Васильев Александр Валентинович : другие произведения.

Всадник Мёртвой Луны 003 ("Бойня")

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Двое суток запредельного ужаса полностью меняют расположение сил внутри Града Вечной Тени. Полностью изменяется, при этом, и сам Владислав, руками которого, собственно, и свершаемы все эти судьбоносные перемены.

  Бойня
  
   Утро прокралось в их комнату робкими лучиками рассеянного, неяркого света, один из которых упал Владиславу прямо не запрокинутое навзничь лицо, разбудив его, таким образом, этим своим ласковым касанием. Владислав резко вскинулся на кровати, зябко кустясь в одеяло, и силясь понять - не приснились ли ему события прошедшей ночи, столь резко, до малейшей детали впечатлевшиеся в его память. Какое-то время он никак не мог прийти к окончательному выводу. Он сидел, и бездумно смотрел на Тайнведа, лежащего лицом вниз, и полностью, с головой, укрывшегося своим одеялом.
  Под его взглядом тот зашевелился, высунул наружу ничего не понимающее, сонное лицо, что-то промычал, и перевернулся на спину, уставившись в потолок совершенно отсутсвующим взглядом. Так они и молчали какое-то время, пребывая на грани сна и бодрствования, пока Тайновед, видимо потихоньку приходящий в сознание, не повернулся к Владиславу лицом, и проговорил хриплым, плохо слушающимся его ещё со сна голосом:
  - Я тут, знаешь ли, сон такой мутный, такой гнусный видел, братец ты мой! Не поверишь - стоял я в парадном гвардейском строю, но - не в Цитадели, а тут, во дворе Детинца, и мы все ждали Высочайшего, который должен был к нам выйти из башни. И все мы - все мы были совершенно мертвы! У меня рана была - прямо в сердце! И вот стою я, и такое беспросветное отчаяние лучится с тёмного свода небесного - просто неописуемо! А свод этот - один сплошной, серо-чёрный камень, как горы вокруг нашего града! Это - я думаю, навеяло-то нашим вчерашним посещением той гнусной норы! Вот же местечко, А? Скажи!
  И он, покряхтывая, завозился, поднимаясь с кровати, и быстрыми движениями, дрожа от холода, царящего в комнате, натягивая на себя одёжку.
  - Что - так и будешь сидеть, что ли? - Обратился он к неподвижно застывшему в постели Владиславу,- Вставай, вставай! Сейчас вот пожуём чего - и легче станет. А потом - за работой, окончательно и развеемся!
  - Владислав глянул на него пристально, мгновение поразмышлял о чём-то своём, скрытом, но говорить ничего так и не стал, а молча поднялся, и также начал одеваться.
  - Смурной ты сегодня какой-то однако! - Недовольно пробормотал Тайновед, поглядывая на него с неопределённым сомнением. - Что, неужели ж ночью опять что-то приключилось-то? Давно не случалось-то - не правда ли?
  - Да так. - Отнекнулся Владислав, продолжая угрюмо, замедленно, как бы нехотя натягивать на себя одежду. - Сны какие-то - тоже странные. Совсем странные.
  - Ну, втяпались мы с тобой вчера-то, - Разом успокоился Тайновед. - Сон - это, братец, не страшно. Сон - это ничего. Это - проходящее. Если только можно от него проснуться, конечно же. - И он усмехнулся болезненно. - А то знаешь ли - ты-то проснёшься, а оно - и останется! Вот так-то!
  Одевшись, он вышли на двор. Оказалось - что парни встали давно, так что завтрак был уже почти приготовлен. В свете дня вчерашнее приключение постепенно отступало от Тайноведа. Он оживился, перекидывался с Весельчаком ничего не значащими пустяками, обсуждая, чем бы сегодня им всем стоило бы заняться. Парни уже практически завершили свои поиски в их обиталище, да и в рядом расположенных зданиях - тоже, и теперь нужно было решать, к чему переходить дальше. Весельчак высказал мысль, что не мешало бы, наверное, завтра-послезавтра отправить наконец дозор по окрестностям города - ко входу в долину, возможно - к перевалу. Изучить - что там и как вокруг происходит. Тайновед с ним, в общем и целом, соглашался. Порешили за сегодня подготовится к вылазке, вечером разработать уже подробный план, а с утра - может быть и высунуться наружу. Хотя бы - к входу в долину.
  Владислав слушал всё это молча, постоянно ощупывая у себя в кармане куртки сосуд с сонным зельем, который он там обнаружил ещё когда одевался, с ужасом найдя у себя вполне осязаемое подтверждение того, что его ночное приключение отнюдь не было просто очередным кошмаром. Из чего следовало, что и колдовские кинжалы также лежат там, в башне, незримо подталкивая его к предуказанным ему Кольценосцами действиям. Сама мысль о чём постоянно повергала его в судороги тяжкого, неизбывного ужаса. Сознание же его, при этом, как бы двоилось. С одной стоны - он думал об этом с невыразимым негодованием и отвращением. А с другой стороны - его постоянно мучила совершенная обречённость неизбежности всего того, что уже никак не могло не произойти. Какая-то чёрная тень поселилась у него в затылочной части головы, и постоянно сжимала её - как клещами, проникая в сознание сотнями стальных иголочек, прокалывающих мозг всю глубже и глубже, подчиняя себе, и лишая малейшей воли к сопротивлению.
  Он сидел перед остывающей серебрянной миской с овсяной кашей, ковыряя с отвращением в ней позолоченной ложечкой, и думал, думал, думал, взирая, сквозь вуаль лихорадочно проносящихся в голове размышлений, на лица своих товарищей, сидящих передним за столом. То, что вчера, та -, в призрачном зале, воспринималось им как нечто само собой разумеющееся, сейчас, возвращаясь в памяти, просто поражало его всей своей дикостью и полной несоразмерностью.
  Хозяин Великого Кольца! Надо же! Кем он был ещё вчера? Без году неделя военнослужащий, в мелком чине, проигравшей, поверженной и полностью разбитой армии. Ванька на побегушках, если уж откровенно - "куда пошлют". И вдруг - опаньки! "Ты будешь Властелином вселенной!" Ну - может и не вселенной. Может и не будешь. Но - МОЖЕШЬ им стать! Хотя.. Эти ведь и сами толком ничего не знают. Они лишь хотят вырваться из той ловушки, в которой они сейчас очутились. Ну - вот, попался им первый подходящий. Они за него и уцепились. Пусть идёт и- ищет. Отыщет - хорошо. Не отыщет - его проблемы. Сгинет по ходу - кому какое дело? Таких как он - вокруг море разливанное. Почему бы и не он? И действительно - а куда ему ещё деваться?
  А цена - да, цена просто немереная. Сначала - жизни его товарищей. Да ещё - и ЕГО рукой! Говорят - всё равно погибните. А они там, у себя, откуда знают-то, что там враги замышляют? И как он вчера не спросил-то?! Не подумал. Они так убедительно вещали. Понятно, что им нужны тела парней. Для них - это единственный способ выскочить из ловушки. А только он в этом и может им помочь. Хотя.. Обратись они, скажем, к Тайноведу - разве ж тот задумался бы хоть на мгновение? Вряд ли, насколько он его знает. Да и, скорее всего - и обратятся. Если он отступиться. Даже и сомнений нету. Тем или иным способом вниз его заманят - и откроются. И что дальше? Понято - что. Так что как ни крути - а иного выхода для него здесь нет никакого.
  Разве что сбежать из крепости? Ничего никому не объясняя? Да ведь - дадут ли? То, что Тайновед вещал там о "свободном уходе".. Обещать - это одно. А вот выпустить - совсем другое. Слишком многое он уже знает. И если попадёт в руки к тем же отщепенцам, скажем... Нет! На месте Тайноведа он его ни за что бы сейчас из крепости не выпустил бы! Ни за что. Да и времени нету. Как только эти поймут, что он отступился, а поймут они это не позже сегодняшней ночи, то они могут Тайноведа сразу же и дёрнуть. Этой же ночью. Или - даже вечером. Да и куда он пойдёт, если выйдет из города? Там же, за стенами, кто его ни поймает - никто живым уже не выпустит. Там одиночкам сейчас делать нечего. Пойти к отщепенцам, что ли? Рассчитывая на милость. Война-то, вроде, закончилась. Но.. До них ведь ещё дойти надо. И потом - после такой пролитой крови - тут достаточно лишь Корабельный Остров вспомнить - могут ведь и не помиловать. Выпотрошат - кто таков, где и скем был, и что делал. И всё припомнят. И стражу острова, и - тех, на реке. Нет. На это особо рассчитать не стоит.
  Куда ни кинь - а везде клин, значит. Тут вопрос даже и не в Кольце - это всё ещё вилами по воде писано. Тут если с хозяевами города как-то сладишь, то мож ещё и поживёшь чуток. А нет - так и пойдёшь, в результате, кому-нибудь из них на тело. И здесь его аж перекосило.
  - Чё-то наш Счастливчик такой смурной днесь-то? - Громко чавкая осведомился Весельчак, пристально глядя на Владислава. - Что случилось-то?
