Черепица на крыше встрепенулась в последний раз. Под дерзким взглядом кота Шкотика был выцаран последрий штришок.
Мы не находим здесь ничег олишнего. не находим ничего необъятного.
На м просто хочется кого-то пожалеть.
Так будем!
БУДЕАМ! ЖЕАЛЕТЬ!
Черепицу разогнали в разные уголки на все части света, разве можно с этим - смириться нам? Волшебникам, в который раз уже не смогшим разбить лагерек на окраине хилого острова!
В ат! - кричала мне старушка. - А т! Ты попафешь в ат!
Мы ничего не ответили ей, мы прошли мимо, пускай себе гниет дальше, эта старушка. Мы же шли и дольше и только облетевшая паутина, фреска, обозлившиеся черепки, крыши все никак не могли из памяти выйти. Каково было понимание!
Какого черта, спрашивается?
В ат! - не звенело в голове никогда больше с того момента. Мы шли. За нами перся Шкотик и был он с невыразительной мордой усатой, совершенно приевшейся и даже не милой. Хотелось взять кота за шкирку и наорать на него как нибудь так:
--
Долой эти штампы! Слышь! Банальщина! Ху!
И выкинуть его долой. Но мы же не будем. Старый кот плелся за нами, а впереди шел кто-то с флажком, за бурею не видный, не различимый.
Мы - честные граждане. мы - веселые толстяки. Мы - немножко поэты и немного рабочие. Не зря же говорил Маяковский, что равносилен этот труд, никто не хуже и не лучше, но есть это две профессии, двигающие мир. вот мы решили сразу все себе, чтобы двигать мир наверняка.
Зачем, спрашивается, двигать мир? Ху!
Мир движется очень высоко, высокопарно движется, словно аристократ, или, например, как баллон с молокой, бидон такой молойный, китейный, запасной. Двигается и бултыхается. Представляете?
Я вот нет.
Последнее место, куда я еще не решался зайти, это была моя кухня.
Там меня ждал ат.
Там была белоснежная скатерть с тремя дырками от посиделок ночных попугаев, там был чайник, проженный с двух сторон, и мне в общем-то не хотелось пропадать в кухне.
Давайте пропадать где-нибудь в другом месте!
Давайте пропадать вместе!
Извините, это не игра слов, просто смысловые цепочки случайно прошли параллельно друг другу и здесь вина астральных материй., но не будем на них ругаться.
Мы терялись, мы находились. В наших глазах оставался случайный песок, словно пыль - он разъедал глазные яблоки, от чего они были похожи на точеченые катастрофы. По мере продвижения, кто-то терялся навсегда, уходил подполье, грел пирожки, читал отвлеченные книги, не имеющие и до сих пор никакого отношения к нашему святому походу.
Я шел и плакал. Слезы настоящего мужчины, словно гусеницы, протискивались сквозь поры в мышках и наполняли собою телесные сосуды. Я плакал. И только голос старушки иногда еще возвращался в мои уши, призывая меня спуститься в "Ат". Больше ничего. Грустные люди, поэты и рабочие, ухмыляясь взлетели на аэростате, покинув сырую дорогу. А кот умер под струей горячего воздуха, а тот кто шел впереди с флажком, вдруг так засеменил, что его уже было и не увидеть.