По одной из версий, прототипами кэрролловского Болванщика, Зайца и Сони была "троица безумного чаепития" из Оксфордовского Тринити-колледжа - профессоры Дж. М. Э. МакТаггарт, Дж. Э. Мур и Бертран Рассел. То, что героев нашего рассказа зовут Берт, Мак и Мур, не означает, что речь в нем идет о названных профессорах, напротив - под этими псевдонимами скрываются именно Мартовский Заяц, Болванщик и Мышь. Действие происходит однажды в шесть часов вечера в уютном кабинете мистера Мура, куда друзья удалились выпить чашечку чая после праздничного обеда, посвященного рождению дочери хозяина дома.

МУР. Еще чаю, Мак?

МАК. Спасибо, Мур, это была уже вторая чашка.

МУР. Тогда еще вина, господа.

БЕРТ. Пожалуй. Надо же нам отпраздновать рождение маленькой Бетти. Ее здоровье!

МАК. Ваше здоровье - ее, Сюзи и твое, Мур!

МУР. Ваше здоровье!

МАК. Чтобы она росла умной, здоровой и красивой.

БЕРТ. А мы будем феями, прилетевшими к ее изголовью со своими подарками. Похожи мы на фей, а, Мак? Только мы не будем желать ей выйти замуж за принца. Знаешь сказку о Золушке, Мур? Как ее изложил бы мистер Берн в книге "Игры, в которые играют люди" - жила-была бедная девушка, и она была так мила и скромна, что сестры не взяли ее на вечеринку, но она берегла свое сокровище всю жизнь для этого вечера, и все-таки пролезла туда, спрятавшись в тыкве, повстречала принца и в 12 часов ночи на дворцовой лестнице потеряла самое дорогое, что у нее было, и принцу пришлось примеряться ко всем девушкам своей страны. Но вот беда, предмет его был так мал, что не подходил ни одной девушке королевства...

МАК. Что еще раз подтверждает, что принцы все уроды. Моральные, разумеется.

МУР. Уговорили, не надо нам принцев. Лучше выпьем-ка еще.

МАК. Так, ты говоришь, Сюзи хорошо себя чувствует?

МУР. Да, спасибо. Сейчас она спит, как соня. Из чайника не разбудишь.

МАК. Она нормально все перенесла?

МУР. Чудесно. Настолько, что я диву даюсь.

МАК. Я очень рад за вас всех. Это замечательно, что Сюзи хорошо себя чувствует.

БЕРТ. Мне кажется, женщина и должна испытывать радость при появлении на свет нового, столь близкого ей человека.

МАК. Да, но все же... Ты не можешь отрицать, Берт, что роды - это самое тяжелое и унизительное испытание, выпадающее на долю женщины. Недаром при изгнании наших пращуров из рая было сказано - "Идите, и в поте лица своего добывайте хлеб свой и в муках рожайте детей своих" - так, кажется...

БЕРТ. Ну что ты, с той гормональной накачкой, что происходит в организме при родах, эти боли явление чисто психическое, сродни мигрени наших кисельных барышень.

МАК. Я думаю, Мур с тобой не согласится. Не так ли, Мур?

МУР. Отнюдь. По-моему, Берт прав. Более того, господа. Я видел сегодня Сюзи. И мне показалось, что роды для нее были не страданием, а, только не пугайтесь... - наслаждением. Она была так светла, как... простите за физиологизм, господа, как после самой лучшей нашей ночи. Больше!.. И совсем не устала. Она вся светится! И я знаю, она считает также. Она сказала мне, что эти роды были для нее чем-то большим, что это так же похоже на сексуальные ощущения, как птица Феникс похожа на комод и отличаются так же, как отличаются ощущения Феникса и тупой деревяшки в пламени пожара, коим и является секс. Вот так-то, господа!

БЕРТ. Ах, чтоб!.. Простите старого циника, но я думаю, твоя жена права, так и должно быть для каждой здоровой женщины, которой, будем говорить откровенно, и доступно полноценное наслаждение! Хотелось бы мне, чтобы это поняли все наши "кисельные барышни".

МУР. Но, Берт! Как это тебя волнует? Тебя что, по утрам донимают девушки, плачущиеся на предстоящие им тяжелые роды?

