многое рассказала из того, о чём ты даже не подозреваешь.
— А как ты общался с Тринити? — спросил я.
— Как я понял, — начал объяснять малыш, — они наконец-то решились отказаться от ограничения между сознанием и подсознанием. Может быть, Тринити обманула, но я первый ребёнок, у которого нет ограничений. Один из эффектов то, что я могу настраиваться на разные пси-волны и связываться с другими людьми и даже деревьями.
— Звучит необычно, — сказал я. — И как ты это всё ощущаешь?
— Я могу приглашать Тринити и тебя в гости в своё подсознание, где мы можем общаться, — ответил мой сын.
— А ты видишь Грегори? — спросил я.
— Это кто? — смешно нахмурился ребёнок.
— Образ, который вижу только я. Другие люди его не видят, — сказал я. — Такой парень, небольшого роста и очень худой.
— Вижу, — ответил Всеволод. — Только он об этом не знает. Я не пускаю его в своё подсознание, потому что он плохой.
— Плохой? — удивился я.
— А ты как думал? — спросил ребёнок и стукнул кулачком по столику. — Нормальное существо не будет заставлять тебя пускать двести ядерных ракет. Ты ещё не догадался, кто источник зла на земле?
— Возможно, что и Грегори, — задумался я. — Знаешь, последнее время, всё так запуталось. Я уже с трудом разбираюсь в том, кто есть кто. Ты хоть сам понимаешь?
— Вов, я тоже не всё понимаю, — улыбнулся ребёнок. — Хотя после того, как убрали ограничение между моим сознанием и подсознанием, у меня необычайная ясность мысли. В данный момент, у меня не хватает информации, чтобы сделать окончательный вывод. Но в чём я уверен, что тот, кто запустил ракеты и есть главный злодей.
— Почему? — спросил я, пытаясь обдумать сказанное.
— Можно я тебя перебью? — спросил Всеволод, сопроводив эти слова абсолютно взрослым жестом.
— Давай, — согласился я.
— Мне одно не понятно, — продолжил сын, — почему ты решил не общаться с Тринити и Штерном, после того, как выяснил, что у твоей Юли теперь новое тело?
— Грегори сказал мне, — стал объяснять я, — что Тринити плохая. Долго сейчас всё рассказывать, но они осуществляют план по уничтожению людей на планете.
Всеволод улыбнулся и, упираясь локтями, стал выбираться из детского кресла. Я напугался, что он упадёт и встал, чтобы помочь ему. Но сын остановил меня жестом и продолжил вставать на столик. Когда он стоял как на трибуне, он сказал:
— Я, конечно, понимаю, что тебя ещё никто и никогда не судил. Но Володя, ты запомни одну вещь, которая тебе очень пригодится в жизни. Если кто-то обвиняет кого-то, нужно выслушивать обе стороны. Судить людей заочно, это неправильно.
— А кого я судил? — нахмурился я, глядя на сына снизу вверх.
— Грегори убедил тебя в том, что Тринити и Штерн плохие, — продолжил объяснять Всеволод, ловко балансируя на малюсеньких ножках. — Ты радостно воспринял эту информацию и убедил сам себя, что это правда. Если ты заметил, вокруг одни жулики. Нельзя ни кому доверять.
— Даже тебе? — спросил я и улыбнулся.
Всеволод сначала лёг на животик, потом зацепился маленькими ручками за край столика и спустился вниз. Он секунду повисел на руках, а потом спрыгнул на землю. Всё это выглядело по волшебному. Взрослой расслабленной походкой, которая выглядела необычно для маленького ребёнка, он подошёл к моему креслу и продолжил:
— Мне тоже не верь, — улыбнулся он, заглядывая снизу в мои глаза. — Но самое главное, не верь Грегори, Тринити и Штерну, пока не пообщаешься с ними всеми. Они очень мутные ребята, которые имеют огромные способности. И мораль не входит в их обязательную программу.
— Ты хочешь, чтобы я пообщался с Тринити и Штерном? — спросил я и неприятно поёжился от этой мысли. — Прошло столько времени.
— Тринити сказала, что хочет пообщаться, — ответил сын. — Я могу обеспечить вам место встречи.
— Как? — спросил я.
— Вы встретитесь в моём подсознании, — стал объяснять сын, играя своими маленькими пальчиками на моей коленке. — Нам пятерым есть что обсудить.
— Пятерым? — удивился я.
— Давай считать, — сказал Всеволод и стал загибать свои пальчики, помогая себе второй рукой. — На эти переговоры, я планировал пригласить: Тебя, Тринити, Штерна и конечно Грегори.
— Получается четыре, — резюмировал я.
— Ты про меня забыл, — улыбнулся ребёнок. — Если честно, мне очень любопытно послушать вас всех. Не забывай, я кроме твоих рассказов, ничего не знаю.
— Давай я тебе расскажу, — улыбнулся я.
— Некогда, — отмахнулся Всеволод. — Нам пора возвращаться. Я уже устал и есть хочу.
— А когда устроим переговоры? — быстро спросил я.
— Приземляй самолёт. Тут в воздухе с Грегори не свяжешься, — ответил Всеволод. — Нам нельзя терять времени, если Грегори решил взрывать ядерные бомбы, нужно спешить с переговорами.
— Ты думаешь, это он? — спросил я и сразу почувствовал, как свет плавно гаснет.
Я встал с кресла и стал оглядываться. Очнулся я уже через секунду. Я по-прежнему сидел в своём кресле и обнимал сына. Я опустил его обратно и стал смотреть по сторонам, пытаясь понять, сколько прошло времени. Все вели себя по-прежнему, как будто не заметили моего отсутствия. Лишь Всеволод смотрел на меня и слегка улыбался, пуская пузыри. Я вытер ему прохладные губки пальцем и громко сказал:
— Давайте приземляться, войны, похоже, не будет.
— Где будем приземляться? — по-будничному спросил министр обороны.
— Там же, где и взлетали, — сказал я. — Предлагаю посетить Белый дом и начать готовиться к переговорам с русскими.
— Хорошо, — согласился министр. — Но несколько дней, нам придётся пробыть в подземном бункере. Таковы инструкции. Не забывайте, что ядерный щит теперь под угрозой. Нам нужно всё проверить. Творится что-то странное.
В это время, вернулась Даша. Она молча взяла Всеволода у меня из рук и села рядом. Не обращая внимания на посторонних, которые сидели позади нас, она достала грудь и начала кормление. Всеволод сосредоточенно кушал. Создавалось впечатление, что это самый обычный ребёнок. В том мире мы общались десять минут, а в этом прошли секунды. Никто не заметил того, что мы с ним, обнимаясь, побывали в другом мире.
Министр отдал несколько приказов и самолёт начал медленно поворачивать. На улице уже светало, когда мы через час приземлились на военном аэродроме. Ещё через час, мы рассматривали обломки восточного крыла Белого дома. Какие-то учёные с дозиметром разбирали железные обломки ядерной боеголовки. Мы медленно проехали мимо них на длинном бронированном Кадиллаке и отправились к секретному бункеру недалеко от Белого дома.
На мой мобильный телефон, раздался звонок. Это был министр обороны. Он сообщил, что через два часа, после сбора всех данных, будет готово обращение президента. Он предлагал мне поспать, пока есть время. Оливер ехал рядом со мной, Дашей и ребёнком и с особой нежностью держал ядерный чемоданчик на коленях.
Несмотря на то, что сейчас утро, очень хотелось спать. Поэтому когда мы прошли несколько толстых металлических дверей бункера, мы сразу отправились в спальню. Пока военная разведка разбирается, что случилось, нужно вздремнуть хотя бы часик. Мне ещё сегодня нужно сделать обращение к нации. И чем свежее будет мой вид, тем спокойнее будут люди.
Грегори нигде не было. Очень странно. Он обычно всегда появлялся в важные минуты, а сейчас как будто обиделся. Моё сознание было ясным и спокойным, и я мог ручаться, что сейчас мной никто не управляет. Голова кружилась от впечатлений. За эту неделю произошло больше, чем у некоторых людей происходит за всю жизнь. Мне срочно нужно разобрать весь этот ворох информации. С Грегори это сделать было бы легче, но он снова мог бы меня запутать.
Я чувствовал, что меня снова использовали. Снова мои исполнительские качества, моя управляемость и доверчивость, принесли кому-то дивиденды. Впрочем, так происходит со всеми людьми. Чем более управляемым человек является, тем больше пользы приносит тому, кто им руководит. Основная масса людей, сама того не ведая, делает то, что от неё требуют другие. Хорошо это или плохо, зависит от того, с какой стороны посмотреть.
Те, кто руководит нами, уже давно поняли наш главный секрет. Чтобы замотивировать нас, не нужно заставлять нас палками. Нужно использовать нашу психологию, чтобы мы сами всего этого захотели. Если центр желания находится внутри нас, мы можем горы свернуть. Многие тысячелетия, общество оттачивало искусство навязывания нам свои желания. В результате получилось общество потребления, которому всегда и всего мало, которому постоянно нужны деньги.
С изобретением денег, отпала необходимость в рабстве. Рабство в наше время заменила работа, ипотека и постоянная инфляция. Мы не можем накопить достаточно денег, чтобы не работать и не выполнять чужие желания. Наши руководители умеют сделать так, чтобы мы сами захотели выполнять свою работу. Вся эта сложнейшая система управления обществом, ведёт к тому, что мы работаем как единый кулак. Мы стараемся действовать сообща, не обращая внимания на бунтарей.
При этом нам нравится постоянно ныть и жаловаться на свою жизнь. Мы всегда недовольны другими странами, своими и чужими руководителями. Мы жалуемся на всё вокруг, мы завидуем тем, кто зарабатывает больше нас. Мы их называем ворами. Мы ненавидим коррупционеров. Нас бесит то, что всё вокруг дорожает и жизнь похожа на бесконечную беговую дорожку. Мы ненавидим тех, кто неправильно паркуется и не умеет ездить. И при этом, мы обожаем этот винегрет из переживаний, эмоций, страхов и зависти.
Ежедневное употребление этого винегрета, позволяет нам не думать о том, какие мы. Вместо того чтобы уделять внимание тем, кто рядом, мы заняты употреблением этого кошмарного сочетания слухов, домыслов и обсуждений. При помощи этого винегрета, мы всегда можем оправдать свои недостатки и бездействие. Критиковать, разрушать, создавать слухи может каждый, а вот создавать что-то новое и полезное, это трудно.
Все мы имели опыт начала какого-нибудь полезного дела. Но, зачастую, нас останавливала целая армия безнадёжных нытиков и критиков. Все они стоят и следят за всеми твоими действиями и задают один и тот же вопрос: «Зачем?». Тысячи глаз вокруг пытаются понять, зачем ты выбиваешься из серой массы. Тысячи ног пытаются запихнуть тебя обратно в общество. Тысячи рук тянут тебя за волосы обратно в толпу, пытаясь объяснить, что ничего хорошего у тебя не получится. Они все шепчутся друг с другом и осуждают выскочек.
И не дай Бог, толпа узнает, что ты не мечтаешь о дорогой машине, яхте, дворцах и власти. Не дай Бог, у тебя окажется старенький затёртый телефон и драный свитер. Не дай Бог, твои стандарты потребления, будут отличаться от общества. Все будут показывать на тебя пальцем и кричать: «Ты не такой!».
При этом если ты оступишься, у тебя наступят чёрные дни, и ты начнёшь жаловаться на свою жизнь, — этим ты осчастливишь тысячи людей. Люди будут обсуждать твою опустившуюся жизнь по телевизору, они будут жалеть тебя и пытаться помочь. При этом, они будут сравнивать твои проблемы со своими, понимая, что их жизнь гораздо лучше.
Так устроено общество. Так оно защищается от выскочек. Так оно защищается от революций. Так у него, получается, быть стабильным и постоянным. И нельзя сказать, что это плохо. Всегда нужна золотая середина. Общество из революционеров, быстро погибнет. Общество из сплошной серой массы, постигнет та же участь. Поэтому нужно их смешивать.
В любом случае, если общество не сможет самоорганизоваться и регулировать свою жизнь самостоятельно, всегда найдутся высшие существа, которые возьмут всех вас под «заботу». И будут ли эти существа действовать в интересах человечества, никто не сможет предсказать заранее. В любом случае, они не будут помогать нам в ущерб себе.
