В жизни случаются удачные совпадения. Так совпало, что старый юрист Альберт Зиновьич и следователь Быстров Евгений Александрович пришли в одно время, практически столкнулись у входа.
- Пускай заходят оба, - сказал секретарше Коля в ответ на доклад об их одновременном появлении.
Когда гости зашли в кабинет, Коля представил их друг другу.
- За что можно уважать русских бизнесменов, так это за молниеносность реакции и проницательность. Надо же, хоть я и не предупреждал о времени своего визита, тем не менее, ваш юрист уже здесь. Но, поверьте, защищать вас, повода пока нет. Моя сегодняшняя цель - произвести ознакомительную работу и, главное, взглянуть на документы. Возможно, если все в порядке, помощь юриста и не понадобится.
Быстров говорил, застенчиво улыбаясь, словно обижаясь на такую подчеркнутую предосторожность.
Зиновьич был рад, представившейся возможности, как говорится, взять быка за рога.
- Евгений Александрович, мы с вами встретились совершенно случайно, но весьма кстати. Меня, как опытного адвоката не может не озадачить такой резкий интерес милиции к этой компании. Ведь, по сути, этот самый интерес не должен был возникнуть.
Допустим, обнаружен нелегальный товар, и так что? Во-первых, обнаружен не на границе же. Во-вторых, противозаконность тканей надо еще доказать, что потребует времени и сил, как минимум, одного сотрудника милиции. В-третьих, насколько я знаю, милиция слишком сильно загружена делами, чтобы вот так резво кинуть своего опытного следователя на расследование. А то, что вы опытный, не вызывает сомнения.
Исходя из всего вышесказанного, у меня складывается только один вывод. Откуда-то сверху спущен указ на закошмаривание. И на очень агрессивное. В этом свете нелегально ввезенные ткани, если они имеют место быть, не так уж и важны, если необходим только предлог.
Я пытался по своим каналам собрать информацию по этому вопросу, но странно: никто ничего не знает. И этот факт меня сильно волнует. Чтобы твердо себя чувствовать на ногах с профессиональной точки зрения, мне нужно знать: с чем или с кем я имею дело.
Итак, Евгений Александрович, подскажите, что за режиссура у этого спектакля?
- Видите ли, Альберт Зиновьевич, мне об истинных причинах сего действа мало что известно, слишком мелкая у меня должность, чтобы много знать. Моя работа - выполнять задание. И со мной, можно сказать, вам повезло. Карьеру мне уже не делать, личной заинтересованности не имею. Вот проверю документы на товар, сниму копии, да, возможно, все этим и ограничится. По крайней мере, я сделаю все возможное, чтобы дело не набрало обороты.
Но, я уже говорил при первой встрече, что такая поспешность в принятии решения о расследовании, крайне подозрительна. И хотите совет, Николай Викторович? Если у вас на этот счет имеются какие-нибудь предположения или догадки, лучше поведайте о них вашему юристу, кстати, одному из лучших в городе, уж я наслышан.
Быстров кивнул головой в сторону юриста, Зиновьич сделал ответный кивок.
Когда Евгений Александрович говорил, он был так возбужден или волновался, что даже слегка заикался. Лысина отражала свет люстры, что также являлось признаком волнения.
Как бы ни был важен момент, какими бы серьезными ни были слова, произносимые следователем, сверкающая, идеальной формы лысина следователя на несколько секунд буквально приковало внимание Коли. Она производила прямо-таки гипнотический эффект.
Несколько секунд Коля не отрывал от лысины взгляда.
- Как у актера Леонова или юмориста Жванецкого, - подумал Коля. Тут ему, почему-то, совершенно не к месту, вспомнилось, как в детстве он недоумевал, почему, по телевизору, когда выступал Жванецкий, люди из зала смеялись. Почему смеялись его родители, особенно отец.
В настоящее время, Коля находил высказывания юмориста также остроумными и тонкими. А тогда, он заявил родителям, что если что и есть смешного в этом человеке, так это его лысина, чем вызвал папин и мамин дружный смех.
- Вот удивительное дело, - мысль в Колиной голове продолжала стихийно развиваться и жить своей самостоятельной жизнью. - До чего симпатичны люди вот с такими вот идеальными лысинами. Некрасивы и, в то же время, симпатичны. А еще когда у человека лысина, то это внушает доверие. Возможно все это из-за стереотипа, сидящего где-то в подсознании, об интеллигентности и уме, присущим таким людям. Иногда о ранимости и беззащитности. Так откуда же возник этот стереотип? Может быть именно благодаря артистам?
