Тьма. Лишь тьма вокруг. Как ни вглядывайся, как ни моргай, она не уходит, взгляд не проясняется. Глаза словно залили смолой, или... или Истинная Ночь накрыла мир?
Он знает, что смотрит на свою руку. Вот она - поднимается, вертится, сжимается в кулак, разжимается. Но тьма не позволяет увидеть ее! Тьма такая плотная... Кажется, можно даже потрогать... Да, он чувствует. Она... мягкая, словно бархат. Рука вязнет, как в патоке... Нет! Как в густом шелковистом меху! Пальцы щекочет...
Дыхание. Глубокое и тяжкое. Хриплое. Словно в последний миг перед тем, как покинуть Мир живых. Тьма дышит! Словно вздымается и опускается грудь... Бьется сердце, но медленно, затухая... тук-тук, тук-тук, тук, тук...
Тьма надвигается, она все ближе! Дыхание ощущается на лице. Проступает силуэт. Распахиваются черные глазницы, кажущиеся пустыми провалами даже в этом, и без того, беспросветном мраке. Мелькают синие искры, будто... будто отражение собственных глаз!
- Твоя кровь сильна... - снисходительно ухмыляется тьма. - Но тебе не одолеть.
Утробный рычащий голос звучит спокойно, без угрозы - в нем неотвратимость, приговор. Он распадается, будто одновременно говорят двое. Он так близко, у самого уха, или внутри головы, словно... словно собственный!
Или нет?.. Со стороны свой голос всегда кажется чужим...
И все же знаешь, что он - твой!
- Бесполезно противиться неизбежному. Слишком давно вы отказались от "живой пищи", сила "древней крови" зачахла. Даже в тебе, потомок славного рода.
Голос все льется и льется, гулким эхом отталкиваясь от окутывающего мрака. И мрак колышется, словно занавесь, словно подол черного наряда Истинной Ночи. Расходится волнами...
Отражение синих всполохов придвигается почти вплотную. Они мерцают так близко, что на них трудно сосредоточиться. И взгляд проваливается глубже. Мелькают картины...
- О-о! - оживляется голос. - Ты "читаешь" мою кровь! Я уж думал, вы утратили все Дары... Ну, "читай", я не могу запретить тебе...
Тьма раздается...
И от горизонта до горизонта колышется иссиня-черное море. Оно скалится молочно-белыми клыками, волной несется на застывшие ровным строем копья. Ударяет в сомкнутые щиты, словно шторм в прибрежные скалы, и вспенивается кровью и сталью.
Практически мгновенно сминаются древки, "брызнув" щепой, словно корабль, налетевший на рифы. Стена щитов ломается, и иссиня-черная волна, обагряясь, сочится вглубь. Сверкает металл, гремит так, что закладывает уши. Глаза слипаются от орошающего лицо "багрянца".
Волна катит густая, как лавина, захлестывает волнолом первых шеренг. Поглощает их одну за другой. Но видно, что не без потерь - тут и там на траве остаются аспидно-кровавые "лужи".
Стоны, крики, рев и звон стали едва не рвут перепонки. Кажется, земля содрогается под ногами. Сперва - еле ощутимо, но с каждым мигом все сильней и сильней. Вот уже ее бьет крупный "озноб"... И в черное море с флангов ударяет такая же черная конница, разбегаясь серебристой рябью по поверхности. Море содрогается, начинает метаться...
Кони вязнут по грудь...
...Взгляд охватывает все и сразу, будто все происходит где-то далеко. Но звуки!.. Нет, звуки боя не дают обмануться! Так слышит происходящее лишь непосредственный участник!.. Кровь... Да, ее запахом наполнен воздух, что проникает в легкие. На языке оседает железный привкус... По желанию взгляд выхватывает отдельные лица, бросающихся с мечом наголо. И чувство, что именно твой клинок врубается в их тела так же явственно... Тепло согретой рукояти в ладони...
Но можно и по-другому.
Те же отдельные лица, те же мечи, что нещадно секут направо и налево. Но нет ощущения, что это - ты...
Черная тень застилает Мир от горизонта до горизонта.
И громоподобный рев, преисполненный неистовой яростью, накрывает, словно само небо рухнуло на землю. Руки стремятся накрыть голову. Спину гнет, подкашиваются колени. Уши закладывает рокот, неимоверно медленно переходящий в монотонный гул.
Воин вскидывает меч с черным, клубящимся тьмой, клинком. Кровь блестит влагой на доспехе, из-под алого крапа на плаще серебрится луна... Вокруг воина на расстоянии вытянутого меча пустота - лишь иссиня-черные тела покрывают траву... Рука ощущает тяжесть молочно-белого эфеса, теплого и, словно живого...
Небеса разверзаются пламенем.
Янтарные реки обрушиваются в иссиня-черное море, оставляя выжженные просеки. Воздух наполняется пеплом, накатывает волнами зной. Иссушенная земля разбегается трещинами, где ее коснулось всеуничтожающее пламя.