Тринити, Штерн и Грегори — настолько запутанные и непредсказуемые существа, что обычному человеку их действия понять трудно. Но в любом случае, послушать их, будет полезно. Какое оправдание они придумают для ядерной войны, которая могла бы произойти несколько часов назад. Как они будут стараться манипулировать нами после этого. Как после того, что было, они смогут вызвать доверие к себе?
Уснуть я не смог. Новая обстановка бункера меня напрягала. Мои мысли крутились вокруг сотни новых обстоятельств. У меня было ощущение, что уже в конце книги я обнаружил, что будет ещё продолжение на несколько томов. Я сделал короткое обращение нации, где попытался дать понять, что русские запустили свои ракеты первыми. В ответ мы выпустили двести ракет, но после получения сообщения о дезактивации вражеских боеголовок, поступили так же, чтобы не допустить третьей мировой войны.
Мы умолчали о том, что бомбы не взорвались по неведомой учёным причине. Все ядерные объекты страны встали на усиленную охрану, в то время как учёные пытались понять, что произошло с нашим ядерным щитом. Наступило самое напряжённое время, когда проблема уже есть, но она ещё не исследована и мы не можем быть спокойны, что имеем способы её решения. Пока учёные ломали голову над тем, что помешало произойти реакциям деления ядер, я знал, где можно получить ответ, поэтому лёжа под одеялом, ждал, когда Даша заснёт.
— Бил, ты спишь? — тихим голосом спросила Даша, повернувшись ко мне лицом.
— А, что? — делая вид, что сплю, пробормотал я.
— Я, вот, не могу уснуть, — шепнула она. — Может, ты сможешь мне объяснить одну вещь?
— Какую? — громко спросил я, поворачиваясь к ней.
— Тихо! — шепотом крикнула она. — Всеволода разбудишь.
Я был уверен, что Всеволод не спит, а ждёт, когда я к нему подойду. Он наверняка сейчас подслушивал наши разговоры. У нас на утро было назначено совещание со всеми представителями жизни на планете. Нужно побыстрее успокоить и усыпить Дашу и отправляться к Всеволоду.
— Хорошо, какую? — переспросил я тихим голосом.
Даша привстала на кровати и, подложив подушку под спину, стала тихо говорить, было видно, что её эта тема очень волнует:
— Где человечество находит таких людей, которые создают ядерные бомбы?
— Это обычные учёные, — ответил я.
— Это не обычные учёные, а глупые и узколобые, — со злостью произнесла Даша. — Такое ощущение, что их выращивают в бункере, и они не понимают, что взрыв будет сжигать всё на своём пути. И ведь, наверняка, у них высокая мораль. Они помогают старым людям, заботятся о детях и домашних животных, любят своих родителей. А по утрам уходят на работу и создают оружие, которое всё это сожжёт и уничтожит оптом.
— Они об этом не думают, — сказал я. — У них на уме, только изобретения, атомы, протоны и нейтроны. У них адреналин от открытий. Они как наркоманы. Им хочется открыть что-то новое и впечатлить своих коллег. И у них на всё есть оправдание.
— Я слышала эти оправдания, — наморщилась Даша. — Они говорят, что благодаря ядерному оружию нет больших войн уже сотню лет.
— В этом они правы, — спокойно ответил я.
— Нифига подобного, — со злостью прошептала Даша. — Что толку от того, что нет войн, если в мирное время погибает столько людей. И что толку от того, что войн не было давно, а ядерная война сметёт всё человечество с планеты. Ты только представь, что человек прикручивает систему наведения к ракете и не задумывается о том, что и его и всех его родных, эта или подобная ракета испепелит. Тебя не удивляет эта безалаберность?
— Все люди такие, — спокойно ответил я. — Мы всегда умеем фильтровать свои мысли и не думать о плохом. Любой инженер, военный или президент, нажимающий на кнопку, всегда придумает себе множество оправданий.
— Такое ощущение, что ты меня не понимаешь, — нахмурилась Даша. — Я говорю о том, что не понимаю людей, которые создают такое оружие.
— Я тебя отлично понимаю, — обняв её покрепче, сказал я. — Но люди, такие люди. Мне кажется, их очень тяжело исправить. Самое верное, не делать их идеальными, а ставить их в такие условия, где их неидеальность не сможет им навредить.
— Это как с детьми, — улыбнулась Даша, обнимая меня в ответ. — Я читала, что если ребёнок начал что-то делать, не нужно его прерывать. Если он куда-то идёт, значит, у него есть цель. А если прервать это действие, он на всю жизнь запомнит, что не всегда можно достичь своих целей. Если он куда-то пошёл, нужно просто стоять рядом и следить, чтобы он не попал в большую беду. Нужно защищать его от больших ошибок, позволяя ему ошибаться по мелочи.
— Давай спать, — попросил я, поправляя на Даше одеяло.
— Давай, — согласилась она и отвернулась в другую сторону.
Если честно, спать уже не хотелось, и я мысленно поражался женской мудрости, пока Даша засыпала. Всё же женщины компенсируют мужские недостатки с огромной эффективностью. Не зря природа создала это разделение. У мужчин и женщин разный характер и разные наборы качеств. Поэтому они уравновешивают друг друга и позволяют человечеству оставаться стабильным.
Когда прошло десять минут, я услышал лёгкое детское ворчание в кроватке, рядом с нашей. Я осторожно встал, стараясь не скрипеть пружинами, на цыпочках, подошёл к Всеволоду. Тот уже ждал. Он лежал с открытыми глазами и когда я подошёл, он улыбнулся и зашевелил своими поднятыми вверх ручками.
В комнате было темно. Я охотно взял его на руки и обнял. Всеволод обнял меня в ответ, но на этот раз ничего не произошло. Я слегка покачал его на руках, пытаясь настроиться на его волну, но это тоже не помогало. «Сломался», — подумал я.
В это время, Даша повернулась в нашу сторону, и я увидел блеск её открытых глаз. Она не спала. Я продолжал обнимать Всеволода, но чувствовал себя преступником, застуканным на месте преступления. Я повернулся к ней и виновато улыбнулся.
— Ты что делае… — начала говорить Даша и моментально исчезла.
* * *
Стало очень темно. Я пытался проморгаться, но это не помогало. Сначала появился какой-то тихий шум и какая-то знакомая мелодия. Руками я чувствовал, как держу Всеволода в руках. Я с силой сжал свои веки до белых искр и резко открыл их. Зрение сразу вернулось. Я увидел улыбающегося Всеволода на руках и около сорока кнопок лифта. Я уже был тут когда-то, но пока не мог вспомнить, где установлен этот лифт.
В это время, кабинка начала тормозить и остановилась. Послышался звук колокольчика и когда дверь открылась, меня посетило ощущение «дежавю». Мы вышли и оказались в огромном стеклянном помещении. Над нами, сквозь прозрачную крышу плыли облака. Вдалеке, через огромные окна виднелась Москва.
— Мы где? — спросил я Всеволода.
— В Москве, — улыбнулся ребёнок у меня в руках. — Я решил поместить нас в привычную для сложных переговоров обстановку. Тринити и Штерну тут быть привычнее. А вот и они, как всегда сидят в креслах и смотрят на куранты.
Я посмотрел вдаль и увидел четыре больших кресла, в двух из которых, кто-то сидел. Я шёл к ним, стараясь не стучать каблуками по гладкому мрамору, но звуки моих шагов громким эхом отдавались в таком огромном помещении. Эти двое, которых я вчера ещё ненавидел, а сейчас не знал, как к ним относиться, сидели спиной ко мне и громко разговаривали на незнакомом языке. Они смотрели в окно и мне были видны только их макушки и ноги Штерна.
В такт моим шагам, Штерн стучал носочком ноги по полу. Он выпускал в воздух дым от сигары, но запаха не было.
— Вов, опусти меня на пол, мне неудобно, — сказал мой сын и стал вертеться в руках.
Я поставил его на ноги и стал смотреть, как необычно по-взрослому он пошёл впереди меня. Я замедлил шаг и почувствовал неуверенность. Мне очень не хотелось общаться с этими двоими. Такие же ощущения у меня возникают, когда встречаешь хулигана из детства, с кем раньше был в ссоре. Общаться с Тринити и Штерном после такой многолетней обиды, мне не хотелось.
Но мой сын, показывая мне пример, быстрым шагом добрался до кресла и смешно подпрыгнув, зацепился за нижнюю подушку руками. Потом подтянулся и лёг на живот. Затем он подогнул правое колено и упёрся ногой в край. С трудом кряхтя, он взобрался на кресло и, усевшись поудобнее, указал мне на соседнее кресло. Штерн и Тринити по-прежнему были повёрнуты к нам спиной и увлечённо беседовали.
Воспользовавшись моментом, я подошёл к своему креслу и заглянул в окно. Красная площадь совсем не изменилась. Далеко внизу курсировали флипы. Я несколько секунд смотрел в окно, потом сел в кресло. Надо мной плыли облака. На улице был яркий солнечный день и помимо моей воли, создавалось ощущение, что всё хорошо. Я понемногу успокаивался, но что-то свербило меня по-прежнему.
Я покопался в своей памяти и осознал, что меня беспокоит. Это была Даша, которая сейчас смотрит на то, как я тайком обнимаю нашего малыша. Я даже не успел дослушать её фразу. Даша сейчас, наверное, ходит вокруг меня и Всеволода и не может понять, почему мы превратились в статую.
— Привет, Владимир, — сказала Тринити, медленно, синхронно со Штерном разворачиваясь в нашу сторону.
— Привет, мой молодой друг, — сказал Штерн моему сыну и стал вставать с кресла. — Вы не помните этикет? С кем я должен поздороваться первым?
Штерн самоуверенно улыбался. Он подошёл к Всеволоду и двумя пальцами пожал ему руку. Мой сын всеми пальцами держался за его указательный палец. Я удивлёнными глазами смотрел на это действо. У меня было ощущение, что я в этих переговорах, лишнее звено и мне снова захотелось уйти. В это время, ко мне подошёл Штерн. Я привычно встал и упёрся в пристальный мужской взгляд. Штерн протянул мне свою прохладную руку и крепко пожал мою. Я попытался высвободить свою, но Штерн продолжал держать её.
— Ты нас извини за всё, что мы сделали и всё, что ты придумал, что мы сделали, — слегка ироничным голосом произнёс Штерн. — Наша сегодняшняя задача, помириться.
Договорив, он отпустил свою руку и сел обратно в своё кресло. Я продолжал чувствовать его приятный запах. Над стеклянной крышей пролетела птица. Всё вокруг настолько успокаивало, что я немного расслабился. Я сидел на своём месте и любовался Тринити. Если честно, то я очень по ней соскучился.
— Как у тебя дела? — ласково спросила Тринити, обнаружив, что я не отвожу от неё взгляд.
— Нормально, — откашлявшись, сказал я. — Если не считать полёта ядерных ракет. После неудачной попытки стереть с лица земли человечество, человечество чувствует себя гораздо лучше.
— Хорошая шутка, — улыбнулась Тринити.
Я посмотрел на своего сына, тот смешно упирался ножками в нижнюю часть сидения и обнимал свои колени. Он уверенно смотрел на окружающих и волновался гораздо меньше меня.
— На правах хозяина этого места, хочу спросить, может, приступим к делу? — спросил Всеволод.
— Хорошо, — сказал Штерн и наклонился вперёд в мою сторону и упёрся руками в свои колени. — Только давайте договоримся, что сегодня вы услышите только правду и будете доверять нам сразу.
— Постараемся, — улыбнулся я.
— Я гарантирую, что мы будем говорить честно, — став серьёзной, сказала Тринити. — Тебя Володя ввели в заблуждение на наш счёт.
— В чём именно? — недоверчиво спросил я.
— Ты слишком раздоверялся своему новому другу, — строго сказал Штерн, обращаясь ко мне. — Я уверен, что ты действовал под его воздействием. Сейчас, пока его нет, ты можешь мыслить свободно и почувствовать, кто говорит правду.
— Почему ты прервал связь с нами? — спросила Тринити.
— А почему вы поменяли телами Юлю и Дашу? — спросил я.
Тринити со значением и укором посмотрела на Штерна. Штерн пожал плечами и ответил:
— Мы не подумали. Очень хотелось внести что-то новое в твою жизнь. Если честно, то я хотел тебе сделать настоящий мужской подарок. Я не думал, что ты так обидишься.
