Среди ярко-коричневых сосновых стволов Юрка заметил какое-то движение. Он остановился, осмотрелся и поднял с земли большой заостренный камень, который вполне годился, чтобы разбить голову любому недругу. Держать горячий и шершавый камень в руке было неприятно, и сразу захотелось пить. Вглядываясь вперед до рези в глазах, Юрка несколько раз облизнул сухие, колючие губы. Потом, чуть повернувшись, опасаясь отворачиваться совсем, оглянулся назад, где почти белое от зноя небо плавилось и стекало в море.
Это место ему не нравилось.
В последние дни он слишком часто и подробно вспоминал о нем, и это воспоминание будто кто-то, и, в общем, ясно кто, воспроизвел под копирку: ломаную линию взморья жжено-сахарного цвета, уходящую в обе стороны покуда хватало глаз, сочную шапку леса внизу, черточки сухогрузов у горизонта и даже вырезанные на ближайшем дереве буквы - имя "Вика", вписанное в неровный контур сердца.
Но дело было не в конкретно этом месте. До него были и другие. Несколько дней назад Юрка каким-то образом - и, в общем, ясно, каким - смог вернуться во двор их многоквартирного дома, где он родился и прожил первые одиннадцать лет жизни. Во дворе рос старый кривой дуб с прикрученной к нижней ветке тарзанкой, на которой Юрка однажды сломал руку. Все там оставалось в точности, как в детстве, что было невозможно хотя бы потому, что дуб сильно пострадал во время урагана, и его пришлось спилить. Это произошло задолго до того, как они переехали.
Еще раньше, может, неделю назад, он возвращался домой. Точнее в то место, которое стало их новым домом, хотя тогда на его месте, посреди заросшего сада, еще стояла старая щитовая хибара двоюродной бабки, которую отец, в конце концов, снес и построил двухэтажную крепость. Но память ювелирно восстановила все приятные и неприятные детали - вплоть до старого вонючего туалета-скворечника, обклеенного изнутри выцветшими газетами.
Дело было в том, что мама всегда встречала Юрку издалека. Всегда. Но не сегодня.
Быть может, именно от того, что долгое время он был один, и ничего не происходило, Юрка начал замечать то, чего замечать не следовало - мир был неполным, шит по-живому белыми нитками. Те его фрагменты, которые Юрка не помнил или помнил смутно, дрожали за зыбким маревом, будто от усталых, слезящихся глаз. Только сколько не моргай, марево никуда не исчезало, и эти туманные лишаи густо покрывали всю его фантазию - и деревья, и море, и тропинку.
Юрка переложил камень в другую руку и сделал несколько шагов к деревьям, глядя под ноги, выбирая пятна сухой травы и стараясь не наступать на живую зелень. Коричневый хвойный ковер мелко шуршал под ногами, напружинивая шаг. Юрка остановился в паре шагов от облезлого, словно ошкуренного наждачным кругом, ствола сосны, наполовину скрытым маревом, и протянул руку. Он почувствовал тепло кончиками пальцев, и в этот момент за его спиной раздался голос мамы:
- Я здесь, ежик.
Юрка выронил камень и быстро обернулся.
Возле обрыва, где секунду назад еще ничего не было, стояли два складных кресла, а возле них - мама. Она была вся в белом и в соломенной шляпе с отогнутым передним краем, открывавшим улыбающееся лицо.
- Иди сюда, - сказала мама и положила руку на спинку кресла.
Она привычно обняла его, прижав шею. Юрка почувствовал прикосновение ее губ к виску.
- Я тебя искал, - обиженно сказал он.
- Я уже давно здесь, - ответила мама.
- Я обошел весь берег.
- Ты меня нашел. Это главное.
- Я испугался.
Это была правда, которую Юрку мог сказать только маме и только здесь.
Она тронула пальцем его подбородок, заглянув в глаза.
- Чего ты испугался, ежик?
- Тебя нет... тебя не было рядом.
- Но сейчас я же с тобой.
- Да.
- И бояться тебе нечего.
- Да.
- Тогда не думай об этом больше. Будем смотреть на море и разговаривать, - мама похлопала ладонью по спинке кресла.
Юрка послушно сел, уставился в пропасть под берегом, переливающуюся под солнцем битым зеркалом.
