Вебер Алексей. Санта на велосипеде или сезон охоты на степного волка

Глава 1

Ранняя весна накатила неожиданным теплом. Чуть ли не каждый день по радио сообщали об очередном температурном рекорде. А солнце светило все ярче, и облака, плескаясь в ласковой синеве, плыли над плоскими крышами многоэтажек. Снег чернел, съеживался, уходил, оставляя после себя накопившийся мусор. Все, что зима прятала под пушистым белым покрывалом, во всей неприглядности выходило наружу. Может, поэтому Стас начало весны не любил. Впрочем, не только за выползавшие из-под снега нечистоты. Неприязнь шла со времен молодости, когда с весенним теплом в еще не успевший пробудиться после "зимней спячки" организм бурным потоком вливалась энергия. Недостаток сил это плохо, а переизбыток еще хуже! Особенно когда их некуда применить. Время тогда было специфическое застойное, и порывы души, как штормовой ветер, в бессилии бились о стену реальности. Желания вступали в жесткий клинч с возможностями. И порой это приводило к поступкам, последствия которых потом долго приходилось расхлебывать. Но все это осталось в прошлом. Как утверждает физика, с потерей энергии система приобретает стабильность. Однако, влияние избыточного внезапно пришедшего тепла по-прежнему вызывало физический дискомфорт. И когда немного похолодало, а небо над городом укутали облака, Стас почувствовал прилив бодрости и желание отправиться на прогулку.

Сборы в последнее время проходили не быстро. Сначала втер в больные суставы щедрую порцию мази. Натянув наколенники, почувствовал себя немножечко терминатором и продолжил одеваться. Вместе с парой сберовских карточек положил в карман рубашки документ с неразборчивым фото, подтверждавший, что податель сего Станислав Владимирович Гарин уже год, как является пенсионером. В завершении ритуала, вывел на смартфоне "температуру за бортом", выбрал из трех курток наиболее подходящую, еще раз проверил наличие карточек, кошелька, ключей и убрал во внутренний карман куртки мобильный. Выходить из дома без связи, современному человеку стало также не комфортно, как далекому предку отправляться без топора в лес.

За дверями подъезда встретила мягкая пасмурная погода. Дохнуло весной, от чего Стас впал в легкое состояние эйфории. Все-таки весна, как и ранее утро, короткий ремейк сотворения Мира! Сбросив оковы зимы, смыв дождями накопившуюся грязь, он снова восстает полным сил, надежд и юношеского задора. Знаешь, что это уже не про тебя, а все рано подаешься общему настроению.

"И даже пень в апрельский день березой снова стать мечтает..."

Маршрут был сотни раз выверен и промерен шагомером. Сначала овраг, прогулка вдоль реки, дальше через мостик и обратно. Весело постукивая тростью по асфальту, он шел целеустремленно, вроде, как по важному делу. Хотя из некогда многочисленных утренних дел осталось одно, поддерживать себя на ходу. Кто-то из отечественных классиков (кажется Гоголь) писал, как ужаснулся бы полный надежд и великих планов молодой человек, если бы сквозь туман будущего смог увидеть себя в преклонные годы. Со школьной скамьи слова крепко запали в душу. Многое из того, что он делал, вернее, пытался сделать, направлялось именно страхом перед убогой и никчемной старостью. Но все оказалось не так уж и плохо. Ни звезд с неба, ни наград не нахватал, однако кое-что полезное за трудовую карьеру сделал:

"Может быть и подопрет что-то твоя соломинка, кому-то поможет...( Это тоже вроде бы из классики. Но куда без нее российскому интеллигенту!)"

Пенсия, конечно, оставляла желать лучшего, но в последние годы Стас освоил репетиторство и по вечерам подрабатывал, давая частные уроки по интернету. Личная жизнь в итоге тоже сложилась. Второй брак оказался счастливым, а от первого уже появились внуки. В общем, было чем заняться на пенсии, и даже хорошо, что отпала необходимость ходить на работу. А главное свобода! Конечно, не такой он ее представлял. Но мы многое по молодости не так видим и представляем...

Стараясь не замечать боль в коленях, он бодро шел вдоль узкой речной долины. Могучие, пережившие не одно поколение пенсионеров ивы, раскинули над дорожкой зеленые пряди. Оперившиеся крохотными листочками ветки чуть раскачивались на ветру и походили на распушенные косы русалок. По правую руку шумным весенним потоком текла река. Переходя по мостику, Стас остановился. Прислонившись к деревянным перилам, долго смотрел на бурлившую внизу воду. Память прокручивала сцены из походной байдарочной молодости. Он даже представил, как мощным взмахом весла направляет нос в слияние двух потоков, обходит торчащий из воды камень, налегая на левую лопасть, уводит байдарку из прижима, и река лихо с ветерком несет дальше. В голове промелькнуло:

" Сейчас бы, на Истру! По такой воде часа за четыре бы прошел..."

Но он тут же постарался выкинуть из головы ностальгическую блажь. С тех пор, как завязал с речными сплавами, прошло уж лет тридцать. Кампания потихоньку распалась, да и сам, женившись, быстро стал отдаляться от походной романтики. Байдарку какое-то время хранил на балконе, но потом по настоянию супруги пришлось отнести на помойку.

Посмотрев время, он обнаружил, что пора в магазин. В ближайшем сетевом супермаркете пенсионерам давали хорошие скидки, но только по утрам, чтобы потом не болтались у солидных клиентов под ногами. До времени "Х" оставалось меньше часа, и, кинув прощальный взгляд на бегущую воду, Стас направился к лестнице, уступами поднимавшейся по склону оврага.

По дороге опять промелькнула, провокационная мысль:

"Изо дня в день один и тот же маршрут! Хотя бы себе признайся, что это смертельно скучно..."

Но он снова решительно подавил бунт и постарался восстановить в голове порядок:

"Нечего путать стабильность со скукой!"

Вспомнилось, как, подолгу болтаясь в бесконечных командировках, мечтал, о времени, когда по утрам, никуда не торопясь, можно будет совершать прогулки вдоль реки по любимому оврагу...

" Ну вот, оно и наступило! Так что, наслаждайся..."

Ближе к супермаркету, навстречу, стали попались бредущие с полными сумками пенсионеры. Некоторых он знал в лицо, но пока еще не здоровались. А когда уже подходил к стертым подошвами покупателей ступеням, из-за угла показался незнакомый, но весьма примечательный персонаж. Крепкий седобородый старик не спеша ехал вдоль тротуара на трехколесном велосипеде. Во взрослом варианте подобное транспортное средство Стас видел впервые. Да и сам велосипедист выглядел весьма экзотично.

" Санта Клаус на колесиках!" - подумал Стас, после чего невольно сравнил заграничный новогодний бренд с нашим Дедом Морозом. Сейчас перед ним был именно Санта. Деду все-таки полагались посох, шуба и каноническая величавость. Ну, а заграничному дублеру, наверное, сошло бы и так, на трехколесном велосипеде.

Проезжая мимо, велосипедист окинул ироничным взглядом витрину, застывшего на ступенях человека, улыбнулся, как подобает волшебнику, лукаво и многозначительно, и в этот момент Стас заметил на багажнике рекламный плакат.

" Магический театр. ВЕЛО- САНТА. Ру. Только для сумасшедших!"

В голове сразу же закрутились обрывки воспоминаний. Где-то он нечто подобное уже читал или слышал! И только уже в магазине, вдруг осенило:

"Ну конечно же, Гессе "Степной Волк"! Магический театр, только для сумасшедших..."

И тут, как случалось иногда в юности, искрящееся облако исказило реальность. Незримая и бесконечно далекая грань миров, вдруг оказалась совсем рядом, под ногами. Несколько мгновений Стас балансировал на ее остром ребре, но скоро уже опять стоял на твердой почве.

Судя пор всему, какой-то шустряк-блогер решил так продвинуть свой сайт. И, надо заметить, маркетинговый ход оказался успешным. Стас уже знал, что, вернувшись, первым делом заглянет в компьютер.

Глава 2

Впервые Стас прочел "Степного Волка" в студенческие годы. Семена гласности тогда только пускали корни в хорошо унавоженную почву, и там, в еще недоступной дневному свету глубине, начиналась невидимая работа. Роман оказался знаковым, попал в тему. Советский интеллигент, наконец, смог ощутить себя не классовым недоразумением, не Васисуалием Лоханкиным, а романтическим хищником - степным волком. По молодости, Стас проглотил произведение целиком, без критического анализа. Он тогда многое из прочитанного принимал на веру. И, что хуже всего, пытался напялить на себя чужие вымышленные личины. Ни к чему, кроме проблем и недоразумений, такое подражание не приводило. Сейчас, на склоне лет, он еще продолжал со стыдом вспоминать эпизоды той любительской самодеятельности. Догадывался, что и Магический театр воспримет теперь иначе. Но вот, как воспримет, было очень даже любопытно!

Из всех творений немецкого классика в домашней библиотеки присутствовала только "Игра в бисер, и Стас запланировал на ближайшие дни поход в книжный. Но прежде, решил отыскать в интернете загадочного ВЕЛО САНТА. Ру.

Поначалу поисковик выдал подборку про велосипеды и Санта Клауса. Запросив "Магический театр" Стас получил рекламу различных спектаклей, предложение прочесть он-лайн "Степного волка", анонс очередного шоу магов. Он уже хотел прекратить попытки, но напоследок набрал все вместе: "ВЕЛО- САНТА.Ру. Магический театр. Только для сумасшедших!". И вначале второй страницы нашел, наконец, нужный сайт.

В правой верхней части экрана, лукаво улыбаясь, на него смотрел тот самый велосипедист Санта. В левой скалила зубы волчья пасть. (С некоторым допущением, звериный оскал тоже мог сойти за улыбку.) Дальше не обнаружилось ни видеороликов, ни текста. Но вскоре на пустой странице проступило:

Привет, дружок!

Рад видеть тебя в фойе нашего Магического театра. Уверен, ты ждал чего-то другого. Но зачем дублировать классику? Сходи, в свой любимый книжный. Отдел Зарубежная литература, стеллаж 440. Так что, читай на здоровье, а у нас с тобой разговор о другом. Ну, почти, о другом ... Но для начала освежим память:

" ..У каждой эпохи, у каждой культуры, у каждой совокупности обычаев и традиций есть свой уклад, своя, подобающая ей, суровость и мягкость, своя красота и своя жестокость, какие-то страдания кажутся ей естественными, какое-то зло она терпеливо сносит. Настоящим страданием, адом человеческая жизнь становиться там, где пересекаются, две эпохи...

Герман Гессе "Степной Волк"

"А ведь все верно, прямо в точку!" успел подумать Стас. В следующий миг буквы исчезли, и на экране проступила новая надпись:

- Ну что, понравилось? Прямо, как про тебя?! Тогда читай дальше:

" ... наш Степной волк чувствовал себя, то волком то человеком...когда он был волком, человек всегда занимал в нем выжидательную позицию наблюдателя и судьи, - а во время, когда он был человеком, точно так же поступал и волк..."

Когда-то по молодости, легализация волчьей сущности казалась романтичной, и куда более привлекательной, чем надоевшая официальная мораль. Но прошло время, и он смог наглядно убедиться, во что превращается Мир, когда звериное нутро в массовом порядке лезет наружу. Раскаяние было искренним, но запоздалым. Хищников общими усилиями уже выпустили из клеток. И теперь они диктовали правила и возвращаться под замок не собирались.

Был ли в том виноват невротичный и одинокий интеллигент Гарри, по прозвищу Степной волк? Наверное, лишь отчасти...Однако, организатор сайта ни кому смягчать вину не собирался:

Ну что, дружок, с кем ты нынче? Бьюсь об заклад, по молодости болел за серых. Сейчас, наверняка, поумнел. Но если опять задумался, то сидит еще в тебе степной волк. И мы начинаем на тебя охоту!

Улыбающийся Санта и оскаленная волчья пасть исчезли. Теперь весь монитор занимали три бравых охотника в тирольских шляпах. Подняв двустволки, они целились прямо в лицо, и, казалось, вот-вот грянет выстрел.

Стас никогда не был склонен к мистике. Сюжеты, о том, как виртуалка поглощает реальность, воспринимал лишь, как попытку обыграть модную тему. Но сейчас ему стало не по себе. Никакой стрелки или кнопки для выхода со страницы не наблюдалось. Не помог даже "Esk". Охотники, тем временем, продолжали держать под прицелом, и, чувствуя нарастающий страх, Стас выдернул из сети вилку.

Глядя в обезвреженный потускневший экран, он сначала подумал, что все это компьютерное зло не так уж и всесильно. Один щелчок рубильника и вот уже оно исчезло. Нет, словно и не бывало. Даже труп злодея хоронить не надо. Но что-то подсказывало:

" Все не так просто! И ты еще на этот сайт непременно вернешься..."

Глава 3

Вечером, проводя занятие, Стас чуть было не сорвался и не накричал на ученика. Взбесило, что пройденный и вроде бы разжеванный материал опять пришлось объяснять с чистого листа. А когда вернулась с работы супруга, в роли двоечника оказался уже он сам. Отвлекшись утром на Санту, забыл сделать часть нужных покупок, за что и получил нагоняй. Упрек принял со смирением. А лет тридцать назад, во времена первого брака, слово за слово, и точно бы дошло до скандала. Но теперь Стас стал куда покладистее и мудрее. Научился смирять гордыню. Хотя, вполне возможно, она за ненадобностью просто атрофировалась с годами. Для семейной жизни это в целом оказалось полезно. Однако, иногда возникала тревога. Мир этот был как-то странно устроен. Уступчивость, вместо благодарности, могла вызвать пренебрежение, а порой даже ненависть. Особенно это было характерно для женской психики. А потерять свою, с трудом отвоеванную, территорию счастья Стас очень боялся.

По утрам, по сложившейся традиции, он провожал супругу до метро. А в этот раз даже доехал с ней вместе до центра. Книжный еще был закрыт, и он отправился гулять по своему любимому Замоскворечью. Район еще хранил уютное очарование старого города. Солнце, игравшее на куполах церквушек, напоминало о купеческой и патриархальной Москве Златоглавой. А над вывесками многочисленных ресторанчиков и кафе витали романтические призраки Парижа. Когда-то Стас часами мог гулять по этим улочкам, погружаясь в странное, близкое к легкому опьянению состояние, подолгу с бокалом пива сидеть на летней веранде кафе, смотреть на гулявшую публику и чувствовать, как твое собственно "Я" растворяется в вечной душе города. Перед выходом на пенсию, мечтал, что каждую неделю будет устраивать себе маленький праздник. Однако, не сложилось. Все время что-то мешало. И вот, наконец, вырвался, но магия общения с городом как-то сильно потускнела. Все было, как раньше, но сам стал уже не тот. Портал оказался закрытым и вдохновение от прогулки не приходило.

Решив прибегнуть к испытанному средству, Стас завернул, в только что открывшееся кафе. Цены в меню откровенно кусались. В итоге, выбрал себе круассан и эспрессо.

-Двойной эспрессо? - поинтересовался бармен.

- Да нет, давайте одинарный, - ответил Стас и вскоре понял свою ошибку. Количество напитка в чашке походило на мелкий плевок кофе-машины. Круассан, правда, оказался свежим и вкусным, но с куском булки (пусть даже французской) романтические посиделки не особо устроишь. И вскоре, налегая на трость, он снова шел по улице, возвращаясь к открытию книжного магазина.

Книги были его страстью, на которую улетало немало денег. В прошлой семейной жизни это приводило к скандалам. Но теперь на увлечение мужа жена смотрела сквозь пальцы, так как сама испытывала страсть к приобретению милых симпатичных, но не особо нужных, вещичек. Проблема теперь была в другом: Где расставлять добычу от книжной охоты? И еще угнетала мысль, что большую часть приобретений он вряд ли когда-нибудь откроет. Но сейчас, оказавшись в хорошо знакомом зале, Стас снова почувствовал охотничий азарт. Однако, тут же взял себя в руки и отправился искать стеллаж 440. Когда же выяснилось, что никакой зарубежной литературы по данному номеру нет, он от души себя выругал:

" Ты, правда, подумал, что этот Санта знает твой любимый книжный? Так скоро и в Снегурочку с Бабой Ягой поверишь!"

