Генри говорит о "его (Уильяма) закоренелом интересе к "чудесным"
или непредвиденным эффектам разных вещей. Совершенно очевидно, что
для него в принципе не существовало эффекта, который не мог бы его в той
или иной степени радовать как таковой, то есть абсолютно вне связи с дру-
гими вещами, просто как чистое знание".
Подобная агрессивная всеядность
интереса с преимущественным уклоном во все эксцентричное указывала
на его экспериментальный склад, не вполне совместимый с профессией жи-
вописца, по крайней мере с тем, как она понималась в начале 60-х годов столетия*.
По-видимому, не может быть никакого ясного объяснения, почему он
оставил живопись, кроме того, что это она не смогла его удержать. Его соб-
ственное предчувствие, что он вряд ли станет более чем посредственным
художником, на мой взгляд, как нельзя лучше передает то обстоятельство,
что искусство не поглотило его. Но не похоже и на то, чтобы в начале его
пути были какие-то четкие признаки-или, как называют это религиозные
люди, был "глас", - говорящие о том, что Уильяму стоит заниматься наукой.
Просто с мальчишеских лет его увлекали эксперименты с химически-
ми веществами и электричеством; поэтому когда весы накренились и одна
чаша весов - с искусством - оказалась внизу, то другая - с наукой -
соответственно оказалась вверху. По типу воспитания, равно как и темпе-
раменту, Джеймс был скорее расположен к скрупулезному поиску призва-
ния, чем предопределен к какой-либо конкретной карьере. Его метания от
искусства к химии, от химии к медицине, затем к физиологии и физиологи-
ческой психологии, а потом к психологии с философией и к философии
прогрессивно "метафизического" образца представляют собой отражение
души и личности, ведущей постоянную борьбу за обретение себя.
Хотя внешние физические условия, такие, как слабость его спины, из-за которой
продолжительный лабораторный труд был для него невозможен, тоже сыг-
рали свою роль в определении его выбора, я могу сейчас думать только о
том, как тесна была связь между его настойчивым, полным извилин и пово-
ротов поиском себя и своих возможностей и тем чувством незавершенного
422
и все развивающегося мира, которым расцвечено все его философствование.
Как бы то ни было, но путь, состоящий в разнообразии занятий и инте-
ресов, несомненно, обогатил запасы его познаний, добавил к его истокам
достойные их интеллектуальные накопления и не позволил Джеймсу до вре-
мени очерстветь душой, что, по-видимому, является проклятием большин-
ства людей, профессионально отдавших себя философии.
== В России после 1950 года философы в итоге своей профессии не просто подлели душами, а подлели оголтело.
Пример. Профессор Нижне-Тагильского педагогического института Морозов примерно около 1980 года написал труд об ошибках в "Капитале" Маркса. Вероятно или до 300 страниц на машинке, или до 900 страниц в рукописи.
Свой труд он послал в Учёный совет Уральского университета (в Свердловске). Чего было проще написать отрицательный отзыв...
Но свердловские университетчики, -поголовно штатные и внештатные сволочи секретного сотрудничества с кровавыми бандитами конторы Госбезопасности... - которые, кажется, ничего вразумительного за все годы советской власти не написали на уровне научном (изданная в 1993 году В.М.Петровым книга "Власть духа" -единственное достижение университетчиков Свердловска?...) нагло позаботились что бы "какой-то из Нижнего Тагила" был отправлен в Нижне-Исетскую психушку. Где и умер...
Или вы докажете, что он бы и дома прожил не больше нескольких месяцев прожитых в психушке, или будем считать что шарлатаны и фашиствующие негодяи психиатрии Свердловска человека убили преднамеренно...
Вам не кажется, что лиц старше 50 лет психиатрической химией пичкать нужно более чем осторожно?
Вы поверите, что были несколько десятилетий, когда в психушках по всей России пресловутый сульфазин (которого не было в списке разрешенных к применению препаратов) назначали не сняв с пациента ЭКГ и не подержав его неделю в областном кардиологическом центре для точнейшей диагностики?
И кто доказал, что сульфазин очень даже помогает изменить человеку "образ мыслей о политике в данном году"? ==
Помимо всего про-
чего это способствовало расширению его личных контактов и связей. Ду-
маю, мне потребовалась бы целая печатная страница, чтобы просто пере-
числить имена людей, с которыми он состоял в интеллектуальном товари-
ществе и взаимообогащающем обмене мыслями. Эти многочисленные зна-
комства говорят о его гениальности в дружбе.
Читатель, бессистемно погру-
жающийся то в один эпизод этих огромных томов, то в другой, вероятно,
мог бы задаться вопросом: а не слишком ли обширно в них порою воспроиз-
водится корреспонденция, имеющая не такое уж большое значение. Однако
тот, кто будет читать все по порядку, я уверен, непременно поймет, что эко-
номия здесь неуместна.
