Дорога петляла меж невысокими холмами, упорно карабкаясь вверх, по пологому подъёму. На фоне багрового зарева заходящего солнца на вершине горного отрога, извивистым каменным языком глубоко врезающимся в уходящие на север степи чёрными силуэтами прорисовывались квадратные, увенчанные коронами башни цитадели Пригорска.

Собственно, цитадель и была самым сердцем, и главной частью этого древнего поселения, корнями своими уходившего в седую, неизведанную древность. Слева от каравана хорошо наезженная дорога убегала к главному перевалу Великих Гор. В далёкой древности племя, образовавшее потом, родное княжество Владислава огромной ордой прошло по этим перевалам, чтобы навсегда осесть там, в речной долине у моря. Но и тогда цитадель Пригорска так и осталась невзятой и непокорённой. Пригорск не раз попадал в вассальную зависимость от многочисленных владык, как с запада, так и с востока и с севера. Сам город не раз бывал взят, сожжён и разграблен. Но история не сохранила ни единого свидетельства о падении цитадели этого города.

Построенная на плоской вершине отрога, окружённая отвесными пропастями совершенно неприступных скал, и сообщающаяся с равниной одной-единственной узкой дорогой, начинавшейся от центральной площади города, и затем, многочисленными, хорошо простреливаемыми сверху извивами, вытесанными в теле отрога, взбегавшей к главным её воротам, где на тесной площадке перед ними совершенно невозможно было разместить никакого осадного орудия, цитадель всегда оставалась совершенно неприступной для любого мыслимого штурма. В случае опасности жители города попросту уходили туда, наверх в, унося с собою всё своё имущество. Там же, на огромной плоской площадке, окружённой высокими, неприступными стенами, были издавна построены огромные каменные, холодные, забитые нетающим на этой высоте даже летом льдом амбары, в которых хранились неисчислимые запасы круп, вяленого мяса, сухих фруктов и прочей съедобности, могущие прокормить население на протяжении любой мыслимой, даже многолетней осады. Осаждающие же, и взяв нижний город, получали лишь пустые дома, в которых нельзя было найти совершенно ничего ценного, и которые жителям впоследствии восстановить особого труда не составляло, даже если осаждающие и оставляли после себе одни развороченные развалины.

Пригорск издавна не имел никакого владетеля над собой, а управлялся избираемыми на всеобщем вече городскими головами, или же Городским Советом. Он не держал постоянной армии, но все его жители учувствовали в городском ополчении, становившимся гарнизоном цитадели в случае военной необходимости. Город держал под надзором дорогу к главному перевалу через горы, и также тут скрещивались пути, ведущие от Звездограда на запад, и юго-запад к далёким южным землям, вдоль цепи Пепельных гор, а также и водный путь, рекой Быстрицей, сбегавшей с гор вдоль отрога, к Межземному морю на севере. Откуда, по впадающим в него рекам, торговые пути уходили дальше на север, северо-запад, и северо-восток. Тут был один из самых значительных торговых узлов Среднеземья, и город, взимавший плату со всякого, проходящего мимо каравана, по слухам был сказочно богат. Только городской управе было доподлинно ведомо количество золота и серебра, хранящегося в каменных подвалах неприступной Цитадели. И именно по этой причине город мог позволить себе хранить там колоссальные, постоянно обновляющиеся продуктовые запасы, а также всё время обновлять арсеналы цитадели самым современным, самым лучшим из доступного вооружением.

Для контроля торговых путей у города были построены многочисленные крепостные посты, в том числе - и высоко в горах на всей северной протяжённости дороги к главному перевалу. Там, на постах, стояли городские ополченцы, постоянно сменявшиеся, и в стычках с бандами приобретавшие реальный боевой опыт. Поскольку же покрыть все эти нужды одним ополчением было попросту невозможно, то у постов, в отельных неукреплённых лагерях, город держал и значительные отряды наёмников. Но наёмникам ни в сам город, ни даже на посты входа, разумеется, никогда не было. Платили им всегда регулярно и весьма отменно, но доверия к ним не было ни малейшего.

С Севера город окружали кочевые племена Альтистана, с которыми был давний мирный договор - правитель Альтистана также был весьма заинтересован в бесперебойности торговли по этим путям, с которой он имел свои немалые доходы. И если караваны, идущие на запад ещё могли как-то обойти этот торговый перекрёсток (хотя им выгоднее было проходить именно через Пригорск, так как тут, перед воротами, располагался огромный базар, где веками встречались, покупали, продавали и обменивались товарами купцы со всех сторон света), то путь через перевал полностью находился в милости у города. Поэтому-то Альтистану было гораздо выгоднее поддерживать мир и дружбу с Пригорском (кроме всего прочего ограждавшим север от набегов горцев которые могли просачиваться на равнину лишь окольными, узкими, неудобными, и опасными для конных тропами), нежели воевать со своим южным соседом. Вот горцы, те да, те постоянно беспокоили город своим давлением, и для сдерживания его город, по преимуществу, и держал на всём протяжении к перевалам значительные отряды наёмников.

Пригорок полностью располагался на достаточно узкой полоске каменистого плато, образующего западный берег реки Быстрицы, сбегавшей с гор по ущелью, по которому начиналась дорога к главному перевалу. На севере река уже полностью прижималась к подножию отрога, вымыв там в нём отвесную стену, вдоль которой она неслась какое-то время, а затем убегала далее, на равнину. С юга она также прижималась к западной стене ущелья, и поэтому плато у подножия отрога полностью было огорожено рекой, как естественным рвом. Стены города вплотную примыкали к каменистым берегам реки, и он весь ютился на этом небольшом клочке каменистой почвы, взбираясь по постепенно возвышающемуся скату плато к неприступным скалам отрога. Через реку к городским воротам вёл широкий каменный мост, у въезда на который было построено совершенно отдельное квадратное укрепление, с четырьмя круглыми башнями по углам.

Караван подъехал к этому укреплению уже в сумерках, когда огромная тень от отрога полностью накрыла не только город, но и значительную часть восточного берега реки. Ворота, к счастью, ещё не были закрыты, хотя стража уже суетилась возле них, и на караван посматривала с неудовольствием. Впрочем, караван в город и не впустили. От самых ворот, на север, вдоль реки вела хорошо мощёна дорога, спускавшаяся вниз по течению, к огромному, огражденному низкой стеной знаменитому торжищу Пригорска, смутно вырисовывающемуся сторожевыми огнями где-то там, внизу, в темноте. Судя по количеству огней торжище было поселением гораздо более внушительным, чем город за рекой. Даже отсюда оттуда были слышны тонкие крики погонщиков, рёв быков, ржание коней, и тот общий лёгкий гул, который обычно создаёт тесное скопление огромного количества людей на одном месте.

Караван начал, воз за возом, поворачивать на эту дорогу. Владислав же решил остановиться в самом городе - это было и спокойнее, и гораздо безопаснее. Прощание с попутчиками вышло слишком быстрым, и совершенно не сердечным. Когда Владислав попытался всучить вожатому вторую часть платы за проезд с караваном, тот лишь криво усмехнулся, и молча отвёл его руку. Кроме сухих слов обычной вежливости меж ними не было более ничего сказано. Владиславу от этого стало горько, и очень тоскливо на сердце - за дорогу он успел привязаться к этим грубым, но весёлым и открытым людям, составлявшим стражу каравана. Но из стражников им никто даже не помахал на прощанье рукой. Ким тоже был совершенно расстроен и подавлен таким расставанием.

Они захватили с одного из возов свои сумки (от дорожного сундука и тёплых вещей Киму удалось с выгодой избавиться в крепости, где у них была последняя стоянка - главным содержанием сундука были, собственно доспехи Владислава, а отныне им предстояло постоянно пребывать на теле хозяина, да и нужды в зимней одежде им уже вроде бы не предвиделась совершенно, а так - необходимого у Владислава осталось как раз на вместительную холщёвую сумку, приобретённую задёшево у одно из возниц) и направились, в тени быстро надвигающейся ночи, к предмостному укреплению, за которым в далёком сумраке виднелись редкие огоньки и громада каменной стены отрога.

Предмостное укрепление окружал небольшой, но достаточно глубокий ров, выбитый вокруг него в каменистой почве, куда были отведены воды реки. Через ров был перекинут на стальных цепях широкий мост из тёсаных дубовых плах. Где-то в недрах каменной коробки ворот уже скрипели вороты, и цепи подрагивали - судя по всему они успели в самую последнюю минуту. По ту сторону моста, в открытых воротах их ждала группа превратной стражи. Им приказали спешится, и предъявить подорожные. Свитки, подготовленные для них в Звездограде дипломатическим приказом княжества оказались в полном порядке, и стража без дальнейших придирок пропустила их внутрь.

Пройдя, с конями на поводу, каменную коробку ворот они вошли в тесный внутренний дворик укрепления, где их уже встретила таможенная стража. Приказав им оставить коней на коновязи, начальник патруля отвёл их в небольшую каморку, находившуюся за дверями левой, внутренней башни. Там, при свете двух факелов, у них снова проверили подорожные, сняли плату за пребывание в городе (самая малая возможная плата была - за первые три дня), выписали пропускные грамоты, и сурово предупредили, что их нужно будет предъявить по выезде из города, а за утерю - большой штраф. И что если они собираются задержаться более чем на три дня, то они должны будут доплатить в приказе городского совета, и также сохранять уплатную грамоту для проверки при выезде.

В общем, когда они покинули таможенный пост, внешний мост уже был поднят, и крепкие, обитые сталью дубовые ворота захлопнуты. За воротам была ещё опущена и дополнительная деревянная решётка. Проехав коробку внутренних ворот, всё ещё открытых, они выехали на мощёный камнем мост, четырьмя пролётами перекинувшийся через реку. Ограждением мосту служили крепкие оборонные стены с бойницами, а над головами у них сомкнулся каменный свод, так что мост скорей уж напоминал широкий туннель. Над двумя внутренними пролётами возвышались высокие прямоугольные башни, служившие для обороны моста, при возможной попытке осаждавших добраться до него по водам реки. Мост упирался в ещё одни открытые ворота, через которые они въехали в приватное укрепление собственно города. Которое было полной копией привранного укрепления на той стороне реки, только гораздо большего размера, и с гораздо более мощными стенами. Последним пролётом мосту служил также деревянный подъёмный мост, который, видимо, поднимался лишь в случае осады города неприятелем. Миновав внутренний двор этого укрепления они с Кимом, через самые последние ворота наконец въехали на приватную площадь Пригорска.

Здесь уже было совсем темно, но по площади туда и сюда перемещались группы хорошо вооруженных людей, с факелами в руках, хотя тьму на площади факелы эти почти и не разгоняли. У последних ворот один из стражников сунул им в руки по зажженному факелу, из чего Владислав и заключил сразу же, что ночью тут улицы не освещаются. Начальник таможенной стражи, когда они начали расспрашивать его о том, где в городе можно остановится, порекомендовал им гостиницу под названием "Чёрная лошадь", подробно объяснив, как туда добраться. Это было, в общем, несложно, так как гостиница располагалась на центральной площади, отделённой от Привратной лишь одним рядом домов. Чтобы найти довольно узкий проезд между площадями им пришлось пересечь значительное тёмное пространство в направлении смутно чернеющего в темноте скального массива, и немного потыкаться туда и сюда на его противоположной стороне. Ни размеров, ни формы Привратной площади они определить так толком и не сумели. Факелы им в этом ничем помочь не могли, так как освещали в основном лишь дорогу под ногами.

Отыскав узкий проход между домами на противоположной стороне площади, который был оформлен как арочные ворота, с огромными открытыми створками, они проникли на соседнюю площадь. Указания были такими - "как выедете на площадь, так с левой стороны и увидите гостиницу - у неё вход всю ночь освещают". И действительно - ярко освещённый горящими масляными фонарями двухэтажный дом был здесь единственным светлым пятном во мраке ночи. Народу на этой площади в отличие от Привратной, судя по всему вообще не было никакого - в темноте не светился ни единый факел. "Совсем дикость какая-то, - ворчал сзади Ким, - что они, с закатом спать все по домам расползаются, что ли?" Владислав подумал, что если такое творится в самом центре города, то в переулки и улочки по темноте наверное лучше уж вообще не соваться без особой надобности.

Они пересекли тёмное пространство по диагонали, и вскоре уже стояли у плотно притворенных дверей большого, но при этом весьма уродливого дома (что было хорошо заметно даже при неверном свете открытого кованного фонаря, в котором ярко пылал факел), выстроенного из плохо тёсанных, кое-как слепленных между собою белым раствором, торчавшим повсюду из швов неровными, белыми полосками чёрных базальтовых блоков. Крыша здания совершенно терялась во тьме. Узкие окна первого этажа были глухо забраны ставнями, а на втором этаже на всех окнах проглядывали незатейливые, набранные в косую из круглых стальных прутьев решётки. Ни одно из окон второго этажа также не бросало наружу даже малейшего лучика света.

Двери - двустворчатые, грубой, незатейливой работы деревянные доски, обшитые широкими стальными полосами, и плохо окрашенные в какой-то совершенно бурый цвет - судя по всему дешевейшей охрой, оказались плотно запертыми, и Киму, спрыгнувшему с коня, и прислонившему своё копье к стене рядом с дверями ещё долго пришлось стучать в них рукояткой меча, пока, наконец, им не открыли.

Одна из створок двери, скрипнув непромазанными петлями, тяжело отошла наружу, и в тёмном проёме показалось густо заросшее чёрными как смоль, нечесаными бородой и волосами совершенно грубое, словно вытесанное из красноватой пемзы лицо, с небольшими, мутными, слегка навыкате глазами. Под бородой тускло блеснула переливами в свете факела кольчуга.

- Чего надо-ть?, - сиповатым, хорошо пропитым голосом недружелюбно отозвалась голова на общеязе.

- Переночевать хотим, - только и нашёлся что ответить, крайне изумлённый таким приёмом, и какой-то общей атмосферой настороженности и подозрительности Владислав.

Голова в проёме подняла свои мутные глазки на лицо Владислава, сидевшего на коне в полной боевой выкладке, со щитом у ноги, и копьём в левой руке, уже совершенно привычно упирающемся в специальную стременную полочку.

- Ты, что ль главны-то бушь?

- Я.

- А грамоты у тебя в порядке?

- Да.. Да кто б меня без грамот-то в город-то пустил бы, - изумился Владислав, вспомнив все эти нескончаемые мытарства на въезде.

- А, приезжие стало б ть! Ладно. Ты того, заходи значт. А другой подожди снаружи. И меч то свой отстегни пока что. Отдай слуге, или кто там он у тебя буде.

Ким поддержал стремя, и Владислав, тяжело громыхнув кованными железом подошвами соскочил на камни мостовой. Фигура в дверях чуть посторонилась, и он проскользнул в узкий проём, успев заметить, что у того в правой руке обнажённый короткий тесак. "Да что они здесь - на осадном положении всегда живут, что ли?!" - изумился он про себя. Дверь за его спиной тут же захлопнулась, и глухо стукнул опускаемый запор.

