История эта началась с заявления о возбуждении уголовного дела. Один из чиновников обладминистрации после опубликованного мной интервью с наркокурьером вменял мне в вину распространение наркотиков, развратные действия в отношении малолеток и еще кучу подобного бреда. А я-то, как ребенок, думал, что делаю наоборот. Цель заявления, по всей видимости, была одна - потрепать нервы, чтоб в следующий раз неповадно было.
- Похожа я на наркоманку? - спросила меня Маринка при первой встрече.
- К сожалению, нет.
- Почему "к сожалению"? - опешила она. - Ты что, дурак?
Тогда наркомания казалась мне подобием религии австралийских аборигенов - что-то далекое и загадочное. Инсулиновые шприцы валялись на моей лестничной клетке, мальчики в автобусах в наркотическом опьянении дремали на моем плече, но, по большому счету, мне все это было по барабану. Единственное интервью с наркокурьером - и столько шумихи. Это нечто. Вот и встреча с Маринкой - ну не подарок ли судьбы? Настоящая, не игрушечная наркоманка - как интересно! И на просьбу стать ее другом я не задумываясь ответил: "Обязательно, солнышко".
- Да перекумарила я уже давно, - говорила она через три недели, вчитываясь в распечатку материала о своей судьбе. - А глаза такие только потому, что с братишкой "плана" курнули. Меня ж до сих пор скручивает.
Тогда я был невероятно горд за себя и, пожалуй, походил на деревенского дурачка.
- Ты вообще видел хоть раз ломку? - ехидно спрашивал меня, после выхода материала, знакомый нарколог. - У тебя же бред собачий написан. Любой, кто видел ломку хотя бы издалека, да еще практически на сухую, будет ухохатываться над твоими фантазиями до коликов. Какая но-шпа? Какой, к чертям, пенталгин?
В его монологе можно было и не искать подтекста: ты как журналист - олух царя небесного, говорил он. Так пришлось вляпаться по самые уши, но для Маринки я был уже не просто другом, и... простил. Как молодой Ульянов, надеялся - можно пойти другим путем. Она долго объясняла, что пробовала завязать в больнице уже два раза, что до смерти боится ломки, "тем более на сухую" - это непереносимо, и ее сердечко не выдержит. И еще много подобной ерунды. "Бедная моя девочка", - крутилось в сознании деревенского дурачка.
После этого она пропала на неделю.
- Пойми, я хочу быть только с тобой. Просто сестра упросила встретиться с одним крутым "новым русским". Тот упрашивал выйти за него замуж. Мол, и денег будет навалом, и доза будет в любое время. На руках обещал носить. Не выдержала: убежала обратно к тебе.
Дальше Маринка проникновенно рассказывала о том, что уже была замужем, о многолетней дружбе с одним из "бригадиров", который трясет большегрузы, об учебе в юридической академии и о том, как два года назад подсела на иглу из-за несчастной любви: мальчик умер у нее на руках. Честно? "Бедная моя девочка", - крутилось в голове... И под занавес исповеди она словно обухом оглоушила меня наповал:
- А знаешь, я была подослана к тебе отделом по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Проверить, не связан ли ты с тем наркокурьером. Уж больно откровенно он тебе все рассказывал.
После такого "радостного откровения" я простоял у окна неподвижно часа два. Всего богатства русского языка не хватало тогда, чтоб описать состояние, в котором я находился. Ее же колотило под двумя одеялами: подходила обычная утренняя ломка. В конце концов Маринка не выдержала:
- Давай начнем постепенно. Я же была с тобой предельно честной. Договоримся с наркодиспансером, снимем квартиру. Я уже вижу маленькие желтые полотенца в нашей ванной. Только помоги мне найти работу. Потом мои друзья помогут нам оставить квартиру себе. Пожалуйста... Я прошу... Я обязательно брошу. Разве что укольчик по праздникам, хотя б раз в год, как шампанское... А сейчас одолжи, пожалуйста, 100 рублей.
"Бедная моя девочка". Чувствовал, что работает она и на милицию, и на бандитов - простил. Понимал, что начинает перекладывать свои проблемы на меня, и продолжал лезть в петлю, еще на что-то надеясь.
