Зоргулы - пленники своей идеальной демонической природы, превращенные в ящеров за свои заслуги в те времена, когда они еще были демонами. Великие действа, доведенные до конца, масштабные войны на полях Эдема. Сражение со всеми, кто встанет на пути их планов, будь то ангел или такой же, как они демон. Теперь они зоргулы - верные слуги Аида, заслужившие право продолжить жизнь, покинув мир Эдема непобежденными. От демонов в них осталось слишком мало, чтобы жалеть о прошлой своей жизни - коварство и изощренность. Все остальное ушло в небытие, сгнило в утробе нового тела, поддавшись его соблазнам. Холодный бесчувственный демон, веками преумножавший достижения, ограниченные его узким кругом интересов и целей, данных ему с рождения, здесь, в мире Аида, получал не только новое тело, но вместе с ним и способность чувствовать, необходимость удовлетворять потребности своей материальности. Здесь, он был рабом своего тела. Слуга и хозяин, слившиеся в одном образе и ставшие нераздельным. Многообразие чувств, эмоций, помыслов - это меняло всю природу демона, затрагивало его корни, превращая в зоргула, огромную человекообразную рептилию, которая должна справлять нужду, питаться, удовлетворять либидо, которая чувствует боль, испытывает страх, которая подчиняется законам материального мира Аида так же, как когда-то слуги демона, марионетки в людском обличие, подчинялись законам Эдэма.
***
Хмурое небо медленно опускалось на высохшую землю. Его густая масса, проткнутая невысокими скалами, стекала по камням вниз. Даже птицы, летавшие здесь днем, прижались к земле, заполонив высохшие деревья, беспокоя своим гамом населявших их духов. Скоро, очень скоро, небо опустится так низко, что птицам придется покинуть и облюбованные ими деревья, чьи сухие ветви проткнут эту густую массу, погрузившись в ее туманную непроницаемость. И тогда, когда небо нависнет над самой землей, оставив лишь небольшую прослойку жизни, толщина которой не многим превышает человеческий рост, тогда мир Аида погрузится во тьму. Наступит ночь.
Остановившись, зоргул запрокинул голову, глядя на небо. Сумерки не страшили его. Ночь была другом. Она заставляла его врагов прижаться к земле. Она лишала фемитов их силы - крыльев. Ночью они не могли кружить высоко в небе, контролируя все, что происходит внизу. Ночью преимущество переходило к зоргулам. Нависшее над землей небо не мешало им передвигаться в оставшейся прослойке. Их ноги были сильными, тела крепкими и эластичными, позволяя покрывать большие расстояния, наверстывая то, что было потеряно днем. Ночь, эта безразличная ночь, сама того не подозревая, становилась их союзником и врагом их врагов.
Еще один зоргул остановился, наблюдая, как по сухим сучьям, проткнувшим серое брюхо неба, стекает слизь. Их было двое: тот, что смотрел на небо и тот, что смотрел на сухое дерево. И каждый из них знал, что быть здесь сейчас они не должны.
- Он будет молчать, - шипение того, другого, что смотрел на небо.
Его длинный язык обвил сморщенную кору, словно шею предполагаемой жертвы. Дерево содрогнулось, издав протяжный стон. Содрогнулся его дух, зависящий от жизни этого дерева.
- Надеюсь, что так, - сказал другой зоргул.
- Да. Надеюсь.
Тяжелые тела зоргулов осторожно заскользили дальше. Даже для них посещение этого места грозило жестоким наказанием. Закон был един для всех, так говорил Грифон, но сегодня, в эту ночь, они готовы были рискнуть. И причиной для этого был отнюдь не разум, не интриги и не мудрость. Зоргулов вела их собственная плоть. Они слышали ее зов, слышали божественное пение Семелы, чувствовали манящие запахи, долетевшие до них из этого запретного места, и не могли сопротивляться этому. Их вело вожделение. То, что не вызывало никаких чувств, когда они были демонами, теперь подчиняло себе их разум. Оно пришло к ним вместе с их новым телом. Плоть, подарившая столько нового, требовала чего-то взамен. Кто-то пользовал для удовлетворения своих потребностей тела отвергнутых, тех, кто был изгнан или не принят в царство покоя, скрытое от любопытных взглядов молчаливой тишиной мертвого озера, заглянуть за горизонт которого не удавалось еще никому. Кто-то, в попытках удовлетворить вожделение, отлавливал существ более слабых, чем они. Другие вступали в связь с существами подобными себе. Два зоргула, те, которые тайком пробирались между камней, помнили те времена, когда подобные связи порицались и даже наказывались. Им уподоблялись, как правило, самые слабые существа, изгои, упавшие на дно Аида. Но времена те давно прошли. Эталон красоты пал вместе с прежними законотворцами. Ничто не вечно, кроме Аида, Эдема и отведенного им времени. Три неизменных истины, состоящих из многообразия меняющихся форм и обличий.