За дверями оказались тесные, низкие, деревянные - дубовой плохо струганной плахи, с какой-то примитивной потугой на орнамент сени с противоположной стороны которых были совершенно такие же, как и снаружи, окованные стальными полосами, крепко притворенные двери. Сени освещались лишь одной лучиной, на левой стене, еле тлевшей в их спёртом, прокопченном дымом воздухе. Человек, впустивший его, крепко взял Владислава левой рукой за правое плечо, и слегка стукнул рукояткой теска в створку внутренних дверей. Там явно кто-то ждал, потому что створка тут же распахнулась - и тоже наружу. Владислава слегка подтолкнули в спину, и он быстро проскользнул за эту створку.

За вторыми дверьми ему отрылся огромный зал, чуть ли не во весь первый этаж размерами, перегороженный лесом грубых деревянных подпорок, и с довольно низким, до черноты прокопченным потолком, покрытым сетью деревянных балок, и ярко освещённый многочисленными факелами, которые повсюду хаотично торчали из кованных чёрных держаков, закрепленных на стенах и потолочных подпорках. Зал был заставлен грубо сколоченными деревянными столами, лавками, и дубовыми колодами, служившими тут за стулья. У противоположной стены выпирала коробка широкой деревянной лестницы с перилами, уходившей под потолок - на второй этаж.

За столами тут и там сидели, скрючившись над кружками и тарелками, тёмные фигуры, как в одиночку, так и небольшими компаниями, явно доедавшие ужин. В зале было достаточно шумно, но, в то же время, не слышно было ни песен, ни пьяных выкриков. Тут явно сидели скорее солидные гостиничные постояльцы, чем захожая кабацкая вольница.

- Хозяин, подь сюда, хозяин! Сипло и громко прокричал за спиной у Владислава его сопровождающий. Невольно оглянувшись на этот рык, Владислав наконец смог разглядеть привратника. Это был высокий, плотно сбитый, облачённый в тусклую кольчугу, свисавшую чуть ли не до колен, перехваченную у пояса широким, толстой кожи ремнём, крепкий, кряжистый как дуб человек неопределённого племени. Грива его волос совершенно сливалась с его огромной, рспатланной бородищей. Тесак он уже успел убрать в короткие деревянные ножны, свисавшие у него с правой стороны с пояса. Вместе с рыком у него изо рта вырывался явственный запах кислого дешёвого пива. Откуда-то слева, из низенькой двери выскочил невысокий, толстенький человечек, коротко стриженный с жиденькой, короткой русой бородёнкой, и круглым, румяным лицом на котором лукаво поблёскивали быстрые, живые глаза. Он был в суконной, тёмно-зелёного цвета поддевке со стоячим воротником, наброшенной на плечи, из-под которой выглядывала серого, грубого, домотканого сукна рубаха, и каких-то бурого цвета шароварах, обвисавших над коричневой замши сапожками.

- Так, что такое? Гости пожаловали? Вижу, вижу!

Он ловко подскочил к Владиславу, быстро взял его своей правой рукой за ладонь левой и жестом предложил присесть за ближайший свободный стол.

- Ну-с, первым делом извольте милостивый государь грамотку-то показать, - извиняющимся тоном затараторил он, - у нас правила на этот счёт в городе суровые, уж не обессудьте!

Владислав моча вытащил из сумки и подал ему подорожную, а также и пропуска, полученные при въезде в город. Тот быстро, но внимательно просмотрел пергаменты.

- Так, так! Значит, на запад путешествуем, вижу, вижу. - Он искоса, и при этом очень внимательно заглянул в глаза Владиславу, но больше ничего расспрашивать не стал. - А у нас как, надолго ли задержаться собираетесь?

- Да нет, - неуверенно начал Владислав, мы вообще-то в спешке. Как только найдём караван попутный, так сразу и тронемся. Так что может и двух дней не пробудем, - как-то извиняющимся тоном добавил он.

- Караван на запад, значит. - Задумчиво протянул хозяин. - Ну ладно. Но условие у меня такое - сразу платите за неделю простоя. Вперёд!

- Да как же так! - изумился Владислав, - а ежели мы завтра найдём попутчиков, и тут же уедем?!

- Я на постой меньше чем за три дня всё равно не беру, - тон у хозяина стал жёстким, но если уедете раньше трёх дней, то я вам сумму залога верну. За вычетом первых трёх дней, конечно же. В чём и расписку дам, разумеется - примиряющее добавил он.

Владислав задумался. С одной стороны в темноте слоняться по незнакомому городу, усталому, после тяжёлого дневного перехода, ему вовсе не улыбалось. Да и кто знает - найдёт ли он где-либо лучше условия-то. С другой стороны - денег пока ещё хватало. Можно было и рискнуть. Насколько он знал, порядка в этом городе держались строго, и местный народ был хоть и суров, но относительно честен. На том и стояла торговая слава Пригорска. Неплохо было бы спросить Кима, с неудовольствием подумал он, но как его спросишь? Хозяин явно ждал от него немедленного ответа.

- Ладно, пусть будет, - наконец, несколько стеснённым голосом отозвался он. А какова плата-то у вас?

Когда хозяин называл плату, Владислав аж крякнул от изумления.

- Но у нас в плату входит завтрак и ужин, - уговаривающим тоном тут же добавил хозяин, а кроме того - мы обеспечиваем постояльцам полную безопасность. У нас вы можете спасть спокойно - мы имеем от градоуправления именную грамоту, а также и подтверждающее письмо от городской стражи о нашей благонадёжности и добронравии. Вот, смотрите - и он достал из поясной сумки насколько свёрнутых пергаментов со свинцовыми печатями. Владислав скользнул по ним взглядом - бумаги были на общеязе, и печати на шёлковых красных шнурах выглядели вполне внушающими доверие.

- Да вы не сумлевайтесь, господин хороший, надёжный приют. Лучшая в городе гостиница - весело махнули ему рукой из-за соседнего столика. - дороговато, но оно того стоит. Я тут завсегда останавливаюсь, хоть мог бы и при торжище гораздо дешевле найти место в караван-сарае.

Владислав вдруг почувствовал, что он бесконечно устал, и что ему сейчас хочется только одного - вымыться на руку, и упасть хоть на кошму на голом полу, и заснуть мертвецким сном до следующего утра.

- Ладно, согласен - махнул он ладонью.

Владислав отстегнул от пояса кошель, и отсчитал золотые монеты, положив их на стол перед хозяином. Тот, не трогая денег, важно достал из той же сумочки аккуратный квадратик пергамента денежного поручения, уже заполненного отчётливым, писарским почерком, а также закупоренную трубку чернильницы, и короткое стило, заткнутое колпачком. Он заполнил прочерки в расписке, поставил залихватскую подпись, открыл колпачок на перстне, оказавшемся его личной печатью, дыхнул на неё, и поставил оттиск на подписи. Вручив пергамент Владиславу, он аккуратно ссыпал монеты в сумку, после чего улыбаясь повернулся к нему и торжественно произнёс:

- Добро пожаловать, милостивый государь, в самую лучшую гостиницу нашего города - "Чёрную лошадь"! Не сумлевайтесь - вы не пожалеете о своём выборе! А сейчас конюшенный поможет вам расположить лошадей в стойла. Как закончите - так сразу поднимайтесь сюда, я лично провожу вас в комнату!

Он подошёл к коробке лестницы, открыл люк, оказавшийся в передней её площадке, и выкрикнул приказание. Оттуда выскочил ловкий, щегольского вида юркий юноша в чёрной короткой куртке и узких, таких же чёрных штанах, и в чёрном, мягкого бархата, берете на голове, украшенным орлиным пером. Привратник выпустил их наружу, как раз вовремя, чтобы выручить Кима, который уже какое-то время объяснялся с бдительным патрулем городской стражи - четырьмя весьма недоверчивыми, облачёнными в полную амуницию горожанами, с короткими алебардами и круглыми стальными шишаками, пытавшими его на предмет его нахождения в это позднее время на площади.

Избавившись от стражников, они взяли копья под мышки, коней под уздцы, и проследовали за конюшим. То повёл их налево от входа, и там, в самом конце здания оказались огромные ворота того же грубого окованного дерева, и такого же как и входные двери тёмно-бурого цвета. На стук и окрик конюшенного ворота им открыли, и по пологому спуску они сошли в полуподвальное помещение под домом - прямо к стойлам, ютившимся возле противоположной входным воротам стены подвала.

Поручив лошадей конюшенному, пообещавшему о них позаботится "как о родных", они, по его указке, нашли крутую лестницу, ведущую наверх, поднялись по ней, откинули люк, и снова оказались в главной зале.

Здесь их уже поджидали аж светящийся радушием хозяин, и весьма недурной ужин, состоявший из кипящего, густого от пшена, и наваристого от бараньего жирного мяса, большими кусками плававшего в нём супа, мясного пирога и свежего, крепкого, коричневого и густого, как гречневый мёд, пива "в каком угодно господам количестве". Их дорожные сумки и снятые доспехи слуга сражу же унёс наверх, а хозяин любезно предложил им, после ужина, снова спуститься в подвал - "ополоснуться". В подвале оказалась прекрасная, жарко натопленная банная комната, с огромной, дубовой бадьёй, доверху заполненной горячей чистой водой, с тёмным куском непользованного дегтярного мыла и большими чистыми полотенцами, куда они оба тут же и влезли, поплескавшись вволю. От жара и сытного ужина они там, прямо в бадье, чуть не заснули, но всё же, потерев друг другу спины мочалками, и выдраившись дочиста (такого счастья они не имели аж от самого Звездограда!) они облачились в чистое бельё - портки и рубахи, которые, по совету хозяина, забрали прежде из дорожных сумок, а грязное отдали прачке, поджидавшей их у выхода из бани.

Потом, просто падая на ходу от разомления, они поднялись на второй этаж, где их ждала волне приличная комната, с небелеными, грубыми, тёсанного камня стенами, и двумя узкими лежаками, на которых их поджидали великолепные перины с льняными простынями, и верблюжьей шерсти одеялами, заправленными в чистые, благоухающие матерчатые чехлы, а также мягчайшего пера большие подушки в холщовых наволочках. В камине уже весело пылал огонь, и они, заперев за собой двери на засов, тут же стащили верхнюю одежду, и дружно провалились в сладкий, без всяких сновидений сон.

Проснулись они от негромкого, но настойчивого стука в дверь, и тихого голоса хозяина - "Вставайте, господа хорошие, завтрак сейчас подавать будут!" Дождавшись невнятного ответа, которое они как-то вымучили из себя спросонок, он пошёл стучать дальше в номера по коридору.

Быстро сполоснувшись из чугунного умывальника, располагавшегося в огороженном ширмочками углу справа от двери, и закреплённого на стене над оловянным тазом, стоявшем под ним на крепком деревянном табурете, они наскоро оделись, по привычке опоясались кожаными поясами с кинжалами в ножнах, и закрыв дверь номера замысловатым - крученной спирали ключом, весело скатились вниз, на первый этаж. Там на столах уже дымились миски с бараньим жарким, холодными мясными (той же баранины) пирогами, и разлитым по кружкам отменным свежайшим пивом, таким же, как и вчера (видимо, при гостинице была своя пивоварня). В особых блюдах лежали буханки белого, только что выпеченного хлеба. Людей было уже много, все весело чавкали, негромко переговаривались, и сёрбали пивом из кружек, которые слуга тут же наполнял из большого жбана, стоявшего у открытых дверей кухни, из которой доносились покрикивания, звон посуды, и запахи жарящегося мясного. Они также набросились на еду, оказавшуюся отменно свежей и невероятно вкусной. Наелись - можно сказать от пуза.

Отзавтракав, поднялись в номер, распахнули ставни в уже начинающий брезжить над укреплениями городской стены рассвет и впустили в духоту жарко за ночь протопившейся комнаты волну леденящего воздуха - чувствовалось, что город находится пусть и в невысоком ещё, но - предгорье. За завтраком они выпытали у хозяина, что купцы в основном живут на торжище, находящемся к северу от города, на другой стороне реки. И что там им и стоит искать себе попутного каравана. Судя по охранным мерам в городе у Владислава возникли сомнения в безопасности одинокого путешествия с такой приличной суммой денег - вооружение там или нет, но большая группа разбойников за городскими воротами вполне могла их раздеть дочиста. Да и на улицах недаром же так стража лютует - кто его знает, это приграничье. И гостиница - она тоже не внушала особого доверия.

По этой причине он решил оставить основную сумму Киму, который должен был безвылазно сидеть в номере, запершись на засов, и заказать себе на обед что-нибудь в комнату. А самому, вооружившись, отправится на разведку в торжище. На том и порешили.

Сняв нательную денежную сумку, с которой за последнее время он свыкся, как с собственной кожей, он пересыпал в кошель сумму, достаточную для того, чтобы, если возникнет необходимость, тут же заплатить любые возможные предварительные деньги караванщику, а также немного и в расчете на возможные покупки, если вдруг что интересное попадётся на торжище, или заплатить за гостиницу - если паче чаяния там придется вдруг задержаться на ночь. А затем передал сумку Киму, и помог тому правильно закрепить её на теле. После чего уже Ким помог ему облачиться в доспехи, без которых Владислав начинал себя чувствовать как голый.

Попрощались, Ким захлопнул за ним двери, и Владислав спустился в подвал, где заранее предупреждённый конюшенный уже подготовил и оседлал ему его коня. Конь выглядел чистым, ухоженным и вполне отдохнувшим. В дороге конём Владислава занимался Ким, но там было мало возможностей ухода, за исключением самого необходимого. Ещё раз порадовавшись удачному выбору гостиницы Владислав взял копьё в левую руку, в правую - уздечку, и вывел коня по наклонному деревянному пандусу в широко раскрытые ворота. Видимо днём тут чувствовали себя более безопасно, хотя при воротах на трёхногой табуреточке и маялся разомлевший на раннем, но пекущем весеннем солнышке охранник.

Когда глаза его привыкли, после полутьмы подвала, к яркому солнечному свету, льющемуся с совершенно ясного, аж бирюзового неба - день обещал быть просто замечательным, он прямо перед собой увидел скопление домов , которыми была застроена в центре площадь. Земля здесь имела уклон к реке, и поэтому слева дома были чуть повыше, чем справа. Приглядевшись, он понял, что крайнее левое положение занимало здание Городского Правления, с пристроенной к нему сзади шестигранной башней, увенчанной высокой, шатровой крышей, крытой, судя по цвету, свинцовой черепицей. Книзу площади, а также и позади Городского правления - длинного, трёхэтажного здания, с портиком на шести каменных колонах у входа, обращённого лицом к Владиславу, и протянувшегося книзу почти на половину центральной застройки, тянулись приземистые, одноэтажные торговые ряды, какие-то лабазы и будки. Сама площадь, традиционно, была квадратной, но - не очень большой. Сказывалось зажатое рекой расположение города. Слева дома площади уже почти что прижимались к отрогу, и за ними виднелась, ломаным серпантином, взбирающаяся наверх дорога.

