Васильев Александр Валентинович : другие произведения.

Всадник мёртвой Луны 01 ("Караван")

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.00*2  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это - первая глава задуманной (скорее - не задуманной, а упорно прорывающейся наружу) книги. Книги которая уже сидит во мне целиком и полностью, и упорно - как выношенный ребёнок, просится наружу. Я не обещаю скорого развития глав - тут уж как Господь даст. И вовсе не гарантирую, что процесс не завершится преждевременным абортом. Ибо для меня это, всё же, отнюдь не самое главное в моей жизни занятие. Но - посмотрим. А что это такое, каковы родственные связи этого текста, и на что он претендует - те, кто "в теме" и так поймут.
  Книга первая - Всадник мёртвой Луны.
  
  Часть Первая - Черноград
  
  Глава первая - Караван
  
  Битая, мощёная чёрным базальтовым камнем дорога, в своём бесконечном, тяжко изматывающим, неторопливом подъёме, наконец сделала как бы резкий прыжок, и, слегка забирая вправо начала быстрый, стремительный взлёт, перешедший затем в длинную ленту серпантина, петлями взбегающего по иссченым трещинами склонам отрога возвышающегося перед глазами путников в клубах лёгкой белесой дымки Пепельного Хребта. Солнце уже почти достигло верхушек иной дальней горной гряды, едва-едва видневшейся далеко по левую руку за протянувшимися бесконечно куда-то вдаль безжизненными полотнищами мёртвой, выжженной равнины, посреди которой возвышался мрачный, сейчас едва-едва дымящий конус Огненной Горы. Последние красноватые отблески заката кровавыми нитями тянулись над этой равниной и косо вязли над клубящейся перед путниками густой дымной завесе, непроницаемой стеной окутывавшей верхушку того отрога, куда так стремительно взбегал серпантин чёрной дорожной ленты. В пыльном воздухе господствовали лишь различные оттенки чёрного, серого и багрового цветов, и нигде не было видно ни малейшего признака зелени, или же открытого водоёма.
  Нагретый за день камень немилосердно парил жаром, а из вечерних теней, быстро наползавших из распадков, трещин и прорезанных в склонах холмов выемок дорожного полотна уже тянуло стылой вечерней прохладой. Тут, невзирая на приближавшуюся весну, всё ещё чувствовался, особенно по ночам, жестокий холод зимних предгорий, и на уже столь близких глазам путников вершинах, изломанными зубьями возвышавшихся над застилающим всё впереди то ли дымом, то ли густым туманом, лежали тлеющие сейчас багровым отблеском в закатных лучах солнца тяжёлые белые шапки вечных снегов.
  Тяжело гружённые, везомые каждый парой огромных, чёрных, неторопливых быков фургоны шли в два ряда, поскрипывая тяжко, и плавно, неторопливо преодолевая подъём очередного витка серпантина. Меж возами стремительно носилось несколько вооружённых всадников, с пиками, в чёрной броне, и висящими сейчас на особых подвязках тяжёлыми цилиндрическими боевыми шлемами. Грузно стуча подкованными сапогами по голому камню, хмуро, не соблюдая строя, шли за возами пешие воины, и предзакатные лучи то там, то здесь отблёскивали на качающихся над облаком тончайшей дорожной пыли пиках бердышей. За колонной пехоты, чуть позади, и, значит глотая всю поднимаемую колонной пыль, шёл одинокий легковооружённый человек, в лёгкой, украшенной тускло поблёскивавшими позолоченными стальными бляшками кольчуге, высоком коническом шлеме, с поднятым в походное положение чёрным наличником, с длинным кинжалом на проклёпанном сталью толстом кожаном поясе в чёрных, битых ножнах, с закинутым в такого же типа ножнах за спину длинным мечём, пребывающем там в компании со скаткой чёрного плаща, короткого лука и колчана, набитого стрелами. Белое оперение стрел было единственным светлым пятном на всей его фигуре, ибо лицо его, покрытое дорожным загаром и толстой коркой пыли, было скорее того же тёмно-серого, в тон дорожного покрытия, цвета, который господствовал сейчас и в окружающем колонну пейзаже.
  По общему виду человека этого можно было сказать лишь, что выдержал он долгий и тяжёлый путь, но, скорее всего, проделал его не всегда пешим, ибо на грубых, высоких сапогах его всё ещё лихо торчали острые, длинные пристёгнутые шпоры, смотревшиеся на пешем совершенно нелепо, и глупо позвякивавшие время ото времени на каменных плитах дороги.
  Человеку этому было, на самом деле, всего-навсего двадцать три года от роду, но сбитая в паклю, чуть достающая до груди чёрная борода его, тяжёлый, полный какой-то неизбывной постоянной внутренней боли взгляд, сбитые в комья длинные, иссиня-чёрные волосы, и загрубевшая, почти коричневая кожа лица, делали возраст его практически неразличимым для постороннего наблюдателя.
  Человек этот шага грузно, тяжело, шагом непривычного к долгим пешим прогулкам всадника, и на лице его лежала неизбывная мука оскорблённого, застывшего отчаянья, прерываемая иногда пробегавшей по ней судорогой тяжкой злобы, во врем которой чёрные узкие щели глаз его вспыхивали неутолённой жаждой убийства, и если тогда невидящий взгляд его случайно падал на чью-либо спину, человек такой вздрагивал, сбивался с шага, и на секунду тревожно оглядывался.