Пение стало слишком громким, окружив двух зоргулов. Свет костров, поджаривавших брюхо нависшего неба, ослепил им глаза. Красота, начавшаяся с трех сестер и преумноженная веками, окружила их. Запахи сотен обнаженных существ вскружили голову. Их кожа была идеальна. Она блестела пропитавшими ее маслами и благоухала множеством пленительных запахов. Их груди были идеальны до мелочей и так же разнообразны - ни одной повторяющейся пары. Их глаза сочетали в себе все: от порока и похоти до скромной невинности. Это было многообразие образов, способное удовлетворить вкус любого, кто приходил сюда. Высокие, низкие, полные и худые, строптивые и покорные - их объединяло лишь одно - женское начало, забытый эталон красоты, созданный разбивать сердца и заставлять их биться. Они окружили своих гостей. Ослепили их своими улыбками. Их нежные руки ласкали грубую кожу зоргулов. Их рты были открыты, позволяя безгубым человекообразным рептилиям проникать в их теплую слизистую полость своими длинными языками, обвивать нежную кожу, наслаждаясь ее тонким вкусом. Сотни дыханий окутали тела гостей теплом. Множество губ потянулось к их огрубевшей коже.
- Семела, - прошипел один из зоргулов, купаясь в этом море ласк.
Он увидел ее вдалеке. Она слышала его. Она шла к нему, переступая через распластавшиеся перед ней тела ее рабынь таких же красивых, как и она, но не таких властных. Ее ярко-рыжие волосы спадали извивающимися локонами к ее округлым ягодицам. Каждый новый шаг заставлял вздрагивать ее полную, упругую грудь. Ее длинные, идеально прямые ноги сходились в не менее идеальное женское начало, блестевшее маслами, пропитавшими смуглую кожу. Зоргул шагнул к ней на встречу, забыв о ласкавших его губах других, не менее прекрасных существ.
- Ты должен кое-что сделать для меня, - сказала Семела, вставая на колени, лицом к лицу с зоргулом.
- Для тебя все, что угодно, - его длинный змеиный язык обвил хрупкую шею, подминая тело Семелы под себя.
- Грядет смутное время.
- Да-а-а.
- Перемены, - Семела не сопротивлялась, но и не позволяла зоргулу взять свое тело. - Страшное время для всех нас.
- Чего ты хочешь?
- Моя дочь. Ты должен отправить ее в Эдем раньше, чем перемены придут за ней.
- Эта просьба будет дорого стоить.
- Ты знаешь, какой будет плата. И ты сможешь это сделать?
Зоргул долго молчал, изучая своим языком вкус тела Семелы.
- Да-а-а, - прошипел он, не желая больше оттягивать сладостный момент.
Семела опустилась на четвереньки, выгнув спину, под тяжестью тела зоргула. Несколько пар нежных женских рук ее рабынь окружили его своими ласками. Зашипев, зоргул прогнал этих похотливых существ прочь. Все они были лишь слабой копией своей хозяйки. Ее многоликим образом.
- Семела, - прошипел зоргул, зная об идеальности ее тела.
Оно было создано для любви, в отличие от тел, населявших Эдем. Идеальные ножны для любого клинка, каких бы размеров он не был. Язык зоргула обвил шею Семелы. Ее стон был сладким и полон страсти. Ее тело открылось ему, вбирая в себя его вожделение. Нежные существа, окружившие их, принялись подогревать их страсть, лаская друг друга, но зоргул уже не видел их. Он мог только чувствовать. И чувства эти были слишком сладостными, чтобы думать о чем-то другом, кроме них, чтобы не мечтать о новой ночи, едва начав предыдущую.