Где можно найти "Степного волка" в мягком переплете, Стас узнал у продавца консультанта. Вскоре он уже покидал магазин с добычей. Заодно, не удержавшись, прихватил из той же дешевой серии Эриха Фромма.

Читать начал еще в метро. По прошествии нескольких десятилетий Степной волк возвращался к нему уже в другом обличии. Многое воспринималось куда критичнее, особенно реабилитация хищной составляющей в человеке. Заигрывание с внутренним волком он теперь счел занятием предосудительным и даже опасным. Еще многое, например, кокетливо поданная тема самоубийства, вызывало отторжение . Но все же, чувствовалось, что сам автор выше и мудрее своего героя. И трагические ноты его мечущейся души находили в немолодом растерявшем романтические иллюзии читателе отклик:

"Человек не есть что-то застывшее и неизменное ...а скорее некая попытка, некий переход, узкий опасный мостик между природой и духом. К духу, к Богу влечет его сокровенное призвание, назад к матери- природе глубиннейшая тоска. Межу этими двумя силами в страхе и трепете колеблется его жизнь..."

Вернувшись домой, Стас заставил себя оторвать от книги. Около часа делал гимнастику. Потом разогрел в микроволновке , что супруга оставила на обед. Почистил и залил водой картошку на ужин. Подмел кухню, и только закончив мелкие текущие дела, позволил себе снова взяться за Степного волка. Однако, вскоре, закрыл книгу и сел за компьютер.

На сайте с прошлого раза произошли изменения. В правой части по прежнему улыбался Санта, а вот в левой, вместо волчьего оскала на него теперь глядели ружейные дула. Страница внизу сначала тоже была пустой, но вскоре на ней стала проступать надпись:

Ну вот, ты опять с нами, дружок!

Считай, что капкан захлопнут. Но волчью шкуру с тебя снимать пока не будем. Поначалу пообщаемся, как интеллигентные люди...

Глава 4

Стас опять было потянулся к сетевой вилке. Этот заход на сайт наверняка стал бы последним, но тут Санта, словно что-то почувствовав, изменил тон:

Да ты не обижайся, старик! Шуток что ли не понимаешь? Ты в нашем Магическом театре всегда желанный гость. А сегодня у нас литературный конкурс, и тема тебя, наверняка, заинтересует:

" Степной волк, как тупиковый продукт эволюции. Или роль советской интеллигенции в судьбе (развале) страны."

Почитай наших финалистов. Уверен, тебе понравится.

Финалистов оказалось двое. Один публиковался, как товарищ Швондер, другой под псевдонимом профессор Преображенский. К статьям прилагались портреты с лицами актеров известного фильма. Картинки казались живыми. Профессор высокомерно хмурился, а в глазах председателя домкома горел огонек революционного фанатизма. С него Стас и начал. В последние годы, размышляя о том " что случилось с Родиной и с нами" он все чаще формулировал неприятные вопросы "прослойке", к которой и сам до недавнего времени причислялся. Почему-то, казалось, что в лице товарища Швондера найдет единомышленника. И он не ошибся. Интеллигенцию председатель домкома клеймил со всей пролетарской прямотой и принципиальностью. Однако, природным пролетарием сам, судя по всему, не являлся, и материал излагал хорошим литературным языком, применяя диалектику и творчески переработанный марксистский метод

По его утверждению, в семидесятые годы интеллигенция начала осознавать себя общественно политическим классом со своими, отличными от остального населения, интересами. Память тут же перенесла Стаса на указанные временные рубежи. Сначала вспомнились разговоры на кухне в компаниях родителей, потом уже собственный опыт, и, наконец первая работа по институтскому распределению. Некое чувство своей особенности, маркеры, свой чужой в те годы действительно формировались. Тогда он еще не мог четко сформулировать, что происходит. Вроде бы пережитки классовой вражды давно изжиты. А вот, оказалось, нет! Рано было еще трубить в фанфары! Видимо, потребность делить мир на своих и чужих, лежала где-то в темных глубинах психики человека. Ценой больших жертв и потрясений материальную основу из-под этой потребности выбили. Но оказалось, что далеко не все определяется материальной основой. Отлежавшись где-то в тайных берлогах, зверюга выползла наружу, уже с новыми лозунгами и в новом обличие.

А товарищ Швондер, тем временем, продолжал развивать тему. Осознав себя классом, и решив, что занимаемое ей место не соответствует достоинствам, интеллигенция начала классовую борьбу. Система тогда еще казалась незыблемой, как гранитная скала. Но, как известно, вода камень точит. Дай только ей время, и оставь хотя бы маленькую щелку. И этой щелью, а потом уже и дырой, оказалась культура.

Важность этой сферы власть придержавшие всегда осознавали. Недаром, советское государство, особенно на ранних этапах, вкладывалось в развитие нового рабочее крестьянского искусства. Вроде бы и успехи наблюдались, но, со временем, начала проявляться странная метаморфоза. Потомки рабочих и крестьян, получив гуманитарное образование, постепенно становились в оппозицию вырастившей их власти. С технарями все происходило не так явно, но массовое сознание все-таки формируют гуманитарии. Наверное поэтому, товарищ Швондер, их так искренне ненавидел и клеймил, обвиняя в постигших страну бедах.

Оторвавшись от статьи, Стас начал вспоминать, как сквозь кордоны железного занавеса и цензуры просачивались произведения, казавшиеся тогда глотком свежего воздуха и свободы. Тот же "Стеной волк" пришелся очень кстати. То, что произведение неоднозначное, со сплетением разных противоречивых смыслов, Стас начал осознавать только сейчас, перечитывая заново. Тогда же, по молодости, вычленил только легализацию "волчьей составляющей", свободной от всех моральных кодексов и правил. Вспоминал, как оберегал и лелеял в себе этого внутреннего волка. Не замечая, что вокруг вылезают из нор звери куда страшнее: Скалиться, пока что из тени, звериная пасть капитализма. Поднимает голову криминал. И готовы уже сорваться с цепи кровожадные волки национальных конфликтов...

Сохранив и скинув себе в хранилище ссылку, Стас закрыл статью и решил почитать, что скажет по тому же поводу профессор Преображенский. И тут же с удивлением обнаружил, что господин профессор почти слово в слово пишет то же самое. Только вот знаки ставит противоположные. То, что интеллигенция осознала себя антагонистическим классом - это правильно и хорошо. Система этот новый и прогрессивный класс обижала и сдерживала. Платили куда меньше, чем остальным, в партию принимали по квоте, морально старались унизить. Тут в тему пришелся и небезызвестный Васисуалий Лоханкин, и целую подборку Ленинских цитат господин профессор любезно предоставлял. Так что, борьбу за новое более достойное место Преображенский благословил. Правда, то, чем эта борьба закончилась, похвалить не мог. Слишком уж вопиющими для страны были последствия. Он даже формулировку вывел о недопустимости классового эгоизма, что, борясь за свои права, необходимо учитывать, как скажется это на стране в целом. Правда, обвинять интеллигенцию в разрушении страны, экономики, человеческих душ, профессор не собирался. Что случилось, то и случилось! Теперь надо о будущем думать...

Прервав чтение, Стас попытался осознать, на чьей стороне он сам. И в рассуждениях Швондера и у профессора была своя правда. Выбор между ними был сложен, и Стас прибег к проверенному средству, решил почитать, что люди в комментариях пишут. Но после просмотра первых же отзывов, его словно облили помойкой. Написано было в лучших традициях интернетного хамства.

" А, как там, у товарища Швондера с народной любовью?" - подумал Стас. Но и в комментариях к статье председателя домкома, обнаружил тот же хамский тон и нападки на автора. Причем, писал обоим финалистам один и тот же персонаж, представлявшийся, как Шариков.

Глава 5

Оторвавшись от компьютера, Стас нервно расхаживал по комнате. Диалог двух, вроде бы непримиримых оппонентов, предстал уже в другом виде. Ломая копья в благородном словесном поединке, они все-таки были представителями одного сословия. А ведь была еще третья сила, агрессивная хамская тупая. Впрочем, вопрос о тупости оставался открытым. Свое, пусть и специфическое видение мира, у этого Шарикова присутствовало, и он готов был за него сражаться. Главной составляющей тут стала ненависть к обоим умникам, невзирая на их позиции и политические пристрастья. Возможность для дискуссии, тем более, компромисса не предусматривалась.

Память, снова перенесла Стаса в прошлое, в такой же весенний месяц, только много лет назад. Время было предперестороечное. Неуловимые признаки грозы уже витали, но всерьез каких-то радикальных перемен никто не ждал. Больше боялись, что новый генсек начнет закручивать гайки. Он их закручивал, но к той истории это отношения не имело.

Как-то вечером, накануне первомайских праздников Стас ехал на посиделки к институтскому приятелю, проживавшему в ту пору на одной из окраин Москвы у своей очередной подруги. Райончик, надо заметить, был не из благополучных. Унылые шеренги пятиэтажек чередовались с чахлой городской растительностью. По вечерам на лавочках у подъездов группировались "местные". В темноте мигали огоньки сигарет, звенело о стакан горло бутыли, неторопливо звучала матерная брань. Такие сборища лучше было обходить, а, если уж идешь мимо, то быстро и не оглядываясь. Впрочем, в те времена это казалось привычным. И рядом с серо-убогим агрессивным миром существовал другой. Где жизнь была раскрашена поисками смысла, слово "потребитель" считалось обидным, у костров на лесных полянах щипали душу бардовские вирши, а очередь на премьеру знакового фильма могла выстроиться длиннее, чем в винный.

Вот и тогда, отправляясь в гости, Стас предвкушал задушевную беседу о высоких материях под хорошую выпивку и закуску. Метро до пункта назначения в те годы еще не протянули, и ехать наземным транспорте предстояло около получаса. День был пасмурный, проплывавший мимо городской пейзаж выглядел уныло, но перспектива весело провести вечер в хорошей компании согревала душу. В руках Стас держал пакет, где рядом с зачитанным сборником фантастки болталась взятая с боем бутылка "Андроповки". Народу в салоне было традиционно много. Кто-то выходил по дороге, но большинство ехало туда же, куда и он. То, что это обитатели неблагополучно-унылого района, чувствовалось как по одежде, так и по лицам. И вдруг на одной из остановок появился персонаж откровенно инородный. Невысокий сухощавый уже немолодой мужчина был одет просто, но со вкусом. Обладал спортивным телосложением и, возможно, принадлежал к старой гвардии походников и альпинистов. На гладко выбритом лице читалась, как минимум, кандидатская степень. А в руках, с головой выдавая чужака, незнакомец держал большой кожаный портфель.

Бить морду за несоответствующий вид в те времена уже не особо практиковалось. Но этот, на свою беду, начал громко говорить. Сразу стало понятно, что товарищ выпил, но при этом ведет себя нетрадиционно. Вместо осоловевшего довольства или угрюмой злобы, чудака прямо распирало от любви к людям. И ему явно хотелось этим светлым чувством поделиться. Осмотревшись, он выбрал в жертвы компанию миловидных скоромно одетых девушек. Разговор начал непринужденно, с какой-то интеллигентской развязностью. Вогнал девиц в краску, рассказав, что они очень красивы. А закончил радостный монолог фразой о том, какая вокруг замечательная жизнь. Вот этого ему уже спустить не могли!

- Рот закрой! Говоришь много! - злобно изрек стоявший по соседству мужик в сером под цвет городских улиц пальто. Девушки тут же перестали улыбаться и испуганно потупили в пол взгляд. Но залетный интеллигент видимо был неробкого десятка. Обернувшись к оппоненту, он спокойно, без смешанной со страхом злобы, поинтересовался:

- А я вам сильно помешал?

Мужик в сером осекся, не зная, что и ответить. Но у него тут же нашлись союзники. Стоявший чуть в стороне толстопузый гражданин, уставившись на чужака маленькими свинячьими глазки, сначала угрожающе засопел, а потом изрек:

- Смотри у меня, договоришься!

- А что, будет? - все также спокойно отреагировал интеллигент.

- Портфельчик могут отнять! - поле некоторой паузы, злобно пробурчал толстяк. Ответ последовал совершенно неожиданный:

- Забирай! - произнес возмутитель спокойствия, и с улыбкой протянул свою ручную поклажу. После такой нестандартной реакции повисло молчание. Непонятно, чем бы все кончилось, но, на счастье, автобус подъехал к остановке. Сторонник концепции "жизнь прекрасна" все-таки понял, что надо ретироваться. Да и отдавать портфель, наверное, стало жалко. В любом случае, он принял правильное решение. Однако, на этом его злоключения не завершились. Выходивший следом, похожий на не опохмелившуюся гориллу здоровенный мужик отвесил ему от всей души подзатыльник. Что было дальше, Стас не видел. Двери закрылись, автобус уехал.

Конфликты в транспорте, очередях, пивнушках в те годы были делом обычным. В некоторых Стас даже принимал участие. Но тогда в автобусе он стоял потрясенный, слушая, как толстопузый и мужик в сером пальто, рассуждают, что таких гадов давить надо. И ведь они, скорее всего, в первый раз видели друг друга. А выступить единым фронтом подтолкнуло некое ощущение общности. И только сейчас, Стас начал понимать, что это и была классовая ненависть!

А ведь классов, во всяком случае, антагонистических, тогда уже не было и в помине. По отношению к средствам производства все были в одинаковом положении ( что относились к ним не слишком бережно, другая тема). В цепочке распределения общественного продукта тоже стояли где-то рядом (номенклатура и подпольные миллионеры в автобусах не ездили).То есть, материальные причины для неприязни отсутствовали. А она продолжала существовать!

Тот случай, пожалуй, был наиболее ярким. Однако, сталкиваться с подобным приходилось часто. Когда Стаса, еще "зеленого" молодого специалиста, направили курировать изготовление опытной партии приборов на завод, классовой вражды нахлебался по горло. Но действие, как известно, рождает противодействие. Интеллигенция, осознав себя больше чем прослойкой, начала дрейфовать с породившей ее почвы. Никто уже не хотел вспоминать, что их деды и бабушки вышли из рабоче-крестьянской среды, и только благодаря советской власти путевку в образованный мир получили. Кто-то начал искать свои дворянские корни, кто-то другие идеологические зацепки. Многим вдруг захотелось не идти единым строем, а приподняться над серой толпой. Приподнявшись же гордо взглянуть вниз, а может даже и плюнуть...

Так что, прав был товарищ Швондер, но и у Преображенского правоты не отымешь. Ну а кто правее, и кто первый вражду начал, это, как в межнациональном конфликте, понять уже невозможно ...

Посмотрев на часы, Стас спохватился. Скоро должна была вернуться с работы супруга. Приготовление ужинов он взял на себя добровольно. Выйдя на пенсию, ни как не мог привыкнуть, что весь день находится дома. И, испытывая чувство стыда, старался взвалить на плечи больше домашней работы. Стыдливость, обращенное против себя чувство справедливости, всегда были его ахиллесовой пятой, и обвинения товарища Швондера попадали прямиком в незащищенное место. Но, вспоминая доводы господина профессора и тот случай в автобусе, Стас обвинениям сопротивлялся. Во всяком случае, знал, что завтра снова посетит Магический театр ( впрочем больше походивший на избу-читальню).

Глава 6

На следующий день диспут между профессором и председателем домкома продолжался. Оппоненты теперь решили пройтись по основам. Швондер яростно пытался доказать, что ручной физический труд почетней и ответственней умственного. Что шофер, фрезеровщик или мастер по укладыванию плитки, куда важнее для цивилизации, чем какой-нибудь доцент филолог. И, что в отличие от гуманитариев, эти специалисты несут прямую личную ответственность за свои ошибки. Инженеров председатель домкома не трогал. Видимо не мог отрицать их нужность, но, дабы не нарушать чистоту доказательств, предпочитал не упоминать. Вершиной его доводов стала отсылка к грядущему искусственному интеллекту, который в скором времени будет вести всю, не требующую человеческих рук работу, а заодно писать стихи, рисовать картины и снимать фильмы. Но вот заменить большую часть рабочих специальностей всесильному монстру не по зубам. Так что, спор "кто матери Истории более ценен" сам собой разрешится.