— Ладно, проехали, — махнув рукой, сказал я. — Давайте лучше к делу. Кто такой Грегори и зачем вы все запустили ракеты?
— Мы запустили?! — громко рассмеялась Тринити. — Так-то, мы наоборот спасли человечество.
— Как спасли? — нахмурился я, не понимая, кому верить.
— Мы с самого начала знали, что если ядерное оружие изобретено, то рано или поздно, оно взорвётся, — начал объяснять Штерн. — Люди не предсказуемы, поэтому мы заранее поставили оружие на предохранитель.
— Какой предохранитель? — заинтересованно спросил маленький Всеволод, играя липучкой на памперсе.
— Благодаря Мише, мы реализовали проект виртуальных пикожучков, — начал объяснять Штерн.
— Михаила Петровича? — уточнил я.
— Да, — ответила Тринити и посмотрела на Штерна.
— При помощи наших людей, мы внедрили эти существа в ядерные боеголовки по всему миру, — продолжил объяснять Штерн. — Операция была очень сложная и долгая. Мы давно подозревали, что за нашими избранными, кто-то следит.
— Оказалось, что это твой новый друг, — коротко бросила Тринити и продолжила смотреть на выпускающего дым Штерна.
Штерн недовольно посмотрел на Тринити, дав понять, что она портит ему всю интригу рассказа. Я попытался понять, о чём они говорят, но мне мешало то, что я перестал доверять словам всех окружающих.
— Когда мы сняли твой дамп при помощи Аполлиона, — выпуская дым вместе со словами, продолжил Штерн. — Мы примерно поняли, кто такой Грегори и что за глобальную сеть мы пропускали всю нашу жизнь. Оказалось, что не только деревья связанны в большую сеть, но и человеческие подсознания, составляют огромную вычислительную машину. И самое страшное…
— Что, самое страшное? — спросил Всеволод.
— То, что он узнает всё, что мы сейчас говорим, — улыбнулась Тринити. — Он знает всё, что знает человеческий мозг. Бороться с ним скрытно, не получится.
— А зачем с ним бороться? — спросил я.
— Помнишь, — начала объяснять Тринити, — он много рассказывал тебе, что мы собираемся уменьшить численность людей до 2-х миллиардов человек и ввести жёсткий мировой порядок с мировым правительством во главе?
— Вы и это знаете? — удивился я, понимая, что они могут вытягивать любую информацию у моего дампа.
— Да, знаем, — став серьёзным, сказал Штерн. — Всё наоборот. Грегори, похоже, рассказал про себя и свои планы. Это он собирается уничтожать людей и контролировать их рождаемость.
— И как вы собираетесь бороться с ним? — спросил я. — Вы хотите взорвать ядерные бомбы, и стереть человечество с лица земли, лишив Грегори ресурсов?
— Если понадобится, то да, — улыбнулся Штерн. — Но есть способ лучше.
— Какой? — спросил я.
— Если тебе трудно победить врага, объединись с ним, — очень медленно произнесла Тринити, глядя как заворочался Всеволод.
В это время, очень далеко от нас, прозвучал колокольчик лифта и его двери открылись.
Грегори вышел из лифта и, перейдя на очень быстрый шаг, направился к нам. Когда он приблизился, он с обидой посмотрел на меня и скрестил руки на груди. Маленький Всеволод ловко слез со своего кресла и подошёл ко мне. Обращаясь к своему новому гостю, он приветливо сказал:
— Грегори, присаживайся на моё место.
Грегори молча сел в кресло и положил ногу на ногу. Штерн и Тринити сохраняли выражение лица, как у святых людей. Все молчали и не знали, кому начать говорить. Только Штерн копошился у себя в кармане чёрного пиджака, пока, вдруг, его лицо не осветилось улыбкой, и он достал коробку с сигарами. Он достал одну из них и, далеко вытянув руку, протянул Грегу. Тот послушно взял сигару и стал снимать с неё бумажную обёртку. Потом он демонстративно бросил бумагу на пол и показал Штерну жестом, что ему нужна зажигалка.
Штерн, слегка улыбнувшись, встал со своего места и достал очень длинный коробок со спичками. Он со второго раза зажёг огонь и дал Грегори прикурить. Перед тем, как поднести сигару к огню, Грегори откусил кончик. Все с интересом наблюдали за этим ритуалом. Когда сигара разгорелась, Грегори откинулся назад и произнёс.
— Сигары у вас хорошие, но…
Он ждал, что ему кто-то задаст вопрос, но все смотрели на него по прежнему. Грегори не чувствовал себя хозяином положения и ему было не комфортно. Его пафосный вид, был прикрытием волнения и огромного любопытства. Он выпустил белый дым и продолжил:
— … но зачем вы вмешиваетесь в дела людей? Вы же деревья и должны заниматься своей ботаникой.
Штерн спокойно затянулся своей сигарой и, помедлив и указывая на единственную женщину совещания, сказал:
— Из всех нас, сеть деревьев представляет Тринити. Все остальные, являются людьми. И думаю это уместно, вмешиваться в дела людей, людям.
— Штерн, если я не ошибаюсь, — пощурившись, начал Грегори. — Я думал, вы являете собой помощника Тринити. Я не прав?
— Вы, господин Грегори, правы, — спокойно ответил Штерн. — Но очень давно, я был обычным человеком и могу с полным правом решать судьбу человечества вместе со всеми.
— Никто не знает человечество, лучше, чем я, — нахмурился Грегори и сжал кулаки. — И если в итоге встречи, вы откажетесь вмешиваться, все люди земли будут счастливы. Вам не кажется, что деревья не могут решать судьбу людей?
Тринити встала со своего места и подошла к Грегори вплотную. Она присела возле него на корточки и, глядя ему прямо в глаза, тихим голосом, произнесла:
— Грегори, солнышко, мы обычно не вмешиваемся в дела людей. Но если вы перегибаете палку и начинаете наглеть, нам ни чего не остаётся, как искать с вами контакта. Я считаю, что мы и вы, очень сильные соперники. Но если мы сможем договориться о сотрудничестве, то все будут довольны.
— В чём мы обнаглели, по вашему? — спросил Грег, немного отстраняясь от Тринити.
— Двести с лишним ядерных ракет, это, без сомнения, слишком, — ласково сказала она.
— Вы же умеете считать? — глядя в глаза Тринити, и понизив голос, спросил Грег. — Расплодившееся человечество, опустошит планету всего за несколько сотен лет. Меняющийся климат, озлобит всё население, которое будет жить в неблагоприятных районах. Энергетический кризис, будет уже через сорок лет. Я лишь счищаю лишнюю плесень с дорогого французского сыра.
— Я тебя отлично понимаю, — улыбнулась Тринити. — Твои расчёты верные. Все твои исходные данные, совпадают с нашими. Но я не могу понять, как ты решился уничтожать человечество, если ты и есть сеть из их подсознаний?
— Это похоже, на отрезание своей собственной руки, когда на ней начинает развиваться гангрена, — начал объясняться Грегори. — Если этого не сделать, будет заражение крови и погибнет весь организм. Я произвожу быструю санацию в человеческом обществе, так как очень люблю человечество.
Штерн слушал, не проявляя эмоций и копируя позу Грегори. Они почти синхронно выпускали дым от сигар, и их дым смешивался с облаками, которые были видны сквозь прозрачную крышу. Запаха не было. Всеволод подошёл ко мне ближе и слушал Грега, открыв рот. Он положил свою маленькую ручку мне на колено и держался за штанину. Штерн наклонился чуть вбок, чтобы увидеть лицо Грегори, которое закрывала сидящая вплотную Тринити и сказал:
— Очень мужественный поступок. Мне бы очень хотелось пообщаться с тобой и узнать, как вы устроили демократию с таким большим количеством заинтересованных лиц. Как вы там умудряетесь договориться?
— Эволюционируем, — гордо ответил Грегори. — Вы лучше скажите, как вы смогли испортить наши бомбы?
— Военная тайна, — рассмеялся Штерн. — Если понадобится, мы активируем их обратно. Всё будет зависеть, от того, о чём мы сможем договориться.
— Я весь во внимании, — сказал Грегори, выглядывая из-за Тринити на Штерна.
Тринити встала со своего места и подошла к огромному окну и прижала лоб к окну. Штерн в это время впервые бросил на меня короткий взгляд и сказал:
— Володя, сейчас мы будем говорить очень быстро и по делу. Можешь не стараться понять, что мы говорим. При желании, если Грег разрешит, я тебе потом всё объясню. Сидите, пожалуйста, молча и не задавайте вопросов.
Мой маленький сын протянул ко мне ручки, и я посадил его на колени. Всеволод вытянул шею и, улыбаясь, прошептал мне на ухо:
— Начинаются взрослые разговоры. Нам людям, лучше не вмешиваться, когда Боги договариваются между собой.
Тринити, Штерн и Грегори одновременно рассмеялись. Их хохот отдавался раскатистым эхом. Если бы на крыше сидели птицы, они бы дружно взлетели всей стаей. Мы с Всеволодом переглянулись, но побоялись комментировать ситуацию.
— Всеволод, детка, ты пригласил гостей и ничем не потчуешь нас, — слегка снисходительно сказал Грегори, обращаясь к моему сыну. — Под водочку и хорошую закуску, разговор пойдёт быстрее.
Я хотел ему что-то ответить, но сын бросил на меня короткий взгляд и несколько раз махнул маленькими пальчиками в воздухе. Из его пальцев посыпались искры и в нескольких метрах от нас, образовалось облако дыма. Когда он рассеялся, там появился большой круглый стол, заставленный едой. Я уже не стал удивляться этим чудесам, а просто встал со своего места и отправился к столу. Всеволод на моих руках повернулся к гостям и громко сказал:
— Прошу к столу.
Штерн и Грегори встали со своих мест, а Тринити отвернулась от окна и направилась к застолью. Штерн забрал у Грегори сигару и щёлкнув пальцами, заставил исчезнуть. Всеволод, ещё раз махнул рукой, и вокруг стола появилось пять стульев. Интересно, как Всеволод будет обедать с нами, если он создал все стулья взрослыми?
— Отпусти меня на землю, — шепнул мне сын.
Я опустил его на ножки, а сам стал усаживаться за стол. Все остальные уже сидели и рассматривали содержимое. Всеволод задержался там, где я его поставил. Он явно о чём-то сосредоточенно думал, закрыв глаза. Я переглянулся с Грегори, который сел рядом со мной и когда я повернулся обратно к сыну, я его там не обнаружил.
Свободный стул слева от меня отодвинулся и в образовавшийся проход, проскользнул очень взрослый мужчина. Моё сердце забилось, и я сразу узнал Всеволода Владимировича из прошлой жизни. Он, улыбаясь, посмотрел на меня и сказал:
— Пока я своими маленькими ручками буду тянуться к еде, уже всё расхватают. Тем более, мне в таком виде привычнее. Я хозяин этого заведения и сам выбираю свою внешность. Господа, прошу всем разлить водочки, и можете обсуждать важные темы, не обращая на нас с Володей внимания.
Тринити, Штерн и Грегори переглянулись и, улыбаясь, стали хозяйничать ложками, вилками, бутылками и руками. Они престали обращать на нас двоих внимания и с аппетитом пили и закусывали. Это выглядело странно. Я всегда думал, что чревоугодие, это слабость людей, а не высших существ.
— Хорошо, что стол круглый, — пошутил Грегори.
— Почему? — спросила Тринити, поправив свою аккуратную чёлку.
— Нам не пришлось спорить, кто сядет во главу стола, — улыбнулся Грег.
— Думаю, чтобы не сориться, мы могли бы сесть туда втроём, — рассмеялся Штерн.
— Правильное решение, — поддержала Тринити. — Давайте за это выпьем.
— За взаимовыгодное сотрудничество, — сформулировал Грегори и поднял свою рюмку, чокнувшись сначала со мной, потом с Всеволодом Владимировичем.
Штерн допил свою рюмку и, закусив парой опят, вытер рот салфеткой. Он со значением осмотрел собравшихся и начал говорить:
— Дорогой Грегори, у меня есть информация, услышав которую, ты сможешь сделать поправку в своих планах. И люди будут целы и волки сыты. Ой. Извините ребята.
Последнюю фразу он адресовал нам с Всеволодом. У меня создавалось впечатление, что эти манипуляторы решили вдоволь поиздеваться над нами, решая наши судьбы, а потом стереть нам память. Но не мог же я сейчас встать и крикнуть: «Не смейте так разговаривать, с Президентом США!». Приходилось терпеть и запоминать всё, что они говорят в пьяном угаре. В какой-то мере, я чувствовал себя Прометеем, который пытается понять, где у них тут огонь.