***
Пара ийсов встретила ночь, забившись в расселину в высохшей земле, укрывшись дряблыми корнями невысокого дерева. Плоть низкого неба стекала по сухим ветвям бесформенной слизью, застывая раньше, чем успевала коснуться земли. Утром небо снова поднимется высоко вверх, забрав с собой эти огрубевшие капли собственной плоти. Оно снова станет далеким и недосягаемым. Протянув руку, Даная прикоснулась к стекавшей по веткам слизи. Прикоснулась к небу, текшему по уродливой коре сухого дерева. Оно было теплым и безразличным. Близость той, которая была рождена для вожделения, не взволновала его. Лишь только дриадам, дух дерева, коры которого касалась рука Данаи, издал истомный вздох. Он жил в этом месте слишком долго, чтобы не знать силу чар этой богини плотской любви, и цена за это знание была огромна. Здесь, среди камней, подпирающих каждую ночь небесное брюхо, он был один. Одно единственное высохшее дерево и никакой надежды на дождь и на освобождение. Это место было святилищем Данаи. Она приходила сюда любоваться трофеями и подарками, собранными за многие века своей жизни. Иногда она приводила в эту сокровищницу своих любовников и здесь, среди великолепия даров, отдавалась им. Это были избранные. Те, которые удостаивались особенного внимания. Дриадам видел многое, чтобы не сомневаться в том, что Даная способна удовлетворить любое существо, выпить любое вожделение. Видел он и обратную сторону этой безграничности. Другой образ, в котором Даная иногда представала перед ним. Не всем из тех, кто был приглашен в ее сокровищницу, удалось уйти отсюда. Многие остались здесь, в этой опочивальне, пополнив коллекцию даров и трофеев. Соблазн, презрение и смерть - таковой была сущность Данаи и ее сестер - Алкмены и Семелы. Сущность их божественной красоты.
Даная вытерла руку о кору дерева. Дриадам задрожал сухими ветвями, зная, что это божественное тело никогда не позволит ему утолить свое вожделение в его сочных реках. Он был здесь еще одним трофеем. Случайным, но участь его от этого была не менее печальна. Спавшие в его корнях ийсы зашевелились.
- Почему бы тебе не взять их? - голос Данаи был как всегда чист и полон презрения.
Она отошла от дерева. Сейчас ее не интересовали плотские забавы. Она пришла сюда, чтобы подумать. Подарок Сфинкс. Что он значил? Скрестив ноги, Даная села на высохшую землю, разглядывая двух уродливых существ. Двух азолей. Они танцевали друг с другом, медленно вальсируя, сплотившись в пару. Диковина, чудом попавшая в Аид из Эдема. "Неужели земля цветов и дождей может рождать таких уродов?" - думала Даная, изучая азолей, заглядывая в их неестественно большие глаза, чувствуя запах слюны, вытекающей из их открытых ртов. "Так пахнет плоть", - вспомнила Даная. Так пахнет вожделение. Зачем же Сфинкс подарила ей этих мохнатых уродцев? Что это значит? Просто подарок или еще одна загадка Сфинкс? Даная вытянула руку, желая прикоснуться к одному из азолей. Прикоснуться к Эдему, так же, как недавно она прикасалась к стекавшему по дереву небу. Шершавый язык азоля лизнул ее пальцы, оставив на них свою слюну. Поднеся ко рту, Даная облизала их. Азоль заскулил, прося разрешения снова припасть к ее руке. Что это? Еще одни слуги? Даная встала, позволяя им облизать свои ноги.
- Теперь его, - Даная указала им на дерево, желая проверить их покорность.
Их языки впились в кору, заставляя дриадам вздрогнуть. Он испугался, что они уничтожат дерево, уничтожат его плоть. Но они всего лишь ласкали его, терлись о его ствол, лизали его. Дриадам застонал, чувствуя, как вожделение становится слишком сильным, как оно поднимается из его глубин.
- Мило, - Даная погладила его кору.
Один из азолей бросился к ее ногам, вылизывая пальцы, обсасывая их. Сухие ветви дерева робко потянулись к ее коже. Кора под ее ладонью раскрылась, превратившись во множество маленьких ртов, тянущих свои губы, надеясь на поцелуй.