  
  Владислав шёл тяжело, враскачку, почти не чувствуя под подошвами сапог неровностей и выбоин дороги, вперяясь перед собой невидящим, застывшим взглядом, и в сердце его кипела страшная, не находящая себе выхода волна тяжкого отчаянья, по которой гребнями ярости перекатывалась закипающая время ото времени глухая и бессильная злоба. К этому каравану он пристал почти две недели тому назад, в маленьком приграничном городишке. Денег у него к этому моменту практически не осталось, и караван с продовольствием для Чернограда стал для него подлинным спасением. Взявший его в караван отнюдь не возражал против лишнего меча в своём охранении, оплачиваемого лишь тарелкой солдатской каши на привале, а для Владислава караван служил более-менее безопасным способом наконец добраться до конечной цели своего путешествия сквозь дикие, но, к сожалению, отнюдь не пустынные земли, лежавшие меж восточными королевствами и твердыней Чёрного Властелина.
  Путешествие в этих краях одинокого путника, пусть даже и вооружённого, практически граничило с самоубийством, при караване же, особенно снабжённом охранной грамотой из гарнизонного управления Чернограда, и сопровождаемого отрядом солдат, находящихся на службе у одного из воителей этой крепости, его путешествие превращалось чуть ли не в увеселительную прогулку. Конечно, говоря чисто относительно, ибо мелкие банды, которыми так и кишели эти земли, подчас рисковали грабить даже собственность Чёрного Владыки, но отбиться от них большому отряду особого труда не составляло, особенно если там поддерживалась хоть какая-то дисциплина, предводители же крупных орочьих кланов предпочитали без нужды с Черноградом не ссорится.
  До последнего момента удача, казалось, полностью способствовала Владиславу. За исключением нескольких стрел, внезапно вылетевших на одном из привалов и чащи, но, к счастью, не наделавшим много беды, караван, не взирая на свой ценный груз, практически не имел приключений, ибо начальник отряда свирепо следил за тщательностью караулов, и жестоко карал за малейший запах спиртного, которого, впрочем, чудя по всему, в караваны было и так кот наплакал. Распивочных в этих диких местах отродясь не водилось, юрких продавщиц самогонного зелья тоже, и поэтому бдительность отряда без труда поддерживалась начальником на должной высоте. Да и то сказать, случись что - живых в караване осталось бы мало, да и у тех судьба была бы крайне незавидной - человеку попасть в лапы к орку - это уж лучше сразу погибнуть от кривого меча.
  Пища из солдатского котла была вполне сносной - видно предводитель отряда хорошо знал истину, что от недокормленного солдата толку в бою мало, и свирепствовал среди кашеваров не хуже, чем среди караульных. Не то, чтобы те уж совсем не крали, но в походе, собственно, много ли и украдёшь - сбывать некому, а на своей спине тащить велика ли охота? Солдат, вкупе с Владиславом, кормили конечно хуже, чем офицеров, но когда он видел, что доставалось возницам, то сразу понимал, что жаловаться на судьбу ему не стоит.
  Конечно, его собственная безопасность среди этой солдатни была делом достаточно хрупким и эфемерным, но в самом начале похода он помахал перед носом у начальника отряда кипой своих рекомендательных и удостоверительных свитков, с тяжёлыми свинцовыми печатями, от известных гербов которых прямо чёрным сиянием исходила волна страшной родовой магии Восточноземья, и у него осталось чёткое впечатление, что без нужды тот судьбы испытывать не станет - мало ли кто мог путешествовать в Черноград под личиной скромного путника с такими свитками в дорожной суме? Кроме всего прочего, по его внешнему виду было совершенно ясно, что получить от него можно куда как больше, чем с него взять.
  И, вот, кода позади уже осталось печальное озеро чёрной страны, когда до Чернограда оставалось от силы дня два неторопливого пути, на караван, на утренней его побудке, когда заря на востоке лишь едва-едва ещё окрашивала небеса в тонкую разовую полосу восходящего светила, внезапно из тьмы ночи свалился небольшой отряд орков, не очень высоких, но, тем не менее, необыкновенно широких в плечах, хорошо и однообразно вооружённых, и, хоть и утомлённых долгим ночным переходом, но крепко сбитых в опасный как атакующая змея, походный боевой порядок. Орки явно искали место для ночлега, шли налегке, и поэтому очевидно страдали от отсутствия провианта. Часовые, впрочем, их вовремя заметили, и поэтому когда отряд приблизился, его встретил настороженный боевой строй, ощетинившийся пиками опущенных алебард за стеной поставленных на землю огромных овальных щитов. Впрочем, орки, в общем, тоже были не из диких обитателей запустенья, а вполне "цивилизованные", состоящие в непосредственном подчинении к Чернограду, что предводитель их банды не замедлил тут же засвидетельствовать соответствующим свитком с должными печатями на шнурах.