Море начинает панически бурлить...
Две черные тени выныривают из густых облаков, и те дымными струями всплескивают следом. Масляно сверкает черно-графитовая броня, распускаются кожистые крылья, и потоки ветра едва не сбивают с ног. Увенчанные рогами, костистые черепа скалятся, в обсидиановых глазах мелькают призрачные молнии. И две пасти вновь исторгают огонь, который никто и ничто не в силах остановить.
Море раздается в стороны, стремясь избежать голодных "янтарных змей". Вспучивается по краям, а где не удалось, вздымается прахом, что "пошатываясь" возносится вверх.
А следом за черными тенями, взвихряясь, расступается само небо!
И в этот раз ноги уже не держат. Все сыплются на траву, кто ничком, а кто навзничь, безвольно раскинув руки. Щиты подхватывает, как сорванные паруса, выворачивая локти из суставов; кого-то прибивает к земле, словно скальной плитой. Нисходящие потоки без разбора втаптывают всех в землю...
И только двое остаются стоять.
...И вновь все, словно глазами трех. И словно в застывшем янтарем времени.
Разлитая внизу, копошащаяся, черная смола, из которой по желанию, можно выхватить отдельные фигуры и лица, разглядеть до мельчайшей морщинки, или в миг поседевшего волоса. И двое, почти по колено в ней утопающие...
Воин в черном доспехе, густо покрытом поблескивающей влагой кровью. Черный плащ с окропленной "багрянцем" серебристой луной клокочет в нисходящих потоках. Молочно-белый эфес клинка, словно только-только выкованного из самой тьмы - еще живой, еще пышущий дымчатыми струями.
И огромный Зверь, покрытый иссиня-черной шерстью, трепыхающейся под ураганным ветром. Уши жмутся к черепу, пасть злобно оскалена, обсидианы глаз превратились в узкие прорези. Но он стоит вскинув когтистую лапу. Бушующие потоки омывают его, будто скалу. И все же видно, что лапа содрогается от предельного напряжения, и, нет-нет, да сгибается... А ведь это всего лишь обычный ветер!
Разверзается клыкастая пасть... И море начинает клубиться, исходить... паром? Пелом? Нет... Туман густой и вязкий, словно дым. Словно... Словно сама жизнь сочится наружу! Будто души отторгаются телами!.. И они кричат! Стонут!.. В них столько боли и страдания! И со всех краев черного моря они стягиваются к воину, к мечу поднятому над головой. И тот жадно вбирает в себя, пьет само их естество...
Зверь ревет от бессильной злости, за спиной сгущается мрак, и он отступает в черные объятия...
И тьма мгновенно сгущается вновь...
- Видел Исход? - рычит на ухо двоящийся голос. - Мы не были готовы... - глубоко вдыхает и протяжно выдыхает, успокаивая накатившую злобу. - Когуар эоны витков не признавал никого. Мы решили, что лишь Хозяин может подчинить его Силу... Нам дорого стоила ошибка... Но драконы не последовали за нами, Хозяин укрыл нас от их взора. И теперь мы готовы вернуться! Мы откроем Путь! И тогда, - голос злорадствует, - нас уже никто не остановит!
...Боль пронзила хребет, словно тысячей игл, покатилась по всем окончаниям, набирая силу. Спина выгнулась, скидывая меха; пальцы стиснули простынь, и ногти впились в ладони. Из распахнутого горла вырвался двоящийся рев - баритон кричал от охватившей боли, а низкий рык ликовал.
Лопались мышцы, мгновенно срастаясь и набухая, выворачивались суставы. И все в сопровождении неимоверной муки.
- Ин, что с тобой? - чужие ладони обожгли холодом грудь и щеку. - Слышишь меня?
Инген все еще видел и осознавал происходящее, но уже не контролировал тело. Отмахнулся, и ладони пропали. Вскочил на ноги...
Далиа поднималась с пола. Волосы цвета черного янтаря, растрепанными прядями накрыли лицо, оттеняя светлую кожу. Изящная рука откинула волнистые локоны, что, путаясь, извивались по невысокому лбу и круглым щекам. Несколько нитей скрылись за тонко очерченными нежными губами. Аккуратный нос придал лицу знакомое выражение молодой рыси... Но в васильковом взгляде, обычно, приветливом и робком, сквозил загнанный ужас.
"Перворожденные не сдаются!" - билось в сознании Ингена.
И он боролся, сопротивлялся изо всех сил, пытаясь не дать чужой воле овладеть им.
Почему он не ушел? Почему не оставил их? Он же знал, что так будет! Он видел сны! Но не верил... Или решил, что справится?! Глупая безответственность! А расплачиваться придется им...
И вновь, словно два взгляда, два сознания... Да, он чувствует его, чувствует Зверя... Теперь это ЕГО тело!