Владислав начал наискось пресекать площадь, забирая вправо. По сути, он лишь проделал при свете вчерашнюю дорогу в обратно последовательности. Проехав мимо фонтана, расположенного на углу центральной застройки, которого они вчера в темноте попросту не заметили, он добрался до прохода на превратную площадь. Мимоходом Владислав отметил, что постройка домов здесь, даже в самом центре, где явно обитали богатейшие горожане, хоть и отличалась добротностью, но была весьма непритязательной. Никаких изысков, статуй, резных оконных наличников и изукрашенных каменными досками с вычкеаннеными фигурами фасадов. Всё было предельно простым, и крепким, словно город был одной единой крепостью, и каждый дом - скорее не столько местом для тихой семейной жизни, сколько внутригородским укреплением. Впрочем, учитывая историю Пригорска - так оно возможно и было.

Минув узкий проход между домами, замыкавшими восточную сторону Центральной площади, он попал на площадь Привратную. Здесь он увидел, что площадь эта узка, и сильно вытянута по обе стороны городской стены. Судя по наполнявшим её деревянным яткам - это было основное продуктовое торжище города. Жизнь там уже кипела во всю. Кричали торговцы, зазывая покупателей - по преимуществу суровых пожилых дам, в сопровождении служанок вышедших подкупить зелени и мяса для сегодняшнего обеда. От прохода к воротам вело, впрочем, достаточно широкое свободное пространство, так что неудивительно, что вчера они всего этого в темноте не увидели. По другу сторону площади, прямо к городской стене жались низкие домики, торговые склады, и, судя по открытым дверям из которых раздавались пьяные крики, разного рода питейные заведения.

Из города его по пропуску выпустили без всяких проблем. Прямо от ворот разбегались три дороги - одна, прямо на восток - та, по которой они вчера сюда прибыли, другая - вверх и вправо, вдоль речного русла - к перевалам, и третья - вниз и влево, также вдоль реки, к хорошо видимой сейчас вдалеке стене торжища. По этой-то дороге и двигалась основная масса народа - конного, пешего, и на всевозможных возах, возках, и пролётках. Слившись с этой массой Владислав подумал, что да, его опасения о поездке по пустынной дороге явно не оправдались. Тут наоборот, приходилось в этой шумящей толпе постоянно проталкиваться.

Торжище оказалось не так уж и далеко. Когда, на противоположной стороне реки, постоянно сужающийся клин земли завершился последней башней укреплений, выраставшей уже, казалось из самой стены отрога, и речка прижалась почти что к скале, то практически сразу же дорогу перегородила длинная внешняя стена торжища. Стена была низкой, охватывающий огромный прямоугольник равнины, здесь расширявшейся, и уступами полого сбегающей на северо-восток. Небольшие башенки располагались лишь в самых углах этого прямоугольника, и дорога на запад проходила прямо сквозь торжище, через его двое ворот. Дорога же на север огибала стену и уходила направо. Укрепления торжища явно не способны были выдержать регулярной осады, и служили скорее лишь для охраны от организованных набегов больших банд, вроде той, от которой их караван так счастливо спасся несколько дней тому назад.

Въехав в широко распахнутые ворота, при которых лениво сидели в деревянной охранной будке несколько стражников, ни у кого ничего не спрашивающих, и никакими такими подорожными не интересующихся, Владислав с ходу окунулся в обстановку, живо напомнившую ему торжища оставшегося далеко на востоке Звездограда.

От ворот начинался узкий проезд, с двух сторон застроенный фасадами караван-сараев, лабазов, бесконечных торговых рядов, крытыми, узкими улочками разбегавшихся по обе его стороны. Всё вокруг шумело, блистало яркими красками, но все строения носили на себя явный признак дешёвых времянок. Чувствовалось, что здесь никто ни во что особо не вкладывался - стоит, и ладно. Ржали кони, мычали быки, блеяли овцы и противно кричали козы. Над всем этим стоял стойкий запах мочи и навоза. В конце узкого проезда Владислав обнаружил обширную площадь, заставленную бесчисленными деревянными продуктовыми ятками, с небольшим свободным пространством посредине. Вокруг площади строения выглядели получше, пахло свежеприготовляемой едой и кислым пивом. Найдя гостиницу поприличнее, он оставил там, за небольшую плату, на дневной постой своего коня, и окунулся в сеть бесчисленных разбегающихся крытых проходов, по обоим сторонам которых располагались бесчисленные открытые лавочки, в которых можно было отыскать товары со всех концов света. Тут же, объединённые по товарному признаку, находились и многочисленные мастерские ремесленников, где ковалось, лепилось, ткалось и сшивалось решительно всё, что могло только человеку в его жизни понадобиться.

Хорошо побродив по этому лабиринту, Владислав отметил для себя, что цены здесь всё же были малость повыше, чем в Звездограде. Впрочем, тут в основном торговали в гурт - крупные купцы с разных сторон света обменивались между собой партиями привезенных издалека товаров, чтобы затем вернуться с ними в свои родные земли. Мелкая продажа в основном обслуживала их нужды на постое.

Впрочем, поскольку ему особо ничего сейчас было и не нужно, а покупать впрок всё рано было бессмысленно, Владислав уже к середине дня вернулся к гостинице, при которой был великолепный трактир, одновременно служивший также и местом неторопливой торговли, где купцы, за едой и напитками, искали себе сотоварищей для заключения торговых сделок. Огромный зал заведения, с лесом круглых, кое-как отёсанных потолочных подпорок, был заставлен небольшими, круглыми столиками, с крепкими, грубо сколоченными сиденьями без спинок. В крыше были проделаны бесчисленные оконца, сейчас открытые, так что зала великолепно освещалась и проветривалась. Целая армия половых разносила из кухни многочисленные вкуснейшие блюда - в основном местной кухни, но можно было заказать и что-либо особенное, из кухни дальних краёв - видимо повара здесь были мастерами на все руки.

Наскоро перекусив неизменным хашем, и куском мясного пирога - с завтрака он успел уже здорово проголодаться, Владислав пошёл по залу, присматриваясь и прислушиваясь к сидящим, и неожиданно наткнулся на компанию соотечественников - пятёрку купцов, по разговору явно из родного княжества. Он вежливо попросил разрешения, подсел к ним, заказал кружечку пива (которое было ничем не хуже гостиничного, хотя и более светлое), и стал прислушиваться к разговору. Купцы обсуждали виды на грядущий год, недавнюю дорогу через только что открывшиеся перевалы, и Владислав вдруг с изумлением понял, что с тем же успехом он мог бы провести зиму и дома, и как раз успел бы к сегодняшнему дню добраться до Пригорска кратчайшей дорогой. Всё-таки болезнь и последующее восстановление отъели у него очень много ценного времени.

Один из купцов поинтересовался, каким образам Владислав оказался здесь, и вся компания весьма изумилась, узнав, что он попал сюда через Звездоград. Купцы очень заинтересовались положением дел там, и у них завязалась оживлённая беседа. Как бы между делом Владислав поинтересовался, не знают ли они, случаем, как найти караван, идущий дальше - на запад.

"И, милый человек, - тут же ответил ему самый пожилой из компании, благообразного вида, с роскошной, седой бородой мужчина в коричневом, подбитым серебряной нитью дорожном кафтане из под которого выглядывала нарядная кумачовая рубаха, - какие там караваны! Уж почитай несколько лет - как там война началась - никто туда и не ходит. Куды там! Вся торговля с западом шла через север по преимуществу, да и та сейчас увяла. На север речные сплавы, аж до самого моря, ушкуйники ещё как-то держат, хотя отступные и выросли неимоверно, а на запад уж давно никто не рискует." "А как же торговлишка с Черноградом? - Заикнулся было Владислав, - Что, туда разве караваны не ходят?" "Какая там торговля с Черноградом, - только и махнул рукой купец, - там на всё лапу наложил соответствующий торговый приказ самой Крепости. У них свои доставщики, своя сеть факторий. Да и с кем там торговать? Это же военный лагерь! Всё распределяется централизованно." "Но как-то же они туда ту же еду доставляют?" "Доставляют. Своими силами." "Так значит какое-то сообщение всё же есть?" "Эх, мил человек, - прищурился купец, - есть-то оно наверняка есть, только вот как, когда и какие туда уходят караваны - то никому не ведомо. Всё покрыто мраком тайны и секретности. И, - тут купец понизил голос, - скажу тебе по дружески, как земляку - такими вещами здесь лучше не интересоваться вовсе. Здесь всё тайными подсмотрщикам Чернограда кишит - аж шевелится. Если будешь слишком любопытствовать - исчезнешь, и никто даже не спросит, почему и куда! Решат, что вынюхиватель вражеский, и - усё."

Владислав озадаченно замолк. Как тут теперь вести поиски дальше - ему было совершенно непонятно. "Я так понимаю, ты собственно не на запад, а в Чёрную крепость мылишься, - приглушенно, оглянувшись по сторонам, продолжил купец, - так вот, если ты туда с правильными бумагами и по делу, то тебе лучше прямо пойти в их посольское представительство. Оно прямо в городе находится, на Центральной площади. Там уже они тебя и определят, если надо, в какой свой караван. Да и подорожную выдадут, без которой туда лучше и не пытаться въехать." Владислав так привык уже полагаться на помощь своих в Доме, что ему такая простая мысль попросту не пришла в голову. Тут он горячо поблагодарил купца за дельную подсказку, и беседа снова вернулась к расспросам о Звездограде, о подробностях его путешествия по степям. Очень дивились рассказу Владислава о нападении на караван. О своей роли в его отражении он из осторожности не стал рассказывать, и вышло несколько невнятно - словно бы те на караван так напасть и не решились. "Переговоры-то были?, - всё не успокаивались купцы" Владислав отнекивался, напирал на то, что прятался меж возами. И поэтому сам мало что видел. "Ну, - повезло вам значит, попросту повезло - упасла Великая Сила, - наконец подвёл черту под рассказом старший из купцов удивлённо покачивая головой, - значит, в рубашке ты, парень родился. Да не простой, а золотом вышитой!"

За этой беседой на улице уже и темнеть начало. Владислав чувствовал, что с пивом он явно несколько перебрал. Спешно простившись с компанией, он забрал из конюшни коня, и поскорее пустился в обратную дорогу - чтобы успеть до закрытия ворот. Невзирая на его опасения людей на дороге хватало даже вечером. Он как раз подъехал ко въезду в Пригорск тогда, когда стража уже начала подгонять запоздалых прохожих криками "А ну скорей, любезные, а то вот-вот ворота закроем!" Снова, как и вчера, он въезжал в город, накрытый закатной тенью стоящего за ним скального массива, хотя было всё же гораздо светлее.

Дорогой хмель из его головы малость повыветрился. Он не то, чтобы сильно утомился, но успел уже соскучится и по обществу Кима, и несколько устать от непрестанной болтовни своих недавних собеседников. Хотя ему и было приятно узнать свежие вести из родной земли, пусть и не из родного города - купцы оказались столичными жителями. Пройдя тщательную проверку въездных документов, к которой он уже начинал потихоньку привыкать, он въехал на лежащую в полумраке приватную площадь, где с громким стуком, при свете факелов, закрывались последние ятки, а ценные товары оттуда, под вооружённой охраной, вывозились в лабазы у стены.

Тут он даже немного подивился такой строгости - вроде ж и стража на улицах не дремлет, и чужому в город просочиться практически невозможно, а такие строгости! Словно город полон разбойных шаек, таящихся за каждым углом! И вооружённый, в полной броне человек на улицах здесь, в отличие от того же Звездограда - совсем не редкость. Суровые нравы! Одно слово - пограничье.

Наторенной дорогой он быстро добрался до гостиницы, постучал в ворота, был тщательно изучен в зарешеченное оконце, находящееся прямо над ними, и, наконец, передал коня конюху, взявшему на себя дальнейшие заботы по его расседланию, снятию сбруи, кормёжке и чистке. Оставив копьё там же, рядом со стойлом, в специальном держаке на стене, он устало вскарабкался по крутым ступенькам лестницы, едущей на первый этаж, тяжело стуча по крепким ступеням подкованным железом подошвами сапог, и гремя амуницией.

Народ в зале уже во всю приступал к ужину. Порадовавшись запахам, и проглотив слюну Владислав хотел поскорее подняться в комнату, снять с себя броню и оружие, забрать Кима, и - немедленно приступить к еде - дорога растрясла все дневные перекусы. Но не успел он взойти и на пару ступенек, как его окликнул хозяин. Пришлось возвращаться.

Хозяин стоял у одного из ближних столов - то ли он там его поджидал, то ли ему успели кликнуть конюхи с конюшни, пока Владислав возился в стойле. Взгляд у него был какой-то смущённый. Владислав внезапно вспомнил, что вчера они даже не выяснили, вселяясь, как собственно хозяина зовут. Он снял латную рукавицу с правой руки, и протянул ему ладонь. Хозяин её с готовностью пожал, и была в этой готовности какая-то тайная недосказанность и суетливость. Владиславу всё это крайне не понравилось, и он встревожился.

- Ключик, ключик, милостивый государь возьмите-то, - доставая из кармана тяжелый, бронзовый ключ, затейливо закрученный улиткой хозяин с некоторой поспешностью протянул его Владиславу, - а то заперто там.

Владислав ничего не понял. Как это - заперто? Почему это - заперто? Он машинально взял ключ в правую руки, и только затем недоумённо спросил хозяина:

- Так ведь там же мой слуга меня ждёт? Зачем ключ? Он мне и откроет!

Хозяин наконец поднял на Владислава свои глаза, и Владислав увидел, что там неловкость борется лукавой усмешечкой.

- Нету там никого. Вышли ваш слуга. Как вы уехали, часу не прошло - оне и вышли.

- Почему вышел? - Снова ничего не понял Владислав. - У нас с ним уговор был, что он меня до вечера ждать будет безвылазно!

- Да уж не знаю, какой у вас там уговор был, то мне неведомо, - отстранился хозяин, да только вышел он, отдал мне ключ, сел на коня - и уехал.

- То есть как это уехал?! Куда?..

- То мне неведомо, милостивый государь. Передать он ничего не велели. Но и сумочку свою тоже с собою забрали. Дорожную. Так что я полагаю - оне с концами уехали. А ваша сумочка там наверху осталась - специально проследил. Оне того, немного как не в себе были. Сказали, что по вашему распоряжению догонять будут. Ну, я останавливать-то не стал. Вашего распоряжения не было, а так - чего я буду не в своё дело мешаться-то? У нас это не принято. А после я и половому запретил входить на уборку-то. Решил пока всё оставить как есть.