  - Да так - было у нас одно приключеньице вчера. - Хмуро объяснил Тайновед. - Я и то еле в себя пришёл, да и не до конца ещё. А ведь я в жизни своей немало повидал такого. Эдакого. А уж он-то... Не обвык ещё. Молод.
  - А что? - Аж жевать перестал Весельчак. - Что-то у вас там было того? С ведовством связанное? Что ль?
  - Да, с ведовством, - Неохотно подтвердил Тайновед. - Ноги унесли благополучно - и то хлеб. Я ж вам не зря в башню соваться не советую. Есть основания. Есть.
  - Ну - и не будем. - С облегчением отозвался Весельчак. - Вы, благородные, в этом кумекаете - вы, значиться, и разбирайтесь. А мы народ простой - где клинком помахать, там мы и будем. А больше - не нужно. Ведь только испоганим всё, ежели придётся!
  И то ли настроение Владислава все как-то почувствовали, то ли разговоры такие поспособствовали, но остаток завтрака провели уже в хмуром молчании. Владислав, по полном отсутствии аппетита, встал из-за стола почти и не поев ничего толком.
  Выйдя из трапезной, он совершенно уныло поплёлся за Тайноведом в башню. Там Тайновед, вдохновленный вчерашней находкой, с большим подъёмом занялся поиском тайников в столе и стенах. Он утверждал, что тут непременно должны быть скрытые в стенах железные лари с тайными свитками, и - особенно же ведовскими оберегами. Владислав вяло, только для виду, перебирал бумаги, мыслями же своими он был совершенно далёк от этого занятия. Неумолимо приближалось обеденное время, и он понимал, что это будет тот рубеж, на котором уже неизбежно придется, всё же, перейти к каким-либо действиям. Он лишь старался поменьше думать сейчас о том неизбежном, к чему его неотвратимо подталкивали непреодолимые обстоятельства.
  Наконец, почувствовав, что время выбора уже приблизилось вплотную, он вяло промямлил Тайноведу, что вот - дескать, проголодался. Так как за завтраком почти ничего не смог съесть. И что наверное он таки сходит в трапезную - заморить червячка хоть чем-нибудь.
  - Ну, иди, иди! - Рассеянно ответил Тайновед, как раз с головой погрузившийся в тщательное простукивание стенки возле очага, где ему послышалось вдруг какое-то ответное эхо.
  Владислав вышел за двери, и тут - движимый внезапным побуждением, поднялся по ступеням к престолу, и, щурясь от яркого света, вырывающегося сверху в окна, решительно сел на него, положив руки на каменные подлокотники. Он сидел совершенно неподвижно, вглядываясь в золотистое марево противоположной стены, и пытаясь представить себе, что же мог чувствовать, сидя на этом престоле тот - первый и последний повелитель города, кода у него грудь согревало ещё не остывшее, ещё сохраняющее в себе жар руки Высочайшего волшебное, великое Кольцо. О чём он думал, какие планы строил, чего ждал от своего будущего? Так для него и несостоявшегося будущего.
  Тут Владислава неожиданно посетила мысль о том, что, изначально, ведь та, противоположная стена, наверняка была отполирована до совершенно зеркальной поверхности. Это сейчас она лишь тускло отблёскивает в дневном свете. А ведь в те времена она должна была отражать в себе весь этот зал, вдвое увеличивая его размеры! И сидящий на престоле должен был видеть и себя самого в том отражении!
  Мысль эта совершенно потрясла его, и он начал пристально вглядываться в это золотистое марево, словно бы надеясь что-то разглядеть там - ухвачено, сохраненное давно уж померкшим зеркальным отраженьем. Золотистый туман поплыл у него перед глазами, голова закружилась, и, внезапно его опрокинутое сознание словно бы сдвинулось в сторону, как кисея, и он увидел перед собой, как отражение в зеркале, престол, но на этом престоле сидел совсем, совсем другой человек! Лицо и тело просматривались весьма смутно, и были видны отчётливо лишь его сосредоточенные, жёсткие глаза, молча, сурового взирающие прямо в лицо Владиславу. Да ещё -на груди у этого человека словно бы вращалось огромное огненной колесо. Сияющее золотом жидкое пламя бежало по нескончаемому кругу, разбрасывая вокруг огненные, золотистые искры, и от этого сияния исходил равномерный, непрестанный гул, словно бы от далёкого водопада.
  Владислав аж содрогнулся весь, и замер, будучи не в силах оторвать взгляда от глаз сидящего перед ним на том, отзеркаленном престоле человека. Тот молчал, но глаза его, со спокойным вниманием, листали Владислава, словно бы открытую книгу, распахнутую перед ним. И во взгляде у смотрящего на него не было ни осуждения, ни презрения. Но не было и ни сочувствия, ни симпатии. Лишь холодное, очень заинтересованное, изучающее внимание, да совершенно полное отстранение от предмета своего изучения. Время словно бы застыло, замкнулось для них обоих в одно, непрерывно длящееся мгновение, растянувшееся, при этом, на долгие, долгие часы.
  Владислав вдруг понял, что ему очень важно о чём-то спросит сидящего перед ним человека. Но он всё никак не мог догадаться - что же именно такое он должен у него сейчас спросить. А тот всё смотрел и смотрел на него, всё более и более отстраняясь во взгляде, и не проявлял ни малейшего желания помочь Владиславу в его отчаянной умственной пытке.
  Потом всё снова поплыло в золотистом тумане, и наваждение рассеялось - Владислав снова сидел на престоле совершенно один - в пустом, полутемном зале, и лишь за правой стеной чуть слышно звучали настойчивые, размеренные постукивания.
  Он наконец осознал совершенно отчётливо, что попросту пытается, таким образом, как-то всё оттягивать и оттягивать неизбежное. А ему нужно наоборот - начинать действовать. И чем скорее, тем лучше. А для этого нужно составить себе хоть какой-то последовательный план. Но голова у него была совершенно пуста, мысли путались, и он никак не мог сосредоточится для того, чтобы обдумать предстоящее ему сейчас . Нужно было как-то исхитриться добраться до общего котла, и высыпать туда содержимое склянки. Да так, чтобы содержимое попало бы в миски всем и каждому. А потом - потом ещё умудриться и самому не прикоснуться, никоим образом, к этому блюду.
  Чуть помаявшись бесполезно, он попросту махнул рукой, и решил положиться на обстоятельства. Соскочив с престола, он собрался с духом, и уже нервным, спешащим шагом скатился по лестнице меж этажами, стремясь наконец, как можно скорее, попасть в трапезную.
  Зайдя в кухню, он обнаружил, что едва не опоздал - Ладненький как раз снимал с плиты котёл с хашем, а Вырвиглаз, в это время, уже расставлял в трапезной посуду на столе. На вопросительный взгляд Ладненького он сконфуженно промычал, что вот - очень уж изголодался после недоеденного завтрака, и что сейчас бы чего-нибудь такого укусил бы, ну там - скажем кусок окорока с краюхой хлеба, или что-то в этом же роде. Ладненький улыбнулся, сказал, что хлеб в печи как раз поспел к обеду - вон, стоит, ещё горячий, а окорок, нарезанный, можно взять вон с того блюда, уже готового к перемещению в трапезную. Но стоит ли - ведь уже буквально сейчас будем за стол садиться?
  Словно по какому-то наитию, Владислав, стараясь не глядеть тому в глаза, пробурчал, что когда он проходил по двору, то Весельчак, вроде, просил его зачем-то немедленно кликнуть к нему туда Ладненького - и чем скорее, тем лучше. Что-то ему там нужно от него - во дворе. Ладненький озабоченно глянул на плиту, где всё ещё бурлил, и исходил паром второй котёл - с мясным жарким, убедился - что тот пока, вроде, не пригорает, и прожогом выскочил из кухни.
  Оставшись один, Владислав немедленно, весь аж дрожа от возбуждения, подобрался к котлу с хашем, стоявшим сейчас на отдельном столике. Торопясь, и мысленно кляня проклятый карман, который так невовремя умудрился свернуться жгутом, и зажать склянку, которую ему оттуда пришлось буквально выцарапывать, он лихорадочно отодрал хорошо притертую, аж закипевшую крышку, и - застыл, замер, никак не решаясь совершить то необратимое действие, которое, как он постигал совершенно ясно, сейчас же полностью и опрокинет всю его жизнь в совершенно зловонную пропасть, откуда уже не будет для него никакого возврата.
  Он всё ещё стоял над дышащим жарким паром котлом, и никак не мог решится на хоть какое-либо действие, как в коридоре уже послышался топот ног Ладненького, бегом возвращавшегося назад. Здесь Владислав дёрнулся испуганно, и почти бессознательно, опрокинув склянку кверху дном, одним движением высыпал весь бурый порошок оттуда прямо в котёл, а затем, поспешно схватив большую серебряную поварёшку, начал с усилием перемешивать густой суп, стремясь распределить зелье в котле как можно равномернее.
