Аннотация: Зачем женился? Чтобы на каждый мой шаг слышать это ее :Куда"?
ПОТЕРЯВШАЯ ОРГАЗМ
Книга психологических ребусов "Семь невыученных уроков"
Содержание
Предисловие
Урок 1. Монолог о корыте
Урок 2. Няня
Урок 3. Потерявшая оргазм
Урок 4. Мячик
Урок 5. Короткая позиция
Урок 6. Пещера страсти
Урок 7. Визит вежливости
Урок 8. А согревает вечность
Урок 9. Связующая нить
Урок 10. Урок хорошего английского
Урок 11. Дао любви
Урок 12. Мужские уловки
Урок 13. Уловки женские
Урок 14. Измена
Урок 15. Слово за слово
Урок 16. Подзалетела
Урок 17. Незнакомка
См. также эротическую повесть "Я - Соска"
- исповедь 12-летней на сайте
http://zhurnal.lib.ru/w/watim
Скоро: "Банный день - суббота", исповедь 13-летнего,
повесть, полный вариант
УРОК 17
Н Е З Н А К О М К А
Н О В Е Л Л А
1
Они уже давно охладели друг к другу.
Валентину казалось, что отчуждение началось еще в первое после их свадьбы утро. Он проснулся и долго прислушивался к нарочито громкому шепоту за дверью молодых, к сальным шуткам и обидным смешкам.
- Хамы, - процедил он и, рывком откинув одеяло, сел. Ноги ощутили прохладу пола, но не остудили, обожгли. - Их пригласили к столу, а они с грязным рылом в постель залезть...
Он не успел закончить крамольную мысль; на плечо его тяжело опустилась рука любимой и суженной.
- Куда? - спросила она резко и властно.
- Ты слышишь? - кивнул он на дверь.
- Завидуют, - успокоила Люся и повалила мужа. - Завидуют! - громко повторила она и, хихикнув от удовольствия, впилась в его сухие губы уверенно и надолго.
Это ее "куда?", прозвучавшее с явным собственническим акцентом, заставило Валентина всерьез и крепко задуматься.
"Что я наделал? - спрашивал он себя, разглядывая узенькое колечко на безымянном пальце. - Теперь на каждое мое движение, на любой мой шаг можно услышать это "куда"?
Четыре года знакомства неминуемо вели его к решающему моменту, казавшемуся обязательным и неизбежным. Он никогда не говорил о любви, никогда не спрашивал ее, однако их близость предполагала как само собой разумеющееся это кольцо на пальце. Такое маленькое, а так сжимает?! О чем бы не думал, оно постоянно напоминает: - Я здесь! Меня легко надеть, но попробуй сними!
Что это? Любовь? Или привычка?
Мысли эти явились ему много позже и не все сразу. Они вспыхивали несвязно в минуты необъяснимой тоски, наслаивались одна на другую, исчезали и появлялись вновь еще более длинные и безрадостные.
Прошли годы.
Время, когда можно было все начать сначала, казалось, безвозвратно ушло. Неуверенность в себе, неуверенность в переменах к лучшему и, наконец, боязнь остаться совсем одному, примирили его. Он успокоился, притих и мечтал лишь о
двух вещах: выиграть что-то большое по лотерее и разом избавиться от всех материальных проблем, и познакомиться с родственной душой, которую смог бы полюбить искренне и нежно.
У первого желания было мало шансов на осуществление, так как билеты любой лотереи брал Валентин весьма неохотно. Почему-то всегда, когда попадались они на глаза, в кармане не оказывалось лишнего тридцатчика или полтинника, покупка откладывалась на потом, что, по русскому обычаю равнозначно слову никогда.
У второй его мечты шансов на успех было еще меньше. Ни за какие коврижки не решился бы он начать разговора первым. Да и внешность его... Женщинам нравятся не такие. Это он знает точно.
Когда у человека есть мечта, ему можно позавидовать. Когда у человека есть целых две мечты, ему тоже можно позавидовать. Но Валентин не считал свое положение завидным.
Прежняя Людочка стала для него Люськой. Он как-то подумал: - Зачем я женился на таком имени? Люська-Дуська... Даже произносить неприятно.