  Затем начались мутные разговоры. Предводитель орков, соответственно полномочиям своей грамоты, потребовал немедленной выдачи еды для своего отряда. Караванвожатый упёрся, ссылаясь на свою материальную ответственность за каждую унцию груза, и тоже размахивая соответствующей охранной грамотой. Орки явно не прочь были разрешить проблему простым насилием, но их было мало, а алебарды солдатни выглядели достаточно убедительно. Тогда предводитель орков сменил тактику и стал апеллировать к начальнику охраны, требуя его содействия, и урожая, в случае отказа, всяческими карами по прибытии в Черноград. Командир охраны, ознакомившись с обеими грамотами (полномочия орка были действительно серьёзными, и явно превосходящими статус простого предводителя мелкого воинского отряда), заявил, что насилия не допустит, но требует от караванвожатого действий согласно предъявленным предписаниям, и, в случае отказа последнего, перекладывает всю ответственность возможных последствий на его голову.
  Ситуация явно зашла в тупик. По предводителю орков видно было, что без чего-либо конкретного и осязаемого он просто так уже не уйдёт. Он стоял, оскалив свою ужасную пасть, на скругленных, почти как колесо, но удивительно крепких и цепких лапах, уперев верхние конечности в бока, и угрожающе, голосом, от которого кровь стыла в венах, уродуя и корявя общеяз до невозможности, повторял, что он де, Гришнак, посланник и исполнитель особо тайных поручений, подчиняющийся непосредственно самым Высшим из господ Чернограда, находится при исполнении особо важной и тайной миссии, и всякий, кто посмеет не выполнять его распоряжений, и мешать ему в исполнении его миссии, будет немедленно брошен в самые глубокие подвалы Твердыни, и там займутся выяснением, не кроется ли за его деяниями тяжкая измена, а, может быть, и вражеская рука. Дело уже было не в еде, хоть орки и выглядели достаточно оголодавшими, дело уже было в принципе.
  Караванвожатый юлил, выворачивался, как змея на сковородке, сюсюкал и медоточил перед орком, ползая на самом брюхе и уничижаясь до бесстыдства, но просто так отдать часть груза ни за что не соглашался. Видно было, хорошо знал, ЧТО ему за это будет. Под конец он предложил орку хотя бы оставить ему соответствующую, заверенную подписью последнего, расписку в получении провианта.
  Орки по преимуществу не владеют грамотой, и очень не любят когда им об этом напоминают. Учитывая ситуацию, вряд ли караванвожатый действительно собирался поиронизировать над Гришнаком, но для орка это всё, тем не менее, выглядело именно как глубокая и скрытая издевка. Секунду казалось, что он сейчас же кинется на своего обидчика, но потом он, весь аж в белой пене от ярости, лишь подал знак своему отряду, и тот начал тихо, но быстро охватывать в полукольцо караванщиков. Начальник каравана, которому происходящее нравилось всё меньше и меньше, ибо за сохранность каравана он отвечал головой в любом случае, внезапно издал громкий крик, дабы привлечь к себе внимание орка, и быстро сказал ему:
  - Стой! Я знаю что вам нужно! И ни с места, или я отдам приказ стрелять на поражение!!!
  За спинами алебардщиков уже поднялись натянутые луки. Солдатам нечасто приходилось нынче стрелять по регулярным орочьим бандам, и, невзирая ни на что, они были бы просто счастливы на законных основаниях подстрелить сейчас хоть пару этих выводков.
  Орки застыли в нерешительности. Гришнак тоже приостановился. Какова бы ни была его уверенность в своих правах и притязаниях, он прекрасно понимал, что никакое последующее отмщение ему особо не поможет, если он останется сейчас лежать здесь на дороге с тяжёлой оперённой стрелой в своей глотке.
  - Ну?.. - Сумрачно и злобно он отступил назад, решив, пока что, возобновить переговоры.
  - Лады, - сказал вожатый, - постараемся разойтись по хорошему. Караван находится под моим водительством, но с караваном идёт человек, на которого мои обязательства не распространяются. Попробуйте договорится с ним, может быть у него вы добьетесь большего, чем у меня.
  И он ткнул рукой в направлении Владислава, который всё это время старательно пытался затереться потихоньку среди возов, погонщиков и вьючных животных.
  Владислав похолодел. Уже начиная с того момента, когда орки ещё только вынырнули из предутренней тьмы, у него на сердце ледяным холодком повеяло от нехорошего предчувствия. По мере развития ссоры он всё яснее и яснее начинал понимать, что руководители каравана вполне могут пожертвовать им, как чужаком, для разрешения неприятной ситуации, и поэтому хоть и вздрогнул тяжело при последних словах начальника каравана, но им отнюдь не поразился и не удивился. Он для того именно и отодвинулся подальше за возы, чтобы иметь наиболее удобную и защищённую в данных обстоятельствах позицию, и, воспользовавшись общим озлоблением ситуации, он давно уже держал в левой руке свой короткий лук, а в правой сжимал извлечённую из задвинутого в боевое положение колчана чёрную, с серебристой молнией, обвивающей её по всей длине древка стрелу со стальным, чернёным, в страшных зазубринах наконечником. Такую стрелу обратно вытащить можно лишь со внутренностями жертвы. Но и этого мало - стрелы свои он перед выездом заговорил в положенный час найденными им в древнем манускрипте смертельными заклятиями, произносимыми в час, когда в семейной часовне, на гробнице одного из предков, на чёрном полированном граните, изрезанном вдоль и поперёк рунами Запада, на пучок стрел из стрельчатого окна упал бледный луч полной луны, заиграв на отточенных гранях их призрачным, голубым сиянием.