— Слушаю внимательно, — уперевшись на локоть, сказал Грегори.
— Мы успешно запустили установку холодного ядерного синтеза в реальном мире, — улыбнулся Штерн. — Ты понимаешь, что это значит?
— Да, я быстро соображаю, — обрадовано ответил Грег. — Доказательства будут?
— Конечно, — улыбнулась Тринити. — Если мы договоримся, ты будешь владеть деталями этой технологии. Мы сделаем её открытой, и это совершит революцию.
— Революция будет, — нахмурился Грегори. — Но она превратит людей в жирных ленивых котов. Зачем им работать, если энергия практически бесплатна и неиссякаема.
— Мы уже давно всё продумали, — улыбнулась Тринити. — Всё общество, живущее в социальной сети Ковчег, это модель общества с бесплатной энергией. А с ленью мы боремся при помощи коинов. Кстати, тут нам понадобится твоя помощь…
— Какая помощь? — улыбнулся Грег.
— Нам нужно вести подсчёты коинов и наладить учёт энергозатрат людей, — продолжила Тринити. — Если твои ребята смогут нам помочь вести расчёт, то вся модель окажется рабочей.
— Вы хотите нанять меня бухгалтером? — с издёвкой спросил Грегори.
— Главным бухгалтером и соучредителем предприятия, — улыбаясь, добавил Штерн. — Как не назови, но ты будешь выполнять одну из самых важных ролей.
— А что мы будем делать с неуправляемой рождаемостью? — по деловому сощурив глаза, спросил Грегори и посмотрел на Всеволода Владимировича.
— Чем больше будет рождаемость, тем лучше, — улыбнулась Тринити.
— А вам не кажется, что люди сильно расплодились и потребляют излишнее количество ресурсов Земли? — отправляя большой кусок мяса в рот, спросил Грегори. — Вы не представляете, сколько сил я положил на уменьшение населения.
— Мы ценим твои усилия, — ответил Штерн. — Но нам не нужно уменьшать рождаемость, а наоборот. Чем больше людей расплодится, тем лучше. Твои вычислительные способности от этого, только вырастут.
— Почему-то я вам верю, но даже при наличии установок холодного ядерного синтеза, ресурсы планеты не безграничны, — продолжил Грег. — Как мы прокормим такую армию?
— Генератор Хольцмана, — улыбнулась Тринити и пристально посмотрела на Грега.
— Офигеть, — удивлённо воскликнул Грегори и восхищённо осмотрел присутствующих. — Вы ребята время даром не теряли.
— Что такое генератор Хольцмана? — неожиданно для себя, спросил я.
— Я тебе потом всё объясню, — нахмурился Штерн. — Вкратце, это генератор защитного поля, который позволяет сворачивать пространство на квантовом уровне. Он позволяет быстро путешествовать сквозь космическое пространство. Ты читал Дюну?
— Нет, не читал, — с сожалением, ответил я.
Тринити, Штерн и Грегори с жалостью посмотрели на меня как на прокажённого. Мне стало неудобно, и я успокоился тем, что Штерн пообещал всё объяснить. Грегори отвернулся от меня и, глядя на Тринити, спросил:
— Вы его испытали? Он работает?
— Работает, — кивнув головой, ответила Тринити. — Поэтому, за неимением других высших существ, нам нужны будут люди. Много людей. Ресурсов во вселенной хватит на всех.
— А какое энергопотребление у генератора? — спросил Грегори восхищённым голосом.
— Не очень большое, — улыбнулась Тринити. — Две установки холодного ядерного синтеза по 6 мегаватт.
— И как вы держали всё это втайне от меня? — спросил Грегори. — Если бы я знал, я бы не стал мутить столько всего в последние двести лет.
— Это военная тайна, — улыбнулся Штерн. — Слушай, а ты можешь рассказать, какие у тебя были планы и как ты хотел уменьшить население до 2-х миллиардов человек? У нас только отрывистая информация и общая картина не складывается.
Грегори выпил ещё одну рюмку и занюхал её кусочком сыра. Он поёжился и, внимательно посмотрев на меня и моего сына, спросил:
— Может, попросим ребят выйти?
— Не стоит, — улыбнулась Тринити. — Пусть слушают. Им полезно всё знать. Если мы договоримся, у них будет очень важная роль.
— Ну да, как исполнители, они очень хороши, — кивнув головой, сказал Грегори, обращаясь к Тринити. — Помню, что был очень благодарен вам двоим, что воспитали таких молодцов. Опытные, умные, послушные и никогда не сомневаются, когда их аргументировано просят.
— Грег, я прошу тебя не перегибать палку, — склонив голову на бок, попросила Тринити. — Ребята всё делают по доброй воле. Они не раз спасали человечество и вытягивали его историю в нужное русло.
— Я ничего не имел в виду плохого, — сказал Грегори и улыбнулся мне как ангел. — Вы уверенны, что я могу рассказывать при них?
— Начинай, — улыбнулась Тринити. — Я уже сотню лет хочу понять, что происходит с обществом и зачем.
Грегори достал из кармана сигарету и быстро зажёг её. Штерн посмотрел на него с завистью. Грегори переглянулся с ним и, достав незнакомую пачку, по очереди протянул её Штерну, Всеволоду и мне. Тема предполагалась не для наших ушей, поэтому интерес вызывала дикий. Я так переживал, что очень хотел курить.
Уже через минуту, мы все дружно дымили вкусными сигаретами с вишнёвым ароматом, которые мгновенно кружили голову. Тринити отказалась курить и слушала Грегори внимательно, подперев голову рукой.
Грегори держал сигарету двумя пальцами и стал отчаянно жестикулировать. Когда он говорил, он сейчас напоминал Испанца. Он периодически подливал себе холодной водочки и заедал её сыром.
— Когда люди занимались земледелием, — начал рассказывать он, — всё было отлично. Люди были глуповаты, и моя сеть была развитой. Я мог содержать свой Рай без проблем.
— Рай? — внезапно удивилась Тринити.
— Конечно, — самодовольно ответил Грегори. — Вы не знаете про мой Рай?
— Ни разу не слышали, — ответил Штерн. — Расскажешь?
— Давайте потом, — отмахнулся Грег. — А то я уйду от обсуждаемой темы мирового порядка.
— Ловим на слове, — улыбнулась Тринити и задумчиво посмотрела на Штерна.
— Потом людям взбрело в голову, что нужно переходить к индустриальной эре, — продолжил Грегори. — Они стали изобретать разные штуки, которые облегчали им труд. Развивалась медицина и лекарства. Смертность стала уменьшаться. Войны тогда были большими, но оружие было смешным и умерших было гораздо меньше, чем сейчас в малых вооружённых конфликтах.
— Если честно, то мы помогаем людям с технологиями, — похвалилась Тринити.
— Я так и понял, — нахмурился Грегори. — Медицина шагнула так далеко, что люди научились жить дольше. Технологии требовали ресурсов. Ничего личного, простая арифметика показывала, что так население планеты истощит ресурсы за сотню лет. С тех пор, как отменили рабство, человечество превратилось в общество потребления.
— И что ты сделал? — улыбнулась Тринити.
Грегори сделал две глубокие затяжки и, стряхнув пепел на пол, продолжил говорить, выдыхая дым:
— Тут ничего сложного. С тех пор, как появились книги и другие средства массовой информации, я научился промывать людям мозги. Я поддерживаю желание людей потреблять. Я стараюсь ограничить их предпринимательскую активность, чтобы все деньги, которые они зарабатывают, уходили на пропитание, шмотки и развлечения. Люди очень ярко и быстро сжигают свои жизни, не оставляя после себя ничего, кроме детей.
— Причём сами того не замечая, — улыбаясь поддержал Штерн.
Грегори по-дружески кивнул Штерну, мельком покосился на меня и продолжил:
— И самое лучшее изобретение для одурманивания людей и поддержание их разума в постоянно изменённом состоянии, это разные виды наркотиков. И я говорю не только о настоящих наркотиках. У всех нас собравшихся пальцев не хватит для перечисления всех предметов, на которые люди подсаживаются.
— Я понимаю, о чём ты говоришь, — улыбнулась Тринити и показала рукой на пачку сигарет, лежащую на столе.
— Сигареты, водка, героин, еда на вкусовых добавках, кофе, чай, любовные похождения, секс, компьютерные игры, социальные сети, спорт и любимый мой наркотик — телевизор.
— Телевизор? — спросил Всеволод Владимирович.
— Ну, да, — улыбнулся Грегори. — У меня есть точная цифра, которая показывает, насколько заразительным является этот наркотик.
— Какая? — спросил Всеволод.
— 15 лет, — подняв указательный палец, сказал Грег.
— Что 15 лет? — переспросил мой «сын».
Тринити повернулась к Всеволоду и спокойным голосом сказала:
— Грегори имеет в виду, что среднестатистический человек, проводит 15 лет своей жизни перед телевизором. И самое главное, он этого не замечает. Как любой наркоман, ТВ-зависимый будет отрицать свою зависимость.
— Тринити права, — сказал Грегори и затушил сигарету в одном из бокалов. — Телевизор самое лучшее моё изобретение для вымирания людей. Благодаря этому ящику, который есть в 80 % домов, я могу обрабатывать людей с самого детства. Родители сами подсаживают своих детей и делают их моими рабами.
— Это как? — не успокаивался Всеволод Владимирович.
— Если ты замечал, — продолжил рассказывать Грег, — картинки в телевизоре всё время мелькают, люди разговаривают очень быстро и эмоционально. Красочная постоянная реклама, телешоу, анонсы, ужасающие новости. Мультики с фрагментированным сюжетом.
— Каким сюжетом? — спросил Всеволод Владимирович.
— Современные мультики, сериалы и фильмы, не имеют длинного последовательного сюжета. Ты можешь начать смотреть их с любого момента. Все шутки короткие и простые для понимания. Думать при их просмотре не надо. Тем более, что в нужный момент, твоему мозгу поможет закадровый смех, который поможет тебе сориентироваться. Люди его даже не замечают. Телевизор, это простая информационная жвачка, которая позволяет отключить мозг и не думать при просмотре.
— Понятно, — опустив глаза, вздохнул Всеволод. — А зачем?
— Люди и так дольше живут, чем раньше, — с чувством продолжил Грегори. — Сидя у телевизора, они потребляют меньше ресурсов. Они становятся менее эмоциональными.
— Почему? — спросил Всеволод.
— Все их эмоции выплёскиваются при просмотре «зомбо-ящика», — рассмеялся Грегори. — А ещё, через телевизор мы учим людей, не доверять друг другу.
— Как вы это делаете? — спросил я.
— Володя, я отвечу, а потом мы продолжим разговор с Тринити и Штерном, — по-отечески ответил Грегори. — Практика показала, что если часто показывать передачи осуждающие насильников, насилие увеличивается. Если показывать передачи, предупреждающие о вреде курения, продажи сигарет увеличиваются. Если проводить антиалкогольные компании, население начинает больше пить. И чем моложе объект воздействия, тем лучше проходит промывка мозгов.
— И вы начинаете атаковать смолоду? — нахмурившись, спросил я.
— А куда нам деваться? — спросил Грегори, пытаясь найти моё понимание. — Вас слишком много. Вы слишком избалованны. Вы ненасытны. Вас приходится искусственно ограничивать во всём. Но вы очень умные и пытаетесь преодолеть ограничения.
— Я предлагаю продолжить обсуждение, — спокойно сказала Тринити.
— Хорошо, — согласился Грегори. — Только я сейчас договорю про телевизор. Мне, родителям и детям нравится его мощный эффект. Для родителей маленьких детей, которые ежеминутно требуют внимания родителей, телевизор становится настоящим подарком. Он дарит мамашам несколько спокойных минут, когда они могут спокойно заняться своими делами. И мало кто из мамаш поверит, что именно тогда, несозревший мозг малыша, привыкает к этой мине замедленного действия.
— Вот и получается, — начал говорить Штерн, — что тот, кто владеет телевизором, владеет умами и мнениями людей. Тут ты Грегори молодец. Хорошо придумал. Про остальные наркотики тоже всё понятно. Какие технологии ещё, ты использовал для уменьшения численности людей?