К физическому труду Стас всегда относился с большим уважением. А в последние годы самому пришлось заниматься монтажом сложного оборудования. В некотором смысле работа представляла собой "золотую середину", с одной стороны требовала инженерных знаний, с другой физических усилий и навыков монтажа и сборки. Состав бригады был разнородным, но никаких классовых антагонизмов не возникало. И этот слаженный труд в хорошем коллективе занимал теперь почетное место в ностальгических воспоминаниях. Но все же, из аргументов председателя домкома Стас безоговорочно принимал только низкую социальную ответственность гуманитариев. Если их и призывали на суд Истории, то, как правило, заочно или посмертно. А бед эти господа умели наделать немало! Творивший в тиши кабинета "властитель дум", мог падать в обморок при виде крови и из личного опыта знать только конфликты с горничной или супругой, но это не мешало вдохновлять восторженных юношей метать бомбы. Бедняг ждала виселица или медленная смерть в рудниках. Он же, не испытывая угрызений совести, продолжал жить в сытости и комфорте, и творить дальше. Так что, грехов за гуманитариями числилось не мало. Но и отрицать их значимость, как пытался сделать Швондер, было очень опрометчиво и недальновидно.

У Преображенского на ту же тему были другие аргументы: Лев Толстой довольно быстро мог освоить любой крестьянский труд, а из тысяч крестьян вряд ли можно было найти замену Толстому. Но тут даже Стас мог возразить, что и из тысяч интеллигентов Льву Николаевичу замену тоже найти трудновато. Ну а Швондер, в пылу полемики, шел еще дальше. Он и ценность таких фигур, как Толстой, Пушкин, Гоголь, путь и с оговорками, пытался подставить под сомнение. От утверждения, что развитие культуры возможно только в обществе, где происходит изъятие прибавочного продукта, легко перекидывался мостик к формуле: "пока единицы творят, сотни должны гнуть спину". На творцов это сразу накладывало груз вины ( впрочем, в глубине души, они возможно его и ощущали). Однако, напрямую заявлять о бесполезности для широких масс дворянского и буржуазного искусства Швондер все таки не мог. Наверное, собственная "гнилая" интеллигентская сущность не позволяла. За него это с большим удовольствием делал в комментариях Шариков.

От дискуссии о труде, оппоненты плавно перешли на разбор произведений искусства. И тут мнения были радикально противоположны. Оба они отдавали дань писательскому таланту Булгакова и считали роман "Мастер и Маргарита" знаковым. Но Преображенский видел в образе Мастера символ индивидуальной победы интеллигента над системой. Швондер же считал его жалким сумасшедшем, Маргариту слетевшей с катушек ведьмой, произведение в целом сатанинским, а включенную в роман тему Спасителя, расценивал, как гностическую ересь.

Еще недавно, прочитав такую характеристику любимого произведения, Стас в гневе бы удалил текст. Однако, сейчас ловил себя на том, что во многом согласен. И тут же сознание сформулировало вопрос к самуму себе:

" Что и когда, тебя так изменило? Наступающая старость наложило тень на чувства, и полет Маргариты перестал вызывать мистический восторг. Окончательно умерла вера во вмешательство сверх естественных сил. И даже литературное обыгрывание этой темы вызывает отторжение..."

А в голове уже крутились фразы, которые еще недавно воспринимал, как истину в последней инстанции:

"Никогда не просите у тех, кто сильнее вас. Сами предложат сами все дадут!

Ну да, дадут! Держи карман шире! Не просил бы у начальства прибавки, так бы и сидел до пенсии на самом низком окладе...

И на счет не горящих рукописей имелся противоположный опыт. На даче у него скопилось множество бульварных, вышедших в основном из-под бойкого женского пера романов в мягкой обложке. В годы окончательного торжества гласности их любила приобретать первая супруга. Да и сам он иногда почитывал, увлекательные, но чаше всего откровенно циничные вирши. Теперь наследие смутных времен активно шло на растопку. Для Стаса это было что-то вроде ритуала аутодафе. Сложив основу костра, он наугад открывал книгу. Читал несколько фраз, и в очередной раз, убедившись в своей правоте, вырывал страницу, клал под шалашик из сухих веток и подносил спичку. Корчась в языках огня, листы быстро превращались в пепел. И он с удовлетворением думал, что когда выучатся читать внуки, этот токсичный литературный хлам им на глаза уже не попадется.

Однако, сам булгаковский роман по-прежнему оставался нетленным.

" Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратом город ..." - вспоминал он, и снова, под влиянием магии слов, словно наяву, ощущал шквальные порывы наступающей на великий и злой город бури.

Глава 7

Опираясь на трость, Стас снова шел хорошо знакомым маршрутом. Над дорожкой покачивались оперившиеся молодыми листочками ветви. Мужчина азиатской внешности, прислонившись к метле, что-то внимательно изучал на экране смартфона. На площадке для шашлычных мангалов сердобольная старушка кормила бродячих котов. Рядом с мостиком шумела, спотыкаясь о камни река. Все, как всегда. Не было лишь, спокойствия и умиротворения от утренней прогулки.

"Угораздило же зайти в этот Магический театр! А, может, ты и раньше жил на театральной сцене? Просто, кто-то дал команду выносить декорации, не дожидаясь конца спектакля. А ты, прислонившись к суфлерской будке, растерянно смотришь, как люди в рабочих спецовках уносят плоские изображения домов, замков, парк с фонтаном, скамейку, где мечтал о встрече с прекрасной незнакомкой..."

Однажды, Стас уже пережил крушение привычного мира. Но тогда из под ног ( при его же согласии и поддержке) выдернули лишь социальную почву. Теперь же разбирали стены мифологии, в которой жил, за которую даже в самые нелегкие времена пытался цепляться. Стас хорошо помнил, в каком восторженном настроении возвращался с митинга победителей от Белого дома. Казалось, что теперь наступит замечательная жизнь, о которой мечтали и говорили герои романов. Но уже не за горами был час, когда возвращаясь с работы после очередной задержки зарплаты, он со страхом думал, что дома продуктов только на пару дней. А денег можно попытаться занять лишь у родителей пенсионеров .

Тогда, на выходе из метро, он задержался и долго наблюдал за бойкой торговлей в коммерческой палатке. Сначала мучило голодное желание что-то купить. Неважно что: бутылку спирта "Рояль", сникерс, глянцевый журнал с сексуальной дамочкой на обложке. Но постепенно, невозможность акта приобретения, стала порождать другие мысли. Наблюдая, как деньги покупателей исчезают в окне палатки, он начал выстраивать план.

Задняя дверь, наверное из-за духоты, была приоткрыта. Парень за прилавком большой физической силой явно не отличался. Если, надев маску, ворваться туда с хорошей дубиной, то можно завладеть кассой и скрыться через ту же заднюю дверь. Люди снаружи даже не поймут, что и произошло. А если и поймут, то не кинутся ловить грабителя. Не те нынче времена!

Стас понимал, что это лишь игра воображения вряд, и он вряд ли отважится, на такое. Однако, игра затягивала и начинала казаться все реалистичнее. То, что он читал и смотрел в последнее время, только подталкивало на поступок.

Видимо его пристальный взгляд не остался незамеченным. Вскоре поблизости припарковался джип и в палатку зашли двое крепких парней. Стас даже через стекло увидел, как продавец что-то говорит, показывая в его сторону. На счастье в это время подошел автобус, и он поспешил скрыться среди хлынувших к дверям пассажиров. Дома, узнав, что денег в ближайшее время не предвидится, жена даже не стала закатывать скандал. Отвернувшись к окну, чужим безразличным голосом произнесла:

- Доставай, ищи, где хочешь!

Снова накатили мысли об ограблении. Он даже стал подбирать из домашней утвари предмет, подходящий на роль дубины. И тут в тишину квартиры ворвался телефонный звонок. Стас почему-то сразу почувствовал, что это из какой-то иной реальности прорывается помощь.

Его школьный, не обремененный высшим образованием, приятель, поначалу успешно держался на плаву в бурных потоках новой жизни. В тот момент он подвизался на коммерческой ниве, торгуя сосисками гриль, водкой в разлив и всякой ходовой мелочевкой. Палатка находилось в "хлебном" месте на территории Вернисажа. Поставил Сашку на точку папик одной их общей знакомой. Человек солидный и внешне интеллигентный, по слухам, имел хорошие связи в около мафиозных кругах. Дани спонсор не взимал, а из каких-то далеко идущих соображений давал пока работать на себя. Чем Сашки и его постоянный партнер успешно пользовались. Но, как раз накануне, напарник свалился в запой и Сашке понадобился помощник.

Еще пару лет назад предложение поторговать несколько дней горячими сосисками и водкой в разлив Стас бы высокомерно отверг. Теперь же оно показалось манной небесной. На следующий день спозаранку они с Сашкой с рюкзаками уже выдвигались на оптовый рынок. Прихваченное легким весенним морозцем утро бодрило. К палатке подошли часов в девять, груженные упаковками сосисок, бутылками с кетчупом, шпротами, водкой, коробками с пакетированным кофе. К открытия Вернисажа на металлической решетке уже шипели поджаренные сосиски. Торговля с самого утра пошла бойко. Выставлявшие свою "живопись" художники и посредники от искусства с утра охотно пропускали по рюмашке под горячую сосиску. Хорошо шло и кофе. Введя напарника в курс дела, Сашка отправился куда-то вести деловые переговоры. Стасу пришлось в одиночестве осваивать новую профессию. Раньше, со стороны, занятие виделось примитивным и скучным. Но, сейчас, оказавшись в шкуре продавца, скучать не приходилось. Разливая водку, растворяя в чашках кофе, делая рыбные бутерброды, заправляя кетчупом порции сосисок, он параллельно запускал жариться новые партии, следил, чтобы в кулере не кончался кипяток, принимал деньги и выдавал сдачу. Сашка то снова исчезал, то появлялся с какими-то потенциальными партнерами. Обсуждая что-то коммерческое, иногда пропускали по рюмашке. Стас тоже принимал участие, но старался не переусердствовать, чтоб не захмелеть, а лишь поддерживать тонус. Вечером, когда Вернисаж начал быстро пустеть, угощали за счет заведения постоянных клиентам. Под рюмашку хорошо шли разговоры о современном и вечном искусстве. Сашка в живописи знал толк ( пару раз проваливался на экзамене в архитектурный), для Стаса тема тоже была не чуждой, а художники умели ее подать, особенно под бесплатную выпивку и закуску.

На следующее утро со Стасом уже здоровались. А торговавшая по соседству матрешками розовощекая девушка из Костромы, заказывая кофе, строила глазки. Входя в роль, Стас все больше ощущал себя лихим купцом коробейником. Возвращаться в свой ставший похожим на склеп НИИ совершенно не хотелось. Но все хорошее, к сожалению, быстро кончается. Прослышав, что ему подыскали замену, Сашкин напарник постарался быстрее выйти из запоя. Через три дня вечером, получив щедрый расчет, Стас ехал домой, везя в рюкзаке купленные по оптовым ценам пачку сосисок, пару баночек прибалтийских шпротов и бутылку "Амаретто". Сейчас он мог себе это позволить. За три дня в палатке удалось заработать больше чем в институте платили ( а, вернее, не платили) в месяц. С показной небрежностью протянув супруге деньги и продукты, он торжественно извлек из рюкзака ликер. И тем же вечером они устроили себе маленький праздник.

За прошедшие три дня сильно потеплело. На плоские крыши панельных коробок опускались колдовские майские сумерки. За стенкой счастливым детским сном спала маленькая дочь. А они с женой смаковали вкус красивой жизни и верили, что все наладиться. Что трудности временны и являются лишь платой за свободу. А потом обязательно придет успех и наступит жизнь, красивая, как в зарубежных фильмах...

Про то, что успех в современном мире обманка, наподобие лотереи, аргументировано с простейшими математическими выкладками доказывал товарищ Швондер. Пресловутую американскую мечту он считал одним из моральных столпов ненавистного ему мира. И методично с марксисткой последовательность старался эти опоры выбивать. Где-нибудь в начале и даже середине девяностых Стас такой �вандализм� наверняка бы гневно осудил. Теперь он уже думал иначе. И память услужливо вытаскивала истории, подтверждавшие правоту председателя домкома.

Глава 8

Сашке везло не долго. Спонсор, охладев к их общей знакомой, расстался и с коммерческой палаткой. Толи продал, толи уступил человечку из администрации, бывшему менту, связанному с контролировавшей Вернисаж бригадой. Стас хорошо запомнил этого типа. Утром на второй день его временной работы, веселый мужичок зашел с любовницей, похмелиться на дармовщину после бурной ночи. За рюмкой и шпротами на закуску, они со смехом обсуждали, что девушка на этот раз соврет мужу. Сашка, тем временем, услужливо подливал даме ликер, а представителю администрации водку. Но, не помогло. Оказавшись хозяином палатки, весельчак поставил на точку кого-то из своих.

Некоторое время Сашка еще неплохо зарабатывал, устроившись по протекции логистиком на оптовом складе. Однако, подходил критический возраст, когда начинаешь осознавать, что, либо добьешься чего-нибудь сейчас, либо уже никогда. И как-то вечером, позвонив школьному приятелю, он торжественно заявил:

- Ну что, старик, увольняйся из своей конторы, начинаем большие деньги зарабатывать!

К тому времени Стас уже устроился на новое место. Платили не много, но регулярно. И просто так, сходу менять стабильную жизнь на авантюру он опасался. И все же воспоминания о трех веселых днях на Вернисаже и еще не изжитый до конца миф о великой американской мечте не позволили отказать сразу. Но сначала хотелось прояснить для себя суть идеи. Они даже съездили на "Черкизон", где Сашкины знакомые соглашались за небольшую сумму уступить торговую точку. Крытый закуток располагался на задворках гигантского торжища. Проведя в течение пары часов хронометраж, Стас определил, что с таким "потоком" покупателей они вряд ли за год отобьют вложенные деньги. У Сашки такие подсчеты вызвали истерику. Не имея даже в общих чертах хоть какого-то бизнес-плана, он свято верил:

- Главное начать. А там пойдет!

Отказав тогда приятелю, Стас предпочел синицу с руках, гордо летящему журавлю, стабильное прозябание возможности рискнуть и выбиться в люди. Но поступил он, как показало время, правильно!

Перечитывая "Степного волка" Стас с интересом отметил рассуждения о мещанстве.:

"...мещанин пытается жить между обоими путями в золотой середине. Он никогда не отречется от себя, ни отдастся, ни опьянению, ни аскетизму. ...он не стремиться ни к святости, ни к противоположности, безоговорочность, абсолютность ему не допустимы, он хочет служить Богу, хочет быть добродетельным, но хочет и пожить на земле в свое удовольствие..."

Когда-то в юности, такая характеристика, прозвучала бы, как приговор. Обычное, умеренное, повседневное вызывало не только смертельную скуку, но и страх от того, что "золотая середина" станет пожизненной позолоченной клеткой. Многое из того, что читал и видел на экране, эти настроения подогревало. В основном, правда, касались романтики личных отношений. Чаще залезать к любимым в окна советовали герои популярных фильмов. " А что сделал ты ради своей любви!" - гневно вопрошал харизматичный волшебник из "Обыкновенного чуда". Много глупых, а порой и опасных поступков, свершалось под влиянием той романтической пропаганды. А вот упорный, кропотливый труд, да еще на общее благо, как то не очень был в чести. Все произведения на производственную тему казались скучной заказухой, да в основном ею и были. Культура давно готовила почву, и когда на нее упадут семена сорняков, всходы будут обильны...