БЕРТ. Нет, мне это не грозит. Разве что моя старая тетушка, двоюродная свояченица герцогини Йоркширской, решится завести что-нибудь орущее и пачкающее ковры, обладающее нашими фамильными чертами лица. И то, скорее это будет небольшой бульдог.

МУР. А может, маленький поросенок? Весь в табаке и остром перце?

МАК. Давайте лучше выпьем еще за здоровье нашей дорогой Сюзи!

БЕРТ. И за ее мозги, которых у нее побольше, чем у некоторых близких ей мужчин.

МУР. Спасибо. Но знаете, что она еще сказала? Она говорит, ей жаль мужчин, ибо они вынуждены довольствоваться суррогатами того блаженства, которое доступно женщине. Собственно, ее замечание о комоде и Фениксе относилось именно к различию между мужчиной и женщиной.

БЕРТ. Н-да. Нечего сказать, логично.

МАК. Ну что ты теперь скажешь, Берт? С твоим чувством превосходства над нашими барышнями?

БЕРТ. Над барышнями, Мак. Жеманными, как пудинг. Упаси меня Бог проникнуться первосходством по отношению к женщине. Такой, как Сюзи. Даже, когда она спит.

МАК. И все же, Мур, о каких суррогатах она говорила?

МУР. Ну, не обсуждали же мы с ней философские проблемы. Она еще слаба.

БЕРТ. Но голова у нее работает.

МУР. В общем понятно, что она имеет в виду. Не имея качества наслаждения, мужчина пытается наверстать количеством. Тип Дон Жуана, считающего, что получит тем больше, чем больше будет у него партнерш, одновременно или последовательно, и тем счастливее, чем более несчастными он сможет их сделать.

БЕРТ. Фи, Мур, что за жалкий образ. Ты вгоняешь в краску нашего юного друга.

МАК. Нет, что вы, карьера Дон Жуана меня не привлекает. Образ действительно жалкий, ущербный в самом основании его натуры. И глупый. Это напоминает мне китайские рассуждения о сексуальном достижении Дао. Знаете, по развитому учению, один из способов постичь Дао заключается в уравновешивании субстанций Инь и Ян. Что, в приложении для мужского организма, означает накапливание женской субстанции Инь без расхода мужской субстанции Ян. Для этого секс-даосу требуется молодая нерожавшая женщина, у которой он должен вызвать множественное наслаждение, не допуская эякуляции, дабы и ей что-нибудь не перепало на этом пути.

БЕРТ. Ха, Мак, боюсь, Дао ты таким способом не достигнешь. И ничего не достигнешь, помимо чисто сексуального удовлетворения женщины, не могу сказать того же о эмоциональной, да и моральной стороне дела, да еще нервного истощения у себя.

МУР. К тому же, насколько я знаю, все эти методы задержки жизненных соков приводят не к требуемому поднятию их к сердцу, мозгу и чему там еще надо, а к примитивному накапливанию в мочевом пузыре до его естественного опорожнения.

МАК. Да ладно, ладно, набросились. Я же, вроде, не практикую секс-даосизм. Скажите лучше, какие еще суррогаты мы можем назвать?

МУР. Основные наслаждения лежат в области основных инстинктов, мой дорогой Мак. И вовсе не обязательно быть такой сукой, как Шарон Стоун, чтобы понять, что если человек не находит наслаждения в любви, он начинает экспериментировать со смертью.

БЕРТ. Вы знаете, с гормональной точки зрения все три процесса очень схожи.

МАК. Три?

БЕРТ, Ну да - наслаждение, роды и смерть. Перед всеми ними происходит колоссальный подъем, можно сказать, взрыв, по которому знающие люди сразу узнают о близком начале родовой деятельности или же смерти, в зависимости от участников событий.

МАК. А если женщина умирает в родах?

МУР. Она попадает в рай.

БЕРТ. Вообще говоря, для вечности нет разницы, минута или же 20 лет пройдут между родами и смертью женщины. Так что можешь считать, все они попадают в рай.

МУР. Смелое утверждение!

МАК. Но что же мужчины? Что остается на их долю?

МУР. Ну, например, война.

МАК. Да, война - дело мужчин.