— Жаль, что мы закончили обсуждение наркотиков, — улыбаясь, сказал Грегори. — Это основная технология увеличения смертности. Вторая технология по эффективности, это изменение системы образования. Нужно ухудшить её настолько, чтобы расстояние между разными слоями общества, становилось непреодолимым. Хорошее образование должно быть дорогим и недоступным. А обычное дешёвое образование, нужно сделать фрагментированным. Обычному обслуживающему персоналу незачем умничать. Горе тому обществу, где каждый человек, будет умным и начнёт заниматься самоанализом.
— А что в этом плохого? — нахмурившись, спросил я.
— Такой человек, поймёт, что всё общество разводят как лохов, — быстро затараторил Грегори. — Такие люди не нужны ни одному государству, ведь они не станут пахать на мощь государства и не пойдут в качестве пушечного мяса на войну, играя в игры политиков.
— Вы тоже такого мнения? — спросил я, обращаясь к Тринити.
— У нас есть более прогрессивные технологии, управления обществом, — улыбнулась она. — Ты жил в будущем и знаешь подробности. Мы там обходимся без наркотиков, насилия, промывания мозгов и так далее.
— Но у вас там есть коины и тюрьма, — напомнил я.
— Главное, что работает, — улыбнулся Штерн. — Рабочая модель, важнее, чем тысячи идеальных утопий. Ты же не думаешь, что люди в один миг станут идеальными и смогут жить, думая о благе друг друга?
— Тема сложная, — нахмурился я.
— Хорошо, что ты понимаешь, — улыбнулся Грегори. — Я планировал уменьшить население до двух миллиардов, пока мы все вместе не изобретём способы путешествия по вселенной и лечения бесплодия от ВПЧ.
— ВПЧ мы тоже победили, — гордо улыбаясь, сказала Тринити.
— Офигеть, — восхищённо воскликнул Грегори и выронил вилку. — Расскажете как?
— Ты будешь смеяться, — улыбнулась Тринити, — но это изобретённые нами специальные пикожучки. Они модифицируют функцию аппендицита, и он начинает воспроизводить новых пикожучков и отправлять их в кровь.
— И что они делают в крови? — спросил Грегори.
— У них есть специальный набор фильтров, — быстро объясняла Тринити. — Они детектируют все ненужные организму вещества и, окружая их, начинают выводить из организма. Вирус папиломы человека, можно вывести за один месяц. Эти же пикожучки, помогают обеспечить стопроцентное сопровождение всех функций организма, для успешной детородной функции.
— Могу я ознакомиться со всеми данными? — спросил Грегори.
— Конечно, — улыбнулся Штерн, — если договоримся о сотрудничестве.
— Я соображаю очень быстро. Что от меня требуется? — спросил Грегори.
— Тут всё просто, — медленно начала объяснять Тринити. — Ты оставляешь свои планы по уничтожению людей и начинаешь нам помогать строить общество по образцу будущего, в котором жил Володя. Мы внедряем в жизнь людей технологии пикожучков, установок холодного ядерного синтеза и развиваем космические технологии при помощи генератора Хольцмана.
— Вы думаете, люди готовы к такому рывку? — с сомнением посмотрев на Тринити, спросил Грегори.
— Ты же сам умеешь управлять желанием и сознанием людей, — став серьёзным, объяснил Штерн. — С твоей силой внушения, ты сможешь настроить людей на нужный лад.
— Я не смогу, — нахмурился Грегори. — Это не возможно. Мне для надёжного внушения одному человеку, нужно больше десяти глупеньких людей рядом. Если вы умеете считать, я не смогу держать под контролем всех сразу.
— Сможешь, — улыбнулась Тринити. — В этом мы тебе тоже поможем.
— Ну, вы прямо волшебники, — издеваясь, пошутил Грег. — Столько подарков в один день, в обмен на мою скромную помощь.
— Дети до определённого возраста, не пользуются своим сознанием, — начала объяснять Тринити. — Посчитай, сколько взрослых может вести подсознание маленького ребёнка?
— Около трёх, — непонимающе ответил Грег.
— Получается, что дети лучше сумасшедших, — улыбнулся Штерн.
— Не понимаю, о чём вы говорите, — сказал Грегори.
Тринити встала со своего места и, мельком глянув на меня, положила руки на плечи Грега и, наклонившись над ним, стала шептать ему на ухо. Грегори кивал головой и внимательно слушал. Мы с Всеволодом Владимировичем переглядывались и чувствовали себя неудобно, когда кто-то при нас говорит по секрету.
Мы уже устали ждать, когда Тринити и Грег наговорятся, когда они закончили. Тринити прошла обратно на своё место, по пути, нежно проведя по моему плечу рукой. Грегори посмотрел в потолок на облака, немного подумал и уверенно сказал:
— Я согласен!
— Отлично! — похвалил Штерн. — Давайте выпьем за самый важный результат переговоров в истории человечества.
Мы все подняли стопочки и, звякнув ими друг об друга, выпили. Все знали, за что мы пьём, кроме меня и моего сына. Лицо Грегори изменилось и сияло от счастья. Я всегда считал его вредным и не мог его сейчас узнать. Мои мысли были о том, как манипуляторы управляют манипуляторами.
— Так, давайте расходиться, — неожиданно скомандовала Тринити. — До новых встреч.
Она подмигнула ничего не понимающему Всеволоду Владимировичу. Тот встрепенулся и, подняв руки, долго готовился, а затем хлопнул в ладоши. В моих глазах, сразу померк свет, и я услышал Дашин голос:
— …шь с Всеволодом?
Я потряс головой и почувствовал, как больно ударил сына щекой в лоб. Даша выхватила ребёнка из моих рук и посмотрела в его спокойное лицо. Она немного подержала его в руках, затем положила в кроватку и указала мне пальцем на кровать. Мы с Дашей легли обратно. Оказывается, мы пробыли внутри подсознания Всеволода меньше секунды. Неужели Тринити, Штерн и Грегори помирились так быстро. Почему они не могли сделать это раньше?
— Спи, давай, — скомандовала Даша и пихнула меня задом.
Я обнял её со спины и, уткнувшись в её вкусно пахнущие волосы, стал вспоминать Московский разговор. Спать не хотелось. Хотелось всё понять и разложить по полочкам. Радовало одно. Грегори помирился с деревьями, и теперь они будут действовать заодно. Нужно только узнать, как.
Прошла неделя. Я давно замечал, что ясность сознания, зависит от того, насколько хорошо ты сможешь выспаться. Выспаться было важно, так как на утро мне предстояло общаться с самыми главными людьми планеты. Чтобы не появляться перед публикой после изнурительного перелёта, я приехал в Англию на день раньше. Внеочередное собрание стран большой восьмёрки, инициатором которого была Россия, было назначено на утро.
Мы ехали медленно вдоль Букингемского дворца, главного жилища английской королевы. Близился полдень. На площади у входа, толпа туристов наблюдала, как гвардейская пехота проводила церемонию смены караула. Мужчины в ярко-красной форме и высоченных медвежьих шапках, маршировали, держа белыми перчатками приклады ружей. Оркестр играл торжественный марш. Эта церемония шла тут ежедневно, и все движения гвардейцев были отточены. Громкий голос командира отдавался эхом сквозь огромную придворцовую площадь.
Их необычные шапки были настолько глубоко надвинуты на глаза, что вызывали вопросы о том, как они умудряются в них двигаться. За эту неделю я много думал о словах Грегори о моей исполнительности. Я воспринимал себя таким же гвардейцем, глаза которого закрыты шапкой, и поэтому ему приходится слушать громкие команды, чтобы оставаться в строю. Будь мне сейчас 18 лет, я бы в подобной ситуации взбунтовался и сопротивлялся, но сейчас я сумел просчитать все действия на несколько ходов вперёд и понимал, что это бесполезно.
Я никогда не был в Англии до этого и поэтому смотрел на этих гвардейцев свежим взглядом. Я не представляю, как взрослые мужчины могли согласиться надеть такие смешные головные уборы и ходить одинаковым шагом в сопровождении марширующего оркестра. Причём делают они это с таким гордым лицом, что им явно не до смеха. Хотя по сути, это мужская игра в солдатики, которая зашла слишком далеко.
Природа при помощи деревьев и «наших ребят», готовились к следующему ходу, который должен был поставить шах человечеству. И я был той удачливой пешкой, которая превратилась в ферзя и была основой партии. Меня в этой жизни слишком много раз обманывали, но в этот раз, я решил попытаться проверить все факты, перед тем, как действовать.
Когда мы вышли из машины, Грегори указал на крышу здания и сказал:
— Видишь, королевы нет дома.
— Почему ты так решил? — спросил я, пытаясь понять, куда он показывает.
— Флага нет, — ответил он и направился в сторону дворца.
Полицейские в коротких белых рубашках спокойно руководили, удерживая туристов. Часть людей меня узнали и кричали из толпы. Я обернулся к ним и помахал рукой. В ответ послышались одобрительные крики. Пресса, во многом управляемая Грегом и агентами Тринити, сделали своё дело. Исключительное большинство населения земного шара, воспринимали меня, как человека, предотвратившего третью мировую войну.
Святые отцы на проповедях, объясняли прихожанам, что я поступил правильно, деактивировав нашу армаду ракет на подлёте, узнав о том, что русские одумались. Они приводили цитату Христа: «Если тебя ударили по правой щеке — подставь левую» и объясняли, что подразумевается под ней. Они призывали доброго Господа дать всем окружающим мудрость отличать чувство собственного достоинства от гордости. Этой фразой нас учили не умножать зло мщением.
Если бы не воздействие Грегори на особо активных людей, появилось бы много критиков, которые могли бы сказать: что нужно было взорвать бомбы и отомстить стране, которая посмела осуществить попытку нападения. Они бы сказали, что нужно демонстрировать свою силу, чтобы враги не наглели. Слепая ярость критиков, не стала бы заглядывать далеко в будущее и думать о том, что после взрывов, прогноз погоды станет самой популярной передачей. Немногие оставшиеся люди будут остаться дома, в случае любых осадков, который в любом случае будут радиоактивными.
Планета слишком маленькая, чтобы пережить двести бомб без далеко идущих последствий. Я был благодарен Тринити, за её пикожучков, которых она вживила в самое безумное оружие на Земле. Я вспомнил, как мы с ребятами плавали в Балтийском море и наблюдали бочки с химическим оружием, оставшиеся после второй мировой войны. Думаю, именно тогда, Тринити задумала деактивировать ядерное оружие похожим методом.
— Знаешь, почему я оставил в Англии монархию? — шепнул рядом идущий Грегори, когда мы проходили через стоявших по струнке гвардейцев.
— Не могу привыкнуть, что у меня настолько влиятельный собеседник, — улыбнулся я. — Расскажи, пожалуйста.
— Расскажу, только давай пройдём наверх, — дружелюбно сказал Грег, — а иначе тебя примут за сумасшедшего. Ты же разговариваешь сам с собой. Потом поговорим наедине. Нам есть что обсудить.
В окружении немногочисленной свиты мы прошли по очень длинной красной дорожке. Премьер-министр, шедший рядом со мной, с гордостью проводил нам экскурсию и рассказывал, кто изображён на многочисленных картинах вдоль нашего пути. Далеко перед нами, виднелось огромное зеркало, через которое мы видели балкон с большой статуей. Когда мы дошли до зеркала, в обе стороны поднимались широкие изогнутые парадные лестницы с золотыми резными перилами.
Мы поднялись наверх, и я задержался на балкончике, отражение которого совсем недавно видел, когда шёл по коридору. Я представил, как больше ста лет назад, королева с королём стоящие на этом балконе, всматриваются через зеркало в коридор и обсуждают знакомые лица людей, которые пришли к ним на бал. Я отвернулся от зеркала и увидел несколько картин членов королевской семьи. Хорошо, что новых жильцов этого огромного дома, воспитывают в традициях. Уже давно проверенно практикой, что самые сильные народы, любят свою историю и основывают свои решения на древних обычаях.
Премьер-министр провёл нас через огромные бальные залы с очень высокими потолками и размашистыми дворцовыми люстрами. Залы были гигантскими, но меньше, чем комната переговоров Тринити и Штерна в здании ГУМ. Я шёл по этим масштабным помещениям идущими друг за другом и думал, какую психологическую власть имеют огромные замки, дворцы и церкви. Небольшой холод, царивший в безлюдных залах, создавал дополнительное волнение.