Маленькие рты жадно впились в ее обнаженные груди. Они втянули в себя ее кожу, ее соски. Сухие ветви обвили ее живот, ноги. Они поднимались между них все выше, сплетаясь между собою в единое целое, наполняя его остатками сохранившейся влаги. Даная вскрикнула. Она не могла пошевелиться. Ветви держали слишком крепко, опутав все тело. Они проникали в нее, растягивая плоть, и там, внутри, пускали корни, ненасытно втягивая в себя найденную влагу. Даная не сопротивлялась. Запрокинув голову, она наслаждалась этим мгновением, позволяя ненасытным ветвям скользившим по ее телу, пробираться в ее рот. Три сестры. Три идеальных любовницы для любого страждущего.
Дриадам содрогнулся, замер. Его ветви обмякли, отпуская Данаю. Она упала на землю. Пара азолей страстно совокуплялась между собой, меняясь местами. Лицо Данаи было так близко от них, что их брызжущие во все стороны слюни, щедро ложились на ее щеки и снежно-белые волосы. Она поднялась на ноги и пинком ноги разогнала эту однополую пару. Подарок Сфинкс или ее загадка? Только ей или же всем трем сестрам? Даная так и не смогла найти ответ. Отведенное на размышления время кончилось. Ее ждали слуги и нетерпеливые любовники, не способные найти удовлетворение в объятиях ее слуг.
Она ушла, оставив дриадам в обществе двух хнычущих азолей. Его жажда была утолена. Выпитые им соки текли в его жилах. Они несли жизнь. Она собирались воедино у основания одной из ветвей. Сначала это был просто небольшой пульсирующий нарост, затем темная сморщенная почка и, наконец, лист. Он развернулся так быстро, что Дриадам испугался этого буйства жизни внутри себя самого. Ему показалось, что сейчас этот сочный зеленый лист так же стремительно увянет и пожелтеет, что через мгновение он увидит, как он уже падает на землю и превращается в перегной. Но лист жил. Один из азолей протянул свою кривую руку, желая сорвать его. Сухая ветвь спешно хлестнула его по спине, а затем откинула в сторону. Остальные ветви бережно обвили этот единственный зеленый листок, стремясь защитить его от безжалостной внешней среды. Дриадам вздохнул, любуясь жизнью, которую создал. Жизнью, которая была продолжением его собственной жизни.
***
Алкмена плакала. Три сестры, три подарка и три загадки, что делать с этими подарками. Алкмена была последней. Сфинкс позволила ей увидеть все, что подарила она ее сестрам. Обе они были рождены здесь, в Аиде, но Алкмена была другой. Когда-то она жила в Эдеме. Когда-то она была настоящей женщиной, одной из тех, чью красоту воспевают поэты, и по вине которых погибают целые народы, утопая в войнах, устроенных правителями. Она была той, кто дарит надежду и отнимает ее, решив, что общество страждущих стало скучным. Она могла свести с ума своей неприступностью хозяина, отдавшись всем его слугам. Она могла проиграть десяток любовников и могла поставить себя на кон. Ее красота была безупречна. Она опьяняла и сводила с ума. Ее любили и ненавидели за то, что любят. Десятки мужей, сотни любовников - она принадлежала им всем и никому одновременно. Она отдавала им свое тело и свою душу, взамен забирая их сердца. Это были ее трофеи. Оргии сотен людей, отдававшихся друг другу ночь напролет, в надежде, что одним из партнеров окажется безжалостная хозяйка их влюбленного сердца. Женщины, мужчины, дикари и знать - они все лежали возле ее ног, дожидаясь разрешения вылизать дорогу, по которой она собирается идти. Сам воздух вокруг нее, казалось, был наполнен похотливыми желаниями, способными вскружить голову любому. Ее первым любовником стал ее собственный отец. Ее мать убила его, но вскоре сама припала к ее губам в горячем поцелуе. Алкмена забыла про них в двенадцать. Десятки глаз любовались ею. Сотни рук желали прикоснуться к ее коже. Богиня. Так называл ее первый муж. Он лишил себя жизни, застав еще совсем юную жену в постели со своими братьями. Они поделили его богатство, но поделить вдову так и не смогли. Она переходила, как трофей от одного брата к другому, пока в живых ни остался только один из них. Его убил его собственный отец. Хотел он убить и Алкмену, но вместо этого взял ее в жены. Она сбежала от него с его конюхом. Затем были войны. Солдат вешали, а генералы пили яд, и где-то рядом всегда была Алкмена. Богиня наслаждений.