Владислав, больше не говоря ни слова, повернулся, и тяжело побежал вверх по ступеням. Открыв дверь, и совершенно запыхавшись, он ворвался внутрь. В комнате было пронзительно холодно и темно, после теплого коридора. Ставни, настежь открытые с самого утра, и нетопленный камин. Владислав обернулся - половой, следовавший за ним по пятам с закрытой масляной лампой молча передал её ему. Владислав взял лампу, заскочил в комнату, и закрыл за собой двери. У него всё ещё теплилась слабая надежа, что Ким, каковы бы ни были его собственные намерения, и отчего бы они у него не произошли, всё же оставил денежную сумку в комнате, под замком, спрятав её куда-нибудь. Хотя - если подумать, это было бы полным безумием.

В комнате и прятать-то было особо некуда. Перерыв лихорадочно свою дорожную сумку переворошив кровати, кровати, даже от отчаяния под конец заглянув в закрытые тяжёлыми крышками чугунные ночные горшки (невнесенные с ночи) и умывальник он с ужасом убедился, что денег нигде нету. Сев на свою кровать, заскрипевшую под его тяжестью, поставив меч меж коленями, и откинувшись к холодной стене он снял шлем с головы, положил его рядом, сжал голову руками, и впал в совершенную прострацию. Что же делать - билась в голове лихорадочная мысль. Что произошло?! Может, тут он аж сел от неожиданной и страшной мысли - Кима попросту прирезали, выманив в коридор, забрали деньги, и теперь ломают комедию?! Но откуда они могли знать! Впрочем, могли ведь и догадаться!!! Но как же?.. Ведь день, полно же постояльцев! Вроде ведь не разбойничье же гнездо, приличная вроде гостиница!

Он снова вскочил. Забегал по комнате. На прикроватной тумбе тлела бледным огоньком поставленная им туда лампа. Он механически подошёл к окну и захлопнул ставни. Голова же его была занята лихорадочным обдумыванием - как понять, как установить правду? Так, прежде всего, нужно выяснить, покидал ли Ким город. А как? Да спросить у привратной стражи. Но - вспомнят ли они его? Если да - хорошо, а вот если нет? И тут он сам вспомнил - пропуск! Ведь когда он выезжал, его вписывали в особый свиток! Если Ким действительно покинул город, то он должен был быть там сегодня вписан! Если же нет - то немедленно к городской страже! Тогда тут точно что-то нечисто!!!

Он лихорадочно надел шлем, накинул поверх доспехов тёплый плащ, подхватил меч, и выскочил в коридор, даже не озаботившись запереть комнату ключом, который так и остался лежать рядом с горящей лампой. Прогремел вниз, и никому не говоря ни слова кинулся ко входной двери. При виде его ужинающая публика враз замолкла - видимо новость уже успела распространится, и проводила его задумчивыми взглядами. Стаж у двери, ничего не выясняя, с готовностью выпустил его наружу.

Уже намётанным за два дня путём Владислав летел в почти полной темноте к городским воротам как на крыльях. Там как раз запирались ворота, суетилась стража, стучали запоры. На отчаянную просьбу впустить внутрь ему угрюмо, но вежливо посоветовали приходить завтра, так как выезд из города всё равно уже закрыт, и мост с той стороны поднят.

- Да нет, мне к писарю нужно, который путников отмечает, - отчаянно напирал Владислав.

- Ну, к писарю неча идти, он сейчас и сам выйдет. Тово - дневные списки в управление понесёт.

Пришлось ему мыкаться у запертой двери. Наконец где-то сбоку стукнула калитка, и появился важный писарь, записывавший его в свои бумаги меньше часа тому назад. Владислав кинулся к нему, и путаясь в словах от волнения попробовал объяснить свою нужду.

- Ну, - задумчиво сказал тот, - внимательнейшим образом его выслушав, - вообще говоря не положено посторонним в списки заглядывать. Ежели - по правилам. Завтра подадите прошение в городскую управу, и вам за деньги выписку заверенную выдадут. Всё чин по чину.

- Да мне не нужно заверенную! - отчаянно зачастил Владислав. И заглядывать мне не нужно. Вы загляните сами. Мне только узнать, в городе мой слуга или нет!

- Что, нечто стащил он у вас что-то, что ли? Искоса взглянул на него писарь.

- Ну, что-то в этом роде, - промямлил Владислав, который до сих пор никак не мог, не хотел даже верить в подобное.

- Ну, - продолжал задумчиво тянуть писарь, - если вам по такому срочному делу, да неофициально.. Я понимаю, но, знаете ли - всё таки противу всяких правил, да и устал я, домой тороплюсь - ужинать давно пора. - Тут он снова, искоса, лукаво посмотрел на Владислава. - Чем завтра целый золотой "империал" на выписку тратить, может сейчас с вас пол "империала" то и возьму? А?

Вряд ли выписка могла стоит целую золотую монету. Но Владислав с готовностью тут же извлек из кошеля серебряный "полуимпериал".

-Ладно, - подобрел писарь, - пойдём ко мне, посмотрим.

Через боковую калитку, обойдя правую башню приватного укрепления, куда их по требованию писаря впустил стражник, они поднялись, по винтовой лестнице, на второй этаж, и зашли в тесную коморку без окон. Писарь прихватил ещё внизу ламу, и войдя поставил её на маленькую контору, которая единственная составляла тут практически всю обстановку, не считая трёх табуретов в углу. Важно развернув список, и спросив номер пропуска Кима (Вадим его к счастью запомнил), а также примерное время его прохода (список был весьма объёмистый и полный его просмотр вполне мог затянуться до поздней ночи), он начал перематывать его на специальную палочку, закреплённую в особой держалке.

Оказалось, Ким таки покинул город, и действительно - чуть поболее часа спустя после выезда самого Владислава (в списке точно отмечали даже время въезда и выезда) - то есть он немедленно направился из гостиницы к воротам. Более того, при выезде он сдал пропуск страже (увозить пропуска навсегда было строжайше запрещено, и Ким, видимо, решил без особой надобности не оставлять "хвоста"за собою), и пропуск этот также нашёлся у писца в его объёмистой холщовой сумке.

Владислав, всё ещё не веря, как слепой ощупал подвесную свинцовую печать на квадратике пергамента. Деваться было некуда - страшная правда предстала перед ним однозначным, видимым подтверждением. Его начало шатать от волнения, ужаса и отчаяния. Писарь посмотрел на него с сочувствием - "Что, много украл-то, мерзавец?" Владислав на это только молча махнул рукой

- А.. Куда он поехал-то, не видели? Может, кто из стражников вспомнит? - наконец вскинулся он.

- Да что ты, мил человек! - Всплеснул руками писарь. Тут же три дороги, караваны во всех направлениях! Чуть прошёл от ворот, заплатил - и тебе к любому каравану пристать разрешат. Хоть на север, хоть на юг, хоть на восток. Да и если просто к торжищу доскакать - там никто не разыщет, да и искать не будут!

Владислав тут же вспомнил стражников у ворот торжища, которые на входящих и не поглядывали. Даже если он завтра и кинется за ворота - когда их откроют, то куда бежать, кого расспрашивать? И правда - за сутки Кима след уже давно простыть успеет. Ким в таких делах всегда хорошо соображал, гораздо лучше его самого - со стремительно нарастающей бессильной ненавистью горько подумал Владислав.

Молча пожав на прощанье писцу руку он уныло спустился вниз, и вышел на улицу. Стоял рядом с хлопнувшей калиткой, в круге света горящего над нею факела (уже стало темно - хоть глаз выколи, ночь была безлунной), в полной прострации. Спешить действительно уже было некуда. Он даже не заметил быстро прошедшего мимо него писаря, на ходу снова сочувственно на него глянувшего. Стоял, пока страж вежливо, но настойчиво не попросил его "Идти подалее, потому как тут стоять не положено". Автоматически, бездумно, как лошадь в шахте по набитой колее, поплёлся к гостинице. В голове у него была пустота, наполненная яростью, ужасом и полным отчаянием. Уже на центральной площади, у самого фонтана, к нему было прицепился патруль стражников, разгуливавший там с закрытым масляным фонарём, но увидел пропуск и бумажку из гостиницы отпустил с миром.

В дверь его впустили так, словно специально ждали. Ни на кого не глядя он поднялся в свою комнату. Там уже горел камин, ставни были наглухо задраены, кровати застелены свежим бельём и чисто убрано. Лишь прихлопнув за собою дверь, и даже не озаботившись запереть её на засов он содрал с себя доспехи, побросав их на пол как попало, и - как был одетым, упал на свою кровать.

Он словно погрузился сразу же в липкую, ничем не разрываемую паутину жгучей смеси обиды, отчаяния, и слепой, плохо сдерживаемой ярости. Никаких раздельных мыслей в его голове попросту не возникало. Был один слитный поток, сносящий всё в какую-то тупую бессмысленность, сопровождаемую всплывающими откуда-то изнутри образами. То он видел лицо Кима, таким, каким он его запомнил в последний, раз, когда тот закрывал за ним двери. И это лицо было как всегда - улыбающимся, доброжелательным, с узкими щёлочками непроницаемых глаз. То всплывал голос деда, сурово объясняющего ему необходимость иметь оруженосца исключительно из благородного сословия. Все столь легкомысленно тогда пропущенные им мимо ушей рассуждения теперь били его, по очереди, как тяжёлые камни, гулко сыплющиеся с неба на непокрытую голову.

Потом приплывали мысли о том, что теперь вот придется совсем худо - за тридевять земель от дома, почти без средств и - никакой надежды ни на пополнение, ни на дорогу вперёд, ни на возвращение домой. Да и что ему домой-то возвращаться? Что его там ждёт, так - по хорошему? И как он теперь сможет продолжить свою дорогу? Тут ведь нет даже Дома, куда он, в другой земле, мог бы обратиться в за помощью.

Потом вдруг вспыхивала жестокая, бессильная ярость, и он начинал в слепом гневе бить по подушке, кусать её, и - метаться по постели. Временами он тихо, жалко плакал, и слёзы его были такие же пустые и бессильные как и его гнев и ярость. Огонь в камине погас посреди ночи, но у него не было ни сил, ни сознания встать, и подбросить дров туда. В холодеющей комнате он метался на постели в полубредовом, лихорадочном состоянии сознания, молча, не издавая ни звука - только чуть постанывал иногда в забытье.

Утром он совершенно не отреагировал на настойчивый стук в дверь хозяина, хотя и проснулся от этого. Он продолжал лежать дальше, с закрытыми ставнями, уставившись слепыми глазами в тёмные балки потока, и голова его по прежнему была пуста, а в теле не было сил даже приподнять её над подушкой.

Где-то посреди дня, после долгого и деликатного стука, дверь вдруг отворилась, и в комнату с извинениями зашёл хозяин гостиницы. Он распахнул ставни, впустив в комнату шум улицы, свежий воздух и яркие лучи полуденного весеннего солнца. Потом он, отодвинув ногой в угол разбросанную по полу амуницию, поставил рядом с кроватью, у изголовья, табурет, и, присев рядом, стал молча, серьёзно рассматривать задранное кверху, с открытыми глазами, лицо Владислава. Наконец он взял в свои ладони его правую руку, сильно сжал его ладонь в своих, и спросил тихо: "И много этот мерзавец у тебя украл, парень?" Здесь Владислав стремительно повернулся к нему, вырвал свою руку из его ладоней, заметем подскочил, и сел на кровати, пожав под себя ноги.

- Да разве ж дело тут в деньгах! Поймите - он же был моим другом! Мы же друг с другом почти как братья были! Стали. После того, что мы вместе пережили за последнее время!

- Уразумей, парень - хмуро, без тени утешающего уговаривания в голосе, тихо но жестко сказал ему хозяин, - нет и не может быть дружбы между слугой и господином. Может быть верность. Но - до определённой степени. Пойми, парень, всё имеет свою цену. Даже, даже - дружба. А уж верность слуги к господину определяется лишь суммой его жалованья. Видимо, порученная тобой ему сумма эту цену превысила, и - превысила многократно. Он ведь даже не задумался, судя по всему. Лишь выждал - чтобы убедиться. Что ты уже не вернешься быстро, не передумаешь. Так - чтобы с тобой не столкнуться нос к носу при выезде из города. Поверь, я его лицо видал - он действовал без всякой тени смущения, или там сомнения. Так много там было денег-то?

- Практически всё, что у меня было, - ответил Владислав, и от собственных слов его снова захлестнуло жестокое осознание всего ужаса катастрофы, случившейся с ним вчера. Он аж откинулся на стену, закрыл глаза и сквозь стиснутые зубы наружу прорвался у него тихий, но лютый стон - стон смертельно раненого зверя.

- Ладно, парень, что поделаешь - глупость тобой была совершена несусветная - чего только по молодости не отчебучишь! Но - надо как-то всё же жить дальше. Соберись, ты же - воин, негоже тебе так раскисать. Негоже. - Он с лёгким, чуть заметным осуждением покачал головой. - Ты вчера ужин пропустил, так что в замену иди сейчас вниз, пообедаешь за счёт заведения. Обед у нас хороший, только что подавать начали. А там - на сытый желудок и голова лучше варить будет. - Он поднялся, приглашающее махнул рукой и вышел, тихонько притворив за собой двери.

Владислав встал, пошёл в угол к рукомойнику, сполоснул лицо, расчесал волосы, и выросшую за время путешествия по степи (в дороге он совершенно перестал выбривать щёки) небольшую бородку. Затем он сел на посели, развязал кошель, и пересчитал оставшиеся монеты - чуть больше тридцати двух золотых "империалов", и небольшая кучка серебряной разменной монеты. Медь в приграничье, судя по всему, за деньги вообще не считали. Ссыпав всё назад, он зябко поёжился, накинул на плечи лёгкий плащ, и спустился вниз.

На первом этаже было чадно и жако. Владислав, нахохлившись, сел за незанятый стол, и служка приволок ему, по знаку хозяина, миску наваристых щей, какую-то накрошенную нарезку с молодым лучком, редиской и ещё чем-то в сметане, отлично разваренную гречневую кашу с карасями в сметанной подливе и целый жбан свежайшего пива. Он сначала лишь отрешенно потыкал в нарезку деревянной, нелакированной ложкой. Потом вдруг понял, что таки зверски голоден. Мигом умял всю тарелку, выхлебал горячий, аж пар шёл суп, и принялся за кашу с карасями. По телу разлилась приятная сытость, иголка, со вчера засевшая у него где-то в затылке, постепенно опускала сознание.

