Илаюс. Он был первым из тех, кого коснулось дыхание узника. Это было три года назад, на утро после трагедии, случившейся в доме Мольбрантов. Илаюс пришел в особняк, чтобы сделать фотографии для местной газеты - просто работа, просто случайность. Узник мог выбрать кого угодно. Но он выбрал Илаюса. Выбрал, потому что ему понравились его мысли. Его дыхание проникло в них, пытаясь отыскать страхи и сокровенные желания. Но тогда оно было слабым и напоминало Илаюсу морской бриз, долетевший из отголосков его собственной памяти, заставляя вспомнить о родных краях, где он вырос.
Сейчас, это дыхание снова отыскало его, проникло в него своим теплом.
Это было его детство - так поначалу думал Илаюс - зов родных мест: шум моря и запах соли. Он ждал, что вот-вот услышит голоса забытых друзей и почувствует аромат домашних пирогов, которые его мать пекла по воскресеньям. Но ничего этого не произошло. Лишь только шум моря, да запах соли. Несомненно, это были воспоминания, но они не имели ничего общество с детством Илаюса. Они взяли за основу лишь образы, вырвав их из его памяти. Море и соль. Море слез, таких же соленых, как морская вода. Море чувств, таких же спокойных, как штиль и таких же грозных, как высокие волны. Море памяти, такой же безбрежной, как голубая, уходившая за горизонт водная гладь. И море одиночества. Море боли и скорби. Море, обладающее чудовищной силой, которое ждет шквального ветра, способного всколыхнуть его воды, чтобы волны, поднявшиеся над спокойной гладью, поглотили всех, кто имел неосторожность заплыть слишком далеко, а тех, кто все еще стоял у берега, бросить на острые, как бритва камни.
Илаюс вздрогнул. Чувство того, что внутри него находится кто-то посторонний, стало почти физическим. Кто-то смотрел на извивавшуюся под ним Энн сквозь его глаза, или же это он сам смотрел на море и соль сквозь чьи-то глаза, проникнув в чужое сознание? Эти две мысли слились воедино. Две догадки, ставшие одной истиной.
Илаюс замер, обернулся, вглядываясь в темноту дверного проема. Секунду назад ему показалось, что он услышал, как открылась входная дверь, и теперь он пытался вспомнить запирал ее или нет. Узник видел его мысли. Чувствовал их. В них не было ни страха, ни стыда. Даже тот факт, что посторонний человек стоит в темной прихожей и наблюдает за тем, как они с Энн придаются любовным утехам, не смущал Илаюса. Они делали это уже не раз - вот так вот, на глазах у посторонних людей. Им нравилось, когда на них смотрят, и нравилось смотреть на других. Чужая страсть всегда была крепче собственной. Она завораживала и пьянила. Она рождала образы и фантазии. Она наполняла желанием попробовать увиденное, вернуться домой и утонуть в этой всепоглощающей страсти. И узник видел эти мысли. Шел по их следу. Незнакомые люди, обнаженные тела, порок и запах похоти, витающий в воздухе, смешивающийся с запахом ладана и потных человеческих тел. Это было не море фантазий. Это была его безбрежная гладь, способная удовлетворить самый изысканный и извращенный вкус. Узник видел стены подвала, уходившие вглубь. Видел закрытые комнаты, спрятанные глубоко под землей. И видел людей, которые жаждали попасть за эти двери, дрожали в предвкушении или же недоверчивом ожидании, в тайне надеясь, что хотя бы здесь они смогут найти источник, питавший их тайную страсть.
Узкие, бескровные губы узника вздрогнули. Среди множества серых лиц, одно было ему знакомо. Он видел его когда-то давно, до трагедии в доме Мольбрантов, и после, в мыслях Джека Макгрегора, когда тот приходил в особняк.
Глэмси. Она лежала на кровати и вспоминала мужчину, за которым готова была пойти на край света. Эти воспоминания были яркими и сочными на фоне общей бедноты и опустошенности, чтобы не заметить их. Чтобы не запомнить лицо человека, способного заставить эту пустоту пульсировать жизнью. Чтобы не узнать его имя. Дерек.