В итоге Сашка так и не отважился на авантюру с палаткой. Заняв деньги, он отправился в Польшу. Безоговорочно веря господствующей парадигме, рассчитывал, вернувшись с товаром, обогатиться. Но мир уже начал меняться. Марксизм, над которым смеялись в школе, оказался прав. Мелкая челночная торговля уступала место крупной монопольной. В итоге Сашка с товаром завис. Потом долго, перезанимая у кого можно, пытался отдать долги. А привезенные европейские шмотки, смог распродать только через пару лет, в основном друзьям и знакомым. Дальше он, забыв об американской мечте, часто менял работы, и вроде бы со своей участью смирился. Но когда случалось со школьным приятелем распить, по старой памяти, бутылочку портвейна, припоминал его отказ, утверждая, что вместе у них обязательно бы получилось.

А Стас, вспоминая их канувшую в лету дружбу, испытывал противоречивые чувства. Казалось, магический театр Санты, перенес в некую иную реальность, где он неприкаянно бродил по пустым комнатам оставленной жильцами квартиры. На полках пылились журналы, которые когда-то, зачитывая до дыр, передавали друг другу. Толстый слой пыли покрывал столы, шкафы, экран телевизора, по которому всей семьей смотрели новости перестройки. Кружившие по комнатам крупные величиной с кулак мухи искали и не находили место, где можно погрузить хоботок в сладкий сироп ностальгии. Память, тем временем, вытаскивала из старых чуланов другие истории, для тех времен, характерные.

Глава 9

Другой, уже институтский приятель Стаса, приехал в Москву из Сибирской глубинки. Поселок, где прошла юность Глеба, походил на затерянный среди бескрайних просторов не сильно обихоженный обителями остров. Деревянные бараки, тракторные колеи вместо улиц, полудикие псы на развалах помоек. А вокруг зеленое комариное море тайги, с редкими островками леспромхозов и приисков. Приезжали сюда, как правило, на время, хотя и оставались порой навсегда. И, наверное, эта временность мешала думать о создании чего-то устойчивого, долговечного, даже о простом обустройстве домашнего очага и быта. Потому и жили, как в походе, по-простому, с душой нараспашку. Судьбы земляков двигались по хорошо накатанной колее. Отслужил армию, женился на бывшей однокласснице, а дальше в леспромхоз, или, если повезет, в старатели. Тяжелый труд среди туч ненасытного комарья. По ночам сверлящий нервы храп с соседних нар, догорающий во тьме окурок, огромная луна над лесной вырубкой. Утром на губах опостылевший вкус перловки, а взгляд воровато скользит вслед прелестям поварихи - единственной женщины на сто верст вокруг. И снова комарье, соленый пот, скрежет вгрызающейся в землю драги. Зато по возвращению широкий размах российского разгула. Единственный в поселке ресторан не случайно носил прозвище "улей". Когда, завершив вахту, объявлялась очередная бригада, старенькое здание начинало гудеть в прямом и переносном смысле. Но, в отличие от обители трудолюбивых насекомых, здесь шло не кропотливое собирание меда, а процесс скорее обратный. Заработанное трудом и потом спускалось в считанные часы. И порой под действием убойных доз алкоголя из "открытых душ" выплескивалась вдруг жгучая ненависть к своему же товарищу. Так что, редкая гулянка обходилась без кровавого мордобоя.

Однако, сам Глеб по накатанной двигаться не захотел, а отправился покорять столицу. Экзамен в институт сдал на удивление успешно, и эта маленькая победа тоже легла в фундамент характера будущего бизнесмена. Потом были обычные студенческие годы: скука лекционных аудиторий, бессонные ночи перед сессиями, коммунальный быт общежития. Романы Глеб заводил там же в общаге, в основном со старшекурсницами. Почему-то именно приезжие "девушки с опытом" находили в нем что-то привлекательное. Впрочем, Глеб их устраивал только как любовник, на замужество строились совершенно другие планы. К концу третьего курса он и сам осознал, что если хочет остаться в этом городе, то должен направить свое мужское обаяние в более правильное русло...

Женившись на Кристине, коренной москвичке, причем женщине эффектной и не глупой, Глеб вроде бы сделал еще одни шаг к успеху. Но победа оказалась Пировой. Женитьба избавила от необходимости возвращаться по распределению в родные края, но с устройством на работу у приезжего парня были большие проблемы. В итоге взяли только сменным мастером на стройку, где он оказался между двух полюсов. Рабочие-лимитчики не любили его уже как москвича и человека с образованием. В кругу общения жены тоже не считали своим. Молодые интеллектуалы из ее института и представители около богемной тусовки смотрели свысока, и это раздражало еще сильнее, чем неприязнь пролетария. Но природная сибирская хватка помогала и среди рафинированных умников. Глеб уже знал, что даже в словесных баталиях побеждает не самый образованный и умный, а более наглый. Поэтому говорил много, уверенно, игнорируя словесные шпильки и ироничные взгляды. Кристину эта тактика страшно раздражала. Начались скандалы. Глебу откровенно давали понять, на чьей площади он проживает. Приходилось, сжав зубы, терпеть, давая самому себе клятву, что когда-нибудь у него в этом городе будет собственное жилье.

В свое время именно Стас познакомил приятеля с Кристиной. На правах старого друга, он частенько захаживал в однокомнатную квартирку, образовавшуюся после размена жилплощади Кристининых родителей. Семейная драма разворачивалась практически на его глазах. Когда Глеб получил окончательную отставку, Стас имел возможность из первых уст узнать версии обеих сторон. Потом Кристина с новым мужем укатила на ПМЖ в земли далекие и обетованные. Глеб в вихрях наступившего лихолетья тоже куда-то пропал. Всплыл он где-то в середине девяностых, когда его молодой бизнес набирал обороты. Узнав, что приятель поблизости снимает квартиру, Стас пригласил его к себе. Рассчитывал провести вечер в воспоминаниях о институтской молодости. Однако, просчитался. Глеб погружаться в ностальгические сопли не собирался. Разговор все время сводил на себя, на свой успех, хвастал новым автомобилем, навороченной кинокамерой , демонстрировал снимки с еще только набиравшего популярность турецкого побережья. Стаса это не то, чтобы сильно раздражало, но было не особенно интересно. А вот супруга после ухода Глеба, очень зло высказалась про бахвальство гостя. Стас даже пытался защищать приятеля, но слишком уж агрессивная реакция жены показалась тогда подозрительной. В дальнейшем он старался встречаться с Глебом в несемейной обстановке. А когда от того поступило вдруг щедрое предложение, стать помощником и правой рукой в бизнесе, Стас отказался. Нельзя сказать, что почувствовал ловушку. Просто, внутренней голос опять советовал не гоняться за журавлями, а не упускать из рук с трудом добытую синицу.

Видимо обидевшись, Глеб снова пропал. Но через несколько лет вдруг пригласил на свадьбу. Стас порадовался за приятеля и приглашение принял. Смущала только перспектива оказаться в кампании новых русских. Но опасался он зря. На свадьбе преобладали родственники со стороны жены, простые русские люди, без всяких приставок "ново". Повеселись тогда хорошо. Правда, не без курьезов. Тетушки новобрачной, видимо что-то перепутав, стали усердно сватать Стасу подружку невесты. Огонь-девицу, что во время плясок, распрыгавшись, чуть не отдавила ему ноги. Сватовство почти удалось, но вовремя вмешалась супруга...

В следующий и, как оказалась, последний раз они виделись на новоселье у Глеба. Мечта приятеля наконец-то сбылась. Заработанная собственным бизнесом новая четырехкомнатная квартира в Москве, стала вершиной его карьеры. Стас опять готов был разделить чужую радость. Но, сразу же, после дежурных приветствий почувствовал себя бедным родственником, которого позвали посмотреть "как люди живут". Среди присутствующих мужчин он сразу оказался на третьих ролях. Другой приглашенный на новоселье однокурсник, в основном крутился вокруг хозяина. Недавно перебравшись в Москву, он рассчитывал с помощью Глеба организовать свой бизнес в столице. Однако, закусь и выпивка были на высшем уровне. Стас, тогда уже старался относиться к жизни проще. И, ради такой шикарной дегустации готов был закрыть глаза на все остальное. Но вот жену отведенная их семье роль задела. И когда счастливая хозяйка водила гостью по комнатам, супруга позволила себе ряд критических замечаний. Большие их на семейные торжества не приглашали. Связь оборвалась, как рвались и другие тянувшиеся из прежнего мира нити.

Но относительно недавно, пребывая уже во втором браке, Стас вдруг встретил у метро жену Глеба. Она неожиданно очень искреннее ему обрадовалась. А на вопрос, как у бывшего приятеля дела, обреченно махнула рукой. Вопреки инородной традиции, не стала говорить, что все Окей, а излила душу. Оказалась, еще пару лет назад, не выдержав конкуренции, схлопнулась маленькая строительная фирма Глеба. Все образовавшиеся в тучные годы накопления он быстро спустил, пытаясь играть на бирже, и сейчас семья жила на скоромную зарплату жены. А Глеб пытался восстановиться после инсульта, но при этом так и не избавился от пристрастия к алкоголю. Пагубная привычка, приобретенная в годы, когда жизнь была успешной, а здоровье крепким сибирским, оказалась сильнее всех доводов разума.

Потом женщина призналась, что Глеб не звонит Стасу, потому, что боится. Это показалось странным. Правда, потом, размышляя, он понял, что причиной страха, скорее всего, стала популярная концепция об успешных людях и неудачниках. И Глеба смущало не столько теперешнее плачевное положение, сколько перспектива поменяться ролями.

Понимая, что общаться им уже вряд ли придется, Стас очень удивился, когда через несколько месяцев на смартфоне высветился телефон однокурсника. Но оказалось, что звонит жена, сообщить дату и место похорон...

В памяти осталось еще несколько историй, о тех, кто в девяностые "развернул пальцы веером". Конец, с разной степенью фатальности был примерно одинаков. Американская мечта как-то не приживалась на продуваемом ветрами российском бездорожье. А парадигма об "виннерах и лузерах" только отравляла души, порождая гордыню, несбыточные надежды и неизбежные разочарование.

А ведь художественно оформила и внедрила ее в массовое сознание именно позднесоветская интеллигенция!

Глава 10

Все больше Стас склонялся на сторону товарища Швондера. Однако правоту его было осознавать неприятно. Она вызывала внутренне сопротивление, и появилось ощущение, что, разжигая классовый антагонизм, страну опять собираются втянуть в пучину гражданской. Шариков, влезая со своими комментариями, это подозрение только усиливал.

Продолжая следить за дискуссией, Стас пытался сформулировать позицию для себя. А противники, размышляя об итогах девяностых ( Преображенский называл их революцией, а Швондер контрреволюционным переворотом), сходились во мнение, что интеллигенция от всего случившегося выиграла. Вспоминая о своих злоключения, Стас это отвергал. Но если проанализировать факты, то где-то "в среднем по больнице" так и получалось. Во всяком случае, руководство фирмы, куда он смог устроиться после долгих мытарств, происходило сплошь из завлабов. За годы работы он мог наблюдать, как эволюционировали эти позднесоветские интеллигенты в сторону классической буржуазии. А отношения внутри коллектива все больше походили на телесериалы о жизни бизнеса, хотя до фраз типа "вы уволены" к счастью не доходило. Наверное, советский человек все-таки сидел где-то в глубине души новоявленных буржуев.

Интересной показалась приведенная Преображенским ленинская цитата о том, что интеллигенция тоже является эксплуатируемым классом, однако по привычкам, образу жизни и самосознанию тяготеет к буржуазии. Профессор считал это положительным фактором, и реставрацию капитализма приветствовал, только ратовал за некий другой "правильный" вариант. Вот тут Стас с ним уже точно не соглашался. Нутром чувствовал, что сколь волка не корми, а результат будет тот же. Осознав себя объектом эксплуатации, он уже давно начал изживать ту самую буржуазность, а Магический театр Санты, этот процесс только ускорил.

Идя по восходящей спирали, спорщики снова коснулись культовых в интеллигентной среде тестов. "Трудно быть Богом" Стас прочел где-то в то же время, что и "Степного волка". Но, не так давно, томик в мягкой обложке попалась на глаза во время очередной книжной охоты. Перечитав роман, он испытал не то чтобы разочарование, а смутное ощущение несогласия. До конца сформулировать не мог, но товарищ Швондер все разъяснил и расставил точки. Концепция спасения из ужаса социального ада только отдельных выдающихся высокоинтеллектуальных личностей изначально порочна, антигуманна и в чем-то даже сродни фашизму. Да и сам этот крайне реакционный строй не порождение серой малограмотной массы. Придумали его не бюргеры в Мюнхенской пивной, не рабочие с заводов Крупа, а именно люди интеллигентные, хорошо знакомые с расовыми теориями и владеющие методиками пропаганды. И если брать изображенное в романе ( пусть и с намеком на современность) Средневековье, то интеллектуалы там вполне сносно существовали, на содержании королей и крупных феодалов.

Затронув творчество Стругацких, а, следовательно, и "Мир полудня", дискуссия перешла на образ будущего. Тут у Преображенского, несмотря на весь профессорский гонор, стройной концепции не было. Только в общих упрошенных чертах виделся некий мир, где интеллектуалы в союзе с прогрессивной буржуазией занимают положение элиты. Ну а всем остальным будет от этого счастье. Зато товарищ Швондер опирался на уже нарисованную картину будущего в произведениях Ефремова. Отношение Стаса к этому автору было не однозначным. В молодости он несколько раз перечитывал " На краю Ойкумены". Наизусть зная сюжет, наслаждался картинами молодого, только вступавшего на тропу цивилизации мира, сопереживал стремлению героев вернуться в родные земли и обрести свободу. А вот "Туманность Андромеды" показалась произведением скучным. Но сейчас, благодаря председателю домкома, осознал, что это, пожалуй, наиболее цельное и даже проработанное в деталях описание счастливого будущего человечества. Мир, который, словно далекие снежные пики гор, просматривался в ясные дни на горизонте, но теперь оказался бесконечно далеким. И Стас неожиданно ощутил боль потери, в которой были виновны все, но в первую очередь люди образованные, которым, сам Бог велел, быть впереди, показывая всем остальным дорогу.

И только он подумал, что неплохо бы Ефремова перечитать, как Санта предложил нечто новенькое:

Очень рад, что ты еще с нами, дружок! Поэтому, получай приз! Уникальные материалы из капсулы времени. Но не той, где пионеры пятидесятых закладывали письма живущим при коммунизме детишкам. А послания нашим современникам из будущего, причем из разных его вариантов. Конечно, никто титановые колбы с запиской нам оттуда не пересылал, до этого даже у них в будущем технологии не дошли. А вот через виртуальное интернет-пространство они информацию предавать научились. Кое-что случайно ( а может и нет!) оказались у нас в Магическом театре. Так что приятного чтения!

P.S. Но не забывай, что будущее многовариантно. И варианты очень даже различны...

На мониторе появились две активные иконки. На одной было написано:

"Заметки и размышления смиренного брата Фомы, инока монастыря "Успения Богородицы"северо-западной епархии независимой канонической церкви. Год 2104 от Рождества Христова�.

На второй предлагалась курсовая работа некого Максима, студента университета "Мирового культурного наследия", посвященная анализу литературы и кинематографа времен "первого глобального культурно-духовного кризиса".

Размышляя с чего начать, Стас выбрал заметки монаха. В основном потому, что была указанно временная привязка. К тому же монашество, как явление, его давно интересовало.

Глава 11

Поначалу, Стас решил, что в Магическом театре с капсулой времени что-то перепутали. Казалось, послание пришло откуда-то из Средневековья, но все-таки это было будущее, только какое-то странное, не то, которое ожидали:

...Утренний холодок разбудил меня раньше общего подъема. Через приоткрытое окошко он заполз в келью, и заставил плотнее укутаться под верблюжьим пледом. Какое-то время я лежал, наблюдая, как рассвет алыми полосами окрашивает сводчатый потолок моего похожего на узкий пенал жилища.

Когда-то, у старинных поэтов, такой холодный кроваво-красный восход символизировал позднюю осень. Но, в последнее время природа все чаще путала сезоны и времена годы. На дворе стояла весна, и по календарю скоро должно было наступить лето. А по утрам под ногами по-прежнему хрустела корка на лужах, и холодные рассветные лучи играли на заледенелых окнах.