БЕРТ. Мужское дело? Война это естественное кровопускание, обычный процесс избавления от переизбытка энергии. Проще говоря, менструация в масштабах человечества.

МУР. Да...И все же, скажите, друзья мои, а как бы вы предпочли умереть?

МАК. Что значит, как?

БЕРТ. Ну скажем, хотели бы вы погибнуть внезапно, на поле боя, или умереть дома, в своей постели?

МАК. Вряд ли это возможно, но я хотел бы погибнуть в сражении с сильным, достойным противником. Драться, защищая свою родину, дом, родную семью, и умереть - мгновенно, не успев почувствовать боли и раскаянья, пасть с коня в азарте битвы - вот что я бы предпочел.

БЕРТ. Браво, Мак! Поэт и герой! Редьярд Киплинг, Николая Гумилев и Николай Островский в одном лице. Браво!

МУР. А я, мой романтический друг, предпочел бы сознавать, что со мной происходит. Вы не успеете понять, что умерли, в мгновенной вспышке ядерного пожара, у вас не будет времени на то, чтобы броситься к Марии и вымолить у нее прощение для всего человечества, как Александру Тарковского... Душа оторвется от изломанной суматошной оболочки, все еще размахивая каменным топором и повизгивая, и не успеете вы оглянуться, как будете пить и веселиться в огромном зале древней Валгаллы вместе с сотнями таких же безумных героев.

БЕРТ. Я тоже предпочел бы умирать дома, но только не в родной советской больнице. Встретить смерть в постели - в этом есть что-то изысканно-декадантское, не правда ли?

МАК. Так по-твоему, Мур, представление о последующем существовании влияет на выбор человеческого поведения в настоящей жизни?

Мур. Да, конечно, на поведение, на жизнь, на искусство, на политику!

МАК. На политику?

МУР. Да. Я считаю, что одной, и не самой слабой из причин падения большевистского режима был их упрямый до бараньей тупости материализм. Государственная религия, утверждающая, что после смерти человека ожидает не рай, не ад, не взвешивание на весах Ра или Сета, или кого там еще, не череда перерождений, а - ничто, пустота, небытие. Это слишком страшно для массы народа. Атеизм дело выбора единиц, а в массе люди не могут такого вынести. Они будут готовы поменять его на что угодно. Что мы и видели в данном случае.

МАК. Да, но по вашему теперь выходит, что для мужчины смерть - единственная достойная альтернатива наслаждению.

БЕРТ. Мы говорили про роды, Мак. Они, по крайней мере, уравновешивают друг друга.

МУР. Ну, я знаю еще одну возможность - это творчество. Мужчине - художнику, ученому так же доступен восторг сотворения или, вернее, проявления в мире новой жизни, как и рожающей женщине. То, что профессор Толкин называл актом вторичного творения.

МАК. И к тому же, насколько я себе представляю, творчество это еще один метод избежать смерти.

БЕРТ. Что, Гораций - "exegi monumentum aere perennimius" - память благодарных потомков? За это нельзя ручаться, Мак.

МУР. В историю чаще вляпываются, чем входят - перейдя дорогу или попавшись на острие пера какому-нибудь действительно великому человеку.

МАК. Нет, я не то имел в виду. Я говорю о чисто практическом способе избегнуть разрушения физического тела. Ибо невысказанные мысли, что бродят внутри, начинают отравлять тебя, как во время затянувшейся беременности переношенный ребенок отравляет организм матери, и единственный способ избыть эту интоксикацию - родить, высказать, воплотить на холсте или бумаге, на чем угодно, объект вторичного (собственного) творения. Так и приходится жить, бросая свои произведения за собой, что замедляет преследующую тебя поступь.

БЕРТ. Будто в сказке, кидаешь расческу, чтобы превратилась в непроходимый лес, задерживающий твоего костяного преследователя!

МУР. И это повторяется с заведенностью биологических часов, данных на откуп плодовитой кроличьей паре, с закономерностью выверенного механизма, так что задумаешься, уж не по кругу ли ты бежишь, и кто из вас впереди, а кто сзади, и кто за кем гонится.

БЕРТ. И ты стремишься вперед еще быстрее, уже во власти третьего основного инстинкта, в азарте бежишь вслед за своим преследователем, пытаясь постичь его.