  Гришнак только сейчас обратил внимание на фигуру этого одинокого рыцаря, прятавшегося так тщательно в глубине каравана, и то что он увидел, ему настолько не понравилось, что он аж зарычал, как от тяжкой внутренней боли, и от страшной неутолимой злобы. Рыцарь был в лёгких, полностью чернёных, с серебряными бляшками доспехах, и доспехи эти сияли дивной, древней магией заклятий проклятых воинов Запада. Никогда не видимая и не постигаемая самим владельцем доспехов, который, по правде говоря, даже и не подозревал о подлинной внутренней силе своего боевого железа, но хорошо различимая в слабом предутреннем свете глазами орка сфера исходила от всякой части доспеха этого воина. Конусом лучился шлем, приливалась волнами кольчуга, вспыхивая нестерпимо отблесками серебряных бляшек, покрывающих её на груди и спине сплошной единой чешуёй, перебором, как когти сверкали накладные пластинки стальных рукавиц, тускло мглели под кольчугой поножи, смертельный для орка багрово-синеватый отблеск перекатывался по лезвию выдвинутого в ножнах меча, и лучился, как уголёк, выхваченный из бледного голубого пламени, разбрызгивая искры во все стороны, маленькой звёздочкой наконечник стрелы у него в руках.
  -Эй ты, там, - глухим от злобы голосом зарычал орк, - выйди сюда, ко мне! Ты что, на службе у Крепости, что ли? Или нет? А ну, отвечать! Немедленно!!!
  - Я еду в крепость с грамотами, с грамотами служебного свойства, - уклончиво отвечал Владислав, стараясь как можно твёрже смотреть на орка сквозь сдвинутую в боевое положение личину, и не проявляя ни малейшей готовности покинуть свою удобную позицию.
  - А, - протянул орк, - так, так значит... С грамотами... Ну ну. Всё равно, как бы то ни было согласно распоряжениям этого повеления, он снова помахал зажатым в левой руке пергаментом (правую он всё это врем не спускал со своего ятагана) ты обязан всемерно помогать нашей миссии, если ты действительно на службе у Крепости.
  Глаза его издевательски сверкнули.
  - И посему ты обязан отдать нам все те запасы пищи, которые при тебе находятся. Немедленно и без возражений, давай всё что у тебя есть! Сейчас же!!! А ну поворачивайся скорей, недоумок!!!
  - У меня нет ничего съестного с собой.- Старясь не выходить из ровного и спокойного тона, на что орк его явно провоцировал, ответил Владислав - Это может подтвердить и начальник. Я всё время похода питался при его отряде.
  Вожатый даже не кивнул в ответ. Ему было уже всё равно. Этого человека он для себя списал сразу и бесповоротно. В крайнем случае орки не прочь будут полакомиться и человеченкой, а что им не займёт много времени выковырять этого восточняка из его пригретого местечка, у того не было ни малейших сомнений. Как и все люди в отряде он, в отличие от орков, видел на чужаке лишь кучу старого воинского хлама, и ничего более.
  У предводителя орков в глазах читались приблизительно те же соображения, но он всё ещё колебался, на что у него были свои особые, и вполне веские причины.
  Во-первых ему были даны совершенно однозначные и строгие распоряжения не ввязываться без крайней нужды ни в какие стычки, дабы не демаскировать таким образом отряда, и не потерять по глупости ни единого его члена. Даже если бросится на этого человека немедленно, он успеет выстрелить по меньшей мере хоть один раз. И глядя на наконечник его стрелы орк не обманывался, малейшее косновение её будет для любого из его парней самым последним, и самым мучительным воспоминанием по это сторону бытия. Уже не говоря о том, что самой близкой и удобной мишенью для этого стрелка был сейчас он сам, так неосторожно выдвинувшийся к самому каравану. Отблески магии на доспехах человека резали оркам глаза, заставляя их щуриться, и поглядывать лишь искоса, сбоку, а это значило, что любому из них достать его стрелой будет крайне непросто. Даже со сравнительно малого расстояния. Да и, пусть, дело дойдёт до рукопашной, лезвие меча его тоже не обещало оркам совершенно ничего хорошего. Гришнак слишком хорошо помнил и знал необорную силу этой жуткой магии - ещё с тех пор, когда сверкающие корабли, пришедшие от морского заката извергли на берега Среднеземья неисчислимые полчища пришельцев из заокеанских просторов, и перед этим горящим могуществом вынужден был склонить свою гордую выю сам Господин Тени.