  Так - с поварёшкой в руке, его и застал Ладненький, стремительно влетевший в кухню - с немым недоумением в глазах.
  - И чего это ты вдруг решил, что он меня кликал-то? - С изумлением воскликнул он увидев Владислава.
  - Нет? Не кликал? Ну значит - мне показалось, - Стараясь произносить с трудом выталкиваемые из горла, внезапно схваченного судорогой, слова с наиболее возможной беспечностью, ответил ему Владислав. Кидать поварёшку уже было явно поздно, и поэтому он пояснил с улыбкой - Вот, решил попробовать, что у тебя вышло. Вкусно, однако!
  - А то! - С гордостью отозвался Ладненький. - Но ты, брат, того - уши себе хорошо прочисть в следующий раз-то! А то бегаю как заяц, да ещё ты меня и полным дураком перед Весельчаком выставил! А оно мне надо?
  В последнее время чинопочитание в отряде явно размывалось - ещё недавно Ладненький никогда не позволил бы себе разговаривать со старшим по чину подобного рода образом - что бы там ни случилось бы между ними.
  - Да ладно, извини, друг! Ну, промашка вышла. Бывает. - Постарался сгладить произошедшее Владислав.
  - Ну лады, бывает, чего там! - Отмахнулся, постепенно отходя от возмущения, Ладненький. - Вот - поможешь мне котёл в трапезную оттарабанить? Пока там Вырвиглаз посудой занимается? Всё быстрее будет. Я, раз уж всё равно там был, то парней пожрать и кликнул - они уж, наверное, все и в трапезной - так чтоб не остыло?
  Владислав с охотой согласился. Они перетащили оба котла на развозной столик, с колёсиками, поставили туда же хлеб и мясную нарезку, и покатили всё это, совместными усилиями, через коридор в трапезную. Владислава, при этом, аж трясло от возбуждения, и ему приходилось прилгать огромные усилия, чтобы держать себя, более-менее, в руках, дабы Ладненький ничего не заметил.
  В тапезной уже сидела вся братия - даже кликнули часового с башни над воротами. Все были распарены воинскими упражнениями, которыми они как раз во дворе и занимались перед этим. Владислав, входя туда, внутренне весь аж сжался - Весельчак-то волк матерый, и - как бы не заподозрил вдруг чего неладного во всей этой истории! Но тот лишь весело прошелся по поводу плохого слуха у Счастливчика, и на этом недоразумение было исчерпано. Да и то - вроде бы хоть какого-то малейшего повода опасаться сейчас подвоха, от находящихся в крепости, у него, пока что, совершенно не было. Так что - не насторожила его вся эта странная история. Хотя - вполне и могла бы.
  - Раз уж ты тут, то мож сходишь за командиром-то? - Обратился к нему Ладненький. - Чтобы глотку не драть во дворе-то?
  - Да я даже лучше сделаю. - С готовностью подхватил его предложение Владислав. - Давай-ка, возьму на поднос, и отнесу ему перекусить наверх сам. И себе тоже захвачу. Мы там и поедим, чтоб командир туда-сюда не бегал-то. А то он там сейчас весьма увлечён одним делом. Думаю - не захочет отрываться! Но если что, то мы сюда спустимся, конечно же.
  - Ну снеси, отчего же не снести! Будете уходить вечером - захватишь пустую посуду. Чтоб не валялась там? - Осведомился Ладненький.
  - Да захвачу конечно же! - Радостно согласился Владислав, сейчас склонный ублажать и гладить по шёрстке всех и вся - лишь бы кто чего не заподозрил бы в происходящем, и - не насторожился бы. - Ты только наложи в миски-то, и поставь на поднос!
  Ладненький взял серебряный поднос из посудного ларя, и начал накладывать порции в миски. В это время Вырвиглаз уже разливал парням хаш, и первые, получившие свои порции, принялись, громко сёрбая, хлебать его серебряными же, густо позолоченными ложками, входившими в посудный набор трапезной - видимо, таки хорошо проголодались.
  Соорудив споро поднос на двух едоков, Ладненький и сам, не мешкая, тут же примостился за столом, на пару с Вырвиглазом - он страсть как не любил остывшее. Чуть помешкав, и убедившись, что к первому блюду основательно приложились все, сидевшие за столом, Владислав, держа двумя руками тяжеленный поднос, медленно поплёлся в башню. Его, мучительным гнётом на сердце, непрестанно тяжко терзала мысль о том, что же он сейчас творит-то со своими товарищами!
  Но впрочем, не успел он войти в Башню, как сознание его уже полностью захватила лишь забота о том, как же ему, всё же, сейчас таки убедить Тайноведа непременно пообедать в рабочей комнате. Блестящая мысль о доставке зелья командиру в башню пришла ему тогда, когда он сообразил, что пока тот спустится вниз, зелье может уже начать действовать. И как тогда объяснять ему повальный и беспробудный сон в трапезной?! А тут уж его даже под угрозой смерти к еде прикоснуться не заставишь, вестимо! И что дальше? В свою же способность справиться с насторожившимся, уже подозревающим недоброе Тайноведом Владислав совершенно не верил.
  Вообще - отряд явно распустился. Ещё недавно никому и в голову бы не пришло приступать к еде до тех пор, пока командирство не соизволит усесться во главе стола. А теперь вот - ничего. Вон - даже Ладненький не озаботился кликнуть командира сверху сразу же, как забирал парней с улицы. Хотя - возможно, он попросту полностью отвлёкся на выяснения с Весельчаком по поводу истории о ложном вызове. Вот и позабыл. А потому решил, что пусть уж заваривший эту кашу Счастливчик сам всё и исправляет.
  Ему несколько раз пришлось ставить поднос на землю, чтобы открыть для себя двери. Свою долю он решительно тут же спрятал внизу - в той же караулке, где были укрыты кинжалы. Рассеяно подняв истлевшее драньё, он полнял один из них, и начал вертеть в руке, рассматривая его в рассеянном свете дня, просачивавшегося через открытые бойницы.
  Кинжал был не так чтобы уж очень длинен - пяди с полторы в клинке, пожалуй - не более. Очень узкий - скорее походивший на шило в ножнах. Рукоять завершалась небольшим белым костяным шариком, с затейливой резьбой, где переплетались магические рисунки с надписями, выполненными приземистыми, угловатыми буквами - скорее всего, это был древний язык Чернограда, котором сейчас почти никто уже и не пользовался, хотя на именно на этом языке в Цитадели, как он успел узнать за своё короткое пребывание там, и велось всё делопроизводство.
  Он осторожно вытащил кинжал из простых, чёрных ножен. Лезвие, неожиданно легко вышедшее оттуда - хоть и сидело оно в ножнах достаточно крепко, было действительно очень узким, но, всё же, при этом имело двустороннюю заточку, и невысокое ребро посредине. А вот кончик его действительно напоминал швейную иглу гигантских размеров. Лезвие было также вычернено, но острие смотрелось, при этом, словно бы охваченым как бы слегка водянистым, как бы стекающим по нему непрестанно бледным, синеватым пламенем, струйками сбегавшим вниз по лезвию. И было в этом пламени что-то столь ужасное, что-то столь завораживающее взор, что, едва вытащив клинок наружу, Владислав тут же поспешно вернул его обратно - в ножны, немедленно погасившие это невыносимо смертельное, ледяное свечение.
  Подвес ножен у кинжала имел небольшие поперечные ремешки с застёжками, явно предназначенные для того, чтобы его можно было надеть на руку - скрыть под рукавом. Повинуясь внезапному побуждению, пришедшему ему в затылок словно бы откуда-то сзади, Владислав снял куртку, расстегнул застёжку на левом рукаве рубахи, закатал рукав, и прихватил руку этими ремешками так, чтобы рукоять кинжала совершенно скрывалась бы под свободно опущенным рукавом. Левую руку его, при этом, тут же начал пронизывать совершенно парализующий течение крови в ней леденящий жар.
  Вооружившись таким образом, и снова натянув куртку, Владислав подхватил поднос с обедом для Тайноведа, и поспешно взбежал на второй этаж. Когда он зашёл в комнату к Тайноведу, тот сидел за рабочим столом в крайней задумчивости, полностью углубленный в изучение какого-то предмета, находившегося перед ним. Аккуратно поставив поднос на столик у окна, Владислав подошёл к его столу спереди, и с изумлением увидел, что перед Тайноведом там стоит плоская шкатулка чёрного дерева, поверх которой, на обесцветившейся от времени, когда-то, видимо, бордовой, а сейчас - белесо-красноватой бархатке лежит венец, исполненный в виде обруча, искусно сплетённого из виноградной лозы, с резными листьями и небольшими гроздьями по кругу.
  - Смотри-ка, что я нашёл в схорне - возле очага-то! - Возбуждённо-радостно воскликнул тот, бережно понял венец двумя руками, и повернул его передней частью к Владиславу. Там, в том месте, где части непрерывной лозы сходились меж собою - как бы двумя ветвями, в сплетеньи листьев покоился огромный, великолепной огранки рубин - как большая капля свежей крови в тонком переплетении их искусно выделанных резных заокраин.