Дети были в соседних квартирах, в соседних подъездах, во всех соседних и несоседних домах. В их квартире таким богатством обзавестись не сумели. Грезы о какой-то особенно счастливой жизни растаяли, как тает весной казалось такой нерушимый лед на городском пруду.
И они зажили "как все".
Он регулярно приносил домой зарплату, регулярно бывал у друзей, которые так и не стали их общими друзьями, регулярно задерживался на работе - здесь было общение, его понимали и ценили, и регулярно исполнял свои супружеские обязанности - скупо, торопливо и молча.
Она регулярно готовила завтраки и ужины, регулярно меняла мужу носки и рубашки, и регулярно ворчала на него и на всё на белом свете.
Так и варились они в собственном семейном соку, пока Валентину не позвонила женщина.
По работе ему часто звонили женщины, но этот звонок к работе отношения не имел.
- Я вас давно знаю, - сообщила Незнакомка. - И понимаю. Я тоже одинока, - вздохнула она и поспешила уточнить, - нет-нет, не в том смысле... муж есть... - Она замялась, подбирая нужное слово. - Но... его нет.
- И у меня такое, - неожиданно признался он и от этого признания почувствовал необъяснимую симпатию к этому негромкому и усталому голосу, словно сокровенная мысль, случайно вырвавшаяся наружу, сблизила их.
- Вы такой надежный... Я бы хотела...- она не закончила.
- Что? - на лету подхватил он и сердце его забилось чаще.
- Звонить вам... иногда... Просто так...поговорить. - Она вновь помолчала и тихо-тихо спросила. - Вы не против?
- Я? - она еще спрашивает! - Нет, пожалуйста. Я не против! - бессвязно лепетал он, и холодный пот покрывал его спину. "О, Господи! Как я говорю? Что она обо мне подумает?!"
После этого разговора Незнакомка надолго замолчала.
Первые дни он вздрагивал от каждого звонка, судорожно хватался за трубку. "Она" - надеялся он и, разочарованный, отвечал невпопад. Но через неделю успокоился, а через две недели только усмехался грустно. "Кому я нужен? Надежный!.. Даже не спросил, как зовут ее... Хорош, нечего сказать!"
Самые печальные мысли закрутились в голове, еще более подчеркивая его одиночество. "Пустая никчемная жизнь. И тянуться ей долго-долго..."
Но она позвонила.
И разговоры эти, ставшие неотъемлемой частью его жизни, изменили его.
- Я вижу вас, когда вы спешите на работу, - как-то обронила она.
И он вспомнил, что в молодости любил носить галстуки. И теперь вглядывался в лица всех женщин, встречающихся на его пути, гадая: которая?
- Как вас зовут? - однажды решился и спросил он.
- Это важно?
Он не ожидал такого ответа и растерялся.
Она словно угадала его смятение и поспешно исправила свою ошибку.
- Для самых добрых друзей я - Мила. Вы можете, если пожелаете, звать меня так.
Это позволение вселило в него радость чего-то большего, чем просто телефонные разговоры и, новое неожиданное теплое чувство поселилось в груди.
- А меня...
- Я знаю, - мягко остановила она. - Я многое о вас знаю.
Такие слова не могли не польстить ему.
С удивительной легкостью находили они темы для разговоров и, словно добрые подружки, доверительно рассказывали друг другу маленькие истории, происходящие с сослуживцами и знакомыми.
Он никогда не звонил ей - она не сообщила номера своего телефона - может взять трубку другая. Всегда звонила сама.
- Когда мы встретимся? - однажды решился он.
- Вы непременно желаете этого?
- Я вас... - он чуть было не сказал то, чего еще никому никогда не говорил.
- Что же вы замолчали? - взволнованно спросила она.
- Я вас очень... очень... хочу видеть.
- А вы не боитесь разочарования? Вдруг я старая. Или некрасивая?
- Замолчите! - перебил он, перебил грубо, но и он не смутился этой грубости, и она не рассердилась на него. Напротив, грубость эта была ей дороже тысяч ласковых, нежный слов, она готова была слушать и слушать его в минуты такого естественного негодования.
2
От жены можно скрыть часть зарплаты, неприятности на работе, тайное свидание, если оно не оставило на вашем лице или на рубашке следов помады. Некоторым удается скрыть детей и алименты. Но скрыть счастье не под силу самому талантливому артисту. Счастье непременно разгладит морщинки, поселит в глазах блеск, а в характере снисходительность.