Тут к нему подсел плотный, низенький, почти квадратный в плечах человек в чёрной кожаной курке, чёрных же кожаных, тесных кавалерийских портках военного покроя, и в чёрных же высоких сапогах с завёрнутыми голенищами, и чёрным шёлковым платком, изящно повязанным вокруг головы, который он, видимо, не снимал даже за едой. Владислав смутно вспомнил его - он заговорил с ним во время его вчерашнего первого появления в гостинице. Помниться - вроде бы советовал тут остаться. Владислав не был расположен сейчас ни с кем беседовать, поэтому посмотрел на него не очень приязненно. Но тот не обратил на его взгляд никакого внимания. Уперев в зрачки Владислава свои колючие, жёсткие как терновые иглы глаза на коричневом, битом постоянной непогодой лице с коротко стриженной сизой бородкой, он с ходу взял, что называется, быка за рога:

- Мы, парень, с хозяином этого заведения давние приятели. Так что я в курсе твоих проблем. Если я правильно понял, ты путешествуешь на запад. А на запад нынче путешествуют только в одно место. Так что тут и гадать нечего. Да и кто ты такой - за версту видно. Так что зачем ты туда едешь - тоже думать особо не приходится. Но я так понял, что у тебя какие-то проблемы. У тебя часом документы-то не пропали? Может, помощь какая нужна?

- А.. А вы можете? - Вскинулся с внезапно загоревшейся, как лучик света в кромешной темноте Владислав, переходя от тупой сытости к мгновенному лихорадочному возбуждению, и весь подавшись вперёд.

- Ну, смотря что помочь. - Чуть отстранился от него собеседник - Для начала я должен понять твоё положение.

Владислав разом проникся к говорящему полным доверием. Да ему, собственно, скрывать и таится особо уже было и нечего.

- Я в Черноград еду. С надеждой на.. В общем - везу рекомендательные письма. На службу, в общем.. - Неуверенно закончил он.

- Ну, ты, парень, осторожней, - снизил тон и голос собеседник, - об этом особо шуметь не стоит. Я понял. Но туда попасть не так уж и просто. Нынче война. Туда и в обычное-то время не просто было въехать. А уж сейчас-то.. - Он махнул рукой. - Ты как - официальные бумаги-то с собой имеешь?

- Да нет, какие там бумаги. - смутился Владислав, - Так, частные письма к родственникам знакомых. Вот, думал сегодня в их представительство пойти, попытать пропуска.

- Ну, это, парень только зря время потратишь. Да ещё можешь и нарваться на серьёзные неприятности. Там народ подозрительный до крайности. И - крутой на расправу. И - не любят непонятного постороннего интереса. Тем более, что война уже началась.

- Что же делать-то?.. - Встревожился Владислав. Все его планы внезапно шли полным прахом. - Тут даже узнавать, оказывается, опасно. А мне ведь туда въехать надо!

Собеседник задумчиво изучал его лицо. Потом наклонился, с совсем уж тихим голосом полуутвердительно спросил:

- Я так понимаю - ты совсем уж вляпался? Без денег, без серьёзных бумаг? Можешь мне показать свои письма? - И когда Владислав с готовностью вскочил, то добавил так же тихо - впрочем нет, не нужно их на виду у всех мусолить. Иди к себе в комнату, а я чуть позже подойду. Тогда и поговорим.

Наверху Владислав достал из сумки бумаги, на которые Ким, по счастью, не покусился, разложил их на тумбочке, прилёг на кровать, и стал нетерпеливо поджидать неожиданного посетителя, с которым даже толком познакомится не успел.

Тот пришёл далеко не сразу. Чуть слышно стукнул в открытые двери. Дождавшись разрешающего возгласа аккуратно проскользнул в чуть приоткрытую щель, напоследок, прежде чем зайти внутрь, внимательно оглядевшись в коридоре. В комнате он сразу же всё оглядел цепким взглядом, неодобрительно покосился на сваленную в углу в беспорядке амуницию, и аккуратно, так, что тот даже не скрипнул, примостился на табурете. Владислав уже в готовности и нетерпении поджидал его, сидя на кровати.

Человек долго, придирчиво изучал печати на пергаментах, подписи в обращениях, бумаги из княжеской канцелярии, и проездные грамоты, полученные в Звездограде. Наконец он поднял глаза и сказал:

- Ну, для начала давай с тобой всё же познакомимся. Как тебя зовут я уже знаю от хозяина. Меня можешь называть Мирлиндтом. Я родился здесь же, в городе. Но как ушёл однажды с первым своим караваном, так и бываю уже тут только наездами. В молодости много попутешествовал, начинал с простого вольнонаёмного воина, и караваны провожал, и с ушкуйниками знался. Нанимался иногда на чужие войны. Для опыта, да и деньжат подкопить. Впрочем - так и не разбогател до сих пор, как видишь. - Тут он горько усмехнулся, - до сих пор тяну лямку воинской службы. Уже и седина в бороде появилась, а всё своего угла нету. Впрочем, авторитет у меня был среди вольной братии достаточно солидный. Так что когда Черноград восстал из пепла, то мне сразу же предложили там неплохую службу. Тут он снова понизил голос. Не в регулярных силах, понятно, но контракт вполне хорош.

Тут он снова внимательно впился во Владислава глазами, и о чём-то задумался. Помолчав немного, и, видимо всё же приняв какое-то решение, он наконец придвинулся к нему почти в плотную, и тихим шепотом продолжил:

- В общем - так. Если завтра с утра ты можешь быть готовым, то мы с тобой выедем вместе, а дальше - это уже мои заботы. Ничего особо обещать не могу, но думаю, до Задней калитки Чёрной страны я тебя доведу. А там - уж как повезёт. Хватит твоих бумажек, чтобы тебя внутрь впустили - значит, твоё счастье. Ты будешь не один, и не сам - это тебе будет проще. Но учти - если им что-то не понравится, то хорошо ещё если просто от ворот поворот дадут. Всё может закончится и очень скверно. Но тут уж тебе решать. Так что, будешь думать?

- Да что тут думать, - отозвался Владислав. - мне путь один только. Возьмете с собой - по гроб жизни буду вам благодарен.

- Ну, так уж и по гроб, - усмехнулся себе в бороду новый знакомый. - Но, если дадут Высшие Силы удачу - пристроишься как-то при Крепости, то, надеюсь, не забудешь скромного воина Мирлинда. И того, что он в жизни может быть тебе полезен и в дальнейшем.

- Так когда выезжаем-то? Нетерпеливо спросил Владислав.

- Сразу же после завтрака. Озаботься, чтобы коня приготовили и оседлали, сумку захвати к завтраку, чтобы уже в комнату не возвращаться. И - с хозяином всё закругли. Впрочем, я ему сам всё сообщу, он к утру уже будет в курсе. Если решение твое твёрдое, конечно же.

- Да куда уж твёрже, - грустно усмехнулся Владислав.

- Ну, тогда давай, до завтра, - пружинисто, как большой, поджарый уличный кот вскочил с опять даже не вскрипнувшего табурета его собеседник. - а сейчас мне нужно ещё по кое-каким делам пройтись, так что не обессудь. В дороге ещё накалякаемся.

И он исчез из комнаты, быстро и бесшумно - словно ночная тень от упавшего на неё предрассветного луча солнца.

Едва за посетителем закрылась дверь, как Владислав тут же вскочил с кровати, и лихорадочно забегал по комнате, что-то бормоча сам себе, и отчаянно, сам того не замечая, жестикулируя при этом. В голове его всё смешалось. Он понимал, краем сознания, что ему высунулся краешек совершенно невероятного шанса на спасение, хотя ещё и не до конца осознал, почему и зачем этот человек протянул ему руку. Вся эта секретность и таинственность - ему так и не сказали ничего конкретного, выглядела более чем странно. Но, с одной стороны, он уже столкнулся с тем, что всё, связанное с Чёрной Страной было неизменно связано со всеподавляющей подозрительностью и сугубой тайной. С другой стороны - вряд ли это была ловушка. У него при себе, кроме бумаг разве что, да и те были ценны исключительно для него самого, не было совершенно ничего, что могло бы вызвать хоть какой-то практический интерес. От него сейчас скорее можно было получить гораздо больше проблем, чем взять с него хоть чего-нибудь полезного. И хозяин будет осведомлён о происходящем, а он уже начал вызывать во Владиславе исключительно положительные чувства. Во всяком случае - проявив разумную осторожность вполне можно было и попробовать этот шанс на зуб. Тем более, что никаких других шансов перед ним пока что не вырисовывалось.

Владислав выглянул в окно. На площади кругами разгуливала хорошо наряженная толпа. Мужчины, составлявшие большинство гуляющей публики, были по преимуществу в легкой броне, вроде панцирей, или кольчуг под плащами. На головах были, впрочем, шапки разного фасона, но кому ведомо, какая у этих шапок была при этом подкладка? У всех были мечи, кинжалы или сабли на поясе. Мелькали и женские наряды. Владислав вдруг почувствовал, что ему непременно нужно куда-то сходить развеяться после всего произошедшего. Кто знает, представится ли ему ещё случай спокойно пройтись, вот так же, не спеша, в ближайшее время?

Быстро обрядившись в доспехи, и накинув сверху шерстяной дорожный плащ - на улице небо заволоклось лёгкой дымкой, и было уже достаточно прохладно, а вечер обещал быть просто ледяным, он, не решившись оставить их в комнате, сунул бумаги в пристежную сумку, запер двери, отдал ключ половому, и быстро вышел наружу. Двери, по дневному времени, были свободно открыты, хотя охранник и стоял рядом с ними, прислонившись к стенке.

На площади он тут же влился в гуляющую толпу горожан, которые вроде бы никуда не спешили, но всё же отнюдь не выглядели беззаботными гуляками, и стал бесцельно бродить по ней, заглядывая под всевозможные вывески, которыми были обвешаны дома. Вывески, впрочем, были весьма незатейливы, и обозначали, по преимуществу, гостиницы и постоялые дворы. Он ткнулся к ратуше, полюбовался на статуи львов, державших в руках гербовые щиты, с гербами - скорее всего самых древних и почтенных родов в городе, служивших в качестве колонн, поддерживающих привратный портик, начал обходить центральный квартал, и нашёл, что там были всё сплошь торговые амбары, перемежающиеся с питейными заведениями, расположенными в подвалах. Владислав, забывшись, было спустился в один из них, но спросивши о ценах тут же выкатился назад, провожаемый насмешливо-презрительным взглядом разливальщика за стойкой. Не с его средствами сейчас было сидеть в таких подвальчиках. Нужно было экономить каждую мелкую монетку.

Он ещё хотел было попробовать пройти поближе к горе, чтобы посмотреть, как город выглядит и там, но уже стемнело, и он не рискнул искать себе приключений в незнакомых кварталах. Тем более, что улицы здесь ночью практически не освещались - запоздавшие прохожие сами себе светили закрытыми масляными лампами или же факелами.

Впрочем, прогулка ему не принесла ни малейшего умственного облечения, как он надеялся. Душа его со вчерашнего вечера, и после прошлой ужасной ночи как бы совсем окоченела. Лицо сжалось в костяную, слегка перекошенную судорогой суровой обиды и печали маску. Глаза выглядывали наружу как два загнанных, готовых дорого продать свою жизнь зверка из осаждённых охотничьими псами норок. Вся беззаботность характера его, и весёлость нрава за последнюю ночь, ночь непрерывного кошмара - попросту в нём полностью выгорела. Навсегда испарились внутреннее доверие к жизни, и душевная расположенность к окружающим. Теперь он постоянно чувствовал себя как сжатая пружина, готовая в любой момент распрямиться, и ударить всякого, имевшего неосторожность к ней прикоснуться. Ни думать о случившемся, ни размышлять о произошедшем у него не было никого желания. Он хотел лишь поскорее забыть, выкинуть из памяти всё случившееся, всю причинённую ему боль как нечто попросту не существовавшее. За последние годы он уже научился поступать так с памятью душевных страданий. Это был давно выработанный, и уже хорошо отработанный им механизм самосохранения, позволявший ему более-менее благополучно переживать роковые удары судьбы, и не ломаться под ними.

В гостиницу он вернулся как раз к ужину. Поленившись бегать туда-сюда, он сел за стол прямо во всей амуниции, лишь скинув плащ, сняв шлем, и отстегнув от пояса привязь меча.

Мирлиндт тоже был тут, но они лишь слегка кивнули головой друг другу. Ужин как всегда был отменен, но Владислав, памятуя о завтрашнем отъезде не поддался соблазну погрузиться в счастливое беспамятство, накачавшись щедро разливаемым пивом. Чувствуя после всего произошедшего лишь тяжкую усталость в голове, он сразу же после ужина, едва раздевшись, завалился спать на перестеленной свежим бельём кровати, под усыпляющее потрескивание дров в затопленном по его просьбе половым камине.

Поэтому утром, когда его разбудил неизменный стук в дверь с приглашением к завтраку, он поднялся вполне всыпавшимся и отдохнувшим, хотя всё ещё не совсем свежим. Наскоро помывшись под умывальником и растершись наголо мокрым полотенцем, он, полностью облачившись в амуницию, и захватив с собой круглый щит, и собранную дорожную сумку, поспешно спустился вниз. Хозяин дал ему спокойно позавтракать, и лишь затем сам подошел к нему. Он уже был полностью в курсе событий, и без лишних напоминаний тут же вернул Владиславу, под расписку, деньги за непрожитые дни, вычтя плату за трое суток. Стали прощаться, и тут Владислав наконец-таки услышал его имя - "Ардит - всегда к вашим услугам! Будете в наших краях, непременно просим - заезжайте, останавливайтесь у нас! Если вдруг не получится уехать - тоже возвращайтесь, уже не буду с вас брать плату веред, сколько сможете - столько и заплатите поденно." Сердечно пожали друг другу руки - и это расставание словно бросило тёплый лучик на окоченевшее сердце Владислава.

Внизу, в стойлах, его уже поджидал также полностью собравшийся к отъезду Мирлиндт. Он лишь подал Владиславу неприметный знак следовать за собой, и повёл под уздцы к выходу своего коня великолепной гнедой масти, покрытого бурого цвета попоной, и дорогим, хотя и неброским седлом. Владислав без слов последовал за ним, ведя своего коня за уздечку, и не забыв забрать из держака копьё. Вышедший следом конюх поддержал им обоим стремя.

Пропуск на воротах Владислав, по совету попутчика, отдавать не стал. Тот сообщил ему, что на торжище есть соответствующая служба, и если всё сойдёт благополучно, то они оба смогут отдать свои пропуска писарю при этой службе. Это было сделано удобства для проезжих купцов при караванах, чтобы избавить их от необходимости непременно возвращаться в город при отъезде. У Вадима даже мелькнула мысль, что хорошо, что Ким этого не знал, так как он мог бы попробовать тщательнее запутать свой след. Хотя, затем подумал он, вряд ли Ким, даже если он и исчез через торжище, стал бы там бродить, рискуя с ним столкнуться.

