Аннотация: Рассказ участвовал в конкурсах ХиЖ и Свободное творчество. В СТ вышел в финал с первого места в группе.
Все валилось из рук. Бесконечно жужжала кофеварка, выдавая новые порции крепкого горячего кофе. За окном хмурился ноябрь, небо затянули фиолетовые тучи, голова разрывалась от усталости и боли.
Задолбал меня этот проект! Время поджимало, куча мусора росла, а проект не получался, и все тут. Внутри кипело, раздражало буквально все - и соседская кошка, сделавшую кучку посреди коридора, и ледяная дорожка возле подъезда, и семейная пара, нахватавшая полную тележку жратвы, когда мне нужно было всего лишь батон, упаковку сосисок и блок сигарет. Про начальство вообще молчу.
Одуревшая от усталости и бессилия, я не отвечала на звонки и смс-ки, выключила телевизор - все равно ничего путевого не показывают. Вышла из онлайна в Агенте, Скайпе и Аське. Отказалась от похода в сауну и даже от свежего воздуха - курила сигарету за сигаретой, забывая проветривать комнату.
С ненавистью глянув на пришпиленный к столу лист бумаги, засела за ноутбук. Очередной вариант проекта ехидно кривился с экрана. Вздохнув, приголубила его всеми добрыми словами из народного лексикона и взялась за мышку.
Мешало громкое тиканье часов. Затолкала будильник под подушки. Принесла кружку с кофе и бутерброд с колбасой и зарылась мозгами в проект.
Стук в дверь испугал до смерти. Оторопело глянула на экран, прислушалась. Стук повторился. Странно. Свет есть, чего стучать-то?
Запахнув кофту, потащилась в коридор.
Уж сколько раз твердили миру... В общем, видимо, проект мне мозги застил - не подумав, даже не спросив "Кто там?", отворила дверь.
На пороге стояла девочка. Лет пяти. Примерно. Не успела я открыть рот, чтобы спросить, что ей нужно, как она деловито, по-хозяйски, зашла в квартиру.
- Здравствуйте. Вы кто?
Здрасьте, ага. Конь в пальто. Сделав строгое лицо, отвечаю:
- Наталья Львовна. А ты кто?
- Я - Татка. А где мама?
Ого. Ещё и мама должна прийти? Блин, это, наверное, из тех, что шатаются по квартирам, дурача хозяев. Но я-то не пенсионерка слабовидящая и доверчивая, меня не так просто обмануть. Хм... Но ведь дверь-то я открыла! На всякий случай выглянула в уличный коридор - тихо, никого не видно, не слышно. Может, девочка заблудилась?
Блин, вот свалилась на мою шею, и без неё все сикось-накось.
Девчонка прошлась по квартире, хмуро сдвинула брови. Ткнула пальцем в экран ноута:
- А это что? Телевизор?
Пфф... странная девочка, неужто не видит, что это ноут?
- Тетя Наташа, а мама скоро придет?
Я пожала плечами. Понятия не имею. А вообще, что нужно делать, когда дети теряются. Хм. Кто-то теряет, кто-то находит. А! Нужно сообщить в полицию. Сейчас я это и сделаю.
Рука выронила телефонную трубку, горячую, как раскаленное железо. Что за ерунда? Девочка подбежала, подняла, положила на стол:
- Телефончик сломался?
Я машинально поставила трубку на базу. Экран ноута укоризненно светился незаконченным проектом.
- Татка, мне очень некогда. Ты займись чем-нибудь, пока мама не появится, а я поработаю, хорошо?
- Я есть хочу! - заявила девчонка, покосившись на мой бутерброд. Ну, ладно. Подвинула ей тарелку. Откусив солидный кусок, Татка скривилась:
- Невкусно.
- Ну, ты, мать, избалованная, колбаска-то не дешевенькая, однако...
- Я каши хочу. Манной. С комочками.