- О чем мы будем разговаривать? - спросил он.
- О чем хочешь. Если не хочешь, можем просто смотреть и молчать.
Они долго сидели в тишине, на такой высоте не было слышно даже шума моря. Молчать с мамой было легко и даже приятно.
Юрка рассказал, что Катерина, до этого приходившая к ним пару раз в неделю по утрам прибраться и приготовить еды, теперь появляется каждый день и иногда даже остается ночевать. Она спит вместе с отцом в спальне. Отец думает, что Юрка ничего не замечает и не понимает. Они не разговаривают на эту тему. Отец считает его глупым ребенком.
Мама слушала, поглаживая его руку, с легкой улыбкой.
Юрка обиделся и убрал руку.
- Ты тоже думаешь, что я глупый ребенок и ничего не понимаю? - сказал он.
Мама озорно улыбнулась.
- Я думаю, что ты у меня уже совсем взрослый мужчина, - сказала он. - А любой взрослый заслуживает того, чтобы с ним были честными.
Юрка не всегда был уверен, когда мама шутила, а когда говорила серьезно.
- Ты, правда, так думаешь?
Мама щелкнула ногтем.
- Зуб даю, - и засмеялась. Юрка фыркнул.
- Расскажи мне об этой Катерине, - попросила мама.
- Она из соседней деревни, из Прибрежного. Ты помнишь Прибрежный?
- Конечно.
- Прошлой зимой у нее сгорел дом. Пожар был такой, что даже в Семеновке видно было. Сгорел дом. И семья.
- Боже, - сказала мама. - И дети были?
- Я не знаю, - признался Юрка. - Отец запретил мне разговаривать с ней на эту тему.
- Он прав. Это больно.
- В общем, она осталась в одних трусах на пепелище. В этом году перебралась в Семеновку, к сестре. Ну, отец и взял ее, ну, типа, в домработницы - пожрать приготовить, постирать, все дела.
Мама чуть поморщилась грубым словам, но замечания не сделала. Видимо, догадалась, что он просто повторил слова отца.
- Что она за человек? - спросила она.
Юрка почесал щеку.
- Обычный.
- Она красивая?
- Так...
Мама улыбнулась.
- Ты красивее, - сказал Юрка.
- Спасибо, ежик, - сказала мама и снова поцеловала его. - Мне это очень приятно слышать. А как она относится к папе?
- Не знаю. Нормально относится.
- Любит его?
Юрка нахмурился.
- Вот это уж не знаю. Это у нее спрашивать нужно.
- Что же ты не спросил?
- Больно интересно.
- Я же вижу, что интересно.
- Вообще не интересно.
Мама только улыбнулась.
Юрка помолчал.
- Я хочу, что бы ты вернулась.
- Иди ко мне, ежик.
Юрка устроился в ногах у мамы. Она зарыла пальцы у него в волосах, пригладила, и эти прикосновения словно слой за слоем снимали дурные мысли.
- Ежик ты мой ежик, - тихо сказала мама, - как же я по вам скучаю.
Юрка прищурился от удовольствия.
- А помнишь, - сказал он, - как мы были здесь? Вместе, с отцом?
Мама фыркнула, и Юрка понял, что она тоже улыбается прошлому.
Он перебрал эти воспоминания, спрятанные от окружающих глубоко и надежно, осторожно ощупывая пальцами памяти каждое. Как много ходили пешком, помнишь? У них тогда еще не было машины, а жили они в каком-то деревянном сарае с двумя кроватями, столом и урчащим холодильником. Пешком исследовали землю, и называли ее между собой "Дикие Земли". Отец сделал им двоим посохи, как у первопроходцев, и они торили для мамы дорогу. Кругом был затерянный мир: заросшие непролазные сады, брошенные разбитые теплицы, похожие на клетки в цирке, в котором умерли все звери, потрескавшиеся бетонки, ведущие, казалось, в никуда, или - неожиданное кладбище прямо на лесной тропинке. Откуда? Зачем? А помнишь человека, которого встретили в низинке, под тропой? Худой, в одних трусах, весь какой-то бурый от солнца. У него был гамак, подвешенный между двумя деревьями, вокруг валялись какие-то вещи, пакеты, и отец тогда еще сказал, что это лесной бомж. А медузы? Можно было спуститься к морю со скалы, по старой лестнице из ошкуренных кривых стволов, вросшей в камень, и внизу, в камнях, в полосе прибоя, увидеть суп из тухлых водорослей, тины и медуз, будто кто-то наковырял ложкой куски киселя. А потом еще они ходили на пляж в поселок, и там был точно такой же суп, только из тины и мусора, люди вылезали из воды ярко-зеленые как пришельцы, ругались и бежали обратно отмываться. А еще дельфины - ты помнишь дельфинов? Какой-то загоравший тут же дед с синей татуированной звездой на груди показал им их совсем близко от берега и сказал, что они приплывают сюда каждое утро, потому что здесь "банка", и рыбы полно... Помнишь?