  - Что это? - С благоговейным изумлением спросил его Владислав, любуясь великолепной работой золотарного искусства, и - особенно же, переливчатым сверканием света на переплетениях мелкой огранки драгоценного камня - не круглого, а скорее - немого овального, вытянутого в оправе вдоль венца, и размером, пожалуй - с перепелиное яйцо. - Неужели ж это корона королевства отщепенцев?!
  Ну, нет, ну что ты! - Отзывался Тайновед, приподнимая левой рукой бархатку, открывая шкатулку, и возвращая её туда, дабы затем аккуратно уложить венец поверх неё. - Корона Белгородцев, брат, чтоб ты знал - всегда хранилась в их столичном граде, а позже переместилась в крепость в горах - по ту сторону реки. Нет - я думаю.. Я полагаю, что это - венец владетеля того града, в котором мы сейчас и находимся. Принадлежавший его создателю, и - покоившийся на его челе тогда, когда он восседал на своём престоле - в зале за стеной. Поэтому-то он его здесь и оставил, когда покидал город - в тайном схроне, в своей рабочей комнате.
  Возможно, что даже его наследники об этом венце ничего не знали. А возможно - знали, но не пользовались после его смерти. Да и они-то тут вряд ли часто появлялись. В основном здесь распоряжались наместники. А наместнику-то пользоваться этим венцом с очевидностью нельзя было. Потому - что это лишь для наследников королевской крови. А потом, когда город взяли Колценосцы - они его то ли не нашли, то ли он им и не к чему был-то. Это, брат, ведь не только драгоценная побрякушка. Это - ключ города, исполненный древнего ведовства. Которое ведовству Кольценосцев должно было быть запредельно враждебным.
  Я-то его и сам, можно сказать, совсем случайно обнаружил. Там не было замков - только запорные заклятия. Ничего особо сложного. Но - схрон был так искусно спрятан в стене, что не зная что искать - его найти было практически невозможно. Сам не знаю, как у меня это получилось! Видимо сейчас, после того, как ослабли заклятия Кольценосцев, эта штукенция и вспрянула. А мы ведь с отщепенцами, что ни говори - близкой крови. Вот она мне и отзывалась!
  - Но - и мы тоже пока погодим это испытывать в деле. А то - кто знает, кто знает, что этим здесь разбудить можно. Сейчас-то. Может быть - позже, да.. Позже. Кстати - а что это ты сюда притащил-то? - Вдруг осведомился он с изумлением, и даже привстал немного, стремясь заглянуть Владиславу за спину.
  - Это? - Замямлил тот, разом выпадая из завораживающего плена волшебного сияния тёмно-багрового камня, полностью захватившего его сознание, и таки, разом, вспоминая, зачем же он сюда, на самом-то деле, явился. - Это я.. Ну, я подумал, что раз уж я там был-то, когда обед созрел, то - чтоб тебе туда-сюда не бегать.. В общем - захватил для тебя твою порцию. Чтоб ты тут значит поел бы. Без отрыву - значит. Так как бойцы уже жрать начали нас и не дожидаясь!
  - Ну, польщён, польщён! - Усмехнулся Тайновед - С чего такие нежности? У Ладненького хлеб отбиваешь, значит? Ты ж порученец, а не денщик!
  - Да я, вот, подумал.. В общем, - Продолжал мямлить Владислав, внутренне сгорая от невыносимого стыда, и кромешного ужаса при мысли о том, что будет если его грубая игра вдруг вскроется. - Ну, так - почему бы и нет? Мне не тяжело, а тебе - проще.
  - А ты что же? Или вы там уже поели? - Хмыкнул тот.
  - Не.. Я так - как сошёл-то, то сразу же и перехватил на скору руку. А тут - Ладненький уже на стол накрывает. А мне уж и есть-то расхотелось. Перебил себе желание значит. Ну, подумал - значит сразу же тебе и отнесу. А коль до ужина-то проголодаюсь - то снова схожу, перекушу.
  - Да нет, я наверное всё же к парням спущусь. - Махнул рукой Тайновед. - Тебе за заботу спасибо, конечно. Но.. Знаешь ли - вот тут давит с утра целый день! - И он, быстрым движением, положил руку на грудь, с левой стороны. - Сосёт что-то. Словно предчувствие какое-то! В общем - не смогу я работать больше сегодня. Венец вот нашёл - и ладно. Хватит. Да и - к парням меня сейчас чего-то тянет уж очень. Хочется общения-то. Тошно, мне парень. Тошно! - Пожаловался он. - Так что пойду - выпью вина, поболтаю там с парнями - мож и отпустит!
  Продолжая сочувственно улыбаться командиру, Владислав, тем временем, попросту аж весь заледенел внутри. Там же, внизу, зелье вполне возможно уже и уложило парней! Спустится тот вниз, увидит их - сразу же поймёт, что дело тут нечисто! А потом - потом он из него всю душу вытряхнет-то! Чтоб дознаться, в чём тут дело-то. А там и парни в себя придут! А в свою способность противостоять даже и одному Тайноведу, если дело дойдёт до открытой схватки, Владислав совершено не верил.
  - Ладно, вот - сейчас уложу венец назад, в схрон, а заодно покажу тебе, как он открывается - весьма любопытно... - Обходя стол со шкатулкой в руках начал было Тайновед.
  Но лихорадочно пытающийся найти выход из ужасного положения Владислав, который успел отступить к открытому окну, внезапно, по какому-то внутреннему наитию, вдруг сделал вид, что заинтересованно вглядывается куда-то вдаль, и - резко, на полуслове, прервал его речь громким восклицанием, в которое он постарался вложить как можно больше искренности:
  - Ой! Что это там такое?!
  - Где, где?! - Встрепенулся Тайновед, подскочил к окну, и, быстрым движением, не глядя, поставив шкатулку на стол, резко отодвинул подавшегося назад Владислава от окна, после чего - выглянул наружу.
  Тот отступил ему за спину, оказавшись сзади - с правой стороны у того. Тайновед аж высунулся наружу, пытаясь разглядеть дорогу по ту сторону реки.
  - Да что там, где?! - Тревожно и нетерпеливо начал он шарить глазами по противоположному склону, где всё было, как всегда, совершенно мертво и неподвижно.
  Владислав, весь дрожа от накатившего, липкого страха и тяжкого возбуждения, поднял левую руку, и - одним движением извлёк оттуда кинжал, вышедший из ножен словно по маслу. Но тут его рука чуть дрогнула - ведь ему ещё никогда не приходилось действовать оружием против беззащитного человека, и - уж тем более, наносить удар в беззаботно подставленную спину хорошему знакомому, почти что другу - поэтому-то он, на какое-то мгновение, и замешкался, всё никак не решаясь ударить. Тем более - что стоял он чуть справа от Тайноведа, и нанести удар в сердце ему из этой позиции аж никак не получалось бы.
  - Да там вот, у въезда в долину.. - Начал было он хриплым, непослушным голосом, и с ужасом осознал, что голос этот его наверняка выдаёт сейчас с головой.
  Тайновед был человек ушлый, и обладал совершенно волчьей чуйкой. Он ещё не успел уловить, что именно здесь не так, но острое осознание смертельной опасности уже пронизало его от головы до пят, заставив резко дёрнутся в сторону - уходя от предугаданного удара.
  Уже ясно понимая, что гибнет, Владислав, отчаянным, быстрым, сильным движением послал крепко зажатый в ладони кинжал прямо в запрокинутый затылок Тайноведа. Тот, невероятным вывертом, всё же успел немного отклониться. Поэтому удар клинка пришелся ему не в самый затылок, а сбоку - почти над правым ухом. Идеально отточенное, острое как шило лезвие с хрустом вошло в кость, и неожиданно легко провалилось внутрь. Уже почти бессмысленным, но очень сильным ударом вскинувшейся правой руки Тайновед сумел отбросить от себя Владислава, и тот отлетел назад, наткнувшись на столик, и с грохотом повалив его, запрокинулся назад, всё ещё крепко сжимая намертво зажатую в ладони рукоять кинжала.
  Столик опрокинулся, и Владислав, завалившись на правый бок, полетел на пол вместе с ним, и с ближайшим стулом. Он попытался тут же и вскочить, но правая нога у него подвернулась, и он упал на пол - лицом вниз, шипя от боли. Ударившаяся локтем о пол, правая рука его таки выпустила кинжал. Он, резким движением, перекатился на спину, и, приподнявшись, с ужасом уставился на всё ещё стоящего, уже лицом к нему, у окна Тайноведа, ожидая каждое мгновение, что тот, выхватив из ножен свой меч, кинется на него, и разрубит ему голову одним ударом.
  Но Тайновед продолжал стоять у стены, медленно по ней сползая, и глаза его, в которых застыло совершенно дикое недоумение, быстро мутнели. Наконец он осел на колени, запрокинувшись назад, и, медленно наклоняясь, лёг на левый бок, после чего лицо его уткнулось в пол, и он перестал двигаться.