Валентин был счастлив и во всем ему хотелось видеть только красивое.
Жена раздражала его. Казалось, она разучилась нормально разговаривать, - только ворчала да покрикивала. А внешний вид? И это женщина! Волосы не прибраны, старый, еще девчоночий халатик, короткий до... неприличия и расползающийся на грудях.
Он сделал ей замечание.
Она поглядела на него, словно не узнавая.
- Я всегда так хожу, - бросила с усмешкой и ушла на кухню.
"И правда, - вынужден был признаться он. - Она всегда так ходит. Просто раньше я не замечал, а теперь замечаю. Почему?"
Он не стал искать разъяснений. Только еще дольше задерживался на работе и еще настойчивее просил о встрече.
- Где я увижу тебя?
Они незаметно перешли на "ты" и от этого стали еще ближе друг к другу.
- Ты понимаешь, - извинилась она. - Я не могу пригласить тебя к себе.
- Ко мне тоже нельзя, - сказал он, и ему сделалось нестерпимо грустно; как муха о стекло безысходно стучало в висках: никогда, никогда, никогда... Чувство жалости, перемешанное с досадой, застилало глаза, а пальцы так сдавили трубку, словно хотели заставить ее взять обратно эти жестокие слова или замолчать навек.
- Мы можем пойти в кино или...
- В этом городе? Где завтра об этом будет знать каждый телеграфный столб?
- Я хочу тебя видеть, - упрямо повторил он.
- А если мы встретимся... - предложила она и назвала соседний городок. - Там есть маленькая гостиница и нет любопытных глаз.
3
С вокзала он кинулся в гостиницу снимать номер.
В фойе никого не было. Валентин нервно мерил шагами небольшое пространство между окошечком дежурной, израненной, в фанерных заплатах, скрипучей дверью и обшарпанным диваном.
"Пять минут, всего только пять минут! - подумал он, поглядывая на часы, - а длятся они не менее часа."
Любой скрип казался ему окликом. Он перебрал все возможные и невозможные варианты, десятки раз повторил слова, которые скажет ей и которыми ответит ему она. Сто раз посмотрел на себя в зеркало и столько же раз поправил галстук, одернул пиджак и пригладил волосы.
Ее не было вечность, равную сорока минутам.
Встреча ошеломила его.
Не мог он поверить в такое. Никогда, никогда такая женщина даже рядом с ним находиться не сможет. Она из другого круга. Она выше его, недоступная. Какое к черту равенство? Это сказки для самовлюбленных кретинов, пытающихся за громкими словами скрыть свою никчемность. Она... я не знаю, кто она, но она всегда будет там, наверху, и, тяни меня самыми толстыми канатами, уши отрывай, я не смогу встать с ней на одну ступень, не смогу. Или я без глаз? Или я законченный эгоист? И она поймет это, рано или поздно поймет - зачем ей я, когда рядом есть другие.
Перед ним стояла женщина в пышном парике, деловом сиреневом костюме и в очках-стрекозах. Ему, не любившему косметики, впервые показалось уместным ее применение - все было на пользу: не броско, в меру, как и подобает женщине, которой не меньше тридцати и не больше... Впрочем, какое это имеет значение? Как она стояла перед ним, как вошла в эту ободранную дверь! Уверенность, достоинство... А ноги!
Он зажмурился, не веря глазам, открыл их вновь, но видение не исчезло.
Женщина подошла к нему и протянула руку.
- Вот и я, - нежно и просто прозвучал ее голос. И сразу потерялись глупые мысли о ее недоступности, о его ущербности. Как потерялись и слова, которые он повторял, заучивал наизусть, чтобы сказать ей их сейчас, в минуту их первой встречи. Да они и не подошли бы, потому как любые заготовленные слова оказались бы сейчас не к месту. - Вы молчите? - спросила она.
- Я... - замялся он.
Она смутилась.
- Я вам... не нравлюсь? - спросила тихо.
- Нет! Что вы!? Ни в коем случае, - лепетал он.
Она разыграла непонимание.
- Да или нет? - переспросила настойчивым шепотом.
- Да, да! - выпалил он.