Она умерла молодой, едва успев расцвести, как женщина. Умерла, чтобы родиться вновь. Родиться в мире Аида. Утроба мертвого озера воссоздала ее красоту, но изменила тело. Она была рождена вновь не для того, чтобы отправиться на остров покоя. Она должна была стать одной из тех, кому назначалось нести красоту и вожделение в этом мрачном мире немыслимых извращений. Цветущий Эдем навсегда остался в прошлом. Теперь она была одной из трех: Даная, Семела и Алкмена. Три сестры, вобравшие в себя красоту и порок. Три разных образа одной сути.
И вот, спустя десятки веков, Алкмена плакала. Сфинкс загадала ей загадку, разгадать которую она не могла. Что значили все эти подарки? Даная получила пару ненасытных азолей, таких обыденных в Эдеме, но диковинных в Аиде. Они могли свести с ума любого. Особенно здесь. Семеле подарили дочь. Точная копия матери, но еще совсем юная, не вкусившая плоть многовекового порока. И, наконец, Алкмена. Что было делать ей с подарком Сфинкс? Она вернула ей ее тело. То, которое было у нее так недолго. То, в котором она покоряла Эдем. Теперь это был не образ, сохранивший в себе лишь черты: бронзовую кожу, черные, как смоль волосы, бездонные глаза. Теперь она снова была женщиной. Ее плоть перестала быть бездонным вместилищем для всех желающих. По ее венам текла самая обыкновенная кровь. Ее сердце билось, из глаз текли слезы. Сфинкс отняла у нее ее божественность. Отняла и заставила вернуться обратно, туда, где Алкмена много веков ублажала желающих. Но как?! Из глаз Алкмены снова потекли слезы. Аид был слишком жесток для этого тела. Она умрет. Перестанет существовать, растворившись в холодных водах мертвого озера. "А, может быть, это вовсе и не загадка? - подумала Алкмена. Может быть, это просто прихоть Сфинкс? Ее желание развлечься? Или же проверка на верность и преданность?" Алкмена запуталась. Сколько она сможет прожить, не находя выхода? Сколько у нее слуг, которых она сможет предложить трепещущим любовникам вместо себя? Теперь они все стали такими же, как и она. Алкмена ужаснулась, представив свои владения, место вожделения и плотского греха, залитое кровью и гниющими человеческими останками. "Это закончится слишком быстро", - решила Алкмена. Подарок Сфинкс не может быть таким чудовищным. Это загадка. Загадка, которую ей необходимо разгадать и сделать это нужно, как можно быстрее.
***
Низкое ночное небо простиралось в сторону отсутствующего горизонта. Оно вытягивалось и расширялось вдали. Его начало, казалось, лежит прямо за вашей спиной, но стоило обернуться, и картина повторялась - небо снова собиралась где-то за спиной, начинаясь далеко впереди. Это была стройность мира Аида. Его устройство. Все важное прямо за твоей спиной. Всегда за твоей спиной.
Ночное пространство, сдавленное сползшим на землю небом, вздрогнуло, нарушая свою первозданную стройность линий. В центре него образовалась небольшая черная точка, словно кто-то проколол иглой несуществующую плоть, ставшую вдруг материальной. Размеры этой точки стремительно росли. Вскоре за ее черной мглой начали проступать неясные образы, штрихи иного мира. Множество свиртов, копошась возле краев отверстия, увеличивали его. Мгла отступала, и образы за ее пеленой становились более четкими. Сначала от черного отделилось белое, затем от белого черное. Распад породил новые цвета: кроваво-красный и золотисто-желтый. Это позволило отделить образы друг от друга. Желтые змеиные глаза, белые седые волосы, свисавшие на дряхлые плечи грязными свалявшими прядями, и пятна крови, усеявшие одежду и тела тех, кто застыл по ту сторону образовавшегося отверстия, дожидаясь момента, когда оно станет достаточно большим, чтобы сквозь него они смогли пройти в этот мир. Это были эринии - хранительницы вечно цветущего Эдема, единственные существа, кому свирты готовы были открыть проход в своей невидимой преграде, разделившей два мира.