Далиа пятится, заграждая собой кроватку. Глаза наполнены страхом... Зверь идет к балкону, она не интересует его - он хочет вырваться отсюда... Но кроватка стоит там же... Она - Перворожденная, она не отступит...
Но из груди доносится лишь довольное урчание. Он чувствует предвкушение Зверя.
Голова Перворожденной хищно наклонилась, глаза полыхнули отраженным пламенем камина. И оскалив клыки, женщина бросилась вперед.
...Инген гордился ей. Он не зря ее выбрал. Даже сейчас она не боялась могучего хищника...
Черная лапа ухватила Далию за горло. Стиснула.
Женщина била ногами в широкую грудь, покрытую жесткой шерстью. Ногтями пыталась дотянуться до морды.
Инген старался разжать ладонь...
Перворожденная задыхалась, пальцы царапали по предплечью, по запястью. Она пыталась вырваться.
Инген чувствовал, как ее ногти скребут по коже. Но все, что он мог - это смотреть, как она умирает. Зубы стиснулись от бессильной злости...
Зверь ударил Далию по лицу, из разодранной когтями щеки брызнула кровь; тело обмякло. Сладкий запах ударил в нос, затуманил взор, ноздри с наслаждением потянули воздух - сознание полыхнуло Голодом.
Рык разнесся по покоям, ударил в стены. И черная пасть впилась в ключицу. Острые, словно иглы, клыки, вонзились, сминая кости и разрывая плоть и жилы, в горло хлынуло тепло; белая сорочка окрасилась "багрянцем"; взгляд Ингена поплыл. Зверь дернул головой, и в зубах остался кусок мяса.
Тихий шорох, вывел Ингена из сладкой истомы. Но Зверь тоже его слышал! Взгляд наследника мигом прояснился.
Лапа разжалась, и тело Перворожденной упало на пол. Зверь шагнул к кроватке...
Мальчик улыбался, в глазах - ни капли страха. Он поднял и протянул маленькие ладошки, просясь на руки.
"Не тронь!" - ревел Инген, в ставшем чужим сознании.
Зверь подхватил малыша одной лапой... И та дрогнула. Инген ощутил - Зверь не понял, что спрятал когти! Черный нос приблизился к ребенку, втянул запах... И вновь, что-то внутри содрогнулось.
Сапфиры смотрели в упор, пристально. Но смотрели не на Зверя, а на него, Ингена! Зверь, словно замер...
Малыш, будто волчонок, вцепился в плоть, свисающую из пасти - наследник ощутил, как губу царапнули клыки, - дернул головой, отрывая кусок.
Инген боднул ребенка лбом, шершавый язык коснулся детской щеки; мясо плюхнулось на пол... Зверь "не ушел", нет. Он здесь, но словно оцепенел...
За спиной звякнул металл, и Зверь мгновенно "ожил". Молниеносно развернулся, лапой отбивая клинок - жесткая шерсть защищала не хуже "клостенхемской" кольчуги. В свете камина блеснули когти и впились в бок воину с серебряной луной на плаще, легко пробив кожаный жилет. Лицо Темного Стража скривилось от боли, но клинок не выскользнул из руки, и начал разворачиваться для второго удара. Но уже медленнее.
Клинок второго Стража - Инген узнал Арнгура - мелькнул перед самой мордой, когда хищник отшатнулся. Лапа метнулась снизу, и когти сомкнулись на горле, разрывая гортань; кровь плеснула на черную шерсть.
Ноги Арнгура подогнулись, и он рухнул на колени, опершись на меч, зажимая разодранную шею. Он уже мертв, хоть сердце еще бьется...
Зверь оскалился, небрежно толкнув Арнгура на пол, стальные наплечники глухо звякнули по мягкому меху.
"Отец..." - выдохнул Инген, узнав в оставшемся воине Дарса Летар.
Черный халат короля распахнулся, открыв взору широкую, словно выточенную из камня, грудь. Огонь хищно сверкнул на "морозном узоре" поднятого клинка, сжатого обвитыми мускулами руками; блики отразились в посеребренной бороде, голые ступни мягко скользнули по полу...
Но король не бросился вперед. Подходил осторожно, по дуге, оставляя Зверю выбор, шанс уйти. "Положенный" горизонтально меч, скалился острием, ловя обсидиановый взгляд хищника... Замах из такого положения выйдет непростительно долгим. Но одного движения могучих плеч хватит, чтобы толкнуть клинок вперед! И даже "клостенхемская" кольчуга "пропустит" этот удар! Длинные лапы не смогут парировать выпад...
Но и Дарсу не удастся избежать острых клыков. Скорость Перворожденного не даст преимущества, Зверь слишком быстр... Но что такое смерть, когда умер, как воин: без страха и сожалений, кровью своей оплатив чью-то жизнь? В Чертогах Богов грянет славный пир!
И Зверь, чуть помешкав, отступил и рванул на балкон. Занавесь взметнулась перед глазами Ингена, и обессиленное сознание вновь провалилось во мрак.