Ей было мало такого ответа - женское самолюбие требовало большего.
- Что "да"? Не нравлюсь, да?
Он глубоко вздохнул и, глядя на свои ботинки, признался:
- Нравитесь...
До закрытия ресторана сидели они за шатким столиком, слушали искаженные плохой аппаратурой голоса Pop Star и пили какую-то фиолетовую гадость из длинной бутылки без наклейки. И даже такое вино отпивала она из бокала с мягкой улыбкой, словно это был "Мускат" из Венгрии или, в худшем случае, "Варна" из солнечной Болгарии.
"Неужели еще сегодня я..." - но даже про себя не смел он закончить мысль, боясь оскорбить и Милу, и то чувство, которое поселилось в нем.
Сонная дежурная равнодушно посмотрела на гостей, протянула ключ и уронила голову на стол.
Номер был удивительно прост. Две кровати из студенческого общежития - продавленная панцирная сетка и крашеные железные спинки; два непохожих один на другой стула; пара крашеных-перекрашеных фанерных тумбочек и шторы, закрывающие окна наполовину.
- Вот такие хоромы нам достались, - извиняющимся голосом сказал он, словно его нерасторопность привела к тому, что им достались именно такие, бессовестно разворованные расторопными коммунальщиками гостиничные номера, в которых от гостиничности осталась лишь цена да "Правила" для проживающих со множеством "запрещается". Но это было там, в другой жизни, а здесь...
Сердце его билось так, что Валентину было стыдно за себя. Он присел на кровать и, не в силах молчать и не зная, о чем говорить, сказал глупость:
- Вы где спать будете? Там?.. Хорошо, тогда я здесь.
И от этой глупости еще более растерялся.
Она ничего не ответила. Молча расправила постель, скинула туфли, повесила на спинку стула жилет и попросила, поворачиваясь к нему спиной:
- Помоги мне.
Валентин, до этого молча наблюдавший за каждым ее движением, не сразу понял смысл сказанного, а когда она повторила просьбу, резко поднялся и замер в нерешительности.
- Свет, - шепнула она.
Щелкнул выключатель.
Очки стукнули о тумбочку.
Рука ее, отыскав его руку, сжала пальцы и позвала.
4
Согревая дыханием ее плечо, он забылся.
Сердце его билось возле ее груди - она ощущала легкие толчки, считала их, сравнивала со стуком своего сердца и тихо плакала. Слезы сбегали по щекам, щекотали шею и расплывались пятном по подушке.
"Как мы живем? - спрашивала она себя. - Неужели для того, чтобы почувствовать себя счастливой, надо вот так прятаться, убегать ото всех и в первую очередь от себя? Жизнь пройдет и вспомнить нечего будет. Ни одного светлого дня. Только эта ночь."
5
Сон уходил.
Он потянулся и обнял рукою... пустоту.
Открыл глаза. Огляделся.
Ее не было.
За окном шелестел дождь. Небо, укрытое грязными холодными облаками, низко висело над землей. Ни просвета.
Мрачный свод навевал щемящую грусть. "Один. На всей земле один. Усну здесь под заунывный лепет дождя и некому слезы пролить."
Ему понравилась эта мысль. Он попытался представить себя уснувшим навек и словно наблюдал за собой со стороны - что же из этого выйдет? Но дальше гостиничной кровати и себя на ней - улыбающегося и в ботинках на босу ногу - ничего вообразить не смог.
"А, - лениво пошевелил рукой, - лучше жить. По крайней мере остается надежда на встречу."
- Ушла, - вспомнил он. - Почему? - но сил думать и отвечать не было. - Ушла... - повторил он еще раз и приподнял голову. - И мне идти? А там дождь... Такой зарядит непременно на весь день и никуда от него не спрячешься... А и пусть идет, мне какое дело? Домой торопиться не надо. Что там нового? Только обругают за сегодняшнюю ночь и последнюю радость отнимут. - Он вздохнул и повернулся к стене. - Лучше не думать об этом. И вообще ни о чем лучше не думать.
Мысли в голове потекли вялые, серые, как и сам день. Он прикрыл глаза и под шепот дождя незаметно уснул.