Четыре старухи ступили на высохшую землю, покидая землю цветущую. Змеиным глазам не нужен был свет, чтобы видеть окруживший их мир, чтобы видеть перемены, коснувшиеся его иссохшей плоти. Поляна аворов, посреди которой они стояли, зашумела, разнося весть об их появлении. Никто не шел встречать старух, как это было прежде, много веков назад. Аид забыл про них, или же был занят чем-то более важным. Ни ужасных тварей, ни богинь красоты. Только ночь, поляна аворов и пара ийсов, разбуженных появлением эриний. Несколько мгновений старухи так и стояли, затем тишину прорезал оглушительный собачий лай. Уродливый трехголовый пес остановился напротив эриний. Змеиные головы, проросшие сквозь его кожу, зашипели. Вечные хранители двух миров, вечные враги, обреченные быть союзниками молча воззрились друг на друга.
- Сфинкс, - проскрипела одна из старух. - Отведи нас к ней.
Три собачьих пасти хищно лязгнули, обливаясь слюной. Языки высунулись из ртов змеиных голов, покрывавших его уродливое тело. Даже аворы и те стихли, дополнив напряженное молчание. Страж Аида зарычал и начал в бессилии разрывать сухую землю.
- Мы пойдем за тобой следом.
Эринии шагнули вперед, поторапливая его. Аворы проводили молчаливую процессию, кивая им в след своими сочными бутонами, и весело загудели, пересказывая увиденное.
***
Подножие горы, к которой привел четырех эриний кербер, было покрыто засохшей слизью, медленно ползущей вверх, вслед за поднимавшимся небом. Начинался рассвет. Пара стражников идаллов, охранявших вырубленную в камне лестницу, спали. Томимый бессильной злостью кербер, выместил свою ненависть к старухам, которых был вынужден сопровождать, разорвав одного из них. Эти звуки разбудили второго идалла. Его глаза, беспорядочно усеявшие безголовое туловище, открылись, а из акульей пасти, находившейся там, где должен был быть его живот, вырвался тонкий пронзительный писк. Кербер по-собачьи затряс своими тремя головами, избавляясь от остатков плоти, запутавшихся в его шерсти. Учиненная расправа была примером для второго стражника. Уроком, который он должен был либо усвоить, либо умереть. Затем кербер ушел, оставив дрожащего идалла наедине с четырьмя старухами. Эринии прошли мимо растерзанного стражника. Его плоть, подобно ковру, устилала первые несколько ступеней длинной каменной лестницы, терявшейся где-то в поднимавшемся брюхе неба. Старухи не спеша шли вслед за этой движущейся границей. Долгий ночной путь скоро должен был закончиться, но его детали не переставали удивлять эриний своими переменами. Опоздание кербера; хариты, которые не вышли их встретить, ублажая глаз покинувших красоту Эдема своей собственной красотой; дикие оргии уродливых тварей, скрытые опустившимся небом, но от этого не ставшие менее отвратительными; снующие повсюду зоргулы, идущие за ними по пятам, в надежде выведать их секреты; совокупляющиеся между собой деревья, чьи духи потеряли былую стоическую привлекательность своего молчания; бывшие жители Эдема, снова рожденные, но уже в мире Аида. Последних было слишком много - тех, кого не принял остров покоя. Они сновали по высохшей земле, пряча от голодных уродливых существ свои горячие тела, вновь рожденные в утробе мертвого озера. Даже сейчас перемены не перестали удивлять эриний. Чем выше они поднимались, тем больше картин открывалось их взору. Огромный город, обнесенный высокими стенами, раскинулся не далеко от возвышающейся над ним горы. Новая правительница принесла не только новую власть в Аид, но и свои воспоминания жизни в Эдеме. Новые Фивы поражали своим сходством с оригиналом, давно канувшим в века. Кто мог жить в этой идеальной подделке труда человеческих рук?
Поднимавшееся небо скользнуло по последним ступеням огромной лестницы. Его пролитая плоть, устремилась следом за ним, скользя по ступеням маленькими безголовыми змейками. Кое-что здесь все-таки осталось неизменным - дворец верховных правителей Аида. Его белоснежные колонны поражали изощренностью мастеров, создавших их. Пологие скаты, острые углы, купола и шпили - все перемешивалось в одной неподражаемой палитре безумства и красоты. И Сфинкс. Она была, как всегда прекрасна в своем чудовищном сплетении женской красоты и звероподобной силы. Львиный торс плавно переходил в округлую женскую грудь, увенчанную чувственными сосками, сильные лапы заканчивались тонкими пальцами. Женское лицо, отразившее все человеческие черты, перетекало в короткошерстный затылок львицы. Она восседала на своем престоле, мерея вошедших презрительным взглядом кошачьих глаз, словно высчитывая расстояние между ними, свою возможность одним прыжком оказаться возле будущих жертв и разорвать их в клочья.