Собравшись духом, я откинул одеяло и словно в прорубь нырнул в холодный воздух выстудившейся кельи. В общей туалетной не топили, и на ведре образовалась тоненькая корка. Сломав ее, я доверху наполнил рукомойник. Несколькими пригоршнями окончательно прогнал сон, долил остатки воды в чайник и отправился к колодцу. По дороге навстречу попались сменившиеся после караула Авакум и Варнава. Увидев, что у меня в руках, брат Авакум перекрестился, а Варнава обозвал анафемой и замахнулся прикладом. Соскочив с дорожки, я пропустил суеверную парочку и, весело помахивая пустым ведром, пошел дальше.

Пока раскручивалась колодезная цепь, притормаживал ворот ладонью. Вытертое до блеска дерево приятно грело кожу. На жестяном козырьке колодца, и куполах монастырской церкви лежали алые рассветные блики. Еще одно утро пришло в обитель. Со смиренным сердцем и умиротворенной душой я благодарил Создателя за этот наступивший день, и созерцал красоту пробуждавшегося мира!

Вернувшись в келью, прочел короткую молитву. Потом воткнул в розетку чайник. К утру на генераторе опять упало напряжение, и пока мой пузатый товарищ, натужно шипя, пытался согреть воду, я успел сделать несколько гимнастических упражнений. Когда в чайнике, наконец, забурлило, заварил себе кофе и включил от аккумулятора компьютер.

И кофе и личный электронный помощник были отступлением от устава. Привилегией, дарованной лично мне, чтобы вечерами мог работать не в холодном зале библиотеки, а у себя в келье. Но сейчас, пока колокола не пробили общий подъем, оставшиеся полчаса я решил посвятить своим запискам.

Вот уже много лет, как я, бывший нейросетевой программист альфа класса, смиренный инок в монашеской обители. Мог ли предположить такое, когда карьера складывалась успешно! Дом был полон привезенных с Юго-восточной зоны безделушек. Выходные мы с женой проводили, когда одни, когда в веселой компании, но неизменно в лучших заведениях города. Красоте супруги завидовали жены друзей и коллег по работе. Да и их мужья спотыкались взглядом о точеные ноги моей Маришки. Давало ли это повод для ревности? Наверное, да. Но я был слишком горд и самоуверен. И чего же не гордиться! Молод, недурен собой, хороший спортсмен, призер любительских состязаний по рукопашному бою. А главное ведущий специалист процветающей фирмы. Мы ставили и обучали нейросети для местных филиалов всемогущей "Глобол Виннер", городской мэрии, и даже поставляли программный продукт ко двору герцога. Но тогда я еще не знал, что путь к погибели начинается именно на вершине успеха.

Выполнив очередной заказ и получив от его светлости приглашение на презентацию, я возомнил, что стою перед дверями в мир бессмертных. Осталось только смелее распахнуть их и сделать еще шаг. Приглашали вместе с супругой. Узнав об этом, Маришка бросилась мне на шею. Потом несколько дней в панике пыталась подобрать платье. В итоге ей это удалось. В своем струящемся, как водопад, полупрозрачном балахоне Маришка затмила не только жен приглашенных сотрудников фирмы, но и придворных красавиц.

Презентация состоялась в большой дворцовой зале. Между гостями плавали подносы на магнитных подушках с шипящими бокалами шампанского. Рядом, вместо официантов, возникали голографические изображения эльфов и гномов. Под сводчатым потолком, игриво улыбаясь, порхали голографические полуобнаженные феи. И управляла всем этим сказочным представлением моя нейросеть. Вроде бы хороший повод гордиться. Но вскоре, я уже жалел, что здесь оказался.

В пространстве, казавшемся намного больше за счет специальных световых эффектов, собрались придворные и приглашенные представители местной элиты. Бессмертных, выделяли большие массивные медальоны в виде многоконечной звезды и какой-то особый взгляд. Казалось, так, благожелательно, и в то же время с недостижимой высоты, смотрит человек на пасущихся на лугу овец или резвящуюся собачонку. Встретившись глазами с одним из таких звездоносцев, я сразу почувствовал себя оскорбленным. Возникло задиристое желание сократить дистанцию. Подойти, заговорить, неважно о чем, главное развязано и панибратски. Изобразив широкую улыбку, я двинулся вперед, и тут вдруг в глазах намечаемой "жертвы" на какое-то мгновение вспыхнул жуткий страх. Видимо, мое поведение показалось подозрительным и опасным. А может представители этой касты всегда пребывают в страхе за свою драгоценную жизнь, от которой наука на неопределенный срок отодвинула старение, но не отвратила угрозу бомбы или лазерного кинжала. Я не специалист по чтению эмоций, но в тот момент показалось, что, те, для кого смерть неизбежна, столь панически ее не боятся...

Разговор так и не состоялся. Между мной и звездоносцем возникла глыбообразная фигура телохранителя, наряженного средневековым ландскнехтом. Вежливо улыбаясь, громила поинтересовался, что мне нужно. Отделавшись ответной улыбкой, я ухватил с подъехавшего подноса бокал и отправился догонять Маришку. А она плыла, купаясь во взглядах, смущенно что-то отвечала на комплименты, и, казалось, была на вершине счастья. У меня же все больше портилось настроение. И собравшаяся публика, и сама светская обстановка теперь вызывали раздражение. И с каждой услышанной репликой, каждым попавшим в объектив взгляда лицом, оно только усиливалось. Догнав жену, я заявил, что нам придется срочно уехать, а все объяснения потом дома. Маришка пыталась возражать, но, преодолевая слабое сопротивление, я взял ее за локоть и повел к выходу.

Мы уже почти дошли до лестницы, когда сзади прозвучало:

- Вы, так рано покидаете нас, сударь?!

Его светлость не надо было представлять, я много раз видел это лишенное возраста лицо, перелистывая в качестве отдыха яркие странички светских хроник. Герцогу хорошо шел средневековый наряд. Но на фоне остальной публики, как мне показалось, он выглядел даже скромно. Отсутствовал и медальон со звездой. Видимо, на этом уровне знакам принадлежности к касте уже не уделяли внимание.

- Мне безумно жаль, но обстоятельства вынуждают срочно уехать, - произнес я, сильно смутившись.

- Не смею, задерживать! Но, вы же не будете лишать нас общества своей очаровательной супруги?

Бархатный голос его светлости звучал безупречно вежливо. Но сразу стало понятно, что возражений не примут. Ладонь Маришки утонула в парадной рыцарской перчатке. Уходя, она бросила на меня взгляд. Казалось, хотела ободрить и успокоить. А я смотрел вслед и чувствовал, как мир, в котором до этого существовал, рассыпается в клочья...

Дальше повествование прерывалось, и следовала приписка Санты, что продолжение при следующем посещении Магического театра. Стас отложил его на завтра. Но история заинтриговала. Он даже поймал себя на том, что начинает верить, будто послание действительно залетело из какого-то варианта будущего, а не плод фантазии Санты.

Глава 12

Следующим утром, проводив жену на работу, Стас снова сидел за компьютером. Бегло просмотрев строчки новостей, подумал, что выдуманная история почему-то интересует больше, чем реально разворачивающиеся на глазах драмы. И это, наверное, плохо. И все же, он не мог побороть любопытство. Так уж вышло, что литературные фантазии еще с детства, занимали в сознании место ничуть не меньшее, чем реальность.

У Магического театра немного изменилась заставка. В левом углу теперь изображались люди в средневековых нарядах. В правом по-прежнему улыбался Санта. Обещание он свое сдержал, и на мониторе появилось продолжение записок монаха. Однако, автор не спешил продолжать драматическую историю героя, а сосредоточился на описание размеренной жизни обители, которая, толи застыла над вечным покоем, толи неспешно под звон колоколов плыла в каком-то своем временном потоке.

После заутренней и трапезы отец Иоан распределил дневные работы. Мне выпало вместе Феодотом и Вавилой работать в теплице. Братья, как более опытные огородники, высаживали помидорную и огуречную рассаду, мне поручили прополку кабачков. Когда-то, первые месяцы в монастыре, я тяготился ручным трудом. Если бы не события предшествовавшие моему приходу, наверняка бы взроптал, и стал просить ( а то и требовать) занятие более подходящее моим достоинствам и квалификации. Но все сложилось, как должно сложиться. Уже не раз я убеждался, что Создатель меня любит, и ведет по жизни, пусть иногда и очень жестко указывая правильный путь...

Прополку я со временем полюбил. И сейчас с удовольствием освобождаю корни нежных ростков от соседства дикой поросли, и рыхлю землю острыми зубьями тяпки. Несмотря на открытые двери, воздух под прозрачной пленкой сырой и теплый. Пахнет влажной землей и пробуждающейся жизнью. Наверное, так пахли нагретые солнцем лесные прогалины, задолго до появления на этой планете человека. И когда наш непомерно агрессивный вид исчезнет, весной также будет пробуждаться жизнь, затягивая нанесенные человечеством раны. Но я не заглядываю так далеко, а просто чувствую радость труда, наслаждаюсь теплом разогревшегося к полудню солнца и свежим весенним ветерком, что залетает в открытые двери теплицы.

Кстати работа по квалификации тоже нашлась. Когда закончится послеобеденный отдых, отправлюсь в библиотеку. То, чем мы занимаемся с братом Вавилой, можно высокопарно назвать сохранением мировой литературы. Хотя отец настоятель предпочитает термин копировка. Да и насчет сохранения, как говорили предки: �бабка надвое сказала�. Сканируя и переводя в цифровой вид печатные страницы, мы перемещаем книжное наследие с многоярусных полок в компактные электронные носители. Это конечно создает определенные удобства, но что быстрее превратиться в пыль - собрание библиотеки или современные флешь-диски сказать трудно. И будет ли лет через пятьдесят возможность их куда-то включать, тоже вопрос открытый.

И, тем не менее, невидимая и совсем неинтересная внешнему мира работа идет. Каждый день с после обеденного отдыха до вечерней трапезы, а потом с вечерней молитвы до колокола отбоя мы с братом Вавилой продолжаем выполнять наше послушание. Конечно, большая часть литературного наследия была оцифрована еще лет семьдесят назад. Но с тех пор соблазн легко менять текст привел к множеству искажений. Произведения давно умерших классиков заставляли работать на современность, обслуживать сиюминутную конъюнктуру. А массовый перевод на язык клипов, конечно, принес пользу разучившимся читать поколениям, но создал еще большую путаницу. И теперь мы снимаем сканы с печатных изданий позапрошлого века. А то, что написано после, берем только в самом первом издании.

Последний вечерний этап работы, наверное, самый сложный, но интересный. Оставив сканер в библиотеке, я у себя в келье просматриваю, что удалось оцифровать за день и составляю что-то вроде конспекта с кратким анализом. Конечно, сам бы, даже работая до глубокой ночи, с таким объемом не справился. Но помогает нейросеть. Она и делает основную работу, я же только вношу коррективы и слежу, чтобы электронный умник не слишком в своих выводах увлекался. Стараюсь быть максимально беспристрастным, но личная субъективная оценка, помимо моей воли, в наш совместный анализ все-таки пролезает...

У Стаса нейросети не было, поэтому дальнейшие рассуждения и технические подробности он посмотрел по диагонали. И, наконец, добрался до места, где монах вновь возвращается к истории своих злоключений в миру:

...Вернувшись домой, я словно волк в клетке, расхаживал по квартире. После приему у герцога, она уже не казалась такой большой и роскошной. Но это сравнение не в мою пользу тогда меньше всего волновало. Я чувствовал, что случилось нечто фатальное. Старался убедить себя в обратном, но не получалось. Себя в тот вечер клял последними словами:

" Идиот, истеричка! Что, не мог потерпеть "приятную компанию" до конца приема!"

Скорее всего, в той нелепой демонстрации протеста главную роль сыграл алкоголь. Но теперь ничего уже нельзя было исправить. А главное, я чувствовал, что на самом деле, мое поведение в той ситуации никакого значения не имело. Для тех, кто решил разрушить нашу жизнь ( а я понимал, что именно это и происходит!) моя персона была не важнее конфетной обертки, которую не задумываясь выкидывают в ведро или давят ногами. Единственно возможное, что я мог и должен бы сделать, это под благовидным предлогом проигнорировать приглашение. Но этого не случилось...

Когда под балконом послышался звук подъезжавшей машины, я быстро разделся и лег в кровать, но демонстрация не удалась.

- Ты не спишь, милый? - с порога поинтересовалась Маришка. Я ничего не ответил и тут же услышал звук ее легких шагов и шелест падающего платья. Запрыгнув на кровать, Маришка поцеловала меня в щеку:

- Это был замечательный вечер... Спасибо! Я очень тебя люблю!

Меня обволакивал аромат ее духов. Плечи и шея ощущали прикосновение губ. Уже не однократно Маришка повторила, что меня любит. А я думал, что теперь предстоит жить в другой реальности, и не знал, смогу ли к ней приспособиться и смириться...

Однако, долго приспосабливаться не пришлось. На второй день, вернувшись с работы, где спина, казалось, была утыкана иголками ироничных взглядов, я застал Маришку собирающей вещи.

- Представляешь, мне предложили стать фрейлиной герцогини! Придется, поселиться во дворце, но к тебе я буду убегать, как только появится возможность, - произнесла она скороговоркой. Первое, что успел подумать:

" Если опять скажет, что любит, ударю!"

Сжимая кулаки, я стал между ней и дверями. В голове крутилось.

"Никуда она не уедет. Удержу силой!"

В этот момент запел входной звонок. Маришка быстро схватила пульт. Вскоре сзади послушались шаги и мужской голос вежливо поинтересовался, готова ли она ехать. Появившаяся в комнате парочка громил, судя по всему, состояла в штате телохранителей герцога. Не знаю, прислал ли его светлость самых лучших, но одного взгляда на глыбообразные фигуры хватило, чтобы отбить агрессивные мысли, даже у призера любительских соревнований по рукопашному бою. И все же в какой-то момент в голове промелькнуло:

" Швырнуть бронзовой вазой в того, что повыше. И сразу, пока не опомнились на второго. Бить отчаянно, насмерть, как в последнем бою, когда уже некуда отступать..."

Но я стоял, не двигаясь с места. Молча, смотрел, как громила помогает супруге закрыть чемодан. Как они выходят из комнаты, и Маришка, оглядываясь, виновато улыбается и машет рукой...

Глава 13

Чувства, которые герой испытывал после ухода супруги, Стасу хорошо были знакомы. Когда, бросила первая жена, он словно решился опоры, которую раньше как-то не замечал и порою даже ей тяготился. Несмотря на частую ругань и сложные отношения, все бытовые (и не только бытовые) вопросы решали вдвоем. Теперь это полностью легло на его плечи. Но главное многое и решать просто расхотелось. Жизнь стала терять смыслы. Пускай они казались мелкими бытовыми мещанскими. Но других-то, как выяснилось, не было! Работа давно перестала восприниматься, как творчество, как дело жизни, а превратилась в простое добывание денег. Однако, раньше он добывал "презренные бумажки" для близких людей, для семьи. Принося хорошую квартальную премию, чувствовал себя героем. Покупка чего-нибудь нужного, но дорого, воспринималась, как знаковое событие. А после ухода жены все это превратилось в бессмыслицу. Взрослеющая дочь жила на два дома, но в основном у нее уже была своя жизнь, на которую, Стас просто давал деньги. И это воспринималось не как исполнение отцовского долга, а чем-то вроде дани ордынскому хану. С проведением досуга тоже стали возникать проблемы. Вдруг выяснилось, что большая часть знакомств, сохранялась и поддерживалась благодаря супруге. Когда оказался в статусе холостяка, приятели по развлечениям (в основном семейные пары) стали быстро исчезать за жизненным горизонтом. Одиночество, при близком знакомстве, оказалось очень мерзкой особой. И надо было учиться в ее компании как-то жить дальше.