Ага. Сейчас. Вот что угодно, только не манная каша. Не умею я её варить. Да и молока у меня нет, вроде бы. А! Есть йогурт. На него девица вроде согласилась и на какое- то время отстала. Я уткнулась в проект.
- Я хлеба хочу! С сахаром. И маслом.
Блин... Идем обе на кухню. Я достаю ломоть хлеба из упаковки, мажу маслом, открываю сахарницу. Татка деловито и обильно посыпает кусман сахаром, вытирает об себя сладкую руку и уминает хлеб за обе щеки.
- Нельзя вытирать руки об одежду! - поучаю я, строго сверкнув пластиковыми линзами очков.
Та кивает, активно орудуя челюстями. Маленький смешной хомячок с круглой конопатой мордашкой. И, вообще, пухленькая девчонка. Нос картошкой. Облизав губы и вытерев их ладошкой, Татка оживленно предлагает:
- Давай сахар поджарим?
Э, нет. На эту провокацию я не поддаюсь. Никаких жженок! Качаю отрицательно головой, Татка вздыхает, потом соглашается, и мы гуськом возвращаемся в комнату. Я сажусь за ноут, гостья, склонив голову набок, встает рядом. Тишина, щелканье клавиш.
- Тетя Наташа, я рисовать хочу.
Я вздрогнула, от испуга нечаянно нажала на правую кнопку мыши. Проект дернулся, уехав с экрана. Чёрт! Я уже успела забыть про девчонку. Пошарив в столе, достала фломастеры, сунула ей в руки.
- А карандашиков цветных нету? - повертев в руках фломастеры, с надеждой спросила Татка.
- Только простой.
Девчонка капризно скривила губы. Нахмурилась. Открыла фломастер, лизнула, черкнула на руке. Вздохнула и ушла куда-то за мою спину. Как раз вернулся на место проект, и я ухватилась за мышку.
В тишине какое-то время раздавался скрип фломастеров. Блин. Ну, почему я раньше не глянула, что она вытворяет?
Татка, высунув от напряжения язык, воодушевленно рисовала на обоях. Австрийских! Буквально месяц назад с любовью наклеенных на стену лично мною с помощью подруги Сашки. Скрестив руки на груди, не стала ими размахивать после драки. Сама виновата - бумаги-то ей не дала! Со стены расклабился в улыбке рыжий пес с черным кругляшом на носу.
- Это что такое? - спросила её, сурово нахмурившись.
- Это Пиф!
- Чего? - что-то царапнуло глубоко под ложечкой, - Пиф?! Какой ещё Пиф?
- Собачка...
Комната поплыла-пошатнулась. Глянув ещё раз на рисунок, я перевела взгляд на девочку. Шелковое платьице с оборочкой по подолу, рюши на рукавчиках и на воротничке. Фиолетовые лилии по желтому полю. Две косы с вплетенными в них полосатыми ленточками - бантами. Простые коричневые колготки. Татка наклонилась за упавшим фломастером. Я разинула рот. Ничего себе, это не колготы, а чулочки на длинных резиночках. Штанишки с "рукавами-фонариками". Да это же... Я, опешив, села на стул:
- Ты откуда такая?
- Я отсюда! - заулыбалась в ответ Татка.
Так. Срочно позвонить в полицию. Однако телефон заорал сам. Машинально схватилась за трубку:
- Да?
- Наташка, такая мать, ты совсем обнаглела? Ты забыла, какой сегодня день?
Календарь со стены подсказал: среда. В пятницу мне проект заказчику сдавать. О-ой. Какой день? А... сегодня же у мужа возмущенной подруги день рождения! И я должна была там веселиться. Пролепетав кучу банальных извинений, свято пообещала зайти в выходные. Сашка поворчала и отключилась. Я тут же снова стала набирать номер полиции. Телефон не работал. Мобильник, кстати, тоже. Сговор какой-то, честное слово. Может, мне просто самой отвести Татку? Точно! Я снова глянула на девчонку, усиленно рисующую на растеленном для проекта листе ватмана домики, людишек и желтые цветы. И в чем я её поведу? Она ведь без верхней одежды пришла...