Губы узника снова вздрогнули, беззвучно выговаривая эти два слога. И снова: "Дерек". Дерек и люди, которые окружали его: Полетта, Мервик, Габриэла. Особенно Габриэла. Когда-нибудь он отыщет ее и демона, который стоит за ее спиной. Обязательно отыщет. Это желание, зародившись где-то в глубине, принесло узнику чувство беспокойства и тревоги. Оно заставило его подойти к окну и, глядя, как сгущаются сумерки, задуматься о чем-то важном. Важном настолько, что даже он, обреченный на вечные раздумья в этом одиноком доме, не мог понять природу этих чувств.
***
Азоль, который достался Лоре от Джима Стоуна, волновал ее мысли, заставляя дрожать все ее тело. Что-то приближалось к нему. Он слышал эти шаги. Они шли за ним. Шла сила и неизбежность. Он чувствовал ее на расстоянии. Времени оставалось все меньше. Его, возможно, уже не хватит на последний танец.
Лора поднялась с кровати и прикоснулась рукой к стене, за которой она так часто слышала волнительные песни любовных утех. Стоны Энн были ровными, но от этого не менее сладкими. Как много Лора была готова отдать сейчас, чтобы стены стали прозрачными, чтобы она смогла увидеть страсть, которую слышала почти каждый день. Ее взгляд упал на входную дверь - вот что могло исполнить ее желание. Она вышла на улицу. В нависших сумерках было что-то спокойное, зачаровывавшее своей размеренностью. Лора посмотрела на окна в соседнюю квартиру. Искушение оказалось слишком велико, и она, прижавшись лбом к холодному стеклу, заглянула внутрь, но смогла увидеть лишь слабые очертания прихожей. "Можно обойти дом", - подумала Лора. Азоль недовольно запрыгал, негодуя над ее нерешительностью. Дверь. Лора смотрела на нее, волнуясь, как при первом свидании, когда кажется, что этот момент станет самым главным во всей последующей жизни. Ее рука сама потянулась к ручке, сама повернула ее. Тихий щелчок и дверь открылась. Лора зачарованно смотрела в образовавшуюся щель. Азоль умолял свою хозяйку войти, сделать хотя бы еще один шаг, чтобы услышать чуть больше, чем слышит она сейчас, почувствовать запах разгоряченной плоти и, возможно, (они мечтали об этом оба - слуга и хозяин) увидеть то, что так часто пыталась представить себе Лора... И Лора поддалась на эти уговоры. Дверь слишком громко хлопнула, закрывшись за ее спиной. Ей захотелось убежать, но желание увидеть было еще сильнее. Поэтому она шла вперед. Шла до тех пор, пока не увидела кровать. Пока не увидела лежавшую на ней Энн и широкую спину Илаюса. Обернувшись, он смотрел прямо на нее.
- Что ты здесь делаешь? - спросил он Лору, и она не нашлась, что ответить. - И давно ты наблюдаешь за нами?
- Простите. Дверь была открыта, и я просто зашла спросить... Я хотела...
- Посмотреть? - помог ей Илаюс. - Тебе нравится смотреть, да? Поэтому ты пришла сюда? Ты устала слушать, и тебе захотелось чего-то большего?
Лора промолчала.
- Он задал вопрос, Лора, - Энн выбралась из-под Илаюса и теперь сидела на кровати, совершенно не стыдясь своей наготы. - Ты хотела посмотреть, как мы занимаемся любовью?
- Не бойся. Просто ответь, - Илаюс повернулся, и Лора невольно опустила глаза, смущенная и взволнованная его наготой.
Азоль радостно запрыгал у ее ног. Для него подобное зрелище было самым лакомым и желанным.
- Простите меня, - прошептала Лора.
- Простить? За что?
- За то, что побеспокоила вас в такой момент. Я, пожалуй, пойду.
- И будешь снова слушать?
- Нет. Клянусь, больше не буду.
- Значит, все-таки ты слушала?
- Иногда.
- И сейчас пришла, чтобы посмотреть?
- Простите меня, - Лора чувствовала, как начинает краснеть. - Сама не знаю, что на меня нашло.
- Все в порядке, - доверительно сказала Энн. - Ты можешь остаться.
- Что?
- Рядом с тобой стоит кресло. Садись в него.
- Так глупо! - Лора закрыла лицо руками. - Господи! Так глупо.
- Сядь в кресло! - повысила голос Энн.