Когда художник рисует портрет, то чем больше он
делает мазков, чем тщательнее работает с наброском, тем более цельным
получается окончательный вариант. Мы должны быть вечно благодарны
мистеру Перри, который выполнил свою задачу с таким мастерством и тер-
пением. Этот долг перед ним распространяется на многих людей, отнюдь не
ограниченных профессиональной средой психологов и философов.
Круг интеллектуальных связей Уильяма Джеймса был столь широким, а пыл, с
которым он стремился поддерживать их, столь мощным, что в этих томах,
посвященных его связям, мы таким образом находим не знающее себе рав-
ных изображение самого значительного аспекта в развитии американской
культуры в последние две трети столетия.
Поэтому рассматривать Уильяма Джеймса как философа невозможно
без внимания к развитию Уильяма Джеймса-человека, то есть к тому, как
на это развитие повлияли отношения в его семье и неформальное, но жиз-
ненно значимое образование и близость с разнообразными людьми и профессиями.
Данный факт является, бесспорно, тем пунктом, который больше
всего потряс меня при чтении этих томов. По моему мнению, Уильям Джеймс
представляет собой ввыдащийся поворотный момент в истории американс-
кой философской мысли именно потому, что человеческое всегда брало в
нем верх над профессионально-философским.
Он говорил о самом себе:
"Поначалу, чтобы стать физиологом, я изучал медицину, но потом по воле
какого-то рока меня занесло в психологию и философию.
Философии я нигде никогда не учился.
А первой услышанной мною лекцией по психологии
была лекция, впервые прочитанная мной самим".
Велико искушение преувеличить элемент этого "дрейфа", заноса. Занос, случившийся по воле рока, на самом деле связан с неким внутренним импульсом, а не с плаванием по
внешним волнам случайности. Но внутренняя борьба Джеймса, запоздав-
шее признание его как истинно философского мыслителя и в итоге его ре-
шающая роль в смене направленности большей части американской фило-
423
софии - все эти обстоятельства, на мой взгляд, имели тесную связь именно
с тем фактом, что он так и не подвергся никакому академическому и профес-
сионально-философскому наставничеству.
Я, разумеется, не имею в виду, что одно только отсутствие такого на-
ставничества уже служит гарантией философской независимости и само-
бытности или даже одним из обеспечивающих ее факторов. Здесь все со-
вершенно наоборот. Философских "гениев"-самоучек, как правило, видно
по недостатку в их мыслях соразмерности и перспектив, а также по тому,
как непомерно они переоценивают собственную оригинальность, когда не-
казисто и путано воспроизводят ту или иную из наиболее распространен-
ных философских концепций.
Джеймс порой, безусловно, страдал от от-
сутствия навыков, которые в первую очередь могло бы выработать у него
именно философское образование. Но природные дарования, семейное ок-
ружение, круг общения, дополненные той учебой, которую дали ему соб-
ственные исследования, в его случае делают недостаточность навыков малозначительной.
То, как он ускользает от стесняющего влияния интеллек-
туальных традиций, которые в устах среднестатистического учителя пре-
вращаются в некие строжайшие жизненные условности, определенным-
а на мой взгляд, величайшим-образом связано с глубиной, отличающей
его проникновение в суть философских проблем.
Как я уже указывал, для
него это в первую очередь были проблемы настоятельной личной важности
и жизненного звучания; не решенные посредством знаний, полученных из
вторых рук, они сохранили те свежесть и непосредственность, которые так
ярко характеризуют и мышление Джеймса-столь ярко, что из-за этого мы
вправе считать его почти уникальным философом.
Из всего ранее сказанного вовсе не вытекает наше неуважение к навыкам.
Чтобы самобытное
видение мира не угасло и могло развиваться, на него должны работать воз-
можности, обеспечиваемые грамотными навыками. Но всегда есть опас-
ность подмены этого видения овладением инструментами интеллектуаль-
ного ремесла, в то время как неотъемлемая искренность такого опыта, как
опыт Уильяма Джеймса, дает нам повод поверить в то, что в конце концов
этот опыт способен к порождению собственных навыков, отвечающих его существу.
Именно по этой причине мне кажется вполне оправданным включение
сюда тех комментариев, которые я сделал по поводу среды и карьеры Уиль-
яма Джеймса в курсе общей характеристики его философии.
Философские
произведения Джеймса излучают собственный, потрясающе яркий свет. Но
хроника его писем и прочих неопубликованных заметок позволяет нам рас-
смотреть и то, что стоит за его печатным словом; благодаря ей мы воочию
видим тот порождающий опыт, который служит источником слова написанного.