- Помню, ежик, помню, - улыбалась мама этим его торопливым воспоминаниям.
Юрка вспоминал еще долго, но уже один и молча. Он не заметил момента, когда задремал.
Когда он проснулся, одно солнце пропало, а второе уже вызолотило море и начало наливать красным. Ветер скрипел и шумел в соснах. Юрка снова каким-то образом оказался в кресле. Рядом стояло второе кресло. Пустое.
Он быстро поднялся и сразу же увидел маму - она сидела на берегу, на самом обрыве, обняв колени и глядя в море.
Юрка подошел.
- Мам?
Она не отозвалась.
Юрка сел рядом. По направлению взгляда он понял, что мама смотрит не на море, а на Дерево. Его трудно было не заметить - плоская гигантская крона вздымалась над лесом как вулканический остров посреди зеленого океана. Где-то там внизу, возле этого острова, его ждал Данил.
- Мама? - снова позвал Юрка и заглянул ей в лицо.
Ветерок играл с ее волосами, спутав вокруг головы золотистую паутину, похожий на ангельский ореол. Но Юрка снова почувствовал, как сжался желудок и вспотели ладони. Все повторялось. Мама снова забыла о его существовании.
- Мам, это я, Юра.
Она тут же открыла глаза, повернула голову и улыбнулась.
- Проснулся, ежик?
Юрка облизнул губы.
- Ты узнаешь меня?
- Конечно, ежик. Почему ты спрашиваешь?..
Юрка не знал, что ответить.
- Иди сюда, - сказала мама.
Юрка сел рядом.
- Я уснул?
- Как котенок. Так хорошо спал.
- А ты что делала?
- Смотрела на море. Мне, знаешь, это никогда не надоедает.
- Мне... мне скоро нужно будет возвращаться.
Мама посмотрела на солнце.
- Немного времени у нас еще есть, - сказала она. - Я забыла у тебя спросить, как у вас дела с Румией?
Юрка внимательно посмотрел на маму.
- Мы уже не вместе, - сказал он. - Я говорил тебе.
- Правда? Прости, я, видимо, прослушала. Ты ведь не обиделся на меня?
- Нет. Я не обиделся.
- Почему вы расстались?
- Она встречается с другим.
Мама грустно улыбнулась.
- Мне очень жаль, ежик. Я знаю, она тебе очень нравилась. Тебе больно?
Юрка помолчал.
- Уже нет. - Он поднялся. - Мне, наверное, пора. Скоро солнце сядет. Мы еще увидимся?
- Конечно.
- Когда?
- Скоро.
- Как скоро?
Мама улыбнулась той печальной и виноватой улыбкой, которую Юрка навсегда запомнил, когда они с отцом в последний раз навещали ее в больнице. Отец говорил, что болезнь очень серьезная, именно поэтому мама никого не узнает и не помнит даже своего имени. Болезнь победила, и сделать ничего было нельзя. В последние дни маме было очень больно жить. Только через несколько лет Юрка из случайно подслушанного разговора узнал, что мама выпрыгнула из окна больницы.
- Многое зависит от тебя, - сказала мама. - Если ты этого хочешь, мы будем встречаться часто.
- Я хочу.
- Но не забывай и того, что нашего желания недостаточно. Мы здесь, вместе, только благодаря Дереву. Оно помогает нам.
Юрка опустил голову.
- Слушай, что оно говорит, - сказала мама. - Оно мудрое, и желает нам добра.
- Хорошо, мам.