  Совершенно окаменевший, застывший в ступоре Владислав всё смотрел и смотрел в одну-единственную точку - небольшую, чёрно-красную дырочку над ухом, в повёрнутой к нему голове Тайноведа, из которой медленной, еле заметой струйкой потихоньку сочилась чёрная кровь.
  В комнате стояла совершенно нестерпимая, аж звенящая тишина, и лишь чуть слышное журчание реки - далеко внизу, там, под стенами, её немного разбавляло своей непрерывной равномерностью. Наконец Владислав смог оторвать свой взгляд от раны на голове у мертвеца, и сдавленно шипя, и покряхтывая, встал на колени. Он попытался было подхватить с пола кинжал, но боль в ушибленном локте правой руки совершенно не давала согнуться пальцам. Тут он заметил, что тонкий, похожий на шило кончик кинжала надломлен, и, видимо, так и остался там - в ране.
  Он попытался, всё ещё не веря в то, что Тайновед полностью обезврежен, вытащить из ножен на поясе свой форменный кинжал, но и тут правая рука его совершенно не послушалась. Тогда, помогая себе левой рукой, и опираясь, при этом, на толстую ножку опрокинутого столика, он, всё так же кряхтя, и кривясь от боли в правой ноге, которая подломилась под ним при падении, всё же умудрился как-то встать. По крайней мере - нога была не сломана, чего он было начал уже опасаться. Хотя и здорово растянута.
  Весь дрожа и трясясь, на плохо слушающихся ногах, он проковылял к одному из устоявших при падении стола стульев, и буквально упал на него, уложив руки на колени. Сидя, он весь трясся совершенно мелкой дрожью, и в голе у него полностью пересохло, а изо рта вырывалось сиплое, громкое дыхание.
  Он не помнил, сколько просидел так, на стуле, приходя постепенно в себя. Потихоньку мысли у него в голове успокоились, дыхание пришло в норму, и правую руку начало отпускать от острой боли. Наконец он нашёл в себе достаточно сил для того, чтобы встать, и подойти к лежащему у стены скрюченному телу. Он смотрел на него долго, не отрываясь, и всё никак не мог поверить в то, что вот именно он, сейчас, убил этого человека, с которым он многие дни, рука об руку, путешествовал, преодолевал трудности, воевал, наконец, плечом к плечу.
  Потом он резко отвернулся, и - заплакал беззвучно. Вернулся к стулу, сел на него, опустил голову в сложенные ладони, и продолжал рыдать, уже громко всхлипывая, совершенно по детски, и слёзы катились у него по ладоням, попадая в прижатый к ним рот, и наполняя его резким, солоноватым привкусом.
  Позже он так никогда и не смог вспомнить, сколько же времени он просидел там так, спрятав лицо в ладонях, ничего вокруг не видя, и ничего не чувствуя кроме тупой и резкой боли в ноге и в руке, повреждённых им при падении.
  Затем его, внезапно, словно бы толкнуло что-то изнутри - он поднял уже совершенно сухие глаза, и оглядел комнату. В голове у него как то разом полностью прояснилось. Он отметил, с холодным отстранением, что на дворе уже начало смеркаться. Что-то буквально выворачивало его изнутри, что-то побуждало его к немедленному действию. Он встал, и нагнулся было, чтобы поднять лежащий на полу кинжал, и тут, к своему ужасу и удивлению увидел, что на полу от того осталась лишь рукоять - клинок же куда-то исчез - словно бы испарился. Махнув рукой, он даже не стал поднимать её, а повернулся, и подошёл к лежащему у стены телу того, кто ещё недавно был его руководителем и начальником.
  Первое, что пришло ему в голову, так это то, что нужно бы поскорее спуститься вниз, и - завершить начатое. Потом его буквально пронзила мысль о том, что - а вдруг зелье не подействовало? Вдруг там все сидят, ждут их с Тайноведом к ужину, и что же он им тогда сейчас скажет?! На него навалилась одномоментная паника. А если кто-нибудь таки поднимется вдобавок сюда, и увидит его рядом с телом?! Вообще-то - они сюда предпочитают не соваться. Но - после всего произошедшего - кто знает? Вдруг они всё же засыпали, но уже проснулись, и сейчас, вспомнив его поведение, поднимутся сюда, полные худших подозрений?! И что будет, когда они поймут, что он убил командира?!
  Нет - тело надо спрятать, и как можно скорее! Но куда?! И тут он вспомнил, что тело всё равно предстоит доставить на третий этаж, а туда ведь никто кроме него подняться всё равно не сможет. Так что - если затащить сейчас туда тело, то потом уж что-нибудь и можно будет наплести такое - эдакое, проверить-то они всё равно не сумеют!
  Он подошёл к столу, непослушными руками приподнял голову бронзовой птицы, повернул её - и сбоку отскочила крышка, открывая доступ в тайник. Он извлёк жезл, подошёл к телу, и попробовал взвалить его себе на плечо, прилагая, при этом, все возможные усилия, чтобы даже случайно не взглянуть тому в лицо. Кровь из раны уже не текла, а вытекшая успела высохнуть на коже. Но поднять это тяжёлое тело ему удалось лишь с третьей попытки. Взвалив его на левое плечо, он выпрямился, и тут же почувствовал резкий запах пота, исходящий от мертвеца - запах, остро пропитанный предсмертным ужасом. Тяжко кряхтя и мысленно постанывая, он доволок его до лестницы, ведущей наверх, и начал медленно по ней подыматься. Когда ощущение опасности стало нестерпимым, он высоко поднял жезл в руке, и буквально физически почувствовал, как нечто, ранее препятствовавшее ему, неохотно отступило с дороги.
  Поднимаясь по довольно просторной, прямой лестнице он как-то мимоходом, совершенно отстранённо думал, при этом, что башня, внутри, как-то уж совсем не приспособлена к нуждам обороны. На такой лестнице пытаться сдержать атакующих - дело ведь совсем безнадёжное. Уж скорее дворцовое, а вовсе не оборонное сооружение!
  Лестница была построена в три пролёта, ограждаемых перилами, и на поворотах выходящих на небольшие площадки. Когда он поднялся до площадки, завершающей последний из них, проходящий над первым, то по праву руку у него показалась изящная, позолоченная решётка, выполненная в том же растительно-виноградном стиле, что и многое другое здесь, которой лестничный пролёт и ограждался на этом этаже. Впрочем - тут решётка ограждала пролёт с обоих сторон, и с площадки, которой завершалась лестница, были сделаны в ней выходы на обе стороны.
  В решётке открывался широкий проём, через который Владислав и вынес тело Тайноведа наверх. Слева - во всю длину башни, угадывался длинный, прямой коридор, в котором царствовала абсолютная темнота. Справа же - у внешней стены башни, было оставлено строителями совсем небольшой пространство перед тёмной, высокой дверью, которая явно выводила куда-то за пределы башни. Именно туда, через открытый проём в ограждающей решётке Владислав и вынес тело Тайноведа наверх. Входя в комнату с лестницей Владислав оставил дверь в неё распахнутой, и проникающий туда свет сначала таки заметно подсвечивал ему. Но чем выше он поднимался - тем темнее становилось. Поэтому он опустил тело командира на пол сразу же за еле видимой, чуть отблёскивающей палево, в проникающем снизу освещении, решётки, и тут же поспешил назад.
  Зайдя в рабочую комнату он окинул глазами царящий в ней разгром - опрокинутый стол, разлитую и разбросанную по полу из перевёрнутых мисок еду, и кинулся наводить порядок. Подняв и расставив мебель, он собрал на поднос миски, сгрёб руками с пола туда всё, что можно было с него подобрать таким образом, поднял шкатулку, и сунул её, вместе с жезлом, в схрон, открываемый птичьей головой. Затем, на всякий случай всё же взяв с собой поднос, направился в трапезную.
  В трапезной же господствовало совершенно сонное царство. Колдовской сон одолел парней, видимо, хоть быстро и необоримо, но они, всё же, смогли, при этом, аккуратно пристроиться там по лавкам, и теперь - кто скрючившись, кто развалившись вольготно, вовсю на них похрапывали и посапывали совершенно безмятежно. Владислав, из осторожности, попробовал растормошить Ладненького - да где там! Его, правда, не предупредили, как долго будет действовать зелье, но пока что ни о чём можно было не беспокоится. Хотя и тянуть особо явно не стоило.
  Он прошёл на кухню, и долго отмывал и отдраивал ладони под струёй воды в умывальнике - пока там не закончилась вода в бачке. Затем ополоснул лицо ледяной водой из бадьи, стоявшей рядом, тряхнул головой, тяжело вздохнул, и решительно отправился снова в башню - за кинжалами.
  В башне уже были совсем потёмки. Он отыскал факелы, доставленные сюда ещё Ладненьким, зажёг несколько, и поместил в держаки - сначала у входа, потом - на лестнице, ведущей на второй этаж, а затем - в зале с престолом, и последний - в комнате напротив. Когда он, поместив там факел, вышел в тронную залу, то ему вдруг показалось, что в проёме открытой двери рабочей комнаты, выглядывая оттуда из сумерек, царящих там, стоит, и пристально смотрит на него Тайновед.