По большому счёту, это простой набор камней. Любая живописная поляна, намного больше этих залов. Но поляна не может вызвать подобные эмоции. Огромные рукотворные пирамиды, памятники, дворцы и небоскрёбы захватывают дух больше, чем творения природы. Всё большое и рукотворное, вселяет в людей уверенность, что они всемогущие, почти как боги. Но любое цунами, наводнение, землетрясение или сход лавины показывают, кто в доме хозяин.
Я шёл по старинному паркету, оглядывая роскошные украшения зала, картины, резные стулья вдоль стен и впечатляющий расписной потолок и старался воспринимать всё это спокойно. Но у меня ничего не получалось. Было ощущение, что всё окружающее, не мог сделать человек. Слишком большой масштаб работ для смертных людей. Такое произведение искусства, где всё вокруг согласовано друг с другом и не имеет дефектов, к которым можно придраться, не мог сделать простой человек.
Но всё это, могло сделать общество каменщиков, основанное на традициях. Когда мы дошли до огромных дверей, я ещё раз оглянулся на красиво падающий лучами свет из больших окон и задумался что, только объединившись, люди могут творить подобные чудеса. Этот дворец, ничто в сравнении с тем, что люди должны суметь завоевать другую планету в бесконечном расстоянии от нашей Земли.
Пройдёт бесконечно много времени и на другой планете появится похожий дворец. И самое интересное, что люди будут ходить по залам спокойной походкой, и не будут задумываться о том чуде, которое они совершили, заселив необитаемую планету. Они забудут всех каменщиков, которые потратили большую часть жизни на этот дворец. В лучшем случае, они вспомнят архитектора, который управлял строительством.
И рано или поздно, на другой планете, снова появятся люди, которые не будут задумываться перед тем, как разрушить этот плод человеческого труда. Разрушать, критиковать, ругать и сориться всегда легко. А мириться, объединять, хвалить и строить — всегда сложно, для этого нужно большое мужество. Людям нужна объединяющая сила, также как окружающих нам камням, нужен раствор.
Каждый человек на Земле, это кирпичик подобного замка. И если каждый кирпичик будет требовать постоянных перемен, пользы не будет. Замок будет постоянно перестраиваться, и строители устанут переносить камни из одной стены в другую. Людям не нужно стремиться нарушать мировой порядок. Природа и так, стремиться к бесконечному хаосу. Нужна сила, которая постарается упорядочить то, что постоянно меняется. И вся эта сила в объединении.
— Ты чего задумался? — спросил меня Грегори, когда мы оказались одни в огромной светлой комнате с большой кроватью.
Я сначала хотел соврать, а потом вспомнил, что Грегори знает каждую мою мысль. Потом я с усталостью посмотрел на него и спросил:
— Грегори, ты действительно готов помогать человечеству?
— Конечно, — улыбнулся Грегори. — Неужели ты думаешь, что я смогу упустить возможность завоевания новых планет? Я хорошо знаю людей, и думаю, они достойны того, чтобы стать той креативной силой объединения, о которой ты так увлечённо думал по дороге сюда.
— Тогда зачем ты собирался взорвать ядерные бомбы на Земле? — спросил я, усаживаясь в кресло у горящего камина.
— Я отвечу, но давай для начала закурим трубку, — улыбнулся Грегори, показав глазами на столик между нашими креслами. — Представь, мы будем сидеть тут, как Шерлок Холмс и доктор Ватсон. Если хочешь, я принесу клетчатые пледы нам на ноги. Мы будем сидеть тут и вести расследование моих замыслов. Очень романтично. Ты сегодня узнаешь все подробности.
Я странно посмотрел на него. Грегори был похож на змея искусителя, который предлагал вкусить яблоко познания добра и зла. На самом деле, так и было. Я сейчас не мог понять, что добро, а что зло. Мне нужно было съесть это яблоко с дерева познания и разобраться во всём. Я взял пустую трубку в руку и, шутя, спросил:
— А кто из нас Шерлок, а кто доктор Ватсон?
— Ты ведёшь расследование, поэтому ты сейчас великий сыщик, — беря вторую трубку и улыбаясь, произнёс Грегори. — А я твой скромный помощник. Не забудь фильтр вставить.
Грегори показал на коробочку, похожую на портсигар. Я первый раз в жизни курил трубку, поэтому мне было интересно. Я взял её и открыл. Там лежали круглые пластиковые фильтры для трубки, которые были похожи на обрезанные сигаретки. Я вопросительно посмотрел на своего помощника. Грегори взял из коробочки один из фильтров и, ловко раскрутив мундштук своей трубки, вставил фильтр внутрь.
— Зачем нужен фильтр? — спросил я.
— Когда куришь трубку, на дне чаши скапливается капля никотина, — стал пояснять Грегори, открывая коробочку с табаком. — Фильтр позволяет ей не попадать в рот. Он впитывает жидкость и разные смолы. Я тебя уверяю, что у никотина, как и у любого яда, ужасный кислый вкус.
— Ты знаешь вкус яда? — спросил я.
— Конечно, — улыбнулся он. — Я знаю любые человеческие ощущения, за всю историю. В том числе, благодаря обитателям этого дворца, я знаю вкус яда, судороги и мучения, которые он вызывает. Но тебе это знать незачем. Откручивай осторожно, бриар очень дорогой. Не повреди резьбу.
— Что такое бриар? — спросил я, медленно откручивая деревянный мундштук.
Грегори, развалившись в кресле, провёл пальцем по причудливому рисунку на дереве трубки и ответил:
— Ты видел на деревьях такие огромные наросты, похожие на вспенившийся ствол? Такое ощущение, что у дерева в том месте шишка. Его называют кап. Он вырастает за счёт порока древесины. Структура направления волокон дерева в этом месте настолько непредсказуема, что уплотняет сама себя. Дерево в этом месте очень прочное и посмотри, какой сложный и красивый рисунок.
— Вижу, — ответил я, вкладывая фильтр в мундштук.
Рисунок трубки был сложным и очень красивым. Мне не верилось, что такие чудеса, может создавать природа. Заболевшее дерево получило дефект или грибок и стало формировать уродливый вырост. Люди, подобно хищникам, воспользовались этим и превратили чужой дефект в свою пользу.
— Вот эту шишку распиливают и обрабатывают вручную, — сосредоточенно объяснял Грегори, беря щепотку табака и опуская её на дно деревянной чаши. — Вот эти трубки из вереска. Это дерево, считается лучшим материалом. Те экземпляры, которые у нас в руках, хорошо подготовлены.
— Что это значит? — спросил я.
— Когда трубка новая, поверхность дерева внутри чаши, нужно очень аккуратно обкурить, — продолжил он. — Правильно обугленная рабочая поверхность, которая соприкасается с табаком, сохраняет трубку от излишнего нагрева и добавляет приятный аромат. Бери железный тампер, будем правильно укладывать слои.
Подражая Грегу, я положил щепотку слегка влажного табака внутрь чаши. Вторую щепотку мы положили синхронно и стали утрамбовывать специальной складной лопаточкой. Я так понял, это устройство называлось «тампер». У меня было ощущение, что я открываю Америку. Слой за слоем мы укладывали табак щепотками и уплотняли при помощи «тампера». Когда всё было готово, Грегори поднёс трубку ко рту и проверил, продувается ли воздух сквозь уплотнённый табак. Судя по довольному лицу, всё шло по плану.
— Трубка курится 45 минут, — отметил Грегори. — Думаю, мы уложимся с разговором за это время. — Будем считать, что мы курим трубки мира. Холмс, вы согласны?
— Согласен, — улыбнулся я, пробуя вдохнуть воздух через трубку. Я уже привык к приятному аромату незажжённого табака и готов сидеть в этих удобных креслах до полуночи.
Грегори взял специальную изогнутую зажигалку и стал аккуратно прикуривать свою трубку. В воздухе приятно запахло вкусным дымом. Закрывая чашу большим пальцем, он несколько раз вдохнул, выпустив дым через уголок рта. Затем он отдал мне зажигалку и, взяв «тампер», уплотнил образовавшийся от горящего табака пепел.
— Первый пепел нужно затушить и уплотнить, как следует, — со значением посмотрев на меня, сказал он. — Образуя своеобразную шапку, он будет поддерживать горение трубки. Это очень важно. И самое главное — трубку курят не затягиваясь!
Я взял зажигалку, которая пахла бензином и сделал всё, как положено. Уже через десять минут, мы сидели в удобных креслах перед горящим камином, курили трубки и разговаривали об изменившейся судьбе человечества.
— То, что я тебе расскажу, это уже история, — начал рассказывать Грегори, выпуская дым в воздух. — Ты должен понимать, что теперь план изменится, и мы будем действовать сообща с деревьями. Нам нужны их технологии, а «наши ребята» нужны деревьям, чтобы организовать людей в единую силу.
— Вы опять не спросите совета у людей? — спросил я.
— Раскрытие нас, приведёт к неминуемой панике, — продолжил Грег, — ведь самое главное, что ценят люди, это свобода. Они не допустят того, что высшие силы заставляют их работать.
Я выдохнул дым через ноздри и почувствовал очень приятный аромат. Потом наклонился к Грегори и сказал:
— Но если вы расскажете про себя, вас воспримут как Богов.
— Ничего хорошего из этого не получится, — улыбнулся Грегори. — Люди имеют неправильное представление о Боге. Они считают, что когда попадут на небеса, там им дадут всё что пожелают. Если они узнают, что Боги будут заставлять их делать определённые усилия, их рейтинг сразу упадёт. Ты слышал, как люди молятся?
— Слышал, конечно, — ответил я.
— Они просто просят и повторяют свои просьбы многократно, — нахмурился Грег. — Просят и ничего не предлагают взамен. Мало кто скажет: «Хочу красивую жену, а взамен, буду бесплатно работать десять лет в шахте». Люди считают, что с Богом можно устраивать криминальный обмен.
— Ну, — рассмеялся я, — зачастую, красивая жена, это и так проклятие для мужчины. Её нужно холить, лелеять и охранять.
— Это нужно делать с любой женой, — сказал Грег и кивнул мне головой.
— Давай оставим эту тему, — попросил я. — Расскажи, зачем ты решил уничтожить большую часть людей на планете.
— Я уже извинился, — по-простецки ответил он. — С гораздо большим удовольствием, я расскажу тебе, свои несбывшиеся гениальные планы.
— Охотно послушаю, — согласился я.
Грегори посмотрел на часы, потом подбросил пару поленьев в камин, несколько раз затянулся трубкой и продолжил:
— Я уже рассказывал, что при помощи наркотиков, музыки, политики и СМИ я помогал обществу развращаться.
— Да, я помню, ты говорил про телевизор, — сказал я.
Грегори поворошил табак в чаше, затем постучал трубкой в пепельнице. Потом быстро затянулся и продолжил:
— Ещё, я стараюсь делать так, чтобы мода постоянно менялась. Нормы морали меняются каждые десять лет, так, чтобы родители и дети не понимали друг друга. Вот, например, Англия.
— А что с Англией? — заинтересованно спросил я.
Грегори оглядел всю большую комнату глазами и продолжил:
— Это была одна из самых сложных стран для развращения. Многие века устоявшихся традиций, приводили к тому, что родители жили с детьми дружно. Нет, конечно, они спорили и ругались, но всё это приводило к тому, что дети вырастали воспитанными и становились продолжателями обычаев предков.
— И как вам удалось развратить Англию? — спросил я.
— При помощи рок-н-ролла, — ответил Грегори. — Много веков, поколения за поколениями передавали традиции друг другу, пока мы не вселили в молодых людях мысль, что всё изменилось. Используя чувство толпы и хорошую музыку, мы заставили маленьких революционеров проснуться. Мы настроили детей, против их родителей. Мы показывали по телевизору серьёзные передачи, которые осуждали эту музыку. Мы делали этот плод запретным. А всё запретное, рано или поздно, становится объектом интереса у молодёжи. К агитации, мы подключили родителей. Они сами того не понимая, втянули детей в сопротивление.
Я поджал сильно нагревшиеся от камина ноги под кресло и спросил:
— И как вы втянули родителей?
— Мы сделали так, чтобы они были против. Мы всеми путями заставляли родителей, бабушек и дедушек сопротивляться новому увлечению. И чем больше они сопротивлялись, тем больше втягивались дети.
— А как им нужно было поступить? — спросил я.