Не уподобляясь герою "Степного волка", он не скитался по ночным кабакам, боясь вернуться в пустую квартиру, где на туалетном столике ждет бритва. А старался находить какие-то зацепки, ставить временные цели. Это позволяло хоть частично прикрыть прореху, за которой клубилась серая отвратительная пустота. В те годы Стас даже придумал для себя образ альпиниста на ледяном склоне. Представлял плотно затянутое облаками ущелье, почти отвесную ледяную стену, и человека, который упорно ползет верх, целясь за мелкие выемки и тещины в грязном ледяном насте. Воображаемая картина, как ни странно, помогала мириться с судьбой. И постепенно, склон стал казаться не таким уж крутым, а в небе над ущельем сквозь облака все чаще пробивалось солнце. Но этот процесс реабилитации растянулся на годы, а драма героя из будущего развивалась намного динамичнее и жестче:

В первые дни я продолжал на что-то надеяться. Понимал, что назад ничего не вернешь, и все же, кто-то внутри меня, залетевший из другой эпохи или параллельной вселенной, пытался убедить, что еще ни все потеряно. Что мне удастся ее вернуть, а жить мы будем долго и счастливо, и, может быть, даже никогда не умрем...

Очень хотелось поддаться обману, но я заставлял провокатора умолкнуть. Путь проповедует там у себя, на другой Земле и под другим Небом! Здесь иные правила и законы, и, только подчиняясь им, я смогу жить дальше.

Не помню, на одиннадцатый или двенадцатый день, вернувшись с работы, я твердо решил выбросить из памяти Маришку, и начать заново строить семейную жизнь. На этот раз спутницу решил себе выбрать миловидную, но без каких-либо претензий. Чтобы была вполне счастлива, тем, что могу предложить, и ни на что большее не претендовала. Но главное, чтобы на нее не претендовали, те, кто может стереть меня одним щелчком пальца!

При моих данных, найти подходящую кандидатуру, не представлялось сложным. С таким настроением я и заходил на портал знакомств. Про такое чувство, как любовь, старался не думать. Может, она и придет позже. А нет, так и не надо. Слишком глубокие раны эта проклятая богиня оставляет!

Когда на мониторе высветилось сообщение от супруги, я некоторое время раздумывал, стоит ли открывать. Скорее всего, там было пожелание забыть ее, а может лицемерные вздохи о том, что очень скучает, но обстоятельства не позволяют навестить оставленного мужа. И все же сообщение я прочел.

В первый момент меня словно ударило током. Это был крик души. Заклинание, простить, и вытащить из золотой клетки, в которую она попала.

Не знаю, что послужило причиной. Про нравы в среде бессмертных ходили разные слухи. Тем не менее, не было молодой женщины, не мечтавшей в эту обитель богов попасть. Возможно, у кого-то потом наступало прозрение. Но обратно, во избежание лишней огласки, не отпускали. Однако, тогда я об этом не думал. Любовь, которую только что предал проклятию, снова подчинила все мои мысли. Заставляя жертвовать всем ради любимого человека, она еще и отключила рассудок. Ответное сообщение: "Я тебя вытащу!" было верхом глупости. Маришка в плену эмоций могла и не подумать, что исходящие сообщения с личных смартфонов наверняка проверяет дворцовая служба безопасности. Но я то должен был это учесть! Хотя, если бы даже ничего не ответил, там все равно могли посчитать, что я представляю потенциальную угрозу. А угрозы там старались убирать заранее. Тем более, что в моем случае, это большого труда не составляло.

Услышав, как подъезжает машина, я почувствовав вдруг приступ тревоги и выглянул в окно. Из остановившегося у подъезда огромного черного автомобиля вышили двое. Кажется, это была та самая парочка, что приезжала за Маришкой. Я сразу понял, что происходит. Приступ паники почти отключил сознание, тут же управлять моими действиями стал кто-то другой, расчетливый и хладнокровный.

На переговоры с охраной дома и открытие электронных замков должна была уйти пара минут. Еще секунд двадцать подняться на третий этаж. За это время надо было успеть заблокировать входную дверь. С помощью этажерки из прихожей я сделал это даже чуть раньше. Когда послушались удары и треск дерево-пластика, на мне уже был прогулочный летательный жилет. Дорогая новинка частично позволяла осуществить извечную мечту человека, уподобиться птице. Я приобрел ее недавно, но мы с Маришкой уже успели пару раз полетать над центральным парком элитной городской зоны. А сейчас эта дорогая игрушка могла спасти жизнь.

Когда закрывал последнюю застежку, по звукам из прихожей понял, что преграда вот-вот рухнут. Но тот, кто мною управлял, заставил потратить еще несколько секунд на подготовку побега. Схватив рюкзак, я кинул туда большой туристический нож, бутылку питьевой воды, зажигалку и несколько попавшихся в холодильнике банок. Только после этого, повесив рюкзак на шею, вышел на балкон. Тут в голове промелькнуло, что надо бы взять с собой аккумулятор из Маришкиного жилета. Но в прихожей уже послышались голоса, и я нажал пусковую кнопку.

Казалось, что вентилятор над головой преступно медленно набирает обороты. Но на самом деле это заняло всего лишь несколько секунд. Перейдя в форсированный режим, лопасти стремительно закрутились. Взмыв над крышей, я на какое-то время завис в воздухе. Впереди на западном горизонте догорали желтые закатные облака. Развернувшись направо, я, набирая обороты, понесся на север. Там в нескольких кварталах заканчивалась элитная застройка. Дальше на пару километров тянулись многоэтажные человейники, и после кольцевой дороги начиналась зона "сверчковых" ферм. А еще дальше, за зловонной полосой городских свалок, плескалось зеленое лесное море...

И тут, опять на интересном месте, Санта прерывал повествование. Обещая продолжение при следующем посещении сайта.

Глава 14

Опять Стас поймал себя на том, что как-то слишком уж сопереживает вымышленному герою из вымышленного будущего. Однако, физическое бессмертие чистой фантастикой не казалось. Как-то в новостях даже промелькнуло сообщение о таком проекте. Но как промелькнуло, так и исчезло. Потом ничего подобного он больше не слышал. Возникло даже ощущение, что тема для огласки закрыта, а работы на самом деле интенсивно ведутся. Слишком уж заманчивой для элиты была перспектива продлить свою власть и комфортную жизнь в вечности. Денег и сил на это наверняка не жалели. А какому социальному расколу это в итоге приведет, на какие несовместимые полюса разойдется человечество, не сложно было догадаться. Герой записок монаха жил именно в таком расколотом мире. И в голове вертелось сумасшедшее предположение:

А что если капсула времени не выдумка? И кто-то действительно смог докричаться до нас из грядущего социального ада...

А Санта, как и обещал, на следующий день опубликовал продолжение:

...В первые минуты полета даже возникло ощущение эйфории. Подобно птице, я парил между темнеющим вечерним небом и крышами домов. Пропеллер уносил к спасению, к новой жизни, к свободе! Сначала внизу мелькали крыши элитных коттеджей. После полосы ограждений начались коробки типовой дешевой застройки из пластикобетона. Большинство тех, кто там проживал, даже сами себя называли насекомоядными. Прозвище, пошло от часто употребляемой в пищу сверчковой пасты. Хотя сверчки в названии использовались больше, как наглядный символ. Главной основой современных биомасс служили черви. Как уверяла реклама, на вкус эта дешевая еда от традиционных продуктов прошлых веков мало отличалась. Правда, про запах умалчивали. А те, кому посчастливилось это хоть раз попробовать, говорили, что он весьма специфический. И все же главной проблемой здешних обитателей было не качество еды, а отсутствие постоянной работы, нормальной медицины и невозможность дать хорошее образование детям. Преступность в этих кварталах зашкаливала и появляться здесь без крайней нужды не рекомендовалось в любое время суток. Я хорошо знал об этом, и очень надеялся дотянуть по воздуху до окружной дороги.

Не получилось! До цели оставалось около километра, когда на пульте зажглась аварийная лампочка. Пропеллер начал снижать обороты, и я стал быстро опускаться. Спикировав в узком пространстве между домами, посетовал, что не успел взять запасной аккумулятор, отстегнул и выкинул в кусты теперь уже бесполезный летательный пояс, и дальше пошел пешком.

Несколько раз в вечерних сумерках прорисовывались чьи-то силуэты. Пьяные голоса задавали вопросы. Ничего не отвечая, я ускорял шаг. Нож с открытым лезвием демонстративно держал в правой руке. Впрочем, куда больше конфликта с местными маргиналами, боялся встретить полицейский патруль. А неосвещенные пропахшие испражнениями дворы, которые еще недавно вызвали бы только отвращение, сейчас стали укрытием. И я чувствовал себя угрем, уходящим в грязную тину от сачка рыболова.

Добравшись до окружной дороги, я укрылся на обочине за мусорным баком, и какое-то время смотрел на несущиеся машины. Наконец, собравшись духом выскочил на дорожное полотно и стремительным броском, не обращая внимание на летящие в спину гудки, пересек все шесть полос. Ощутив под ногами непокрытую асфальтом землю, словно мифический герой почувствовал прилив сил. Но радоваться было еще рано. Мой бросок через дорогу могла засечь камера. Так что надо было уходить от этого места как можно дальше и быстрее.

Через полсотни метров, я наткнулся на ограду сверчковой фермы. Ища проход, побежал вдоль забора. Казалось, препятствие никогда не кончится. Ограда одной фермы переходила в другую. Наконец, показался заросший кустами проем. Продираясь сквозь колючие ветки, я пошел между двумя заборами. В нос бил резкий специфический дух. Видимо, так пахло скопление червей и насекомых. И частичка этого амбре, несмотря на ароматизаторы передавалась конечному продукту.

Проход постепенно сужался. Больше всего я боялся, что упрусь в тупик. Но на счастье, когда заборы почти сомкнулись, осталась небольшая щель. Протиснувшись, я, наконец, оказался на свободном пространстве. Впереди в темноте проступали какие-то белые пятна. Судя по отвратительному запаху, я добрался до городской свалки. Спотыкаясь и попадая ботинками во что-то липкое, преодолел и зловонное поле. Дальше начинался лес.

То, что испытал я тогда, наверное, должен чувствовать грешник спасенный ангелами из ада. Оказавшись под зеленой защитой, я еще прошел около трех километров вглубь. Нарезав ножом молодых веток, сделал в ложбине под корнями лежанку и очень быстро уснул.

Про Маришку, к стыду своему вспомнил, только когда уже смыкались глаза. Очень хотелось верить, что нервный срыв и крик о помощи хозяева ей простят. И было еще одно предположение:

Может быть, то сообщение отправляла и не она? Просто, кто-то в службе безопасности решил организовать провокацию, проверить степень моей лояльности и потенциальной угрозы...

Когда проснулся от утреннего холода, пришлось разминать затекшие руки и ноги. Но настроение было приподнятое. Словно родился заново, теперь уже свободным человеком. Определив по солнцу направление на север, я закинул за плечи рюкзак и бодро, слушая веселую перекличку птиц, зашагал в новую жизнь. Никаких конкретных планов не было, но не оставляло ощущение, что кто взял меня под защиту. Теперь он руководит моей волей и надо только внимательно слушать приказы.

Однако, эйфория от обретенной свободы быстро прошла. Много недель уставший и голодный я шел по бесконечному лесу. Сначала растягивал на весь день банку консервов, потом, когда они кончились, довольствовался ягодами и грибами. А иногда под покровом вечернего сумрака воровал с полей фермеров еще не созревшую свеклу и картошку. Какой-то внутренний голос предостерегал выходить к людям и упорно направлял на север. И вот, наконец, я услышал где-то далеко звон колокола. Собрав оставшиеся силы, пошел на этот звук.

Когда лес расступился, на небольшом возвышении показалось нечто напоминающее средневековую крепость из исторических сериалов. Но, в отличии от киношных декораций, стена явно испытала на себе разрушительную силу времени. Из-под облетевшей штукатурки выглядывали неотесанные валуны, в деревянной крыше кое-где зияли прорехи. Зато, торчавшие из-за стены купола сверкали позолотой. Дойдя до закрытых ворот, я упал на колени. Какое-то время стоял в этой смиренной позе. Но чувствую, как на плечи наваливается страшная усталость, лег на траву рядом с дорожной колеей. Я уже знал, что дальше никуда не пойду, чтобы не случилось. И когда глаза стали слипаться, увидел, как надо мной склоняются два бородатых монаха.

Глава 15

Закончив о злоключениях героя, автор продолжил описание его изысканий в монастыре. И чувствовалось, что эта тема интересует его куда больше:

...Опять я не мог сосредоточиться на вечерней молитве. Повторяя вместе с братьями слова святого писания, мысленно уже погружался в отсканированные тексты. Я понимал, что это сбивают меня бесы, но ничего не мог поделать. Все-таки сидел еще во мне мирской человек. А послушание, что исполнял за компьютером, этого мирского человека глубоко затронуло и заинтересовало.

Как сын своей эпохи, я не придавал большого значения литературе. И только сейчас, погружаясь в тему, понял, какой это огромный пласт человеческого опыта, откровений, знаний, порой трагичных и противоречивых. Клипы, сериалы и прочий современный развлекательный мусор часто черпали содержание из этого бездонного колодца. Однако, влияние литературы казалось куда более серьезным. Она представлялась зеркалом отражавшим реальность. Причем зеркалом, волшебным. Смотрясь в него, человечество от этого само изменялось. Происходило что-то вроде двустороннего обмена, и для меня, отслеживать это взаимодействие, было не просто праздным любопытством. Вопрос: "Как мир стал таким?!" даже здесь, в стенах обители, не давал покоя.

Накануне я поручил нейросети проштудировать произведение позапрошлого века с забавным названием "Степной волк". Электронный помощник выдал какой-то сумбур. Меня это противоречие заинтересовало. Вернувшись после вечерней молитвы, я запросил максимально полную подборку характерных цитат, и принялся за самостоятельный анализ. Хорошим подспорьем стал метод скорочтения, которому обучил брат Вавила.

Уже вскоре причина путаницы стала понятна. Автор действительно разрывается между двумя мирами. Одну часть сущности своего героя он даже персонально выделил как степного волка, и явно к этому волку благоволил. Разделенность проходила через весь роман. То герой осуждает так называемое мещанство. То объявляет, таких как он, защитниками мещанства от людей свободной воли. Но, с высоты накопленного опыта, я видел, что сам Гарри по прозвищу Степной волк мог спокойно существовать и предаваться духовным метаниям только в этой умеренной добропорядочной среде. В стае настоящих волков от него быстро осталась бы кучка обглоданных костей среди пожухшей травы под выцветшим степным небом. Справедливо характеризуя мещанство, как компромисс между плотским естеством и Богом, герой этот компромисс решительно отвергает. Существование в уютной полутени ему отвратительно. Либо наверх в свет, либо наоборот вниз! Причем, ни одному из направлений явного предпочтения не отдается. А то, что при такой установке, движение в преисподнюю гораздо более вероятно, степной волк видимо понимать не хочет.

И все же автор романа был мне симпатичен. Проникновенные слова о стремлении человека к свету могли бы занять достойное место в проповеди отца Иоана. Но уже на следующей странице он, словно божественное откровение, смаковал погружение героя в мир ночных клубов и содержанок. В итоге я охарактеризовал произведение, как свидетельство переходной эпохи, когда человечество, свергнув Бога, еще хранило тоску по искренней и чистой вере.

Из того, что попадалось дальше, я выделил целый пласт с общим названием "утверждение зла". Диапазон подходов был очень широк. Где-то носитель темной воли выставлялся романтическим героем. Вроде бы он и осуждался автором, но был куда привлекательней (особенно для женщин!) чем те, кто стоял на светлой стороне. Где-то зло, чаще всего в образе криминального мира, представлялось всемогущим, отбивая у читателя всякую охоту в реальной жизни ему сопротивляться. А в вымышленной литературной конструкции на роль борцов назначались так называемые супермены. Сам моральный облик этих особей и их поведение в быту у нормального человека должны были вызвать вопросы, однако, литература и кинематограф такой стиль закрепляли и создавали массу подражателей. Но главное, эти герои действовали всегда в одиночку. Ни о каком коллективном сопротивлении злу не было и речи.