  Ужас, посетивший его при этом, был совершенно запределен. Он словно бы прикипел к полу, выпучив глаза, и пытаясь лучше разглядеть - что же там в действительности происходит. Потом, на трясущихся ногах, он всё же пересёк зал, и подошёл к двери, которая действительно оказалась распахнутой. Он, при этом, совершенно не мог вспомнить - закрывал ли он её, выходя, или же - нет.
  Совершив над собой просто форменное насилие, он всё же зашёл туда, держа в руке горящий факел. Комната была совершенно пуста. Он подошёл к окну, и выглянул наружу. Над входом в долину небо было всё ещё светлым, но её саму уже полностью окутали вечерние тени. Он постоял некоторое время у окна, отрешённо прислушиваясь к дальнему журчанию реки. Потом до него дошло, что он бессознательно продолжает затягивать время. Сунув факел в держак у входа, он покинул комнату, и спустился вниз.
  В караулке он сгрёб оставшиеся семь кинжалов, завернув их в свой плащ, который перед этим забрал из рабочей комнаты. Буквально принуждая себя, он пересёк двор, и прошёл в трапезную. Здесь также было уже полностью темно. Свалив принесенную им ношу на первый попавший стол у входа, он высек огонь, и зажёг один из пятисвечников, стоявший на том же столе в ожидании ужина.
  Первым, с кого он решил начать, был Весельчак. Всё-таки, при всём уважении, которое он к тому испытывал - Весельчак всегда оставался ему наименее приятен из всего их отряда. Тот лежал на лавке, вольготно раскинувшись, брюхом кверху. Правая рука его вцепилась в ремень, а левая свободно свешивалась сбоку. Голова у него была запрокинута, и нечесаная, густая русая борода была задрана кверху лопатой.
  Владислав аккуратно поставил подсвечник на стол рядом с ним - и колеблющееся пламя свечей высветило его до малейшей волосинки. Потом он положил взятый из общей груды кинжал рядом с подсвечником, и осторожно расстегнул пояс на лежащем. Правая рука у того соскользнула вместе с освободившимся концом пояса, и также свесилась с другой стороны. Весельчак что-то промычал глухо, но даже не пошевелился. От него резко - до рвоты, воняло - они там всё утро упражнялись с оружием, и с него, видимо, успело уже семь потов сойти во время этих занятий.
   Владислав медленно, методично расстегнул пуговицы на куртке, и раскрыл её у него на груди. Потом задрал аж до горла грязную исподнюю рубаху. Обнажив тело, он увидел, что хотя строение его было и не особо изящным, но торс был действительно могуч и хорошо развит. Мускулы живота, могучая грудь, заросшая густой растительностью - всё это было совершенно богатырского сложения. Весельчак сопел во сне от неудобной позы, и грудь его мерно понималась и опускалась, а из открытого рта вырывалось хриплое, тяжкое дыхание.
  Стараясь не взглянуть ему в лицо, Владислав, склонившись над телом, взял со стола кинжал, извлёк его из ножен, ещё раз подивившись тому, насколько легко плотно сидящее в них лезвие выходит наружу, отложил ножны обратно, и, аккуратно примерившись, осторожно опустил клинок на вздымающуюся грудь, зажав рукоять в левой ладони, и - постаравшись, при этом, попасть иглообразным кончиком в межреберье.
  У них в школе разумеется были занятия по строению человеческого тела - как же без этого, но всё же, практически, он не очень ясно себе представлял, где совершенно точно у живого человека может находиться сердце. Впрочем, сейчас ошибиться было бы всё же крайне сложно. Удерживая клинок почти на весу он, затем, быстро и сильно ударил по шарику у завершения рукояти правой ладонью - плашмя.
  Клинок, к его немалому изумлению, вошёл в тело необыкновенно легко, весь провалившись внутрь, пока не уткнулся во что-то твёрдое - то ли в ребро с другой стороны грудины, то ли, даже, в лавочную доску. Весельчак глухо закричал, выгибаясь дугой на лавке, и отбрасывая его от себя вскинутыми руками. Как только клинок крепко зажатого в ладони кинжала выскочил из прокола, прямо в лицо Владиславу ударила тугая тонкая струйка крови - так что он лишь едва успел зажмурить глаза. Тело Весельчака с грохотом обрушилось под стол с лавки, и продолжало биться там в судорогах. Тяжёлый, утробный хрип, впрочем, быстро затих, и тело перестало шевелиться.
  Владислав ошеломлённо протёр лицо правой ладонью. Рука была испачкана в алой суковице, а ресницы липли при попытке сморгнуть. Борода также была вся в этой густой, липкой, пронзительно пахнущей жидкости. Пламя свечей потревоженное падением тела, всё ещё металось тревожно по комнате. Владислав растерянно взглянул на лезвие кинжала. И убедился, что и здесь кончик был обломан неровным, зазубренным изломом с острыми краями. Он бросил кинжал на пол, и поскорее побежал на кухню - умыться.
  Там он, уже под другим умывальником, долго тёр лицо мылом и губкой, но на белой поверхности полотенца, когда он его вытирал насухо, всё же таки остались светло-алые разводы.
  Когда он возвратился в трапезную, то в нём что-то как бы надломилось, но, при этом, и затвердело, сделало его гораздо менее чувствительным к том, что он сейчас должен был продолжить.
  Следующий, за которого он взялся, был один из степняков. Тут Владислав уже действовал гораздо осторожнее. Он сильно зажал тело ногами, сев на него - так, чтобы оно не вскинулось бы в судороге, тщательно соразмерил силу удара - настолько, чтобы кинжал, пройдя сердце, не пронзил бы тело насквозь, и был предельно осторожен, дабы вновь не получить в лицо струйки крови из раны. Разум его заледенел, и он действовал с отстранённостью и чёткостью мастерового, последовательно обрабатывающего своим инструментом неодушевлённые предметы.
  Единственный, над кем он всё же, под конец, заколебался на момент, оказался Ладненький. К Ладненькому он приступил уже напоследок, когда со всеми остальными было покончено. И тут у него в горле прямо слёзы стали комом. Ладненький лежал на скамье, на левом боку, свернувшись клубочком, подложив под голову кулак, и лицо его было совершенно по детски счастливо и безмятежно. Он тонко посапывал, слегка шевелил во сне губами, и какая-то совершенно обезоруживающая улыбка постоянно проскальзывала на его устах.
  Но приступивший к Ладненькому Владислав был уже совсем не тем Владиславом, который расстёгивал пояс у Весельчака, всё ещё содрогаясь от мысли о том, что ему предстоит вот сейчас так запросто, расчетливо и совершенно беспощадно лишить жизни совершенно беспомощного человека. За ним стояло уже семь только что отнятых жизней, и он вполне ясно осознавал, что проснувшийся Ладненький будет, после всего произошедшего, для него попросту смертельно опасен.
  Он всё ещё мучился, всё ещё чувствовал в груди странную раздвоенность, и жалость, гнетущая сердце его тяжкой мукой, всё ещё слабо пробовала остановить руки его, раздевающие беспомощное тело бывшего денщика уже мёртвого командира, но - расчетливый удар правой ладони по рукояти кинжала покончил одновременно и с жалостью, и с этой его раздвоенностью, закрыв в его сердце путь всякой мятущейся слабости разом, и - возможно уже навсегда.
  В свете пляшущих языком пламени он стоял посреди трапезной, в которой он оставался теперь единственным, ещё живым среди груды мёртвых тел, и внимательно, зачарованно изучал лезвие последнего кинжала, с обломанным остриём. При этом он думал, с определённого рода усмешкой, что вот сейчас, пожалуй, Тайновед вполне мог бы гордиться последствиями своего воспитания - если б, конечно, смог бы его сейчас увидеть. Потом он положил проклятый клинок на стол, аккуратно застегнул на Ладненьком пояс, перехватил тело за его петлю, перекинув через плечо, и - поволок к выходу из трапезной.
  Под подошвами его сапог хлюпала и липла кровь, которой здесь был уже покрыт весь пол, и ноги всё время пытались разъехаться на скользких досках. Он истоптал этой кровью даже плиты двора, по которым он совершил немало хождений, перетаскивая тела к лестнице, ведущей на третий этаж, и складывая их возле неё. Одежды на мертвых также буквально пропитались кровью, и падающие капли её тянулись за ним по пятам, по каменным плитам пола в башне, аж на второй этаж. Да и его собственная одежда также, под конец, вся также пропиталась липкой, красной суковицей. Передохнув немного, он зажёг новый факел, и отправился осматривать предстоящий ему дальнейший путь.