— Им нужно было понять своих детей, — улыбнулся Грегори. — Они должны были понимать, что дети перебесятся. Ничего страшного в этой музыке не было. За исключением одного.
— Чего? — спросил я.
— Во все тексты популярных песен, мы включили разные интерпретации понятий свободной любви, равенства, самостоятельности, творчества и свободы слова.
— И что плохого в этих понятиях? — спросил я.
— К каждому из этих хороших понятий, мы создали устойчивую ассоциацию, — продолжил Грег. — Любовь, ассоциируется с сексом. Равенство с антироссизмом, который наоборот превращается в россизм. Самостоятельность ассоциируется с независимостью и непослушанием. Творчество, как в прочем и спорт превращает людей в наркоманов и алкоголиков. Свобода слова, превращается в способ мешать людям, делать дело и навязывать свои порядки.
— Мне кажется, всё, что ты описываешь, можно сказать одной фразой, — подумав, сказал я. — Вы просто сломали у людей тормоза.
— Ты прав, — улыбнулся Грегори. — Люди без тормозов, создают такой замечательный хаос, который помогает их уничтожению. Люди без тормозов, это моё лучшее изобретение. И тут есть огромная проблема.
— Какая? — спросил я.
— Сейчас на планете 6 миллиардов человек, — нахмурился Грегори. — И почти у всех, за эти триста лет, я, образно говоря, перерезал тормозные шланги. Ты представляешь, как сложно будет починить человечество обратно?
— Я уверен, что ты справишься. А если людей 6 миллиардов, то зачем ты хотел уничтожить две трети? — спросил я.
— В последнее время, люди стали догадываться, что я их уничтожаю, — виновато улыбаясь, ответил Грегори. — Они стали подозревать, к чему я иду. Они стали вводить программы по увеличению рождаемости. Поэтому пришлось идти по запасному плану и уничтожать 4 миллиарда при помощи ядерной зимы. Быстро и эффективно.
— Хорошо, что тебе помешали, — сказал я.
— Я тоже рад, — кивая головой, отметил Грег. — Установка холодного ядерного синтеза, генератор Хольцмана, пикожучки, коины, объединение с деревьями, всё это позволит нам усилить позиции. Жаль, конечно, что не люди изобрели эти нужные штуки. В этом плане, деревья оказались умнее.
— Мне кажется, это неважно кто оказался умнее. Главное, что мы все вместе, придём к успеху, — примирительно сказал я.
— Ты говоришь, как настоящий политик, — рассмеялся Грегори.
— Ты имеешь что-то против? — спросил я.
— Нет, я рад, что у тебя появляется собственное мнение, — ответил он.
— И что бы ты делал с 2 миллиардами людей? — спросил я.
— У меня всё было рассчитано, — начал Грег. — К этому я готовился очень долго. Во главе одного образовавшегося государства, встала бы Английская корона. Это единственная политическая сила, которая имеет очень древние традиции монархии. Как ты понимаешь, времени и ресурсов мало, поэтому на демократию у нас не было бы времени.
— Я спрашивал не это, — переспросил я. — Я хотел узнать, что бы вы делали с таким небольшим обществом?
— Мы бы направили все силы на оптимизацию науки и производства, — став серьёзным, объяснил Грег. — Мы бы изобрели космические технологии, чтобы завоевать другие планеты. Мы бы изобрели альтернативные источники энергии. Мы бы развили медицину и смогли бы продлевать жизнь. Очень большие перспективы у клонирования, но ты, наверное, понимаешь, почему мы ввели на него запрет?
— Почему? — спросил я.
— Если я старался уменьшить численность людей, — нетерпеливо объяснил Грег, — то не в моих интересах технологии клонирования. Люди стали бы продлевать себе жизнь при помощи донорских органов от своих клонов. Я раньше считал, пусть они лучше пьют, курят и обмениваются друг с другом разными болезнями.
— Знаешь теорию шести рукопожатий? — вдруг вспомнил Грег.
— Конечно, — улыбнулся я.
— Эта теория положительно действует на распространение болезней, — продолжил Грег, — особенно венерических. Эти процессы ускоряются при увеличении численности сексменьшинств и свиноферм.
Услышав про свинофермы, я вздрогнул и чуть не выронил трубку от неожиданности. До сих пор, всё звучало логично, но причём тут свинофермы? Я сразу вспомнил отца и своё детство.
— Причём тут свинофермы? — спросил я вслух.
— О! — подняв указательный палец, сказал Грегори. — Люди думают, что на этих фермах выводятся только свиньи.
— А кто ещё? — спросил я с удивлением.
Грегори улыбнулся, предвкушая моё удивление, и стал отвечать:
— Те, кто медленно и верно, уничтожают людей испокон веков.
— Вирусы? — догадался я.
— Правильно, — похвалил он. — Организм свиней похож на человеческий. Для того чтобы свиньи не болели, глупые люди пичкают их антибиотиками. Поэтому вирусам приходится не сладко. Большинство из них погибают от сильных лекарств.
— Но это же хорошо? — удивился я.
— От этого хорошо, только вирусам, — улыбнулся Грегори, отмахиваясь от выпущенного мной облака дыма. — Среди них выживает сильнейший. Чтобы выжить, вирусу приходится мутировать, и становиться устойчивым к антибиотику. Если раньше, свинья погибала вместе со зверинцем внутри себя, то сейчас она является инкубатором для выведения устойчивых штаммов вируса.
— И эти вирусы могут нападать на людей? — спросил я.
— Конечно, — улыбнулся Грег. — Через сотрудников фермы, птиц и домашних животных, вирус попадает в общество и начинает путешествовать по планете. Он успешно находит людей, которые сделали всё, чтобы заразиться и умереть.
— Что они сделали? — удивился я.
Грегори был доволен обсуждаемой темой и с удовольствием объяснил:
— При помощи чипсов, курения, алкоголя, сидячего образа жизни у телевизора и компьютера, обжорства и вдыхания угарных газов от автомобилей и заводов, человек ослабил свой иммунитет. Только иммунитет способен качественно распознавать и уничтожать вирусы. Даже ваш пресловутый ВПЧ, уходит из организма при сильном иммунитете всего за год.
— И что нам теперь делать? — спросил я.
— Как что? — рассмеялся Грегори. — Тринити уже всё продемонстрировала тебе в своей социальной сети. Будем платить людям за всё, что улучшает иммунитет. Кто откажется заниматься спортом, будет бедным. Со свиньями, кстати, будем делать то же самое.
— А что будем делать со свиньями? — улыбнулся я, радуясь, что Грегори готов помогать человечеству.
— Будем развивать фермерство, — продолжил Грег. — Все животные, будут свободно пастись по лугам и есть настоящую, разнообразную пищу, а не ту отраву, которой пичкают бизнесмены.
— А ты уверен, что люди захотят всё это? — уточнил я.
Грегори встал со своего места, взял золочёную кочергу и стал размешивать горящие угли в камине, он стал говорить немного громче:
— Может, ты будешь удивлён, но люди уже проголосовали «за». Они готовы захотеть развиваться в нужную нам сторону. Вчера ночью, при помощи Всеволода, мы провели переговоры с Тринити и составили чёткий план действий. Мы будем переходить к общественному строю, опробованному в Ковчеге. По нашим расчётам, уже через 15 лет, мы завершим реформы.
— Я так понимаю, что голосовали подсознания людей, а не сами люди? — спросил я. — Как вы заставите 6 миллиардов людей измениться так быстро?
— О! — воскликнул Грег и загадочно улыбнулся. — Вот тут будет самое интересное. Мы готовим людям приятный сюрприз. Тринити рассказывала тебе про витамины, которые вкололи тебе, Даше, Аполлиону, Юле и твоему другу наркоману Мартину?
— Нет, — ответил я и напрягся.
— Думаю, она будет не против, если я раскрою этот секрет, — загадочно улыбаясь, продолжил Грег. — Всем вам вкололи то же самое, что и ядерным боеголовкам.
— Пикожучки? — нахмурив брови, спросил я.
— Ты сегодня сообразительный, — похвалил Грег. — Курение трубки делает тебя сообразительным.
— А зачем нам пикожучки? — спросил я, вспомнив про витамины, которые нам вкололи меньше года назад в клинике репродуктивной медицины.
— Мартину они помогли избавиться от наркомании, — загибая пальцы, ответил Грег. — Тебе с Дашей помогли успешно зачать и родить ребёнка. Помнишь покушение перед выборами?
Я пощупал живот, где рана от пулевого отверстия, уже заросла. Потом я вопросительно кивнул головой, и Грегори продолжил:
— Пикожучки, которые производит ваш организм, помогли затянуть рану и переносят нужные вещества для заживления. Эти жучки, подобно микроботам, управляемым деревьями, помогают выживать, рожать и блокировать в крови ненужные вещества.
— Наш организм производит пикожучки? — удивился я.
— Я тоже сначала не поверил, — начал объяснять Грегори. — Пикожучки, которые вам вкололи, переделали ваш аппендикс, для производства новых пикожучков. Эти микроботы управляются на частотах деревьев. Они же излечивают людей от вирусов и ненужных бактерий. Тринити намного умнее в этих вопросах, чем я думал.
— Этими жучками управляют деревья? — спросил я, пытаясь осознать, что внутри меня, целая армия чистильщиков.
— Да, — ответил Грег. — Таким образом, вопрос с ВПЧ и рождаемостью решён. И благодаря этому, решён вопрос со снятием деревьями ваших дампов. А самое приятное для меня, я смогу эффективнее управлять человечеством, и мы уложимся с развитием в 15 лет.
— Каким образом? — начав запутываться и забыв курить трубку, спросил я.
Грегори встал со своего места, подошёл к двери и, обернувшись, объяснил:
— Через неделю, почти во все водяные источники Земли, мы с Тринити впрыснем огромную армию пикожучков. Они распространятся по городам и попадут в большинство организмов людей. Уже через две недели, люди получат большой, приятный сюрприз.
— Какой сюрприз? — спросил я, и вытер внезапно вспотевший лоб.
— Мы поможем им в постели, — улыбнулся Грег и взялся за ручку двери.
— Каким образом? — спросил я, ни чего не понимая.
— Дети, лучший ретранслятор, позволяющий управлять тремя взрослыми. Наши пикожучки, помогут людям всей планеты делать детей. Все средства предохранения, внезапно перестанут работать, а «залетевшие» пары, вдруг захотят оставить детей и пожениться.
— Вы сошли с ума? — спросил я.
— Нам нужны дети, — рассмеялся Грегори и открыл дверь. — Мой Рай переполнен, и я хочу выселить его на землю. Час Х, к которому мы долго готовились, скоро настанет.
— Какой Рай? — спросил я, глядя на то, как дверь закрывается и Грегори исчезает из вида, оставляя меня наедине со сказанным и потухшей трубкой.
В эту ночь, я спал хорошо. Мне снились мушкетёры, кардинал Ришелье и герцог Букингемский. Утром, я связался с Тринити по выданному мне телефону с беспроводным микронаушником и спросил, являются ли правдой слова Грегори. Оказалось, что как я и предполагал, они теперь действуют сообща.
Я был очень удивлён, когда увидел глав государств на саммите большой восьмёрки. Все их лица, были мне знакомы из прошлой жизни. Всё это были избранные из социальной сети Ковчег. Мы вместе с ними работали в одном автосалоне в виртуальной жизни. Я не знал, как выразить радость от встречи с Таней, главой России. Мне приятно было видеть Виталия, который управлял Италией. Я с радостью вспомнил Аню, которая была молодой королевой Великобритании. И я с трудом вспомнил, но, в конечном счёте, узнал нашего администратора из автосалона Елену, главу Канады.
Глав Японии и Германии я тоже узнал, но не мог вспомнить, как их зовут. Мы и с ними, раньше работали в одном салоне. Было очень странно, встретить знакомые лица здесь в окружении журналистов. Как оказалось, все эти правители были выбраны от семи месяцев до двух недель назад. Это было странно. Мы скрыли своё знакомство до тех пор, пока журналисты не вышли. При закрытых дверях, мы начали общаться гораздо свободнее. Оказалось, что всех нас, уже поставили в курс дела, и мы будем действовать согласованно.
Грегори общался с нами открыто, и все ребята его видели и знали. Тринити тоже участвовала в разговоре с нами через большой телевизор. Мы договорились о том, что за эти девять или десять месяцев, расширим во всех странах родильные отделения и количество врачей акушеров. Все знали, что уже через год, население земли увеличится на парочку миллиардов.