  Во-вторых, даже решись он на схватку, вокруг было слишком много свидетелей. Встреться он с этим путником в пустоземье, он возможно и не сдержал бы своей вековечной злобы к отблеску Силы Запада, лежащей невыносимой для него сферой на оружии и доспехах этого выродка. В конце-концов потом можно было бы попробовать как-то и отбрехаться. Вряд ли с него стали бы снимать голову лишь по подозрениям перед самым выполнением миссии. Но эти подлые возчики не преминут доложить в Чернограде о дорожной схватке, и последствия могут быть самыми что ни на есть неприятными. Суп из потрохов этого человечишки явно не стоил возможных оргвыводов сверху.
  Молчание затягивалось. Караванщики, пользуясь случаем начали потихоньку выводить возы на дорогу, и положение Владислава, по мере того как разрушался спасительный квадрат высоких вагонов, за которыми он спрятался, с каждым мгновением становилось всё опаснее и опаснее. Но, с другой стороны, орки явно почему-то колебались, а на дроге, замешавшись меж возов, у него был вполне реальный шанс как-то и отвертеться от схватки, уходя от места стоянки всё дальше и дальше.
  Но тут, по знаку Гришнака орки перегородили возчикам путь, и всё опять замерло. Тому пришла в голову совершенно великолепная идея.
  "Эй, там, в караване, а у этого чучела лошадь есть?" Повернул он голову к ещё не разобранной коновязи, стоявшей в каменистом распадке, чуть поодаль от основного лагеря. "Есть, есть!" Тут же откликнулся кто-то из конюхов, и уже вороного, достаточно породистого, хотя и ничем особо не выдающегося покрытого пылью и потом коня его (возможности помыть которого, по отсутствии водоёмов на пути, не предоставлялось уже чуть ли не неделю) поволокли за уздечку радостно и услужливо из общего строя.
  "Ладно, тогда на сегодня нам хватит и свежей конины" - радостно закруглил неприятный инцидент Гришнак, и уже пара орков с обнажёнными кинжалами кинулось к испуганно взвившемуся в тажкой муке предчувствия Ладушко.
  Последнее, предсмертное дикое ржание коня ударило Владислава болью кажется в самое сердце, левая рука задеревенела на рукояти лука, но стрела так и не легла на тетиву. Так и не легла. Кровь брызнула из моментально перерезанной шейной вены на серые камни прямо в дорожную пыль, тело коня в судорогах забилось в цепких, когтистых лапах, и ещё в дёргающуюся плоть его впились свежевательные ножи орочьи, раздирая её на куски дымящегося мяса. Всё было кончено моментально. Урчащие орки поволокли добычу к отряду, на ходу впиваясь в кровоточащие куски зубами, и уже закружилась бешено, огрызаясь друг на друга и толкаясь вокруг ещё теплой плоти вся орочья стая, и лишь неторопливо переваливающемуся, удаляющемуся вразвалочку от каравана Гришнаку ординарец тащил лучшие куски свежатинки, которые тот и принял от него с должной напускной брезгливостью, уже не глядя совершенно ни на караван, ни на Владислава, словно разом вычеркнув их из круга своего внимания.
  Компании расходились каждая своей дорогой. Оки устраивались в голом распадке на ночлег, хоронясь от солнца в утренних тенях, караван же медленно вытягивался на дорогу, и каждый в нём занимал место согласно многодневно установившемуся порядку. Караван собирался в последний рывок на пути к конечной цели.
  Владислава просто трясло от ярости, бессилия и пережитого ужаса. Конь был приобретён им практически перед самым походом, самым экономным образом, по принципу "дёшево и сердито" но за дни скитаний они таки успели сдружиться между собою, и сейчас его душили слёзы жалости, гнева, и полного бессилия. А также стыда. Стыда перед погибшим боевым другом, которого так и не решился попробовать, хотя бы попробовать защитить. И стыда перед этой лупоглазой массой полузнакомых попутчиков - на многих лицах он улавливал насмешливый и злорадный оскал не очень и сдерживаемых полуулыбочек.
  Впрочем, тем было в общем, всё равно. Чувство облегчения по поводу несостоявшейся схватки с весьма неясным результатом, радость по поводу того что за избавление пришлось заплатить малознакомому попутчику, а некому-то "из наших", да просто удовольствие от спектакля, несколько разнообразившего скуку долгого и непростого похода - всё это лёгкими сполохами мелькало в совершенно равнодушных оловянных глазах солдатни, и безжизненных, ко всему безучастных взглядах рабов-возниц.
  Крики, рёв вьючных животных, ржание коней конной охраны, звон железа о железо, тяжкий скрип трогающихся повозок - всё это привычным, многодневным ритмом оглашало свежий утренний воздух нового дня. Владислав нехотя заставил себя подойти к остаткам кровавого пиршества. Но брать там уже было практически нечего. Орки как-то враз умудрились не только изрезать в лапшу всю ременную сбрую, но даже с седла кто-то успел срезать практически всю кожу (конюхи всё же успели снарядить коня в дорогу непосредственно перед началом разборок), и теперь оно валялось на дороге, прямо в луже крови, уродливым деревянным остовом.