Отдельной когортой стояли многочисленные романы про магов и магические школы, где тоже утверждалась роль некой особой личности, обладающей сверх способностями. И все это подспудно внедрялось в подсознание, особенно детское. Порождало в неокрепших умах соблазн достигнуть желаемого не упорным трудом, а взмахом волшебной палочки.

Уже ближе к моей эпохе, когда для немногих избранных замаячила перспектива бессмертия, пишущая и снимающая братия кинулась раскручивать эту тему. Человечество подготавливали к расколу. Приучали принимать грядущую реальность, как нечто естественное. И вот эта эпоха наступила! Утвердив свою власть, бессмертные уже не нуждались в ее идеологическом основании. Литература и кинематограф выродились в чисто развлекательный мусор, позволявший скоротать досуг. Насекомоядным скармливалось нечто совсем примитивное, напоминавшее репертуар средневековых бродячих театров. Для технической элиты( к которой когда-то принадлежал и я) лепился более уточенный, а порой и более извращенный репертуар. То, чем развлекали себя бессмертные, оставалась закрытым. Но было сомнительно, что их элитарное творчество могло создать что-то по-настоящему великое. Даже если представить искусство, как выросшую на навозной куче прекрасную розу, навоз тут будет необходимой компонентой. Он питает корни. А почва современного искусства на глазах иссыхала. Сократившееся в несколько раз население обитало в основном в городах, разделенных на элитные кварталы и человейники. К элите относились немногочисленные технические специалисты. В человейниках жили в основном на пособия, иногда устраиваясь в обслугу или на работы, где использование роботов было экономически неоправданно. В разбросанных по миру промышленных зонах автоматизированные заводы изготавливали все необходимое для потребления. Распределением занимались всемогущие корпорации наподобие "Глобал Виннер". Власть на местах контролировала аристократия бессмертных. Правда, кое-где сохранились еще остатки национальных структур, вроде нашего формально избираемого императора-президента. И даже ходили слухи, что он хочет ограничить произвол аристократии. Но я в это слабо верил. Мир усыхал, скукоживался, но, казалось, в этом полумертвом состоянии при отсутствии внешних толчков он еще протянет очень долго. Но все же, я почему-то верил, что Господь этого бесконечно длинного умирания не допустит. Игла, на кончике которой приютилась смерть Кощея, будет извлечена на свет и безжалостно переломана. И еще была тайная мечта, что и мне удастся внести свою скромную лепту в это святое дело...

Казалось, что на этом автор закончил повествование, Но Санта сообщил, что очередное продолжение записок монаха следует.

Глава 16

В начале новой главы рассказывалось, как герой повествования отправляется в ночной караул.

.... В этот раз мне пришлось дежурить вместе с братом Варнавой. Напарник мой из многочисленных видов послушаний предпочитал именно караульную службу и всеми правдами и неправдами старался сюда попасть. Наверное, в силу некоторых особенностей психики, для него нормально бодрствовать ночью, а потом, на законных основаниях, завалиться на полдня спать. Я же счастливыми свойствами брата Варнавы не обладаю, и чувствовал, как помимо воли смыкаются глаза. Автомат держал в руках, и когда начинал засыпать, приклад стукался о носок галоши. На какое-то время это заставляло встрепенуться, но потом снова наползала дремота. Краем уха я слушал скабрезные байки Варнавы. Любимой темой напарника были женщины. Эту часть человечества он не то чтобы презирал, но ставил на несколько ступеней ниже. В своих историях отмечал "особый женский ум", а также склонность к склокам и разврату. А я, почти не вникая, что он говорит, думал о Маришке.

Одиннадцать с лишним лет прошло, как видел ее в последний раз. Казалось, рана должна давно затянуться. После всего, что пережил, размеренная монастырская жизнь, как нельзя лучше способствовала душевному покою. Это был мир, стоявший на твердом основании. А то, что раньше казалось счастьем, больше походило на порхание бабочек однодневок. И все же в этом прерванном полете было свое очарование. Даже по прошествии стольких лет, иногда вдруг накатывали воспоминания. Как хорошо нам было вдвоем: в постели, за чашкой утреннего кофе, в нашем любимом ресторанчике, где, словно иллюстрируя "Степного волка", вечерами играли старинный джаз...

Караулка располагалась в шатровом верхе входной башни. Лампочку, согласно инструкции включать запрещалось. Часть окон-бойниц глядела внутрь. И можно было видеть, как над монастырскими дорожками уютно светят ночные фонари. С другой стороны в открытые ставни заползала тревожная ночная мгла. Варнава помимо умения не засыпать, обладал еще обостренным слухом. Иногда, прерывая очередной рассказ, он делал знак, и мы, сжимая в руках оружие, подолгу вглядывались в таившую опасности ночь. Пока что, на наше счастье, угроза или была ложной или обходила монастырские стены стороной. Однако, под утро даже я услышал приближающиеся голоса. Ночь успела сменить черное покрывало на серое. В предрассветном сумраке, хоть и смутно, можно было различить, приближающиеся силуэты. Их было трое, не скрываясь, они шли прямо к башне. Когда осталось около полусотни метров, Варнава крикнул остановиться. Потом приказал положить на затылок ладони и подойти ближе, и уже у самой башни велел лечь лицом вниз. Ночные визитеры все послушно выполнили, но это могло быть уловкой. Осторожно приоткрыв калитку в воротах, мы вышли наружу.

-Я их обыщу, а ты смотри в оба. Если кто дернется, стреляй - шепнул напарник, и ворчливо добавил:

- Смотри только, в меня не попади!

Три человека, одетые в широки рабочие комбинезоны, лежали лицом вниз.

- Оружие есть! - крикнул у первого над ухом Варнава.

- Нет! - ответил испуганный юношеский голос. Напарник, быстро провел ладонями по его боками и бедрам и перешел ко второму. На попытку его обыскать, тот отреагировал как-то странно. Вскрикнув тонким голосом, изогнулся, не давая себя ощупать. Мои пальцы тут же легли на курок. А Варнара распрямившись, озадаченно произнес:

- Принесла нелегкая! Бабы нам тут еще не хватало!

Как вскоре выяснилось, задержанными оказались две девушки и один молодой парень. Препроводив в караулку, мы усадили их у стены. Сами сели напротив, держа на коленях автоматы. Решили, не поднимать тревогу, а дождаться пока придет утренняя смена.

На устроенном Варнавой допросе, незваные гости признались, что убежали с крупной фермы, расположенной километрах в двадцати отсюда. Выросли все трое в кварталах для насекомоядных. Окончив шестилетку и получив паспорта, ушли от спивавшихся родителей. Перебивались случайными заработками, жили на пособие. В итоге завербовались разнорабочими на ферму. Поначалу все шло хорошо. Работа была тяжелой, но кормили неплохо и даже выплачивали жалование. Потом, на ферму приехал фургон с передвижной медицинской лабораторией, в сопровождении нескольких вооруженных людей. Рабочим сказали, что они должны пройти обследование. Это сразу показалось странным. А когда самым молодым и здоровым вдруг поставили какой-то незнакомый диагноз, и заявили что для продолжения работы им надо пройти (причем совершенно бесплатно) курс лечения в загородной клинике, подозрение только усилилось.

Девушки и парень выросли в одном квартале, потому держались вместе. Вместе и решили бежать. Пока медики что-то решали с хозяином фермы, а их охрана, на лавке у конторы, наслаждалась сельским пейзажем, троица через задний двор огородами добралась до леса, и, проплутав там больше суток, вышли, наконец, к монастырю...

За прошедшие одиннадцать лет я только несколько раз, и то издали, видел женщин, когда с братом Иларионом ездил за дизелем на заправку. Теперь же представительницы их пола сидели в двух шагах от меня. Но смотрел я в основном на одну, которую звали Марьяна. Может сходство имен, а может еще что-то необъяснимое, словно переключило рубильник, устроив в голове короткое замыкание, и я непросто смотрел, а пожирал беженку взглядом. Заметив это, Варнава ухмылялся в густую бороду. Марьяна опускала глаза, но иногда вскидывала взгляд, смотря с опаской и в тоже время с интересом.

Когда пришла утренняя смена, мы отвели беглецов в приемную настоятеля и сдали заступившему на дежурство секретарю. В дальнейшем их, скорее всего, должны были переправить в один из скитов, где монастырь в последнее время укрывал беглых рабов, потенциальных жертв охотников за органами, или просто не угодивших сильным мира сего.

Потом я отправился к себе в келью. Обычно уснуть после караула удавалось с трудом. Организм упорно сопротивлялся подмене утра и ночи. Но сейчас я почти сразу провалился в темный колодец, а вынырнул из него в какой-то волшебной стране. Там весело светило солнце, на перевернутых вниз ветках сидели птицы с неестественно ярким оперением, росли огромные, размером с арбуз, груши. Озираясь по сторонам, я двинулся вглубь диковинного сада, и вдруг навстречу из зарослей шагнула Маришка. Она была в платье, что купила в канун того рокового для нас светского приема. Ниспадающая полупрозрачными волнами ткань оставляла открытыми плечи. И на их атласную кожу падали густые каштановые пряди волос. Никогда раньше я не видел ее такой красивой!

Улыбнувшись, Маришка протянула руку. Сомкнув ладони, мы вместе пошли дальше. Она что-то говорила, о чем-то спрашивала. А у меня в голове комариным писком свербило:

" А где ты была все это время?"

Неожиданно Маришка остановилась и положила ладонь мне на плечо. Я вдруг заметил, что лицо ее стало похожим на сегодняшнюю беженку. А прикосновение показалось слишком тяжелым для нежных женских пальцев. Уже начиная просыпаться, я почувствовал, что меня трясут за плечо. А, открыв глаза, увидел седую бороду и виноватую улыбку Вавилы.

- Прости, что бужу! Вызывают нас с тобой, к настоятелю срочно.

На вопрос, что случилось, брат только развел руками. Он, как и я, прибывал в неведение и ничего хорошего от таких срочных вызовов не ждал. Через пару минут, приведя себя в порядок, я шел следом за ним, гадая, зачем мы понадобились, или в чем успели провиниться. Дорожка к приемной, огибая трапезную, пролегала мимо ворот. Там я увидел, как сегодняшние беженцы садятся в фургон нашего монастырского завхоза брата Илариона. Марьяна неожиданно оглянулась. На какое-то мгновение мы встретились взглядами. В голове промелькнуло:

" Может, когда-нибудь еще увидимся?"

Но тут же все посторонние мысли опять вытеснил вопрос:

" Зачем мы могли понадобиться высокому начальству?"

Глава 17

В приемной перед массивной украшенной резными фигурками святых дверью за компьютерным столиком сидел молодой парень в рясе, но без бороды. Это был назначенный на должность секретаря послушник. Общению с закостенелой, упрямой и тугодумной братией его высокопреподобие отец Игнатий предпочитал молодые кадры. Проходя мимо, я краем глаза увидел на мониторе послание от Мировой Церкви. Вобравшая в себя почти все основные религиозные течения организация давно обрабатывало наше руководство на предмет объединения. По слухам даже обещали верховным иерархам физическое бессмертие. Но "Каноническая Независимая" пока держалась.

Когда брат Вавила попросил о нас доложить, секретарь махнул рукой в сторону двери:

-Заходите, ждут!

В кабинете помимо настоятеля сидел еще отец Иоан. Видно дело было и впрямь серьезным и срочным.

К главной теме его высокопреподобие пошел издалека. Городок, где я начинал светскую карьеру, не смотря на удаленность, входил в нашу епархию. И все происходившее там, к нам некоторое отношение имело. И вот через третьих лиц поступил неожиданный заказ. У его светлости герцога вышел из строя голографический театр. Тот самый, для которого одиннадцать с лишним лет назад я настраивал программное обеспечение. Но поломка, судя по предварительной информации, произошла где-то в блоках. Запасных "Глобол Виннер" уже несколько лет не поставляла, а специалистов по ремонту "компьютерного железа" в нашей северной местности практически не осталось. В итоге, после длительных поисков, посредники, вышли на наш монастырь. И нам с братом Вавилой поручалось театр реанимировать. Успеть надо было к Ивану Купале. В ночь накануне праздника его светлость собирался устроить очередной шабаш с голографическим представлением.

Мы с братом Вавилой даже переглянулись.

"Неужели дела так плохи, что начальство польстится на гонорар за богомерзкое дело?"

И тут настоятель окончательно раскрыл карты. Ткнув в меня пальцем, он понизил голос :

- А ты настроишь нейросеть, так, чтобы когда в зале соберется вся камарилья, сработало вот это!

Из верхнего ящика стола он извлек три закрытых металлическим кожухом компьютерных блока и сообщил, что в каждом примерно по триста грамм мегопластида.

Даже с моими знаниями о взрывчатке можно было понять, что всем участникам оргии прямой и короткий путь в ад обеспечен.

- Приказ императора-президента, - счел нужным уточнить настоятель, - Обезглавим бессмертных, и он возьмет еще одну область под контроль. Может порядок наведет. Будем молиться, чтобы все получилось.

В кабинет повисло молчание, и тут заговорил отец Иоан.

- Придется нам разделить этот грех братья! Хотелось бы не замарать белых одежд, но не выйдет. Скверну эту иначе, как адским огнем, не выжжешь. Ну а нам, Бог даст, проститься и зачтется...

Все эти годы желание отомстить пряталась где-то в глубине сознания, но иногда жгучей волной выплескивалось наружу. И вот случай предоставлялся. Но вместо радости и удовлетворения я чувствовал смущение и страх. Как часто в мыслях своих я расправлялся с теми, кто растоптал мою карьеру и семейное счастье. Но сейчас вдруг понял, что переступить через смертный грех не так-то просто.

- Это приказ, Ты должен его исполнить, сын мой, - глядя мне в глаза, произнес отец Иоан.

Цепляясь за соломинку, я попытался напомнить, что у дворцовой безопасности я на плохом счету и возможно в базе осталось мое фото.

- Не волнуйся, его удалят - заверил настоятель. Я не стал спрашивать как. Но можно было догадаться, что во дворце герцога работают агенты президентской спец-службы.

Заручившись нашим молчаливым согласием, настоятель сообщил некоторые организационные подробности. Самым интересным оказалась наша судьба после совершения акции. За расследование возьмется президентский спец-прокурор. Вестись оно естественно будет в "нужном" направлении, но нам с Вавилой, на всякий случай, из монастыря лучше на какое-то время исчезнуть.

- Отправим вас в скит к старцу Матфею, - пообещал он, - Мы, как раз, сегодня к нему очередную партию бегунцов отослали. Там уже большая община собралась, старче с трудом справляется. Так что, поможете, и по хозяйству, и с руководством.

Я сразу подумал о Марьяне. На душе стало гораздо легче. То, что должен был совершить, теперь, казалось, испытанием, которое надо пройти. А дальше, пока еще смутно, забрезжили контуры новой, возможно более счастливой, жизни.

Глава 18

Два следующих дня прошли в подготовке. Брат Вавила разыскивал по кладовым микросхемы и запасные блоки. Я настроил программу, которая даст в нужное время команду на взрыв. Делал все очень тщательно с многократной перепроверкой. Оплошность могла стоить нам жизни. К вечеру второго дня в келью явился брат Иона с парикмахерскими инструментами и мирской одеждой. Через полчаса из зеркала на меня глянул помолодевший человек со щегольской короткой бородкой. На вечерню молитву велено было не идти, дабы не смущать своим видом братьев.