  Коридор на третьем этаже шёл, от лестницы, через всю башню, и упирался в такую же прямую лестницу, уводящую на следующий этаж башни. С противоположной же стороны - прямо в стене башни, были встроены тяжёлые, чёрной бронзы, двустворчатые двери, покрытые резьбой и барельефами, рама которых сверху венчалась аркой, украшенной резьбой, и увенчанной надписью на языке Древнего Запада, гласящей о том, что там, за дверью, находятся места вечного упокоения. По обе стороны коридора шли позолоченные деревянные двери. Но Владислав сейчас даже не стал любопытствовать о том, что именно находится за этими дверями. Единственное, что ему сейчас хотелось - так это как можно скорее покончить со всем этим, и провалится в целительное беспамятство сна.
  Оставив горящий факел в конце коридора, он зажёг от него новый, и, с усилием открыл тяжёлую дверь, ведущую к местам вечного упокоения. За дверью оказался каменный проход, видимо - протянувшийся в воздухе подвешенным каменным туннелем, ведущий из башни к телу горы, возвышавшейся за нею. Пройдя по проходу, Владислав обнаружил точно такую же дверь, за которой ему открылось обширное, вытесанное в толще скалы помещение, протянувшееся поперёк прохода. Оно было в два ряда уставлено каменными погребальницами, с которых кто-то, в незапамятные времена, посрывал тяжёлые каменные крышки, лежавшие тут же, рядом с погребальницами.
  Заглянув в ближайшую, Владислав увидел, что та была почти до краёв полна густой, угольно-чёрной жидкостью, отблёскивавшей жирно, словно бы земляное масло. Стало понятно, что ему следовало погрузить тела в эту жидкость - и оставить их тут на грядущую ночь.
  Перетаскав через этот проход всех своих прежних товарищей, Владислав с отвращением сдирал с их тел пропитанную кровью одежду, и аккуратно - чтобы не плеснуть на себя невзначай этой жуткой жижей, переваливал их через край погребальницы, после чего тело, с чавкающим плюханием уходило в неё с головой, сразу же погружаясь куда-то на самое дно.
  Когда дело было полностью завершено, он даже не стал трудиться гасить за собой факелы. Лишь спустившись на второй этаж он осознал, что никакая сила не заставит его вернуться сегодня в их с Тайноведом бывшую спальню. Сейчас, когда он остался, во всём этом городе, единственным живым существом - он уже не чувствовал особой разницы - где же именно ему теперь придется здесь находится. Но с их совместным прежним жилищем у него были связаны всё ещё слишком мучительные воспоминания. И, с другой стороны, он тут, в башне, уже столикого навидался, и сколькое пережил, что, в определённой мере, даже начал чувствовать, что постепенно как бы врастает в окружающее его здесь пространство. Поэтому он и решил остаться ночевать всё же именно здесь, в рабочей комнате - на бывшем ложе сотника. Это представлялось сейчас ему всё же наименьшим злом из всех возможных. Мысль же о еде вызывала у него, в данный момент, лишь полное омерзение, и поэтому никакой необходимости покидать башню даже на время у него не возникло.
  Пройдя в рабочую комнату, он с облегчением закрыл дверь на обнаруженную на ней задвижку, содрал с себя одежду, тщательно вытерся от остатков ещё не просохшей на теле сукровицы, просочившейся через насквозь пропитанную чужой кровью одежду, сухой частью штанов, с запоздалым сожалением сообразив, что, начиная всё это, возможно, не повредило бы и раздеться совсем уж догола, после чего скользнул под одеяло - на ложе была постелена совершенно свежайшая постель, видимо - ординарец таки перестелил её перед самым уходом отряда, и тут же полностью ото всего отключился.
  Проснулся он очень поздно - комната вся была залита светом, проникавшим сюда через распахнутое окно. За ночь он отчаянно продрог, невзирая на двойное одеяло - снаружи ночи были всё ещё холодными, а растопить очаг у него вчера сил не нашлось совершенно.
  Он долго ещё лежал на кровати навзничь, и совершенно бездумно смотрел в простой, белый, лишь покрытый затейливой лепниной потолок. Мысли его текли ленивые, но, при этом, скованные почти непереносимым ужасом произошедшего с ним вчера. Ему не хотелось ни вставать, ни заняться хоть чем-либо, а - лишь лежать, лежать и лежать в кровати - в совершенной прострации, и - чтобы не нужно было бы больше ничего решать, и - ничего делать. Потом он, всё же, медленно сполз с неё, кутаясь в одеяло, подошёл к окну, и долго глядел бездумно на совершенно пустой двор, тишину которого нарушало теперь лишь ставшее столь привычным за эти дни журчание воды в реке. Он весь дрожал - то ли от холода, то ли от не оставляющего его со вчерашнего дня полного обострения всех чувств, но потом, всё же, буквально совершив над собой насилие, отошел от окна, и вернулся назад, к кровати.
  Как ни тяжело было ему на это решится, но, всё же, ему таки пришлось, всё же, спуститься в ледняую помывочную, куда он отправился весь закутавшись в плащ Тайноведа, который так и остался здесь лежать со вчера, небрежно наброшенный на один из стульев, устоявших во время вчерашнего разгрома. Ибо на свою, заскорузшую за ночь, от пропитавшей её крови, одежду он даже и смотреть-то сегодня не мог без внутреннего содрогания.
  Там он кое-как развёл огонь под котлом с водой - благо, дрова были кем-то заложены туда загодя, и пока вода грелась, даже успел сбегать на кухню - и там вдоволь накушаться остатками от вчерашнего обеда, которые он не стал для этого разогревать. Именно там он, вдруг, совершенно ясно осознал, что отныне ему придется во всём заботиться о себе самом исключительно самому же. Стирка, готовка, уборка - всё то, чем раньше для него занимался кто-то другой - теперь ему придется справляться с этим совершенно самостоятельно.
  После помывки он облачился во вторую смену одежды, которую Ладненький доставил из Цитадели со всем остальным его барахлишком. О первой смене, судя по всему, предстояло уже забыть навсегда. Впрочем - подумал он, позже что-то можно будет подобрать и из запасных вещей прежних товарищей. Им это всё уже вряд ли понадобиться, что бы там дальше ни было бы с их телами - мрачно подумалось ему.
  Тут его вдруг посетила мысль, что наверняка не мешало бы пойти, отчитаться о сделанном перед Кольценосцами. А заодно и выяснить, какие у них на него прикидки будут в дальнейшем.
  И вот - он снова, лицом к лицу предстоит перед тем, в чьей власти он, после всего произошедшего - как он осознавал сейчас с предельной ясностью, отныне будет обречён пребывать совершенно безраздельно. Выслушав его внимательнейшим образом, Кольценосец произнёс, своим приглушенным, похожим на тихий змеиный шип, совершенно ледяным и непререкаемым голосом:
  - Хорошо. Кое-что мы можем видать отсюда. Благодаря этому камню. Но - лучше лишь то, что вдали, а не то, что близко. Но я так и думал - что мы можем на тебя положиться. Как видишь - это оказалось не таким уж и неисполнимым. Для тебя. Теперь - ты должен будешь завершить начатое. Тела уже готовы. Их нужно будет снести сюда, к нам. Одень их, и усади на наши престолы. Остальное мы сделаем сами. Когда сможем выйти отсюда - тогда поговорим о дальнейшем. Давай. Не медли. Ты должен успеть всё сделать до наступления ночи. Иди!
  Поднимаясь наверх, Владислав уже понимал, что его ждёт впереди ещё немало работы. Не менее отвратительной, чем вчерашняя. И первым, что нужно было решить, так это то, как именно он будет, всё же, извлекать эти тела из той жижи, в которой они сейчас плавали в погребальницах. Ибо окунаться в неё, и - даже к ней попросту прикасаться ему совершенно не хотелось.
  На кухне он, переворошив малость всё там, отыскал крепкое деревянное помело для мойки полов - с перекладиной на одном конце, и удобной ручкой для орудования им - на другом. Это показалось ему вполне удобным приспособлением для вылавливания тел в погребальницах.
  Поднявшись в место упокоения, он долго бродил там с горящим факелом, разглядывая внимательно это древнее захоронение, где, видимо, покоились тела древних управителей этого града. Помещение было огромным - сильно вытянутым вдоль скалы, и буквально всё заполненным статуями, резными колоннами, семейными жертвенниками, для приношений теням предков, скамеечками для пришедших посетить захоронения родственников, ларями с ритуальными предметами и посудой. В общем - точно такие же места для упокоенных можно было отыскать у любого поселения западников. Только - что тут всё дышало поистине глубочайшей древностью.
  Крышки были сорваны со всех погребальниц без малейшего исключения. И всё они были заполнены этой отвратительной, остро пахнущей какими-то смолами и травами жидкостью. Были ли в ней останки тел погребённых тут когда-то - сказать было сложно. Во всяком случае - у него не возникло ни малейшего желания это выяснять. Окон тут не было, но в потолке было пробито множество отверстий, видимо где-то выходящих наружу - так что воздух тут был свеж и без малейшего признака затхлости.
  Он, с рассеянным любопытством, попробовал было разбирать полустёртые надписи на расколотых крышках погребальниц, но они мало что ему говорили. Ибо Владислав слабо знал историю отщепенцев. Тем более - такую древнюю.