  Медлить было незачем, да и небезопасно. Владислав рысцой побежал догонять уходящую колонну, лишь подхватив с земли свою дорожную сумку, щит и копьё. Теперь его, привыкшего к верховой езде, ждал долгий пеший переход до ночного привала, по нещадно палящему солнцу, в поту и пыли, среди полувраждебно настроенной и глумливой солдатни, не забывающей время ото времени "подкалывать" его издевательскими шуточками. На которые он, сцепив зубы, должен был отмалчиваться, ибо в случае любого столкновения он неизбежно оказался бы один против всей вооружённой группы охраны. Всадники-офицеры его попросту игнорировали. Ему даже не предложили положить дорожную сумку на один из возов, а он - он не стал напрашиваться, чтобы не натолкнуться на издевательский отказ.
  Ночью он забрался под одну из повозок, с совершенно гигантскими, почти в человеческий рост колёсами, не став и соваться в офицерский шатёр, где проводил все прежние ночи, ибо его попросту трясло от одной мысли о непринуждённом общении с теми, кто так легко предоставил ему расплачиваться унижением и имуществом за всеобщую безопасность.
  Следующий день был ещё тяжелее, он уже едва поспевал сбитыми в кавалерийских, отнюдь не предназначенных для долгих пеших переходов ботфортах, стёртыми в кровь, распухшими как колоды ногами за неторопливой поступью каравана. Всё более и более сползая в самый хвост его, в пыль, и перестук замыкающего охранения. Теперь же ему пришлось ещё и карабкаться в гору по крутому серпантину дороги, волоча не себе всю этой груду боевого железа. И он всё лез, и всё лез вверх, стиснув, зубы, непрерывно стуча древком копья о закинутый за спину щит, и хватая ртом всё более и более разряжённый воздух.
  Справа от серпантина, по мере восхождения всё ближе и ближе, возвышалась плоская вершина горного отрога, на котором, сжавшись над пропастями, окружающими их со всех сторон, раскинулись твердыни Чернограда. Соперничая с высотой скалы, на которой она стояла, взметнулась неприступная стена крепости, воздвигнутая практически на самом краю обрыва, вьющаяся над бездонными пропастями, и охватывающая собою всю вершину отрога. Верхняя часть стены, построенная "обратной лестницей" зубрилась узкими бойницами, в шахматном порядке перемежающимися с более широкими глухими каменными пролётами. А над стеной кичливо возвышался целый лес внутренних башен, над которыми, в самой середине крепости, выглядывая из-за гораздо более высокой, внутренней стены цитадели взлетала и уходила прямо в синие небеса сама главная, самая высокая Башня, увенчанная каменной короной прибежища, в котором, как ястреб в гнезде затаилась вся необоримая сила и мощь этой твердыни - Хозяин Недрёманного Ока. Оттуда, из радиальных щелей непрерывно сочилась чёрная, всеподавляющая сила никогда не засыпающего, злобного, пристального внимания, накрывающая собой словно чёрной шапкой невидимого облака любого, обитающего в непосредственной близости от Чернограда.
  Дорога, заложив последнюю петлю, побежала вдоль отвесной скалы вправо, затем сделала оборот под девяносто градусов, , и вышла прямиком к внешней привратной башне Чернограда, стоящей перед пропастью рва, перерезающего отрог по всей его длине. За рвом, напоминающим скорее огромный, прорезанный до самой подошвы отрога каньон, в полной недоступности высилась внутренняя привратная башня, буквально впаянная в стену города, которая и тут вилась неприступно по самом краю пропасти. Меж двух башен была перекинута арка моста, внутренняя часть которого была подъёмной. Сейчас мост был опущен, но ворота внешней привратной башни, по сути представлявшей из себя совершенно самостоятельную крепость, были наглухо заперты, и в них лишь была отворена небольшая стальная калитка. Перед воротами цепью стояло охранение, состоявшее из низкорослых орков в полном вооружении, среди которых, однако же прохаживался неторопливо высокий, явно выделявшийся из их толпища человек, в полностью чёрном лёгком вооружении, лишь с мечём и кинжалом у пояса, хотя личина его округлого шлема была опущена в боевое положение, полностью закрывая лицо. Чёрный плащ его на левом плече был застёгнут застёжкой в виде серебряного факела с чёрным, эмалевым пламенем, очерченным по краю трёх своих язычков тонкой, серебряной же окантовкой.
  Из отряда перед воротами выскочило несколько орков, и резво врезалось в самую гущу передовой группы охранения каравана. "Кто такие!!!" - рыкнул, видимо, старший по званию.
  Вожатый каравана предъявил подорожную грамоту, накладную и полный список приписанных к каравану. Старший орк схватил всё это и побежал куда-то внутрь башни, за калитку. В бойницах башни замелькали наведенные на караван самострелы, заворотная охрана торопливо становилась в боевое построение, выставляя копья. Человек за их спинам однако же полностью игнорировал происходящее, продолжая так же неторопливо расхаживать вдоль ворот.
  Солнце уже успело окончательно закатиться за дальние горы, пока полномочия каравана проверялись кем-то внутри крепости. Вспыхнули факелы на стенах, возницы зажгли свечи в фонарях, висящих на упряжных дугах. Наконец вышло несколько важных орков, заскрипели петли, и возы начали втягиваться внутрь. Каждый воз тщательно просматривался одним из вышедших, а другой, видимо знающий грамоту, столь же тщательно сверял каждого проходящего по списку. Впрочем, солдат охраны за ворота и не впустили. Они тут же развернули походные шатры на специальной площадке слева от ворот, видимо для этого и предназначенной. Им и сегодня предстояло перебиваться сухомяткой, ибо дров для костра им не предложили, в вокруг был один голый камень. Так что пересчитали только возниц, и офицеров, которым позволили въехать на конях внутрь башни.