- Зачем пришли? - промурлыкала она, но даже ее нежный голос не мог скрыть жестокой сути.
Ее глаза прищурились, взирая на четырех старух. Стоявшая рядом с ней обнаженная женщина тронула рукой ее торс, собираясь что-то сказать.
- Не смей прикасаться ко мне, Пандора! - прошипела Сфинкс. - Не сейчас!
- Это эринии, - сказала девушка, смиренно опуская голову.
- Я знаю, кто они, - голос Сфинкс снова обрел журчащую нежность. - Что привело вас в Аид?
Старухи молчали.
- Я задала вопрос!
- Мы ответим, но прежде, вели змее, что возле тебя, убраться.
- В ней змеиного меньше чем в вас.
- Ее душа темна так же, как светло ее лицо.
- Она останется.
Старухи переглянулись.
- Спор бесполезен, - поторопила их Сфинкс.
- Хорошо. - Одна из старух сделала шаг вперед. - Говорить буду я.
- Слушаю.
- Мы пришли к тебе с просьбой, Сфинкс. Урезонь своих слуг. Их стало слишком много в Эдеме. Дай нам время вернуть былые уставы.
- Вы хотите устроить гонения на моих слуг?
- Только на тех, кто выступает против земли и прав материнского рода.
- Что есть земля и материнский род здесь?
- Оставь свои загадки, Сфинкс! - Эринии гневно затрясли головами. - Ты знаешь, что такое Эдем. Ты же сама жила в нем.
- Знаю! - в глазах Сфинкс вспыхнул огонь.
- Твоя жестокость...
- Весь Эдем жесток! Он лишь прикрывает свою жестокость и уродство великолепием своих благоухающих садов. Убирайтесь. Я не смогу вам ничем помочь.
Сфинкс замолчала, слушая, как в соседнем зале надрываясь кричит женщина. Крик был настолько жалобным, что эринии тронутые этой мольбой повернули головы, прислушиваясь. Внезапно, к истошному крику добавился еще один, более тонкий, гортанный, похожий на плач. Затем наступила тишина, нарушаемая неровным журчанием воды, льющейся на каменный пол. Уродливый комок плоти, выбрался из женского тела, подобно ребенку. Упав на пол, он перегрыз пуповину и неуклюже пополз к Сфинкс.
- Что это такое? - с отвращением проскрипела одна из старух.
- Это ребенок, - улыбнулась Сфинкс. - Пандора, будь добра, принеси его мне.
Стоявшая рядом с ней девушка нежно взяла на руки уродца.
- Что за чудовище рождает такое потомство? - В змеиных глазах старухи мелькнул ужас, когда она увидела его мать, идущую к Сфинкс, чтобы забрать свое дитя. - Аглая!?
Старуха не верила своим глазам. Мать чудовища, которое Сфинкс держала на руках, была женщиной.
- Он прекрасен! - промурлыкала Сфинкс, отдавая матери ее дитя. - Твой сын. Твой ребенок.
- Благодарю, - женщина заботливо прижала к своей груди уродливый комок мяса и зубов, обтирая его плоть.
- Ужас! - прошептали эринии.
Они шли просить Сфинкс о помощи, но теперь поняли, что Сфинкс самой нужна помощь.
Пандора проводила их взглядом до выхода, а когда они ушли, припала поцелуем к губам Сфинкс. Сейчас в этой страсти они были едины - хозяин и его слуга. Они слились в одно целое.
Не желая мешать любовникам, Аглая ушла, забрав с собой свое чадо. Старый азоль, выбравшись из-за трона, растянул безгубый рот в довольной улыбке и пустился в пляс. В сотый, а может в сто тысячный раз за свое долгое пребывание в тени трона, на котором восседала Сфинкс.
