Вот и пришла снова осень. Воздух влажный, туман, иногда мелкий дождик... Часть разноцветных листьев упала с деревьев, а часть - еще нет. И звуки стали совсем другими, они словно доносятся издалека. Даже вороны каркают по-другому, по-осеннему грустно. Чайки летают низко над землей, и из-за тумана их плохо видно. Они не смеются, как весной, они словно плачут... Во всей природе чувствуется какая-то невыразимая печаль, и она во всем: в стуке топора где-то за городом, в криках птиц, в поникшей траве, в листьях, которые лежат ковром под ногами...
Мне вспоминается в такие дни маленький отрывок детства. Мне было лет семь, когда мы с сестрой и родителями поехали на осенние каникулы в Ольгино. Электричка пришла туда поздно вечером, и мы шли с вокзала уже в темноте. Было сыро, тихо и как-то таинственно.Только иногда где-то вдалеке лаяли собаки, старые фонари раскачивались на столбах от слабого ветра, и поэтому желтые круги света будто танцевали под ногами, освещая толстый слой мокрых опавших листьев под ногами. Казалось, во всем этом было что-то нереальное, мы шли молча, слушая печальный звук раскачивающихся фонарей: скрип-скрип... скрип-скрип... Мы шли по мокрому асфальту совершенно одни, и казалось, что никого нет не только в поселке, но и во всем мире. Я стала загребать ногами мокрые кленовые листья, лежавшие под ногами, и почувствовала неповторимый терпкий запах упавшей листвы...
Вскоре мы дошли до своего дома, привычно скрипнула калитка, а вот и старая высокая ель у забора ждет нас. Дверь открылась, луч света скользнул по узкой темной дорожке: бабушка встречала нас на крыльце. Через несколько минут мы сидели у печки, где весело трещали дрова, и пили горячий чай. Мы словно попали в другой мир: где-то в груди было сладко и тепло, мы с Олей что-то наперебой рассказывали бабушке и дедушке, и в доме был такой знакомый запах, и старинные часы на стене, вздохнув, пробили десять раз... И было это ощущение того, что тебя любят, ощущение защищенности, которое бывает только в детстве...
Я помню и другую осень. Мне было лет 18, было очень тяжело тогда на душе, и я поехала в Ольгино. Был, наверное, конец октября. Я шла по пустынной аллее к заливу. Огромные деревья протянули тогда свои почти голые ветви к свинцовому небу, воздух был влажным, и листья шуршали под ногами. Было так тихо, что слышно было, как голые ветки деревьев стучат друг о друга. Я шла медленно по аллее, и это все было так сказочно, будто я была в чьем-то чужом сне... Стук моих каблуков был приглушенным и напоминал удары метронома или маятника, отсчитывающего капли времени, которое, казалось, перестало существовать... Над заливом был туман, густой, словно молоко. Разрезая этот туман крыльями, летали чайки. Они кричали, их крики были похожи на плач, словно они знали что-то, чего не знает никто, и они хотели мне об этом рассказать, но не знали, как это сделать... Я долго тогда стояла на берегу и смотрела вдаль, и слушала эти звуки, которые словно приглушенно доносились из другого мира: плеск воды, шум ветра, стук ветвей и птичий гомон. Я была одна, но мне совершенно не было страшно, я будто попала в другое пространство, где все было таким нереальным. Казалось, и время пропало, и вся жизнь пропала, и все чувства пропали, и никого больше не было: только я, и залив, и эти звуки, и этот туман...
Вот и пришла снова осень. И снова кажется, что это чей-то разноцветный сон, который все тянется и тянется. Вот уже и листья упали с деревьев, и пошел первый снег. И детские качели скрипят очень грустно. Осень, словно огромный плед, завернула в себя весь мир, и все стало таким сказочным и... нереальным...