Татка подняла на меня каре-зеленые глаза - один карий, другой разноцветный, в горле у меня что-то ухнуло, сердце заколотилось, руки разом замерзли...
- Тетя Наташа, поиграй со мной в куклы?
- У меня нет кукол.
- У меня есть! - Татка подбежала к бабушкиной этажерке, которую я какой год собираюсь высвистнуть на помойку, да всё руки не доходят .Вот и держу в ней старые газеты да всякую ерунду. Отворив дверцу, девочка достала оттуда... целлулоидную куклу. Я попятилась к столу - ну не было у меня там никаких кукол! Не было!
Татка уселась на диван, с надеждой подняла на меня глаза:
- Поиграй с нами.
Я растерянно пожала плечами, чувствуя, что кружится голова. Татка разгладила на целлулоидной кукле платьице, покачала её. Та протяжно пропела:
- Ма-ммма...
Блин, что со мной такое? Я поняла, что стою и реву. Зажав рот рукой, отвернулась к окну - не хватало, чтобы девчонка увидела, поняла - мне не по себе, мне очень страшно.
Девочка что-то бормотала, а потом стало тихо, так тихо, что было слышно, как тикает упрятанный под подушки будильник.
Повернувшись, я обомлела. В комнате никого не было. Только я. Одна во всей квартире. Глюки, видать, у меня начались от постоянного курения и поглощения крепкого кофе литрами.
Протерев глаза, села за проект, уткнулась, увлеклась - вроде, проклюнулось, сдвинулось с места. Очнулась от странного звука - скрипа пристенного шкафа. Вцепившись в подлокотники кресла, не мигая, уставилась на медленно открывающуюся дверцу...
Татка вылезла оттуда взлохмаченная, недовольная, капризно протянула:
- Я жду, жду, спряталась, а ты меня не ищешь...
- Послушай, Татка... Мне очень некогда. Ты поиграй сама. Вот тебе ещё куколка, - и я достала с заветной полки присланную мне из США красавицу Барби.
- А-а-а-х! - глаза Татки засияли от восторга, она протянула ручонки, бережно взяла Барби и уселась на диван, заворковала над новой игрушкой.
Ура! Я свободна, хотя бы на время. Повернулась к компу...
- Ма-мма...
Раздалось с дивана, сердце ухнуло куда-то вниз, я обернулась. Барби чинно сидела, одаривая меня голливудской улыбкой, а Татка укачивала старую куклу, что-то ей напевая...
Я поняла, что проект сдохнет, если не отведу девчонку к матери или в полицию. Блин, ну почему телефоны молчат, ведь Сашка до меня дозвонилась!
Татке надоело чинно сидеть на месте, она притащила мне на стол кукол, разложила тут же фломастеры, уставившись в экран ноута, попыталась завладеть клавиатурой, тыча в буковки пухлыми пальчиками. С громкими криками прыгала на скакалке, которую я сдуру ей выдала, снова ела хлеб с сахаром, стаскала меня дважды в туалет по разным надобностям.
Потом, видимо, выдохлась и накуксилась:
- Где моя мама?
Я вздохнула, соображая, у кого из соседей есть маленькие дети - попросить одежду. Временно, конечно. Мысль, к сожалениию, не получила развития - выходить из дома в ноябрьскую слякоть совсем не хотелось.
- Послушай, Татка. Давай договоримся. Ты сейчас поспишь, а я буду работать. Мне нужно делать срочную работу, понимаешь?
- Да. Только ты мне почитай...
О господи... Что ей почитать? Не Хмелевскую же и не Анну Гавальда! Где-то у меня была энциклопедия детская. Я кинулась к книжному шкафу, отыскала книжку, какое-то время Татка слушала, потом зевнула, прикрыла глаза. Я тихонько отошла к столу, тупо уставилась на проект...