6
Всю неделю он грезил прошедшим свиданием, с трепетом переживая его вновь и вновь. И то, что казалось ему врезавшимся в память до мельчайших подробностей, отдалилось. Стерлось не только второстепенное, но и главное. Он не мог уже представить ни ее походки, ни голоса, ни даже лица. Только парик и очки-стрекозы. Ужас обуял его. "Встречу сейчас и не узнаю!"
Он испугался. Испугался не своей плохой памяти, а того чувства, что нарастало в нем - чувства неуемного желания увидеть ее, разглядеть и запомнить.
Приближался выходной и с ним возможность свидания, но Мила не звонила.
"Дома неприятности? - предположил он. - Скандал, а может и что-то большее? Какой у нее муж?"
О муже Милы он подумал впервые. Но и сейчас он представлялся Валентину чем-то нереальным, неодушевленным, и уж по крайней мере не имеющим никаких прав и притязаний на Милу. "Он есть, но его нет..." - вспомнил он ее слова и они вполне устраивали Валентина. "Хоть бы он узнал про нас и выгнал ее из дома! Я бы с радостью принял ее к себе." К себе? Куда? Что за черные мысли? А, может, она не хочет от него уходить? Может, ей сейчас очень больно? Какой я все-таки эгоист! Пелена счастья глаза и мозги затуманила, да?
Жену свою он перестал замечать. После небольшого шума по его возвращении, он не сказал ей и двух слов. И Люська молчала, только со зла еще больше гремела посудой да смотрела на него с ехидной усмешкой.
"Злорадствует, - говорил он себе. - Или подозревает? Еще чего доброго следить начнет, упрекать."
И от этой мысли он почувствовал себя много выше ее. И приятно кольнула подленькая мыслишка: "Завидует!"
Но ни следить за ним, ни упрекать, ни тем боле завидовать жена не собиралась. Она на все махнула рукой.
Он получил зарплату и готовился идти домой - запираться на два выходных в скучной квартире - когда позвонила Мила.
- Завтра там же? - спросила она.
- Почему ты не звонила? - жаловался он. - Я так скучал по тебе.
- Болела, - сказала она. - Извини, я спешу. До завтра.
Он не успел сказать ей чего-то важного. В трубке раздались короткие гудки.
"Я угадал. Скандал, Потому и болела, потому и молчала. Как бы я поступил на месте ее мужа, если бы моя Люська не явилась один раз домой?"
Он шел по улице, размышлял и толкал прохожих. Занятые своими думами, они не оставались в долгу. "Эк они толкаются, - безобидно замечал он и возвращался к прежней мысли. - Не вернулась домой? Ну и что? Мне какое дело? Даже интересно, может она такое выкинуть? - Он усмехнулся. - Нет, это я фантазирую. Кто на нее посмотрит?"
Он еще раз усмехнулся, но тут же признался себе, что, случись такое до его знакомства с Милой, флирт жены задел бы его за живое. А сейчас... У него нет желания гадать, что бы он сделал. Пожалуй, ничего. Он встретил, почему бы и ей не встретить? Тоже человек, - снисходительно подумал он, - и о счастье еще не перестала мечтать. Годов-то? Едва за тридцать...
Сегодня во всем хотелось видеть только хорошее и делать только доброе. Дома впервые за многие годы взял в руки гитару. Пальцы, как ни странно, легко вспомнили аккорды, но ловкости былой в них не было.
Утром Люська собирала сумки, готовилась на рынок за продуктами. Валентин гладил рубашку.
- Опять собрался с ночевой? - спросила она.
Он не ответил. Только делано-равнодушно посмотрел на жену и углубился в работу.
Ему стало жаль ее. Этим матюком, сорвавшимся с ее языка, она как бы обозначила пропасть между им - счастливым, и ею - несчастной, несчастной, может быть, и по его, Валентина, немалой вине. Ему подфартило и он на коне? А она? Или у нее меньше прав?
Что-то между жалостью и совестью шевельнулось в сердце.
Время поджимало. Он торопливо оделся и взял ключи.
- Деньги! - уже от порога вспомнил он.
В столе было пусто. Он растерялся. Вчера всю зарплату оставил здесь. Обычно жена брала понемногу из его получки на их общее хозяйство. Свою зарплату она тратила только на свои нужды, так они еще давно порешили. Но сегодня в столе не осталось ни копейки. Он бросился искать, судорожно выдвигая ящики в столе, в шкафу, рылся в карманах пальто и брюк, под горками белья и в банках с крупой. Всей его добычей оказался железный рубль, оставшийся от обеда.
