Гюнтер, Гюнтер... Целый день это слышу. Поди туда, сделай то, не смотри, не отвлекайся... Надоело. Всё надоело. Холодно и спать хочется. А гости допоздна будут - не разойдутся. Пришлые. Им только жрачку подавай, да выпивки побольше. И не пива требуют, а вина. Скоро нажрутся - в номера их отводи, да убирай за ними.
Слова не скажи. Чуть что - кричат. Дескать, хозяин, уйми мальчишку. А Михель и рад в погреб засадить. Тошно там. Темно, холодно и привычно. Уже и место там расчистил, чтобы удобнее сидеть было - не на земле. Бочонок с пивом поставил у двери - на нем и приткнуться можно, поспать.
Сам бы Михель и носил всё это - уже руки отваливаются. Не удержу блюдо - выпорет. И в погреб. Чуть ли не каждый день там ночую. А как хочется хоть на лавке растянуться, у очага. Пусть прогоревшего, но еще не остывшего. Согреться.
Дотащил. Бухнул на стол. Жрите. Только поскорее - еще блюдо чистить.
Выслуживается хозяин. Гуся испек целиком. Знать, какой знатный господин, а по виду и не скажешь. Одежда пыльная, в прорехах. Сквозь них кольчуга видна. Не снял - боится кого? И не платит ничего. Или Михель на него долг пишет?
Смотрит. И чего смотреть? Не видел никогда? Да в каждом трактире, почитай, такой, как я есть. Не уйти никуда - вернут. Стража следит. Еще бы - ей мзду платят, чтоб собственность не разбегалась.
Чую, Михель сзади стоит - следит. Терпи, Гюнтер, терпи. Авось, сегодня обойдется. Что, еще тащить? Да как этот пришлый не лопнет? А, плевать - не доест, мне кусочек достанется. Хоть боль из живота уйдет, пусть и на время. И на лавке лечь... Размечтался. Михель торопит - аж трясется всё от его ора.
Принес, чего орать-то уже? Хм. Не на меня кричит. Это он с пришлым разговаривает. Тот не отстает. Не знает, что с Михелем это не проходит. Хозяин - что твоя бочка пивная, а руки - как бревна. На бритой голове шрамы самого неприятного вида - вспухшие да багровые. С таким спорить - неприятностей не оберешься.
Здесь главное - чтобы в спор этот не вовлекли. Встать в сторонке - вроде и при деле, а всё ж не достанут...
Первый раз такое вижу, чтоб хозяин оправдывался! Уйти бы лучше - припомнит, что видел я, как он перед пришлым унижается, прибьет - мокрого места не останется.
- ... Нет у меня сейчас денег, пойми, нету!
- Не ври, Михель! У тебя в тайном месте всегда что-нибудь да найдется!
- В каком тайном месте?! Ты его видел, да?!
- Знаю про него! Раскошеливайся! В полночь срок истекает. Иначе - трактир мой.
- Да ты что, Эйвон! Ты ж меня в могилу сведешь! Не тебе одному должен...
- Но мне - первому.
Прямо радостно, что хозяину нелегко приходится. Не всё только мне удары судьбы принимать. Пусть узнает - каково это...
Ну вот, доулыбался.
- Эйвон, мальчишку возьми в счет долга.
- К чему он мне? Кормить его, одевать, следить, чтоб не убежал. Мне в дороге только этим и заниматься.
- Дорого стоит. Возьми, - Михель чуть ли не заискивающе заговорил, - Грамоте обучен. Чуть приоденешь - с руками оторвут. Ради долга самое ценное отдаю...
Хозяин аж слезу пустил - притворяется, что твой оборотень. Ой, чует сердце, - добром не кончится. Пора уже вещички собирать.
Смотрят они на меня - как на рынке товар обсуждают. Противно. Пусть на виселицу потом отправят - обоих прикончил бы... Да только нечем.
Это что - мы даже не заночуем здесь? На ночь глядя идти?! В этот холод? Эйвон точно ненормальный! Сбежать от него надо. Вот как выйдем, так и сбегу. Пусть стражники ловят - всё ж получше будет, чем в лесу ночевать.
Поставил он меня перед собой и в глаза посмотреть заставил. Ой не простые у него глаза. Светлые, прозрачные, в самую нутрь мою смотрящие. И не оторваться. Кто ж он такой, пришлый этот?
- Ты колдун?
- Нет, Гюнтер, не колдун я.
- Значит, разбойник?
- И не разбойник. Я просто странник. Хожу по миру. Смотрю.
- Зачем я тебе?
- Незачем. Только Михель тебя прибьет, как я уйду. Хочешь этого? Вижу, что нет. А мне пригодишься. Одному странствовать - тоскливо.