Когда они покинули приватное укрепление то уже расцветало, но погода испортилась окончательно. Воздух стал влажен, небо было покрыто густыми, серыми тучами - того и гляди дождь хлынет! Людей на дороге было опять вполне достаточно. До самого торжища в зачинающейся серости тусклого дня ехали молча, каждый занятый своими мыслями. По левую руку, над ложем реки ещё стлался утренний туман. Стучали по камням бесчисленные копыта, скрипели обгоняемые ими медленные возы, раздавались одинокие крики погонщиков, весёлая перекличка всадников вооружённой охраны. Покидая Пригорск Владислав не чувствовал ничего, кроме огромного облегчения. Образ этого города в памяти его отныне навсегда был связан с замкнутостью, всеобщей подозрительностью, атмосферой вечно осаждённого укрепления, и главное - с жестоким предательством, навсегда развеявшем в нём всякие остатки веры в добрые намерения людей.

Перед торжищем спутник его внезапно остановился, и подозвал к себе Владислава.

- Значит так. Ты - только помалкиваешь. Чем меньше от тебя услышат, тем для тебя и меня будет лучше. Говорить буду только я. Ты разве что головой кивай, когда знак тебе буду подавать. Если всё пройдёт благополучно, то в дороге ты без особой необходимости тоже ни с кем не общайся. Всё будешь решать только через меня, так как я буду твоим начальником.

Владислав молча ему кивнул, со всем заранее соглашаясь. Значит, всё-таки, наверняка поедем при каком-нибудь караване - размышлял он. А любопытно - кто же он, мой неожиданный благодетель? Если будет моим начальником, то наверное при страже каравана чем-то начальствует, что ли?

Проехав всё торжище, для чего им пришлось минуть его главную площадь, и снова углубиться в сеть узеньких улочек, они достигли отдаленного караван-сарая, жавшегося практически к его северо-западной стене. Въехали в открытые двустворчатые ворота за невысокой глиняной стеной. За воротами, к крайнему удивлению Владислава, стояла вооружённая охрана - человек пять мрачных стражников, с алебардами и во всём чёрном. Спутник предъявил какой-то знак на металлической пластине, и кивнул на Владислава - "Со мной". Их неохотно пропустили, проводив Владислава недобрыми, подозрительными взглядами.

Посреди двора их поджидал большой, уже практически собранный к отъезду караван. Возы были расставлены ровными рядами, меж ними без суеты расположилась конная стража, держащая коней на поводу. Вся стража была в чёрнёной амуниции, в чёрных же плащах, лица хмурые - никто не смеялся, не переговаривался весело. Кивнув нескольким из них, его спутник тихо осведомился, где начальник каравана. Ему сказали, что всё ещё кончает завтрак. Чуть заметно неодобрительно качнув головой он направился к одноэтажному обширному строению внутри двора, широкой подковой охватывающем двор изнутри. Спешились, привязали коней к коновязи, и зашли внутрь.

Внутри было дымно, чадно - видимо тут топили в чёрную, меж лесом потолочных подпорок носились резкие запахи пищи. В беспорядке стояли грубые столы и лавки. С трудом отыскав где-то в глубине чадного пространства высокого человека, сидевшего за столом в лёгком чёрном панцире, из-под которого выглядывала тёмная войлочная рубаха, и такой же, как у его спутника шёлковой косынке на голове, Мирлиндт легко умостился перед ним на противоположном конце стола. Владислав сел рядом. Человек, не прекращая громко чавкать жарким из глубокой, глиняной миски, стоявшей перед ним на столе с удивлением покосился на Владислава, но ничего не сказал. Видимо, чужих тут не праздновали вовсе.

- Я думал, мы уже выступаем, - нейтрально бросил Мирлиндт жующему,

Тот, сделав мощное глотательное движение, запил его быстро каким-то варевом, из стоявшей рядом кружки, и неожиданно тонким, визгливым голосом отозвался:

- Так тебя же ждём. Мог бы последнюю ночь и в караван-сарае провести, корона бы не упала!

- Я как раз хотел и хотел перед дорогой выспаться нормально, - усмехнулся тот.

- Ну так и нечего тут предьявы выставлять! Я может тоже желаю основательно пожрать перед выездом!

- Да ладно, ничего я не выставляю, - отмахнулся тот, - лишь бы успеть к ночи до поста, чтобы в голом поле не ночевать. Сам знаешь - совсем бандиты обнаглели. Патрули не справляются.

- Успеем. Всё будт путём. Не суетесь под клиентом! А вот это кого ты с собой приволок? - он кивнул на молча слушавшего их разговор Владислава.

- Да я искал, как бы отряд укрепить. А тут вот встретил парня - западник, по своим делам едет в Черноград, вполне опытный воин. Письма там какой-то шишке вроде везёт. Искал к кому бы пристать. Я решил - лишнее копье в отряде не помешает. Тем более, что платы он не требует, так - только будет из общего котла питаться. И бумаги у него в порядке - торопливо добавил он, видя начавшее проступать на лице у собеседника кислое недовольство.

- Ну, бумаги - это тебе виднее. Безопасность каравана на тебе лежит, ты в случае чего и отвечать будешь. А как он в Пиргорске-то оказался, ты выяснил?

- Да, я расспросил. Он позавчера с караваном пришёл. Из Звездогада. Тем самым, на который джигиты в предгорьях напали, слышал?

- А! Так ведь это наверное тот самый стрелок! - аж подскочил начальник каравана, и округлившимися глазами уставился на колчан, выглядывавший у Владислава из-за спины.

- Да, тот самый, - усмехнулся, как теперь Владиславу стало ясно, командир охранного отряда.

Владислав про себя подумал, что его новый знакомый не так уж и прост. Не только собрал все сведения вокруг, но сумел и сделать соответствующие выводы. Он также с неудовольствие сообразил, что слухи об истории с его удачным выстрелом явно разошлись шире, чем он надеялся.

- Нда.. - Скривился начальник каравана, - я лично предпочёл бы с такими не связываться. Но, раз ты говоришь, что бумаги смотрел - тебе виднее. Кто знает - может, и нам его стрелы понадобятся - упаси высшие силы, чтобы до этого не дошло! Хотя - я всё же предпочёл бы с западниками без настоятельной нужды не путаться! - И он снова кисло покосился на Владислава.

- Да что ты, вполне приличный парень, да и в крепости вся гвардия на них стоит, - заступился за него предводитель охраны. - Он же, собственно туда к своим по делу и направляется. Покажи-ка ему свои грамоты - обратился он к Владиславу.

Тот молча достал из сумки письма и протянул их начальнику каравана. Начальник глянул на них хмуро - печати выглядели достаточно устрашающе. Западники были в этом мире той убедительной и безоговорочной силой, с которой считались, и без нужды предпочитали не связываться даже здесь, в приграничье.

- Ну ладно, - закруглил тот разговор, снова набирая в ложку варева из миски, - я быстро сейчас дожру - и вьё! Отправляемся, все уже в сборе. Только и ждут команды на выход.

- Ладно, жду тебя снаружи. Ещё ребят перед дорогой проверю лишний раз - не помешает, - поднялся Мирлиндт, сделав Владиславу знак следовать за собой.

Когда они вышли, то он весело ему усмехнулся:

- Ну ладно, проехали! Этот Зуфар ещё та сволочь. Мог бы и попить кровушки, и всё испоганить - просто так, из вредности. У меня с ним отношения не лучшие, но что делать - ходишь с тем, с кем тебе приказали. Выбора не предоставляют. Откуда он вынырнул здесь, как дорос до начальника каравана, никому не ведомо. И доверия у меня к нему никакого. Но работу свою знает на ять. Так что как-то сживаемся. Сейчас пошлю кого-нибудь в приказ, он там, на центральной площади, пропуска наши отвезёт. Давай его сюда, теперь он тебе уже без надобности - уходишь с нами.

- Как ты, думаю, уже понял, караван принадлежит продовольственной службе Чернограда. Раньше сказать тебе ничего не мог, так как всё, связанное с движениями караванов - полная государственная тайна. А за лишнюю болтовню у нас по головке не гладят - уж привыкай. Я - начальник стражи каравана. Ты под моим полным началом. Мой приказ для тебя отныне - закон. Пропитание я тебе устрою - это не проблема. Так что до конечного пункта тебе деньги не должны понадобиться. Правда, что с тобой и как разбираться будет приграничная стража - тут уж я ничего обещать не могу. Это парни суровые, с ними даже и с полным набором подорожных себя всякий раз как на допросе чувствуешь. Ну да ладно - будет твоя удача, может и пропустят. Но и ты должен понимать, на что идёшь. Если ты им не понравишься - они тебя уже так просто оттуда не отпустят.

Владислав поёжился, но только молча пожал плечами. Ему выбирать не приходилось. Лишь мрачно подумал, что дед наверное плохо себе представлял, на что его посылает.

- Ладно, идём, познакомлю тебя со своими ребятами. С караванщиками заводить отношения не советую, держись от них подальше. Да и вообще - постарайся держать отныне язык как можно глубже за зубами. В Чернограде праздные разговоры не приветствуются - можешь и на дыбе очутиться. И - главное, тут все друг о друге непрестанно докладывают приказу внутреннего сыска. Кто по обязанности, а многие и так - ради удовольствия. Могут и невинный разговор так повернуть, что никогда уже не отмоешься. Помни! - и он сурово посмотрел на Владислава.

Они взяли коней под уздцы, и вернулись к каравану. Владислав тиснул левой рукой древко копья к панцирю, и мрачно размышлял о том месте, куда он по своей воле сейчас собирался сунуть свою голову. Да, судя по всему служба Чёрному Властелину, если он вообще туда попадёт, будет отнюдь не фунтом изюма. Отнюдь. Хотя - что ему уже терять в этой жизни? Если вдуматься. Впрочем, приключение с нападением на дороге уже вполне показало ему, что когда жизнь оказывается в реальной опасности, то инстинктивное желание продолжить своё существование становится попросту неодолимым. Невзирая на все предыдущие умственные отрицания её ценности.

- Стража, вся как на подбор, состояла из молодых, крепких парней, набранных, видимо, в где-то из окружающих ханств. Между собой они говорили на своём языке, который Владислав не понимал совершенно, и общеязом владели на самом примитивном уровне. Их начальник с ними разговаривал на их языке, который видимо знал неплохо. Но Владислава он им представил на общеязе, не став вдаваться ни в какие подробности. Сказал только, что он вливается в их ряды, что будет сопровождать их до самого Чернограда, что он, дескать, хороший парень, и что он просит его любить и жаловать.

Те к новому сослуживцу отнеслись с полным равнодушием. И на этой ноге Владиславу предстояло быть с ними уже всю дорогу. Никто не набивался к нему в знакомые, да он сам был в таком состоянии ума, что не искал ни с кем близости. Так и получилось, что более-менее он в дальнейшем общался исключительно с Мирлиндтом, а поскольку тот был достаточно замкнут и неразговорчив по характеру, да и начальственное его положение давило на Владислава, то по сути ему предстоял путь полного одиночества и замкнутости на свои собственные невесёлые размышления.

После такого краткого представления, Владислав молча занял указанное ему место в строю и стал ждать дальнейшего развития событий.

Он стоял рядом с конём, держа его под уздечку, и мрачно вспоминал вчерашние слова хозяина гостиницы, которые тот сказал ему тогда в его полубредовом состоянии - "Всё имеет свою цену". Да, дружба, оказывается, таки имеет свою цену. Наверное - и дружба между равными тоже имеет её? Только более высокую? А любовь - и любовь тоже имеет свою цену? Кто знает - будь он не фактически полубастрадом полностью обедневшего рода, возможно к его любви отнеслись бы и более благосклонно? Почему бы и нет? А честь, родовая честь, ужели и она имеет свою цену? Наверное - да. Если люди жертвуют ради неё жизнью - и своей, и чужой. Если его дед пожертвовал его судьбой, судьбой своего единственного оставшегося в живых внука, послав его практически на верную гибель ради этой самой "родовой чести". Просто цена у неё выше. Это - цена крови.

А как насчёт цены "общего дела" рыцарства Запада? В чём же её цена, если ради неё идут в прямое рабство к господину Чёрной Страны? Если поколениями ложились, и продолжают ложиться под нож ради дела, о котором большинство даже представления не имеет, в чём именно оно заключается? О котором только знают, что "надо!" - и ничего больше. Вот - он, возможно, заплатит цену своей жизни, за честь семьи, за "дело" Запада. А действительно ли всё это стоит этой цены? И какую же тогда цену имеет его собственная жизнь для него самого? Он решил было - что никакой. Но, не ошибся ли он, в самом деле? Если и любовь имеет свою цену, то должна ли быть этой ценой его жизнь? До сих пор он верил, что да. Но, какие ещё сюрпризы ему преподнесёт грядущее? И в чём ещё он разуверится, если таки уцелеет в грядущих бурях жизни своей? А если нет - то не пожалеет ли он об этой цене в самый её последний момент?..

"По коням!" - понеслась команда по рядам стражи. Видимо, начальник каравана таки завершил наконец-то свой завтрак. Не без труда, но Владислав всё же самостоятельно взгромоздился на коня, перехватив в левую руку копьё, и поставив его в специальную лунку в стремени. По знаку начальника охраны верёд выехал передовой пикет из трёх всадников. Сразу же за ними тронулся сам начальник в сопровождении десятки во главе с десятником. Владиславу он знаком показал занять место в строю рядом с собой. За ними тронулись, в скрипе и рёве, первые возы каравана.

К удивлению Владислава они направились не к воротам, а куда-то направо. Там тоже оказались ворота, которые для них распахнули, и они, вслед за первым пикетом, выехали на сквозную широкую улицу торжища, сразу же направо упиравшуюся в укрепление западных ворот, которые, к его вящему изумлению оказались наглухо закрытыми. Видимо, движение на запад было столь нечастым, что необходимости в постоянно открытых воротах попросту не было. По знаку начальника охраны стражники у ворот стали разматывать большие деревянные барабаны, на которые были намотаны тяжёлые, ржавые цепи, уходившие, на чёрных чугунных блоках, в сквозные ниши в стене. Судя по звуку там сначала начал со скрипом опускаться, а потом и тяжело грохнул подъёмный мост.

Ворота распахнули, и они, вслед за пикетом, вылетели на широкий мост из дубовой плахи, перекинутый через реку Быстрицу, которая, оказывается, делала здесь резкий поворот, и стремительно убегала уже строго на север. С запада торжище оказалось примыкающим к её каменистому, достаточно глубокому ложу. Тут же, собственно, заканчивался и скальный массив отрога, и дорога, перескочив речку, под самой его подошвой шла далее прямиком в западном направлении.

Передовой пикет, проскочив мост, стремительно унёсся дальше по дороге, а их десятка задержалась, гарцуя на обочине, поджидая первые возы каравана. Караван оказался очень большим, да и охрана не маленькая. Он растянулся по дороге бесконечной лентой (дорога была хороша - два воза могли, при отсутствии встречного движения, идти по ней рядышком, и ещё хватало места на противоположной скальному массиву обочине, к которому жалась дорога, для цепочки конного охранения), скрипя и стуча копытами по гладким, хорошо пригнанным базальтовым плитам, которые устилали её ровными рядами. Видно было, что усилий на неё положили немало, да и сейчас за дорогой хорошо следили.