Ранним утром мы загрузились в монастырский фургон. Увидев напарника гладко выбритым и в светском наряде, я чуть не прыснул от смеха. Хотя сам наверняка выглядел не лучше. Однако, веселое настроение быстро исчезло. Не смотря на все доводы разума, то, что предстояло совершить, давило на душу. Наверное, чтобы как-то отвлечься, Вавила начал рассказывать о своих последних изысканиях. Прочитав как-то в научном журнале гипотезу, что через всеобщую интернет среду теоретически можно передавать информацию, как в будущее, так и в прошлое, он увлекся этой идеей и сейчас активно над ней работал. Я вряд ли бы этому поверил, если бы не знал нашего монастырского Леонардо. Вавиле надо было родиться во времена Ренессанса. Там его универсальный талант наверняка бы нашел достойное применение и может даже посмертную славу. У нас же приходилось заниматься мелочевкой. Вместе со мной он переводил в цифру литературу, внедрял научные методы селекции на монастырском огороде, ремонтировал технику. И если уж чем-то всерьез увлекся, можно было с большой вероятностью ожидать результата. Я даже стал строить планы:

"Если отправить мои записки в прошлое? Вдруг, люди, услышат предупреждение?" Но тут сразу вставал другой вопрос. Если послание что-то изменит, я могу и не родиться! Из прочитанной фантастики, про "!эффект бабочки" я знал. Но Вавила эти сомнения развеял. Согласно гипотезе, в конкретно наше прошлое никакого послания не отправишь. Но вот в параллельную, очень похожую реальность оно попасть может. А там уже дозволено менять, все, что угодно. От нашего не появления на свет, петля времени не замкнется...

Фургон остановился метрах в ста от топливной заправки. Подъехали со стороны проселочной дороги, где не висела камера. Дальше, выгрузив сумки, пошли пешком. В закусочной у заправки должна была состояться встреча. Ожидая ее, мы выпили кофе. Все это напомнило о прежних временах, кода по делам фирмы приходилось ездить в другие города в командировки. Первый посредник появился через полчаса. Пока его микроавтобус вез нас до города, парень прожужжал уши, призывая говорить, что мы сотрудники его сервисной фирмы. А я представлял, как потом он будет пытаться доказать обратное. Хотя, возможно, до встречи со следователем парень и не доживет. Согласно логике жанра, такие концы обрубали. Надо сказать, и по поводу своей судьбы у меня тоже закрадывались сомнения. Но монастырскому руководству я все-таки верил. Вряд ли они могли так далеко зайти даже ради благой цели. И помимо моральной стороны была еще чисто прагматическая. Таких специалистов, как мы ( особенно брат Вавила) во всей стране, насчитывались единицы.

Второй посредник перехватил нас на въезде в город. И по дороге, почти в слово в слово, убеждал говорить, что мы работаем непосредственно на него. И даже попросил переодеться в рабочие комбинезоны с символикой его фирмы. Маленькие люди продолжали делать свой маленький бизнес, не подозревая, что их судьбы и жизни уже затягивает смертельная воронка.

Когда ехали по городу, Вавила подавленно озирался по сторонам. В монастыре он провел без малого четверть века, и зрелище массы людей, зданий, машин угнетало. Я же испытывал противоречивые чувства. Поездка, казалась короткой экскурсией в прошлое, где было как хорошее, так и плохое. Когда проезжали мимо моего бывшего дома, в груди ностальгически защемило. А, оказавшись на дворцовой лестнице, я почувствовал, как начинает колотиться сердце. Одиннадцать лет назад мы поднимались здесь вместе с Маришкой. Правда, тогда был вечер. По краям ступенек светились фонари-светлячки, иногда со светильников впархивала и растворялась в сумраке огромная голографическая бабочка. И Маришка от неожиданности сильнее сжимала мою руку...

Днем лестница выглядела куда менее романтично. Смуглый слуга переставлял со ступеньки на ступеньку похожего на сплюснутый шар робота уборщика. На верхней площадке меняли плитку. При входе во дворец нас проверили металлоискателем и осмотрели багаж. Герметично закрытый мегапластид не должен был ничего излучать, но когда сотрудник безопасности небрежно провел над сумкой индикатором взрывчатки, я все равно напрягся.

В коридоре автоматические стеклоочистители начищали зеркала под присмотром прислуги. Выглядела дворцовая челядь совершенно безлико, даже пол различить было сложно. Только на входе в залу навстречу попалась парочка поинтереснее. Не знаю, были эти женщины придворными дамами или одалисками из гарема, но смотрелись очень эффектно. Наряды по откровенности, пожалуй, даже превосходил обнаженную натуру и обжигали взгляд. Вавила отвернулся к противоположной стене. Я же, помимо воли, смотрел не отрываясь. Правда, ответной реакции не был удостоен. Женщины глядели куда-то сквозь меня, хотя чувствовалось, что столь жадное внимание им все-таки льстило.

Главный компьютерный блок находился в нише посреди зала. Представитель технической службы, приведя на место, вскоре нас оставил. Можно было спокойно заняться своим делом. На первой стадии я был на подхвате. Работал в основном электрической отверткой. Иногда по просьбе напарника держал щуп на какой-нибудь контрольной точке. Тем временем в зале появились уборщицы. Похожий на половинку огромного яйца робот, шурша щетками, пополз по пластиковому паркету. Несколько женщин с ручными пылесосами обрабатывали гардины. Одна, забравшись на стремянку, вела по ткани широкой щеткой, другая придерживала снизу. Изредка, бросая на них взгляд, я продолжал помогать Вавиле. Женщины в своих широких бесформенных комбинезонах никаких эмоций не вызывали. И вдруг одна показалась знакомой. Всмотревшись пристальнее, я, наконец, узнал Маришку.

Бывшая жена сильно растолстела и подурнела, и совсем не походила на соблазнительницу, иногда навешавшую меня в эротических снах. Но, кажется, это все-таки была она. Видимо почувствовав пристальный взгляд, уборщица быстро обернулась. Но я успел уткнуться в разобранный блок. Не оборачивался, пока сзади не умолкли шум полотера и женские голоса.

Вот так и состоялась наша встреча! Лучше бы, ее не было вовсе ...

Вавила довольно быстро нашел неисправность. Погорела одна из микросхем обвязки. Не пришлось даже менять интегральный кристалл-процессор. Я подключился, когда центр уже работал. Для начала, поставив вместо плат со взрывчаткой имитаторы, я проверил, как они срабатывают в ручном режиме. При включении нужной команды зажигалась лампочка взрыва. Дальше управление было проучено нейросети. Она должна была дать команду только при совпадении нескольких факторов: дата, одна из сатанинских программ (сеть вычисляла ее по сюжету), а также информация от видео датчиков о большом количестве людей в зале.

И вот настал самый ответственный и опасный момент. Поставив вместо имитаторов блоки со взрывчаткой, мы снова включили центр. Пока загружалась заставка, я обливался потом. Вавила похоже чувствовал себя не лучше. Но несанкционированного подрыва не произошло. Облегченно вздохнув, я включил одну из тестовых программ, и залу наполнили порхающие бабочки.

Наверное, за нашей работой следили, и уже через несколько минут появился представитель технической службы. С ним шел бритоголовый человек в красно-черной рясе. Огромный светящийся медальон закрывал почти половин тощей грудной клетки. Из-под густых бровей с недоброй насмешкой глядели черные угольки глаз.

- Все получилось, братья?

Услышав обращение, я даже вздрогнул:

" Откуда он знает, что мы монахи?"

Но тут же сообразил, что адепты церкви "Ангела Света" тоже называли себя братьями. А к нам он так обратился в шутку.

Демонстрируя работу, я переключил программу, и по залу, сверкая огненным оперением, запорхали жар-птицы.

- А что-нибудь для посвященных? - поинтересовался бритоголовый.

- Это вы уж сами, без нас - проворчал Вавила. На что сатанист рассмеялся. Смех был приятным бархатным, но, все равно, общаясь с ним, я чувствовал, будто внутри натянута струна. И было еще одно противоречивое чувство. Человек, который стоял рядом, наверняка окажется здесь, когда сработает "адская машина". Нельзя сказать, что я его жалел. Более того, он и все, кто придет сюда через несколько дней вызывали ненависть. Но видеть его смеющегося и живого, и знать, какую приготовил ему судьбу, было до отвращения тяжело и неприятно.

"Почему Господь решил сделать это моими руками?!"

Уходя из дворца, мы невольно укорили шаг. Встретивший за воротами посредник с радостью жал нам руки. Заверил, что расплатится, как только переведет деньги заказчик. Второй посредник обещал тоже самое. А когда высаживал у закусочной на заправке, выдал небольшой аванс. Вообще, этот парень вызывал симпатию, и я очень надеялся, что, узнав о взрыве, он догадается сразу исчезнуть.

Деньги пришлись очень кстати. Ожидая фургона мы, с напарником позволили себе нарушить устав. Алкоголь нам сейчас был просто необходим. Когда, брат Иларион, поминая всех святых, повез нас по родным ухабам, Вавила, почти сразу, крепко заснул. Я же, не отрываясь, смотрел, как за окном мелькают придорожные кусты, проплывают мокрые от луга и перелески, и чувствовал, как с души сваливается тяжкий груз. Хорошо знакомый родной пейзаж сливался в единую симфонию радости и торжества жизни. О том, что случиться через несколько дней (и случится ли вообще?), я больше не думал. Главное, мне больше в этом участия не принимать!

О Маришке, тоже почти не вспоминал. Ее теперешний облик и статус исключали участие в закрытых придворных вечеринках. Так, что будет жива. И я, от всего сердца, желал ей счастья.

Эпилог

Окончание Стас прочел на следующий день. Действие происходило в скиту старца Матфея:

...Сегодня мы с Вавилой починили генератор. Наконец-то смогу закончить свои записки. Вавила через несколько дней возвращается в монастырь, и твердо намерен воплотить идею о переброске информации в прошлое. Мой скромный труд он прочел, одобрил и обещал отправить в первом же послании. Уж не знаю, кого там это заинтересует. Но, для всякого автора, перспектива обрести читателей, пусть даже в параллельном мире, привлекает.

...Уже несколько месяцев, длится наша ссылка. Взрыв прогремел в назначенную дату, унеся с собой герцога и практически всю его камарилью. Бессмертные отправились туда, где их давно ждали, а их огромное движимое и недвижимое имущество отошло под опеку императора-президента. Перемены не заставили себя ждать. Находившаяся в рабстве обслуга сверчковых ферм получила свободу. Другим кандидатам в рабы банки списали большую часть кредитов. Вроде бы и радоваться надо, но тут же возникли проблемы с ростом цен, нехваткой продуктов и дефицитом рабочей силы. В кварталах насекомоядных, грозя перерасти в бунт, поползло недовольство. Как я давно уже замечал, практически любое благое начинание имеет свою обратную сторону. Пожалуй, однозначно со знаком плюс стала только передачи части земель нашему монастырю. Там теперь руководство пытается организовать сельхоз общины - сообщества нового типа с другой моделью человеческих отношений.

Одной из таких ячеек в последнее время руковожу я. И уже понял, насколько сложна и, может даже, неподъемна эта задача. Казалось бы, бытовые трудности и производственные проблемы мы сообща с переменным успехом решаем. Но главная беда в самих людях, в их хроническом неумении жить в согласии друг с другом. Все, кто собрался в скиту, по тем или иным причинам бежали от несправедливостей мира, но они же принесли в себе частичку мирового зла. И, согласившись взять на себя руководство, я с первых же дней столкнулся с человеческой завистью, ленью, гордыней.

...Следствие по громкому делу о гибели герцога и его клана, как и ожидалось, проводил спец. прокурор. Кого-то даже заочно обвинили. Уже с месяц, как все затихло, и начальство сочло возможным наше возвращение в монастырь. Но уедет только Вавила, а мне придется нести свое послушание здесь, уже без друга и напарника. Однако, нет худа без добра! Как исключение, ввиду сложившихся обстоятельств и важности миссии, отец настоятель счел возможным снять с меня обет безбрачия. В ближайший праздник нас с Марьяной обвенчает старец Матфей. Так что, жить дальше будем не во грехе, а в любви и согласии, как законные супруги...

Порадовавшись за героя записок, Стас вспомнил о другом послании, из иного, более успешного будущего. Стало интересно, как виделся из счастливого далека наш кризисный мир студенту института "Мирового культурного наследия" Максиму. Но чтобы не смешивать впечатления, Стас решил отложить прочтение на завтра. Однако, на следующий день никакого второго послания не обнаружил. Вместо этого Магический театр рекламировал нового социального эксперта под псевдонимом Беспощадный. Ничего хорошего такая заявка не сулила, но заглянуть в блок показалось интересным.

С первых же строк возникло ощущение дежавю, но потом стало нарастать возмущение. Нечто похожее он уже читал у Швондера, выслушивал в монологах подмосковных таксистов, в командировках при общении с товарищами на местах. Нелюбовь провинции к столице была темой хорошо знакомой. Обычно Стас просто пропускал высказывания мимо ушей, и при нормальном человеческом общении предвзятая неприязнь ( во всяком случае, лично к нему) проходила. Но укрывшийся под псевдонимом Беспощадный под эту бытовую неприязнь подкладывал идеологию. И это было уже намного опасней! От огульной ненависти к жителям столицы Беспощаный шел дальше. По его утверждению, для того чтобы народ зажил, наконец, счастливо, нужно вообще было избавляться от крупных городов, а заодно и от образованного класса. Каким способом не уточнялось. Но перед глазами уже вставали документальные кадры Пол Потовской Кампучии. Стас видел их много лет назад, но хорошо помнил вереницы черепов под пальмовым настилом. Жуткое зрелище впечатляло. Но успокаивало то, что в твоей стране такое просто невозможно. Однако, читая Беспощадного, он начинал задумываться: "А так ли уж невозможно?"

" Интересно, что по этому поводу пишет Шариков?" - подумал Стас. Но не никаких комментариев от данного персонажа не обнаружил. И ту до него дошло, что автор и есть тот самый Шариков, решивший перейти к самостоятельному творчеству под новым псевдонимом.

Никакой внятной социальной программы у Беспощадного ( Шарикова) не было. Вдохновляли только зависть и особо понимаемое чувство справедливости. А Стас с тревогой думал, что стремление к справедливости, лежащее в глубинных пластах сознания его народа, при случае может вылиться именно в такое. �Отнять и поделить�- слишком удобный, простой, и поэтому заманчивый, лозунг.

Снова в голове все смешалось. Еще вчера он склонялся к точке зрения товарища Швондера. Но теперь видел, как продуманная и аргументированная позиция адепта счастливого будущего легко трансформируется в люмпенское безвременье. А понимал ли это сам председатель домкома? Ведь с тем же господином Преображенским они теоретически могли найти компромиссы. В некоторых вопросах точки зрения даже совпадали. Зато, договориться с Шариковым, можно были лишь, спустившись на его уровень. И то вряд ли. Даже былое превосходство тут не прощалось...

Случившиеся в девяностые и Швондер и Преображенский ( последний с некоторыми оговорками) признавали катастрофой. Стас полностью был с ними согласен, покаянно признавал и роль в тех событиях образованного класса. Но сейчас, читая нового эксперта, чувствовал, как желание каяться пропадает. Виноваты на самом деле были все! Интеллигент, бегавший с плакатом на демократический митинг, рабочий, гнавший брак, продавец, прятавший под прилавок дефицитные товары. Все вместе, отреклись от созданного ценой великих трудов и жертв дедами и отцами. Вместо того чтобы осмотреться, одуматься, скорректировать дальнейший путь наверх, радостно с улюлюканьем покатились по склону назад в социал дарвинистские джунгли. И больше всего было жаль вершин, восхождение на которые вряд ли уже состоится. Того самого �прекрасного далека�, светившего пусть не детям, но хотя бы внукам.

На следующий день, заходя в Магический театр, Стас рассчитывал перечитать и переосмыслить дискуссию Швондера и Преображенского. Но больше всего все-таки хотелось прочесть курсовик студента Максима. Но в этот раз контент слишком медленно загружался. Уже чувствуя неладное, он отправился на кухню, сделать себе кофе. А вернувшись, увидел на мониторе надпись:

"Сайт заблокирован, как содержащий не допустимые к публикации материалы"

Оставить комментарий © Copyright Вебер Алексей Размещен: 15/06/2024, изменен: 02/07/2024. 160k. Статистика. Повесть: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:

Вебер Алексей : другие произведения.

Санта на велосипеде или сезон охоты на степного волка