Это было уже не предложение. Это был приказ, которому Лора, продолжая закрывать лицо руками, подчинилась. Азоль у ее ног высоко подпрыгнул. Отведенное ему время заканчивалось, но он уже не думал об этом. Для него всегда главным были танцы плоти. Почему сейчас что-то должно измениться? Еще один танец. Последнее па долгого безумного вальса похоти.
- Открой глаза и смотри на нас, - велела Энн Лоре.
Когда-то ее взгляд был таким же - смущенным от осознания своих собственных порочных желаний, но теперь она уже давно не стыдилась этого. Полетта научила ее управлять своими фантазиями. Быть их хозяином, а не их рабом. Эта женщина открыла для них с Илаюсом новый мир страсти, мир чувств и сексуальной гармонии, где не нужно стыдиться своей похоти, насилуя собственный разум всевозможными запретами, которые придумали те, кто никогда не знал что такое настоящая страсть. Подчиняться этим правилам значит изменять самому себе, терять свою сущность, строить жизнь, которая не нужна тебе самому. Счастье - это самое простое из того, что может достичь человек. Для этого не нужно ничего приобретать. Все предпосылки даются с рождения: любовь, страсть, фантазии. Нужно лишь перестать стыдиться чувств, пряча их за громоздкими материальными и духовными ширмами. Границ не существует. Для каждого есть собственный путь к счастью, нужно лишь определиться: хочешь ли ты идти к этому один, или же держа кого-то за руку. Для Энн этим кем-то стал Илаюс. Рядом с ним она была счастлива. Вместе они шли по миру, который открыла для них Полетта. Страна наблюдений и демонстраций. Город созерцания. Вот каким был адрес, где жила для них страсть. Энн знала, что есть и другие адреса. Об этом рассказывала Полетта. Иногда ей удавалось увидеть это самой. Возможно, когда-нибудь настанет день, и она предложит Илаюсу посетить одну из этих непознанных ими стран. Возможно, она даже сделает это и без него, но только не сейчас. Сейчас ее счастье лежит на ладонях их общих рук. Их общее счастье.
Энн бросила на Лору короткий взгляд и громко застонала, возбужденная похотливым взглядом своей соседки и осознанием того, что за ними наблюдает кто-то близкий, тот, кто знает их, встречая возле своего дома, здоровается с ними, оценивает их внешнюю красоту, их одежду. Тот, кто всегда видел только их макияж, нанесенный для того, чтобы существовать в этом мире. Их притворство подражания. Что ж, теперь они обнажатся перед ним. Предстанут в своей природной сути, такими, какие они есть на самом деле.
Если бы Энн знала, что кроме Лоры за ней наблюдает еще одно существо, пляшущее возле ног своей хозяйки, то, вполне возможно, стоны ее стали громче. Но она не знала, не видела. Не видела Энн и появившегося Грифона. В его глазах не было ничего кроме правосудия. Даже когда растерзанное тело азоля упало к его ногам, эта жажда не иссякла, не стала меньше. Другая пара глаз, не менее беспристрастных, но наполненных только лишь местью, принадлежала Гарпии. У этого существа были другие мотивы, другие ценности, но сейчас его путь шел по одной дороге с Грифоном. Грифон дал ему смысл, вернул к жизни, указал цель, и теперь их единственным разногласием было лишь ожидание, в конце которого находился узник. Он ждал этой встречи так же, как Грифон и Гарпия ждали ее. Ждали, и каждый из них готовился к этому по-своему.
Лора вздрогнула. На мгновение ей показалось, что у нее забрали часть ее тела, что-то очень важное и ценное. Жар азоля перестал греть ее разум. Остался только жар воспаленной плоти, но его очаг находился за пределами тела Лоры, там, на кровати, среди влажных простыней, разжигаемый страстью Илаюса и Энн. Лора смотрела на них, боясь даже моргнуть. Иногда ей начинало казаться, что это сон, который может в любое мгновение потерять свою плотность, поэтому она жадно впитывала в себя все, что происходило сейчас в этой комнате: громкие стоны Энн, тяжелое дыхание Илаюса, их позы, мимику, капелька пота на их коже, запах их тел. Все это заполняло ее сознание, взамен утраченной страсти, которую она потеряла, лишившись азоля. Огонь желания снова принялся плавить ее разум. Плавить так же, как чуть раньше уже расплавил ее тело. Какое-то время Лора пыталась совладать со своим желанием, но затем, сдавшись, распахнула халат и начала ласкать себя.