  Когда же Владислав, в самом, конце цепочки, доковылял до охранения, то перед ним тут же скрестились древка пик.
  -А ты кто такой?!
  -Это не наш, так - прибившиеся, - торопливо отрапортовал проверяющему со списком караванвожатый.
  - Ты чего сюда припёрся? Шпионить?!
  Владислава быстро, с двух сторон, как по сигналу, зажали четверо оков с обнаженными ятаганами.
  - Я гонец! У меня важные грамоты к его Высокопревосходительству, Владетелю и Стражу Приарского края Бериславу!! - Выкрикнул Владислав, стараясь говорить как можно напористее и увереннее, хотя в глубине души у него всё предельно сжалось и закостенело. Ибо сейчас наступал самый опасный и неопределённый момент во всём этом его приключении.
  - Пропуск! - категорически потребовал проверяющий со списком.
  - Нету пропуска, я же только что прибыл! Откуда?! - Деланно возмутился Владислав, чувствуя, что опасность ситуации стремительно нарастает.
  - Ну тогда давай то, что привёз сюда, и катись во внешний лагерь, жди там! - Не допускающим возражения голосом прорычал орк.
  - Я должен вручить лично! - Как можно твёрже сказал Владислав. - Важные грамоты. Не имею права передавать через чужие руки!
  - А ну-ка давай сюда что привёз! Заодно и посидишь в каменном мешке, пока проверим что ты за птица! - сразу же ощерился проверяющий.
  - А ну постой-ка! - вдруг раздался рядом негромкий, но необоримо убеждённый в своей непререкаемости голос.
  Как только прозвучал титул Владетеля и Стража Приарского края, до сих пор флегматично наблюдавший за сценой разворачивающегося конфликта человек начал внимательно прислушиваться к дальнейшему ходу беседы, и сейчас он решительно подошёл к ним.
  - Дежурный по внешним воротам от Личной Гвардии Его Высочества Коменданта Чернограда, воин Копья Ирской Долины порученец Брячислав из рода Корнеевых. Представился он. А вы кто такой?
  -Вольный воин, всадник Долины Долгих Теней Владислав из рода Светозаров. - также строго соблюдая этикет представился Владислав. - Вот моя родовая грамота!
  Род Светозаров был одним из самых древних, и исключительно уважаемых среди Западников Всточнозмья. И хотя титул всадника был самым элементарным, и на две ступени ниже титула воина Копья, тем не менее взгляд у подошедшего немного напрягся. Впрочем, Владислав не обманывался - по внимательном прочтении грамоты уважения в том останется очень немного. Мало того, что его мать принадлежала в одной из самых нижних и беднейших ветвей рода Светозаров, право на это имя он унаследовал от неё лишь потому, что все его дядья погибли или бесследно пропали в тех мелких локальных войнах, на которые они продавали своё воинское умение почти что за кормёжку и долю в добыче ещё задолго до его рождения. Так что, по сути, он должен был бы именоваться Пенковским-Светозаром, по родовому имени своего отца, который вообще происходил из весьма сомнительного шляхетского рода какой-то восточной деспотии, и был попросту чуть ли не пинками изгнан навсегда из дома его властной и гордой матери буквально через год после его рождения. И даже то, что мать умудрилась в результате вписать его в родовые книги без этой позорной первой приставки к фамильному имени, тем не менее так и не смогло до конца снять с него позорной печати крайне сомнительного байстрючества, полузаконно прижитого (браки с аборигенами Западниками признавались весьма условно, и хотя его мать по девичьей дури и первой слепой любви и настояла на официальной регистрации её супружества в родовых книгах Округа, но на негативное отношение местного нобилитета к прижитому плоду этого брака это повлияло не сильно) и примазывающегося к остаткам благородной фамилии. В предъявляемой грамоте всё эдакое не было отражено прямо, но и так догадаться о многом можно было без особого труда - для разбирающегося в родословных.
  Этот порученец, впрочем, был ещё слишком молод для таких изысканных познаний в извивах родословных, да и заглянул в документ лишь походя. А впрочем, по некоторой брезгливости, появившейся в его взгляде, бегло брошенном на затейливо вырисованное родословное дерево было совершенно понятно, что уж в принадлежности Владислава к конкретной ветви Сетозаров он разобрался без особого труда.
  - Ваше положение, всадник, - совершенно ледяным тоном произнёс он, - абсолютно исключает ваш проход в Крепость. Как наблюдатель от Гвардии я имею полномочия принимать и передавать любые грамоты, не означенные печатью абсолютной секретности предводителю Гвардии, его высокопревосходительству Владетелю и Стражу Приарского края Бериславу из рода Шлемоносных, - добавил он совершенно официальным тоном. - Поэтому я забираю ваши грамоты, и объявляю вас под разбирательством до полного выяснения обстоятельств и вашей дальнейшей судьбы. Решения вы будете ждать во дворе внешней привратной Башни. Всё! Попрошу всех исполнять!