Будильник под подушками щелкал, отбирая драгоценное время. Солнце нашло лазейку и выскочило из-за туч, сначала робко, а потом все ярче освещая окна.
- Ой, какая сумочка, - раздалось над самым ухом.
Татка вертелась у зеркала. Потом резво забралась на стул, и, размахивая моей сумочкой, стала рассказывать стихотворение:
- Где обедал воробей?
- В зоопарке у зверей*...
Забыв про проект, я искренне хохотала, глядя, как она изображает маршаковских зверюшек: льва, слона, крокодила, и медвежонка.
- А зубастый крокодил
- Чуть меня не проглотил!
При этих словах девочка широко раскрыла рот и, разведя руки в стороны, громко хлопнула в ладоши, изображая пасть крокодила. Потом раскланялась и объявила: "Пришел июнь".
- Июнь! Июнь! -
- В саду щебечут птицы.
- На одуванчик только дунь -
- И весь он разлетится.
Татка декламировала, а я... Я вдруг увидела большую поляну, полную пушистых одуванчиков, себя - Таткину ровесницу. Я бегу по этому полю к маме, легкие белые пушинки взлетают, кружатся надо мной, щекочут нос и щеки, я отмахиваюсь и весело смеюсь. Мама хватает меня в охапку, мы падаем в траву и вместе любуемся на белый хоровод.
- Ты не ушиблась, Натка?
Я качаю головой и обнимаю маму за шею крепко-крепко. И чувствую, как по щекам текут слезы...
- Тетя Наташа, ты чего плачешь?
- Иди сюда, Татка, - я протянула руки, мне вдруг захотелось приласкать девочку. Татка слезла со стула и медленно прошла мимо, сказав:
- Не надо. Тебе же некогда...
Хлопнула входная дверь. Я столбняком стояла посреди комнаты, ничего не соображая.
Ушла? Бросившись к двери открыла - никого.
- Татка! Ты где, Татка?
Снова спряталась? Нет... Я подумала, что девочка, наверное, приехала в гости к кому-нибудь из соседей. Ну, конечно же! Перепутала этажи, поэтому и попала ко мне. Ну, да, она же без верхней одежды. Вздохнув, я надела очки и села за стол, уставилась на экран ноута. В голове было пусто.
Придется после проекта принимать антидепрессанты, а то свихнусь окончательно.
Отложила мышку. Нет, работа не шла. Я переживала за Татку. Надо пойти её искать. Взгляд упал на лежащий на столе томик Энциклопедии. Как сомнамбула, я взяла книжку, чтобы убрать на место. Открыла шкаф, и дрожащими руками стала выкидывать оттуда книги, журналы, письма. Сейчас, сейчас. Вот он! Старый альбом с фотографиями. Осторожно подвинув куклу, уселась на диван. Медленно листаю альбом.
Нашла! Я стою на стуле с сумочкой в руках, улыбаюсь во всю круглую мордаху, на голове большой полосатый бант. Жаль, фото не цветное, не видно, что у меня разные глаза. Один карий, другой - каре-зеленый...
Вот я на озере, втянула голову в плечи от падающих на меня водяных брызг. Солнце слепит глаза, играет бликами на воде. Конопушки весело облепили нос, рассыпались по щекам. Папа тогда учил меня плавать. Я визжала от восторга и страха, прыгая в воду с его широких плеч. Когда заходишь в озеро, вода кажется холодной, щиплет, щекочет ноги и живот, по телу пробегают мурашки, папа берет меня за руки и окунает с головой. И вода становится теплой, даже горячей. Хорошо. Как хорошо!
А это прабабушка. Старенькая, вся в морщинах. Иногда меня оставляли у неё. Я погладила рукой фото. Баба Таля - моя тезка - грустно улыбалась с крохотной, единственной фотографии.