Обогнув отрог с севера, дорога, следуя его западному склону, повернула на юго-запад, и далее, сделав дугу, следовала уже строго на запад, вдоль начинавшегося здесь хребта Пепельных Гор, почти перпендикулярно врезавшегося в западные отроги Великих Гор. Там, за их хребтом, узким языком протянулась на восток, к Великим горам, равнина Чёрной Страны, куда можно было попасть лишь через перевал её "Задней Калитки". Так называлась система укреплений, издавна делавшая этот перевал совершенно непроходимым для любой мыслимой военной силы.

Во времена запустения, после великого падения хозяина Чернограда, перевал это подпал под влияние Пригорска, и он держал там постоянно небольшой гарнизон, поддерживая часть укреплений в относительном порядке. Через него проходил торговый путь, ведущий, по равнине к юго-западу, и владение этим перевалом приносило Пригорску немалую выгоду. Но с возвращением его настоящего хозяина Приогрску пришлось оттуда немедленно убраться, и старые укрепления были восстановлены Черноградом во всей своей прежней славе и могуществе. Теперь этот перевал служил основной торговой и военной артерией, соединяющей Черноград с севером и востоком Среднеземья, и поэтому охраняемый им как зеница ока.

Где-то посреди дня опустилась серая мгла, и начал накрапывать мелкий, противный, но на удивление не очень холодный дождик. Владислав привычно накинул капюшон на шлем, и продолжал неотрывно следовать за Мирлиндтом, постоянно объезжавшим по обочине со своей десяткой густую цепь охранения. Ехали неторопливо целый день, лишь с небольшой остановкой на обеденный перекус, да и то - обошлись сухомяткой. Не стали разводить огня даже чаю вскипятить. В рядах охраны всё время чувствовалось сторожкое напряжение, так что и Владислав был всё время начеку. Удивительно - думал он, кто здесь может угрожать такому большому каравану, с таким охранением, да ещё рискуя навлечь на себя гнев Чернограда! Вряд ли тут могли появится отряды отщепенцев, или ещё каких прямых врагов Чёрной страны. Но, видимо, действительно из-за войны у Чернограда попросту не хватало сил держать местных ушкуйников в крепкой узде.

Уже начинало темнеть, а вереди всё ещё не было видно никакого укрепления. Мирлинд заметно нервничал, и бормотал себе в бороду какие-то тихие ругательства. Наконец прискакал гонец из передового пикета с сообщением, что пост уже близко, и им навстречу выслали патруль. Все заметно повеселели.

Когда впереди показались огни на сторожевой башне, выступившие из тёмной мглы дрянного, совершенно сырого и мокрого вечера, их на дороге уже поджидал большой отряд конной стражи. Убедившись кто есть кто, те взяли под охрану голову каравана, а всю свою стражу Мирлинд погнал прикрывать тылы. Сам он, со своей десяткой, занял место перед первыми возами, весело переговариваясь, и обмениваясь скабрезными шуточками с начальником патруля.

Пост стоял на вершине невысокого холма, чуть в сторонне от дороги. В наступавшей темноте еле различались его зубчатые стены и тёмный массив центральной башни, высоко на которой пылал сигнальный огонь. Между дорогой и постом прямоугольником располагались невысокие, каменные стены караван-сарая, ворота которого сейчас были широко распахнуты.

К ним подъехали, практически одновременно, Зуфар с двумя телохранителями, и капитан гарнизона поста.

- Что, старый бездельник, сейчас уже сам караваны встречаешь? Небось, надрали тебе задницу в прошлый-то раз! - Встретил его издевательским ржанием Зуфар.

Капитан покосился на него, и буркнул хмуро:

- Ну, служба есть служба. Хоть мне тут быть лично - какой толк? Но какая-то сволочь стукнула, а там - не разобрались что к чему.

- Службу знать надо, старый отлынщик, - продолжал издеваться над ним Зуфар. - А не знаешь, так и правильно что зад надрали!

По злобному взгляду капитана было видно, что у него мало сомнений относительно того, кто именно на него донёс "куда надо".

- Ну ладно - служба так служба, - сказал он хмуро. - Значит и будем вас чихвостить по всей форме. Как по уставу положено. Вы у меня полночи перед воротами проведёте.

Тут уже желание ржать пропало у самого Зуфара. Он сразу же похмурнел и встревожился.

- Так ведь чего резину тянуть-то? Ещё и в самом деле кто в темноте налетит!

- Ну, это не моя забота, - отрезал враз повеселевший капитан. За караван ты отвечаешь, с тебя и спросят. А моё дело - устав соблюдать. Раньше выезжать надо было!

- Да что раньше! Тут вот начальник охраны, вишь ли на перинах в городе хотел дрыхнуть. Из-за него половину дня почитай что потеряли!

Мирлинд бросил на него быстрый, угрюмый взгляд, но промолчал.

- Да, и с собой оттуда какого-то проходимца приволок, в охрану вне штату включил, продолжал злобствовать встревоженный возможностью втяпаться в неприятности начальник каравана. Ты вот лучше его прочихвость, если есть охота по уставу действовать. Мож как раз и лазутчика за хвост ухватишь! - и он ткнул рукою в направлении Владислава.

У того аж дыхание спёрло от страха и злобы. Капитан искоса бросил на него взгляд, и отвернулся. Не, мне по устава лазутчиками заниматься не положено. Если начальник охраны за него ручается, то это уже не моё дело. Пусть его пограничная стража чихвостит. Им за то и жалованье платят. Назад - да, назад без пропуска от них уже не пропущу. А так - пущай едет. Всё равно уже их не минет.

Владислав глянул на Мирлинда. У того - даже в темноте было заметно, глаза стали просто белыми от бешенства. Но он и тут смолчал. К воротам уже подошла первая пара возов, свернувшая с дороги. Капитан громко отдал распоряжение, и стажи, остановив их, стали тщательно изучать возы.

- Иди, станешь рядом с проверяющими, будешь самолично персону всякого подтверждать, и в свиток вписывать. А я потом в караулке заверю - издевательски бросил Зуфару капитан, и ускакал за ворота, оставив вместо себя младшего офицера стражи. Зуфар аж позеленел но - делать нечего, спешился с коня, и поплёлся к проверяющим.

- Ладно, - сказал Мирлинд с ухмылкой. - Раз уж всё по уставам, то поехали в хвост, возьму руководство над прикрытием. А то действительно - как бы чего не вышло.

Полночи или там не пол, но битых несколько часов караван медленно, по одной, тщательно оглядываемой повозке вползал в ворота караван-сарая. Стражники тщательно осматривали возы, поднимали пологи, заглядывали под них, ворошили алебардами груз. Каждого человека, тщательно заносили в расползающийся от влаги список, который непрерывно исходящий вполголоса проклятиями, и вымокший аж до самых костей Зуфар держал под плащом, как в маленькой палатке, подсвечивая себе свечой в закрытом фонаре.

Владислав с начальником охраны были внесены в этот список в самом его конце, так как въехали со своей десяткой за ворота самыми последними. После них был только вернувшийся позднее с охранения заданий пикет, которого Зуфару тоже пришлось дожидаться. Из караулки, впрочем, его капитан тоже так просто ещё долго не отпускал. Народ, хорошо отужинав приготовленной на кострах пищей уже сыто устраивался на кошмах к ночлегу, когда наконец появившиеся, красный от злобы начальник каравана приступил к поеданию давно остывших супа и плова, сохранённых для него из общего котла служкой, запивая их холодным чаем.

Утром встали ни свет ни заря. Дождь за ночь только усилился, сырость стояла неимоверная, так что еле развели костры на крытой навесом кухне. Но позавтракали отлично - горяченьким, свежеприготовленным, а не разогретым с вечера. И снова Владислав с начальником каравана, во главе десятки, следовали сначала за первым пикетом, а потом начали объезжать линию охранения с начала в конец, и обратно. Впрочем, неприятностей в этот день также никаких не случилось, а до укреплений "задней калитки" они успели добраться ещё хорошо засветло.

Низкие, тяжёлые облака скрывали от глаз седловину перевала. Просто вдруг горы отступили слева в узкую долину, по которой стекала быстрая горная речка, и там, вдали, виднелись нескончаемые ряды стен, один над другим, уходящие возвышениями постепенно куда-то в низкие тучи. Справа от дороги располагался, за основательной каменной, стеной целый небольшой городок, где находились перевалочные склады, караван-сараи, бесчисленные мастерские, обслуживавшие гарнизон в крепости на перевале, а также и приказы пограничной стражи, стражи внутреннего порядка, службы внутренней безопасности, и ещё какие-то многочисленные военно-чиновные учреждения, которыми искони так славен был Черноград.

Уже на подходе их встречал усиленный патруль, тщательно проверявший грамоты, и оглядывавший караван на соответствие оным. Владислав с Мирлиндом к этому времени были как раз с передовым пикетом, и их первыми пропустили к воротам северного укрепления.

- Слушай, парень, - обратился к нему начальник стражи, - лучше тебе не ждать, пока на тебя тот же Зуфар накапает. И пока тебя выдернут на допрос. Иди сам, добровольно, в управление пограничной стражи, и доложись там немедленно. Я тебя отпускаю - скачи, что есть духу. Внутрь тебя не пропустят конечно, но если попросишь, то кого-нибудь вызовут. А дальше - действуй по обстановке. Тут я тебе уже даже советом помочь не могу.

Владислав подъехал к воротам, тяжело соскочил с коня, и ведя его под уздцы подошёл к начальнику караула, который хорошо выделялся на фоне остальной стражи и поведением, и гораздо большим по размерам, чем у остальных багровым знаком "всевидящего ока" на своём шлеме. Тут только, к своему ужасу, он осознал, что стражу здесь держали уже не люди. Жавшиеся в тени глубокого навеса оказались орками, о которых он много был наслышан, но которых в своей жизни ему встречать ещё не приходилось. Звероподобные лица, выкаченные, пустые глаза в глубоких глазницах, маленький - ниже человеческого рост, и в то же время - косая сажень в плечах, ноги колесом и - оскаленные как у волка зубы.

Орку он не понравился сразу, и безоговорочно. Владислав, при этом, даже не подозревал, что орк видит на его доспехах древние заклятия, наложенные на них когда-то в мастером в одном из давно исчезнувших северных королевств, которые с них не в силах было стереть никакое время. Не вступая с ним ни в какие разговоры, лишь наставив на него алебарду, орк громко кликнул на общеязе из караулки дежурного пограничного чиновника. Несколько других стражников тут же наложили на тетивы стрелы, и держали луки в боевой готовности.

Служивый из пограничного приказа оказался, к огромному облегчению Владислава всё же человеком, облачённым в какую-то бесформенную чёрную хламиду с капюшоном, скрывавшую под собой короткую кольчугу. Он лениво, неторопливо проковылял к нему и, выкатив глаза гаркнул - "подорожная и пропуск". Владислав жестом предложил перейти под навес, и там уже достал из-под плаща заветную сумку с грамотами. Тот недоумённо повертел их в руках

- А это что ещё такое?!

- Везу в Цитадель письмо от Владетеля и Стража Приарского края, как можно увереннее постарался выговорить Владислав. Погранец тут же сбавил тон.

- А, если так, то это уже не моя ответственность. Тут у нас есть представитель Гвардии Цитадели, он вами, западниками, и занимается. Пойдём-ка, проведу тебя внутрь, у него своя комната в здании Пограничного Приказа. Лошадь свою можешь тут же, у караулки на коновязи оставить. Не бойся, она хорошим под присмотром.

Он сделал знак начальнику привратного караула, и тот без особой охоты отвёл алебарду. Провожаемый ненавидящими взглядами стражников, которым, как он спиной чувствовал, явно очень хотелось проверить стрелами на прочность его кольчугу. "И чего они на меня так взъелись?" - недоумённо размышлял он по дороге.

Здание пограничного приказа располагалось в отдельном укреплении, находящемся, по словам его провожатого, рядом с высокой, хорошо просматривавшейся башней, возведённой в самом центре лагеря. Улочки городка, по которым им пришлось к пробираться к башне, были со всех сторон стеснены высокими каменными стенами, с узкими бойницами, за которыми скрывались бесчисленные жилые и складские помещения. По сути, это - была единая система внутренней обороны, созданная на тот случай, если бы внешняя стена была бы прорвана. На уличках их постоянно останавливали патрули. Когда они наконец добрались до округлой, довольно обширной, и совершенно пустой площади, то Вадим увидел, что башня была подпёрта со всех сторон двухэтажными, невысокими, напоминавшими скорее оборонительные бастионы, чем казенные помещения зданиями с толстенными стенами, в которых окнами также служили лишь узкие бойницы. Площадь, как и улицы, была не мощена, а покрыта набросом деревянными полукругляками, так что грязи было по уши. Вообще, улицы здесь явно плохо убирались, и были сплошь завалены всякой вонючей даянью. В сумеречном свете едва тлеющего в мелкой дождливой мороси серого, промозглого дня всё это производило на Владислава какое-то очень гнусное, просто таки рвотное впечатление.

Пройдя внутрь одного из домов через крепкую, окованную железом дубовую дверь они, по совершенно кривой, скользкой от сырости и многолетней грязи деревянной лестнице поднялись на второй этаж, и его провожатый, сперва осторожно постучав и получив разрешение войти, впустил его, перед собой, в мрачную, сырую комнату, освещаемую лишь парой факелов на стенах. Там были высокая резная конторка, несколько ларей, обитых железом, и с крепкими наружными замками у стен - очевидно для хранения служебных свитков, и небольшой грубый деревянный топчан с высокой спинкой, на котором развалясь полулежал молодой - чуть старше самого Владислава человек -бритый и стриженный наголо, в чёрном, дорогом, прошитом серебряной нитью сюртуке, коротких бордовых полусапожках сафьяновой кожи, и кавалерийских лосинах. В углу ярко пылал огонь в большом камине, но особо уютнее от этого в пропитанном сыростью помещении отнюдь не становилось.

- Вот, прибыл только что с караваном, говорит что везёт письма в Цитадель, к вашим. - робко отрапортовал провожатый.

- Ладно, - лениво отозвался хозяин комнаты, неторопливо поднимаясь с топчана. - Иди - я сам им займусь.

Неожиданно легко подскочив со своего ложа (видимо - он тут таки засиделся), хозяин комнаты скользнул за конторку и уставился на Владислава совершенно пронзительно голубыми, голодными как гонный хрусталь глазами.

- Ты кто такой?

Владислав представился ему по полной форме, принятой в общении между западниками, с перечислением родового титула, семейного имени, и местоположения родового имения. Но ответной любезности не дождался.