Она повернула его лицо к себе, заглянув в глаза.
- Пообещай мне.
- Я обещаю слушать его.
Лицо мамы смягчилось, глаза блеснули. Она обняла Юрку, прижав к груди, и он почувствовал сильный запах свежескошенной травы.
***
- Шухер, - буркнул Юрка, уронил сигару в пепельницу и задвинул ее ногой за кресло.
Дверь была чуть приоткрыта - поэтому они услышали Катерину прежде, чем увидели. Она материализовалась из ничего по ту сторону прозрачной перегородки, отделяющей комнату от веранды. Дверь зашипела, отскочив в сторону. Катерина остановилась в проеме, барабаня пальцами по ручке.
- Та-ак, - сказала она.
- Только мне спиннинг нужно у Валерки забрать, - лениво сказал Юрка, вроде как продолжая разговор. - Садок у тебя есть?
Данил не ответил, глядя на Катерину. Та громко фыркнула.
- Здравствуйте, - сказал Данил.
- Здрасьте, - отозвалась она.
- Привет, - буркнул и Юрка.
- Юра, я сколько раз просила не курить в доме? - спросила Катерина.
Юрка состроил задумчивую гримасу.
- Семь, - сказал он. - Или восемь.
- И?
- Может, двадцать. Не уверен. Кто слушает, что ты там тарахтишь?
Щеки у Катерины пошли бледными пятнами.
- Я говорю, - голос у нее запрыгал, - что можешь ты хотя бы закрывать дверь в дом, когда куришь ворованные отцовские сигареты?
Юрка выдержал драматическую паузу.
- Во-первых, - сказал он, - отец курит не сигареты, а сигары. В нашей семье это все знают. Но тебе простительно. Ты же не из нашей семьи. - Пауза. - А во-вторых, коли, мы тут отца вспомнили, можешь здесь не появляться, хотя бы когда его нет дома?
Лицо у Катерины стало совсем желтым.
- Я здесь потому, что твой отец просил присмотреть за тобой.
- Я не каша, чтобы за мной присматривать.
Пальцы Катерины побелели на ручке двери.
- Я все расскажу отцу.
- Валяй. Привет передавай, - последние слова Юрка говорил уже закрытой с грохотом двери.
- Что значит "если"? - сказал он. - Расскажет стопудово. Вот прямо сейчас и докладывает. Но батя в городе. Труба у меня вырублена. Так что батя приедет вечером, и у него будет ко мне "разговор", - Юрка выдохнул вонючий дым, от которого чесался язык и протянул сигару Данилу.
Тот понюхал сигару, покрутил в пальцах и вернул Юрке.
- Нет. Спасибо.
- Зря. Реальная вещь. Отец весной с Кубы привез. Я уже четыре штуки стянул.
- Отец не заметил?
Юрка хрюкнул.
- Ясен перец, заметил. Но у нас негласное соглашение: он не замечает, что я тырю у него курево, а я не замечаю, что он не замечает меня. И все довольны.
Внизу, под верандой, щелкнула входная дверь.
- Отец вернется сегодня, - сказала Катерина. - И у него к тебе серьезный разговор.
Юрка, чувствуя на лице взгляд Данила, пустил несколько колец. Они вышли тонкими и кривыми.
Катерина, судя по притихшему первому этажу, ушла.
- Это мы уже проходили, - зевнул Юрка. - Просто разговора этой овце, похоже, уже не хватает, нужен "серьезный разговор". Батя пустил в ход тяжелую артиллерию. Как бы не пришлось мне вечером думать о своем поведении, начать уважать людей старше себя и все осознавать. Коньяк будешь?
- У тебя и коньяк есть? - удивился Данил.
- Есть. У бати.
- Он тебе разрешает его брать?
- Не тупи. Конечно, нет.
- А если что?
- А если что, то у него будет ко мне серьезный разговор, - сказал Юрка, - ты же слышал. Ты, блин, будешь или нет?
- Нет.
- Ну, и будь ты проклят.
Данил не обиделся.
- Ладно, - сказал он.
Впрочем, Юрка тоже не обиделся.
- А я буду, - сказал он. - Посмотри, где там эта ключница. Только не светись.
Данил подошел к парапету и засмотрелся вдаль.