Закрыв глаза, вижу старый дворик, где сидят на лавочках бабушки, в песочницах играют ребятишки. Я еду на трехколесном велосипеде, взятом напрокат у соседского мальчишки, и кричу, счастливая и довольная:
- Талик! Талик! - это я так бабу Талю по-свойски звала...
Она звала меня Таткой. Татка? О, господи... Я вскочила, бросилась к дверям, понеслась по лесенкам в тапочках на босую ногу, крича:
- Татка! Вернись, Татка!
Выскочила на мерзлое крыльцо. Никого. Медленно вернулась в квартиру, по пути звоня ко всем соседям. Кого-то не было дома, а остальные не видели странной девочки в шелковом платьице.
Господи, почему я позволила ей уйти? Я молча ревела, скулила, молила:
- Вернись, Татка...
Тишина. Она обиделась и ушла. Вернулась туда, куда мне нет дороги...
Экран ноута захлопнул страничку с проектом, выведя заставку, разноцветные линии медленно вращались на экране. Я села на диван и взяла куклу.
Ма-мма...
Закрываю глаза. Передо мною магазин "Детский Мир". Я выхожу оттуда в новом платье, желтом с фиолетовыми лилиями, восторженно любуясь оборочками и рюшами. Иду вприпрыжку, счастливая, нарядная, держась за мамины и папины руки.
Странно, но комната словно расширилась, стала светлее, хотя наступил вечер. Память подсказывает мне смешные и грустные истории из далекого детства. Я смеюсь и плачу.
То запиваю горячий пирожок с ливером стаканом газировки с двойным вишневым сиропом, то читаю первую книжку, "Приключения Пифа", смешного рыжего пса с черной картошкой на кончике носа. На кухне бабушка варит любимую мою манную кашу с маленькими комочками...
Я доедаю кусок вкуснейшего серого хлеба, намазанный маслом и посыпанный сахаром, вытираю об себя липкие руки и бегу на улицу.
Лето. Цветет ароматная сирень, качают тяжелыми головами Золотые шары, раскрыли малиновые бутоны мальвы. Легкий ветерок шелестит тополиными листьями, разносит по земле белый пух, словно хрустящий снег, ноги утопают в мягкой высокой траве.
Нас во дворе много, играем в классики. Прыгаем то на двух, то на одной ноге, рисуем домики. Я перелезаю через низенький забор газона, и, откинув за спину косы, собираю желтые солнышки в один букет, зарываюсь в них лицом.
Вкусно пахнет пирогами. С картошкой. И большим пирогом с повидлом, с хрустящей решеточкой из запеченного теста поверх начинки. А ещё компотом. Из сухофруктов.
- Наташа! Иди домой, чай пить, - зовет усталая но довольная, раскрасневшаяся от стряпни мама.
Стук в дверь заставил вздрогнуть. Я медленно надела очки, подошла:
- Кто там? - зачем я спрашиваю? Трясущейся рукой, не смея надеяться, раскрываю дверь. На пороге улыбается Татка во всю круглую мордаху, протягивает мне букет Золотых шаров.
- Татка, ты вернулась? Я так испугалась, что мы больше не увидимся...
Она глянула на меня каре-зелеными глазищами и сказала совсем по-взрослому:
- Я всегда буду с тобой. Только позови.
И обняла меня. Крепко-крепко. И тут заорал будильник. Я очнулась, сжимая себя в собственных объятьях. Татка исчезла. Я глянула в зеркало, поправила прическу, вытерла слезы. Решительно выключила ноут, переоделась и, поймав такси, поехала на день рождения мужа подруги.
Проект в пятницу был одобрен заказчиком без замечаний.
***
Когда мне вдруг становится плохо, я сажусь на диван и, глядя на австрийские обои, вижу, как сквозь годы улыбается нарисованный мною в детстве на этой стене смешной рыжий пес.