***
В это же утро, когда небо еще только начинало свой подъем, облаченное в темный плащ существо покинуло дворец Сфинкс. Никто не спросил его, куда он идет. Никто не встал у него на пути. Никто не попытался остановить, а если бы таковые и нашлись, то хватило бы одного взгляда, спрятанных под капюшоном глаз, чтобы дорога перед ним снова была свободна. В этих глазах отражалось небо. Такое же светлое и чистое, как в ясный день в Эдеме и такое же темное и низкое, как в самую страшную ночь в Аиде. Сама Сфинкс боялась смотреть в эти глаза.
Закутавшись плотнее в плащ, существо спускалось по каменным ступеням вниз, и небо послушно расступалось перед ним. Лишь иногда его слизистая плоть касалась его одежд, стремительно скатываясь с них прозрачными каплями. Темный плащ существа не был чем-то инородным на его теле. Он был его продолжением, его кожей, защищавшей обнаженную плоть. Беззвучные шаги не разбудили спящих охранников. Будь их сон более чутким, то, возможно, кербер не разорвал бы одного из них в то утро, увидев его спящим - кербер не трогает падаль.
Незамеченным существо прошло мимо стен спящего города. Под его ногами снова была сухая земля. Редкие аворы что-то шептали ему в след. Дриадам притворялись либо спящими, либо давно умершими. Иногда путь ему преграждали уродливые твари, наполнявшие ночь своим зловонием. Некоторые из них убегали, некоторые оставались лежать, отмечая его дорогу каплями своей угасающей жизни.
Миновав нагромождение холодных камней, существо остановилось, плотнее закутавшись в плащ из собственной кожи. Прямо перед ним блестело навечно застывшее озеро скорби. Считалось, что когда-то давно его создали те, кого не приняли на остров покоя. Это озеро было наполнено их слезами.
- Хтон! - тихо позвало существо, выходя на центр этого небольшого озера. - Я пришел к тебе, Хтон!
Оно осторожно закатало рукава плаща, обнажая слизистую плоть. Темные капли заструились по его пальцам, капая на многовековой лед. Он стоял, позволяя жизни вытекать из себя до тех пор, пока под его ногами не образовались две небольшие лужи. Опустив рукав, существо вернулось на каменистый берег.
- Моя кровь, Хтон. В ней моя жизнь. Можешь взять ее.
Замерзшие озеро осталось безучастным, лишь только две лужицы крови потянулись друг к другу, сливаясь в одну. Ее поверхность вздрогнула и начала сформировываться во что-то тонкое и прозрачное, вытягиваясь вверх, словно вырастая изо льда. Затем эта плоская гладь изогнулась, пытаясь принять определенную форму. Сначала глаз, затем рот, ухо между ними.
- Чего ты хочешь? - плоские губы разомкнулись, выдавливая слова.
- Я Люций, - произнесло существо в плаще.
- Люций? - Плоское веко задрожало, силясь разомкнуться. - Я помню тебя. - Открывшийся глаз смотрел в глаза под капюшоном. - Твой взгляд все тот же, Люций, только... только я не вижу в нем прежнего ликования.
- Все меняется, Хтон. Уже изменилось. Твой мир. Он стал другим.
- Это уже не мой мир. Теперь мой мир это озеро.
- Когда-то в его утробе рождались боги. Они приходили помочь тем, кто оплакивал здесь свою участь. Ты помнишь это?
- Помню. Я убил их всех.
- Кроме меня.
- Я сожалею.
- Теперь в этом озере ты, Хтон.
- Чего ты хочешь?
- Вернуть тебе твой мир.
- Мне он не нужен.
- Зато ты нужен ему.
- Я - тиран.
- И ты об этом жалеешь?
- Нет.
- Тогда вернись и свергни нынешних богов.
- Кто они?
- Ты не захочешь их знать. Они не такие, как мы, Хтон.
- Сколько я спал?
- Долго. Очень долго.
- Я хочу проснуться.
- Я помогу тебе.
- Почему ты?
- Больше никого нет, Хтон.
- Чего ты хочешь взамен?
- Ничего. Если бы ты видел, как изменился Аид, то понял меня.
- Мы никогда не поймем друг друга. - Дрожащий глаз закатился к небу. - Ты все еще зажигаешь последнюю звезду, Люций?
- Все еще.
- Значит, что-то осталось неизменным.
- Мне зажечь ее сегодня для тебя?
- Нет. Зажги ее для своих богов. Скоро я лишу их даже этого.