- Ну? - нетерпеливо спросил Юрка.
- Цветы у ворот поливает.
- Тогда я пошел. Если что, свисти.
Юрка обернулся быстро. Поставил на стол чайную чашку, наполовину наполненную чем-то вроде слабой заварки. Данил покрутил ее перед носом.
- Духами пахнет, - сказал он.
- Да ты знаток. Это, блин, элитный французский коньяк, старше могилы Наполеона. Будешь?
- Нет.
- А я накачу.
Данил с интересом смотрел, как Юрка морщится и заставляет себя глотать жгучую и, в общем-то, вонючую жижу.
- Слушай, - сказал Юрка, отдышавшись. - Мне тут Мия звонила.
- Да? - спросил Данил.
- Ага.
- И что сказала?
- Мы не разговаривали. Я звонка не слышал, а перезванивать не стал. Вы поссорились или что?
- Мы расстались.
Юрка почесал затылок.
- Ага, - сказал он.
Его больше сбила с толку не сама новость, сколько легкость, с которой Данил, никогда не говоривший никому лишнего слова, ее озвучил.
- А от меня она что хочет? - спросил Юрка.
Данил пожал плечами.
- Может, поплакаться? По старой памяти.
Юрке расхотелось говорить на эту тему.
- Пойду, еще накапаю, - сказал он. - Ты на стреме.
Когда он вернулся, Данил разговаривал по телефону.
- А что? - спросил он в трубку. - Ну, у Юрки, и что?.. О чем?.. Говори... По телефону говори... Твои проблемы... Нормально разговариваю... Валяй.
Данил бросил телефон на стол и буркнул:
- Таир сейчас придет.
- Зачем?
Данил пожал плечами.
Юрка подыскивал слово. Что-то такое, что ярко и точно охарактеризует уместность появления Таира здесь именно сейчас. Но пока он восстанавливал связи в мозгу, растворенные элитным французским коньяком, кое-что другое отвлекло его внимание.
- Не шевелись, - сказал Юрка, глядя на руки Данила.
Тот повернул голову.
- У тебя на руке паук, - сказал Юрка, - сейчас я его прихлопну.
- Не трогай, - спокойно отозвался Данил. Он поднял руку и выгнул пальцы - паучок перебежал длинными ломкими ножками по плоскости ладони и перебрался на запястье. - Это мой.
- Он не ядовитый?
- Это каракурт. Еще какой ядовитый. Особенно сейчас. После его укуса через десять минут превращаешься в овощ. Лежишь и кряхтишь от боли. Потому что даже кричать не можешь.
- Ты откуда знаешь?
- Читал.
Юрка отодвинулся.
- Убери его.
- Не бойся. Тебя он тоже не тронет.
- Дрессированный, что ли?
- Я же сказал - он мой.
Но Юрку слова Данила не успокоили.
- Откуда он у тебя, вообще?
- Нашел.
Не очень поверив Данилу на слово, Юрка внимательно наблюдал за черной бусинкой в красную крапинку. Она остановилась на косточке запястья, щупая кожу ножкой.
- Зачем он тебе?
- Для разных дел. Хочешь, Катерине в обувь подложим?
- И назовем это разным делом?
- Самообороной.
Юрка вдруг подумал, что Данил может говорить это серьезно. Мысль его напугала. Но в этом был виноват, конечно, коньяк.
- Нет, - сказал Юрка, - не хочу.
- Ты же хотел от нее избавиться.
- Я с ней сам справлюсь.
- Смотри. Моя Машка все сделает за пятнадцать минут. Чистенько. Никто ничего не узнает.
- Я, блин, не пойму, ты сейчас шутишь, издеваешься или серьезно говоришь? - нервно спросил Юрка.
- Юра! Таир пришел! - крикнула Катерина от ворот.
Данил улыбнулся одними губами.
- Конечно, шучу.
Он достал из кармана желтую пластиковую коробочку, пересадил в нее паука и убрал в карман.
- Позвать его сюда? - спросил Юрка. - Или сказать, что тебя нет?
Но говорить ничего не пришлось. Таир уже сам поднялся и открыл дверь. Недружелюбно оглядел обоих. Данил перегнулся через стол, взял из пепельницы сигару, положил ноги на свободный стул и уставился вдаль.