Работа ей нашлась в пресс-центре администрации города: она попала в самое пекло предвыборной PR-кампании, где платили как официально, так и черным налом. Начала с удовольствием, радовалась первым своим успехам, а у нее все, как ни странно, получалось. Она даже занялась подбором квартиры. Я же штудировал литературу о наркомании и наркологии. Честно? Половина текстов, написанных умными дядьками-наркологами, - бред умалишенного в темной комнате.
В этот период я наблюдал пугающую меня картинку. Маринкины способности как бы сконцентрировались и проявлялись везде, где пахло деньгами. Она могла запомнить до 30 телефонных номеров. Три дня ей хватило, чтоб научиться писать заметки. Она приносила их мне уже напечатанными в местных газетах. Проникала в тему в считанные минуты. И ей платили. Но разве это работа, когда ты действуешь по схеме "героин-деньги-героин" и наркотик становится хозяином каждой клетки твоего тела, каждой частички головного мозга.
Идиллия продолжалась недели три, до тех пор, пока в город не пришла довольно чистая партия героина. Маринка кололась в туалете городской администрации и "уходила в аут" по-страшному. Клевала носом каждую секунду. Какая уж здесь работа? Как-то еще умудрялась врать и выкручиваться. И ей верили. Но дня через четыре уже не выдержала сама и, послав всех очень далеко открытым текстом, ушла из администрации. Это был удар ниже пейджера прежде всего мне. И его я выдержал.
Потом она клялась-божилась, что ляжет в больницу, если я выкуплю из ломбарда ее дубленки, а мороз уже стоял нешуточный. "Бедная моя девочка". Я выкупил, но жестко сказал, чтоб Маринка сама добилась больницы. Что уж она делала, не знаю, но в наркодиспансер попала. Это была ее третья попытка.
Подружка-наркоманка уколола Маринку сразу же, как она вышла из забытья после "мягкой" ломки. Врачи вышвырнули их из диспансера в тот же вечер.
На каком-то этапе я почувствовал ниже пейджера сплошной синяк и непереносимую боль. Последний месяц наших с Маринкой отношений был для меня, как в тумане. Самое страшное - чувствовать собственное бессилие, каждую минуту осознавать это. Общаться лишь чередой упреков и острот.
Не поверите, я вздохнул с надеждой, когда Маринку до полусмерти избили за воровство. Ее привезли в больницу в предсмертной агонии, вырезали селезенку, часть желудка и еще что-то - выжила. И я подумал: завяжет. "Бедная моя девочка".
Увы, организм Маринки избавился от самого ненужного для наркомана органа - селезенки. Теперь она кололась без проблем, ее не тошнило, она не бегала "пугать" унитаз после укола, да и питаться стала в охотку. Только вот героина ей нужно было все больше и больше.
Я перестал с ней нянчиться, перестал одалживать деньги, которые она никогда не отдавала, постоянно занудствовал и острил, в конце концов боялся любви: а вдруг СПИД? И она стала терять ко мне интерес. Все без толку. Трудно общаться с человеком, перед которым ты ноль.
Однажды она прибежала ко мне запыхавшись, в страшной трясучке:
- Быстро рюмку теплой воды и ватку.
Я принес требуемое. Она отсыпала немного героина, остаток в сверточке положила у своих ног. Я дотронулся до него и несколько крупинок затерялись в ворсе паласа.
- Ты что сделал? - услышал я Маринкин крик и тут же получил кулачком в нос. Подняв голову, я увидел перед собой глаза зверя, готового разодрать меня на мелкие части, ради нескольких жалких крупинок героина.
И я испугался... Это были последние минуты вместе. Потом я пил водку, подрался с кем-то, угодил в милицию. Пел там во все горло песни про молодого постового, которому очень хотелось набить физиономию лейтенанту, и чувствовал себя свободным. От Маринки.
Психолог, с которым мы долго беседовали о созависимости и наркомании, назвал мою историю "приключенческим романом". Потом, немного подумав, добавил:
- А впрочем, все это такая ерунда. Я оказываюсь в подобной ситуации, работая с каждым наркоманом. Иной раз новенький наркоман еще и в кабинет не зашел, а ты чувствуешь, что ниже пейджера у тебя синяк и непереносимая боль