Коля встрепенулся и мысленно отругал себя за то, что в столь напряженный момент, он позволил проникнуть в голову такой ерунде.
Быстров говорил, по прежнему производя впечатление, что ему жутко неудобно за причиненное беспокойство, но он обязан выполнить свою работу:
- ...Передо мной стоят три вопроса: Первый - каким образом ткани, украденные у вас мошенниками, попали в страну мимо таможни? Второй - является ли ваша фирма участником, инициатором контрабанды или лишь честным покупателем у нечестных продавцов? И третий - если вы в этом деле ни при чем, то существует ли возможность выйти на след реальных преступников?
Приоритет за вопросом номер два. Но он, также является простейшим вопросом из трех. Думаю, документация на товар закроет этот вопрос полностью.
Ответил Зиновьич:
- Уважаемый, Евгений Александрович. Видите ли, ввиду того, что никто в компании даже не подозревал противозаконность продукции, то к документации отнеслись легкомысленно. В итоге, бумаги утеряны или украдены и предъявить вам совершенно нечего.
Следователь изумленно уставился на юриста, затем перевел взгляд на Колю:
- Ну хоть что-нибудь?
Зиновьич:
- Ничегошеньки.
Быстров вздохнул:
- Тогда дело осложняется и значительно.
Во время работы Зиновьич редко снимал очки с переносицы. На этот раз он счел нужным очки снять и поглядеть на следователя подслеповатым, но пристальным взглядом.
- Тридцать девять лет назад я поступил в университет на юридический факультет. Тот момент я считаю началом своей юридической практики. Вы скажете, что практикой считается профессиональная деятельность, после обучения, сдачи всех экзаменов и получения диплома. Только профессиональная деятельность юриста наполовину и состоит из обучения. Как и врача. И, кстати, деятельности в обеих специальностях называются практиками. Почему? Может потому, что приходится, начиная с поступления в университет, учится всю жизнь?
Так вот, за тридцать девять лет практики, утекшая вода унесла в забытье много дел, в которых я успешно и не очень принимал участие. Сразу после окончания института, находясь в роли молодого неопытного адвоката-еврея, я получал все более типовые односложные задания, где зачастую все было предельно ясно и неинтересно.
Позднее, я проявил себя и мне стали поручать дела другого порядка. Все сложнее и сложнее. Но все-таки, мне кажется, не настолько сложные, как после тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. А тысяча девятьсот девяносто второй стал годом начала частной практики. Вот когда каждый день приносил множество трудных и нестандартных вопросов, проблем и решений.
И до девяносто первого и после, я ждал дня, который так и не настал. Дня, когда бы я понял, что в своей профессии знаю и умею все. Зато, проживая каждый день из этих тридцати девяти лет, я чувствовал, что время изменилось достаточно, чтобы мои знания считались устаревшими. И приходилось учиться, чтобы с уверенностью войти в завтрашний день.
Многое за эти годы претерпело изменения в моей профессиональной парадигме. Но давно, с приращением опыта, укрепилось во мне убеждение, которое не изменилось, несмотря на прошедшие годы. Это убеждение, что не бывает дел нерешаемых и абсолютно безнадежных. Каким бы трудным ни представлялся случай, можно быть уверенным, что всегда найдется тот или иной способ, если не выйти полным победителем, то с наименьшими потерями.
Наше дело, конечно усложняется. Так давайте работать с тем, что есть.
Быстров задумался, затем произнес:
- Развитие ситуации представляется мне следующим образом. Фирма "Коралл" скорее всего, окажется под подозрением. Будет произведено расследование. И если не возникнет новых обстоятельств, очень вероятно, что расследование заглохнет, тем более с таким адвокатом, - Евгений Александрович улыбнулся Зиновьичу. - Только... -улыбка на лице следователя сошла на нет, а само его лицо стало предельно серьезным. Голос стал тоном ниже и тише. После слова "только" Быстров сделал короткую паузу и, затем, повторил:
- Только, Николай Викторович, Альберт Зиновьевич, вы сможете сейчас поручиться, что новые обстоятельства не возникнут?
На этот вопрос ответа не было.
Вскоре, Быстров, сославшись на занятость, попрощался и удалился.
Альберт Зиновьевич снова водрузил очки на переносицу.
- Коля.
- Да, Зиновьич.
- Я говорил, что безнадежных и неразрешимых дел не бывает. Это правда. Но есть исключение. И по опыту знаю, исключение стальное. Мало, что можно сделать, если в деле заинтересованы две верхушки: верхушка власти и верхушка криминала.