- Вот змея, - понял он, и все прежние чувства и укоры совести улетучились в одно мгновение. - Разорвал бы заразу!
Деньги он все же нашел. У соседа перехватил на пару дней и уехал, мысленно награждая жену самыми нелестными эпитетами.
7
Новое свидание было точной копией первого.
Так же сидели они в ресторане, так же стучало его сердце, когда она просила помочь, а утром он проснулся один и долго-долго смотрел невидящими глазами в потолок.
Валентин уже не скрывался от жены, уезжая в выходные. Не всегда встречались они в другой городе. Иногда было кино, театр, или прогулки по дальним тихим улочкам. Но всегда она исчезала в самое неожиданное время, а он долго еще бродил по городу, отдавшись во власть светлых и немного грустных дум, и, только устав или продрогнув, возвращался в скучную пустую квартиру.
Жена находила тысячу способов оставить его перед выходными без денег. И Валентин начал прирабатывать. Свободного времени стало меньше и жизнь потекла незаметнее. Уже не попадал он во власть скучных вечеров, когда и сон не берет, и делать ничего не хочется. Быстро пролетала неделя и дарила за труды свидание.
Изменилась и Люська. Или это только казалось? Но она пыталась следить за собой, одевалась лучше, перестала ворчать на мужа, словно не замечала его; часто сама задерживалась по вечерам у "подруги".
Валентин заметил эту перемену. Но, невольно сравнив, усмехнулся: - Как далеко ей до Милы! У той все просто и прекрасно. А у этой...
8
Жена уезжала на два дня на дачу к "подруге" и Валентин рискнул пригласить Милу домой.
Люська торопилась, и, то ли от спешки, то ли от подлости своей натуры, опустошила холодильник, вымела все деньги а мужу оставила неприбранную квартиру.
С необъяснимым удовольствием наводил он порядок в доме; еще ни разу в жизни уборка не казалась ему таким веселым и приятным занятием. Оказывается многое в их доме стоит не так и ни к месту, много всяких ненужных вещей, само присутствие которых создает ощущение постоянного беспорядка. Он без сожаления выносил на мусорку мешок за мешком. И с каждой новой ходкой воздух в квартире становился чище, а сама квартира уютней и просторнее.
Он принес цветы, накупил на рынке фруктов и попытался приготовить что-нибудь вкусное по домовой книге.
Ужинали при свечах, танцевали под Поля Мориа, пили шампанское из одного бокала. Он никогда не чувствовал себя таким вдохновленным: говорил много красивых слов, кружился, держа ее на руках, стоял на коленях возле ее кресла.
Это было их лучшее свидание.
9
Он проснулся один.
На кухне гремела посудой жена.
Она пробегала в ванную, включала стиральную машинку и вновь шлепала босыми ногами на кухню.
"Когда она вернулась? А я хорош? Проспал как медведь и не проводил Милу. Встретились они или нет? Пожалуй, нет. Я бы услышал. Что-что, а шуметь моя умеет."
Он закрыл глаза, припоминая эпизод за эпизодом вчерашний вечер. Но стук кастрюль и шум машинки прерывали воспоминания. Валентин плотнее прикрывал веки. Пока дрема сковывала тело, удавалось выхватить из памяти ту или иную картинку. Но шум отогнал далеко и сон, и вечер.
Валентин приподнялся.
На столе стоял букет. Посуды не было.
В кресле, как он вчера сам укладывал, лежали его брюки, рубашка, а поверх его вещей платье Милы, ее лифчик и парик.
- Как? - ужаснулся он и перевел взгляд на дверь.
Страшная догадка осенила его.
- О, Господи! - схватился он за голову и упал на подушку. - И это ей целовал я ноги и клялся в вечной любви?! И это у нее... - он хотел закончить фразу так же презрительно, но лицо его разгладилось, глаза открылись. Он вновь увидел ее платье, парик, в памяти замелькали вспышками картины их встреч, вспомнились ее поцелуи и сердце, бьющееся в его руке, и он прошептал с улыбкой, - ...такое нежное имя - Мила!