  Наконец, когда уже стало совсем невозможно дальше оттягивать неизбежное, он таки принялся, наконец, за дело, предварительно полостью раздевшись в коридоре башни, и оставив на теле лишь плащ Тайноведа, который он всё равно собирался выкинуть позднее - ибо в древней усыпальнице было, всё же, таки пронзительно холодно.
  Он нашаривал тело в жиже с помощью помела, подцеплял его перекладиной, поднимал верхнюю половину над жижей, после чего захватывал его ременной петлёй под мышки, аккуратно - стараясь не прикоснуться к нему, вытаскивал за петлю наружу, и, перевалив через край погребальницы, оставлял на полу - обтекать от покрывающей его маслянистой жижи.
  За прошедшую ночь тела изменились очень странным образом. У них совершенно отсутствовало то трупное окоченение, которого вполне можно было бы ожидать, и кости в них словно бы растворились - конечности хоть и оставались гибкими, но теперь свободно гнулись в любую сторону. Кожа у них вся сморщилась и почернела - теперь Вырвиглаза совершенно невозможно было отличить от остальных. Волосы на теле также полностью исчезли - везде, без малейшего остатка. Глаза выглядели, словно бы вареные яйца с содранной скорлупой - без всякого намёка на зрачок или радужку. Но по вот по весу своему - они как бы даже и потяжелели несколько. В общем - в них осталось уже так мало всего, свойственного их хозяевам при жизни, что Владислав сейчас почти не ощущал хоть какой-либо связи этих превращённых тел с теми, кому они принадлежали ещё вчера.
  После того, как эта жуткая жижа более-менее стекла с тел на пол, он, морщась от постоянно накатывающей на него дурноты, облачил всех их в их одежду, уже успевшую более-менее просохнуть от крови, хотя и совершенно заскорузлую при этом, а затем - захватывая той же ременной петлёй, поднимая, и взваливая на плечо, спустил их всех постепенно на первый этаж. После чего он сходил на кухню возле трапезной, и хорошо там подкрепился - ибо, умаявшись от такого занятия, внезапно почувствовал совершенно зверский голод - у него ведь вчера во рту и крошки почти не побывало. Сознание его постепенно успокаивалось и приходило в себя от произошедшего с ним, чему весьма способствовала монотонность и утомительность его нынешних физических упражнений.
  Прикорнув малость на лавке в кухне - после позднего обеда, он затем всё же вернулся в башню, чтобы завершить начатое. Во дворе к этому времени начало заметно сумерничать.
  И, однако же, вот спустить тела по узкой винтовой лестнице в подвал - это оказалась та ещё задача! Сносить тело на плечах в её узком пространстве, с низким сводом, не получалось у него ну никак! Пришлось, захватывая каждое тело той же ременной петлёй, спускать его, перед собой, почти что самоходом. И притом, всё это - в совершенно полной темноте, так как нести с собой ещё и факел у него не было никакой возможности.
  От тел исходил тяжёлый, невыносимый смрад, от которого его всё время мутило. Присутствовал в этом смраде и удушающий запах тления и разложения плоти, хотя, вроде бы, для такого было ещё как бы рановато. Вплетался в него также и запах той жижи, в торой тела провели всю ночь. К этому примешивались также испарения их одежды, пропитанной застарелым потом и свежей, только что подсохшей кровью. Восемь раз он сходил вниз в кромешной тьме, встречаемый там гнилостным, почти ничего не освещающим свечением подвальной стены, и семь раз восходил он оттуда во всё более сгущающиеся сумерки умирающего в небе над проклятой долиной, всё ещё такого короткого, и такого прохладного весеннего дня. И каждое такое нисхождение было для него - как погружение из мира живых в мир окончательной и беспощадной гибели, и - вечно царящей там смерти.
  Потом он, по очереди, переместил тела ко входу в подземелье призраков, и долго стоял пред его дверью, всё никак не решаясь убрать, властным движением магического жезла, преграждающую ему путь запредельную ненависть ко всему живому того духа, который обитал в здешних стенах. Ибо он ясно осознавал, что вот, сейчас, он совершает нечто гораздо более ужасное, и гораздо более непоправимое, чем то, что он, воспользовавшись средствами, предоставленными ему этими призраками, совершил вчера. Но - он также и осознавал, при этом, совершенно ясно - что отступать ему сейчас уже некуда.
  Потом он, почти теряя сознание от наваждений, наплывающих на него в багровом отсвете, заполнявшем залу призраков, поспешно рассадил принесенные им - то ли тела, то ли ведовские куклы, по восьми престолам, оставив девятый незанятым, и поместив тело своего вчерашнего друга и командира на тот престол, с двойника которого с ним общался всё это время нынешний предводитель Кольценосцев, и затем - не медля там ни единого лишнего мгновения, поспешно покинул подземелье - с огромным облегченьем, и с чувством освобождения от давившего его всё это время проклятия чужой воли в его сознании. Он поднялся на второй этаж, тщательно прикрывая за собой двери, вошёл в рабочую комнату, которую, отныне, кажется, с полным правом он уже мог называть своей собственной, закрыл её дверь на задвижку, умостился в кресло за рабочим столом, и закаменел там, тяжко уронив голову на сложенные на столешнице руки.
  Мысли его в голове текли тяжким, дурнопахнущим потоком, весьма похожим на ту жижу, которая там, выше, заполняла сейчас до краёв древние погребальницы. Теперь, когда чужая воля, мутным облаком всё это время накрывавшая его сознание, вроде бы отступила - хотя бы на время, он начинал всё яснее и яснее осознавать весь ужас того, что совершали, на протяжении последних двух дней, его руки.
  В тяжкой дрёме, из мутных, чёрных глубин его размышлений, к нему всплывали лица его недавних сотоварищей, и взгляды, которыми они буквально буравили его, были полны обиженного недоумения, горечи, и - непрекращаемого кипения, совершенно яростной ненависти. Ненависти - сейчас совершенно бессильной, но обещающей терпеливо ждать возможности для своего удовлетворения хоть целую вечность.
  Когда стемнело уж совсем окончательно, он зажёг свечи в подсвечнике на столе, и при этом - колеблющемся, неверном свете, сидел, совершенно оцепенев, и уставившись перед собою ничего не видящими глазами, а на самом краю сознания его всё журчал и журчал там, под холмом, неумолчным, размеренным ропотом древний поток.
  Он вяло думал том, как же ловко взяли его в оборот эти тени, было застрявшие там - в потусторонни, которые, его руками, теперь вот, судя по всему, таки соорудили себе выход из той ловушки, в которой они очутились. Он размышляло том, что его, возможно, весьма коварно провели - полузапугивая, полуподкупая невиданными возможностями. Но - кто знает? Они ведь ничего так и не обещали ему наверняка. Они ведь даже и не скрывали от него, что сами понятия не имеют, возможно ли снова вернуть могущество, стоявшее за Кольцом в мир, или это всего лишь их совершенно беспочвенные надежды? Кто ведает?..
  Его ведь прогнали, как волка в огороже из красных флажков, и он обеспечил их теми телами, с помощью которых они снова явятся в мире живых. И которых им, без его помощи, никогда не получить бы. А ведь - что бы они там ни говорили, но кто знает - вполне ведь возможно, что Тайновед, более умудрённый опытом, при их попытке обратиться к нему, категорически отказал бы им в этом. И именно по этой-то причине они к нему и не обратились? А взнуздали крепко именно его - сосунка, а он-то и повёлся? Его так заботливо уверили, что девятый Кольценосец не жаждет сейчас выйти в этот мир. Но.. Кто знает?
  Ведь теперь, сейчас, когда восемь из них обрели для себя новые тела - будет ли он им нужен более? Ведь это так сейчас для них станет просто - схватить его руками своих новообретённых тел, и - ВВЕСТИ и ему, последнему оставшемуся здесь живому, один из тех же кинжалов - прямо в сердце! Чего уж проще! И - обеспечить ещё одним телом и своего предводителя!
  Мысль эта, внезапно, слово молния, мелькнувшая в его сознании, озарила для него всё происходящее совершенно новым, очень жутким светом. Он аж вскочил на ноги, и всё существо его захлестнула, залила горячая волна паники, и жажды немедленного действия - скорей, скорей бежать вон из этого проклятого места! Куда глаза глядят, но лишь поскорее, пока они ещё не вышли из своего подземелья!
   И тут он услыхал как там, где-то внизу, на лестнице, ведущий на второй этаж, раздалась мерная поступь тяжёлых, кованных стальными гвоздями гвардейских сапог. Волосы зашевелились у него на голове от ужаса, и он, совершено оцепенев, не в силах оторвать ступней от пола, стоял, и - только слушал. Хлопнула входная дверь в престольной зале, и мерный шаг эхом отразился в его сводчатом потолке, быстро приближаясь к его комнате. Рука его медленно опустилась на рукоять меча, и до боли сжалась на её успокаивающей ребристости - в бессильном жесте абсолютно неконтролируемого отчаяния. Задвижка двери стукнула - совершенно непонятно как отодвинутая, и дверь в комнату начала медленно, но неотвратимо отворяться!
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"