- Так, значит, всадник. - После продолжительного изучения, во время которого Владислав был им тщательно, с совершенно откровенной оскорбительностью осмотрен с головы до ног, неторопливо начал тот, - Скажи мне, кстати, а кто тебя надоумил в этом старом хламе путешествовать в Черноград? Это ж надо или обладать просто непомерной наглостью, или уж совсем безбашенным быть!

- Это наши родовые доспехи, - хмуро отозвался Владислав, не смея оскорбиться, - наследие рода.

- Нда.. - Насмешливо протянул собеседник, - судя по наследственным доспехам род ваш ещё того происхождения. Я понимаю - в прошлом всяко бывало, но зачем же так откровенно демонстрировать позор своего прошлого? Да ещё путешествуя в Крепость? Кстати - давай-ка сюда свои бумаги. Посмотрим - с чем ты собственно едешь.

Владислав достал свою сумочку, и вынул оттуда всё, что там было - начиная с рекомендательных писем и грамот княжеской канцелярии, и кончая подорожными, полученными в Зведограде. Последней последовала расписка о сданном пропуске на въезд а Пригорск, и выложил всё это аккуратной стопочкой на конторку. Так и не удосужившийся ему представится хозяин комнаты начал перебирать их, тщательно вчитываясь в содержание открытых пергаментов, а запечатанные изучая лёгкими пассами правой руки, которыми он проводил над печатями. По мере этого исследования лицо его становилось всё более и более кислым и брезгливым. Закончив наконец, он небрежно бросил всю стопку обратно на конторку.

- Так - понятно. Ну, это ты поганцам можешь голову морочить, насчёт "тайного посланника". А мне заливать тут не получиться. Значит - решил поискать счастья на службе в Крепости? Спохватился значит? К шапочному разбору - чтобы не упустить хвост удачи, когда война уже практически выиграна? Успеть к дележу добычи? - Он нагло и насмешливо уставился в лицо Владислава, - так а где же ты раньше-то был, а? Когда посланцы Крепости наборы в Домах проводили?

- Возрастом я ещё не вышел тогда, - хмуро оправдывался Владислав, - и потом мои двоюродные братья в Крепость сначала выехали. Да не доехали - в горах погибли. Тогда вот меня семья послала.

- А... Ну да, как же помню эту историю. - Хмыкнул собеседник. - Собралась развесёлая компания, решили значит гордо, что сами с усами. Да, вспомнил - в списках было и ваше родовое имя. Впрочем, горцы за это ещё заплатят полной мерой, - тут лицо его перекосило злобой, - пока что просто руки не дошли из-за войны. Ладно - сейчас я уже представляю с кем имею дело. Или - за кого ты себя выдаёшь. - Он насмешливо взглянул на Владислава, и тот от его взгляда беспокойно дёрнулся.

- Ну, в Крепости, если ты там окажешься кому-то нужен, тебя и так хорошо проверят. На предмет возможного лазутничества. И нечего тут оскорблено дергается, - оборвал он вскинувшегося было на эти слова Владислава, - отщепенцы хитры, а мы - мы бдительны. Кто тебя знает? Свитки свитками, а личность личностью. Вот - чего ты, к примеру, так долго и так странно добирался? Через перевалы не мог проехать, напрямую, что ли?

- Да я ещё осенью выехал, - вынужден был вдаться в объяснения тот, - дорогой простудился, тяжело болел, несколько месяцев в себя приходил.

- Ну, допустим. А вот тут отмечено, в бумагах из Звездогарда, что с тобой оруженосец путешествует. А где он, чего ты его с собой сюда не взял?

Владислава аж перекосило, но пришлось пересказать всю историю с Кимом. Его собеседник аж выпучил глаза:

- Это что же, западник, и такое учудил?! Как родовое имя-то оруженосца было?

Ту Владиславу пришлось рассказать всю историю уже до самого конца. Собеседник, когда он закончил, от хохота чуть на конторку не повалился.

- Ну и история! Хоть пиеску пиши назидательную. Ну ты парень и дурак, однако же! Нашёл себе друга из хилородных людишек! Да ещё и казну ему доверил! Да, действительно, совсем как в той сказочке - было у старика три сына, и третий - полный дурак! Теперь я понимаю, как ты мог в эдакое вырядиться для поездки в Крепость.

- А кстати, - тут он снова пронзительно уставился на Владислава, - а где же бумага заявления в приказ городской стажи Пригорска о краже?

- Да не успел я заявить, тут караван подвернулся, и меня взяли в охрану, утром уже выходить надо было. - Владислав и сам понимал, что сделал глупость, не сходив на следующий день к страже, - и выехал он из города-то, по пропуску определили. Так что толку было бы?

- Толк в бумаге всегда есть, - наставительно и брезгливо начал поучать его собеседник, - хотя бы уж для того, чтобы я сейчас, эти твои сказочки слушая имел бы какое подтверждение тому, что они - правда. А не, скажем, гадать тут - не прибил ли там в гостинице этих двух орлов, овладел свитками, и теперь пробираешься лазутчиком в Крепость.

Возразить было нечего. Владислав подавленно молчал.

- Ладно, вздохнул его собеседник, будем проверять тебя на искренность. Он подошёл к одному из ларей, отстегнул с пояса связку ключей, открыл огромный висячий замок, и достал оттуда круглую, обтянутую белой кожей коробочку, размером чуть больше пяди, и толщиной перста с три. По верхней крышке коробочки шла серебром какая-то затейливая вязь кругов, треугольников, квадратов и многолучевых звёздочек, вычерченных линиями. Осторожно открыв коробочку, выложенную внутри чёрным бархатом, он достал оттуда чернёный серебряный диск, покрытый золотой инкрустацией, повторявшей рисунок фигур на крышечке. Отодвинув в стону стопку бумаг, достал откуда-то снизу чёрную матерчатую салфетку, судя по всему льняную, и набросил её на конторку. Затем так же аккуратно поместил в цент её диск, рисунком кверху. Владислав вдруг сообразил, что этот диск очень напоминает ему тот, который он видал в своём родном городе, в Доме, в тайном книгохранилище.

Уложив диск его собеседник начал совершать над ним плавные пассы правой ладонью, внимательно всматриваясь в линии, словно бы пробуждая там что-то. Наконец, видимо удовлетворённый чем-то, что совершенно ускользало от сознания Владислава он убрал руку, и приказал:

- Ложи правую ладонь на диск. В самый центр, туда, где Око. - Действительно, в самом центре диска была область, очерченная кругом, в котором был выплетен, как бы из тонких, переплетающихся линий овальный, похожий на кошачий зрачок.

Владислав послушно поместил ладонь туда, куда ему было указанно, и тот быстро накрыл его ладонь сверху своею.

- А теперь повторяй за мной: "Жизнью своей, и благополучием рода своего, и будущим детей своих клянусь, что всё сказанное мною здесь было полной правдой!"

Владислав начал послушно повторять, и по мере произнесения клятвы он вдруг с изумлением почувствовал как в его ладонь с диска начинают входить как бы горячие струи, постепенно растекаясь по телу, сжимая давяще сердце, просачиваясь в голову, изнутри, горячими отростками проникая в его расширившиеся от ужаса глаза. Он вдруг увидел, что ледяные, льдистые зрачки человека напротив зажглись тускло-красным светом, в котором не было ничего человеческого, а лишь какие-то совершенно волчьи злоба, безжалостность и звериная проницательность. Зрачки эти впились в его зрачки, и Владислав понял, что не сможет отвести свои глаза от этого взгляда, даже если б и приложил для этого все усилия. Он словно бы провалился в эту багровость, и на какое-то мгновение лишился сознания.

Когда с его ладони была снята чужая ладонь, и к нему вернулись сознание и память, он отдернул руку с конторки так стремительно, словно бы это была жаровня с пылающими раскалёнными углями.

- Ладно, - с удовлетворением сказал его собеседник, запирая коробку с диском обратно в ларь. - Будем считать, что на этом уровне ты не врёшь. Странная, конечно история, и глупая до чрезвычайности, но - чего только на свете не бывает, - презрительно ухмыльнулся он, - Кстати, ты парень не из побочной ли линии рода? - он с проницательной усмешечкой заглянул ему в глаза, - Это многое бы объяснило.

Владислав смущенно потупился.

- Ага, ага. Ну да. Последняя надежда угасающей ветви, - насмешливо продолжил тот, - я понимаю. Кто у вас там такой недоумок, что последнего щенка большого выводка послал в такое предприятие? Ты ж не на пир едешь. Война хоть и почти выиграна, но отщепенцы так просто не сдадутся ведь. Много ещё кровушки на полях сражений прольётся. Вот останутся кости твои белеть на далёких приморских равнинах, и усё. И нету славного рода! Ты ж наверное ещё даже потомством обзавестись не успел? Родил бы сына, а потом и в поход. Или тебя даже на это не хватило?

Владислав аж кипел от злости и оскорблённого самолюбия. Ему очень хотелось ядовито заметить, что его собеседник также явно не стремиться стяжать воинской славы в этой войне, и не ему оскорблять человека, рискующего своей жизнью. Но он хорошо понимал, что не в его интересах ввязываться сейчас в перепалку. Тот же явно видел Владислава насквозь, и получал совершенно живейшее удовольствие от его унижения и бессилия, и с высоты своего положения смотрел на него, как на насекомое.

- Впрочем, это всё не мои проблемы. - Наконец решил закруглить он видимо наскучившее ему развлечение. - Я в принципе склоняюсь тебя скорее всё же пропустить. Но.. Поскольку ты едешь по личному делу, то за пропуск тебе придется заплатить двести империалов, - и он слега пристукнул правой ладонью по конторке.

- У меня нет и половины этой суммы, - подавленно пробормотал Владислав.

- Нда.. -Скривился тот. - Ну ладно, показывай, сколько у тебя в кошельке. Выкладывай всё.

Владислав молча снял с пояса кошелёк. Тот высыпал на конторку его содержимое, и брезгливо пересчитал.

- Хорошо. Забираю всё что есть. Так уж и быть. С паршивой овцы - хоть шерстки клок, как говорит пословица. - И он снова брезгливо усмехнулся прямо в лицо Владиславу.

- Но.. Но это же всё, что у меня есть. Я же совсем без средств останусь! - В отчаянии вскричал тот.

- А тебе деньги и не понадобятся. Ты ведь при караване кормишься, как я понял. Так что до Крепости доберёшься, с голоду не здохнешь. А там - или тебя примут на жалованье, или тебе деньги уже вообще никогда в жизни больше нужны не будут. - Снова обидно засмеялся он.

Небрежно сгребя монеты с конторки он со звоном ссыпал их там в какой-то скрытый ящик, достал оттуда же несколько пергаментов с печатями, уже заполненных, и быстро начал там в писывать в пропуски данные, сверяясь с бумагами Владислава.

- Ладно, - наконец примирительно сказал он. - Вот тебе пропуск на проезд через перевал. Путешествовать по этому пропуску ты сможешь лишь в составе охраны своего каравана. Если от него отделишься, и тебя поймают, то схарчат без разговоров как лазутчика, по законом военного времени. Орки - они там до человеченки дюже охочие - нет пропуска, значит - сразу в котёл. А вот пропуск для нахождения на территории лагеря. Без пропуска тут тебя тоже в караулку сволокут, пока будут разбираться. А могут и просто на месте прирезать. Если лень будет возиться. Тем более, что тебе пеню платить нечем будет, - у собеседника снова прорезалась издевательская усмешка. - Ладно, забирай свои бумажки - и проваливай, пока я не передумал. Расписки не будет. - Нагло ухмыльнулся он.

Провожаемый его насмешливым взглядом, Владислав упаковал в папку все свитки, лишь пропуск по лагерю аккуратно свернув, и спрятав в опустевший кошель, который он снова пристегнул к поясу и покинул комнату не прощаясь. Дверью хлопнуть он, впрочем, не рискнул, хотя его и подмывало это сделать. Он уже начал постепенно усваивать стиль поведения, принятый в этом месте.

По лагерю ходить без пропуска было действительно практически невозможно. Владислав убедился в этом сразу же, на площади, немедленно остановленный там бдительным патрулём, который состоял из двух орков, и человека в чёрном плаще и лёгких доспехах с алебардой - у оков с собой были только короткие тесаки и кинжалы. Пропуск проверял человек. Орки косились на Владислава злобно, но говорить ничего не стали. Владислав с неприятным чувством ловил на себе их взгляды, и мучительно пытался понять, что именно им так не нравиться в его доспехах. Но - не расспрашивать же их было об этом.

Сначала он добрался до караулки у ворот, где подобревший пограничный служака без проблем вернул ему его коня. Он же и указал Владиславу, где ему искать свой караван, который успел за это время втянуться в лагерь.

Мирлиндт только головой покачал, выслушав его краткий рассказ.

- Ладно, парень, считай, что в сорочке родился. Дёшево в общем отделался. А деньги - не жалей. Действительно - до Крепости и при караване прокормишься. А там я тебе, может, от начальничка какую-то денежку и выбью за дорогу. Особо не обещаю - не думаю, что известие о том, что тебе дали пропуск его сильно обрадует. Но - возможно заставит призадуматься.

Смертельно уставший от всех дневных треволнений, Владислав, лишь слегка почистив и расседлав коня в стойлах, и засыпав ему овса из общего мешка в кормушку, тут же завалился спать на кошме, в отведенном охране нетопленном сарае, лишь стянув с себя доспехи. Но зато утром, когда ни свет ни заря их пришил будить, он встал прекрасно выспавшийся, отдохнувший, и с определённым чувством возродившейся надежды и облегчения в сердце.

В темноте, сопровождая начальника стражи, он пропустил у выхода из лагеря весь караван, и они затем последовали за караваном в замыкающем отряде. Так что в долину, уходящую в тело горной цепи, Владислав въезжал уже при свете ранней зари, встающей над далёким отрогом Великих Гор, всё ещё видимым отсюда. За ночь тучи разошлись, и хотя они серыми пятнами ещё прокрывали голубеющее в просветах небо, яркий диск весеннего Солнца даже в утреннюю пору согревал своими лучами изрядно продрогших за ночь в сыром, неотапливаемом сарае людей.

Догнав еле ползущий по дорогое вдоль речки караван Владислав любовался играющими в свете зари снежными вершинами, теснящими долину с двух сторон, и зубцами бесчисленных укреплений, взбегающими, в лёгкой туманной дымке, к седловине невысокого перевала. Там, за этими зубцами, его ждало новое, неизведанное будущее. Может быть - безвестная смерть. Может быть, почёт, богатство и слава. Но, в любом случае, как ему представлялось, теперь перед ним ко всему этом пролегла прямая, не стесняемая ни случайностями, ни чьим-либо произволом дорога. Свежий ветер трепал изрядно полинявший флажок на острие его копья, и все пережитые несчастья последних дней в сердце его постепенно погружались, осадком тяжкой горечи, куда-то на самое его дно, где им суждено было прибавить к прежним его горестям и печалям свою новую, давящую лепту.