МУР. И когда это происходит, так ли важно, кто был ловцом, а кто дичью, и кто кого настиг - в конце концов.

МАК. Ну вы спелись.

БЕРТ. Брось, Мак, это была твоя мысль, мы только выступили хором в античной трагедии, завывая в нужные моменты.

МУР. Мне кажется, следует выпить еще чаю. Жаль, чашки перепутались.

МАК. Проще будет взять новые в буфете.

БЕРТ. И тогда уж заодно пересесть на другие места. Кстати, Мак, насчет родовых мук мы вроде разобрались, а что ты скажешь насчет пота лица твоего?

МАК. Что, и здесь все наоборот?

БЕРТ. Пожалуй, наши сегодняшние рассуждения о родах навели меня на забавную мысль. Так вот, о "поте лица твоего..." Что, если взглянуть на этот процесс с другой стороны?

МАК. На роды? Ты имеешь в виду смерть? Мы еще не все обсудили?

БЕРТ. Конечно, не все, но я говорю именно о родах - о рождении ребенка.

МУР. И как это связано с "потом лица твоего..."?

БЕРТ. Очень просто. Утверждается, что Адам согрешил и был за это изгнан из рая. И грех его лег на все последующие поколения людей до прихода на эту землю Иисуса Христа, сына Божьего. Но Адам - тоже сын Бога, пребывавший в райском саду с Евой, сотворенной из его ребра. Посмотрите, вот райский сад, там есть все, что вы пожелаете, тепло, уютно, полно вкусной еды, никаких забот, всюду ощущается присутсвие Божества. Вам это ничего не напоминает? Постарайтесь вспомнить, свои ощущения или Адама, ведь по Юнгу у каждого помимо собственной памяти есть и память предшествующих поколений, всей прошлой цивилизации, а если еще добавить, что филогенез повторяет онтогенез...

МАК. Постойте-ка, спокойное, безмятежное существование, это сродни ощущениям ребенка в утробе матери.

МУР. Но время идет, ребенку пора рождаться, выходить на свет - час пробил.

БЕРТ. Вот я и спрашиваю - есть ли грех в том, что вы растете, и какая может быть вина у неродившегося младенца, если только не считать детскую привычку, или скорее, рефлекс - все тянуть в рот и пробовать на вкус - пороком.

МУР. А как горько ему должно быть - враз лишиться теплого места, страшные удары, огненная боль, это чудовищное путешествие - и вот ты один в этом холодном мире, должен добывать хлеб сам, в поте лица своего.

МАК. Ну и рефлексирующее же должно быть существо - всю жизнь оглядываться и искать вину, да еще и пытаться сватить ее на кого-то по соседству, женщину, например, когда дело просто в том, что ты вырос! Родился! Неужели лучше было не делать? Остаться в раю утробы?

МУР. А вот интересно, вопрос аналогий. Представление об ангеле с огненным мечом основывается на воспоминании человека о собственном рождения? Или же родовые муки служат наказанием (и напоминанием) об изгнании из рая? И если так, если действительно невинный младенец переживает боль и страдание в память о грехе наших мифических предков, то каким это образом говорится, что Иисус искупил грех Адама и Евы, коли и после него, после распятия, люди продолжают рождаться в тех же муках? И значит, несмотря на все, что мы, каждый из нас совершает потом за свою жизнь, печать грехопадения с нас еще не снята? А? Берт? Берт, ты что, заснул?

БЕРТ. Не желаю слушать твои глупости. Тебе вино в голову ударило!

МУР. Ну, Берт, не взрывайся так...

МАК. А знаете, то, что вы говорите, похоже на утверждения масонов...

МУР. Франкмасонов или жидо-масонов?

БЕРТ. Да вы, милостивый государь, похоже, и Умберто Эко не читали, не говоря уж о первоисточниках!

МУР. Ладно, Берт, не кипятись.

МАК. И чай остыл.

МУР. Что ж, достанем еще чашки, вот и все дела.

МАК. А вот послушайте, еще относительно смысла этой жизни...

Дверь в кабинет распахивается и входит Алиса.

МАК. Занято! Занято! Мест нет.

АЛИСА. Места сколько угодно.

Занавес.