Рассвело. Пора вставать. Ночами старик не спал, но зрение уже не то, чтобы по темноте колобродить. Да и торопиться некуда. Свободное время, какое-нибудь занятие и тишина - что еще нужно пенсионеру? Скажите - общество себе подобных? Шутить, батенька, изволите? Что может быть утомительнее стариковских разговоров о неполадках во внутренностях и былых заслугах?!
Старик помахал руками для разминки, присел раз-другой, поскрипев суставами, вытащил плащ и зонт. "У природы нет плохой погоды", - присказки Палыча старик любил и им доверял, но сырости побаивался. Палыч... Эх, надо бы тебя навестить.
Сказано-сделано. Старик поковылял по выбитой его подошвами тропке, привычно разговаривая сам с собой:
- Такой человек был. И что? Столько кормежки на самогон извел. А от него разве лучше? Нет. Разве тот, кому хорошо, песни поет и плачет? Разве тот, кому хорошо, спецовку на груди с воем рвет? Тюрьма! Да какая ж тут тюрьма? Я в словаре смотрел. Тюрьма - это дом с решетками на окнах. Там дурных людей взаперти держали. А здесь - просторы. Иди, куда хочешь. Исследуй. Измеряй. Записывай. За этим сюда и прибыли. А он никуда не хотел. И года не прошло, как все хотенье закончилось. И в небо смотреть перестал. Эх...
Палыч. В тот день, когда они познакомились. Уверенный, спокойный, деловитый. Казалось, он изготовлен из такого материала, сломать который невозможно. Может, извне и нельзя. "Рыба гниет с головы", человек, наверное, тоже. Только сгнившая от дурных мыслей башка могла додуматься оградить веревкой себя от туловища.
"Прости меня, ВНЧ, я устал и не могу больше ждать. Береги себя и наш корабль". Эту записку старик закопал вместе с телом командира. Вот и могила: "Здравствуй, Семен Палыч! Как тебе там, на свободе?"
Старенький робот Венечка присел на холмик и огляделся вокруг. Он давно привык к ADA-2000 - планете, где двенадцать лет назад при посадке потерпел крушение исследовательский шлюп. Не мог привыкнуть только к одному - осознанию человеческой слабости.