Околдовывает он меня, как пить дать, околдовывает. И нет у меня сил ему противиться. Да и не хочется. Вырваться отсюда, а там уж видно будет - как жизнь повернется. Может, с этим странником и ничего будет. Богатый он, хоть и прижимистый. Авось, перепадет мне что.
Михель купчую на меня быстро притащил - как ждал. Крестик поставил - что передает в пользование Эйвону в счет долга. Торгаш. Вещи собрать, правда, разрешил. И накидку старую дал - расщедрился. Боится Эйвона.
Как на дорогу ступили, так я сразу про это и спросил, дескать, чего Михель боится.
- Поверье есть одно про меня. Что могу душу вынуть из человека и в камень заключить. Врут. Но боятся. Меня все боятся. Потому, что не такой, как они. Думаешь, мне деньги нужны? Они - лишь средство. Ладно, Гюнтер, пойдем. Ночевать мне в городе запрещено. Выйдем - разведем костерок, обогреемся.
Стражники так пустили. Отвернулись, едва Эйвона завидели. А я думаю всё - как душу из человека вынуть можно? И ничего другого в голову не идет. Через взгляд, может? Оттого и бояться с Эйвоном глазами встретиться - вдруг как правда. А если правда, так у меня и нет души-то уже! Как же я без души?! Жить-то как?! Бездушным невозможно совсем.
Нагнал сам на себя страху. Шатает, на ногах не держусь. А Эйвон и говорит так ласково, проникновенно:
- Вот тут и остановимся. Сейчас огонь разведу.
Я прямо где стоял, так и упал на землю. Сил нет совсем. Дрожу, зубы клацают. Да Эйвон ничего делать не заставил. Достал дровишек из мешка, чиркнул кресалом - побежал огонек. Теплом потянуло. Да одного тепла мало - еще бы перекусить.
Эйвон словно мысли прочитал - залез в мешок свой и крылышко гусиное кинул мне. Тут я про всё сразу забыл - зубами вцепился, урчу, давлюсь, так глотаю, не пережевывая. Эйвон посмотрел на меня, словно жалеючи, достал коврик какой-то, постелил у костра и лег. Я еще не дожевал, а он уж засопел.
Поди, решил, что заколдовал меня. Да не на такого напал - оберег на мне от колдовства всякого. Думал, не пригодиться, ан нет. И ножичек имеется. Острый, наточенный. Чуть пережду, чтоб заснул крепче, и горлышко ему перережу. Урок будет. Колдуну смерть принять, что мне облегчиться. Единственно - забывает он всё, что перед тем было, так оно мне и на руку. Вот только посмотрю - не зря чтоб его чикать. А то вдруг сейчас пуст он - к тайнику идет.
В мешке пошарил, отыскал кое-что. Всякие безделицы, что в дороге годятся, да купчая моя, да расписки долговые на многих. И кошель малый.
Развязал я кошель и ахнул прямо. Блестит что-то в нем, сверкает. Не понять так. Вывалил на землю, чтоб на свету рассмотреть, да рот и раскрыл. Камни драгоценные, сияющие. Синий, прозрачный, что небо, а внутри точечки золотые беспорядочно сияют. Зеленый, как вода в глубине, а точечки в нем все в центре собрались. Ярко-желтый, что солнце, а точек и не рассмотреть, так горит. Красный, словно кровь свежая, золото внутри как рукоятка у буравчика. И всяких других во множестве.
Обрадовался я тут жутко - такое богатство привалило. А потом про души подумал. Может, правда, что Эйвон в камень их затачивает? И эти звездочки малые - они и есть? Как возьму их себе, так стану владельцем. А ведь ни колдун я, ни Враг Человеческий. На что души мне? Может, страдают они там?
Погладил я камешки. Холодные. Все, кроме одного. Желтого. Разогревается он под рукой. И чем дольше держу, тем теплее. Я его взял, на ладонь положил, к глазам приблизил. А он всё разгорается огнем желтым, светит и греет. Вокруг всё уже дымится. Эйвон проснулся, кричит что-то, а мне хорошо, тепло, спокойно. И убивать уже не хочется его. Хочется всё всем простить. Михелю - что бил меня. Матери, что подбросила меня на порог трактира. Стражникам, что заставляли непотребное творить. Всем.
Эйвон сгреб камни, что на земле лежали, и исчез. Запылало в моей руке чудо-чудное. И разлился свет, коего нет прекраснее...
...Передает агенство межпланетных новостей. Наблюдатели из Пояса Астероидов зафиксировали вспышку сверхновой в направлении туманности Конская Голова...