  Он уверенно протянул руку, и Владиславу не оставалось ничего другого как без дальнейших возражений передать ему свиток, запечатанный свинцовой печатью. После чего его подтолкнули под спину, и придали направление к калитке в уже закрывшихся после пропуска каравана воротах. Только теперь Владислав с тоской сообразил, что возможно не следовало так уж противиться возможности дожидаться конца расследования во внешнем лагере. Оттуда существовала, по крайней мере хотя бы теоретическая возможность улизнуть если что пойдёт не так. Хотя - подумал он, вряд ли ему бы дали исчезнуть от ворот Чернограда так просто в любом случае. К этой крепости непросто попасть, но вот уйти из неё, по слухам, бывает куда как гораздо сложнее.
  В почти полной темноте, лишь слабо освещаемой сполохами факелов он быстрой рысцой проскочил долгий тоннель прохода во внешней стене башни, и попал в огромный, овальный двор внутренних укреплений. Двор весь был заставлен разгружаемыми возами, с которых невооружённые орки расхватывали тюки, и тащили в дыру тоннеля, расположенного с противоположной стороны. Возницы, сбившись, стояли кучей под вооруженной охраной, наставившей на них свои алебарды. Слева, у коновязи, он заметил приметное седло одного из офицеров каравана, и отметил для себя, что и этих за пределы внешней башни тоже не пропустили.
  Во дворе стояла невероятная сутолока. Туда и суда бегали вооружённые орки, в воздухе густо висели крики команд, и вопли раздаваемых тумаков. На него внимания вроде не обращали, но он всё же успел ухватить краем глаза несколько приглядывающихся, быстро скользнувших взглядов. Рядом с коновязью была открыта небольшая железная дверца в овале неприступных стен, из-за которой раздавались пьяные крики, чей-то вой, звон кружек и тарелок. Владислав внезапно почувствовал, что зверски голоден. Последний раз он ел на обеденном привале (от котла его не отлучили, и даже расплатились, как это ни странно, и за последние два дня пути, хотя караванвожатый, кривя нос, и прошелся при этом по его снизившейся из-за потери коня боеспособности). Хотелось тепла, холодного пива и горячего мяса с кашей. Но у входа ему снова преградили дорогу алебардами и потребовали пропуск. И вот только тут Владислав до конца осознал, в какую ловушку он попал. И насколько мало теперь стоит его жизнь, если пренебрегут переданными им рекомендательными письмами. А никаких иллюзий относительно ценности этих писулек он совершенно не испытывал.
  И потом - его всё больше и больше начинали беспокоить длинные, липкие, недобрые, полные оскаленной ненависти взгляды пробегавших мимо орков. Он не ведал, что причиной этой тлеющей ненависти были совершенно ясно различимые орками переливы древней, абсолютно враждебной и смертельной для них магии, лежавшие на его доспехах и оружии. И что лишь невидимо и неощутимо наложенный на него при расставании порученцем магический знак, обозначавший, что он находится под разбирательством Гвардии, хорошо различаемый на его левом плече орками, удерживает их оттого, чтобы попробовать немедленно кинуться на него всем скопом. Но он ясно понимал, что чем скорее он перестанет мозолить глаза всякому пробегающему мимо, тем больше у него шансов всё же дожить до хотя бы до утра.
  Путь внутрь помещений башни ему был, очевидно совершенно заказан. Он прокрался потихоньку от двери по направлению к внутреннему туннелю прохода в башне, и в сплошной овальности стены вдруг увидел небольшую нишу, то ли заложенного входа, то ли какого технического характера. Ниша была почти прямоугольной формы, шириной где-то пядей с шесть-семь, и несколько глубже уходящая в стену. Высотой она была пожалуй пядей в пятнадцать, и верх у неё был плавно скруглен. По всему двору у стен валялись различных размеров деревянные чурбаны и колоды, поэтому ему не составило труда отыскать там нечто вполне подходящее для сиденья. Он закатил один из этих чурбанов в нишу, поставил вертикально, положил на него дорожную сумку, закутался в плащ, и примостился сверху.
  Копьё, как совершенно бесполезное в этой тесноте, он поставил стоймя сзади, на колени положил меч, вынутый из ножен, в левой руке зажал рукоять короткого лука, сделанного из пары рогов горного барана, прикрученных с двух сторон просмоленными бараньими же кишками к рукояти из тиса, а на тетиву наложил сверху всё ту же заговоренную стрелу.
  При этом он хорошо осознавал, что при необходимости охране ворот выковырять его из норки не составит ни малейшего труда - да просто забросают стрелами. Но - по крайней мере - он перестал торчать у всех на виду, и получил даже определённую возможность подремать немного.
  Как только сознание его на мгновение проваливалось в сон, голова, отяжеленная шлемом, тут же падала на грудь, он вздрагивал - и тут же просыпался. Тем не менее, продолжая более-менее контролировать окружающее, он погружался постепенно в тяжкую полудрёму невесёлых воспоминаний о своём недавнем прошлом, приведшим его, в конце-концов, к такому опаснейшему и неопределённому финалу.
Оценка: 4.00*2  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"