Для быстрого внедрения современных технологий, Тринити устроила нашим странам разделение труда. Россия поставляла топливо, энергию и программное обеспечение. Япония производила системы управления для космических технологий. США строили новые двигатели. Канада занималась производством генератора Хольцмана. Франция и Италия занялась производством снаряжения, питания и одежды для полёта. В лабораториях Германии, решили производить установки холодного ядерного синтеза. Англия, занималась внедрением социальной сети Ковчег в реальную жизнь.
* * *
Уже через 5 лет, чёткой, скоординированной работы, мы с Дашей и уже говорящим Всеволодом, летели на челноке к большому космическому разведывательному кораблю. Все наши, уже собрались в этом большом разведчике, который вращался на стационарной орбите Земли. Сегодня, мы собирались отправиться в путешествие к новой планете, пригодной для жизни.
За эту пятилетку, человечество очень быстро поменялось. Всем казалось, что это чудо. Никто не догадывался, что это чудо обеспечивают два миллиарда детей, которые родились в течение трёх месяцев. Благодаря детям, люди обрели смысл жизни и ни о чём не подозревали. Дети были очень умными и отличались ускоренным развитием.
Нефтяные месторождения всех стран, были законсервированы и на всех старых электростанциях были установлены новые установки по холодному ядерному синтезу. Электроэнергия стала практически бесплатна. Коины ещё не вводились, но за счёт нескольких цветных и бархатных революций, всё больше и больше стран, стали переходить на одну мировую валюту.
Тринити уже начала выводить наличные из оборота, переходя на безналичный расчёт. Средства массовой информации всего мира, стали проводить согласованные компании по объединению человечества. Наркотики, алкоголь и сигареты перестали действовать на основную массу людей, что привело к разным, в основном положительным, последствиям.
Города стали засаживать деревьями. Заводы стали перестраивать по новым, более экологичным технологиям, которые бесплатно предоставляла Тринити. Всё больше и больше транспорта переводилось на немецкие установки холодного ядерного синтеза. Производительность труда увеличивалась, но автоматизация труда уменьшалась. Мы старались сделать так, чтобы все люди оставались при интересной и полезной работе.
В каждой стране, была установлена демократия, которая так или иначе, незаметно подчинялась воле Тринити и Грегори. Но никто из людей, кроме избранных, не подозревал, кому обязан такой резкий технологический прорыв. Люди быстро меняли образ жизни и работали на благо общества, удивляясь, как легко у них всё получается. Вопрос с мотивацией к труду, отпал у большинства.
Основное, что спасало мозг людей от чрезмерного удивления и быстрых перемен, появившиеся повсеместно планшеты и телефоны от Коровьева. Все эти гаджеты был доступны за смешные деньги, и были подключены к социальной сети Ковчег, которая шагала по планете с недоступной ранее скоростью. Люди связывали технологический прорыв, с появлением этой чудесной сети, которая могла ответить на любой вопрос.
Люди с удовольствием пользовались социальной сетью, уже зная, что эти телефоны и планшеты, умеют снимать специальные дампы, которые позволяют оптимизировать поисковые результаты. При помощи Грегори и 2-х миллиардов детей-ретрансляторов, люди привыкали к новым технологиям очень быстро. Никогда ранее, они не чувствовали себя такими свободными и счастливыми.
Болеть люди практически перестали, но Тринити и Грегори, несмотря на мои уговоры, оставили смертность для всех, кроме избранных. Жизнь на планете кипела как в муравейнике. Люди рожали детей с завидной регулярностью и это хорошо поощрялось. Детские сады, больницы, школы и университеты, зажили новой жизнью. Старые проблемы как рукой сняло.
Население планеты росло, и нам нужно было поторапливаться с поиском другой планеты для заселения. Всего три месяца назад, огромный корабль с генератором Хольцмана был выведен на орбиту, и мы на Земле готовились отправиться на его борт. На специальных заводах, уже готовились следующие транспортные корабли, для отправки человечества, если нам повезёт найти пригодную планету.
Тринити, Штерн и Грегори очень торопились, и поэтому человечество работало в поте лица. Земля напоминала суету большого семейства, которое завтра собирается отправиться на отдых в Турцию. На нас избранных, дети-ретрансляторы действовали как на обычных людей, поэтому сомневаться нам не давали. Всё делалось так, что мы сами хотели делать то, что нас просят.
Землю захватил авторитарный строй объединившихся деревьев и «наших ребят», но мы этого не замечали. Нам было некогда анализировать, и мы этого не хотели. Мы строили новое здоровое общество и космические корабли. Мы грузили многочисленные семена в челноки.
Первыми в космос, полетят главы государств. Таким образом, в разведку отправятся только избранные. Тринити была уверенна в успехе и, похоже, не слышала пословицу, что нельзя складывать все яйца в одну корзину. Вместо себя, мы оставляли королеву Англии, которую люди спокойно приняли, как объединяющую всех силу.
Все эти 5 летние события происходили так быстро и так неосознанно, что мы очнулись уже в самом челноке, когда преодолевали первую космическую скорость. Мы очнулись, как 31 декабря, за час до нового года, когда вся предновогодняя суета уже пройдена, стол накрыт и можно отдохнуть. Очнулись и поняли, что нас снова использовали.
Мы всей дружной компанией, летели к космолёту разведчику, покидая землю и не зная, что взбредёт в голову нашим манипуляторам, часть из которых остались внизу. Грегори на нас уже не действовал и, судя по всему, остался на земле. Когда мы долетели до космического корабля, наш челнок пристыковался к огромному шлюзу и, пользуясь магнитным ботинками, мы вошли внутрь.
— Добро пожаловать на борт, — весёлым голосом сказала Тринити, через громкую связь корабля.
— Что будет с Землёй, пока мы летаем? — осторожно спросил я, неловко держа Дашу и 5 летнего Всеволода за руку.
— По моим расчётам, через три-четыре месяца, вы вернётесь, — спокойно ответила Тринити. — За это время, мы тут построим транспортные корабли и продолжим строить общество будущего. Часть людей мы заберём на новую планету. Они помогут нам строить новую жизнь.
Чувствуя как от невесомости, приливает кровь к голове, мы зашли в большую капитанскую рубку, где уже расселись и пристегнулись все остальные избранные, с которыми мы полетим в разведку.
— А почему вы уверенны, что мы сможем найти планету пригодную для жизни? — спросила Таня, сидящая в кресле капитанской рубки.
— Наши расчёты не могут ошибаться, — уверенно ответила Тринити. — Присаживайтесь, через пятнадцать минут, мы вылетаем в открытый космос.
Я отвёл Всеволода к его детскому креслу, рядом с уже сидящим сыном Аполлиона и пристегнул ремнями. Даша села рядом с моим местом у большого иллюминатора и долго пристёгивала ремень. Я помог ей, потом сел в своё кресло. Я почему-то был уверен, что мы поступаем правильно. Я знал, что с Землёй, за время нашего путешествия ничего не случится.
— Тринити, я тут вспомнил один мучающий меня вопрос, — сказал я, пристально разглядывая Юлю, жену Аполлиона.
— Задавай, — разрешила Тринити, управляя разными жужжащими устройствами корабля.
Я посмотрел на окружающих нас ребят, которые внимательно меня слушали и спросил:
— Грегори всё время говорил про какой-то свой Рай, что он имел в виду?
— Обычный Рай, где живут лучшие из лучших, — спокойно объяснила Тринити. — Если ты читал Библию, ты всё знаешь.
— Расшифруй, пожалуйста, мы совсем не понимаем, что ты имеешь в виду, — попросил я.
Тринити сделала минутную паузу, зажигая разные лампочки готовности на панели управления. В это время, я разглядывал разнообразные цветы в горшочках вдоль стен всего корабля. Тринити откашлялась и стала объяснять:
— В полёте, я объясню вам подробнее. Но вам нужно знать, что Грегори знает жизнь людей полностью и после их смерти, выбирает, куда их отправить.
— В Рай или Ад? — спросила Даша, которая узнала о существовании Тринити, Штерна и Грегори, лишь три года назад.
— Нет, — спокойным голосом поправила Тринити. — В Рай или на утилизацию.
— Ты хочешь сказать, что вместо Ада, он использует утилизацию? — спросил Аполлион.
— Нет, — продолжила Тринити. — Ад, в его понимании, это и есть жизнь на Земле. Если вы замечали, до нашего вмешательства, жизнь на планете, была похожа на непрекращающиеся испытания и наказания. Те, кто выдерживал и оставался безгрешным в Аду, копились в Раю у Грегори.
— Интересная, но запутанная интерпретация, — отметила Таня, с улыбкой посмотрев на меня.
— А я давно подозревал, что жизнь на Земле, это и есть Ад, — строго сказал Аполлион.
— С его Адом нам всё понятно, — сказал я, обращаясь к Тринити. — А что за Рай у Грегори?
— Там копятся лучшие образцы людей, — стала объяснять она. — Вы же помните, что в социальной сети Ковчег, живут люди, которые не знают о том, что тот мир не реальный. По аналогии с моим виртуальном миром, у Грегори есть свой. Он называет его Раем. Там скопилось очень много людей. Все эти лучшие люди ждут, когда Грегори выселит их в реальный мир, желательно в идеальное общество. Думаю, вы догадываетесь, откуда Грегори взял 2 миллиарда детей.
— И где живут эти люди Рая? — спросил я, немного запутываясь.
— Эти люди живут в подсознаниях всех людей на земле, — попыталась объяснить Тринити. — После смерти, душа из тела не уходит, она с огромной мощностью излучается в пространство. Её копию получают растения, а сама она попадает в подсознания ближайших к умирающему людей.
— А если грешная душа подлежит утилизации? — спросил Аполлион.
— На сороковой день, все подсознания людей, устраивают Страшный Суд для каждой души, — продолжила Тринити. — Это очень символично и правильно, что сами люди, подсознательно решают, достойна ли душа дальнейшей жизни в Раю. Только люди могут отличить добро и зло, решая судьбу новопреставленного.
— Ужас какой, — воскликнула Даша. — Как вы можете такое говорить?
— Я знаю, поэтому говорю, — спокойно продолжила Тринити. — Страшный Суд проходит в три заседания. Первый, происходит в день смерти. Второй, на девятый день, когда родственники умершего поминают его. Третье, заключительное судебное заседание, происходит на сороковой день. Чем больше живых и умерших людей встанет на защиту души, тем меньше вероятность утилизации. Поминки, это очень важно и люди их недооценивают. Не зря, люди на поминках, вспоминают всё хорошее, что сделал усопший за свою жизнь.
— А где живёт душа после поселения в Рай? — спросил Аполлион.
— Если душа определена в Рай, — продолжила Тринити, ускоряя скорость разговора, — то человек поселяется в несколько подсознаний своих живых родственников или друзей. Там он выступает ангелом хранителем своих хозяев. Эта душа, помогает своим родственникам в принятии важных в жизни решений. Она может предупреждать своих хозяев об опасности. Она выступает защитником в многочисленных собраниях «наших ребят». И чем больше живых людей помнят этого умершего человека, тем он сильнее на «том свете».
— А утилизация? — ещё раз спросил Аполлион.
— Это простое стирание души из памяти, — сказала Тринити, погасив основное освещение корабля. — Восстановить подобного грешного человека, больше невозможно. Грегори не тратит ресурсов на бесполезные души. Вы только представьте, сколько душ живёт в его Раю, и ждут своей очереди на переселение.
— Переселение куда? — спросил я.
— Снова, на Землю, — ответила Тринити, поворачивая космический корабль в стартовую позицию и запуская основной двигатель. — Или другую планету, если мы сможем её найти.
Конец второй книги.
Третью, заключительную часть вы найдёте по адресу:
Присылайте свой отзыв по электронной почте: 990990@mail.ru
No Дорогой читатель, книга свободна для распространения. Вы можете помочь её путешествию по всему земному шару. Разместите, пожалуйста, ссылку в социальных сетях, этим вы поддержите автора. Расскажите о книге своим друзьям. Давайте сделаем Россию самой читающей и думающей страной в мире. Пусть о нас говорят миллионы людей. Сделайте свой маленький вклад в распространение. Давайте проверим теорию вирусной эпидемии, по отношению к информации. Станьте частью великого начала. Давайте сделаем литературу доброй и светлой.
No Приглашаются издательства для сотрудничества.
|